Напряжение, ощущавшееся в самолете, рассеялось не сразу, поскольку, пока они летели над Берлином, русская артиллерия, казалось, вела за ними охоту. Во многих районах города разгорались пожары, и в темноте слышался треск электрических разрядов, когда снаряды один за другим поражали цели.

— Такое не забудешь, не так ли, майор? — сказал Штрассер, глядя вниз, наблюдая процесс полного уничтожения. — «Сумерки богов».

— Нам, для полного удовольствия только партитуры Вагнера и не достает, — сказал Риттер. — Нас, немцев, добросовестно тренировали ценить совершенство.

— О, могло быть хуже, — возразил Штрассер. — Мы могли оказаться там, внизу.

Что-то ударило в фюзеляж, самолет сильно тряхнуло.

— Зенитки! — крикнул Бергер. — Снижаюсь!

Он неожиданно и круто бросил самолет в штопор, который длился, казалось, вечность. Рев двигателя достиг предельной высоты, и, наконец, и только тогда, когда разрывы оказались, действительно, очень близко, Бергер потянул на себя колонку управления, и выровнял машину.

Гоффер едва успел отвернуться, как у него открылась сильная рвота. Штрассер сказал с едва заметным презрением в голосе:

— У вашего главного сержанта желудок этого не принимает.

— И что? — спросил Риттер. — Мне говорили, что гранд-адмирал Денитц страдает морской болезнью каждый раз, как выходит в море, но он величайший моряк Германии.

Постепенно пожары и вспыхивающие на земле точки взрывов растворились в ночи. Бергер прокричал, чтобы его услышали на фоне рева двигателя:

— Вот что я вам скажу: мы выбрались. Никогда не думал, что у нас получится. Ни секунды.

— Вы молодец, — похвалил Штрассер. — Прекрасный образец летного мастерства.

Риттер сказал, неожиданно почувствовав раздражение.

— Еще не выбрались из леса.

— Чепуха, — прокричал Бергер. — Дальше все пойдет как по маслу.

И он оказался прав, при тех общих условиях для них все складывалось наилучшим образом. Они летели сквозь ночь на высоте пятисот футов, в темноте, в проливной дождь. У Бергера с губ не сходила легкая улыбка, он явно был собой очень доволен.

Гоффер уснул. Штрассер, занявший место рядом с Бергером, делал записи в своем дневнике, пользуясь светом от панели управления. Риттер курил сигарету и, наблюдая за ним, задавался вопросом, что вершится в голове, за этим спокойным невыразительным лицом, но занятие казалось бессмысленным. Такая же напрасная трата времени, как поиск ответа на вопрос: какого черта он здесь оказался.

Как в шахматной партии. Делаешь ответный ход в зависимости от предыдущего хода. Совершенно открытая ситуация. Нет возможности узнать, чем кончится, пока не кончено. В сущности, какое это имеет значение? Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

Проснулся он мгновенно, как только рука коснулась его плеча. Штрассер сказал:

— Мы рядом с Плауэном. Бергер пытается разбудить посадочную полосу.

Риттер посмотрел на часы и с удивлением увидел, что уже три. Он обратился к Гофферу:

— Как ты себя чувствуешь?

— Лучше, майор, гораздо лучше. Травить больше нечем. Я всегда плохо переносил полеты, любые полеты. Помните тот транспортный самолет, на котором нас вывезли из Сталинграда?

Бергер говорил, используя микрофон на горле:

— Рыжая лисица, это Валгалла. Вы меня слышите? — Ответом был только треск статических помех. Он попытался снова, покрутив один из циферблатов. — Рыжая лисица, это Валгалла. — В следующее мгновенье пришел голос, перекрывший статический шум.

— Валгалла, это рыжая лисица. Слышу вас с интенсивностью пять.

— Я сажусь на дозаправку, в соответствии с договоренностью. Какая у вас ситуация?

— Сильный дождь, легкий наземный туман, видимость приблизительно 150 ярдов, мы поставим для вас посадочные огни.

— Все прелести домашнего уюта, — сказал Бергер. — Спасибо. — Прошла минута, и в темноте по правому борту вспыхнули две параллельные линии огней. — Я вижу вас теперь, — сообщил Бергер. — Иду на посадку. — Он развернулся по ветру и начал снижение.

Риттер спросил:

— Мы здесь задержимся?

— Ровно настолько, сколько нужно для заправки баков, — ответил Штрассер. — Нам еще далеко лететь.

Они снижались среди дождя и тумана навстречу огням, неожиданно взвизгнули шины при ударе о землю, когда Бергер усилил торможение, самолет замедлил свой бег, хвост опустился.

И тут у Бергера вырвался крик изумления, поскольку грузовики, которые появились из темноты с обеих сторон и неслись к ним, имели на бортах нарисованные красные звезды.

— Прочь отсюда! — крикнул Штрассер.

Бергер увеличил обороты двигателя. Солдаты в грузовиках сразу начали стрелять. Пулей разбило одно из боковых окон. Риттер взял «Шмайсер» и, выставив его в окно, послал длинную очередь. В это время они уже снова разбегались по взлетной полосе, грузовики старались держаться с ними вровень, но эту гонку они проиграли. Бергер взял на себя колонку управления, и самолет пошел на подъем, во тьму.

Они поднялись на три тысячи футов. Штрассер спросил:

— Что теперь?

В первый раз он утратил хладнокровие и выглядел, действительно, обеспокоенным. В силу непонятных причин, это показалось Риттеру утешительным до странности.

— В данный момент я с точностью знаю только то, что топлива у меня осталось на сорок минут, и это включает резервный бак, — сказал Бергер. И в этот кризисный момент он обратился к Риттеру. — Посмотрите по местной карте «Люфтваффе», она сверху. Что есть вблизи наших рубежей в пределах пятидесяти миль к югу отсюда.

Риттер разложил карту на коленях и включил свой фонарик.

— Есть место под названием Плодин, обведенное красным, примерно в сорока милях. В соответствии с кодами, это значит, что там резервная фидерная станция. Что это может быть?

— Часть системы поддержки для ночных истребителей. Место, где они могут сесть, если у них проблемы. Ангар и единственная полоса, как правило, трава. Возможно, до войны это был частный летный клуб. Я попробую их запросить.

— Вы запрашивали в прошлый раз, — напомнил Штрассер. — Вам ответили на прекрасном немецком, а что получилось?

— Хорошо. Что вы хотите, чтобы я сделал? — спросил резко Бергер. — Я не могу увидеть, во что мы садимся, пока не спущусь, потому что первые признаки рассвета появятся не раньше четырех. За двадцать минут до того, по моему разумению, у меня кончится топливо. Вы, возможно, читали, что в подобных ситуациях люди, обычно, прыгают. К сожалению, у нас только один парашют, да и на том я сижу.

— Ладно. Я вас понял, — сказал Штрассер. — Делайте, как считаете нужным.

Он сидел, играя желваками, крепко сжимая кулаки. «Он злится, — подумал Риттер. — Сильно злится, потому что впервые не он командует. Не он контролирует ситуацию. Не он задает игру, а игра правит им».

Бергер говорил открытым текстом:

— Это «Физлер Сторч АК-40» вызывает Плодин. У меня опасно мало топлива и я нуждаюсь в немедленной помощи. Отзовитесь, пожалуйста.

Отклик последовал немедленно. Голос сказал настойчиво:

— Советую попытаться в другом месте. Мы совершенно отрезаны русскими войсками с семи часов вечера.

— Боюсь, у меня нет выбора, — сказал ему Бергер. — Расчетное время моего прибытия ноль-три-сорок. Пять минут после этого, и, если я буду еще в воздухе, я пикирую.

Наступило молчание, только треск статических помех, затем пришел голос:

— Хорошо, мы сделаем, что сможем.

— Вот так, джентльмены, пробуем еще раз, — сказал Бергер и начал снижение.

Сбоку от полосы горели два самолета.

— Дороговато для посадочных огней, но я благодарен, тем не менее, — сказал Бергер.

Здесь была пара ангаров, маленькая башня управления и комплекс домиков в сотне ярдов от полосы, рядом с домиками стояло несколько грузовиков. Когда самолет приземлился, они не услышали ни звуков боя, ни стрельбы, только два горящих самолета сбоку от полосы, старый «Дорнье 17» и ночной истребитель «JU 88s».

Бергер подвел самолет к башне управления, с полдесятка человек наземной бригады обслуживания бежали к ним, двое из них несли блокираторы колес. Открылась дверь, и в освещенном проеме появился офицер.

Он был оберлейтенантом, форменный китель «Люфтваффе» расстегнут на шее. Лет двадцати трех-двадцати четырех, давно не брившийся и очень усталый.

Бергер протянул руку.

— Хайни Бергер. Вижу, не очень беспокоитесь по поводу затемнения?

— Какой смысл? — сказал оберлейтенант. — С этими-то двумя, что сияют как свечи на рождественской елке. Наш водопровод был разрушен первой же бомбардировкой, так что у нас нет возможности погасить огонь. Кстати, моя фамилия Френкель.

— Вы здесь командуете? — спросил Штрассер.

— Да. Командующий, капитан Хаген, погиб прошлой ночью. Русские танки окружили нас в одиннадцать часов и обстреляли постройки из пулеметов.

— И не было пехотной атаки? — поинтересовался Риттер.

Френкель принял во внимание мундир, Рыцарский крест с дубовыми листьями и мечами, и распрямил плечи.

— Нет, они держались в тени, штурмбаннфюрер. Окружали нас опять примерно час назад, тогда и подожгли самолеты.

Риттер пошел вперед к темным силуэтам. Везде попадались тела погибших, а в дальнем конце взлетно-посадочной полосы еще один «Юнкерс» уткнулся носом, задрав хвост, огромная рваная борозда в земле указывала место, где он приземлился на брюхо.

Он повернулся и пошел обратно к остальным.

— Сколько человек у вас осталось?

— Полдесятка, — ответил Френкель. — Летные бригады этих машин все ушли до того, как нас обстреляли. Потом здесь несколько человек из ваших людей. Прибыли вчера ночью до прихода русских. Они сейчас в тех домах. Это их грузовики там. Четыре штуки.

— Из моих людей? — удивился Риттер. — Догадываюсь, вы понимаете под этим СС. Из какого подразделения?

— Айнзатцгруппен, штурмбаннфюрер.

Риттер побледнел. Он схватил Френкеля за китель на груди.

— Не смейте ставить на одну доску этих мерзавцев и Ваффен-СС, вы меня слышите?

Айнзатцгруппен, группы устрашения или специализированные диверсионно-десантные группы, были созданы Гиммлером перед вторжением в Россию. На деле, это были команды ликвидаторов, которые набирались в германских тюрьмах и доукомплектовывались офицерами СД и Гестапо. Иногда туда отправляли в качестве наказания солдат Ваффен-СС, признанных виновными в криминальных преступлениях. Выражение: отбросы общества как нельзя лучше характеризует их состав.

Штрассер подошел к ним и оттащил Риттера.

— Спокойней, майор. Успокойтесь. Что они там сейчас делают?

— Пьют, — сказал Френкель. — У них есть несколько женщин.

— Женщин?

— Девочек, из лагеря. Мне показалось, они еврейки.

Установилось неприятное молчание. Бергер сказал, кивнув на горевшие самолеты:

— Почему они не улетели отсюда на этих самолетах, пока было можно?

— В первую очередь потому, что сели из-за недостатка топлива, а у нас его тоже не было. Кончилось еще полмесяца назад.

— Так, топлива нет, — выговорил Штрассер. — Но у вас непременно должно быть немного. «Сторчу» много не надо. Разве не так, Бергер?

— Хотя вам и нужно-то галлонов десять, но у меня их нет, — сказал Френкель.

Бергер посмотрел на «Юнкерс» в дальнем конце полосы, на тот, что совершил аварийную посадку.

— А как с тем? У него в баках что-нибудь осталось?

— Мы откачали у него из баков топливо две недели назад. — Френкель немного замялся. — Возможно, там осталось еще несколько галлонов, но, определенно недостаточно, чтобы вы смогли далеко улететь.

Неожиданно они услышали взрыв смеха и пение, донесшееся из домиков.

Риттер обратился к Бергеру:

— Если я не ошибаюсь, то рабочей лошадке, вроде «Физлер Сторч», чтобы летать, не обязательно нужно высокооктановое авиационное топливо?

— Нет. Он будет функционировать и на значительно хуже очищенном сырье. Конечно, это скажется на рабочих характеристиках.

Риттер кивнул на домики.

— Вон там четыре грузовика. Я полагаю, у них баки на сорок-пятьдесят галлонов. Это подойдет?

— Не вижу, почему нет, особенно если мы сможем что-то откачать из «Юнкерса» и смешать их.

Риттер обратился к Френкелю:

— Вы не возражаете?

Оберлейтенант кивнул.

— Я не возражаю, но у джентльменов из айнзатцгруппен могут быть другие планы.

Штрассер сказал:

— Мы выполняем специальную миссию, представляющую особую важность для Рейха. Мое предписание подписано самим фюрером.

— Сожалею, дорогой, но в Германии сегодня творятся странные вещи, — сказал Френкель. — В действительности, есть такие, кому это до лампочки. И я подозреваю, что те, о ком речь, относятся именно к этой категории.

— Тогда нам придется позаботиться об изменении их воззрений, — сказал Риттер. — Сколько их там?

— Тридцать или около того.

— Хорошо. Распорядитесь, чтобы двое ваших людей занялись откачиванием топлива из «Юнкерса». Остальных отправьте к грузовикам. Я займусь этими…, — Он замялся. — Этими джентльменами из «Айнзатцгруппен». — Он обернулся к Штрассеру. — Вы согласны?

Штрассер слегка улыбнулся.

— Дорогой мой Риттер, я ни за что не согласился бы это упустить.

Ни души не оказалось около грузовиков, не были выставлены часовые и на лестнице у двери в столовую. Риттер быстрым шагом шел по территории, Штрассер следовал на шаг позади.

— Я, должно быть, сошел с ума, — сказал Штрассер.

— О, не уверен. Как мы обычно говорим об просиживающих стулья ублюдках из штаба, человеку полезно время от времени оторвать задницу и прогуляться на фронт, чтобы посмотреть каково приходится настоящим солдатам. Небольшая разминка для поднятия духа, рейхсляйтер.

Он остановился у подножия лестницы, чтобы подтянуть перчатки. Штрассер сказал:

— Почему вы меня так называете, майор?

— Вы хотите сказать, что я ошибся?

— По моим сведениям, рейхсляйтер Мартин Борман в настоящее время находится в бункере фюрера в Берлине. Даже в наши дни, потребовалось бы чудо, чтобы один человек оказался одновременно в двух местах.

— Достаточно просто, если иметь двойника.

— Тогда возникает проблема, кого считать двойником, — сказал Штрассер. — Забавно, но существенно. Я думаю, вы с этим согласны.

— Правда ваша, — сказал Риттер. — Но только рассуждая чисто академически. — Он иронически улыбнулся. — Теперь можем идти внутрь?

Он открыл дверь и вошел в освещенное помещение. Сначала их появления просто не заметили, что и не удивительно, поскольку толпившиеся вокруг стола люди были пьяны. В дальнем углу комнаты находилось примерно с десяток девушек. Волосы взъерошены, одежда порвана, лица потемнели от грязи. Именно их лица вызывали интерес. Тусклые глаза, полные безнадежности, взгляд пойманного животного, ожидающего нож мясника.

В конце самого длинного стола сидел дородный хауптштурмфюрер. Это было воплощение человеческой жестокости с узким разрезом глаз и высокими славянскими скулами. Он удерживал у себя на коленях маленькую темноволосую девушку, крепко обхватив ее одной рукой за шею, другая его рука нашла себе занятие у нее под юбкой. Девушке едва ли было больше шестнадцати лет.

Первой Риттера увидела именно она, ее глаза расширились от удивления, и хауптштурмфюрер, почувствовав, как она замерла, проследил за ее взглядом.

Риттер стоял руки на бедрах, ноги слегка в стороны, словно холодный ветер ворвался в комнату, словно сама Смерть пришла к ним присоединиться. Хауптштурмфюрер сразу оценил великолепный черный мундир, награды, темные глаза под козырьком фуражки, серебряный блеск «мертвой головы».

— Полагаю, вы являетесь здесь командиром? — спокойно сказал Риттер.

Капитан столкнул с коленей девушку и встал. В комнате стало абсолютно тихо.

— Так точно, — ответил он. — Грушетский.

— Украинец, — сказал Риттер с явным презрением. — Я так думаю.

Грушетский покраснел от гнева.

— А вы, собственно, кто, черт побери?

— Для вас, старший по званию, — спокойно сказал Риттер. — Вам известно, что в окружающей темноте скрываются русские, у которых может возникнуть желание заняться вами более чем мимоходом, а вы не удосужились даже выставить часовых.

— Нет нужды, — возразил Грушетский. — Они не появятся до рассвета. Я знаю, как они действуют. Мы уедем отсюда задолго до них. А пока…, — Он обнял девушку и прижал ее к себе.

— Сожалею, — сказал Риттер. — Боюсь, вы никуда не сможете уехать. Нам нужен ваш бензин для нашего самолета.

— Что вам нужно? — выкрикнул Грушетский.

— Покажите ему ваше предписание, — обратился Риттер к Штрассеру. Он снова посмотрел на девушку, не обращая внимания на Грушетского. Потом прошел в другой конец помещения и посмотрел на остальных девушек.

Штрассер сказал:

— Я вам его прочту. От вождя и государственного канцлера. Совершенно секретно. Я уверен, что вы узнаете подпись в конце страницы. Адольф Гитлер.

— Да, но он в Берлине, а мы здесь, — возразил Грушетский. — И вы получите бензин из баков только через мой труп.

— Это нетрудно организовать, — сказал Риттер и щелкнул пальцами. Окно разлетелось, и в нем появился «Шмайсер», а за ним улыбающееся лицо Бергера. Дверь распахнулась, на пороге появился Гоффер, тоже со «Шмайсером» в руках.

— Видишь, — обратился Риттер к девушке, которую теперь отпустил Грушетский. — Еще можно надеяться на лучшее в этом худшем из всех возможных миров. Как тебя зовут?

— Бернштейн. Клара Бернштейн.

Он мгновенно распознал ее акцент.

— Француженка?

— Это в свидетельстве о рождении, а для ваших ублюдков, я еще одна грязная жидовка.

Возникло странное чувство, что они остались наедине.

— Что ты хочешь от меня? Чтобы я сказал, что сожалею? — спросил ее Риттер по-французски. — Это поможет?

— Ничуть.

— Тогда действуй, Клара Бернштейн. Уходи сейчас вместе со своими подругами. В темноте, за проволочным заграждением, установленным по периметру, находятся русские солдаты. Я предлагаю вам им сдаться. Поднимите руки вверх и кричите изо всех сил. Я думаю, они вас подберут.

— Слушайте, что происходит? — резко спросил Грушетский на своем убогом немецком.

Риттер повернулся к нему.

— Молчать, черт вас возьми. Стоять по стойке смирно, когда ко мне обращаетесь, понятно? Это относится ко всем вам.

И они послушались, даже те из них, что были пьяны до того, что едва держались на ногах, сделали попытку собраться. Девушка позвала с собой других девушек по-немецки. Они колебались. Она крикнула:

— Ладно, оставайтесь и умирайте здесь, если вам так хочется, а я ухожу отсюда. — Она выбежала, и остальные девушки бросились вслед за ней. Их голоса были хорошо слышны, пока они бежали по полю к проволочному заграждению.

Риттер прошелся между столами.

— Вы считаете себя солдатами Германского Рейха, естественное предположение, судя по вашему обмундированию, но вы ошибаетесь. Теперь позвольте мне вам объяснить, кто вы. Простыми словами, чтобы вам было понятно.

Грушетский зарычал от бешенства и выхватил свой «Люгер», но Штрассер, ожидавший чего-то подобного в течение последних нескольких минут, выстрелил дважды сквозь карман своего кожаного пальто, раздробив украинцу позвоночник и мгновенно его убив. Силой выстрела тело его бросило поперек одного из столов.

Несколько человек закричали и схватились за оружие, но Бергер и Гоффер одновременно выстрелили и уложили четверых из них.

Риттер сказал Гофферу:

— Так, соберите их оружие и держите их здесь, пока мы не будем готовы лететь.

Один из группы опасливо выступил вперед.

— Но, штурмбаннфюрер, без оружия мы не сможем себя защищать, и русские…

— Смогут вас взять, — закончил Риттер и вышел. Штрассер вышел за ним следом.

Им навстречу шел Френкель.

— Лучше, чем я ожидал. Нам удалось откачать пятнадцать галлонов авиационного бензина из «Юнкерса». Если смешать его с бензином из баков грузовиков, то мы сможем вам залить полный бак.

— Сколько пройдет времени прежде, чем мы сможем взлететь? — спросил Штрассер.

— Минут пять-десять.

Риттер предложил сигарету молодому лейтенанту «Люфтваффе».

— Сожалею, что мы не можем взять вас и ваших людей с собой. Мы оставляем вас в тяжелой ситуации.

— В тот момент, когда вы взлетите, я намерен выйти отсюда и сдаться, — сказал Френкель. — Я не вижу смысла в каких бы то ни было иных действиях. На данной стадии.

— Возможно, вы правы, — признал Риттер. — На вашем месте, я бы держал тех ублюдков в столовой под замком, пока не придут русские. Это может помочь.

К ним подбежал сержант и отдал честь.

— «Сторч» готов к вылету, герр лейтенант.

В темноте за периметром послышался шум, запускаемого двигателя. Риттер обернулся и крикнул:

— Бергер, Эрик! Двигаем отсюда. Похоже, русские собираются сюда войти.

Он побежал к ангару, Штрассер бежал за ним. Когда они забрались в кабину самолета, прибежали Бергер и Гоффер. Бергер не стал даже пристегиваться. Он захлопнул дверь и сразу запустил двигатель, и самолет начал разбегаться по полосе, и в считанные секунды развернулся по ветру.

Самолеты почти догорели, пламя погасло. На поле теперь стало почти абсолютно темно.

— Если верите в молитвы, теперь самое время, — прокричал Бергер и, увеличив обороты двигателя, начал разбег.

Они понеслись в темноту, Риттер откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, совершенно не испытывая страха, поглощенный единственно любопытством: как это будет. «Вот сейчас? — спрашивал он себя. — Неужели это последний момент после всех этих лет?» И потом самолет оторвался от земли, когда Бергер взял рукоятку на себя, и они начали подъем в темноту.

Риттер повернулся и увидел, что Штрассер изучает дырку, проделанную пулей в его пальто.

— Спасибо, но я едва ли мог ожидать дожить до дня, когда вы встанете на защиту прав евреев.

— Мне было совершенно безразлично, что будет с этими девчонками, — сказал Штрассер. — Вы же являетесь важным участником этой операции, которая без вас может сорваться. Это единственная причина, по которой я пристрелил там эту славянскую гориллу.

— Похоже, мне просто повезло.

— Умоляю, Риттер, оставьте. Это пустое.

— Пустое?

— Именно. Воображаю, что русские изнасилуют этих девчонок с энтузиазмом, по крайней мере, равным энтузиазму Грушетского и его сброда, или вы считаете, что возможен другой поворот?

Они летели сквозь тяжелую облачность, так что рассвет наступал очень постепенно с 4.30 утра. Сначала это были только признаки света, не более того. Штрассер и Гоффер спали, а Бергер был бодр и весел, как всегда. Он тихонько насвистывал сквозь зубы.

— Вижу, вы это любите, — заметил Риттер. — Я имею в виду полеты.

— Больше, чем любую женщину. — Бергер ухмыльнулся. — Это о многом говорит. Я долго беспокоился, что буду делать, когда это кончится, я говорю о войне. Больше не будет полетов. Это не для побежденных.

— А теперь перестали беспокоиться.

Это было скорее утверждение, а не вопрос, и оно застало Бергера врасплох.

— Если подумать, полно мест, куда можно уехать, где всегда найдется работа для хорошего пилота. Например, Южная Америка. Рейхс… — Он запнулся и поспешно поправился. — Герр Штрассер уже организовал канал, который позволит некоторым из нас жить, чтобы однажды начать борьбу.

— Завидная перспектива, — сказал Риттер. — Поздравляю вас.

Когда Риттер отклонился назад, он понял, что Штрассер уже не спит и наблюдает сквозь полуоткрытые глаза. Он наклонился вперед и положил руку Бергеру на плечо.

— Он любит поговорить, этот мой молодой друг. Разговорчивый по натуре. Хорошо, что он такой превосходный пилот.

Штрассер добродушно улыбался, но рука его так вцепилась в плечо Бергера, что тот поморщился от боли.

— Я наберу высоту, — крикнул он. — Попробую подняться над всем этим дерьмом. Посмотрим, что есть что. Мы должны уже быть рядом.

Он взял рукоятку на себя и начал подъем, но густая облачность не подавала признаков разрежения. Он опять вывел машину в горизонтальный полет.

— Нехорошо. Придется попробовать другой способ. Иначе ничего не придумать. Держитесь, и мы взглянем, что там внизу.

Он отвел рукоятку вперед, и самолет нырнул вниз. Облачность стала более темной и угрожающей, клубилась вокруг них, град застучал по фюзеляжу, и Бергеру приходилось прилагать все свои силы, чтобы удерживать рулевую колонку. Они были на высоте четырех тысяч футов и продолжали снижаться. Бергер решительно продолжал спускаться. Гоффер непроизвольно вскрикивал от страха. И вот на высоте трех тысяч футов они вышли из облачности, и оказалось, что уже светло. Бергер выровнял машину, пролетая над широкой долиной, сосны на фоне снега выглядели особенно зелеными, пики Баварских Альп обступили их с обеих сторон.

— Не иначе у нас на борту есть праведник, — пошутил Бергер. — Теперь посмотрите на местную карту «Люфтваффе», майор. Найдите на ней Арнгайм.

Это оказалась просто заправочная станция, которая никогда не была чем-то большим. Единственная полоса, два ангара. Башня управления отсутствовала. Было всего два бетонных одноэтажных домика, крытых жестью.

Тихо падал снег. Ветра, практически, не было. «Физлер Сторч» заходил на посадку с севера. Он казался серым призраком, шум его двигателя напоминал слабое урчание. Когда колеса коснулись земли, из-под них взметнулись вверх два белых облака.

Штрассер приказал:

— Прямо к ангару, я не хочу, чтобы он оставался на виду.

— Слушаюсь, — ответил Бергер.

Когда они подкатились к ангару, Штрассер, Риттер и Гоффер выбрались из самолета и все вместе открыли ворота. Бергер завел самолет внутрь и заглушил двигатель. Он громко рассмеялся и спрыгнул вниз.

— Надо же, нам это удалось. От «Виктори Колон» до Арнгайма за пять с половиной часов. — Он помог Риттеру закрыть ворота. — Чувствуете, как пахнет этот горный воздух?

Гоффер прошел через дверь в смежный ангар и скоро вернулся обратно.

— Там штабной автомобиль, майор, — сказал он Риттеру. — В нем, на заднем сиденье, корзинка.

— Прекрасно, — сказал Штрассер. — Я ожидал этого.

Он пошел вперед, остальные последовали за ним. Корзинка была того типа, что используется для пикников. Там же обнаружился небольшой кожаный чемодан. Штрассер поставил его на капот машины и открыл. Внутри оказался радиопередатчик с приемником. Риттеру никогда не доводилось видеть аппарата этого типа.

— Превосходно, — обрадовался Штрассер. — В настоящее время это модель лучшая в мире. Попала к нам благодаря любезности агента «Британской администрации секретных операций». — Он взглянул на часы. — Пять тридцать, я прав?

— Похоже на то, — ответил Риттер.

— Хорошо. — Штрассер интенсивно растер руки. — Какой холодный воздух здесь в горах. Нам нужно что-нибудь поесть, выпить горячего, а потом…

— Поесть? — удивился Бергер.

— Ну, конечно. А что же, по-вашему, в корзинке?

Бергер расстегнул ремешки и открыл крышку корзинки. Внутри оказались три буханки черного хлеба, колбаса, масло, вареные яйца, два термоса и бутылка шнапса. Бергер отвинтил крышку термоса и глубоко вдохнул запах, шедший изнутри, на лице у него появилось выражение блаженства.

— Кофе, горячий кофе. — Он плеснул немного в чашку, попробовал и сообщил: — Натуральный. Вот так чудо.

— Чувствуете, как я о вас забочусь? — сказал Штрассер.

— Да, вы, определенно, владеете даром организатора, — согласился Риттер.

— Мне это говорили и раньше. — Штрассер взглянул на часы.

— А потом? — спросил Риттер. — После того, как мы поедим? Вы начали говорить?

Штрассер улыбнулся.

— Я ожидаю, что в семь прибудет другой самолет. Очень надежный человек, так что он прибудет вовремя.

Риттер открыл калитку в воротах и вышел из ангара. Он поднял голову, подставляя лицо снегу.

— Какой воздух. В нем разлита чистота.

Гоффер принес Риттеру чашку кофе и кусок хлеба.

— Я не понимаю, майор. Этот самолет, который он ждет, кто в нем? Почему он нам не сказал?

— Вполне возможно, Эрик, что и сам фюрер. — Риттер улыбнулся. — После всего случившегося в эти пару дней, меня ничто не удивит.

Было ровно без пяти семь, когда Хайни Бергер, который курил, прислонившись к капоту машины, насторожился.

— Я слышу, подлетает самолет.

Риттер вышел через калитку наружу. Снег продолжал сыпаться. Хлопья падали ему на лицо, когда он смотрел вверх. Звук был еще отдаленным, но достаточно явным. Риттер вернулся в ангар.

— Он прав.

Штрассер открыл чемодан, взял в руку микрофон. Он покрутил ручки настройки и, к немалому удивлению остальных, сказал по-английски:

— Обмен Валгалла. Обмен Валгалла. Открытый текст. Вы меня слышите?

— Обмен Валгалла. Я Один. Можно садиться?

— Все спокойно. Конец связи.

Он спрятал микрофон и закрыл чемодан. Риттер сказал:

— Будет нам позволено узнать, что происходит?

— Потом, — сказал Штрассер нетерпеливо. — Сейчас давайте откроем ворота. Я хочу, чтобы он убрался под крышу сразу после приземления.

Риттер пожал плечами и кивнул Гофферу. И с помощью Бергера они открыли ворота. Звук самолета, неясно какого, стал теперь близким, и они все вышли из ангара и ждали.

И потом, вдруг, он появился из сероватой мути на северном конце посадочной полосы, двухмоторный, в камуфляжной раскраске, прекрасно знакомый, по меньшей мере, одному из них, Бергеру, который воскликнул:

— Боже праведный, это же американская «Дакота»!

— Похоже, — согласился Штрассер.

— Для вас невозможного не существует, — сказал Риттер.

— Дорогой мой Риттер, если бы мне было нужно, я мог бы получить «Летающую крепость» или «Ланкастер» Королевских ВВС.

«Дакота» приземлилась и покатилась вперед в клубах поднятого ею снега, и начала разворачиваться к ним в ответ на взмах руки Штрассера. Когда она подкатилась ближе, они увидели в кабине пилота, в зелено-коричневой камуфляжной форме с нашивками американских ВВС.

Самолет вкатился в ангар. На какой-то момент рокот двигателя стал непереносимо громким, и неожиданно оборвался.

— Хорошо. Закройте ворота, — приказал Штрассер.

Когда они выполнили приказание и обернулись, дверь кабины была поднята, и появился пилот. Лет тридцати, с темным мрачным лицом. На нем была пилотка с эмблемой СС, «мертвой головой», и летная куртка. Он снял куртку, и наблюдавшие за ним были потрясены.

Под ней оказалась прекрасно сшитая серая полевая форма. На левом рукаве под орлом красовались «звезды и полосы», а на манжете, на правом запястье готическим шрифтом вышито: Легион Джорджа Вашингтона. Награды включали Железный крест второго и первого класса. Он носил орденскую ленту «За зимнюю кампанию». Когда он заговорил по-немецки, это был правильный язык, но с совершенно явным американским акцентом.

— Итак, вам удалось, — сказал он Штрассеру. — Поразительно, но мне пора было привыкнуть вам верить.

— Рад вас видеть. — Штрассер обменялся с ним рукопожатием. — Джентльмены, позвольте представить хауптштурмфюрера Эрла Джексона. Это Хайни Бергер, кто вывез нас из Берлина на «Сторче».

— Капитан. — Бергер пожал ему руку. — Признаюсь, я просто глазам своим не поверил, когда увидел вас в небе.

— И штурмбаннфюрер Карл Риттер.

Джексон протянул ему руку, но Риттер сделал вид, что не заметил, и повернулся к Штрассеру.

— Теперь, мы поговорим, я так считаю.

— Дорогой мой Риттер… — начал Штрассер.

— Сейчас! — отрезал Риттер и направился к двери в смежный ангар.

— Ладно! В чем дело? — потребовал ответа Штрассер.

— Этот американец Джексон, кто он? Я хочу знать.

— Бросьте, Риттер. «Ваффен-СС» набирает рекрутов почти всех национальностей, когда это удается, вам это известно. Всех, будь то французы или турки. Есть даже британский контингент: «Бритишез Фрайкорпс». Должен признать, что в «Легионе Джорджа Вашингтона» американцев всего горстка. Бывшие военнопленные, не устоявшие перед перспективой иметь неограниченный доступ к спиртному и женщинам. Джексон — совсем другое дело, поверьте мне. Он летал на стороне финнов во время их первой войны с русскими, и остался служить в их ВВС. Оказался снова в деле, когда они присоединились к нам в этой войне с русскими. Когда в прошлом году финны запросили мира, он перевелся к нам.

— Как ни крути, а предатель всегда останется предателем.

— Такое мнение существует, но оно не всегда объективно, друг мой. Все, что я вижу, это прекрасный пилот, смелый и изобретательный человек с совершенно особенной биографией, которая делает его незаменимым для моего дела. Могу еще добавить, поскольку наиболее вероятно, что попадись он в руки своим соплеменникам, его повесят, ему ничего не остается, как служить мне. Это для него единственный шанс выжить. Вам есть что сказать?

— Я полагаю, что вас понял, — сказал Риттер.

Штрассер открыл дверь и возвратился в первый ангар. Он никак не комментировал то, что произошло, а просто взял карту и развернул ее на капоте машины. Все столпились вокруг него.

— Вот Арнгайм. Арлберг в восьми-девяти милях южнее. В десяти милях к западу есть ферма, расположенная на опушке леса. Там засели финны.

— Мы пойдем все? — спросил Риттер.

— Нет, хауптштурмфюрер Бергер останется у самолетов.

— А я? — удивился Джексон.

— Нет, вы можете потребоваться для другого дела. Вы пойдете с нами. — Американец явно был недоволен, но, очевидно, ничего не мог поделать. Штрассер добавил: — С этого момента начинается то, что может быть названо военной операцией, и командование ею полностью передается в руки щтурмбаннфюрера Риттера.

— Вы имеете в виду, что у меня полностью развязаны руки?

— Ну, небольшой совет время от времени еще никому не вредил, разве не так? — улыбнулся Штрассер. — Но какой смысл обсуждать проблему, пока ее нет, майор. Разберемся сначала с этими финскими варварами.