Я открыл помянутый дивой портал, готовый ступить через него на иной План. Однако внимание мое привлекла фигура у дальней стены чертога, не подавшая и знака, что заметила мое появление. Осторожно, я подступил к ней.

 Передо мной возвышались пустующие доспехи, висящие в воздухе, будто удерживаемые неведомой силой. Красные прожилки испещряли латные перчатки, а в руке доспех сжимал огромную, обоюдоострую секиру. Поверхность доспехов покрывали узоры, самый искусный из которых был исполнен в форме крылатой змеи. Из- за стены в моем разуме, за которой скрывались воспоминания, просочилось имя.

 — Вайлор?

 Не знаю, откуда пришло оно, но я был точно уверен, что имя это относилось к доспехам. Я еле слышно прошептал его, но, казалось, оно прогремело в чертоге. Слабо дунул ветерок, и сердце застучало быстрее.

 Тени под шлемом пустующих доспехов неожиданно обрели форму... обратившись в лик сильного, чернокожего человека. Глаза его полыхали как пламя, а тело покрывало множество шрамов... был ли это «Вайлор», когда обладал еще плотью? Он казался пугающе знакомым... и как доспехи, и как человек из плоти и крови. Будто произнося заклинание, я изрек:

 — Вайлор... пробудись.

 Под шлемом разлилось ослепительное алое сияние; я прикрыл глаза, а когда вновь взглянул на доспехи, то заметил два красных уголька, буравящих меня из тени шлема.

 Существо заговорило.

Я пробудился.

 Голос был призрачным, гулким и эхом отдавался внутри доспехов. Не человеческий голос... скорее, он походил на силу, разумную сущность. Но и не принадлежал сущности живой.

 — Кто ты?

Я — Вайлор.

 — Но что ты?

Я — Милостивый Убийца.

 Как только Вайлор произнес эти слова, Анна и Морти напряглись.

 — Милостивый Убийца? — удивился я.

Милостивые Убийцы служат справедливости. Справедливость очищает миры от зла. Когда все они будут очищены, Вселенная обретет совершенство.

 — Почему вас называют — Милостивыми Убийцами?

Милосердия — это щит, которым закрываются слабые. Милосердие — это слабость. Милосердие — это смерть. Невинных нет. Милостивые Убийцы искореняют милосердие и прикрывающихся им повсюду, где только отыщут.

 — Я не согласен с тобой. Милосердие — это сила, а бывает так, что даже справедливость несправедлива, особенно, когда придерживаются ее чересчур уж рьяно.

Милосердие точит сердце справедливости. Невинных нет.

 — Давно ты пребываешь в заточении?

Времени нет, пока я в заточении. Время утратило свой смысл. Он остался лишь у справедливости.

 — Знаешь, почему ты оказался в Курсте?

О многих странствиях я позабыл. Я странствовал в поисках предателей. Они нашли и пленили меня. Акт предательства.

 — Какие предатели?

Курст — это город предателей. Это город, попирающий справедливость. Я пришел, дабы очистить его.

 — Но как именно тебя пленили? — Вайлор молчал. Угольки глаз его поблескивали. — Вайлор? Ты помнишь, как именно оказался в заточении?

Я не знаю.

 — Но как справедливость дарует тебе силы?

Сила справедливости зависит от вреда, нанесенного неправедностью.

 — Значит... чем сильнее неправедность... чем более тяжкое преступление совершено... тем больше сил «справедливость» тебе дарует?

Когда несправедливость велика, справедливость дарует мне силы, чтобы исправить ее. Ничто не может устоять перед ней. Она разобьет все барьеры, все щиты, прорвется через заговоры, и даст слуге своему силы, необходимые для победы. Слушая слова Вайлора, я испытал странное чувство, столь сильное, что даже содрогнулся. Я уже слышал эти слова раньше и знал, что они истинны.

Знай: ничто на Планах не в силах отвратить разящую руку справедливости. Она может сокрушить целые армии. Она может выбить трон из- под богов. Знай, что для всех тех, кто предает справедливость, я — судия. Судия с палаческой секирой.

 — И как ты узнаешь, когда именно вершить справедливость?

Справедливость зрит моими глазами. Глаза Милостивого Убийцы могут видеть трещины слабости, хрупкости, раны, нанесенные милосердием сердцу. Видя, я знаю их грехи, вину. Я знаю их страх.

 Заинтересовавшись, действительно ли он обладает такими силами, я выбрал первого из своих спутников.

 — И что же ты видишь, глядя на Морти?

Череп знает много. Но, в то же время, ничего о справедливости. Многие, подобные ему, пребывают в тюрьмах или могилах.

 Мое любопытство возросло; интересно, что он скажет об остальных моих компаньонах. Я задал вопрос о Дак'коне.

В сердце этого гитзерая нет предвзятости, отравляющей его народ. Однако пребывает он в конфликте с самим собой, ибо СЛОВО его — ВОЛЯ и ЗАКОН. Гитзераи процветают в хаосе, а этот испытывает страдания.

 — Предвзятость? О чем ты говоришь?

Раса гитзераев излучает предвзятость. А в глазах справедливости нет места предвзятости. По своей природе предвзятость очерняет справедливость. Гитзераи относятся с предвзятостью к гитиянки, своим сородичам, и иллитидам, бывшим хозяевам народа гитов. В сердцах гитзераи пламенеет ненависть и к гитиянки, и к иллитидам.

 Я спросил о Нордоме.

Мордон незначителен. Он может дать определение справедливости, но не может понять ее. Этого очень мало, но ДОСТАТОЧНО.

 Следующей стала Падшая Грэйс.

Танар'ри рождены из хаоса. Им наплевать на справедливость. Суккуб знает о справедливости, но отвернулась от нее. Милосердие отравило ее сердце.

 Падшая Грэйс нахмурилась при этих словах; однако голос ее был ровным и внутреннего напряжения не выдавал.

 — Я знаю о справедливости, Вайлор. Я добавляю к ней личный опыт и мудрость, а когда справедливость закаляется этими двумя истинами, она становится сильнее. Я знаю также о милосердии и прощении, и не будь их, Планы были бы куда более жестоким местом.

Милосердие точит сердце справедливости. Милосердие поглощает все ее совершенство. Сострадание и прощение — яд милосердия.

 — Нет, Вайлор, это не так. Они — средства, с помощью которых душа может познать искупление, стать более сильной и возвышенной. При этом более сильной становится и Вселенная. Вот в чем кроется совершенство, о котором ты говоришь.

Ты слаба, суккуб. Ты слаба, как и весь твой род. Род твой соблазняет плоть, милосердие же соблазнило тебя. Ты — шлюха милосердия. Ты — ничто.

 Падшая Грэйс угрожающе прищурилась.

 — Так ли это, Вайлор? Тогда суди меня своим взглядом, найди ту слабость, которая, как ты утверждаешь, съедает меня.

 Глаза Вайлора сверкнули и он уставился на Падшую Грэйс. Падшая Грэйс, не дрогнув, встретила его взгляд.

В тебе корни слабости. Ты веришь, что сильна, но милосердие питается сими корнями. Оно поглотит твою волю. Вайлор немного помедлил, но его следующие слова были сродни удару молота. И еще... другая слабость пребывает в сердце твоем, суккуб. Я это вижу СВОИМИ глазами. Тебе небезразличны окружающие. И чувство это делает тебя слабой.

 — По этому вопросу взгляды наши расходятся, Вайлор, — отвечала Падшая Грэйс.

 — Что ты видишь, глядя на Анну? — вмешался я.

Тифлинг, испоганенная Нижними Планами. В крови ее не остается места для верности справедливости. Она понимает справедливость, но не обращает на нее внимания. Глаза Вайлора вновь вспыхнули. Но она не посмеет игнорировать меня.

 При этих словах Анна обозлилась.

 — Лучше бы убрал свои слепые глаза с меня, дух! У меня нет с тобой дел, небыло и не будет!

Тифлинг, ответь мне: тебе доводилось когда- либо совершать неправедные деяния?

 Под взглядом Вайлора Анна дернулась, будто обожглась.

 — Нет, дух, у тебя нет права допрашивать меня.

Справедливость дает мне такое право.

 — Да? И что же это за справедливость такая? Твоя справедливость — не моя, она так же пуста, как и твои доспехи! Ты кичишься своей справедливостью, но не обращаешь на нее внимание, когда приходит час судить себя самого!

Милостивые Убийцы — воплощения справедливости. Действия наши не подлежат вопросам, тифлинг.

 — О, да? Ты и твои Милостивые Убийцы вздернули немало моих друзей, когда на вас нашло вдохновение! Гори ты в пламени Баатора, проклятая полумертвая тварь, и пусть Силы изрядно помочатся на тебя! Пусть твои доспехи попадут в чаны Литейной и от них и кусочка не останется!

В последний раз спрашиваю, тифлинг: доводилось когда - либо совершать неправедные деяния? Отказ отвечать приравнивается к признанию вины.

 Его допрос Анны разозлил меня: как может кто- нибудь, проживавший в Улье и отказавшийся признать себя жертвой, не оказаться виновен в каких - нибудь преступлениях?

 — Вайлор, прекрати. Сейчас же. Я не потерплю, чтобы ты допрашивал ее.

Справедливость дает мне такое право. Вина обволакивает ее, как вторая кожа.

 — Я приказал тебе прекратить, Вайлор, и я приказываю в последний раз.

Итак, шлюха по имени милосердие явила себя. Слабость отравила твое сердце.

 — Да ну? Тогда суди меня, Вайлор — если признаешь меня виновным, вынеси приговор.

Кто ты такой, чтобы судить слугу справедливости? Ты — ничто, пустая оболочка. А теперь я взгляну в твое сердце. Посмотрим, виновен ли ты. Когда красные глаза Вайлора впились в меня, я почувствовал, как кожа моя рвется, плавится, слезает слой за слоем — но боли не было, лишь чувство головокружения. Глаза его сверлили меня, а воспоминания возвращались...

Горящие красные глаза полыхнули ее ярче, ослепляя, и я вновь узрел Вайлора, но пустоту сменила плоть — покрытый шрамами, чернокожий человек взирал из- под забрала шлема, его пламенные глаза изучали меня. Лицо его искажала ярость. Он пришел за мной.

 — Ты нашел меня, Вайлор. Ты долго странствовал... Полагаю, отыскать меня было непросто.

 — Справедливость привела меня к тебе. Где ты проходишь, оставляешь след страдания. — Голос человека грохотал, но эха, как у призрачного воплощения, не было, лишь ярость и гнев, и плоть, и кровь... он был опасен, но не являлся призрачной силой; всего лишь человек, а я одержал верх над многими людьми на своем веку. — Я прослежу за тем, чтобы ты предстал перед судом в Сигиле и понес наказание. Если отрицаешь свою вину, так и скажи, и я сам буду судить тебя.

 — Я отрицаю. Суди меня... а затем я буду судить тебя.

 — Судить меня? — Глаза Вайлора полыхнули, он схватил секиру, медленно и угрожающе взмахнул ею. — У тебя нет права судить меня.

 — Есть, Вайлор, ибо я знаю твое сердце — и сила моя дает мне право судить тебя. Но я не буду судить тебя сейчас: ты должен будешь оставаться в этой клети до тех пор, пока я не выпущу тебя, дабы вновь мог бы бродить по Планам. — Как только воплощение мое произнесло слово «клеть», взгляд Вайлора метнулся к окружающим нас стенам — то были стены тюрьмы в Курсте, где я нашел его, только много- много лет назад. Много лет, достаточных для того, чтобы человек мог умереть множество раз. Или, возможно, лишь один раз.

 — Ты плясал под мою дудку все это время, Вайлор... как по - твоему, почему я согласился встретиться с тобой здесь? Думал, я сдамся? Или хочу сразиться с тобой? Нет... это город - врата Курст, Вайлор. Он граничит с тюремным Планом Карцери, тем, где заточены даже боги. Ты силен, Вайлор, но энергии этого места позволяют заточить даже могущественейших.

 Вайлор вновь посмотрел на меня, но огонь в его глазах чуть померк.

 — Это предательство.

 — Предательства пронзают это место как вены, и именно предательство дарует мне силы для этого заклинания — вот почему мне пришлось встретиться с тобой здесь, в Курсте. Я могу покинуть эту камеру, Вайлор, но ты не можешь, пока я вновь не приду за тобой. Твоя миссия во имя торжества справедливости достойна похвалы, но она будет забыта, а со временем, возможно, даже справедливость забудет тебя.

 — Ты отрицаешь не только справедливость, ты смеешь отрицать мою священную миссию...

 — Я знаю о твоей миссии. Но ей придется подождать, пока я не завершу свою, а это уже второй раз, когда ты настигаешь меня и пытаешься судить. Я не позволю, чтобы это произошло и в третий раз. — Вайлор молчал — никогда еще я не говорил с такой уверенностью. Я выносил ему чудовищный приговор, в котором не было и толики справедливости.

 — Я бессмертен, Вайлор, но ты... странный. Справедливость коснулась тебя, и, возможно, она более могущественна, чем то, что поддерживает жизнь во мне. Однако поверь: я не желаю тебе смерти... возможно, однажды мне понадобится кто- то, кому по силам убить меня. Следовательно ты останешься здесь, пока я не приду за тобой.

Воспоминания ушли, и я вновь созерцал призрачного Вайлора, лишенного плоти... лишь два горящих глаза.

Ты будешь СУДИМ. Когда взгляд пронзил меня, я почувствовал, будто ступил за пределы собственного тела. И неожиданно понял, что бы Вайлор не говорил о том, что видит, видит он лишь то, что желаю показать ему я. Я знал, что он примет даже самую незначительную ложь, я был для него закрытой книгой.

Ты когда- нибудь кого- нибудь убивал?

У меня, однако, не было желания лгать ему, потому я выбрал одно из множества преступлений, мною совершенных.

 — Да... это была моя рука, но направлял ее не мой разум. Одна из моих предыдущих инкарнаций расправилась с человеком по имени Фин Эндли из- за знаний, которыми тот обладал.

Ты признался в преступлении. Глаза Вайлора вспыхнули и я ощутил могучую силу, пребывающую в этих призрачных доспехах. Ты понесешь наказание.

 — Но я уже был наказан, Вайлор.

 Вайлор помедлил. Расскажи мне о наказании.

 — Каждый раз, когда я умираю, Вайлор, я теряю память. Я теряю себя, не знаю, кто я и кем был, на теле моем и разуме — тысячи шрамов от ран, о которых я не помню. Смерть отвергает меня, и, боюсь, я никогда не смогу упокоиться с миром.

 Вайлор снова пронзил меня своим испепеляющим взором, будто разделывал на части одними глазами. Мне стало дурно, я почувствовал, что тону, в глазах потемнело...

Ты был наказан. Справедливость оставила на тебе свой отпечаток. Я вижу его на твоем теле. Знай: многого в тебе нельзя увидеть. Я буду внимательно следить за тобой. Ты был наказан. Но это не избавит тебя от наказаний за будущие преступления.

 И снова я пожинаю плоды того, что натворила моя предыдущая, практичная инкарнация. От угодившего в ловушку человека по имени Вайлор остался лишь след в этом воплощении справедливости передо мною. Но я сделаю для него то малое, что могу.

 — Что определяет справедливость, Вайлор? Что это вообще такое?

Справедливость определена законом.

 — А что такое закон, Вайлор?

Закон — инструмент, с помощью которого справедливость торжествует.

 — А что создает законы, Вайлор?

Закон определен справедливостью.

 — Мы ходим по кругу, Вайлор, это бессмысленно. Ты говоришь, что справедливость определяется законом, который, в свою очередь, определен справедливостью.

Закон... определен... справедливостью.

 — Смертные мужчины и женщины создают законы. Вайлор... справедливы ли их законы?

Законы справедливы.

 — Но если законы создают мужчины и женщины, которые — ты сам говорил! — не невинны, не могут ли законы их оказаться в какой- то мере неправедны?

Невинных нет. Но закон — превыше плоти и крови. Из несовершенства может быть создано совершенство. Неправедные законы могут быть исправлены. Очищены от зла.

 — Итак, ты признаешь, что законы совершенны не всегда — но если эти самые законы определяют справедливость, то разве не может быть несовершенна и она?

 Вайлор молчал.

 — Вайлор... нельзя познать справедливость как таковую, ее нет. Все, что ты творишь во имя справедливости — бессмысленно, и жизнь твоя тоже лишена смысла!

 Слова мои звучали все громче, эхом отдаваясь в камере. Огоньки глаз Вайлора мигнули... и потухли. Доспехи и секира с грохотом повалились на пол, подняв облако пыли. Их стремительно покрывала ржавчина, и на моих глазах доспехи развалились на кусочки и исчезли. Осталось лишь несколько металлических пластин как знак того, что Вайлор когда- то существовал.

 В каком- то смысле, слова мои были большим предательством по отношению к нему в сравнении с содеянным предыдущей инкарнацией, но в хоть в действиях моих было мало справедливости, зато милосердия предостаточно. Я отвернулся от бренных останков и, сопровождаемый товарищами, ступил в портал.