— Последний раз я видела тебя на ринге, когда ты дрался с Терри Джоунсом, — мечтательно вспоминала бабуся Краудер. — Все думали, победа уже у тебя в кармане. Но он разбил тебе бровь, и судья прервал бой в третьем раунде.

— Я тоже частенько ранил других, — признался Бомбардир. — Если б не это, я бы далеко пошел… Жаль, что из-за глупого медицинского заключения Федерация после боя с Терри Джоунсом лишила меня права выступать на ринге. Но так уж есть в этой юдоли скорби…

Он сидел за столом в старом свитере, который девушка откопала для него, в носках и ботинках ее отца и вовсе не выглядел удрученным. Он успел уплести яичницу из трех яиц с жареным беконом и проглотить полбуханки хлеба. Сейчас он пил третью чашку чая.

— Странный ты человек, ничего не попишешь, — сказала Дженни. — Тебя ничего не огорчает.

— Жизнь слишком короткая штука, девочка. — Дойл угостился сигаретой из пачки старушки Краудер. — Валялся я однажды на одних нарах с мужиком, который был настоящим йогом. Многому он меня научил… Нужно уметь наслаждаться каждой минутой, использовать все свои способности жить весело.

— Это же великолепно! — скептически усмехнулась девушка. — Особенно если учесть, как ты зарабатываешь на это веселое житье.

Ее слова вовсе не смутили его. Он широко развел руки.

— Что ж, потяну где удастся пару шиллингов. Но я чищу карманы только у тех, кто может дать себя ограбить пару раз в год. У них застраховано абсолютно все, даже пуговицы. Я не отбираю последний пенс у старушек, топчущихся по дешевым лавчонкам на окраине.

— Прямо Робин Гуд! — колко бросила она. — А что, если во время «работы» кто-то станет у тебя на пути? Спокойно обойдешь? Или шагнешь по трупам?

Девушка составила грязную посуду на поднос и вышла на кухню. Дойл поднялся из-за стола, подошел к камину и опустился в кресло напротив миссис Краудер.

— Ну и характер! Она всегда была остра на язык?

— Ей нельзя быть другой, молодой человек. С ее-то занятием…

— Она что, сама ведет фирму?

— А кто же еще? Ее отец, мой сын, умер пару месяцев назад. Кровоизлияние в мозг. Дженни была парикмахершей, дамским мастером. У нее была куча постоянных клиентов… Но она забросила фен и бигуди и взялась за отцовское дело. С тех пор и тянет лямку.

— Что, не получается?

— Чему удивляться? Восемь шоферов, два механика. Каждый как может тянет на себя. А этот шоферюга, Джоу Огден, профсоюзный деятель, хуже всех. Все время тычет ей под нос трудовой кодекс. Всюду сует свой нос, вставляет палки в колеса…

— Почему?

— Ты же не слепой, сынок. Дженни — девочка что надо. — Старушка замолчала, добавила на полпальца виски в стакан и спросила:

— А что будет с тобой? Куда пойдешь?

Он пожал плечами.

— Не знаю, мамаша, не скажу. Если удастся добраться до Ринг-стрит, может, выскользну из города.

— И что потом?

Он не ответил. Он просто сам не знал ответ, если тот вообще, конечно, был. Старая миссис Краудер склонилась к нему и положила теплую морщинистую руку на его колено.

— Не дури, сынок. Явись с повинной в полицию, пока не поздно.

Дойл ничем не выдал, что и он считает так же. Он мягко убрал добрую руку, так похожую на теткину, и поднялся.

— Я подумаю, — пообещал он. — Не бойтесь, ни у вас, ни у Дженни не будет из-за меня никаких неприятностей. Я смоюсь чуть позже, когда легавые подустанут и успокоятся, примерно через час, если вы не против.

Он вошел в кухню, где Дженни в ярком переднике мыла тарелки.

— Помочь?

— Если хочешь, вытирай чашки.

— Много воды утекло с тех пор, как я последний раз занимался этим, — усмехнулся он, протягивая руку за полотенцем.

— Еще больше утечет, прежде чем тебе снова подвернется такой случай!

— Ой-ой! За что так? Что я такого страшного натворил?

— Смотреть не могу, когда кто-то сознательно губит свою жизнь, — фыркнула девушка. — Подумай сам о себе. Тебе даже некуда пойти! Куда ты денешься? Долго не продержишься. Тебя будут искать по всей округе.

— А ты на чьей стороне?

— Дело не во мне. Вот опять, ни минуты не можешь быть серьезным. Ну никак! — Она сердито махнула рукой и принялась полоскать тарелки.

Бомбардир прыснул со смеху.

— Мне нравится, что ты злишься.

— Это еще почему?

— Лучше, чем равнодушие. По крайней мере, я тебе не безразличен.

— Радуйся, в один прекрасный день от любви я сигану с моста.

Но улыбка играла на ее губах, и Дойл почувствовал, что ниточка, натянутая между ними, стала крепче.

— У нас получился интересный разговор с твоей бабушкой. Похоже, у тебя сейчас забот по горло.

— Справлюсь потихоньку.

— Сюда бы хорошего мужика.

— А ты что, свободен?

— Жаль, что нет, девочка, — серьезно ответил он.

Сквозь шум дождя послышался стук ворот и чьи-то шаги по брусчатке.

Дженни в недоумении наморщила лоб.

— Странно, я задвинула задвижку, когда только что выходила.

— У кого-то есть еще ключ?

— Нет. Погляжу, кто там. Ты лучше останься здесь.

Дойл спрятался за приоткрытой дверью, откуда мог видеть все, что делалось во дворике. Старушка с сигаретой в руке выглянула из гостиной, следя, как внучка открывает замок на входной двери.

Мужчина в куртке с нашивками из кожи на плечах, который ворвался в парадное, оттолкнув Дженни, был явно выпивши. Он вовсе не был уродом, хотя руки у него были длинноваты, а лицо красное и одутловатое от пива.

— Что вам нужно так поздно, мистер Огден? — строго спросила миссис Краудер.

— Не волнуйся, бабушка, я сама с ним разберусь, иди домой.

Пожилая леди с неохотой вернулась в гостиную, а Дженни захлопнула дверь. Она посмотрела в опухшие глаза Огдена и протянула руку.

— Вы открыли ворота. Откуда у вас ключ? Верните его мне.

Мужчина хитро улыбнулся и, покачиваясь на пятках, погрозил ей пальцем.

— Эге, барышня, ключик я вам не отдам. Я хочу входить сюда, когда захочу и сколько захочу. — Он шагнул к ней и уперся в стену вытянутой рукой.

С другой стороны были открыты двери, Дженни очутилась словно в капкане.

— Пошевели мозгами, киска. Тебе же позарез нужен мужик. Такой цыпочке, как ты, будет чем заняться, кроме как выслушивать ругань неотесанных шоферюг. Возню с грузовиками уж я возьму на себя. — Он хрипло рассмеялся и склонил голову, чтобы ее поцеловать. Девушка отвернула лицо, и Огден чуть не уткнулся носом в стенку.

— Даю тебе пять секунд, и чтоб духу твоего не было! Секунда лишняя — и я вызову полицию.

Мужчина отшатнулся как ошпаренный.

— Мерзкая тварь! — прошипел он и выругался. — Шлюха с куриными мозгами! — В голосе его прозвучала угроза. — Ты попомнишь меня. Я тут представитель профсоюза. Я! — Он стукнул кулаком в грудь. — Я. Одно мое слово, и все уволятся! Завтра же! Я сделаю так, что у них не будет выхода. Ох, и повертишься у меня! Как карась на сковородке.

Он задержался еще на мгновение, пошатываясь в предвкушении ее слез и еще одной кружки пива. Встретив ее ненавидящий взгляд, он пожал плечами, снял руку со стены и шагнул к выходу.

— Лады, барышня. Я предупредил.

Она спустилась следом и закрыла дверь за ним на задвижку.

— Я убью его, убью скотину! — выкрикнула она в бессильной ярости и не смогла сдержать нахлынувших слез. Закрыв лицо ладонями, она разрыдалась от горя, отчаяния и безнадежности впервые после смерти отца.

Чьи-то сильные добрые руки обняли ее вздрагивающие плечи.

— Ну-ну, девочка, не стоит так отчаиваться.

Она отняла ладони, встретила понимающую улыбку Дойла.

— Что ж, выход только один. — Он погладил ее по волосам. — Будь умницей и вскипяти чайник. Я мигом. — Он бережно поцеловал ее в губы. Она не успела сказать и слова, как он щелкнул задвижкой и слился с темнотой.

Джоу Огден остановился на углу, сыпля проклятиями себе под нос. Хмель еще не успел выветриться, и ему казалось, что гнев переполняет его, как никогда в жизни. Что ж, она сделала свой выбор. Принцесса еще выдрыгивается! Лады, теперь пусть пеняет сама на себя. Уж он-то скрутит эту недотрогу в бараний рог… Пропишет этой курве на полную катушку! Она еще приползет на коленях просить, чтобы он помог… Тогда она запляшет под его дудку, дрянь! Он перешел на другую сторону и свернул в узкий проулок, прикрывая голову от дождя поднятым воротником. Не обращая внимания на воду, он шлепал прямо по лужам в плену сексуальных видений, где вместе с ним была Дженни Краудер. Обнаженная, горячая, она со страстью исполняла все его прихоти, как последняя шлюха…

Свет нескольких допотопных газовых фонарей прорывался сквозь тьму и мглу тусклыми пятнами, между которыми повисали черные провалы мрака.

Бомбардир налетел на него внезапно и страшно, словно Божья кара. Огден взвыл от резкой боли, когда какая-то невидимая сила швырнула его о каменную стену. Чей-то ботинок впился в его правую ногу чуть пониже коленной чашечки. Слева и справа удары сыпались ему в солнечное сплетение и пах, а когда он согнулся от боли, чье-то колено встретилось с его лицом. Огден, держась за живот, сполз на тротуар. В драке Дойл был далек от манер джентльмена. Еще несколько раз он пнул скрючившееся тело, прежде чем решил, что для первого раза хватит. Соперник уткнулся окровавленным носом в лужу и тяжело дышал вне себя от страха, вспоминая обрывки молитв и прощаясь с жизнью.

Невидимый убийца опустился на корточки рядом со сведенным болью лицом Огдена и неожиданно мягко заговорил:

— Ты меня не знаешь, Джоу. Зато я тебя знаю. Послушай внимательно, повторять не стану. Документы и деньги за неделю получишь в понедельник почтой. В будущем держись подальше от дома Краудеров. Пикнешь хоть словечко в профсоюзе или еще где, тогда сегодняшний день покажется тебе детской шалостью. Уж я тебя обработаю! — С веселым смешком невидимка вырвал клок волос из головы Огдена и доверчиво спросил:

— Ты хорошо все понял, Джоу?

— Да… да… — распухшие губы с трудом выплюнули обещание вместе с зубами.

— Вот и молодец. А я прослежу. Где ключ?

Огден с трудом потянулся к левому карману. Бомбардир вырвал ключ у него из рук, приподнял профсоюзного деятеля за плечи, изо всей силы стукнул его о тротуар и пошел прочь.

Чуть позже, придя в себя, Огден попытался подняться на колени. Острая боль прошила его насквозь, он глухо всхлипнул и привалился к стене. Он был один и был жив. Впервые за последние двадцать лет у него сдавило горло, и он расплакался. Мешая слезы с каплями дождя, он похромал, цепляясь за ограду.

У незапертых дверей, втянув голову в плечи, как совсем недавно Бомбардир, терпеливо караулил Любовник Дождя. Он был бы не прочь знать, ушел тот мужчина или еще вернется.

Второй раз за последние четверть часа дверь распахнулась, и в квадрате света появилась девушка. Она была так близко, что он бы мог достать ее в три прыжка. Он осторожно выпрямился и глубоко вздохнул. Сквозь барабанный стук дождя донесся скрежет замка. Мгновением позже рядом с Дженни появился мужчина. Он протянул ей ключ.

— Твой?

Она мельком глянула на трофей.

— Что случилось?

— Считай, что стороны пришли к согласию. Он решил больше сюда не приходить. Просил, чтоб ты взамен за это в понедельник утренней почтой отправила ему документы и недельное жалованье.

— Надо же, ты еще и дипломат, — улыбнулась девушка. — Пойдем лучше домой…

Она шагнула на ступеньки, Бомбардир следом за ней. Когда за ними захлопнулась дверь, двор снова залила непроглядная тьма. Что-то зашевелилось в углу, тихо-тихо, так тихо, словно шелест отяжелевших от дождя кленовых листьев, падающих на землю. Скрипнули кованые петли створок, замок еле слышно щелкнул один раз, потом второй. Улица, захлебывающаяся дождем, уводила вдаль черную беззвучную тень мужчины.

Дойл залпом выпил рюмку виски, даже крякнув от удовольствия.

— А где бабулька? — добродушно спросил он.

— Уже поздно. Я отправила ее спать.

Он посмотрел на настенные часы.

— Да… Пора смываться.

— Не торопись, чем позже, тем лучше для тебя.

— Вообще-то верно…

Усталость навалилась на него неожиданно. Виски разливалось по телу приятным теплом. Его охватило блаженное чувство покоя, он давно забыл, как это бывает. Так славно было сидеть у камина в окружении старой массивной мебели под вышитым абажуром с кистями и слушать веселое потрескивание углей. Дженни с улыбкой подала ему сигарету и пылающую трубочку скрученной бумаги.

Бомбардир откинулся в мягком кресле, а она села на ковер, по-турецки скрестив ноги. Мужчина не спеша затягивался дымом, словно хотел, чтобы все это длилось как можно дольше. Прищурясь, он смотрел на девушку у своих ног. Как странно, ни к одной женщине он не чувствовал ничего подобного. Судьба одарила ее всем, за что стоило благодарить: упругим телом, красивым лицом, силой, характером… Всем, о чем мечтает каждый мужчина.

«Надо взять себя в руки, — решил он. — Я схожу с ума как молокосос. — Это все оттого, что давно под ним не поскрипывал матрац с женским телом вместо простыни. — Сейчас, — сказал он сам себе, — и пятидесятилетняя портовая шлюха показалась бы королевой красоты».

Дженни подняла глаза и спросила:

— Что за пакостные мысли бродят в твоей голове?

— Только что подумал, что ты самая красивая барышня изо всех, каких я видел в последнее время.

— Хорошенький комплимент, если учесть, где ты находился пару лет, — отшутилась она.

— Читаешь мои мысли, да?

Она пожала плечами и поспешила заговорить о другом.

— Недавно передавали последние известия. Ты не одинок в своей популярности. Сегодня вечером убита женщина напротив парка Джубили.

— Снова Любовник Дождя?

— Кто же еще? — Она вздрогнула от какой-то страшной мысли и медленно добавила:

— Потом, когда я ждала тебя в кухне, подумала, что, может, тот, во дворе…

— Это убийца? — подхватил Дойл. — Исключено, — твердо заявил он. — Уже того, что он сегодня отправил на тот свет одну шлюшку, вполне достаточно. Эти маньяки всегда действуют по одной схеме, по одному и тому же шаблону. Один и тот же почерк. Дебил, который напал на тебя, скорее всего просто хотел позабавиться.

Дженни поморщилась.

— Не знаю… Может, стоит сообщить в полицию? — Хотя сама сомневалась, стоит ли.

Начиная когда-то с наследства в сто фунтов, Хенри Краудер оставил матери и дочери контору, которая сейчас, включая недвижимость, стоила пятнадцать тысяч. Дженни была сделана из того же теста. Она воспитывалась в сознании, что нужно непоколебимо соблюдать законы и правила, принятые в их среде. Общение с полицией при любых обстоятельствах считалось по меньшей мере предосудительным.

— И что ты им скажешь? — поинтересовался Дойл. — Что благородный рыцарь сэр Шон Дойл, за которым по пятам несется свора легавых, прервал свой путь, дабы спасти тебя от участи горшей, чем смерть? И что за это ты обогрела и накормила его, одела и проводила снова в путь, потому что сочла себя чем-то обязанной ему? — Он хрипло рассмеялся. — Девочка, прежде чем ты закончишь свою исповедь, уже очутишься в женской тюрьме «Холлоуэй», и там у тебя будет довольно времени закончить ее.

— Пожалуй, так, — вздохнула она.

— Наверняка.

Видя, как погрустнело ее лицо от недавнего воспоминания, он поспешил сменить тему.

— Показывали меня по телевизору, да?

— Ой-ой, чуть ли не двухсерийный фильм о Великом Бомбардире Дойле.

— Нормальный человек всегда охотно пользуется бесплатной рекламой. Смею надеяться, они упомянули, что я был лучшим боксером Северной Англии?

— Кроме того, диктор подчеркнул, что ты был самым перспективным профессионалом в среднем весе после второй мировой войны, пока тебя не испортили женщины, алкоголь и скоростные автомобили. Еще он сказал, что у тебя был лучший удар со времен Джека Джонсона…

— Ого! Это уже комплимент, если хочешь знать.

— Как поглядеть. Комментатор добавил, что Джонсон скатился на дно и умер без гроша за душой. Кажется, это было что-то вроде сравнения… Намек, что ли…

Насмешливая тень ехидства была в ее голосе. Дойл ощутил, что слова ее справедливы, но с горячностью вступился за свое прошлое.

— Из экономии времени они кое-что пропустили. Между прочим, случалось, что судьи останавливали бой, который я выигрывал, обеспокоенные реками крови, заливающими мою физиономию. В последний раз, с Терри Джоунсом, мне так досталось, что пришлось две недели проваляться в больнице. Пришлось даже делать пластическую операцию. Ну, и не разрешили мне больше драться. — Помолчав немного, он тихо спросил: — Представляешь, каково мне было тогда?

— Может, и жестоко. В жизни часто такое бывает. Но все это не дает права тебе красть.

— Что ж, барышня, не стану оправдываться. В «Скрубее», когда меня посадили первый раз, надо мной трудился психиатр. Он пришел к выводу, что я сбился с пути истинного и свернул на скользкую дорожку, чтобы отомстить обществу.

— А твоя версия?

— Случай, дорогая, слепой случай и стечение обстоятельств, когда бокс стал обходиться без меня, мой капитал равнялся двумстам фунтам. Мне оставалось только одно: ишачить простым чернорабочим. Что угодно казалось мне лучше, чем это.

— Преступление тоже?

— Тогда я об этом не думал. Вышло все примерно так: я остановился в отеле «Холмарк» в Манчестере и старался держать фасон. Я вошел в долю с одним шулером, который содержал карточный клуб. Он ободрал меня как липку. Мне даже нечем было заплатить за номер… На третий вечер я увидел в баре незнакомого фраера с бумажником, так туго набитым пятифунтовыми купюрами, что, верно, было не всунуть еще хоть одну бумажку. Это был крупный букмекер…

Он на мгновение замолк, вглядываясь в огонь или в прошлое, а когда опять заговорил, Дженни поняла, что он снова там, в той ночи много лет назад, и ее сердце сжалось от сострадания.

— Мужчина этот поселился на том же этаже, что и я, через пять комнат. Под моим окном был выступ, что-то вроде карниза с завитушками из гипса. Только представь, всего сантиметров тридцать в ширину!.. Мне хватило. Я с детства не боялся высоты, и кто знает, сложись все иначе, может, я стал бы знаменитым альпинистом. Скалолазы — ребята что надо!

— Как все случилось?

— Часа в два ночи я вышел на прогулку по карнизу, через окно влез в его номер и взял бумажник. Фраер сладко храпел. Обратно вернулся тем же путем. У меня оказалось больше шестисот фунтов. Скажи мне, какой дурак полезет в шахту или попрется к станку, хапнув такие денежки? Моя судьба была предрешена. Я уже говорил, что вовсе не боялся высоты, и это главное. Не нужен никакой напарник, значит, меньше вероятность, что на тебя настучат или засыпят.

— И все-таки ты попался.

— Два раза, всего два разочка, дорогая. Сперва в Лидсе, в отеле «Квин». Несчастный случай, просто сломал ногу, падая с высоты пятнадцать метров. Второй раз меня засадили за решетку прямиком из новой гостиницы в Вендейле. Кто мог подумать, что на всех окнах понатыкана сигнализация! Но уж я погонял их по крышам! Легавые набегались до упаду! Все-таки догнали, псы чертовы! — добродушно зевнул Дойл. Голова упала ему на грудь. Он заморгал и пробормотал:

— Я лучше пойду, не сидеть же мне до утра… — Сигарета выпала из его пальцев на ковер. Дженни подняла окурок и бросила в камин. Бомбардир вздохнул и обмяк в кресле. Девушка тихо поднялась и осторожно сняла с дивана клетчатый плед. Когда она накрыла Дойла, его ладонь сонно погладила ее бедро и он почти неслышно прошептал:

— Самая красивая из всех, кого я видел…

Она не двинулась, видя, что он заснул, только бережно сняла его руку и спрятала под плед. Еще минуту она стояла, вглядываясь в его лицо, легкомысленное и невинное одновременно. Несмотря на шрамы на щеке и подбородке, оно было мужественным и красивым. Она все еще чувствовала тепло его руки там, где он коснулся ее тела. «Хорошо, что его сморил сон, — призналась она сама себе, — и не было неизбежного продолжения». Хотя она не имела бы ничего против. Она не была распутницей, просто жила, как большинство ее ровесников, в духе своего времени, и старые пуританские догмы и запреты были для нее пустым звуком.

И все же любовь, даже такая крохотная, только прорастающая, означала бы определенную ответственность, а сейчас она не смогла бы себе этого позволить. Будет лучше, если он поспит час или два и уйдет. Она потушила свет, подошла к окну, прислонясь лбом к холодному стеклу. «Что с ним будет? — думала она. — Куда он пойдет?»