Подобно большинству маленьких населенных пунктов, расположенных вдали от цивилизации, Фредериксборг отличался весьма низким уровнем криминогенной обстановки. Тем не менее у нас был свой полисмен, сержант Олаф Симонсен, который отвечал за соблюдение законности и порядка в городке и на окружающей территории, по площади превышающей самые крупные графства Англии.

Когда я вошел в бар отеля, он сидел там и потягивал пиво с Джеком Дефоржем. Это был высокий, худощавый гренландец; лицо его за сорок арктических зим приобрело сходство с дубленой кожей. В данный момент он, слушая Дефоржа, весело смеялся чему-то, закидывая голову, – спокойный, добродушный мужчина, верный семьянин, отец пяти дочерей, при этом весьма набожный, как большинство местных жителей. Но я видел этого же человека и в состоянии божественного гнева, когда ему приходилось приводить в чувство при помощи ботинка и железных кулаков пьяную толпу разбушевавшихся рыбаков в баре Фредериксмута. Обычно это происходило субботними вечерами.

Я подсел к ним.

– Привет, Олаф! Где пропадал последние дни?

Он протянул руку, и мы обменялись рукопожатием.

– Пришлось съездить во внутренние территории, на ту сторону ледника, в Ставангерфьорд.

– Какие проблемы?

– Обычное дело. Охотники на оленей вцепились друг другу в глотки.

– Раненые есть?

– Парочку пырнули ножом, ничего серьезного. Надеюсь, мне удалось их успокоить. Ты, конечно, знаешь мистера Дефоржа. Он меня сейчас так рассмешил!

– Мне можно поинтересоваться? – обратился я к Джеку.

– Наконец-то я достиг вершины успеха, – сообщил он. – Тут в отеле недавно крутился один парень, хотел взять интервью для местной прессы. А я еще никогда не отказывался от лишнего паблисити.

– Какая газета?

– В этом-то все и дело! – снова расхохотался он.

– "Атуагагдлиутит"? – спросил я Симонсена.

– Я как раз объяснял мистеру Дефоржу, – кивнул тот, – что он обеспечил себе бессмертие благодаря единственной в мире газете, издающейся на эскимосском языке.

– И если это не повод еще выпить, тогда я просто не знаю, в чем смысл жизни, – заметил Дефорж.

– Без меня, – качнул головой Симонсен. – Мне уже пора идти. Хорошо, что я тебя встретил, Джо. Мне тут пришло сообщение из нашего управления в Готхобе. Речь идет о том самом самолете, который обнаружила оксфордская экспедиция. С ними связался некий мистер Фогель из Лондонской и Универсальной страховой компании; у него есть разрешение из министерства на проведение поисков. Насколько я понял, они рекомендовали ему связаться с тобой.

– Все верно.

Я изложил ему всю историю, включая суть разговора с Арни.

Олаф все серьезно выслушал и заметил:

– Меня не удивляет, что Арни не смог найти там подходящую площадку для посадки на лыжах. Но если бы тумана было немного поменьше, он без труда обнаружил бы, что на озере достаточно открытой воды, чтобы посадить амфибию.

– Ты в этом уверен?

Он полез в один из карманов своего мундира и достал листок бумаги.

– Посмотри сам. Это выписка из недельного прогноза погоды, который составляют американцы с базы в Туле. Здесь говорится, в частности, что средние, температуры нынче выше, чем обычно для этого времени.

Я просмотрел текст. Там было изложено то же самое, только языком более понятным специалистам.

– Вполне убедительно, – согласился я, возвращая ему бумагу. – Они обычно весьма точны.

– Им положено, – кивнул Олаф, убирая листок обратно в карман. – Стало быть, теперь тебе ничто не мешает слетать туда? Например, завтра?

– А ты кто – агент Фогеля, что ли? – уклонился я от ответа.

– Я даже еще не встречался с ним, – улыбнулся Симонсен. – Теперь это официальное распоряжение, Джо. Власти решили, что я должен быть в курсе событий, чтобы составить потом предварительное заключение для министерских чиновников из Копенгагена. Не похоже, что они могут прислать сюда кого-нибудь до следующего года. На самом деле, если мой доклад их удовлетворит, особенно с учетом мнения специалиста по авиации, который приехал с Фогелем, они вообще могут решить больше не копаться во всем этом.

Я подумал, насколько Фогелю понравится иметь у себя за спиной полицейского. Но эта мысль занимала меня недолго. Мне хватало своих проблем. Оказывается, я был прав с самого начала. Там, на леднике, это все-таки дождалось меня – несмотря на то, что прошло больше года. Выхода нет.

На мгновение перед глазами вновь всплыло цветовое пятно – серебристо-голубое на вечной белизне. Странное ощущение фатальности всего происходящего охватило меня. Поток событий захватил меня столь плотно, что противостоять ему не было никакой возможности. Придется смириться и ждать, что из этого выйдет.

– Полагаю, я мог бы это сделать. Правда, придется перекроить все расписание на ближайшие пару дней, но там нет ничего сверхважного, что нельзя было бы отложить.

– Хорошо. Значит, отправляемся рано утром. Ты сможешь быть готов к семи часам?

– Когда угодно. Ты сам скажешь Фогелю или я?

– Беру это на себя. Будет повод познакомиться с ним.

– У меня небольшая слабость: люблю выяснять все до конца. От озера до места-аварии около десяти миль. На чем мы туда будем добираться?

– На лыжах, естественно. Думаю, потребуется два-три часа.

– Для нас с тобой не проблема. А как остальные? Может, они не умеют ходить на лыжах?

– Значит, придется научиться, – констатировал Симонсен.

– И женщине?

Он пожал плечами.

– Ладно, женщину мы можем повезти на легких санках, но тем двоим придется идти либо на лыжах, либо пешком. Прогулка им легкой не покажется, уверяю тебя.

– Ну хорошо, здесь ты командуешь.

– Если понадобится, я найду тебя позже, – добавил Олаф, поправляя свою форменную фуражку перед зеркалом, которое висело на стене за стойкой бара. – Где ты будешь?

– Для разнообразия я решил сегодня поужинать в Фредериксмуте. Давненько там не был.

– В Фредериксмуте? Хочу предупредить: можешь напороться на веселую компанию. Там ждут португальскую шхуну.

– Да, я на обратном пути видел, как она входила в фьорд. А кто там? Я кого-нибудь знаю?

– Да Гама! – криво ухмыльнулся Олаф. – Я бы на твоем месте остался ужинать здесь. – С этими словами он покинул нас, а Дефорж тут же поинтересовался:

– Кто, черт побери, этот Да Гама? Франкенштейн?

– Что-то типа того. Раз в месяц он заходит за продуктами, и каждый раз возникают неприятности. Однажды он кого-нибудь убьет, и не исключено, что уже убил, только никто об этом не знает.

– Забавно, – отреагировал Дефорж. – Пожалуй, пойду с тобой. Необходимо слегка размяться. Может, отвлекусь немного. Не хочу встречаться с Иланой, пока не приду в себя как следует.

– Хорошо, – согласился я. – Мне надо сделать парочку дел. Через пятнадцать минут вернусь.

Он остался в баре. Я направился к столу администратора, чтобы позвонить в диспетчерскую на взлетную полосу. Я объяснил, чтобы в ближайшие два дня на меня не рассчитывали, подчеркнув, что получил государственное задание, и попросил связаться с моими клиентами в Готхобе и Сёндре и предложить им либо соответственно сместить планы, либо обратиться к кому-нибудь другому.

Как я и предполагал, эта проблема не представила особых трудностей. Затем я поднялся к себе в номер, скинул летный комбинезон и быстренько сполоснулся под душем. В тот момент, когда я уже натягивал толстый норвежский свитер, в комнату постучали. Открыв, я обнаружил на пороге Илану Итэн.

– Я ищу Джека. Не знаете, где он может быть?

– В данный момент – нет, – дружелюбно соврал я и, подчиняясь какому-то причудливому импульсу, добавил: – Впрочем, могу сообщить, где его можно будет застать позже. В Фредериксмуте – это такое местечко в конце главной улицы, если идти отсюда.

– Значит, я его там найду.

– На вашем месте я бы не стал этого делать. Грубые рыбаки, крутая пьянка, от табака не продохнуть – неподходящее место для маленьких девочек.

– У страха глаза велики, Джо Мартин! – отрезала она и направилась по коридору к своей комнате.

* * *

Фредериксмут – довольно низкопробное местечко, подобных которому не счесть во всем мире – от Сингапура до Джексон-Фоллз в штате Вайоминг. В данном случае он представлял собой двухэтажное деревянное строение с верандой при входе. Что происходит наверху, можно только догадываться. Но если пройти через веранду и толкнуть створчатые двери, можно оказаться в большом квадратном помещении, где вы найдете для себя обильную, хотя и простую пищу, любое спиртное, какое только пожелаете, и достаточное количество дамочек легкого поведения. Общему антуражу не совсем соответствует лишь сверкающий металлом музыкальный автомат, который стоит у двери и, кажется, не умолкает ни на минуту.

Мы выбрали столик у противоположной от входа стены, рядом с баром. Я заказал по куску мяса с чипсами и светлое пиво для Дефоржа. Музыкальный автомат гремел вовсю. Вокруг него толпились молодые гренландцы; часть из них в стороне выделывала нечто похожее на национальный танец.

Джек скривился как от боли.

– Осталось ли тут хоть что-нибудь в неприкосновенности? Я ехал на Север, где белые медведи, где идет извечная борьба человека с дикой природой, где люди охотятся с гарпунами и носят штаны из моржовых шкур, – а что получил?

– Вельветовые штаны в клеточку и «Битлз».

– Следующим шагом будет открытие здесь филиала поставщиками товаров для Карнаби-стрит.

– Пусть попытаются, – с сомнением качнул я головой. – Посмотрим, что на это скажет Королевская гренландская торговая компания.

Публики становилось все больше. Здесь были строительные рабочие пришедшие оттянуться после двенадцатичасового трудового дня, рыбаки, промышляющие на побережье, профессиональные охотники – датчане, исландцы, несколько норвежцев, пьющие за удачу, и гренландцы. Часть из них – с чисто скандинавской внешностью, другая – стопроцентные эскимосы, а большинство – серединка наполовинку.

Мы сидели и "ждали заказ.

– Знаешь, когда я был ребенком, отец держал нас всех в жуткой строгости, – заговорил Дефорж. – Он умер, когда мне исполнилось семь лет. Семье пришлось расстаться. Меня увезла к себе тетушка Клара из Висконсина.

– Вам там было неплохо?

– Лучше не бывает. Она, например, начала водить меня в кино, что отец категорически запрещал. Как ты догадываешься, это еще была эпоха великого немого. Я помню одну старую трехчастевку – «Грабители». Ее переснимали три или четыре раза. В той версии, которую я видел, играли Ноа Бири и Милтон Силлс. И там была сцена жуткого скандала, который они устроили в заведении, очень похожем на это. Забавно все-таки, как устроена память. Я ведь сто лет об этом не вспоминал.

Разбитная юная эскимоска в черном шелковом платье, которое было ей явно мало, принесла наш заказ. Расставляя тарелки, она наклонилась над Дефоржем так, что грудь расплющилась о его плечо.

Он попросил принести из бара бутылку виски. Она без зазрения совести состроила ему глазки и взмахнула накладными ресницами, которые в сочетании с ее раскосыми глазами-миндалинами выглядели просто непристойно.

Пока она пробиралась сквозь толпу к бару, кто-то смачно шлепнул ее по заду. Раздался взрыв хохота. Она никак не выразила своего возмущения и тогда, когда бородатый рыбак в прорезиненной штормовке притянул ее к себе, поцеловал и легким толчком препроводил к соседу.

– Знаешь, порой меня охватывает просто отчаяние, – заговорил Дефорж, – когда я вижу, как гордый народ опускается вот до такого...

– К несчастью, примитивные нации гораздо быстрее перенимают пороки цивилизации, нежели ее достоинства.

Он кивнул.

– То же самое я наблюдал в резервациях американских индейцев сиу. Великий народ опустился до состояния клоунов, развлекающих туристов.

– Их скоро вообще не останется.

– Надеюсь, что нет.

Дефорж помрачнел. Девушка принесла бутылку и пару стаканов. Он тут же налил себе большую дозу и заговорил о другом.

– Я вот думаю, не поохотиться ли мне немного на оленей. Кажется, это неплохая мысль, пока «Стелла» ремонтируется в доке.

– Есть какие-нибудь идеи о месте?

– Бармен в отеле предложил Сандвиг. Кажется, там до сих пор сохранилось несколько поселений древних викингов или то, что от них осталось. Во всяком случае, это может оказаться неплохим путешествием, даже если охота будет неудачной.

– Лучше и не придумаешь, – поддержал я. – Тем более что там живет один человек, с которым я очень хотел бы вас познакомить. Олаф Расмуссен.

– Расмуссен? Он имеет какое-то отношение к Гудрид, горничной отеля?

– Это ее дед. Ему примерно семьдесят пять, он сам как древний викинг. У него ферма неподалеку от Сандвига. Восемьсот овец. Но основное время он проводит на раскопках тех поселений, которые расположены на его земле.

– Как ты думаешь, он согласится приютить меня на несколько дней?

– Не сомневаюсь. Он – само радушие. Вы в любом случае попытаетесь отвязаться от Иланы?

– Нет, не сейчас. Если она появится, возьму ее с собой. Как туда попасть?

– На ваше усмотрение. Если Арни свободен, можно нанять его. Можете завтра утром присоединиться к нам, если сумеете к семи часам оказаться у слипа. По пути сделаем посадку в Сандвиге.

– Да, я забыл, в какое время живу! – хмыкнул Дефорж. – Ладно, еще подумаю.

В этот момент я заметил на верху лестницы Фогеля, Стрэттона и Сару Келсо. Фогель тоже увидел меня и что-то сказал спутникам. Улыбаясь, они направились в нашу сторону.

– У меня была весьма любопытная беседа с сержантом Симонсеном, мистер Мартин, – подойдя, заговорил Фогель. – Кажется, несмотря на все, у нас появился шанс.

– Это по-прежнему зависит от того, что мы увидим своими глазами, – остудил я его пыл, пока прибывшие рассаживались. – Даже если само озеро пригодно для посадки, нужна еще хорошая погода. Вчера, например, когда летал Арни Фассберг, там был такой туман, что он вообще не смог разглядеть поверхность воды.

– Это часто происходит? – поинтересовался Стрэттон.

– Постоянно, – кивнул я. – Даже летом. Град, дождь, туман, может и снежный буран налететь неизвестно откуда. А через час над вами снова такое голубое небо, что вы не верите своим глазам. Кстати, вы умеете ходить на лыжах?

– Я родился и вырос в Тирольских Альпах, в Австрии, – откликнулся Фогель. – И с пяти лет начал ходить в школу на лыжах. Мистер Стрэттон рассказывал, что его лыжная практика ограничена двумя зимними отпусками во Франции, но я уверен, что этого окажется более чем достаточно.

– Боюсь, не могу похвастаться тем же, – сказала Сара Келсо. – Но сержант Симонсен, кажется, полагает, что это не проблема.

– Насколько мне известно, вам предстоит развлечение по классу люкс, – заметил Дефорж. – Вас доставят туда без сучка без задоринки. Как насчет выпить?

К этому времени обстановка в зале стала довольно шумной. Публика толпилась на маленьком пространстве для танцев в центре зала, из темных углов доносились визги, там и здесь слышался звон бьющихся бокалов. Наде всем этим витали плотные клубы табачного дыма.

– До лондонского «Хилтона» далековато, – заметил Дефорж, наклоняясь к миссис Келсо. – Вы уверены, что еще не хотите перебраться в какое-нибудь другое место?

– О, я полагаю, у меня достаточно надежная защита, – ответила она. – Сказать по правде, мне здесь вполне нравится.

В следующее мгновение двери едва не сорвались с петель. На пороге показался Да Гама. За спиной теснилось полдюжины членов его команды. Он задержался в проеме – огромная фигура в твердом, как камень, пальто, из-под старой матерчатой кепки торчат черные жирные космы, на скуластом лице сверкают маленькие поросячьи глазки Его темная кожа всегда наводила меня на мысль, что среди его предков затесались цветные.

Музыкальный автомат продолжал играть, но в зале наступило мгновенное затишье. Да Гама что-то бросил через плечо одному из своих спутников и громко заржал. Почему-то это сняло всеобщее напряжение. Шум голосов возобновился. Он напрямик двинулся к бару, рассекая толпу. Все расступались перед ним.

Дефорж выпил и налил себе снова.

– Стало быть, это тот самый Да Гама? Судя по внешности, мозгов у него как у курицы.

– Вы лучше посмотрите на его мослы, – заметил я. – Он любому может сломать руку, как трухлявую палку.

Странно, но сильнее всех отреагировал на португальца Стрэттон. Лицо его побелело, в глазах появился необычный блеск. Я обратил внимание, что руки его лежали на краю стола и что он до сих пор не снял дорогих, из мягкой черной кожи перчаток. В этом было что-то пугающее. Я окончательно понял, что мое первое впечатление о нем было не так уж далеко от истины. Женственность отнюдь не означает мягкости; такую ошибку люди часто совершают по отношению к гомосексуалистам. Вероятно, именно огромная мужская сила, исходящая от Да Гамы, так повлияла на него.

– Потрясающий мужчина, не правда ли? – воскликнула Сара Келсо.

– С какой стороны посмотреть, дорогая, – произнес Стрэттон, тщательно раскуривая турецкую сигарету. Перчаток он по-прежнему не снял. – Я лично весьма удивлен, что он способен ходить на задних лапах. Мне казалось, что человечество за последние полмиллиона лет должно было продвинуться чуть дальше в своем развитии.

В одном он был абсолютно прав – Да Гама был настоящим зверем. Бездушным, безмозглым, грубым, дико жестоким, отъявленным садистом. Однажды он буквально втоптал одного парня в грязь и, похоже, испытал по этому поводу не больше угрызений совести, чем обычный человек, случайно наступивший на муравья.

В глазах Дефоржа появился нездоровый блеск. Он опять налил себе порядочную дозу виски, выпил и хохотнул:

– Знаете, как говорят? Велика Федора, да дура!

– Это опасная тема, Джек, – откликнулся я. – Позвольте вам кое-что сообщить. Да Гама никогда не лезет первым; для этого у него есть другие. Поэтому он до сих пор ухитряется избежать тюрьмы. Он встревает на последней стадии. В июне он покалечил одного моряка в Готхобе, в прошлом месяце забил до полусмерти охотника в этом самом баре.

– Что ты от меня хочешь? Упасть перед ним на колени?

Продолжить Дефорж не успел, так как в этот момент входная дверь снова открылась, и показались Арни Фассберг с Иланой под ручку. На ней была весьма изящная меховая шубка, подозрительно похожая на настоящую норковую. Задержавшись наверху, она обежала глазами зал и наконец увидела меня. Мы обменялись продолжительным взглядом, но лицо ее ничуть не изменилось. Затем она выскользнула из шубки, которую услужливо подхватил Арни.

Под шубкой обнаружилось то самое невероятной красоты золототканое платье. В лучах света, пробивающегося сквозь табачный дым, оно вспыхнуло, как огонь. Ей вполне удалось произвести тот эффект, на который рассчитывала. Не отреагировал на ее появление только музыкальный автомат.

Наконец она сошла вниз по ступенькам и направилась к нам. Вслед со всех сторон неслись возбужденные голоса и смешки. Это был нехороший смех. Я затаил дыхание в полной уверенности, что на нас сейчас рухнет крыша.