Солнце только-только начало заходить, когда мы добрались до Старого Леса, но было тепло, и снег почти полностью сошел с плотно утоптанной земли. Ни Тревегга, ни людей на месте не оказалось. Зато лошади лениво щипали траву и как будто приглашали поохотиться.

Равнина Старого Леса некогда представляла собой сплошную чащу. Когда Тревегг был молод, по округе пронесся пожар, не оставив ничего, кроме обгорелых пней и голой земли. Потом деревья начали расти, но редко и не выше кустов. До сих пор в воздухе слабо пахло горелой древесиной. Однажды здесь предстояло снова вырасти лесу, и тогда равнина перестала бы привлекать травоядных, но уже не первый год она оставалась одним из лучших охотничьих угодий Быстрой Реки.

Лошади подняли головы, когда мы вышли на луг, и вновь принялись за еду, не обращая на нас никакого внимания. Мы предпочитали охотиться в более прохладное время дня либо ночью, и дичь по большей части это знала. Животное, которое пускается бежать всякий раз, когда видит хищника, быстро устанет, и его будет проще поймать. Поэтому травоядные с ранних пор учатся различать, когда мы охотимся, а когда просто смотрим. Лошади — сильные и надменные животные. Они знают, что умеют бегать немного быстрее волков, и пускают в ход копыта, чтобы отбиваться. Когда мы были еще щенками, табун затоптал Реела, брата Аззуена и Марры. Поскольку это я подбила щенков поохотиться на лошадей, многие в стае винили меня в гибели Реела.

Одна кобыла окинула нас взглядом, высокомерно и шумно фыркнула и вновь принялась пастись.

Гнев, который я отчасти подавила по пути на равнину, вновь вскипел. Я решила, что лошади Широкой Долины у меня в долгу.

— Начинайте их гонять, — велела я Аззуену и Марре. — Посмотрим, которые тут — добыча.

Аззуен и Марра, которые во время недолгой пробежки до Старого Леса держались позади, на расстоянии трех волков, остановились и переглянулись. Я посмотрела на них, подзадоривая бросить мне вызов, — так Рууко смотрел на стаю, когда требовал повиновения, так главный волк смотрит на подчиненных. Марра фыркнула, развернулась и отошла на несколько шагов. Аззуен уселся и принялся лизать переднюю лапу.

— Надо подождать людей, — сказал он.

— Нельзя беспокоить табун, — добавила Марра, стоя спиной.

Я с досадой зарычала.

— Мы их просто проверим.

Один из способов понять, насколько добыча слаба и готова стать едой, — погонять ее некоторое время.

— Мы узнаем, на кого надо охотиться.

Ни Марра, ни Аззуен не ответили.

— Я начну, — сказала я. — Присоединяйтесь, если хотите.

Не хватало еще перед ними извиняться.

Я отвернулась и направилась к лошадям. Позади послышались вздох и ворчание, а потом неохотные шаги.

Почти все лошади отощали от скудной зимней еды, но, с другой стороны, в табуне остались только те, кто был достаточно силен и умен, чтобы выжить. Мы медленно прошли между лошадьми, не желая пугать их, пока мы не приготовились к погоне. Через несколько минут я обнаружила кобылу, которая пахла не так, как другие. Она была довольно упитанной, и я чуть не пропустила ее, но, судя по запаху, у нее болели легкие, а когда я прошла мимо, она нервно дернула левым бедром. Идеальная добыча. Упитанность означала, что кобыла всю зиму была здорова и лишь недавно ослабела от болезни. Редко удается найти добычу, которая одновременно жирна и уязвима. Я фыркнула Аззуену и Марре и уставилась на намеченную жертву. Аззуен кивнул, а Марра негромко тявкнула. Больная лошадь пыталась спрятаться среди здоровых, так что предстояло ее отделить.

Я втянула воздух, густо напоенный запахом конского пота, и побежала, прежде чем лошади успели сообразить, что я делаю. Они сорвались с места. Сначала бросилась прочь молодая быстрая лошадка — ее ноги так и замелькали в воздухе. За ней последовали двое постарше и помедлительнее. Я подумала, не погнаться ли за ними, но все-таки решила заняться той кобылой, которую наметила с самого начала. Меня охватил охотничий трепет, и я поняла, что мы втроем можем завалить добычу прямо сейчас. Гнев и боль переплавились в желание впиться зубами в живую плоть. Я хотела добыть эту лошадь. Я повелительно фыркнула Марре, и она пробежала прямо через центр табуна. Рискованный поступок, потому что лошадь с легкостью могла ее убить, но Марра была проворна и быстра — она с легкостью лавировала среди копыт. Она в одиночку сумела отбить от табуна небольшой косяк, в котором была и больная кобыла, и развернуть его к нам с Аззуеном. Здоровые лошади бросили свою слабую товарку, предоставив ее волкам. Я перехватила взгляд Аззуена, когда он бросился в обход справа, и уже приготовилась свалить добычу. И тут нас остановил гневный вой. Я споткнулась, Аззуен отскочил на несколько шагов. Воспользовавшись общим замешательством, больная лошадь удрала. По лугу спешил Тревегг.

Он даже не обратил внимания на наши приветствия.

— Кто вам разрешил охотиться? — спросил он. — Почему вы не подождали?

Аззуен и Марра молчали.

— Мы испытывали добычу, — сказала я.

— Не похоже, что вы ее испытывали! Похоже, вы охотились. Вы встревожили лошадей и дали им понять, зачем мы пришли. Если не будете вести себя как положено, я отправлю вас обратно.

— Ты не можешь меня отослать! — огрызнулась я. — Я нужна тебе здесь! Эта жирная кобыла со струпьями на левой ноге — готовая добыча.

Я отошла и улеглась на солнце, опустив морду на лапы.

Тревегг зашагал следом, дрожа от ярости, но мне было все равно. Надоело выслушивать приказы. Но через несколько секунд в груди у меня потеплело, и я услышала громкий топот. Приближались люди. Я поднялась. Тревегг, не дойдя нескольких шагов, остановился и посмотрел на людей, которые показались на вершине пологого спуска, ведущего на равнину.

Как только они нас увидели, Тали сорвалась с места, присела и обняла меня сильной худенькой рукой. Я ощутила ее тепло, почувствовала запах огня и трав. Рядом с Тали я всегда чувствовала себя в безопасности, общение с девочкой умеряло боль, которая накатывала, когда я вспоминала об изгнании матери. Я знала, что никогда не смогу отправиться на поиски Неесы, если придется бросить Тали.

— Халин делает вид, что ведет охоту, но на самом деле это Кили, — шепнула она. Я увидела, как у Тревегга дернулись уши.

Я лизнула руку Тали в знак того, что поняла. У нас тоже так бывает. Порой, когда одному из подчиненных волков хорошо что-нибудь удается, например, идти по следу или загонять дичь, он не возражает, если вожак приписывает это умение себе, чтобы не опасаться за свое место в стае. В конце осени Марра сказала, что люди больше не позволяют самкам охотиться. Суровая зима, видимо, заставила их передумать.

— Он посмотрит, какую лошадь выберет Кили, а потом скажет остальным. Как только мы начнем охоту, помогайте. — Тали встала, погладила меня по голове и бегом вернулась к своим.

Люди рассыпались по равнине. Аззуен, Марра, Тревегг и я проскользнули в табун, который продолжал жевать траву, хотя старый волк и боялся, что лошади убегут. Мы припали к низкой кустистой траве, чтобы добыче труднее было заметить, что мы делаем. Я видела, что у одних людей в руках прочные копья, которыми они поражали добычу на близком расстоянии, а у других — более легкие острые палки, которые они бросали с помощью других палок, кладя их на плечо. На сей раз я подавила желание полностью отдаться охотничьей страсти и не побежала через табун. Мы, волки, решили, что охоту возглавят люди, поэтому я осталась на месте, полагаясь на зрение и чутье. Вскоре я заметила упитанную больную кобылу, на расстоянии всего десяти-двенадцати волков от того места, где я лежала. Я подползла к ней на брюхе, встала и попыталась привлечь внимание какого-нибудь человека и подать ему знак, что я нашла легкую добычу, — так я сделала бы, охотясь в собственной стае. Но никто не обращал на меня внимания. Люди негромко переговаривались, указывая на лошадей. Вздохнув, я села и стала наблюдать. Аззуен присоединился ко мне.

Казалось, люди охотились почти так же, как мы. Более молодые и легконогие гонялись за лошадьми, чтобы найти слабых. Мне стало немного жаль людей. Они не чуяли больных суставов и не слышали хрупких костей — им приходилось полагаться только на поведение лошадей, а значит, умная добыча могла обмануть их, притворившись сильной, хотя на самом деле была слабой.

Наконец женщина — видимо, Кили — указала на одну из лошадей, и Халин отдал приказ начать погоню. Лошадь была худая, оголодавшая после зимы. Вполне пристойная добыча, хотя и не самая лучшая. Как только люди побежали, гоня кобылу туда, где ждали мы с Аззуеном, я вскочила на ноги. Мы помчались к лошади, преграждая путь, чтобы добыча не сумела удрать.

Лошадь, хотя и тощая, двигалась проворно. Она отскочила, как только люди замахнулись острыми палками, но вылетела прямо на нас. Увидев двух волков, бегущих к ней, лошадь перепугалась и встала на дыбы. Она не привыкла к тому, чтобы люди и волки действовали сообща. Я побежала быстрее и приготовилась к прыжку, сознавая, что она наша, и не сомневаясь, что охота увенчается успехом.

И услышала крик Тали.

Я подняла голову и увидела человеческое лицо, искаженное яростью. Это был Давриан. Он держал острую палку — копье — и готовился ее метнуть, но не в лошадь, а в меня. Он решил, что я краду его добычу. Как только он собрался бросить копье, Тали ударила Давриана по руке снизу. Я пригнулась, нырнув под брюхо лошади, уклонилась от копыт и перекатилась в грязи. Когда я встала, пошатываясь и кашляя от пыли и от страха, Аззуен уже оказался рядом. Я лихорадочно взглянула на Тревегга и Марру. Они стояли на верхушке плоского камня, подальше от перепуганных лошадей и непредсказуемых людей. Тревегг увидел, что я на него смотрю, и, когда табун успокоился, спрыгнул с камня и подошел ко мне.

— Достаточно, — сказал он. — Поищем другой способ завоевать их доверие.

Если люди не начнут вести себя как разумные существа, никакого другого способа не будет. Я оглянулась. Тали схватила копье Давриана, швырнула его наземь и принялась топтать. Давриан молниеносным движением вскинул руку и ударил девочку — так сильно, что она пошатнулась.

Я даже не задумалась. Прежде чем Давриан опустил руку, ноги понесли меня вперед. Тали еще не успела выпрямиться, а я уже стояла, заслонив ее, и рычала. Перед глазами все плыло, в ушах свистел ветер. Я чувствовала, как губы поднимаются, обнажая клыки. Ярость и разочарование, ощущение утраты и беспомощность объединились в сильнейшем желании сбить Давриана с ног и погрузить зубы в человеческую плоть. Едва слыша собственное угрожающее рычание, клокотавшее в глотке, я не замечала лошадей, своих сородичей, людей. Я видела только удивленное лицо Давриана и его тонкую безволосую шею. И почти не обращала внимания на острую палку, которую он занес над головой.

— Каала! Остановись! Сейчас же!

Сначала я не узнала голос. Я никогда, никогда не слышала, чтобы Тревегг на кого-то кричал. Но в голосе старого волка звучал приказ — приказ вожака, — и я немедленно перестала рычать и поняла, что шерсть у меня на хребте стоит дыбом, а хвост так напряжен, что спине больно. Понадобились все силы, чтобы успокоиться и сесть. Я замолчала и спрятала зубы, но продолжала яростно смотреть на Давриана, чтобы он понял, что не имеет права бить Тали. Халин встал рядом с Даврианом, лицо у него было одновременно сердитое и озадаченное.

— Я говорил тебе, что они опасны! — прошипел Давриан.

И тут я поняла, что наделала. Мы приносили людям мясо, чтобы завоевать их доверие, и присоединились к ним на охоте, чтобы доказать, что мы — ценные помощники. Я только что лишила нас лучшей возможности. Я не могла смотреть на Тревегга, Аззуена и Марру. Не могла вернуться к своим. Тали ухватила меня за загривок, но я отстранилась. Не обращая внимания на приказ Тревегга вернуться и на попытки Тали, я сорвалась с места, намереваясь убраться подальше от тех, кого подвела.

Я отбежала не больше чем на пятьсот волков, когда с размаху врезалась в нечто вроде огромного бугра из шерсти и мускулов, отлетела и упала на бок. Я полежала, оглушенная, потом села и потрясла головой. Проморгавшись от пыли, я попыталась понять, обо что так ударилась. Я была в ельнике, среди густых зарослей можжевельника, и поначалу увидела только деревья, кусты, грязь и камни. Потом небо надо мной потемнело, и я, подняв глаза, увидела гигантскую голову, которая склонялась ко мне. Я подавила испуганный писк, оказавшись нос к носу с верховной волчицей Милсиндрой.

Я попыталась встать, но ноги не слушались. Когда я в последний раз видела Милсиндру, она не скрывала своего желания расправиться со мной. Теперь она смотрела на меня, как на кролика, запутавшегося в густом кустарнике, или на оленя со сломанной ногой — как на дичь, которую ничего не стоит поймать, нечто настолько беззащитное, что можно всласть потянуть время, не опасаясь, что добыча ускользнет. Я видела удовлетворение на морде Милсиндры, как будто она знала, что я не убегу. И она была права. Меня ошеломили неудача с людьми и известие о том, что моя мать ждет встречи где-то за краем Долины. А главное — отчаяние, от которого я пыталась избавиться на охоте, вернулось, и на сей раз ничего не удавалось с ним поделать. Раньше такого никогда не случалось. Я умела не обращать на него внимания, делать вид, что все в порядке. На сей раз оно никуда не делось, и убежать от Милсиндры я могла с таким же успехом, как и взлететь на верхушку ближайшей сосны. Я сидела и ждала, что будет дальше.

— Каала из стаи Быстрой Реки, — пророкотала Милсиндра, — я рада, что нашла тебя.

Когда я услышала ее учтивый тон, мои чувства обострились и в голове прояснилось. Она пыталась говорить дружелюбно, но в голосе волчицы звучали злоба и презрение, так что у меня шерсть встала дыбом.

В Широкой Долине есть маленькая птичка, которую мы называем червекоп — она ищет вкусные белые личинки, которые живут в коре лишь нескольких деревьев. Вороны обожают эти личинки и готовы пойти на все, чтобы их раздобыть. Они нередко подольщаются к червекопам, чтобы те показали, где прячется вкусная еда. Червекопы глуповаты и легко огорчаются, от одного резкого слова они способны улететь, надолго спрятаться в каком-нибудь глубоком дупле и даже умереть там от голода. Поэтому вороны разговаривают с глупыми птицами ласково, хотя и с некоторым презрением, потому что не уважают тупоголовых. Я слышала, как Тлитоо однажды беседовал с червекопом, и страшно удивилась, что птичка не сочла снисходительный тон ворона оскорблением. Но дурак червекоп принял наигранное добродушие за правду и показал Тлитоо, где прячутся личинки. Милсиндра говорила со мной точь-в-точь как ворон с червекопом.

Я с трудом подтянула лапы и встала, пытаясь держать спину прямо. Я знала, что должна поприветствовать Милсиндру, сказать что-нибудь, но от гнева на саму себя и от страха перед верховной волчицей у меня перехватило горло. Когда я попыталась заговорить, вырвался только вздох.

Милсиндра тонко улыбнулась, обнажив кончики острых зубов.

— Я шла по следу куропатки и почуяла твой запах, — сказала она. — Как дела с людьми? Говорят, ты отдала птицу человеческому вожаку и он был рад.

Когда Милсиндра упомянула запах, я осознала, что от нее пахнет не волком, а хвоей, землей и лесом. Я вспомнила слова Тревегга, что верховные умеют скрывать свой запах. Поговаривали, что такова воля Древних. Я никогда в это не верила. Но, так или иначе, от Милсиндры совершенно не пахло волком.

Она смотрела на меня, ожидая ответа.

Я хотела солгать, сказать, что все хорошо, но Милсиндра почти наверняка учуяла бы мою тревогу. Я вспомнила отпечаток лапы, который мы видели возле человеческого стойбища, и шелест кустов. Она следила за нами? У нее шпионы в Долине? Много ли она видела и слышала, пока бродила вокруг, скрыв свой запах, и что бы сделала со мной, если бы узнала, что я вру? Мысли метались в голове, как мыши, бегающие в поисках укрытия, и я не могла переловить их всех.

Милсиндра наблюдала за мной, ожидая, что я солгу. Сквозь обманный запах леса я уловила еще кое-что. Готовность. Запах волка перед охотой. Я отступила на шаг.

— Когда мы виделись в последний раз, ты не молчала, — заметила Милсиндра, облизывая лапу. — Разве тебя недостаточно хорошо воспитали, что ты не отвечаешь криане, когда она к тебе обращается?

Я удивленно фыркнула. Раньше я никогда не слышала, чтобы верховные волки называли себя крианами. Этим словом пользовались люди, оно означало их духовных вожаков и тех волков, которые с ними встречались.

— Я поговорю с Риссой о том, как она воспитывает своих щенят, — продолжала Милсиндра.

Я наконец собралась с силами.

— Прошла всего четверть луны, с тех пор как мы начали носить мясо людям, — сказала я, радуясь тому, что говорю спокойно и уважительно. — У нас осталось больше двух лун, чтобы выполнить обещание.

«И всего две луны, чтобы выбраться из Долины, если я собираюсь разыскать мать».

При мысли о матери, которая ждала меня, в то время как я застряла в Долине, я лишилась дара речи и глупо захлопала глазами, глядя на Милсиндру. Она ждала. Ждала, что я солгу, что признаю свое поражение. Я не знала, что сказать. А потом вспомнила Марру, которая умела отвечать на вопрос, по сути не отвечая. Она говорила ровно столько, сколько было нужно, чтобы не показаться невежливой, и в то же время не выдавала никаких сведений.

— Это нелегко, — сказала я, отводя взгляд. — Есть некоторые трудности, но мы успеем разобраться…

— Трудности? — фыркнула Милсиндра, и вежливость враз с нее слетела. — Ты едва удержалась, чтобы не убить одного из них. Всего одна охота… одна охота — и ты чуть не укусила человека, а он чуть не нанизал тебя на палку, как кусок мяса. — Она засмеялась, а потом как будто вспомнила, что пытается быть любезной. — Ты не виновата, Каала. Ты ничего не можешь с собой поделать.

Милсиндра опустила голову, чтобы заглянуть мне в глаза.

— Знаешь, почему я разрешила этому старому хиляку убедить Совет, чтоб тебе дали возможность пожить с людьми?

— Потому что у тебя не было выбора! — выпалила я. — Не было достаточной поддержки в Совете, чтобы нам помешать. Зориндру тебя заставил.

Милсиндра рассмеялась.

— Зориндру никогда не заставит меня сделать то, чего я не хочу. Это я, лично я позволила тебе попытаться, потому что знала: ты — настоящий волк и не позволишь людям задирать нос или обращаться с тобой как с хвостолизом. В отличие от твоей матери и братца Рууко.

Мои уши встали торчком при упоминании о матери, но высокомерный взгляд Милсиндры не позволил мне перебить.

— Хиилн и Нееса — человеческие штрекки.

Я вздрогнула от оскорбления. Штрекк — это самая мелкая добыча.

— Они ложились на спину и подставляли людям живот. Они утратили волчью суть. Из-за них мы все рисковали сделаться человеческими хвостолизами. Но я знала, что ты-то не такая. — Милсиндра довольно выпрямила уши. — Я всегда права.

— При чем тут моя мать? — наконец выговорила я.

Я знала, что Хиилна, брата Рууко, изгнали из Долины за дружбу с людьми задолго до моего рождения, но никто не говорил, что Нееса тоже была в этом повинна. Сердце у меня заколотилось. Милсиндра наверняка знала, где моя мать и что ей от меня нужно.

— Какие дела были у нее с людьми?

Милсиндра ответила:

— Я позволила назначить тебе испытание, потому что знала: ты не справишься. Чем скорее ты это признаешь, тем скорее я докажу, что я права, что ты — оскорбление для Древних и что Франдре и Яндру не следовало спасать твою жизнь. Чем скорее ты и твои люди умрете, тем лучше для всех нас.

В ее глазах зажегся фанатичный огонек, и я отступила. Милсиндра двинулась следом. Я понимала, что бежать — плохая идея. Как и всякий волк, она погналась бы за удирающей добычей. Я вцепилась в землю лапами, заставляя себя стоять на месте. Милсиндра смерила меня взглядом.

— Ты не трусишь, волчица. У тебя есть сила духа. Ты — волк, способный вести за собой других. Но ты — не спаситель волчьего рода. Им может быть только верховный волк. Всякий, кто следует заветам Древних, знает, что Индру назначил верховных волков вожаками волчьего рода, потому что мы стоим ближе всего к Древним. Таков закон Равновесия. Именно нас избрали, чтобы присматривать за людьми. Только у верховных хватит сил, чтобы сделать то, что д о лжно.

Звучавшая в ее голосе страсть испугала меня. Я поняла, что тяжело дышу, не в силах набрать достаточно воздуха в легкие. Я думала, Милсиндра просто хочет власти, но дело оказалось сложнее. Рууко и Рисса следовали обычаю Древних, как и все мы, но я никогда не слышала, чтобы какой-нибудь волк говорил так, как Милсиндра. Словно она напрямую подчинялась Древним, и те сказали ей, что делать, как один волк сказал бы другому. Я задумалась, правда ли это. Неужели сами Древние считают меня предвестницей беды? Милсиндра явно не сомневалась.

Я услышала приближающийся вой Аззуена и слегка успокоилась.

— Зориндру не думает, что Древние желают моего провала. — Я говорила негромко, но Милсиндра услышала.

— Вот почему я должна лишить старика места в Совете. — Удовлетворение покинуло ее морду. — Древние поручили нам управлять людьми. Когда Зориндру позволил тебе вступить с ними в союз, он поставил под угрозу весь волчий род. Те члены Совета, которые его поддерживают, опасны так же, как и он, и Древние их накажут. А кто сомневается, за кем последовать, — слабы. Я их быстро уломаю, когда ты потерпишь неудачу.

— А вдруг у меня получится? — спросила я, по-прежнему избегая взгляда Милсиндры.

— Не получится, — ответила та, беззаботно вылизывая плечо. — Если ты не сдашься сама, я уж найду какой-нибудь способ превратить твой успех в проигрыш. Даже если ты сумеешь втереться к людям… — она рассмеялась, — …но ты не сумеешь, особенно после того как на них зарычала. В любом случае я сделаю так, чтобы Совет усомнился. Поверь, это нетрудно. Достаточно сказать моим сторонникам, что тебе просто повезло и что мы нуждаемся в доказательствах. Что мы хотим видеть людей, которые живут с волками. Или что твоя стая должна охотиться лучше, оттого что ты живешь с людьми. Или что мы хотим видеть волка во главе человеческой стаи. Не важно, что именно. Страх — большая сила. Нужно лишь сделать так, чтобы б о льшая часть Совета и другие стаи в Долине испугались тебя и твоих идей. И тогда победа будет за мной.

Я ничего не сказала. Самой себе я казалась медлительной и глупой и не могла придумать ни одного довода против Милсиндры.

Она подошла на два шага. Отступать было некуда.

— Где твой дружок-ворон? — спросила Милсиндра с показным равнодушием, опустив голову и почти упершись в меня носом. Я снова ощутила острый запах волка, готового напасть.

— Не знаю, — ответила я. — Я его не видела.

— Не ври, — потребовала Милсиндра с явной угрозой в голосе. Она зажала мою морду зубами и отпустила. — Я чую ложь ничуть не хуже, чем страх. Что он сказал, когда вы виделись у реки? Чего он хотел сегодня? Предложил попутешествовать с ним?

Я наблюдала за ней, пытаясь понять, что она знает и почему интересуется Тлитоо.

— Он просто сказал, что занят, — солгала я. — Только и всего.

— Ты знаешь, Каала, — произнесла Милсиндра почти ласково, — что я убила бы тебя на месте, если бы могла. Но у Зориндру еще слишком много власти. Сегодня на Совете я расскажу, что случилось на охоте. Возможно, этого будет достаточно. А если нет — когда ты провалишься, а ты провалишься, у меня будут все необходимые доказательства того, что я права, а Зориндру, Яндру и Франдра ошибаются. Я не позволю тебе уничтожить волчий род и помогу волкам-крианам обрести новые силы. Как только мы очистим Долину от людей и вас, штрекков, дела пойдут на лад. Мы исполним клятву Индру.

«Клятву, о которой ты солгала, — подумала я. — Клятву, из-за которой ты нас чуть не погубила».

Я вдруг ощутила ярость. С тех пор как Зориндру принес весть об испытании, которое придумали верховные, мне то и дело говорили, что я должна и чего не должна. На меня возложили всю ответственность за то, чтобы волки и люди не ссорились, но я не обладала никакой властью, а Милсиндра вдобавок твердила, что будет мешать даже в том случае, если я преуспею.

Я едва удержалась, чтобы не зарычать на верховного волка. Нельзя было бросать ей вызов — но остановить ее я тоже не могла. Я уставилась под ноги, не глядя на Милсиндру и пытаясь скрыть свои чувства.

Она негромко усмехнулась, отошла на несколько шагов, склонила голову набок и заметила:

— Ты не единственный волк в стае Быстрой Реки, склонный причинять беспокойство.

В следующее мгновение я почуяла запах Иллин и услышала ее твердые шаги. Она спокойно вошла в рощицу, поприветствовала Милсиндру и встала рядом со мной.

— Владычица! — сказала она, опустив глаза и хвост, — просто образец послушания. — Если Каала тебе больше не нужна, наша стая хочет, чтобы она присоединилась к охоте на оленя.

Иллин не дрожала. Хотя уши и хвост у нее были опущены, а ноги слегка согнуты в знак уважения, она держалась очень твердо. Она недвусмысленно давала понять, что хотя и признает главенство верховного волка, но и сама достаточно сильна. Я наблюдала за Иллин с восхищением и завистью, понимая, что никогда не стану такой уверенной.

Милсиндра оглядела ее с головы до ног и задумалась. Она, несомненно, могла убить нас обеих, но победа далась бы ей нелегко. И тут меж деревьев послышался лай Аззуена.

Милсиндра уперлась огромными лапами в землю и потянулась. Тугие мускулы заиграли под мехом.

— Конечно, если она необходима на охоте, пускай идет.

Она задержала взгляд на Иллин, снова улыбнулась, повернулась и выбежала из рощицы, беззаботно, как щенок.

Аззуен влетел в заросли можжевельника в то самое мгновение, когда я излила гнев и досаду в низком яростном вое. Он испуганно остановился. Аззуен поздоровался с Иллин и ткнулся носом в мою морду. Я слегка остыла.

— Рууко собрался поохотиться на северного оленя? — спросила я.

— Нет, — ухмыльнулась Иллин. — Но когда ты пошла к Старому Лесу, я решила, что тебе может понадобиться помощь, поэтому и побежала следом. Люди такие обидчивые, да? — Она толкнула меня головой в плечо, опрокинув на бок.

Я рассмеялась, невзирая на тревогу, и почувствовала прилив тепла и благодарности. Ничто не смущало Иллин. Она всегда отыскивала способ отвлечься от неприятностей.

— Как тебе удалось успокоить Милсиндру?

— Было видно, что она не собиралась причинять вред никому из нас, — ответила Иллин. — Даже верховный волк уважает того, кто держится уверенно. Это инстинкт. — Она ненадолго задумалась. — Есть разные способы вести себя с верховными, не бросая явного вызова. Подчиняйся правилам — тогда не попадешь в беду и получишь то, что хочешь. Главное — придумай новый способ.

— Я никогда не буду такой сильной, как ты, — посетовала я.

— Почему? Потому что не бросила вызов верховному волку, будучи неполного года от роду? Все наладится, Каала. Ты сильная и умная, и у тебя есть друзья, которые помогут, если что. Не надо постоянно думать о своих слабостях… — Иллин лизнула меня в морду. — Однако я должна вернуться на охоту. Я сказала Рууко, что пойду по следу лесного оленя.

Она ткнула Аззуена в ребра, схватила в зубы сосновую шишку и выбежала из рощи.

Я вздохнула, пытаясь совладать с гневом и разочарованием, которые еще кипели во мне. Я постаралась сделать так, чтобы они питали меня, а не захлестывали, и держаться спокойно и уверенно, как Иллин.

— Тебя послал за мной Тревегг? — спросила я у Аззуена.

— Да, — ответил он, пристально глядя в глаза. — Он сказал, мы еще можем добиться доверия. Халин посмеялся над Даврианом, когда ты ушла. Но нужно вернуться к Старому Лесу, пока люди не ушли.

— Мы вернемся, — сказала я, — но не прямо сейчас.

У меня возникла идея, как положить конец попыткам Милсиндры помешать нам. Идею подали ее собственные слова, а ободрение Иллин вселило веру в то, что это возможно. Если Иллин способна бесстрашно стоять нос к носу с верховным волком, я попробую по-другому. Для начала, впрочем, я намеревалась узнать, вправду ли меня звала мать. И я знала, кто мне поможет.

Я подняла нос по ветру, пытаясь уловить запах ворона. Тлитоо сказал, что должен встретиться с сородичами. Скорее всего они собирались на Каменном Гребне — крутом, обрывистом холме неподалеку от упавшего дерева. Это было любимое сборное место воронов, потому что они без труда усаживались на острых камнях и отвесных утесах, подальше от чужих глаз. Разумеется, я почуяла ворона к югу от нас. Именно там и находился Каменный Гребень. Держа нос по ветру, я пошла на запах.

— Куда ты? — спросил Аззуен, поспешно следуя за мной.

— Искать Тлитоо. Я заставлю его слетать за пределы Долины и узнать, правду ли сказал Деммен.

— Заставишь?!

Не обращая внимания на сомнение в голосе Аззуена, я направилась к Каменному Гребню. Аззуен, фыркая в знак протеста, не отставал. На бегу я пересказала ему слова Милсиндры. О Совете, обо мне, о Тлитоо. Аззуен слушал, подергивая ушами. Он задал несколько вопросов, которые показались бессмысленными. Наконец я, разозлившись, уже готова была заткнуть его, когда ощутила сильный запах воронов. Приблизившись к Каменному Гребню, мы услышали воинственное карканье. Враз смутившись, я остановилась. Это не походило на обычный скрипучий вороний разговор. Птицы были злы — похоже, они на кого-то нападали.

Мы с Аззуеном осторожно поднялись по холму и заглянули в круглое каменистое углубление, где собирались вороны. Они действительно кого-то окружали и били острыми клювами. Я видела только вихрь черных перьев и яростно щелкающие клювы. Однажды я наблюдала, как вороны точно так же атаковали хорька. Вороны ненавидят хорьков, которые крадут, и поедают яйца. Они убивают их повсюду и набрасываются на любого, кто становится на пути.

Я попятилась.

А потом услышала знакомое карканье, исполненное страха и боли. Я взглянула в широко раскрытые глаза Аззуена, и мы оба пустились бегом вниз по склону. До нас дошло одновременно: вороны нападали не на хорька, а на Тлитоо.