И я вновь направился в Мавзолей, остановившись в небольшом затхлом помещении у входа, куда давным-давно не заходил никто, кроме крыс. Я обернулся к Дак'кону, собираясь продолжить беседу, начатую в салоне татуировок Фелла.

 — Когда Фелл описывал татуировку у меня на руке, ты сказал, что знаешь символы, что они говорят о тех четверых, которые путешествовали со мной в прошлом. Что ты можешь рассказать о них?

 — Женщина была молода. Она поклонялась времени, ибо в крови у нее было знание о грядущем. Стрелок был слепцом и мог видеть то, что не видят другие. Стрелы его всегда поражали сердца врагов. О компаньоне мага и о рабе я мало что знаю.

 — Могла видеть грядущее? Ее, случайно, не Дейонарра звали?

 — Знаю, что Дейонарра было ее именем.

 — А что стрелок?

 — Я мало знаю о нем. Знаю, что он был солдатом. Знаю, что алкоголь занимал важное место в его жизни. В слепоте своей он познал взор иного рода. Осознав это, он стал сильным. И все же он не знает собственной силы.

 Я спросил Дак'кона, как же его звали, но, прежде чем тот успел ответить, я понял, что знаю ответ. Я почувствовал, как имя исторгается из глубин моей памяти как из огромного замутненного океана.

 Я тихо произнес:

 — Его звали Ксакария... он был слеп, но в слепоте своей он обрел внутренний взор, позволявший ему видеть то, что не видят другие. Он был стрелком, и стрелы его всегда находили сердца врагов.

 Дак'кон все же ответил на мой вопрос.

 — Знай, что Ксакария было именем, которое он носил. И знай, что имя это пронзило сердца множества врагов.

 — Ты знаешь, почему я путешествовал с этими четырьмя?

 — Татуировка ничего не говорит об их пути, только о символе, связавшем их. Знай, что путь этот, быть может, известен был лишь тебе одному.

 Я подумал о тех двух, о которых Дак'кон ничего не сказал, о компаньоне мага и о рабе. Я подумал, что Морти вполне может оказаться компаньоном, сотворенным или призванным неким магом.

 — И кем из них был ты, Дак'кон? Рабом?

 Дак'кон помолчал, лезвие его меча подернулось рябью, отвечая эмоциям хозяина.

 — Знай, что я должен был тебе службу. Долг этот и породил рабство.

 — И как это случилось?

 — Знай, что история длинна. Она про меня и про того, кем был ты. Знай, если хочешь услышать ее, что это будет долгая история.

 — Скитаясь по Плану Лимбо, Народ создавал города из хаоса силой разума. Знай, что нет места для слабого разума. — Дак'кон вытащил меч из- за плеча и вытянул его перед собою на руках. Он просто глядел на клинок и тот заострился, став не толще бумаги.

 — Разделенный разум не может сконцентрироваться. Разделенный разум разбивает возведенные стены и ослабляет камень. — Следуя за словами Дак'кона, края лезвия слегка расплавились. — Сонм разделенных разумов может уничтожить город.

 — Давно я знаю слова Зертимона. Слушая меня, их познали и остальные. Зерты хранят общество от всяческих угроз, телу ли или разуму. Они — путеводные камни в хаосе. И так случилось, что я изрек слова Зертимона, не познав слов Зертимона. Так случилось, что я больше не знал себя.

 — Ты... усомнился в словах?

 — Нет. — Голос Дак'кона стал резок, и клинок его вновь заострился. — Я знал слова. Но сердце мое усомнилось в том, что иные знали слова Зертимона так же, как знал их он. Так начался раскол. Разум мой разделился надвое и те, кто видели во мне путеводный камень, тоже разделились. Многие гитзераи, многие сотни и тысячи гитзераи... усомнились. Шра'кт'лор погиб в тот день.

 — Пришли враги Зертимона. Знай, что их ненависть к его словам и к Народу придала силу их клинкам. Знай, что они почувствовали ослабленный город и принесли с собою войну. Многих гитзераи поглотил хаос и клинки наших врагов. — Маленькие капли металла проступили на поверхности меча. — Знай, что случилось это давным-давно.

 — Знай, что, когда пал я со стен Шра'кто'лора, личность моя была сломлена. Клинок мой обратился в туман, разум мой был слаб и разделен. Я плыл в морях Лимбо и всем сердцем желал утонуть. И тогда смерть явилась ко мне в твоем обличье.

 — Я? — изумился я, гадая, как мог там оказаться.

 Дак'кон отвечал:

 — Ты хотел, чтобы я выслушал тебя.

 И когда Дак'кон произнес эти слова, зрение мое затуманилось, и вновь представилось, будто осколки воспоминаний всплывают из мутных морских глубин... А затем у меня перед глазами предстал хаос, все время изменяющийся, и я оказался в другом месте, в прошлом... Я отдался воспоминаниям.

Все вокруг пребывало в движении — вертелось, крутилось и расплывалось одновременно... Я видел туман, огонь, островки грязи, камень и покрытые льдом скалы, плывущие по Плану как рыбы, сталкиваясь и растворяясь, капли воды, кружащиеся в смерчах и стегающие мою плоть, подобно острым зубам — я собрал волю в кулак и взял себя в руки. То был План Лимбо, средоточие хаоса, отсутствие порядка и стабильности... Я сконцентрировался на умирающем мужчине передо мной. Из- за него я и пришел сюда.

 Я осмотрел зерта, чтобы убедиться, что он все еще жив. Мужчина принадлежал к расе гитзераи; тело его погрузилось в островок земли — неосознанно, он сам сотворил себе могилу из элементов стихий и, хоть язычки огня и воды лизали его лицо, гитзераи не реагировал. Руки его приобрели пепельный оттенок, угольно- черные глаза глядели в никуда. Его иссушенная плоть говорила о долгом голоде, и я знал, что это — наименьшая из его ран. Вера нанесла ему смертельный удар.

 Я поискал взглядом меч гитзераи. В его безвольной руке был зажат искореженный кусок металла, поверхность которого расплавилась и облепила кисть, как перчатка. Я продолжал смотреть, и металл зашипел, как больная змея. Но гитзераи ничего не чувствовал... именно его оружие привело меня сюда.

 — Дак'кон, зерт Шра'кто'лора, последний владелец меча - караха, знай, что пришел я к тебе со словами Зертимона, запечатленными не в хаосе, но в камне, сотворенными волей Неразрывного Круга. — Когда я произнес «Зертимон», глаза Дак'кона попытались сфокусироваться на мне. Губы его задвигались, пытаясь что- то сказать, но изо рта вырвалось лишь сухое шипение. Я вытащил камень из своего заплечного мешка и поднес его к глазам гитзераи.

 — Знай, что слова Зертимона, нанесенные на этот камень, истинны, и знай, что твой разделенный разум не должен боле оставаться таковым. Все, что ты должен сделать, это взять этот камень и ты познаешь себя вновь.

 Глаза Дак'кона созерцали Неразрывный Круг Зертимона и на какое- то мгновение я подумал, что гитзераи может быть слишком близок к смерти, чтобы узнать его. Затем правая рука его дернулась и медленно высвободилась из- под земли, которая тут же обратилась в воду и унеслась хаотическими ветрами Лимбо. Истончившиеся руки Дак'кона обхватили камень, как утопающий хватается за соломинку, а потухшие глаза вновь зажглись жизненным огнем.

 — Знай, что я спас твою жизнь, Дак'кон, зерт Шра'кто'лора.

 Взгляд Дак'кона обратился от камня ко мне и он снова зашипел, слишком ослабленный, чтобы говорить. Медленно, он прочистил сухое горло и произнес тихим шепотом слова, которые я и хотел от него услышать.

 — Моя... жизнь — твоя... пока твоя не завершится.

Я закрыл глаза, возвращаясь в настоящее.

 — Значит, ты получил Круг от меня?

 — Да. Познав его слова, я познал себя.

 — Расскажи об этом «мне»... Об инкарнации, которую ты знал. Какой я был тогда?

 Дак'кон глядел сквозь меня и молчал.

 — Дак'кон? — настаивал я.

 — Знай, что он был другим. Знай, что разница крылась ни в обличье, ни в Пути оружия, ни в его одежде. Знай, что мышление его было иным и действия тоже. Лишь его Воля имела для него значение. Знай, что он глядел на остальных и не видел их. Он знал лишь то, как они послужат его целям. Сердце его было холодно и полно предательства, но никогда холод сей не причинял ему боли.

 — Он предал тебя, Дак'кон?

 Клинок Дак'кона стал матово- черным и я наблюдал, как края его обратились в острые зубы. Лицо гитзераи окаменело и он процедил.

 — Нет моей воли в том, чтобы ты узнал об этом.

 — Скажи мне, Дак'кон! Он предал тебя?

 — Я отдал ему свое СЛОВО. Я отдал ему СЕБЯ.

 — О чем ты говоришь?

 — Народ не становится рабом кого бы то ни было в смысле цепей или подчинения приказам. Если мы оказываемся в подобных ситуациях, то делаем все, чтобы освободиться, даже, если это значит, что на время мы сменим одну клеть на другую. Ты оказал мне великую услугу. Сделав это, ты обратил меня в раба. Я делал все, чтобы освободиться. Знай, что я отдал тебе свое слово, и я отдал тебе себя, чтобы исполнять твою волю до самой твоей смерти.

 Я почувствовал, как ужас зародился у меня в душе.

 — Но... я не могу умереть.

 — Тогда я этого не знал. Я дал ему свое слово. Я дал ему себя. Знай, что больше я ничего не могу отдать, кроме своей собственной жизни. Знай, что я следую за тобой лишь затем, чтобы умереть.

 Теперь я понял, почему он так не хотел говорить об этом. Я почувствовал прилив сострадания к нему, ища способ, чтобы облегчить его боль.

 — Дак'кон, так не должно быть... Я могу освободить тебя от клятвы. Я не хочу, чтобы ты и дальше оставался рабом. Считай, что долг уплачен.

 — Нет...— Чело Дак'кона исказилось от боли, и взгляд его, казалось, пронзал мою душу. — Нет силы в твоих словах, и они не освободят меня. Слово, связавшее меня, мое собственное. Мучения — мои собственные. В сердце своем я знаю, что цепи остались. И словами не сбросить их.

 — Но есть ли способ освободить тебя?

 — Ты должен познать истинную смерть. Но путь твой не ведет к смерти. Нет решения этой задачи.

 Я не мог принять подобный ответ.

 — Клянусь, что найду решение, Дак'кон. Я найду, как даровать тебе свободу.

 Голос Дак'кона внезапно охрип.

 — Знай, что ты добавил свои слова к моим словам. Не отрываясь, он смотрел мне в глаза. — И теперь ты связал ими нас обоих.

 Мне было жаль причинять ему еще большую боль, но я сказал именно то, что хотел: я изыщу способ освободить его.