Сара вынимала из духовки пирог, когда услышала, как во двор въезжает повозка. Она поставила противень на плиту и подошла к окну. Она не поверила своим глазам, увидев, что у самых дверей дома остановила повозку Эдди Райдер.

Сара побежала к дверям и открыла их как раз в тот момент, когда Эдди спрыгнула в слякоть, забрызгавшую ей ботинки и подол юбки.

– Миссис Райдер, какой сюрприз! – воскликнула она.

Эдди, улыбнувшись, направилась к ней.

– Я подумала, что мне пора побывать у вас. Твой муж дома?

– Нет, он в городе.

– Ну что ж, тогда я оставлю свой свадебный подарок тебе.

– Подарок? Но с какой стати...

– Как она тебе нравится? – прервала ее Эдди, показывая на лошадь, привязанную сзади повозки. – Она твоя.

Сара поразилась, услышав это. Кобыла была красавица, гнедая, с золотистой гривой и хвостом. Солнце переливалось красноватым отблеском на ее красивом теле.

– Это одна из наших лучших кобыл. Очень скоро она принесет вам замечательного жеребеночка.

– Миссис Райдер, я не могу принять такой дорогой подарок.

– Сара, я хочу, чтобы ты взяла ее. – Эдди шагнула к ней. – Если у тебя есть время, мне хотелось бы рассказать кое-что.

– Ну что вы, конечно, заходите, пожалуйста. – Сара открыла пошире дверь и придержала ее для Эдди.

Сара заварила чай, и женщины сели за стол. Отхлебывая чай, Эдди разглядывала комнату, потом поставила чашку на стол и сказала:

– Да, ты хорошо потрудилась. Этот дом никогда не был таким при жизни Теда Уэсли. А теперь он такой теплый, уютный.

– Спасибо вам, – Сара взглянула в окно. – Миссис Райдер, что касается этой кобылы, честное слово, я не могу...

– Сара, прошу тебя. Таким способом я возвращаю долг.

– Долг?!

– Ты еще под стол пешком ходила, когда я приехала в Хоумстед из Коннектикута, так что ты вряд ли помнишь, как все это произошло. Я была первой в городе учительницей, и тогда мы занимались в церкви. Первое время я скучала по дому, в котором выросла в Кеннектикуте, по океану и всему, к чему я привыкла. Но люди были очень добры ко мне, и это помогало не чувствовать себя такой одинокой. Потом я полюбила Уилла... – Она проговорила это мечтательно, как школьница. – Когда я согласилась стать женой Уилла, твоя матушка предложила мне воспользоваться ее свадебным платьем. Никогда не забуду тот день, когда она показала его мне. Более красивого платья я в жизни не видела. Кремовый шелковый фай, бумажный сатин и бельгийские кружева. Я почувствовала себя сказочной принцессой, когда примерила его.

– Мне это знакомо. Я тоже мерила его. Думала, надену на свою свадьбу, но... – Сара не договорила и только пожала плечами, в первый раз сообразив, что ей тогда не хотелось надевать мамино подвенечное платье, так как она не любила Уоррена. Вот почему и прелестное творение миссис Гонт не пригодилось для свадьбы с Джереми. Она не могла его надеть, потому что его сшили, чтобы она надела его для Уоррена...

Эдди дотронулась кончиками пальцев до ее руки и вернула мысли Сары в настоящее.

– Твоя матушка совершенно не обязана была проявлять ко мне такую щедрость. Мы почти не были знакомы. Такая уж она была. Она так любила твоего отца, что ей хотелось всех видеть счастливыми и влюбленными. В ней не было ни капельки корысти. – Она нахмурилась, и две маленькие морщинки пролегли между ее бровями. – У меня все не получалось толком отблагодарить ее. Через час или чуть больше после того, как преподобный объявил нас мужем и женой, родился Томми.

Эдди не нужно было больше ничего объяснять. Остальное Саре было известно – родив ребенка, Мария Мак-Лиод умерла в тот же день.

– Так что, понимаешь, – продолжала Эдди, – таким образом я через тебя благодарю твою матушку. Прошу тебя, не отказывайся от моего подарка.

Сара кивнула, говорить ей было трудно, потому что в горле застрял комок.

– Спасибо, – прошептала она. Эдди улыбнулась.

– Вот и хорошо. А теперь одевайся и пойдем посмотреть на нее. У нас на ферме выращиваются лучшие в штате лошади, и Искорка не исключение.

– Искорка?

– Моя младшенькая так назвала ее, когда она родилась. Наоми очень любит давать имена всем нашим жеребятам. Ей показалось, цвет жеребенка похож на искорки в камине. Так она и осталась Искоркой.

– Искорка. Мне нравится.

Эдди открыла дверь, и Сара, накинув шаль, пошла за ней. Они подошли к кобыле, привязанной к повозке сзади. Подойдя к повозке, Сара увидела раздавшийся живот кобылы и подумала, что Эдди не преувеличивает, говоря, что они не успеют оглянуться, как Искорка принесет им жеребеночка.

– О миссис Райдер... – У нее перехватило дыхание. – Она такая красавица.

– Я всегда это знала. Она внучка кобылы, которую я купила у Уилла в восьмидесятом, когда только приехала в Хоумстед.

– Вы и в самом деле хотите...

– В самом деле. Теперь, давай-ка, заведем ее в конюшню и поставим в стойло.

Она отвязала веревку от повозки и повела лошадь к конюшне.

Сара пропустила ее вперед, просто для того, чтобы полюбоваться лошадью. Когда она была девочкой, у нее была своя кобылка Виктория, названная в честь королевы Англии – низкорослая, неказистая и старая, но Сара все равно любила ее. Летом она ездила на ней одна, забираясь в места, где так хорошо было сидеть и мечтать о странах, в которых ей хотелось побывать... Виктория умерла, когда Саре было семнадцать лет. С тех пор у нее не было своей лошади.

В конюшне пахло свежей соломой и кожей. Когда они вошли, новая рабочая лошадь Джереми заржала, свесив черную голову через жерди стойла. Кобыла ответила на приветствие.

Эдди выбрала одно из незанятых стойл и завела туда кобылу.

– Она в любой момент может ожеребиться, но, по-моему, это будет не раньше, чем через неделю или две.. Джереми знает, что делать, когда это случится. Как-то весной он помогал нам на ферме, у него хороший нюх на все, что касается лошадей.

– Джереми работал у вас?

– Да.

Эдди сняла уздечку, потом почесала кобылу за ухом. Искорка вскинула и опустила голову.

– Какой он был мальчиком? – спросила Сара. Этот вопрос никогда не выходил у нее из головы.

Эдди улыбнулась.

– Страшный озорник. Только и делал, что шалил. Почти как твой брат, в общем-то, только попадался чаще, чем Том.

Роуз Рэфферти и дедушка сказали ей почти то же самое, когда она стала их расспрашивать. Тем не менее, она не теряла надежды, что кто-нибудь подскажет ей что-то такое, что поможет ей приблизиться к мужу.

У Эдди пропала улыбка.

– Мне кажется, Джереми был очень одинок. Они с Уорреном были, как вода и масло. Их невозможно было перемешать. Никогда. А Тед... Видишь ли, Тед Уэсли был очень скрытный человек. Он приходил в церковь, играл на скрипке на общинных танцах, но никогда ни с кем много не разговаривал, никого, по крайней мере из тех, кого я знаю, не подпускал к себе близко. Думаю, он и детей своих держал на расстоянии.

– А Милли Паркерсон? – тихо спросила Сара. – Какая она была?

Эдди подумала и ответила не сразу.

– Милли была очень стеснительная, простенькая и очень маленькая. И, по-моему, такая же одинокая, как Джереми. – Она покачала головой и улыбнулась. – Они всегда казались такой странной парой – Джереми и Милли. Он такой взрывной, а она смирная, тише воды, ниже травы. Джереми уже тогда был видным парнем. Не думаю, чтобы другие ребята вообще замечали Милли.

Сара попробовала представить себе первую жену Джереми.

– Он ее очень любил, правда?

– Да, в этом я не сомневаюсь. – Эдди на прощанье похлопала кобылу и вышла из стойла. – Может быть, тебе попросить Джереми рассказать о ней?

– Я просила. Он не хочет говорить о ней. Эдди кивнула.

– Уилл такой же. Никак не заставишь его раскрыться. Не торопи Джереми. Наступит момент, и он расскажет.

Не торопи его. Казалось, все повторяют Саре эти слова. Но как трудно проявлять терпение, особенно когда она так сильно любит Джереми. Ей хотелось, чтобы они делили все – и радости, и печали.

Она посмотрела Эдди прямо в глаза.

– Я не страдаю от того, что он любил ее. Эдди еще раз доброжелательно улыбнулась.

– Ты мудрая женщина, Сара Уэсли. – Она направилась к дверям конюшни. – Пожалуй, мне пора возвращаться на ранчо.

Сара шла рядом с Эдди и думала: «Я не страдаю от того, что он любил Милли. Но только при условии, что он теперь любит меня.»

Джереми неторопливо шел по тротуару, притрагиваясь к полям шляпы в ответ на приветствия горожан и посматривая по сторонам, все ли в порядке в Хоумстеде. У него не было причин для волнений. Один день походил на другой, менялось только время года.

Он шел и наслаждался весенней погодой. Уже несколько дней держится хорошая погода. Небо такое яркое, что больно глазам смотреть на него, а воздух такой бодрящий, такой чистый. Скоро тоненькая корка грязи растечется в коричневое море. И тогда никто не будет радоваться весне, даже он.

Но за весной придут теплые летние денечки. Коричневая трава нальется сочной зеленью. Сквозь тучную черную почву пробьются всходы. Жеребята и телята засеменят за своими матерями.

Он вдруг подумал о Саре – вот она стоит в дворике перед конюшней и кормит кур, а солнце радостно играет бликами на ее светлых волосах. Он представил себе, как она развешивает белье после стирки, а на склонах холмов полно расцветающих цветов. Он вообразил, какой она будет с большим животом, где его ребенок, и почувствовал знакомое неистребимое желание скорее вернуться домой, обнять ее и целовать до тех пор, пока у нее не перехватит дыхание.

Громкий смех прервал его приятные мечтания. Он увидел идущих ему навстречу шестерых людей.

Все до одного были ему незнакомы, у них были длинные нечесанные волосы, лица заросли бородой, одежда давно не стиранная. Один из них, шлепнув другого по спине, грязно выругался, потом толкнул дверцу в салун, и вся компания ввалилась туда.

Джереми нахмурился. Компания ему не понравилась. Интересно, что они делают в Хоумстеде.

В этот момент его окликнул шериф Тернер, стоявший на ступеньках гостиницы Рэфферти. Джереми еще раз взглянул на салун, потом перешел улицу и подошел к Чэду.

– Лесорубы поднимаются в лагеря, – обратился к нему шериф, угадав, о чем думает Джереми. – Они приехали сегодня поездом из Бойсе. Скоро их будет целый поток. Присматривай за салуном. Обычно там начинаются все неприятности.

Джереми кивнул.

Чэд Тернер сдвинул со лба шляпу.

– В этом году будет ранняя весна. Еще немного, и ты сможешь засеять землю. Представляю, как тебе не терпится!

– Давно я не ходил за плугом и не пахал своей земли.

Чэд кивнул.

– Понимаю. Есть вещи, для которых рождается человек. Я сам всегда любил работать у горна. Не знаю, почему я дал Рэфферти и Мак-Лиоду уломать меня взяться за эту работу и стать шерифом. – Он сошел с веранды вниз. – Но уж коли я за это взялся, пойду загляну в салун. Пусть эти молодцы знают, что в Хоумстеде царит закон. Увидимся в воскресенье в церкви.

Джереми проследил глазами, как шериф вразвалку направился к салуну, и пошел к тюрьме. Пора возвращаться на ферму... и к Саре.

Из головы его испарились и возмутители спокойствия лесорубы, и его работа помощника шерифа. Стоило ему вспомнить Сарино имя, и он забывал обо всем другом на свете.

С каждым днем у него понемногу прибавлялась уверенность в будущем. Он начал представлять себе, как они вместе состарятся. Начал представлять себе, как рядом с ним в поле работает его сын.

Только бы продержаться до сбора урожая...