Вторая неделя работы Адди в школе началась почти так же, как первая — со звонка на урок и летящих гурьбою в класс учеников. Но было и два заметных отличия.

Во-первых, она уже, так не нервничала, как неделю назад, и во-вторых, Марк Таусенд уже больше не бросал на нее исполненных ненавистью взглядов. Более того, он добродушно улыбался Адди. Конечно же, она посчитала его прекрасное расположение духа подозрительным. Но ей хотелось доверять мальчику, поверив в этот раз, что он действительно решил быть послушным, хотя, наверняка, для такого его поведения были явно другие причины.

Вскоре Адди поняла, почему Марк так изменился по отношению к ней. Однажды, когда ее ученики склонились над книжками для чтения и установилась мертвая тишина, за исключением редкого кашля или скрипа ботинка о пол, ничего не подозревающая, Адди открыла ящик своего тола. У нее чуть сердце не остановилось: внутри лежали три полевые мыши с раздавленными головами.

Позднее она удивилась, как ей тогда удалось сохранить хладнокровие. Одновременно она почувствовала, как несколько пар глаз уставились на нее в ожидании. Адди превозмогла желание закричать от страха и отвращения, ее чуть не вырвало. Стараясь действовать неспеша и целенаправлено, она извлекла лист бумаги, из-под мышиных трупиков, после чего закрыла стол.

Обмакнув перо в чернильницу, Адди стала писать, но в словах что-то не прослеживалось связи и смысла. Да и какое это имело значение! Она просто ждала, когда успокоится ее сердце, когда перестанут трястись руки, когда, наконец, она перестанет слышать свой собственный, безмолвный крик души.

Через пятнадцать минут, как ни в чем не бывало, Адди встала из-за стола и повернулась к доске. Взяв кусочек мела, она написала большими буквами слово «МУЖЕСТВО». Подтянутая, с высоко поднятой головой, она повернулась к классу.

— Ну что ж, дети! Время для чтения истекло. — Она подождала, пока все закроют учебники и посмотрят на нее, после чего продолжила: — Кто сможет мне дать определение написанного на доске слова?

Она ожидала, что кто-нибудь поднимет руку, однако этого не произошло. Окинув взглядом класс, Адди сразу же догадалась, кто из учеников знал об этой жестокой проделке. Это мальчишки, что постарше. Слава Богу, у некоторых из них хватило совести покраснеть. Но только не у Марка. Он тупо и самодовольно улыбался, развалив шись на стуле и скрестив на груди руки. В конце концов, руку подняла Имоджен Поттер.

— Отвечай, Имоджен! — сказала Адди.

— Это значит, мэм, всего не бояться, — дала свое определение девочка.

— Ничего не бояться, — поправила ее Адди. — Но, увы, это не совсем верно. Может, еще кто-нибудь попытается ответить на мой вопрос?

Она опять выждала паузу. Но так ни одной руки и не поднялось. Адди опять обвела глазами весь класс, останавливая свой взгляд на каждом из учеников.

— Многие думают, что мужество есть отсутствие страха, — продолжила учительница. — Но это не верно. Мужество означает совершение необходимого поступка, правильного и справедливого, несмотря на собственный страх и возникающую из-за этого поступка непосредственную опасность для совершившего его.

Повернувшись к доске, она написала там слово «ТРУСОСТЬ».

— А как насчет определения этого слова? — спросила она, поворачиваясь к своим ученикам. На этот раз Адди никому не дала возможности ответить.

— Оно означает действие, лишенное какого бы то ни было мужества. Например, не нужно храбрости, чтобы убить или покалечить того, кто тебя меньше и слабее.

Она посмотрела прямо в глаза Марку.

— Не нужно мужества для того, чтобы мутить воду и действовать скрытно. Храбрец совершает то, во что верит, то, что он считает правильным, то, чем потом он будет гордиться… и делает это открыто, чтобы все видели… Мужественный человек не станет запугивать и унижать других. Те, кто пытаются действовать обманным путем или подавляют окружающих своей жестокостью… просто трусы и неумные люди. И скорее всего и то, и другое…

Марк густо покраснел. Теперь он смотрел на учительницу с неподдельным призрением. Адди в последний раз окинула взглядом класс. Напряженность ощущалась прямо в воздухе. Большинство детей выглядело обескураженными и скорее всего от ее сурового тона, а не от урока. Те, кто знал о проделке Марка, хорошо поняли, в чем смысл урока. Через некоторое время Адди положила мел, сказав:

— Думаю, что вам уже пора на перемену… Через пятнадцать минут, когда она вновь вернулась в класс, в ящике стола уже никаких мышей не было. Адди не знала, кто именно их убрал, но была абсолютно уверена в том, что это сделал не Марк. Ей оставалось лишь надеяться, что этот случай хоть чему-то его научит.

Дорис Мак Леод повесила на дверях Хоумстэдского почтового отделения табличку «ЗАКРЫТО» и, свернув за угол, пошла к дому. Сентябрьское солнце было по-ласковому теплым, и она глубоко вздохнула, наслаждаясь последними деньками бабьего лета.

Чем старше она становилась, тем больше страшилась прихода зимы. Холод, казалось, пронизывал ее до костей и ей мнилось, что она уже никогда не согреется.

Вместо тишины, которая обычно приветствовала ее, когда она входила в дом, она услышала с кухни знакомый лепет. Широкая улыбка появилась на ее лице.

— Где там моя маленькая Сара? — позвала Дорис. В гостиную вбежала, смеясь колокольчиком и растопырив свои пухленькие ручонки, ее двухлетняя внучка. Дорис подхватила девочку на руки и прижала к груди.

— Ну, как поживаешь бабушкин ангелочек? — спросила она.

— Я маме… помогаю…

— Неужели? — Дорис поцеловала внучку в розовую щечку.

— И что ж ты такое помогаешь ей делать?

— Бутаброды!

Дорис понесла малышку на кухню. ЕЕ невестка уже была там. Она нарезала мясо и укладывала его между толстых кусков свежеиспеченного хлеба. Увидев вошедших, Мария рассмеялась почти так же, как Сара.

— Здрасьте, мать Мак Леод! Думала удивить вас и приготовила к вашему приходу ужин. А вы сегодня пришли раньше.

— Знаю. — Дорис села за стол и посадила Сару себе на колени.

— В понедельник всегда мало работы. А с прошлой недели уже почти всю почту разобрали, и все знают, что до среды новой не подвезут, вот и не несут писем…

Она откинула чепец на затылок, и он повис на завязках на ее спине.

— А как же папа. Мак Леод, домой к ужину придет?

Дорис удивленно подняла брови. Марии так же хорошо, как и ей, было известно, что Хэнк всегда ужинает дома, конечно, если у него не было в этот день заключенного, — а такое случалось крайне редко. В этих случаях Дорис собирала еду для мужа и того, кто угодил за решетку, и относила в тюрьму.

— Он сейчас подойдет, — ответила она. Когда Мария вновь занялась бутербродами, Дорис заметила, что ее обычно бледная невестка, немного порозовела. Голубые глаза Марии выглядели слегка воспаленными, и она постоянно бросала взгляды на дверь, явно нервничая. Дорис знала, что у Марии нет причин волноваться из-за Хэнка. Хэнк любил Марию так же, как родную дочь, да и Дорис любила невестку не меньше. Трудно было найти более подходящую жену для их сына. Но все равно Мария почему-то волновалась. Интересно, из-за чего? Как раз, когда Дорис сбиралась об этом спросить, входная дверь открылась и появился Том, за ним следовал отец. Дорис встревожилась не на шутку. Сын обычно здесь никогда не ужинал. Он либо питался на мельнице, либо шел в свой собственный дом. «Что произошло?» — задалась она вопросом, встретив взгляд Хэнка. Тот вздрогнул, словно услышав вопрос.

— Привет, мама! — Том подошел к ней и поцеловал в щечку, после чего обнял за плечи жену.

Напряжение Дорис только возросло, когда она посмотрела на лицо сына. Он улыбался во весь рот, однако внутри, казалось, был крайне напряжен.

— Садись, отец! — сказал Том, подождав, пока Хэнк удобно устроится.

— У нас с Марией для вас хорошие новости. Мы, конечно, раньше собирались сказать, но у нас не было еще тогда полной уверенности.

Дорис во все глаза смотрела на Марию. Сердце ее замерло. Да конечно же! Как она раньше не догадалась. Все признаки были налицо — и невероятный аппетит Марии, и ее быстрая утомляемость, равно как и то, как расширилась ее талия.

— У вас будет еще один ребенок! Наконец-то! — произнесла радостно Дорис.

Глаза ее забегали с Хэнка на Марию. Мария кивнула, и лицо ее расплылось в улыбке. Дорис поспешила обнять молодую женщину.

— О Мария, Том, я так за вас рада! А что говорит доктор?

— Он говорит, что я в состоянии выносить ребенка полный срок, так же, как я выносила Сару. Он говорит, что ребенок развивается нормально, как и положено, и нет причин бояться очередного выкидыша.

— Так когда, когда ты должна родить?

— Доктор говорит, скорее всего, в середине декабря, — ответил Том. Дорис обняла сына:

— Мы будем молиться о сильном, здоровом мальчике.

Она увидела тень страха в серо-голубых глазах Тома. Дорис все поняла. Она и Хэнк переживали вместе с Томом и Марией, когда умирали все предыдущие младенцы-мальчики. Первые три, родившиеся с интервалом в год, были очень сильно недоношены, и как доктор Варни не старался, они все равно не выжили. Четвертый провел в утробе положенный срок, однако появился на свет мертворожденным. И когда потом родилась живая и здоровая Сара. в семье все посчитали это чудом.

Доктор посоветовал Марии дать своему телу отдохнуть, и, по крайней мере, пару лет не беременеть.

Но через год у Марии случился выкидыш на третьем месяце. Доктор предупредил, что у нее вполне уже больше не будет детей. Мария очень опечалилась. Она так хотела подарить мужу сына. Дорис знала, что Том говорил своей жене, что не имеет никакого значения то, что больше у них не будет малюток, что Сара — это все, что он хотел. Но Мария всегда настаивала на том, что будет рожать еще детей. Воспоминания нахлынули на Дорис, когда она вновь обняла сына,

«Пожалуйста, Господи! — молила она про себя, — сохрани Марию здоровой и невредимой».

Адди посмотрела на часы. Было уже почти четыре. Уроки заканчивались. На время она забыла об утренних неприятностях, связанных с дохлыми мышами. Была ведь и еще одна причина, из-за которой она чувствовала себя тревожно, будто у нее урчит в животе. Сегодня должны были начаться ее занятия верховой езды с Уиллом Райдэром.

Она встала из-за стола, привлекая внимание учеников:

— На сегодня уроки закончены. Не забудьте приготовить домашнее задание.

Как обычно дети покидали занятия в абсолютном беспорядке. Ее учили, что в нормальной школе дети должны встать из-за парт и тихо стоять, ожидая своей очереди, выходя из класса по одному. Адди предполагала, что подобные рекомендации, вероятно, были абсолютно верны, но она никак не могла заставить себя потребовать подобного поведения от своих учеников. Втайне она даже радовалась внезапному взрыву их энергии по окончании уроков.

Жаворонок осталась в классе и помогла Адди вымыть доску. Затем они пошли вдвоем во двор и отправились пешком в неблизкий путь на ранчо Рокин'Ар. Уилл уже пригнал кобылу учительницы к себе. Он сказал Адди, что подержит лошадь у себя до тех пор, пока не будет сделана новая повозка или же Адди научиться ездить верхом. Первую милю ни мисс Шервуд, ни Жаворонок не разговаривали, но это была довольно дружественная тишина.

Не раз Адди задавалась вопросом о той внутренней близости, которую она чувствовала к этой девочке, и той взаимности, которой отвечала ей Жаворонок. Конечно же, Адди всегда нравились дети, но племянница Уилла была особым случаем. Адди было необходимо вести себя очень осторожно во время занятий в классе, чтобы в открытую не выказывать особого предпочтения к девочке. Жаворонку и без того доставалось, не хватало, чтобы ее еще начали дразнить «училкин любимчик».

Адди взглянула на девочку. Цвет ее кожи, конечно же, был чуть темнее, чем у всех, а в остальном почти ничего не говорило о ее индейском происхождении. Даже если что-то в ее внешности и выделяло ее из общей массы, чем же заслужила Жаворонок лютую ненависть некоторых ее одноклассников? Она была очень миловидная девочка и, наверное, когда вырастет, станет большой красавицей. В конце концов она абсолютно ничем не отличалась от других детей, и 'также как любой ребенок, нуждалась в понимании и любви.

Жаворонок заметил, что Адди за ней наблюдает и спросила:

— Мисс Шервуд?

— Да, Жаворонок?

— А вам нравится мистер Торнер, кузнец? Вопрос был совершенно неожиданным для Адди.

— Ну, да! Похоже, он приятный человек. А почему ты спрашиваешь? Тебе он что, тоже нравится?

Девочка задумчиво посмотрела на дорогу;

— Думаю, что да! Мне просто было интересно… Я видела, как вы с ним разговаривали вчера после богослужения и потом Роузи говорит, что он за вами ухаживает.

— Ухаживает за мной? — Адди почувствовала, что краснеет, и молча прокляла себя за это. Она надеялась, что Жаворонок не поднимет глаз прежде, чем краска сойдет с ее лица.

— Это правда? — спросила Жаворонок. — Он действительно ухаживает за вами?

Адди собралась было отрицать это, но слова застряли у нее в горле. Могло ли это быть правдой? Она мысленно вернулась ко вчерашнему дню. После вечерней службы Чэд поздоровался с нею… Ну, и она ответила ему тем же. Он сказал ей, что повозка, которую она заказала, скоро будет готова. Произойдет это в субботу, и он сам доставит ее к хижине. Она поблагодарила Чэда и уже собиралась отвернуться, когда он вдруг упомянул танцы по случаю праздника урожая, организуемые городским советом. Он сообщил, что они будут устроены в амбаре дома Барни. Он поименно назвал музыкантов и даже сказал, что принесут остальные леди в качестве десертов и освежающих напитков. На танцы он ее не приглашал… Но… Вспоминая это, глаза Адди расширились, и она подумала, что неужели Чэд Торнер решил за нею приударить?

— Мисс Шервуд?

— Ммм-да, — ответила учительница машинально, все еще погруженная в размышления о Чэде Торнере.

— Вы дяде Уиллу тоже нравитесь… — пролепетала Жаворонок.

У Адди перехватило дыхание. Понадобилось большое усилие, чтобы заставить свой голос звучать нормально.

— Твой дядя очень хороший человек. Жаворонок. Я уверена, мы с ним будем лучшими друзьями!