В Бланкенезе они приехали в половине девятого и поставили машину на Гауптштрассе. Анна показывала путь, и Шавасс брел за ней по спускающейся вниз аллее, которая в конце концов привела их на берег Эльбы.

Народу была уйма, а ярко подсвеченные, разукрашенные кафе, стоящие вдоль берега, казались очень нарядными. Анна вошла в одно из них, и они сели за угловой столик на террасе, нависающей над водой. Шавасс заказал два пива, и пока они ждали, предложил Анне сигарету.

Террасу освещала гирлянда разноцветных китайских фонариков, но самое приятное, что здесь было безлюдно. Казалось, они готовы просидеть вот так, вдвоем, в блаженном бездумье и тихой нежности, целую вечность. Пол, затянувшись, вдруг почувствовал, как налетевший ветерок принес с собой мозглое, сырое дыхание осени.

— Мне здесь нравится, — сказал он. — Ты была тут раньше?

— Бланкенезе — одно из моих любимых мест. Не зря сюда съезжаются парочки…

Пол погладил ее руку.

— И как ты считаешь, имеем мы теперь право войти в их компанию?

Светлая, радостная улыбка появилась на губах Анны, она быстро схватила его руку и крепко пожала.

— Это было бы чудесно, правда, Пол? Если бы только мы были такими, как эти пары, гуляющие по Страндвег: просто двое, любящих друг друга людей, которым не о чем беспокоиться, не о чем тревожиться…

Он хотел сказать ей, что всегда найдется, о чем беспокоиться — о деньгах, болезнях, нищете, старости — но раздумал. Он просто улыбнулся и чуть слышно сказал:

— Марк раньше девяти не появится. Значит, у нас есть еще полчаса, чтобы попритворяться беззаботными.

Анна снова улыбнулась и тихо выдохнула:

— Тогда начнем…

Официант принес пиво. Пол начал пить его медленно-медленно, наблюдая за речным трамвайчиком, который тихо продвигался к морю, расцвеченный огнями от кормы до носа. Издалека доносились голоса и беспечный смех, перекрывающий грохот двигателей.

— Интересно, куда он плывет? — спросил Пол.

— Какая разница?

Она печально улыбнулась, и Пол, сжав ее руки, мягко произнес:

— Похоже, что ты перестала притворяться.

Секунду Анна смотрела на пузырьки в стакане, потом высвободила руки и закурила.

— Все это довольно смешно, — сказала она задумчиво. — До вчерашнего дня я была вполне уверена в себе и даже счастлива, что делаю нечто полезное, нужное. А остальное не имело значения.

— А теперь?

Анна вздохнула.

— Теперь я влюблена и этим все сказано. Для меня это новый опыт. Знаешь, раньше у меня на это не было ни времени, ни возможностей. И вдруг — ты. Началась какая-то другая жизнь. А я испугалась и растерялась. Ты все собой заслонил, и никуда от тебя не убежишь. И предчувствия какие-то дурные мучают…

— Ты жалеешь, что так случилось?

Какое-то мгновение она колебалась, а потом швырнула сигарету в воду и покачала головой.

— Нет. Уж коли сожалеть, что ты появился в моей жизни, то можно сожалеть и о том, что я живу. — Еще какое-то время Анна смотрела на воду, на речной трамвайчик, исчезающий в ночи, а затем приблизилась к Полу и произнесла низким, напряженным голосом:

— Что с нами будет? Есть ли у нас будущее? Сможем ли мы когда-нибудь выбраться из болота, в котором сидим?

Шавасс, уставясь в темноту, думал над ее словами. Сколько раз за последние пять лет он задавал себе эти вопросы? Его настоящее — шаг от смерти, а в перспективе — сплошные неприятности и хождение по лезвию бритвы. Половину жизни он провел под покровом тьмы, встречаясь со странными людьми в еще более странных местах, выслеживая и спасаясь. А когда все заканчивалось и очередное дело в аккуратной папке ставилось на полку, не появлялось ли ощущения бессмысленности?

Какую синицу в руке он хотел? За каким журавлем в небе гонялся? Пол взглянул на Анну, на ее безвольно поникшие плечи, и под его взглядом она глубоко вздохнула и выпрямилась. И отважно улыбнулась.

— Интересно, Марк опять опоздает?

— Да черт с ним, с Марком! — горячо зашептал он. — И с этим вонючим заданием. Давай сядем в машину и уедем в Голландию. Границу перейдем пешком. У меня в Роттердаме куча друзей — и хороших.

Она медленно покачала головой.

— Но ведь это невозможно, Пол, неужели ты не понимаешь? Ведь главное для нас — помнишь, что ты мне говорил, сам говорил — работа. И, наверно, это самый лучший и честный подход к жизни. Понимаешь?

И за это он полюбил ее еще сильнее. Они склонились над столом, и лица их почти соприкасались. Шавасс произнес:

— Но после задания, Анна? Если повезет чуть-чуть, мы сумеем закончить дело дня за два-три. Мы вполне сможем выйти из игры…

Она смотрела на него — недоверчивая, растерянная, счастливая.

— Ты это серьезно, Пол? Но куда же мы отправимся?

— А какая, собственно, разница? Хочешь — в Израиль. Может, все отлично устроится и я найду работу в этом твоем университете.

— Боюсь, большого количества интеллектуалов нашей стране будет не потянуть.

Пол засмеялся.

— Ладно. Тогда займемся земледелием. Мой дед когда-то фермерствовал в Бретани — вполне возможно, что я смогу прокормить нас в том самом кибуце, о котором ты рассказывала.

— Возле Мигдаля, где я росла? — воскликнула она. — Пол, это было бы замечательно. Думаю, что из всех возможных вариантов, этот самый привлекательный.

— Будем взбираться на твой любимый холм, — продолжал мечтать Шавасс. — Я так и вижу эту картину: мы вдвоем, теплый летний вечер и на мили вокруг — никого.

— А чем займемся на вершине?

— Понятия не имею. Что-нибудь придумаем. — Пол подмигнул ей.

Анна протянула руку, дотронулась до его лица и насмешливо сказала:

— Ты совершенно неисправим.

Невдалеке послышались звуки аккордеона, музыка тихонько поплыла над водой, немного печальная, убаюкивающая, словно осенние листья, которые легкий ветерок срывает с деревьев. Шавасс протянул Анне руку, и она, положив ему голову на плечо, так и танцевала. Они по-прежнему были одни на этой террасе.

На какое-то время им снова удалось уйти от мыслей и тревог. Все вокруг для них исчезло. А со стороны посмотреть — обычная пара влюбленных, танцующая на террасе над водой. И вдруг прозвучало тихое покашливание, и отпрянув друг от друга, они обнаружили, что рядом стоит Марк Хардт и как-то странно на них смотрит.

— Добрались, значит, — как-то невпопад произнес Шавасс, и они втроем пошли за столик.

— Похоже, вам хватает собственной компании, — сказал Хардт. Он искоса взглянул на Анну, и она спокойно ответила на его взгляд. Марк пожал плечами и переключил внимание на Шавасса.

— Где это вы шлялись днем? Вам не кажется, что в дневное время лучше посидеть дома? Вас может сцапать полиция.

— Мне необходимо было получить информацию из Лондона. Поэтому поехал на скачки в Фармзен и встретился там с сэром Джорджем Харви, — объяснил Шавасс.

— Что-нибудь интересное?

— Лондонская команда только что раскопала, кто такой Мюллер, и решила сообщить мне. Оказывается, в свое время он служил у Шульца адъютантом.

— Я этого не знал, — сказал Хардт. — Однако сейчас у нас есть более неотложные вопросы, которые мы должны решить. — Он развернул лист бумаги и положил его на столик так, чтобы всем было видно.

Это был план клиники, который Шавасс принялся изучать с большим любопытством.

— Очень недурно, — наконец протянул он. — Где вам удалось его раздобыть?

— Тут есть один агент по продаже недвижимости… — сказал Хардт небрежно. — Так вот, я выразил желание купить следующий за клиникой дом — он пустует. Тот план, что он мне показал, включал и клинику Крюгера.

— Удалось вам раскопать что-нибудь еще о клинике? — спросил Шавасс.

— Да. Охрана у них на высоте. Высокие стены, сверху в бетоне торчит битое стекло — обычное дело. Напротив главных ворот находится бар, и я перекинулся с владельцем парой слов. Судя по тому, что он мне сказал, Крюгер — психиатр для избранных. Богатые невротички, женщины с сексуальными отклонениями — всякое такое.

Шавасс вновь уткнулся в план.

— И как мы войдем?

— Довольно просто, — ответил Хардт, склоняясь над планом. — Стена между клиникой и пустующим домом футов десять в высоту. Преодолев ее, мы попадаем в дом через котельную. Там находятся несколько подвальных помещений, причем из одного наверх поднимается служебный эскалатор. Его используют для доставки белья и подобных вещей.

— А что дальше? — спросил Шавасс.

— Каждое воскресенье пациентам показывают фильмы в гостиной на первом этаже. Просмотр закончится не раньше десяти.

— Это предоставит нам поле действия, — размышлял вслух Шавасс. — Если Мюллер там, то, видимо его должны держать либо на втором, либо на третьем этаже. У нас не уйдет много времени, чтобы установить, где он находится. Комнат-то всего пятнадцать.

— Надо поторапливаться. — Хардт взглянул на часы. — Уже четверть десятого. Где ты припарковалась? — спросил он у Анны. — Ехать нам недалеко.

Шавасс заплатил официанту. Они вышли и поднялись по склону до Гауптштрассе. Хардт сел за руль, а Анна и Пол на заднее сидение.

Клиника оказалась на углу одной из узеньких боковых улочек, прямо напротив ее массивных кованых ворот находился бар, откуда доносилась музыка. Вокруг росли ореховые деревья. Проезжая мимо, Шавасс отметил, что ворота надежно заперты. В голубоватом свете луны виднелось полускрытое стенами здание клиники.

Хардт остановил «фольксваген» за воротами следующего дома, выключил мотор и обратился к Анне.

— Будешь ждать нас здесь. Если все пройдет гладко, то минут через двадцать мы будем с тобой.

— А если нет? — спросила она.

Шавасс, который уже вылез из машины, полуобернулся и мрачно заметил:

— Если нас не будет до десяти часов, то уезжай отсюда — как можно быстрее.

Она хотела запротестовать, но Хардт оборвал ее:

— Все верно, Анна. Бессмысленно пытаться помочь, тебя заберут вместе с нами, только и всего. Если что-нибудь случится, возвращайся к себе, и свяжись с Лондоном. Они знают, что делать.

Шавасс чувствовал, как глаза Анны буравят его спину, умоляя оглянуться, но решил этого не делать: нечего душу травить, совсем не время расслабляться и, не оглядываясь, он пошел к воротам пустого дома. Не было слышно ни звука, кроме легкого шебуршания ветра в полуопавших деревьях.

Сверху стена была покрыта вмурованными в бетон осколками стекла и прежде, чем взбираться, Пол осторожно потрогал их кончиками пальцев. Тут же рядом появился Хардт и накинул на стену несколько плотных мешков.

— Я их откопал в сторожке, когда вынюхивал что да как, — сказал он.

Им были видны окна гостиной, расположенной на первом этаже клиники. Ветер донес до них взрыв смеха: пациенты смотрели кинокомедию.

— Похоже, что фильм им нравится, — прошептал Шавасс. — Ну как, готов?

Хардт ответил, и Шавасс, схватившись за укрытую мешковиной стену, рывком перекинул тело на другую сторону. Опустился он в груду опавших листьев и через секунду рядом приземлился Хардт.

Двигаясь по газону и стараясь держаться ближе к деревьям, они достигли дверей котельной. Шавасс прислушался, затем быстро распахнул дверь и нырнул внутрь, вытянув руки вперед. Никого.

Бесшумно Пол прошел в следующую дверь и дальше, через узкий кирпичный проход.

Еще одна дверь. Открыв ее, он обнаружил темное помещение. Рука нашарила выключатель и повернула его. Подвал оказался забит корзинами для белья, напротив находился лифт.

Шавасс быстро обследовал его. Справиться с лифтом было несложно. Шавасс дождался идущего за ним Хардта и предложил:

— Наверное, будет лучше, если каждый из нас возьмет на себя один этаж. Берите второй. Я — третий. Хорошо?

Хардт согласился, вытащив автоматическую «беретту», проверил взвод. Шавасс шепнул:

— Для нашей работы такая пушечка — хуже чем атомная бомба. Если вы кого-нибудь повстречаете и шлепнете, через секунду вся охрана задышит нам в затылки.

Хардт вспыхнул.

— И что вы предлагаете? Чтобы я смирненько поднял ручки вверх?

— Я бы предложил, да вот времени боюсь маловато. — Шавасс затолкнул Хардта в лифт и зашел следом. Двери бесшумно затворились, и они стали подниматься.

Когда лифт остановился на втором этаже, Пол решительно проговорил:

— Будем надеяться, что коридор окажется пуст.

Дверь откатилась в сторону, и Пол осторожно выглянул наружу. Коридор словно вымер. Выпихнув Хардта, он быстро нажал кнопку третьего этажа.

Пол снова наслаждался жизнью, и знакомое чувство невероятного подъема и напряжения распирало грудь. Чувство это было спаяно из многих составляющих, и он никогда не пытался анализировать его. Он знал только, что оно живет в нем и что на самом деле именно из-за этого ощущения он и продолжает свою сумасшедшую работу.

Лифт встал, дверь открылась и Пол вышел в коридор. Все было даже чересчур спокойно, и на мгновение он задумался, не зная, в какую сторону пойти сначала, но тут же повернул влево.

Две комнаты он проверил быстро: сначала прислушиваясь у дверей, потом заходя. Пациенты этих палат, видимо, сидели внизу, наслаждаясь фильмом. В коридоре висели настенные часы, стрелки показывали без пятнадцати десять. Времени почти не оставалось. И вдруг он услышал чье-то пение, слетавшее по ступеням, ведущим с чердака. Пол скользнул в ближайшую дверь и тихо прикрыл ее.

В комнате было хоть глаз выколи, и когда он включил свет, оказалось, что это маленькая кладовка. Шавасс слегка приоткрыл дверь и стал смотреть в щелочку.

Певуньей оказалась молоденькая девушка в накрахмаленном переднике и шапочке. Она ненадолго заходила в каждую спальню. По-видимому, сегодня она дежурила и сейчас совершала обход, поправляя постели.

Она остановилась перед дверью соседней комнаты и поправила белую шапочку. Она была так близко, что Шавасс уловил запах свежести, исходящей от нее. Он почувствовал, что улыбается. Девушка оказалась прелестной: с огромными, наивными глазами, яркими пухлыми губами и кругленькими щечками. Она зашла в спальню, а Шавасс прикрыл дверь кладовки, ожидая, пока она не пройдет мимо.