Снегопад так и не прекращался. Когда Шенк, постучав, вошел в кабинет Гессера в замке Арлберг, полковник стоял у окна, глядя на долину. Он повернулся и пошел к своему столу.
— Итак, ситуация все та же?
— Боюсь, что так, герр оберст. Нам по-прежнему не удается связаться с Берлином.
— А радио?
— Стерн объехал все деревни в округе и без толку. Несомненно, радиоприемников не может не быть, и в них используются нужные лампы, но, как известно герру оберсту, в этих местах владение приемником объявлено незаконным еще год назад. Индивидуумы, виновные в нарушении закона, вряд ли признают этот факт на данном этапе.
— Трудно их винить, учитывая обстоятельства. — Гессер сел. — Настало время принимать решение.
— Да, герр оберст, пора.
Гессер посидел несколько мгновений, похлопывая себя по пустому рукаву.
— Как я уже говорил вчера, в этом деле я не хочу приказывать. Я бы нарушил свои служебные обязанности, не указав, что это может оказаться чрезвычайно опасным. В этой области линия фронта очень подвижна, любая вражеская часть может быть настроенной сначала стрелять, а уже потом задавать вопросы. Вы это понимаете?
— Абсолютно.
— И все-таки готовы рискнуть?
— Герр оберст, по армейским меркам я старик, — сказал Шенк. — Возможно, даже слишком стар для таких игр. Последний раз я участвовал в боях на Западном фронте в 1918 году, но совершенно ясно, сэр, что вы пойти не можете, и совершенно неприемлемо посылать с такой миссией одного из нижних чинов. Поскольку я единственный офицер, кроме вас, по-видимому, выбора у нас нет.
— Кого вы предполагаете взять с собой?
— Шмидта, я думаю. Он одного со мной возраста, но прекрасно водит машину. Мы возьмем одну из гарнизонных машин.
— Хорошо, — одобрил Гессер. — Действительно, как вы сказали, выбора у нас нет. Приведите генерала Каннинга и полковника Бирра, я сообщу им о своем решении.
— Они на прогулке сейчас, герр оберст. — Шенк направился к двери, и Гессер его окликнул:
— Шенк?
— Слушаю, герр оберст.
— Я вам очень признателен. Вы смелый человек.
— Нет, герр оберст, совсем нет. Я очень напуганный человек. — Он улыбнулся. — Но у меня есть жена и две дочери, я жду, не дождусь увидеть их снова. То, что я сейчас делаю, я делаю ради них. Это лучшее, что мы можем сделать для всех нас. Поверьте мне.
— Да, наверно вы правы.
Шенк вышел и скоро вернулся с Каннингом и Бирром. Генерал сразу потребовал ответа:
— Так вы приняли решение?
Гессер кивнул.
— Оберлейтенант Шенк отправится отсюда… — Он посмотрел на часы. — Ровно в полдень. Он возьмет гарнизонную машину и только водителя, чтобы попробовать найти части союзников где-то на пути в Инсбрук. Вы согласны, Шенк?
— Как скажете, герр оберст.
— Слава Богу, вы решились, — обрадовался Каннинг. — Можем мы пойти сказать остальным?
— Не вижу причин для отказа. — Каннинг и Бирр повернулись, чтобы выйти. Гессер поднялся из-за стола. — Еще одно, пока вы не ушли.
— Что такое? — Каннинг нетерпеливо оглянулся.
— В этом предприятии оберлейтенант Шенк и капрал Шмидт подвергают свою жизнь значительному риску. Надеюсь, вы это цените.
Каннинг нахмурился, Бирр первым протянул руку Шенку.
— Разумеется, и я вас благодарю от всех нас.
— Сделаю все, что смогу, герр оберст, — на губах Шенка промелькнула улыбка, — чтобы остаться в живых ради спасения всех нас.
Поль Гайллар и Клер сидели у окна в обеденном зале, когда вошли Каннинг и Бирр. Мадам Шевалье, как и ежедневно, практиковалась в игре на фортепьяно. Она сразу прекратила играть.
Гайллар встал.
— Что происходит?
— Мы идем, — сказал Каннинг. — Во всяком случае, Шенк идет. Отправляется в полдень. — Он встал перед камином, сложив за спиной руки. — Вы сознаете, друзья, что немного везения, и он вернется всего через несколько часов? Что сегодня вечером мы, возможно, будем свободны?
Бирр закурил сигарету.
— С другой стороны, если он нарвется на каких-нибудь любителей стрелять без разбора, он может быть мертв к тому времени. Ты об этом не подумал?
— Чушь, — отрезал Каннинг. — Шенк провел четыре года на Западном фронте во время Первой мировой войны. Был трижды ранен. Он птица слишком опытная, чтобы сейчас погибнуть.
— А если это случится, Гамильтон? — Клер подошла к камину и села. — Что нам тогда делать?
— Тогда нам придется действовать самим. — Каннинг подошел к двери и открыл ее, потом обернулся. — Я знаю одно. Если кто-нибудь, СС или кто бы то ни было, попытается забрать меня отсюда, им придется очень постараться, чтобы им это удалось.
Он вышел, закрыв за собой дверь.
Когда Раттенгубер вошел в офис Бормана, рейхсляйтер что-то писал за столом.
— Одну минуту, Вилли. Я не сделал записи в дневнике прошлой ночью, потому что много часов провел с фюрером. — Спустя некоторое время он положил ручку и закрыл дневник. — Итак, Вилли, что происходит? Каково моральное состояние?
Раттенгубер посмотрел озадаченно.
— Моральное состояние, рейхсляйтер?
— Да ладно тебе. На этой стадии игры уже нет нужды говорить обиняками.
— Тогда, рейхсляйтер, если вы хотите знать, оно совершенно позорное. Я не видел столько пьяных в военной форме за всю свою жизнь. Ими полна столовая. И женщины ничуть не лучше. Такое впечатление, что все идет вразнос.
— А чего ты ожидал, Вилли? Ты знаешь, почему русская артиллерия прекратила обстрел? Потому что они бы стреляли по своим танкам и пехоте, продвигающимся к Вильгельмплатц. Судя по последнему рапорту, они остановились не далее пятисот метров от Канцелярии. Тяжелый бой на Белле-Альянсплатц и на Потсдамерштрассе, хотя, насколько я понимаю, наши войска сосредоточились на Бисмаркштрассе.
— А где армия Венка?
— Еще удерживает связь с корпусами Реймана, но для нас это бесполезно. С нами покончено.
Раттенгубер выглядел потрясенным.
— Покончено, рейхсляйтер?
— Уже довольно давно. Разве ты не знал? Когда 22-ого не удалась контратака Стайнера, фюрер заявил, что война проиграна. Что он намерен умереть в Берлине. Ты не знал, что на свадебном завтраке он говорил о самоубийстве?
— Боже мой! — воскликнул в ужасе Раттенгубер.
— Возможно, это его наилучшая услуга немецкому народу. — Казалось, он ждал каких-то комментариев от Раттенгубера. Тот нервно облизал губы.
— Рейхсляйтер?
— Интересная мысль. Умереть ради дела подходящему человеку, может быть, иногда, более важно, чем остаться жить. — Он загадочно улыбнулся, отчего приобрел еще более зловещий вид, чем обычно. — Но для меньших моралистов подобная чрезмерность не всегда необходима. Вот ты, например, Вилли?
— Я, рейхсляйтер? Я не понимаю.
— Тебе суждено остаться жить, Вилли. Проще говоря, ты сегодня ночью покидаешь это место.
Раттенгубер уставился на него в изумлении.
— Покидаю Берлин, вы имеете в виду?
— Вместе с военным адъютантом фюрера Йоханмайером, Лоренцом из министерства пропаганды и Зандером. Его задача доставить текст последней воли и политического завещания фюрера адмиралу Денитцу. Я предложил послать тебя вместе с ними, и фюрер согласился.
— Я… Какая честь, — проговорил, заикаясь, Раттенгубер.
— Конечно, Вилли, — сказал сухо Борман. — Но доберешься ты до Денитца или нет, это проблематично и ничего не изменит. Для тебя сейчас есть другая работа, более важная.
Раттенгубер побледнел.
— «Камараденверк»? Это начинается?
— Конечно, Вилли. Разве я не говорил всегда, что так будет? В моем конце — мое начало. Я прочел это где-то. Очень подходит.
Где-то поблизости прогремел мощнейший взрыв, стены бункера содрогнулись, клубы пыли полетели из вентиляции.
Борман посмотрел наверх, не обнаруживая ни малейших признаков страха.
— Иваны снова пустили в ход артиллерию. Знаешь, это мне несколько напоминает «Сумерки богов». Все силы зла объединились против них, а потом вдруг появляется новый оплот, прекрасней, чем когда-либо, и Балдур снова живет. — Он обратил к Раттенгуберу мрачное лицо. — Так это и будет для нас, Вилли, для Германии. Я тебе это обещаю.
Несмотря на непрерывный грохот взрывавшихся в тридцати метрах над головой снарядов, на концентрированный запах пороха, на пыль, которая вызывала у него кашель, плечи Раттенгубера распрямились.
— Я тоже в это верю, рейхсляйтер. Никогда не переставал верить в предназначение немецкого народа.
— Хорошо, Вилли. Прекрасно. — Борман достал из стола письмо и стряхнул с него пыль. — Вот причина, почему тебе так важно выбраться из Берлина, и этот клоун Денитц не имеет к этому никакого отношения.
В основном дворе крепости Арлберг Шенк готовился выезжать. Он стоял рядом с машиной, подняв воротник шинели, чтобы защититься от снега, и ждал, пока капрал Шмидт в последний раз проверит работу двигателя.
— Все в порядке? — спросил Шенк.
— Насколько я могу судить, герр лейтенант.
— Молодец.
Когда он обернулся, Гессер, Каннинг и Бирр уже спустились по лестнице от главного входа и пересекали двор.
— Все готово, Шенк? — спросил Гессер.
— Да, герр оберст.
— Хорошо. Генерал Каннинг приготовил для вас кое-что.
Каннинг протянул ему конверт.
— Это письмо, в котором я описал ситуацию здесь. Передайте его первому британскому или американскому офицеру, которого встретите. Я думаю, это должно сыграть свою роль.
— Спасибо, генерал. — Шенк положил конверт в карман, затем расстегнул ремень, на котором висела кобура с автоматическим пистолетом «Вальтер», и протянул его Гессеру. — Учитывая обстоятельства, он мне не потребуется. — Он заглянул в машину и взял с заднего сиденья «Шмайсер» капрала Шмидта. — И это тоже.
Гессер, не без колебаний, их взял.
— Возможно, это разумно.
— Я так думаю, сэр. — Шенк кивнул Шмидту, и тот запустил двигатель. Оберлейтенант приосанился и молодцевато козырнул. — Герр оберст, джентльмены.
Все трое отдали ему честь. Шенк взобрался на пассажирское сиденье и кивнул. Шмидт вырулил со двора к главным воротам. Машина проехала по подъемному мосту и вскоре скрылась из вида за первым поворотом дороги.
Когда звук двигателя замер вдали, Бирр сказал:
— Знаете, что мне сейчас пришло в голову?
— Что? — поинтересовался Каннинг.
— Если Шенк наткнется на немецкую часть, и они найдут у него это письмо, ему не поздоровится.
— Я знаю, — сказал Каннинг. — Я думал об этом, когда писал это чертово письмо, но на этом этапе игры ему приходится рисковать, как и всем нам, — добавил он, повернулся и пошел через двор обратно.
Приблизительно в четыре часа пополудни Раттенгубер привел Риттера и Гоффера к выходу из бункера на Герман-Герингштрассе. На них были камуфляжные накидки и стальные каски, и у каждого небольшой рюкзак с провизией на время путешествия. Вооружены они были автоматическими пистолетами «Шмайсер», а за голенищем каждого сапога, по манере принятой в СС, по две ручных гранаты.
Артиллерийский обстрел стал еще безжалостней, чем раньше. Со стороны Потсдамерплатц доносился звук тяжелого боя.
Раттенгубер положил руку Риттеру на плечо.
— Что я могу вам сказать? Только желаю удачи, и да хранит вас Бог.
«Бог, — подумал Риттер. — Разве он на моей стороне?» — Он иронически улыбнулся, дотронулся до плеча Гоффера, и они вышли. Застрочили пулеметы, и Раттенгубер наблюдал, как они залегли, потом поднялись и перебежали к развалинам здания напротив.
Борман выдвинулся из тени позади Раттенгубера.
— Итак, они в пути, Вилли.
— Да, рейхсляйтер.
Борман взглянул на часы.
— Я могу уйти из бункера часа на три, самое большее. В любом случае, ты тоже должен вернуться к этому времени, чтобы отбыть вовремя. Мы должны действовать быстро.
— Да, рейхсляйтер.
Раттенгубер поспешно скрылся в темноте, спустившись по подъезду для транспорта. Спустя мгновенье заработал автомобильный двигатель, и он показался из темноты за рулем штабной машины. Сзади стоял пулемет MG-34, и Борман установил его на поворотное устройство за ветровым стеклом и сел в машину. Раттенгубер надел стальную каску и предложил Борману сделать то же самое, но рейхсляйтер отказался.
— Если там есть пуля для меня, каска меня не спасет. Я не надевал ее с той поры в 1918, когда служил в полевой артиллерии. Теперь давай поторопимся. Нам нельзя терять время.
Раттенгубер нажал на газ, и машина сорвалась с места, на большой скорости они доехали до поворота с Герман-Герингштрассе и взяли направление на Потсдамерплатц.
Миновав Тиргартен, Риттер и Гоффер продвигались вперед быстрыми перебежками от одного жилого дома к другому. Они шли под непрерывным минометным обстрелом, потом низко над самыми крышами пролетела эскадрилья русских бомбардировщиков, расстреливая из пушек все, что попадалось на глаза.
Риттер и Гоффер заскочили в дверной проем за огневым прикрытием из мешков с песком, из которого бойцы «Гитлерюгенда» безрезультатно стреляли в небо из легкого пулемета.
— Господи, дети играют в солдат, — сказал с возмущением Гоффер. — И толку от них столько же, как если бы они пускали рождественские фейерверки.
— Но они готовы умереть, Эрик, — ответил Риттер. — Они все еще верят.
Он сверился со схемой, которую дал ему Раттенгубер. Гоффер потянул его за рукав.
— А мы, майор? Как насчет нас? Какого черта мы здесь делаем? Ради чего?
— Ради выживания, Эрик, — сказал Риттер. — Мы занимаемся именно этим уже некоторое время, ты и я. Не исключено, что у нас получится. Кто знает? Может оказаться интересно.
— Это для вас самое главное, да? — заметил Гоффер. — Какой-то мрачный юмор. Поэтому у вас с губ не сходит кривая усмешка.
— Обещаю, Эрик, она там останется, когда ты сложишь мне руки на груди, — пообещал ему Риттер. — Давай двигаться. Нам еще нужно пройти четверть мили.
Они пробирались от улицы к улице, от одной воронки к другой. Берлин превратился в развалины. Они проходили мимо перепуганных жителей, в основном, это были женщины и дети или солдаты «Фольксштурма», измученные старики, в большинстве напоминавшие ходячих мертвецов.
Наконец они добрались до Ист-Вест-авеню и увидели вдалеке Виктори-колон. Здесь было почти безлюдно. По какой-то причине бомбардировка тоже прекратилась, и авеню было удивительно тихим и пустынным.
— Нам туда, — указал Риттер и бросился к боковой улочке напротив. Выставочные залы на углу пострадали от бомбежки, зеркальные стекла витрин исчезли. Вывеска над входом гласила: Бургдорф Авто.
Риттер прошел вперед по дороге и остановился у ворот гаража сзади. Они оказались закрытыми.
— Вот так, — сказал Риттер. В одной створке ворот была калитка. Риттер обернулся к Гофферу и слегка усмехнулся. — Я иду первым, ты прикрываешь.
Гоффер взвел курок «Шмайсера» и прижался к стене. Риттер резко повернул ручку калитки, она сразу подалась. Он выждал мгновенье и распахнул калитку, вскочил внутрь и сразу залег. Раздалась пулеметная очередь, потом наступила пауза, затем Гоффер выпустил ответную очередь, очертив круг на двери.
Когда замерло эхо, и наступила тишина, Риттер крикнул:
— Друзья. Мы ищем оберштурмфюрера Хайни Бергера.
Ответом была тишина. В вечернем свете гараж был полон теней. Наконец, тихий голос произнес:
— Идентифицируйте себя.
— Обмен «Валгалла», — назвал пароль Риттер.
Теперь он рассмотрел сбоку «Физлер-Сторч», затем раздался скрип шагов, и из тени появился молодой темноволосый офицер СС в камуфляжной форме. Старого образца пилотка была лихо сдвинута набок, в руках у него был американский автомат «Томпсон».
— Рад вас видеть, — приветствовал он их. — Я подумал, уж не иваны ли это вынюхивают лисиц.
Риттер кивнул на «Томпсон» с круглым барабанным магазином на 100 патронов.
— Их ждал бы неприятный сюрприз.
Бергер довольно ухмыльнулся.
— Да, малютка досталась мне в Арденнах. Мне всегда нравилось немного переусердствовать. — Он вставил в рот сигарету и щелкнул зажигалкой, сделанной из патрона от русской винтовки.
— А что герр Штрассер? — спросил Риттер, оглядываясь.
— О, ему пока еще не время быть здесь. — Бергер сел на упаковочный ящик, положив «Томпсон» на пол. — Спешить некуда, мы отсюда не тронемся до полуночи.
— Понятно. — Риттер сел рядом с ним, а Гоффер стал разглядывать самолет. — Этот человек, Штрассер, вы знакомы?
Бергер заметно помедлил.
— А вы?
— Не встречался ни разу в жизни.
— Я тоже. В этой пьесе у меня роль лихого водителя автобуса.
Риттер кивнул на самолет.
— До Баварских Альп нам на нем не дотянуть.
— Не дотянуть. У нас посадка на полосу в Тюрингском лесу, западнее Плауэна. Будем надеяться, что это еще наша территория.
— А если нет?
— Забавная мысль.
— Думаете, нам это удастся? Я имею в виду вылететь из Берлина?
— Почему бы и нет? Ханне Рейтш с Граймом удалось это на «Арадо», разве нет?
— Но не в полной темноте, которая будет, когда нам нужно будет взлетать.
— Да, это существенно, но с другой стороны это означает, что для русских это будет полной неожиданностью. Вряд ли у них будет в воздухе хоть один истребитель. Какая им в этом нужда после захвата Темплхофа и Гейтоу? Немного удачи и мы скроемся прежде, чем они сообразят, что к чему.
— Но разбега по авеню в темноте не избежать, — напомнил Риттер. — А «Виктори Колон»…
— Я знаю. Очень высокая и очень прочная. Все же, я полагаю, мы справимся как-нибудь. — На полу валялось несколько старых мешков, и он растянулся на них с «Томпсоном» в руках. — Я, пожалуй, немного подремлю. Интуиция подсказывает, что мне это пригодится. Присмотрите за входом? Толкните меня, когда появится Штрассер. — Он прикрыл глаза пилоткой. Риттер слегка улыбнулся и повернулся к Гофферу, который чувствовал себя сбитым с толку.
— Что происходит, майор? Что он из себя строит?
— Он спит, Эрик. Очень разумно при данных обстоятельствах. Первая вахта твоя или моя?
Близился вечер, когда оберлейтенант Шенк и Шмидт въехали в деревню Граз по дороге на Инсбрук. Деревня выглядела опустевшей, ни души в поле зрения. С того момента как они покинули Арлберг, они проехали примерно миль сорок и потеряли почти три часа из-за неполадок в системе подачи топлива в двигателе машины. Столько времени потратил Шмидт на выявление причин неполадок и их устранение.
Они не встретили за это время ни единого солдата, ни той, ни другой стороны, на дорогах полностью отсутствовали беженцы. Но это было понятно. Эти горцы — типичные крестьяне. Они не тронутся со своей земли, что бы ни случилось. Им бежать некуда.
В доме напротив в окне нижнего этажа немного отодвинули штору. Шенк вышел из машины, подошел к дому и постучал в дверь. Никакой реакции. Шенк нетерпеливо забарабанил в дверь.
— Господи, да откройте же! — крикнул он. — Я такой же австриец, как вы. Я не доставлю вам никаких неприятностей.
Спустя некоторое время отодвинули засов и дверь открыли. На пороге стоял старик с белыми волосами и густыми белыми усами, у него за спиной пряталась молодая женщина с ребенком на руках.
— Герр лейтенант, — приветствовал он вполне дружелюбно.
— Куда все делись?
— Сидят по домам.
— Ждут прихода американцев?
— Или англичан, или французов. — Он выдавил улыбку. — Лишь бы не русские.
— Здесь остались немецкие части?
— Нет. Были танкисты, но два дня назад и они ушли.
— А противник? Вы видели кого-нибудь? — Старик колебался, и Шенк сказал: — Скажите, это очень важно.
— Сегодня утром я был на ферме сына, просто смотрел, все ли в порядке. Он в армии, а его жена здесь, со мной. Это на три мили дальше по дороге. Там на лугу стоят лагерем английские войска. Они используют помещения фермы, поэтому я ушел.
— Какие войска? Танкисты, пехота?
Старик покачал головой.
— Они поставили очень много больших палаток, постоянно снуют машины скорой помощи. На всех их машинах красные кресты.
— Хорошо. — Шенк почувствовал волнение. — Не буду вас больше беспокоить.
Он поспешил к машине и забрался в нее.
— Три мили вперед по дороге, Шмидт. Судя по всему, там развернут полевой госпиталь британской армии.
«Это должно сработать, — думал он. — Все должно быть хорошо. Нам повезло». Шмидт нажал на акселератор. Они проехали площадь и затряслись по брусчатке узкой улочки между средневековыми домами, словно смыкавшимися над ней, где транспорту не развернуться и не разминуться.
Они свернули за угол и оказались на крошечной площади и увидели несшуюся им навстречу английскую машину скорой помощи. Шмидт лихорадочно вывернул руль, машину занесло на свежевыпавшем снегу. Как в стоп-кадре Шенк увидел сержанта в кожаной куртке, молодого рядового в каске рядом с ним, потом, зацепив правое переднее колесо машины англичан, их машина накренились набок, навалилась на низкий парапет фонтана в центре площади и опрокинулась.
Шмидта выбросило из машины, но он стал сразу вставать. Шенк, еще остававшийся в машине, увидел, как молодой рядовой в стальной каске выскочил из санитарной машины со «Стеном» в руке. Он выстрелил в Шмидта, отбросив того за ограждение фонтана.
Шенку удалось выбраться и подняться на ноги.
— Нет! — крикнул он. — Нет!
Парень выстрелил снова, пули рикошетило от брусчатки. Шенк почувствовал сокрушительный удар в правое плечо и руку, его отбросило обратно к машине.
Шенк слышал голоса, очень возбужденные голоса. Сержант обхватил парня, отнял у него оружие. В следующий момент он наклонился над Шенком.
Шенк старательно шевелил губами, чувствуя, что теряет сознание. Ему удалось вытащить из кармана письмо, он поднял его вверх окровавленной рукой.
— Доставьте меня к вашему командиру, — сказал он хрипло по-английски. — Вопрос жизни и смерти. — И потерял сознание.
Роджер Маллголланд майор 173-его полевого госпиталя оперировал с восьми часов утра. Долгий день по любым стандартам, и целая череда раненых, каждый из которых был кандидатом для большой операции в наилучших больничных условиях. В его же распоряжении были только палатки и походное оборудование. Он делал все, что было в его силах. Так же работали и его подчиненные. Работали они в таком режиме уже неделями, и этого было недостаточно.
Он отвернулся от раненого молодого пулеметчика, которому был вынужден ампутировать ногу ниже колена, и увидел Шенка в шинели на следующем операционном столе.
— Черт, а это кто такой?
Главный сержант Грант, дородный мужик из Глазго, сказал:
— Какой-то джерри-офицер, ехал на штабной машине через Граз. Столкнулся с одной из санитарных машин. Там немного постреляли, сэр.
— Что с ним?
— Две пули в плече. Еще одна в предплечье. Он требовал, чтобы его доставили к командиру части. Размахивал в руке вот этим.
Он показал конверт в пятнах крови. Маллголланд сказал:
— Ладно, готовьте его. Одним больше…
Он открыл конверт, достал письмо и начал читать. Потом произнес:
— Боже всемогущий! Мало мне было забот.