В Шлосс-Арлберг на реке Инн, что в 450-ти милях южнее Берлина и в 55-ти милях на северо-запад от Инсбрука, подполковник Джастин Бирр, 15-ый граф Дандрам, высунулся из узкого верхнего окна северной башни и вглядывался в темноту сада в восьмидесяти футах внизу.

Он чувствовал подергивание плетеного каната под рукой, а из темноты позади него Поль Гайллар спросил:

— Он там?

— Нет, еще нет. — Спустя мгновенье натяжение ослабло, внизу неожиданно вспыхнул свет, и снова стало темно. — Сейчас, да, — сообщил Бирр. — Теперь я, если протиснусь в это чертово окно. Гамильтон наверняка сможет их взломать. — Он влез на подоконник, повернулся, чтобы опереться на плечо Гайллара, свесил ноги наружу и оставался в таком положении несколько мгновений, держась за веревку. — Вы уверены, что не хотите изменить свое решение, Поль?

— Мой дорогой Джастин, я не добрался бы и до середины спуска, как отказали бы руки.

— Ладно, — сказал Бирр. — Вы знаете, что делать. Когда я доберусь донизу или, возможно, мне следует сказать, если я доберусь, мы мигнем фонариком. Вы втягиваете веревку наверх, засовываете ее в этот тайник под половицами и убираетесь отсюда как можно скорей.

— Можете на меня положиться.

— Я знаю. Передайте от меня привет нашим дамам.

— Удачи, дружище.

Бирр скользнул вниз и немедленно оказался в темноте и одиночестве, слегка раскачиваемый ветром, он стал передвигать руки от узла к узлу. «Самодельная веревка и восемьдесят футов до сада. Должно быть, я сумасшедший».

Немного моросило, не было видно ни единой звезды, и уже начали болеть руки. Он позволил себе скользить быстрее, отталкиваясь ногами от стены, обдирая руки. В какой-то момент его отчаянно закрутило, и совершенно неожиданно веревка порвалась.

«Боже! Вот и все!» — подумал он, сжимая зубы, чтобы в момент смерти удержаться от крика, и сразу же ударился о землю, пролетев не больше десяти футов, и покатился по мокрой траве, свернувшись.

Он почувствовал руку на своем локте, помогавшую ему встать на ноги.

— С тобой все в порядке? — спросил Каннинг.

— Кажется. — Бирр подвигал руками. — Просто чудом, Гамильтон, но, с другой стороны, обычно так и бывает, когда ты рядом.

— Мы стремимся доставлять радость. — Каннинг на мгновенье включил свой фонарь, направив пучок света вверх. — Порядок, двинули. Вход в канализацию, о котором я тебе говорил, в пруду с лилиями, что на нижней террасе. — Они стали осторожно спускаться в темноте вниз, преодолели лестницу, обошли сбоку фонтан у ее подножия. Декоративный пруд с лилиями находился на противоположной стороне небольшой лужайки. С задней стороны пруда была стена, вода извергалась в пруд из пасти бронзовой головы льва. Бирр видел ее достаточно часто во время прогулок. — Порядок, пошли. — Каннинг сел, слез в воду, ее оказалось по колено. Он двинулся вперед, Бирр последовал его примеру и наткнулся на американца, который присел в темноте рядом с львиной головой. — Можешь потрогать, здесь решетка, наполовину в воде, — прошептал Каннинг. — Если мы сможем ее снять, то окажемся сразу в главной дренажной системе. Один туннель за другим на всем пути до самой реки.

— А если нет? — поинтересовался Бирр.

— Снова скудный паек и каменная камера, но это, как говорится, проблематично. А пока у нас есть десять минут до того как Шнайдер с этой чертовой овчаркой начнет обход сада. — Он достал из кармана короткий стальной прут, вставил его в бронзовую решетку с одной стороны и надавил на него как на рычаг. Они услышали щелчок, метал, изъеденный временем, сразу треснул. Каннинг сильно дернул, и в руках у него оказалась целиком решетка. — Видишь, Джастин, нужно уметь жить. Прошу.

Бирр опустился в воде на колени, включил фонарик и влез на четвереньках в узкий туннель, выложенный кирпичом. Каннинг пролез за ним следом и поставил на место решетку.

— Тебе не кажется, Гамильтон, что мы несколько староваты для бойскаутов? — прошептал Бирр, оглянувшись через плечо.

— Заткнись и двигайся, — ответил Каннинг. — Если мы доберемся до реки и раздобудем лодку до полуночи, у нас будет шесть-семь часов в запасе, прежде чем они нас хватятся.

Бирр полз вперед на руках и на коленках в воде глубиной фута два. Фонарик он держал в зубах. Через несколько ярдов он выполз в туннель диаметром футов пять, так что здесь уже можно было идти, чуть наклонившись.

Воды было не больше фута. Туннель круто уходил вниз, и запах в нем не был неприятным, он был похож на запах палых листьев, и еще так пахнет осенью в лодке на реке.

— Не останавливайся, — сказал Каннинг. — Как я узнал от садовника, отсюда уже недалеко до канализационной трубы, она выходит прямо в реку Инн.

— Запах уже чувствуется, — посетовал Бирр.

Еще несколько минут хода, и туннель, действительно, опустошался в главную сточную трубу миниатюрным водопадом. Бирр посветил фонарем на коричневые воды в хлопьях пены, которые неслись внизу в нескольких футах.

— Боже, ты чувствуешь эту вонь, Гамильтон? Это уже дело не шуточное.

— Ох, ну слезай, Бога ради. — Каннинг подтолкнул его, и Бирр свалился вниз, потеряв равновесие, и скрылся с головой. Он мгновенно вскочил на ноги, стоял и ругался, по-прежнему сжимая в руке фонарь.

— Это жидкое дерьмо, Гамильтон. Жидкое дерьмо.

— Сможешь помыться, когда доберемся до реки, — утешил его Каннинг, и спустился к нему вниз. — Теперь поторопимся.

Он пошел вниз по туннелю, светя вперед фонарем, Бирр шел за ним следом. Так они прошли ярдов шестьдесят-семьдесят, и туннель закончился глухой стеной.

— Вот и все, — сказал Бирр. — Славно потрудились. Придется возвращаться.

— Ни за что. Вода же куда-то уходит. — Каннинг положил свой фонарик в карман, сделал глубокий вдох и присел. Он мгновенно появился снова. — Так я и думал. Туннель продолжается на более низком уровне. Я пойду.

— Ты идиот, — сказал Бирр. — А если он тянется двадцать-тридцать ярдов, или еще длинней? У тебя не хватит времени, чтобы вернуться. Ты утонешь.

— Я рискну, Джастин. — Каннинг обвязал конец веревки вокруг пояса. — Я хочу выбраться отсюда, понимаешь? Я не собираюсь отсиживать задницу там наверху, в замке, и ждать, когда явятся наемные убийцы рейхсфюрера, чтобы меня прикончить. — Он протянул Бирру другой конец веревки. — Обвяжись вокруг пояса, если тоже хочешь попробовать. Если выберусь, то дерну за нее.

— А если нет?

— Зимние розы на мою могилу. Алые, как те, что Клер вырастила в теплице. — Он усмехнулся, глубоко вдохнул и скрылся под водой.

Джастин ждал. Электрический фонарик давал совсем немного света, но его хватало, чтобы заметить омерзительную слизь на древних стенах, а иногда крысу, проплывавшую в темной воде. Запах был устрашающим, действительно отвратительным, а теперь и холод пробрал его до самых костей, или так ему казалось.

Бирр почувствовал, как веревка дернулась, но колебался несколько мгновений, так как был не уверен, не показалось ли ему. Рывок повторился, на этот раз более явный.

— Ладно, черт бы тебя побрал, — пробормотал он, выключил фонарик и засунул его в нагрудный карман. Он нащупал руками под водой древний свод, набрал в грудь воздуха и ушел под воду.

Он ударился ногами о кирпичную кладку, но продолжал яростно работать, чувствуя тянущее усилие веревки на поясе, и потом, когда ему казалось, что он больше не может выдержать, впереди появился свет, и он вынырнул на поверхность, чтобы вздохнуть.

Каннинг, стоявший сбоку в туннеле большого размера, наклонился, вытягивая Бирра.

— Проще простого.

— Право, Гамильтон, в частности эта короткая увеселительная прогулка тебе не удалась. От меня пахнет как из засорившегося сортира, а в дополнение я замерз.

Каннинг его не слушал.

— Послушай. Это шумит река. Теперь уже недалеко.

Он быстрым решительным шагом двинулся дальше, оступаясь и поскальзываясь на склоне туннеля. Бирр устало поднялся на ноги и пошел за ним. А потом Каннинг возбужденно засмеялся и побежал в коричневой воде по колено, расплескивая ее в стороны.

— Я вижу ее! Мы добрались.

— Несомненно, джентльмены. Так оно и есть.

Включили яркое пятно, в тоннель хлынул свет. Бирр замешкался на мгновенье, а потом прошел вперед, и опустился на колени и на руки рядом с Каннингом, присевшим у большой круглой решетки, перекрывавшей конец тоннеля. По другую сторону решетки стоял, опустившись на одно колено, Шнайдер, а за его спиной несколько вооруженных мужчин.

— Мы ждали вас, джентльмены. Магда уже стала терять терпение.

Его сука овчарка скулила от возбуждения, тыкаясь мордой в решетку. Каннинг потрепал ее за ухом.

— Ты же не тронешь меня, глупая старая сука, правда?

— Ладно, главный сержант, мы не будем сопротивляться, — сказал Джастин Бирр.

Оберстлейтенант Макс Гессер откинулся на спинку стула, извлек из кармана портсигар, открыл его одной рукой со сноровкой, рожденной долгой практикой. Оберлейтенант Шенк ждал по другую сторону стола. Он был одет как на вахту, с оружием на ремне.

— Потрясающе, — изумился полковник. — Черт возьми, что Каннинг придумает в следующий раз?

— Бог его знает, герр оберст.

— А полученная тобой записка, в которой сообщалось о том, что будет иметь место попытка к бегству, она без подписи?

— Посмотрите сами, герр оберст. — Он подал листок бумаги, и Гессер его изучил.

— «Каннинг и Бирр сегодня ночью бегут через канализацию». Написано коряво, карандашом, печатными буквами, но немецкий-то совершенно правильный. — Он вздохнул. — Так что в их лагере есть доносчик. Их предал один из друзей.

— Не обязательно, герр оберст, если мне позволительно высказать предположение.

— Естественно, старина. Продолжайте.

— Откуда-то им стало известно расположение дренажной системы. От одного из солдат или от слуг.

— Понимаю, что ты имеешь в виду. Кто-то, получивший взятку, потом подкинул тебе анонимную записку, чтобы попытка побега наверняка сорвалась. — Он покачал головой. — Мне это не нравится, Шенк. Дурно пахнет. — Он вздохнул. — Ну да ладно, пожалуй, лучше их пригласить.

Шенк вышел. Гессер встал и подошел к бару. Он был красивым мужчиной, несмотря на глубокий шрам, пересекавший лоб и загибавшийся к глазу, который был стеклянным. Нарядный мундир прекрасно на нем сидел, пустой рукав был заправлен за ремень.

Он наливал себе бренди, когда позади него открылась дверь. Он повернулся в тот момент, когда Шенк пропустил в комнату Каннинга и Бирра. У них за спиной встал Шнайдер.

— Боже всемогущий, — прошептал Гессер.

Они, действительно представляли жалкое зрелище: босиком, покрытые грязью, вода стекала с них на ковер. Гессер поспешно наполнил еще два стакана.

— Судя по вашему виду, это то, что вам нужно.

Каннинг и Бирр подались вперед.

— Чрезвычайно гуманно с вашей стороны, — сказал Бирр.

Каннинг ухмыльнулся и поднял стакан.

— Прозит!

— Теперь к делу. — Гессер прошел обратно к своему столу и сел. — Это нелепо, джентльмены и должно быть прекращено.

— Долг офицера использовать любую возможность, чтобы получить свободу и присоединиться к своему подразделению, — сказал Каннинг. — Вам же это известно.

— Да, при других обстоятельствах я бы с вами согласился, но не сейчас. Не 26 апреля 1945 года. Джентльмены, после пяти с половиной лет война подходит к концу. Почти кончилась. Теперь это может произойти в любой день. Нам нужно просто подождать.

— Кого? Расстрельный взвод СС? — возразил Каннинг. — Нам известно, что фюрер сказал Бергеру, когда тот поинтересовался судьбой заложников. Он сказал: расстрелять. Всех расстрелять. И последнее, что я слышал, Гиммлер с ним согласился.

— Вы под моей защитой здесь, джентльмены. Я неоднократно вам это говорил.

— Чудно, — сказал Каннинг. — А что будет, если они подъедут к главным воротам с директивой от фюрера? Вы поднимите мост или прикажете нас расстрелять? Как и каждый в немецкой армии, вы принимали солдатскую присягу, не так ли?

Гессер пристально смотрел на него, сильно побледнев, огромный шрам гневно полыхал. Бирр сказал спокойно:

— Он прав, полковник.

Гессер сказал:

— Я мог бы посадить вас, джентльмены, на голодный паек и запереть в камерах, но я не делаю этого. При данных обстоятельствах и с учетом момента времени, который мы все переживаем, я возвращаю вас в секцию для заключенных к вашим друзьям. Я надеюсь, что вы должным образом оцените этот жест.

Шенк ухватил Каннинга за руку, но генерал вырвался.

— Бог мой, Макс! — Он перегнулся через стол и заговорил резким голосом: — Для тебя есть единственный выход. Пошли Шенка на поиски подразделения Союзников, пока есть время. Чтобы вы могли сдаться законным путем и тем спасти свою честь и нашу шкуру.

Гессер долго и пристально смотрел на него, потом сказал:

— Отведите генерала и лорда Дандрама на их половину, Шенк.

— Герр оберст. — Шенк щелкнул каблуками и повернулся к пленникам. — Генерал?

— О, идите вы к черту, — сказал Каннинг, повернулся и вышел. Бирр немного замешкался. Мгновенье казалось, словно бы он хотел что-то сказать. Вместо этого просто пожал плечами и вышел следом. Шенк и Шнайдер пошли за ними. Гессер вернулся к бару и налил себе еще. Когда он убирал бутылку, раздался стук в дверь, и вошел Шенк.

— Вам налить? — спросил Гессер.

— Нет, спасибо, герр оберст. Мой желудок в последнее время мирится только с пивом. — Он терпеливо ждал. Гессер подошел к камину.

— Вы думаете, он прав, да? — Шенк замялся, и Хессер сказал: — Ну же, старина, скажите, что вы об этом думаете?

— Хорошо, герр оберст. Да, должен признаться, я думаю, он прав. Давайте пройдем через это и закончим. Такова моя позиция. Я очень опасаюсь, что, если мы этого не сделаем, здесь может произойти нечто ужасное, что погубит всех нас.

— Знаете что? — Гессер подтолкнул скатившееся полено обратно в камин, создав фонтан искр. — Я склонен с вами согласиться.

Каннинг и Бирр в сопровождении Шнайдера, двух солдат со «шмайсерами» и Магды пересекли главный вестибюль и стали подниматься по лестнице, которая была такой широкой, что рота солдат могла бы пройти по ней шеренгой.

— Мне как-то Кларк Гейбл показывал студии MGM, — сказал Бирр. — Это место напоминает мне шестой павильон. Говорил я тебе это?

— Неоднократно, — заверил его Каннинг.

Они пересекли лестничную площадку несколько меньшего размера и остановились перед дубовой дверью с железными переплетами, около которой стоял вооруженный часовой. Шнайдер вытащил ключ длиной около фута, вставил его в массивный замок и повернул. Он толкнул дверь, открывая, и отступил назад.

— Джентльмены. — Когда они вошли внутрь, Шнайдер добавил: — Кстати, верхняя секция северной башни недостижима и впредь в саду будут постоянно находиться два охранника.

— Действительно, все замечательно продумано. Вы согласны, генерал? — сказал Бирр.

— Можешь хоть всю ночь играть этот водевиль, а с меня довольно, — сказал Каннинг и стал подниматься по темной каменной лестнице.

Бирр последовал за ним, позади них лязгнула захлопнувшаяся дверь. Они находились теперь в северной башне, центральном укреплении замка, в той его части, которая в старые времена служила последним оплотом его защитникам. Башня была полностью изолирована от других частей замка Арлберг, самое нижнее окно находилось в пятидесяти футах от земли, и было забрано крепкой решеткой. Это делало секцию, отведенную пленникам, относительно надежной в большинстве случаев и означало, что Гессер мог дать заключенным некоторую свободу, по крайней мере, в пределах этих стен.

Мадам Шевалье играла на рояле, им было хорошо слышно. Прелюдия Баха, четкость и холодность, только техника, без сердца. Из тех произведений, что она любит играть в борьбе с артритом пальцев. Каннинг открыл дверь обеденного зала.

Он был великолепен. С высокого сводчатого потолка свисали боевые знамена других времен, стены украшала изумительная коллекция оружия пятнадцатого-шестнадцатого века. Камин баронских пропорций. Гайллар и Клер де Бевилль сидели у камина, в котором горели дрова, курили и тихо разговаривали. Мадам Шевалье сидела у «Бехштайна». При виде Каннинга и Бирра она прекратила играть, хохотнула и заиграла «Траурный марш» из «Саула».

— Очень, очень весело, — сказал ей Каннинг. — Можно просто лопнуть от смеха.

Клер и Гайллар встали.

— Что произошло? — спросил Гайллар. — Я сразу понял, что что-то неладно, когда пришел человек и запер дверь в верхнюю часть башни. Я как раз только успел спуститься оттуда, спрятав веревку.

— Они нас ждали. Вот, что произошло, — объяснил Бирр. — Милый старина Шнайдер и Магда, как обычно захлебывающаяся от восторга при виде Гамильтона. Он стал великой любовью ее жизни.

— Но как они могли узнать? — удивилась Клер.

— Как раз это и я хотел бы знать, — ответил Каннинг.

— Я думаю, это очевидно. — Бирр подошел к буфету и налил себе бренди. — Садовник Шмидт. Тот, что снабдил тебя информацией о дренажной системе. Возможно, сотни сигарет оказалось недостаточно.

— Сволочь, — выругался Каннинг. — Я его убью.

— Но после того как примешь ванну, Гамильтон, пожалуйста. — Клер помахала рукой перед носом. — Ты, действительно, несколько с душком.

— Камембер не вовремя, — пошутил Гайллар.

Все рассмеялись. Каннинг сказал мрачно:

— «Треск терновника под горшком», не так ли говорится в хорошей книге? Надеюсь, вы будете продолжать смеяться, каждый из вас, когда головорезы рейхсфюрера выведут вас к ближайшей стенке. — Кипя гневом, он пошел к выходу в наступившей тишине. Бирр опустошил свой стакан.

— Странно, но не могу придумать ничего смешного, чтобы вас развеселить, так что прошу меня извинить…

После его ухода, Гайллар сказал:

— Он, конечно, прав. Все это нехорошо. Если бы в этот раз Гамильтону и лорду Дандраму удалось сбежать и добраться до американских или английских войск, они могли бы привести их к нам на выручку.

— Чушь это все вместе взятое, — заявила Клер, снова усаживаясь у огня. — Гессер никогда бы не позволил так с нами поступить. Это противоречит его природе.

— Боюсь, полковника Гессера не будут спрашивать, — заметил Гайллар. — Он солдат, а солдаты имеют ужасную привычку делать, что им прикажут, моя дорогая.

Раздался стук в дверь, она отворилась, и вошел Гессер. Он улыбнулся, слегка поклонился всем троим и обратился к мадам Шевалье:

— Партию в шахматы?

— Почему бы нет? — Она теперь играла ноктюрн Шуберта, полный страсти и значения. — Но сначала разрешите наш спор, Макс. Поль не сомневается, что если явится СС, чтобы нас расстрелять, вы позволите им это сделать. Клер же верит, что вы не сможете стоять в стороне и ничего не делать. Что вы на это скажете?

— У меня странное предчувствие, что я побью вас в семь ходов.

— Ответ солдата. Понятно. Ладно.

Она поднялась, обошла рояль, направилась к шахматному столику. Гессер сел напротив ее. Она сделала первый ход. Клер взяла книгу и начала читать. Гайллар сидел, устремив взгляд на огонь, и курил трубку. Было очень тихо.

Спустя некоторое время открылась дверь, и вошел Каннинг в кителе от коричневой полевой формы и кремовых брюках. Клер де Бевилль сказала:

— Так много лучше, Гамильтон. В действительности, ты сегодня выглядишь красавцем. Должно быть, ползанье по канализации тебе на пользу.

Не поднимая головы, Гессер сказал:

— А, генерал, я надеялся, что вы появитесь.

— Я думал, мы уже насмотрелись друг на друга сегодня вечером, — ответил Каннинг.

— Возможно, но вот относительно предложения, которое вы сделали раньше. Я думаю, что ваши аргументы заслуживают обсуждения. Возможно, мы могли бы заняться этим утром. Скажем, сразу после завтрака?

— Вот теперь, черт возьми, вы говорите дело, — одобрил Каннинг.

Не взглянув на него, Гессер наклонился вперед, и пошел слоном.

— Шах и мат, я думаю.

Мадам Шевалье изучила расположение фигур на доске и вздохнула.

— Вы обещали за семь ходов, а сделали за пять.

Макс Гессер улыбнулся.

— Дорогая мадам, всегда нужно стараться играть на опережение. Первое правило хорошего солдата.

А в Берлине уже заполночь Борман все еще сидел в своем офисе, поскольку сам фюрер в эти дни редко ложился раньше семи утра, и Борман хотел оставаться рядом. Достаточно близко, чтобы не подпускать других.

В дверь постучали, и вошел Раттенгубер с запечатанным конвертом в руке.

— Вам, рейхсляйтер.

— От кого?

— Не знаю, рейхсляйтер. Я обнаружил это у себя на столе. Помечено седьмым приоритетом.

По кодовой классификации это соответствовало самой секретной связи, то есть предназначалось исключительно для глаз самого Бормана.

Борман вскрыл конверт, посмотрел ничего не выражавшим взглядом.

— Вилли, самолет, на котором фельдмаршал Грайм и Ханна Райтш прилетели в Берлин, уничтожен. Немедленно свяжись с Гейтоу. Скажи им, что они должны прислать к утру другой самолет, который сможет взлететь прямо из города.

— Слушаюсь, рейхсляйтер.

Борман помахал конвертом.

— Знаешь, что в нем, Вилли? Очень интересные новости. По всей видимости, наш горячо любимый рейхсфюрер, дорогой дядюшка Хейни предлагает сдаться англичанам и американцам.

— Бог мой! — воскликнул Раттенгубер.

— Самое интересное, Вилли, что скажет фюрер. — Он отодвинул назад стул и встал. — Пойдем и узнаем, да?