— С началом революции по всей Мексике пошли сильные волнения, но нигде они не были такими кровавыми, как в наших краях. Особый размах они приобрели в Мойяде, расположенной к северу от Сьерра-Мадре, — продолжил Бонилла и ткнул концом кнутовища в карту Мексики.

Я придвинулся ближе, чтобы получше рассмотреть точку на карте, на которую указал полковник. Эта местность простиралась вдоль старых горных дорог в тридцати — сорока милях от Гуилы. Первые поселения на ней возникли пару столетий назад.

— Ну и в чем дело? — нетерпеливо спросил Ван Хорн.

— Сейчас расскажу. Я военный комендант этого района, с центром в Гуиле, всего в тридцати милях от которой не соблюдаются не только законы и порядок, но и царит абсолютная анархия. Ни одному из моих предшественников не удалось с нею справиться.

— А я думал, что ваши войска предназначены именно для этого, — заметил я.

— Все, чем я располагаю, — это две сотни полицейских. Целой армии не хватит, чтобы навести там порядок, а теми малыми силами, которые я имею, поправить ситуацию в Мойяде невозможно. Видите ли, джентльмены, здесь все зависит от одного достаточно известного человека, Томаса де Ла Плата, бывшего майора, который служил под моим началом и пока не забыл кодекса чести. — Последнюю фразу полковник произнес с особой горечью, а затем продолжил: — Когда-то в тех местах семейству де Ла Плата принадлежали большие земельные угодья. Теперь у них остались всего лишь пришедшая в упадок гасиенда неподалеку от Мойяды, несколько акров земли да серебряные рудники, на которых вот уже лет десять — двенадцать не ведется никаких разработок.

— В их поместье кто-нибудь живет? — спросил я.

— Его отец, дон Энджел де Ла Плата, и сестра Чела.

— А сам Томас? Где он?

— Одному Богу известно, где он находится. Сегодня в одном месте, завтра — в другом. В прошлом месяце он со своими людьми ограбил ночной экспресс, шедший в Мадеру. Он не только совершил ограбление, но и застрелил машиниста, оставив без управления поезд, который, пройдя пять миль, сошел с рельсов. Тогда погибло более тридцати пассажиров, многие получили ранения.

— И даже после этого число его сподвижников растет? — удивленно спросил Ван Хорн.

— Вот уже в течение многих лет история моей страны состоит из одних смертей и страданий, сеньор. Для нас это стало как бы стилем жизни. Только за время революции погибло три миллиона мексиканцев. Что эти тридцать жертв в сравнении с миллионами погибших?

— Да, действительно, — промолвил я. — Но мне все еще непонятно, что это за человек? Кто он? Разочаровавшийся революционер или обыкновенный бандит?

— Это известно только Богу и самому Томасу. — Полковник аккуратно вставил сигарету в черный мундштук из слоновой кости. — Когда мы впервые встретились, он был неимоверным идеалистом. Все, с его точки зрения, было плохо и требовало радикальных перемен.

— Но такое мировоззрение никак не могло снискать к нему уважения людей его класса, — вставил Янош.

— Да, он очень многое потерял, связав себя с людьми, разделявшими его взгляды. Даже родной отец публично отрекся от него.

— А ему было все равно, — заметил я. — Потому что делалось ради великого дела. Это мне знакомо. Бонилла печально улыбнулся.

— По своему опыту знаю, что такие идеалисты, как он, законченные фанатики. Они склонны к полной самоотдаче в борьбе за идею и того же требуют от своих сподвижников.

— По теперешним временам мало кого можно склонить к этому, — сказал Ван Хорн.

— Вообще говоря, жизнь — это нечто вроде компромисса между тем, что тебе хочется, и тем, что ты можешь иметь. Томас никогда не мог с этим согласиться.

— Как же случилось, что Томас в конце концов стал бандитом? — спросил я.

— Понять не могу. После успешного завершения революции Томаса, прекрасно знавшего эти места, назначили в Гуилу заместителем военного коменданта, а комендантом района в то время был полковник Варга. Похоже, они не поладили друг с другом.

— На то были причины?

— Варга был исключительно волевым человеком. Вышел он из батраков и дослужился до звания полковника. Хороший военный, хотя довольно крутого характера. Получив высокое военное звание, он так и не научился пользоваться ни ножом, ни вилкой. Однажды утром его нашли в постели с перерезанным от уха до уха горлом. В довершение всего его еще и кастрировали. Жуткая смерть, не правда ли?

— А что Томас де Ла Плата?

— Он сбежал, сеньор. Исчез, а месяц спустя объявился во главе шайки из двух-трех десятков бандитов, которые напали на военный эшелон, направлявшийся в расположение нашего гарнизона, и ограбили его. С этого начался отсчет его преступлений.

— Как же ему удалось сколотить банду? — удивился Ван Хорн.

— После любой революции можно легко найти людей, недовольных жизнью, и сеньор Киф, как никто другой, прекрасно знает это по событиям в своей стране.

Полковник, чтобы убедить других, ссылается на меня, подумал я.

— Так и у нас, — продолжил Бонилла. — Всегда найдутся такие, кто при первой возможности постарается стать независимым от государства. Так вот, в районе Мойяды население вышло из подчинения центрального правительства. Налоги в казну не поступают, поскольку инспекторы не могут приступить к работе. Полное отсутствие законов и органов правосудия. Ни один полицейский не рискует там появиться. Люди отказались даже от церкви. За последние восемнадцать месяцев они расправились с тремя священнослужителями. Двоих убили, а третий был обнаружен в безлюдном месте раздетым и избитым до полусмерти. Бедняга лишился разума.

Я был удивлен, что Ван Хорн никак не прокомментировал последние слова полковника.

— Вы говорите, что де Ла Плата использует Мойяду как свою базу, а местное население его поддерживает? — переспросил Янош.

— Можно сказать, что большую часть времени он перемещается по всему району и изредка появляется в Мойяде. Ни для кого не секрет, что в этом селении постоянно проживают некоторые из его соратников, в задачу которых входит поддержание установленного ими беспредела.

— Так, значит, все-таки большинство горожан его не поддерживает? — спросил я.

— Они его боятся, сеньор. Я сам трижды побывал там. Мы с солдатами как-то пробыли в городке целый месяц, но нам так и не удалось разрушить их стену молчания.

— Хорошо, полковник, — произнес наконец Ван Хорн. — Давайте конкретней. В чем проблема?

— Проблема в том, джентльмены, что десять лет длится война, три миллиона погибших, полный развал экономики. Страна уже свое выстрадала. Нам нужна стабильность и спокойствие. Пора положить конец убийствам. Таким, как Томас де Ла Плата, нет места среди людей. Чем дольше он будет жить, тем больше нелояльно настроенных людей вольется в его банду, скрывающуюся в горах. А это нас никак не устраивает. Поэтому мне нужна его голова.

— И вы хотите, чтобы эту голову доставили вам мы? — спросил Ван Хорн.

— Сеньор, сделав это, вы вновь обретете свободу и получите назад вашу дорожную сумку со всем ее содержимым. Сеньор Янош вернется к управлению своей гостиницы, в противном случае государство ее конфискует.

— А я? Что будет со мной? — поинтересовался я.

Полковник внимательно посмотрел на меня и со вздохом произнес:

— А вы, сеньор Киф, сможете идти на все четыре стороны. Захотите, можете отправиться прямехонько в ад.

Да, радостная перспектива, ничего не скажешь, подумал я. У Яноша тем временем возник вполне естественный вопрос:

— А если мы, получив задание, останемся на свободе и улизнем от вас, сэр? Зачем нам тогда отправляться в Мойяду?

— Вам, сеньоры, некуда будет бежать. Ни одному из вас от меня не скрыться. Ну как далеко вы сможете убежать? На сотню миль? На две? Когда вас изловят, то надеяться вам уже будет не на что. Я не только спас вас от смерти, но и даю вам возможность жить, имея кое-что при себе. Кем бы вы ни были, вы, все трое, разумные люди. Я так полагаю.

Ван Хорн вопросительно посмотрел на меня, затем на Яноша.

— Хорошо, полковник, — произнес он. — Мы согласны. Каков план наших действий?

Слова Ван Хорна не вызвали у того никаких эмоций. Очень скоро нам стало ясно, что на другой ответ Бонилла просто не рассчитывал.

— Я говорил, что семейству де Ла Плата принадлежат серебряные рудники. Глава семейства, обращаясь то к одной, то к другой горнорудной фирме, пытается привлечь их к совместной разработке своего заброшенного рудника. Он остро нуждается в инвестициях.

— А Томас ему не может помочь?

— Они так и не помирились, хотя Томас часто приезжает на гасиенду, чтобы повидаться с Челой, своей сестрой. Они с детства привязаны друг к другу.

— А как дела с рудником? — напомнил Ван Хорн.

— Из-за нестабильной обстановки никто пока еще не откликнулся на предложения старика Энджела. Я это знаю точно, поскольку вся почтовая корреспонденция проходит через Гуилу, и у меня есть возможность просматривать все письма, поступающие в почтовое отделение нашего городка. Позавчера я приступил к реализации своего плана и послал отцу Томаса письмо, подписав его вашим именем, сеньор Янош.

— Неужели? О Боже! — воскликнул Янош.

— Сообщаю вам, что вы теперь представляете горнодобывающую фирму «Геррера майнинг компани» с офисом в Мехико. Вы с помощником должны прибыть в Мойяду для осмотра рудника в ближайшее время. Ваш опыт работы на рудниках может оказаться весьма полезным, мистер Киф.

— Вам удалось все предусмотреть, — восхищенно заметил я.

— Я должен был это сделать, друг мой. Мне пришлось долго пробыть в солдатах, и инстинкт самосохранения стал для меня второй натурой.

Ван Хорн, наклонившись, взял сигару из коробки, лежавшей на столе рядом с локтем полковника.

— Последнюю вы оставили для меня, полковник, — улыбнувшись, сказал он. — Это добрый знак.

Кордона, до этого неподвижно стоявший у окна, сделал резкий шаг вперед, но Бонилла жестом руки остановил его и, чиркнув спичкой, поднес ее Ван Хорну.

— В Мойяде острая нехватка священников, святой отец. Уверен, что тамошние верующие воспримут вас с восторгом.

Лицо Ван Хорна продолжало оставаться невозмутимо спокойным.

— Двое священнослужителей убито, один сошел с ума. Кажется, такие статистические данные по этому городку?

— Совершенно верно, но именно благодаря этому ваше появление в селении не вызовет ни у кого подозрений, а это исключительно важно. В каждом из приезжих они видят шпиона, засланного из центра, и поэтому отношение к ним соответствующее. Священный сан и персональное приглашение от дона Энджела послужат неплохой ширмой, тем более — что вы все трое для них гринго. На всякий случай вам на помощь в Хуанчу, что в пятнадцати милях от Мойяды, направлю лейтенанта Кордону с двадцатью солдатами. Там, у подножия гор, есть заброшенное ранчо, на котором часто останавливаются на ночлег наши патрульные. У местных жителей пребывание на нем вооруженного отряда особого беспокойства вызвать не должно.

— А Томас? Когда ожидаете его появления? — спросил я.

— Он объявится в течение нескольких часов, как только узнает, что вы собираетесь обсудить с его отцом. Само собой разумеется, Томас тут же появится на гасиенде, чтобы самому удостовериться, как идут переговоры. Наверняка к разговорам о возобновлении работ на руднике он проявит особый интерес.

— Проще было бы снова поставить нас к стенке и расстрелять, полковник, — заметил я. — Для нас это равноценно поездке в Мойяду.

— Черт возьми, малыш, — вмешался Ван Хорн. — Все будет зависеть только от нас. О Боже, не вы ли, ирландцы, в свое время выступали против целой армии англичан и одерживали над ней победы? Неужели я допущу, чтобы эта шайка замусоленных батраков с отвислыми задницами со мной расправилась? Я еду в Мойяду, полковник. Буду вновь священником, как вы того хотите, и если кто-то встанет мне поперек дороги, получит по заслугам. Понятно?

— Понятней не скажешь, — ответил Бонилла и поднялся из-за стола. — Предпочел бы получить Томаса де Ла Плата живым. Но если вернетесь с его трупом, возражать не буду. Захват главаря банды отлично подействует на местное население, — добавил он и повернулся к Яношу: — Можете воспользоваться «мерседесом». Такая машина произведет на всех должное впечатление, а заодно подбросите священника до места его назначения. Ваш добрый поступок хорошо воспримется местными жителями.

— Отличная мысль, полковник, — отреагировал Ван Хорн с некоторой долей иронии. — У вас действительно доброе сердце.

— Лейтенант Кордона разместит вас в более удобном месте. Он также обеспечит вас всем необходимым. Желаю удачи, джентльмены, — вежливо сказал полковник и, снова сев за стол, углубился в лежащие перед ним бумаги, ясно давая понять, что аудиенция закончена.

Кордона шагнул через окно в сад. Отпустив сержанта с охраной, он пошел дальше, даже не удостоверившись, следуем ли мы за ним или нет. В конце сада мы прошли через дверь в стене и оказались в тихом уютном дворике с закрытой с трех сторон террасой. В центре бил фонтан, роняя прохладные струи воды на покрывающие дворик белые кафельные плитки.

Отрезанный от остального мира уголок одарил нас живительной прохладой. Долетавшие с улицы отдельные звуки воспринимались как нереальные. Более сильного контраста между нашим недавним прошлым и настоящим придумать было невозможно.

Часть комнат в постройках, окружавших сад со всех сторон, как я понял позднее, была предназначена для офицерского состава, но Кордона, могу с уверенностью сказать, специально, чтобы досадить нам, а в особенности Ван Хорну, в них нас не разместил.

Мне с Ван Хорном Кордона выделил одну комнату на двоих, а соседнюю отвел Яношу. Наши комнаты ничем не отличались — в каждой по две кровати да скудный набор необходимой мебели, белые, выкрашенные известью стены и полное отсутствие предметов церковного культа как свидетельство антирелигиозных настроений, преобладавших в то время.

— Ванная комната в конце коридора, — уведомил нас лейтенант. — И прошу соблюдать порядок. Когда будете готовы, охранник обеспечит вас горячей водой и всем, что вам потребуется.

— Отлично. Себе бы я заказал женщину, — заявил Ван Хорн. — Не слишком молодую. Лет под тридцать, брюнетку, знающую толк в любви.

Он специально хотел разозлить лейтенанта, не больше, потому как его отношение к противоположному полу мне было хорошо известно. Слова священника почти достигли цели. Лицо Кордоны сильно побелело, рука судорожно сжала рукоятку револьвера. Не знаю почему, но мне его стало жаль.

Молчаливая пауза продлилась недолго. Лейтенант сделал глубокий вдох и произнес:

— Одежда и личные вещи, которые могут понадобиться, у вас в комнатах. Как, впрочем, и кое-что другое, сеньор, — сказал он, обращаясь к Ван Хорну.

Сутана, которая была на Ван Хорне до ареста, лежала на кровати, как мне показалось, выстиранной и отглаженной. Сверху ее покрывала черная широкополая шляпа. Рядом стояла большая дорожная сумка, в которой оказались «томпсон», обоймы с патронами к нему и разбросанные в беспорядке долларовые купюры. Кордона поддел носком сапога стоявший на полу рядом с кроватью походный сундучок черного цвета.

— Мы уже несколько месяцев без священника. Последний подцепил лихорадку и скончался от гемоглобинурии. В этом сундучке его личные вещи, в частности церковные одеяния, которые вам помогут вжиться в образ.

— Я беру их себе, хотя вам этого и не хочется.

— Сеньор, — ровным голосом произнес лейтенант, — я бы предпочел увидеть вас горящим в аду, чем позволить вам хотя бы прикоснуться к личным вещам такого благочестивого человека, каким был наш священник. Этот Божий человек умер, честно служа своей пастве.

Сказав это, Кордона резко развернулся и быстро вышел из комнаты. Ван Хорн не шелохнулся и со странной улыбкой, застывшей на лице, уставился на дверь, через которую только что вышел лейтенант. Затем он засмеялся и хлопнул себя по бедру.

— Уму непостижимо! — восторженно воскликнул Ван Хорн. — Ведь я уже не должен был быть в живых. Все-таки жизнь — самая удивительная из всех игр, в которые нам приходится играть. Разве я не прав, Киф?

Что верно, то верно, подумал я и направился к своей кровати, на которой обнаружил не только свой «энфилд» в кобуре, но и два чемодана, оставленных мною в «Отеле Бланко» в Бонито.

— На данный момент меня волнует только одно, джентльмены. Это ванна, о которой упомянул лейтенант, и на какой запас горячей воды можно рассчитывать, — сказал Янош.

— Неужели ты считаешь, что этот вопрос необходимо обсудить в первую очередь? — возмутился я.

— А какого черта здесь обсуждать? — вмешался Ван Хорн. — С нами все может произойти и, скорее всего, произойдет, как только окажемся в Мойяде. Они могут подстрелить нас прямо на въезде в селение. Это как игра в покер, Киф. Играешь в зависимости от расклада карт.

— Не могу не согласиться, — заметил Янош. — Сейчас мне следовало бы занять свою голову глупыми мыслями о том, что нас ждет завтра. Но я весь в ожидании удовольствия, которое получу от горячей ванны. До скорого.

— Мы тебя отпускаем, толстяк, — сказал ему Ван Хорн.

Янош поспешно открутил набалдашник трости, извлек из нее острый клинок с двухфутовым лезвием и, прежде чем священник успел понять, что произошло, приставил его к шее Ван Хорна.

— Вы конечно же шутите, сэр, — произнес Янош, добродушно улыбаясь.

— Вот в чем я хотел удостовериться, — сказал Ван Хорн и демонстративно поднял руки вверх. — С вами все же необходимо считаться.

Янош упрятал клинок обратно в трость и загоготал, словно гусь. — Бог ты мой, вот это выдержка! — восхищенно воскликнул он. — Уверен, что мы сработаемся.

Тебе, Янош, предстоит схлестнуться кое с кем и покруче, усмехнулся я про себя.

Когда, грузно покачиваясь из стороны в сторону, он вышел из комнаты, Ван Хорн заметил:

— Этого человека я определенно хотел бы иметь в друзьях, но никак не в рядах противника.

Опустившись на колени, он открыл сундучок умершего священника. Первое, что Ван Хорн оттуда извлек, была выгоревшая на солнце риза, за многие годы утратившая свой первозданный зеленый цвет. Она явно предназначалась для каждодневного отправления церковных обрядов. Второе облачение, расшитое золотом, было для особо важных религиозных праздников. В третьей, мрачной, черного цвета сутане обычно отпевали покойников.

В сундуке также лежал серебряный потир, аккуратно завернутый в кусок старой ткани, дароносица с облатками, олицетворявшими тело Христово, серебряная дарохранительница на цепочке, священные масла в маленьких серебряных флакончиках, кадило, фимиам. Напоследок Ван Хорн извлек со дна сундука некий предмет религиозного культа высотой около двух футов, вырезанный из дерева и выкрашенный вручную, по-видимому очень древний, так как он был бережно обернут несколькими слоями шерстяной материи. Вне всяких сомнений, этот предмет представлял собой художественный шедевр удивительно тонкой работы. Ван Хорн, затаив дыхание, долго смотрел на него.

— Кто это? — прервав молчание, спросил я священника.

— Могу только предположить, что это Святой Мартин из Порреса. Из всех святых он единственный, чье фигурное изображение расписывают красками. Мартин был незаконнорожденным сыном женщины индейского племени и конкистадора. Если существует святой, покровительствующий бедным и униженным, так это он.

Неожиданно в памяти одна за другой всплыли картины моего далекого детства, проведенного в Нокбри. Ненавистные ярко-красная сутана и белого цвета стихарь прислужника, при облачении в которые меня охватывал ужас. Это происходило в те дни, когда наступала моя очередь помогать в костеле во время воскресной мессы. Я никогда не был истинно верующим. Дед мой уже в весьма преклонном возрасте стал виновником неимоверного скандала, разразившегося в нашем графстве, когда отрекся от прежней веры и примкнул к плимутским братьям. Дед тогда постоянно твердил мне, что у них он наконец-то обрел долгожданный душевный покой.

Прошло еще много времени, прежде чем я окончательно разуверился в Создателе. Всю прожитую жизнь мне приходилось сталкиваться с проявлением не доброты, а гнева, выражающегося в разгуле насилия, ненависти и неимоверной жестокости.

Не увидев в деяниях Всевышнего всепобеждающей любви, я понял, что могу обойтись и без него.

Ван Хорн бережно положил фигурку святого обратно в сундук, не торопясь закрыл крышку и поднял на меня глаза.

— Выгляжу, как при исполнении. Не так ли, Киф? — спросил он, но лицо его в этот момент было серьезным.

* * *

После Яноша я залез в ванну и около получаса пробыл в ней, плескаясь в горячей воде, от которой чуть было не поползла кожа. Закончив мыться, я обвязался полотенцем и, уступив место священнику, вернулся в комнату. Благодаря полковнику Бонилле, распорядившемуся доставить из гостиницы мои чемоданы, мне удалось переодеться во все чистое.

Я нашел Яноша сидящим за большим круглым столом в тенистой беседке в другом конце дворика. Стол буквально ломился от обилия вкусных блюд. Плоские маисовые лепешки, фриоли, гора анчоусов на огромном блюде, зеленые оливки, которые я никогда не любил, и сладкая кукуруза, обжаренная на сливочном масле, а также свежие фрукты и несколько бутылок красного вина.

Янош ел на удивление мало, а вот вино поглощал в огромных объемах и явно был расположен к разговору. Я не сильно сомневался в своих способностях убедительно изобразить из себя горнорудного эксперта или инженера, о чем и сообщил ему. Янош остался весьма доволен. Мы договорились, что он выступит в роли финансиста, отвечающего только за коммерческие аспекты нашего дела. Другими словами, он должен будет предстать на переговорах как солидный бизнесмен, внушающий доверие.

Осушив первую бутылку вина, Янош стал намного словоохотливей.

— Опасная затея, сэр. Очень рискованное дело, но идти на него мы должны без страха. Ваш приятель, Ван Хорн, как видно, весьма решительный человек, да и вы, сэр... Глядя на вас, я почему-то вспоминаю себя в молодости. Такой же подвижный, словно ртуть.

Не знаю, как мне удалось сдержать себя и не расхохотаться, когда он, подавшись вперед и нависнув громадой над столом, с самым серьезным видом произнес:

— Всему виной мои железы, сэр. Гормоны. Проклятие природы. До тридцати одного года у меня был вполне нормальный вес, а потом стал вот таким. И ничего не могу с этим поделать.

Он фыркнул, словно старый бык. Я сильно удивился, увидев, как на его глаза навернулись слезы. Голова Яноша упала на грудь, и он зарыдал, сотрясая свое огромное тело.

Закурив сигарету, я поднялся и, оставив его за столом одного, вышел прогуляться. В саду рядом с кабинетом Бониллы, как и во дворе казармы, где проводились расстрелы, к моему удивлению, не было ни души. Я пересек двор и подошел к деревянному столбу, к которому совсем недавно был привязан. Затем внимательно осмотрел стену за ним и, обнаружив на ней следы от пуль, уже в который раз задумался о жизни. Да, подумал я, мало кому на этом свете удается быть хозяином своей судьбы.

Отойдя от стены, я неторопливой походкой направился к огромным въездным воротам казармы. Они были закрыты, но сквозь их железные прутья можно было разглядеть улицу. Как только я подошел к воротам ближе, неподалеку от меня, со своего поста в углублении кирпичной стены арки, высунулся часовой с винтовкой в руках и, щуря глаза, недружелюбно посмотрел в мою сторону. Кивнув ему и сказав «добрый вечер», я посмотрел сквозь прутья.

Снаружи, кроме индейской пары, сидевшей у глинобитной стены дома, расположенного напротив, никого не было. Мужчина был одет в краги из сыромятной кожи и красную фланелевую рубашку. Широкая полоска из той же ткани перетягивала его длинные до плеч волосы. На коленях, словно баюкая грудного младенца, он держал старый винчестер.

У женщины были черные как смоль волосы, густыми прядями спадавшие ей на плечи. Лоб повязывала лента ярко-красного цвета. Такую же красную блузку богато украшал индейский орнамент ручной вышивки, а талию перехватывал серебряный чеканный пояс. На ней была также черная чуть ниже колен юбка, а когда она поднялась, я увидел на ее ногах башмаки из невыделанной кожи.

Женщина неожиданно кинулась к воротам и, быстро просунув руки сквозь железные прутья, вцепилась в меня. В этой экзотической маленькой красавице я не сразу распознал Викторию Балбуенас.

Вглядываясь в ее лицо, я весь напрягся, пытаясь сдержать неожиданно нахлынувшие на меня чувства. Все, что она хотела и не могла мне сказать, я прочитал в ее глазах.

— Все хорошо, — стараясь успокоить девушку, произнес я. — Со мной все в порядке. Не надо беспокоиться.

Солдат, стоявший на посту, неожиданно оказался рядом и резко оттолкнул меня в сторону. Со свирепым выражением на лице он взмахнул винтовкой, намереваясь ударить прикладом по смуглым маленьким рукам, просунутым сквозь железные прутья.

Не убери вовремя руки, Виктория осталась бы на всю жизнь калекой. Дикая ярость охватила меня, и я, вцепившись часовому в глотку, принялся его душить.

Я был полон решимости с ним расправиться, но в этот момент раздались одиночные выстрелы. Седовласый индеец на противоположной стороне улицы, вскочив с земли, перезаряжал свой винчестер. Ван Хорн, непонятно как оказавшись рядом, с трудом оттащил меня от охранника.

Припав к стене и упираясь одним коленом в землю, охранник начал было целиться в меня, как тут во двор стремглав вбежал лейтенант Кордона и вышиб из его рук винтовку. Несчастный солдат пытался подняться, но лейтенант сильным ударом кулака в челюсть вновь свалил его.

Я помог бедняге подняться и, прислонив его к стене, обернулся, чтобы посмотреть на улицу. Ни Виктории, ни ее сопровождающего видно не было.

— Куда она делась? — спросил я, вцепившись руками в железные прутья решетки. — Вы заметили, кто был с ней?

Ван Хорн кивнул.

— Я рассказывал тебе об индейцах племени яаки, малыш. Девушка вернулась к своим. Теперь она с ними.

Кордона в подтверждение его слов кивнул и добавил:

— Человека, который с ней был, зовут Начита. Он один из старейшин племени яаки из Страны Прохладной Реки, откуда родом ее мать. Дважды в год он проводит вьючный обоз через эти горы. В это беспокойное время только яаки могут решиться на подобное.

— А что она делает в этом городке? Почему она так одета?

— Вчера старик наткнулся на нее, сидящую у ворот казармы, признал в ней свою и подробно обо всем разузнал. Для этих людей родственные связи важнее всего на свете. Девушка оказалась с ним одних кровей. Ее мать приходилась ему двоюродной сестрой. Вчера я с ним долго беседовал.

Несмотря на все несчастья, выпавшие на долю Виктории, ей наконец-то удалось оказаться среди своих, облегченно подумал я и медленно произнес:

— С ними ей будет хорошо?

— Ее мать из того же рода, что и они. Поэтому девушка считается полноценным членом их общества. Кроме того, ее дед был вождем племени, что гарантирует ей особое положение. Это весьма важно. Они почтут за великую честь принять ее у себя. Поверьте, я достаточно хорошо их знаю. Этот Начита и его люди выколют глаза любому, кто хотя бы косо на нее посмотрит.

— Что я тебе и говорил, Киф, — довольно произнес Ван Хорн. — Яаки еще страшнее апачей.

Ничего не сказав в ответ, я повернулся и, терзаемый тревожными мыслями о Виктории, быстро зашагал прочь. Меня мучила странная, непонятная боль, причина которой не поддавалась никаким объяснениям. Как только я добрался до кровати и, растянувшись на ней, закрыл глаза, передо мной предстал облик Виктории. Хотя она и не была красавицей, перед глазами стояло самое милое из женских лиц, что я видел.

Я проспал около четырех часов и проснулся, если верить старому будильнику, стоявшему рядом с кроватью, почти в десять.

Ван Хорна в комнате не было. Я открыл дверь и, выглянув во двор, увидел его и Яноша сидящими при слабом свете керосиновой лампы за столом. Они играли в карты.

Я чувствовал себя уставшим, настроение было слегка подавленным, и общаться мне ни с кем не хотелось. Стараясь держаться в тени, я обогнул двор и вошел в сад.

Окна полковника Бониллы не были освещены, и я мог спокойно находиться в его саду, не опасаясь быть замеченным. После жаркого дня на вечерний сад опустилась прохлада. Под легким ветерком водяные струи фонтана, вздымаясь вверх, рассыпались на мириады серебряных брызг. Сквозь густую крону кипариса, мрачно покачивающуюся на фоне звездного неба, проглядывала луна, освещающая сад своим мерцающим светом. Вокруг царил первозданный покой.

На улице под аккомпанемент гитары кто-то негромко запел. Ну прямо ожившие картинки из рекламных проспектов по Мексике, подумал я. В этот момент высокий кипарис под порывом ветра вновь закачался, и я, едва успев заметить черную тень, мелькнувшую передо мной, почувствовал, как кто-то схватил меня за глотку. Прямо перед глазами блеснуло лезвие ножа.

В зловещей тишине раздался голос, похожий на шелест сухих листьев:

— Спокойно, сеньор. Вам нечего бояться.

Из тени деревьев вышла Виктория Балбуенас. Напавший убрал руку с моего горла. Девушка, крепко схватив мои руки, улыбнулась, и мне показалось, что в саду стало светлее. Она потянула меня в тень деревьев.

— Остановись. Куда же ты? — попытался удержать ее я.

Глаза Виктории были полны решимости.

— Нам надо идти, сеньор, чтобы сегодня ночью покинуть Гуилу. К рассвету мы будем уже в горах, там, где никто не сможет схватить индейца племени яаки. Через четыре дня доберемся до Страны Прохладной Реки и будем в полной безопасности.

— Но зачем мне туда идти?

— Так хочет моя госпожа.

Так по-испански в устах Начиты прозвучал теперешний статус Виктории Балбуенас. Лейтенант Кордона определенно знал, о чем говорил, когда описывал нравы и обычаи индейцев яаки.

Нежно коснувшись руки Виктории, я замотал головой.

— Это невозможно.

— Еще утром вам грозила смерть, сеньор, а сейчас вы живы. Странный поворот событий.

У Начиты было поразительно колоритное лицо. Он стоял теперь вплотную ко мне, и я впервые смог его рассмотреть. Прямой нос, тонкие губы, бронзовый цвет кожи. Это было волевое, благородное лицо преисполненного чувством собственного достоинства мужчины. Я изумился, когда позднее узнал, что ему было семьдесят два года.

— Наши жизни, моя и двух моих друзей, поставлены на карту. Полковник Бонилла дарует нам свободу в обмен на жизнь человека по имени Томас де Ла Плата, — сказал я.

— Но де Ла Плата жив и по сей день, сеньор, и это все знают.

— Завтра мы отправляемся в Мойяду, чтобы попробовать схватить его.

— Тогда вас ждет печальный конец, — спокойно заметил Начита.

Виктория еще сильнее вцепилась в меня руками. Я склонился над ней и, четко разделяя слова, сказал:

— Это дело чести. Ван Хорн в свое время спас нас обоих. И тебя, и меня. Могу ли я теперь оставить его?

Не знаю, зачем я привел именно этот довод. Лицо девушки вдруг сделалось серьезным, и она понимающе кивнула. Я почувствовал, как ослабли ее пальцы, и протянул руку, пытаясь коснуться ее щеки. Она, повернув голову, поцеловала мне ладонь. На шее у Виктории, на плетеном кожаном шнурке, висел ручной работы серебряный индейский амулет в виде круглой бляшки. Резким движением руки сняв с себя это украшение, девушка надела его мне на шею, затем поднялась на цыпочки, по-европейски поцеловала меня в губы, повернулась и исчезла во мраке сада.

— Я знаю, что такое Мойяда, сеньор. Вас там ждет неминуемая смерть. Подумайте еще раз.

— Нет. Этот очередной шаг в моей жизни я должен сделать. Я никогда не отступаю. Позаботься о Виктории.

Начита исчез, растворившись в темноте, как будто его не было вовсе. Я остался один и в задумчивости теребил пальцами серебряный амулет, о предназначении которого ничего не знал. Огромная печаль охватила меня, как если бы я стоял в ожидании конца, уже не надеясь на чью-либо помощь.