Они позавтракали в постели. Когда Клейн пошел открыть дверь, Катя до самого горла закуталась в одеяло. Официант подкатил сервировочный столик к кровати с ее стороны. Гвоздика трепетала в узкой серебряной вазочке, кофе благоухал, утро сходило на нет, а они меж тем снова уснули. Ее голова покоилась у него на груди. Она проснулась от того, что его рука принялась поглаживать ее по спине. В номере было уже совсем светло, и она почувствовала это, еще не раскрыв глаз, ощутила пляску лучей зимнего солнца изнанкой век. Его рука медленно скользила по ее спине то вниз, то вверх. Она заметила, что дышит он при этом так глубоко и ровно, словно сам еще не проснулся, и это дыхание в унисон скольжению руки на какое-то недолгое время избавило ее от гнетущего страха. Она чуть раздвинула ноги и, трепеща, позволила ему проникнуть в нее пальцами. Но страх тут же прихлынул, неторопливо, как ленивая морская волна, но вместе с тем и неумолимо. И вот она свела ноги и перевернулась на бок.

— Оставь, прошу тебя! Я не могу.

Не глядя на него, она почувствовала, что он кивнул. Его рука покоилась у нее на бедрах, и еще на минуту-другую ее сморил сон, лучи солнца играли у нее на лице, и ей почудилось, будто она лежит на пляже. Словно в стремлении загореть она подалась навстречу солнцу и вновь оказалась при этом у него на плече. И снова заснула — и проспала до тех пор, пока он чего-то не сказал.

— Ты не поцелуешь меня? — вот что он спросил.

И песчаный пляж исчез при звуке его тихого голоса, и она проснулась, сама не зная, как долго проспала. Она покачала головой — покачала головой у него в объятье.

— Поцелуй меня! — прошептал он уже настойчивей. Его губы щекотали ей ухо.

Но она вновь покачала головой и приткнулась куда-то между его плечом и подушкой. Он осторожно высвободил из-под нее руку и в тот же миг, когда он отправился в ванную, она проснулась окончательно. Она машинально отметила, что уже наверняка сильно за полдень, увидела остатки завтрака на сервировочном столике, застланном скатертью с розовыми гирляндами, похожею на ковер. Этот ковер теперь уже оказался в глубокой тени. Она услышала, как он мочится, закурила, встала и подошла к окну. Оно выходило в парк, покрытый безупречно белым снегом. Выделялась лишь пешеходная дорожка с вмятинами следов, смутно намеченные контуры газона да старый гигантский рододендрон прямо под окном, листья которого подсвечивало уже предзакатное солнце. Здесь я чувствую себя в безопасности, подумала Катя Лаванс. Она выпустила дым в оконное стекло, которое тут же чуточку замутилось. Она услышала, как открылась дверь ванной, и, обернувшись, увидела его с полотенцем на бедрах — он стоял в дверном проеме и с улыбкой смотрел на нее.

Она вновь отвернулась к окну и сказала ему, что ей тоже нужно в ванную.

— Вот и валяй, — кивнул он.

Услышав, что он сел на кровать, она под его испытующим взглядом пересекла пространство номера. Чуть не рассмеявшись над собой, быстро прикрыла дверь и пустила горячую воду. Выпустила в ванну остатки шампуня из гостиничного флакона, вода забродила и запенилась. Пока набиралась полная ванна, Катя стояла, рассматривая себя в зеркале, но вот его поверхность заволокло паром. Она скользнула в горячую воду, закрыла глаза. Кожей спины и зада она чувствовала последние кристаллы соли с пеной, еще не успевшие раствориться. Еще ни разу ей не доводилось мыться в такой огромной ванне. Она ушла под воду, высушив наружу только кончик носа, она принялась нырять и выныривать, вода с грохотом проходила по трубам, Кате казалось, будто все ванны этой гостиницы, если не всего мира, связаны в единое целое. Гостиничные шумы в своей совокупности произвели на нее гипнотическое воздействие, и она вновь забыла о своем страхе. Горячая вода обжигала кожу, заставляла щеки пламенеть.

Когда она вернулась из ванной, закутавшись в банное полотенце и обмотав голову личным, Ансгар Клейн сидел за бело-золотым письменным столом в стиле ампир и говорил с кем-то по телефону. Под рукой у него был отрывной блокнот, он делал какие-то заметки, настольная лампа и миниатюрная люстра над кроватью были включены. Катя улеглась на кровать, в пятно света, и принялась просматривать прессу о процессе, лежащую стопкой возле ложа. О регулярной доставке прессы Клейну заботился Сарразин. Зачитавшись, она даже не заметила, как адвокат закончил беседу и принялся что-то писать. Она забыла о том, где находится, она читала, не обращая внимания на то, что читает, несколько раз она забыла непогашенную сигарету в пепельнице и закурила новую. В какой-то момент Клейн вышел из-за стола и приоткрыл окно. А она даже не подняла на него глаз, словно они были вместе уже тысячу лет. Так прошла вся вторая половина дня, и она не думала ни о чем, кроме того, чтобы по возможности ей не попадались на глаза фотографии Арбогаста. За окном стемнело, и она наконец решилась заговорить.

— Что ты пишешь?

— Письма.

Он тоже даже не поднял головы при звуке ее голоса.

— Кому?

— Клиентам. Мою контору во Франкфурте еще никто не закрыл. Она кивнула, подумав при этом о дочери.

— Тебе страшно возвращаться?

Этот вопрос застиг ее врасплох. Словно он ни с того, ни с сего прочел ее мысли. Сейчас он заинтересованно смотрел на нее через плечо.

— Если уж ты так ставишь вопрос, то нет, не страшно. В конце концов у меня там Ильза.

— И все же?

Она пожала плечами.

— Все прошло так быстро. Я толком и не пойму, что теряю.

Он ухмыльнулся.

— Скажем, свободу?

— Да брось ты!

Катя Лаванс поневоле расхохоталась.

— А как насчет меня?

Адвокат внезапно заговорил совершенно серьезно. И у Кати смех застрял в глотке. Она отвернулась от него, закурила, сделала глубокую затяжку. Он тихо окликнул ее по имени.

— Мне, — тихо продолжил он, — не хотелось бы потерять тебя.

Теперь уже ухмыльнулась она.

— Я страшно хочу есть.

Клейн кивнул.

— Прямо в номере?

Она вновь рассмеялась.

— Ну и ну!

— А почему бы и нет?

Вновь кивнув, он взялся за телефонную трубку, и пока он набирал номер, она погрузилась в чтение очередной статьи, и не смогла бы вспомнить из нее ни единого слова к тому времени, как в дверь постучались. Он предложил ей принять сидячее положение и водрузил на постель гигантский поднос. Говяжья печень с луком и картофельным пюре.

— Катя?

— Да?

— А что, собственно говоря, произошло?

Продолжая жевать, она пожала плечами.

— Я об Арбогасте.

— Ничего не произошло.

— Может, было бы лучше, если бы ты мне об этом рассказала.

— Я не хочу об этом говорить.

— Как-никак, я его адвокат.

— Не буду!

Она шваркнула вилкой о тарелку, подбежала к окну.

Подождать, пока быльем порастет. Она смотрела на снег в парке, озаренный сейчас светом из гостиничного ресторана. Время превратилось в не имеющую стен темницу. Она знала, что Клейн смотрит на нее во все глаза, но ей было наплевать: она стояла, обнаженная, в проеме окна у него в гостиничном номере.

— Надень, пожалуйста, еще разок свой парик!

— Ты с ума сошел, — ответила она, не оборачиваясь.

— Прошу тебя! Еще разок! Для меня!

Она смотрела в окно, спиной чувствуя, как он пожирает ее взглядом. Но тут она услышала стук ножа и вилки и поняла, что пожирает он не только ее. И разозлилась. И бросилась в ванную.

Надела парик, который извлекла из груды вещей под раковиной; надела, не глядя в зеркало. За неделю она научилась управляться с этим и сейчас, почувствовав, как прочная тугая сеточка охватила ее голову, с грустью вспомнила о том, как понравилось ей щеголять с длинными волосами. Но тут же на нее нахлынуло воспоминание, и это воспоминание оказалось отвратительным, внезапно ей стало в ванной тесно и душно и она распахнула дверь в номер.

— Ну как?

С изумлением она обнаружила, что в номере темно. Сначала она увидена только собственное отражение в зеркале платяного шкафа — рыжая длинноволосая женщина в подсвеченной из глубины ванной двери. Жестом, ставшим за эти дни практически машинальным, она смахнула прядь со лба. Жестом медленным и ленивым. И в этот миг увидела Ансгара Клейна, лицо которого находилось в узком световом коридоре все из той же ванной. Он молча залюбовался ее силуэтом, а затем попросил ее еще раз повторить тот же жест. Затем поднялся с места и сам поправил ей волосы. Он проделал это крайне осторожно и она стояла не шелохнувшись, пока он наконец, взявшись за парик обеими руками, не задвинул его глубоко назад. Он вынул из парика булавки, одну за другой, и распустил ленту, которой были собраны в пучок ее собственные волосы. Ансгар неторопливо разложил парик, булавки и ленту на маленьком письменном столе возле двери в ванную, бело-золотом, как практически все здесь, погасил в ванной свет и они отправились в постель.

Ансгар Клейн довольно быстро уснул, и, вслушиваясь в его спокойное и становящееся все глубже дыхание, она почему-то вспомнила о Максе, точнее, о том, как Макс смеется. Закрыв глаза и наморщив лоб, она поглубже зарылась в подушки. Но и в ее сновидениях вновь и вновь звучал смех Макса; позднее у нее сложилось впечатление, будто он просмеялся над нею всю ночь напролет, — так беспокоен и поверхностен был ее сон. В конце концов она проснулась — вся в поту, но дрожа от холода, — перегнулась через адвоката и посмотрела на его дорожный будильник — довольно изысканную вещицу с тремя поверхностями, раздвигающимися наподобие того, как расставляют палатку, — и на поверхности с циферблатом было полшестого.

Она попыталась вновь заснуть, но понемногу начинало светать и темная синева неба разбудила ее окончательно. Какое-то время она простояла у окна, наблюдая за тем, как постепенно становится белым, казавшийся до того синим снег, и в какой-то момент поняла, что больше не выдержит. Должно быть, я просто отвыкла спать в одной постели с мужчиной, подумала она, надела один из халатов, висевших в ванной, обулась в темно-красные кожаные шлепанцы Клейна и тихо прокралась по все еще спящей гостинице в ресторан. И здесь все было тихо, лишь слышался стук посуды из кухни, да просачивался свет сквозь полуоткрытую дверь. Вид у ночного портье был измученный. Она тихим голосом попросила у него чашку кофе.

— Если это, конечно, не составит вам труда. Я подожду в зале ресторана.

Он кивнул, она пробормотала слова благодарности и поплотнее запахнула на груди халат. Свет в зале был по-прежнему выключен, и она уже протянула руку к розетке у входа, как вдруг увидела у одного из окон на фоне все еще синеватого снега человеческую фигуру. Она сразу же поняла, что это Фриц Сарразин в одном из своих светлых костюмов — костюм-то как раз при таком освещении она и увидела в первую очередь. Сарразин держал на столе блокнот и набрасывал какие-то заметки. Рядом с блокнотом стояла вазочка со свежей мятой. Лишь когда она подсела к нему, Сарразин поднял на нее глаза и с явным изумлением поздоровался.

— Вы всегда так рано встаете, госпожа Лаванс?

— Вообще-то нет.

Он с любопытством посмотрел на нее.

— Надо бы вам как-нибудь погостить у меня в Тессине. Мой сад, знаете ли, обнесен с одной стороны древней каменной стеной и возле нее стоит стол со стульями. Это несколько в стороне от дома, зато там удается поймать самые первые лучи рассвета. И если бы мы сейчас находились там, нам наверняка было бы теплее.

— Звучит заманчиво. И вы там в такую рань работаете?

— Бывает. Это весьма подходящее время, если, конечно, не хочешь спать. Такое приходит с возрастом. Но, госпожа Лаванс, уверяю вас, вам там тоже понравится. У меня гранаты и смоквы. И два виноградника, причем тоже древние. У меня, как это ни странно, растет мускатель. Вы пробовали мускатель? Катя покачала головой.

— А вы видели высадку на Луну?

— Нет. — Сарразин энергично покачал головой. — У нас нет телевизора.

— Жаль. Я думала, вы поделитесь со мной впечатлениями.

— А можно вам сказать, что мне хочется знать по-настоящему? Она недоумевающе посмотрела на него.

— Хороши ли у вас дела.

Пока она раздумывала над ответом, в ресторане появился Ансгар Клейн в таком же халате, как она, только не в шлепанцах, а в носках. На мгновение он завис над столиком, затем все трое заухмылялись.

— Я только что пригласил госпожу Лаванс полюбоваться на мое гранатовое дерево. Ты ведь помнишь это место у древней стены?

— Да уж. И настоятельно советую тебе, Катя, принять приглашение.

— Если бы все было так просто!

— Но, может быть, вы приедете ко мне вдвоем? Я вас с удовольствием приглашаю обоих!

Все покивали, потом помолчали, думая при этом о том, что Катино пребывание на Западе должно вот-вот закончиться. Ночной портье, принеся Кате кофе, пообещал зайти на кухню и заказать завтрак на три персоны.

— Ну, — тихим голосом обратился адвокат к писателю, — и что ты теперь скажешь о нашей самоотверженной борьбе за справедливость?

Сарразин в изумлении сделал круглые глаза.

— А что, возникли какие-то сомнения? Катя предпочла не поддерживать эту тему.

Сарразин медленно, словно проникаясь пониманием происходящего, кивнул и окинул друзей по застолью таким взглядом, словно все они втроем представляли собой компанию заговорщиков.

— Ну так вот, — заговорил Сарразин, делая после каждого слова, как показалось Кате, намеренную паузу. — Возможно, мы имеем дело все-таки с убийством, только сегодня нам не хочется называть его так. Улавливаете?

Он раскрыл блокнот на чистой странице.

— Вчера я навещал Арбогаста. И укрепился в мысли о том, что тогдашний инцидент был своего рода несчастным случаем. И вместе с тем это был выплеск ярости, электрический разряд, удар молнии, внезапно догнавшее и накрывшее этих двоих эхо войны.

— Ну а при чем тут война?

— Война застряла в нем глубоко.

— Ну и что же?

— Мне кажется, тогда это ощущали все. Эти приметы бури, все их чувствовали. Присяжные, судьи, пресса — все понимали: с этим пора кончать. Такого больше не должно быть никогда. Слишком велик был всеобщий страх. А потом мы цивилизовались. И сейчас страх исчез. Мы даже забыли о том, что он был.

Катя поглядела в окно — на газон, покрытый теперь уже однозначно белым снегом. Отпила кофе. Даже восковые листья рододендрона были покрыты снежной пылью. Понемногу гостиница оживала, из холла уже какое-то время доносились довольно громкие голоса, а сейчас в ресторан потянулись и первые посетители. Подали завтрак, вся троица принялась за него. Сарразин и Клейн продолжали тихо переговариваться, а за окном становилось все светлее и светлее. Но она пропускала эту беседу мимо ушей. Страх не то чтобы совсем исчез, но почти.