— Комманданте не заставит вас долго ждать, сеньор. Не угодно ли присесть? Может быть, сигарету?

Сержант был изысканно вежлив и так старался угодить, что я принял от него сигарету.

Итак, я снова очутился у офиса комманданте в Манаусе, и на какое-то краткое мгновение мне показалось, что все прошедшее мне почудилось и на самом деле ничего не произошло.

В тишине прожужжала муха, потом послышались голоса. Дверь открылась, и комманданте галантно проводил сестру Марию Терезу к выходу. В привычной для нее монашеской одежде из белого материала, какой носят в тропиках, полученной, как я догадывался, от сестер какого-то другого ордена, она выглядела совсем буднично.

Ее улыбка слегка угасла при виде меня. Комманданте формально пожал ее руку:

— Полностью в вашем распоряжении, как всегда, сестра.

Она что-то пробормотала в ответ и удалилась. Он повернулся ко мне, излучая радушие, и протянул руку:

— Мой дорогой сеньор Мэллори, я так сожалею, что заставил вас ждать.

— Все в порядке, — ответил я. — Мой пароход отходит не через час.

Он пригласил меня сесть, предложил сигару, от которой я отказался, и наконец сам уселся за письменный стол.

— Вот у меня ваш паспорт и разрешение на проезд. Все в порядке. У меня еще есть два письма, боюсь, что они уже давно получены. — Он передвинул мне небольшую стопку бумаг. — Я и не подозревал, что у вас офицерское звание в Королевских военно-воздушных силах.

— Только в резерве, — ответил я. — Это большая разница.

— Была когда-то, мой друг, если верить газетам.

Я положил паспорт и разрешение на проезд в нагрудный карман и просмотрел письма. Оба пришли на мой старый адрес в Лиме. Одно — от отца с матерью, я узнал его по почерку. Другое — от командующего военно-воздушными силами, он обращался ко мне — пилот-офицер Н. Дж. Мэллори. Они могут подождать, оба письма.

Комманданте посмотрел на меня:

— Ну вот вы наконец едете домой, в Англию, и сеньор Штерн с вами. Я так понимаю, что он получил визу?

— Конечно.

Наступила короткая пауза. Он оказался в некотором затруднении, не зная, что сказать еще, и сделал самую простую вещь — вскочил на ноги, обошел стол и щелкнул каблуками:

— Ну, не смею вас больше задерживать.

Мы подошли к двери, он открыл ее и протянул мне руку. Когда я взял ее, улыбка исчезла с его лица. Я почувствовал, что ему необходимо сделать какие-то комментарии к тому, что произошло. И он сказал:

— Несмотря ни на что, я горжусь тем, что был его другом. Какой храбрый человек! Мы должны помнить его благородную смерть, а не то, что случилось с ним до этого.

Я промолчал. Да и стоило ли что-то еще говорить? Я просто пожал руку, и его дверь закрылась за мной в последний раз.

* * *

Когда я шел через украшенный колоннами холл, меня окликнули по имени. Я обернулся и увидел спешащую ко мне сестру Марию Терезу.

— О, мистер Мэллори, а я ждала вас. Хотела воспользоваться случаем и попрощаться с вами.

Она выглядела совсем как прежде. Выглаженное белое одеяние, румянец на щеках и спокойное выражение умиротворения на лице, совсем как тогда, когда я впервые увидел ее.

— Очень любезно с вашей стороны.

— В некотором роде я чувствовала, что мы никогда по-настоящему не понимали друг друга, и сожалею об этом.

— Так и есть. Во всех отношениях. Я понимаю, вы собираетесь остаться здесь?

— Совершенно верно. Скоро и другие прибудут из Америки, чтобы присоединиться ко мне.

— И снова поехать туда же, вверх по реке?

— Именно так.

— А почему бы вам не оставить их в покое? — спросил я. — Почему никто не хочет оставить их в покое? Они не нуждаются в нас — ни в одном из нас — и в том, что мы можем им предложить.

— Не думаю, что вы все хорошо сознаете.

До меня вдруг дошло, что просто теряю с ней время.

— Тогда я рад, что не сознаю, сестра.

И в самый последний момент нашей встречи мне вдруг показалось, что я на самом деле понял ее. У нее было что-то совсем другое во взгляде, что-то неопределимое, а может быть, просто я принимал желаемое за действительное. Она повернулась и ушла.

Я смотрел, как она спускается по ступеням лестницы к очереди извозчиков, которые дремали под жгучим солнцем. Вроде бы ничего не изменилось, и в то же время все стало другим.

Больше я ее никогда не видел.

* * *

Я стоял у кормовых поручней парохода. Прошло уже полчаса, как мы отошли от Манауса. И тут я вспомнил про письма. Как раз когда читал письмо от командующего военно-воздушными силами, меня отыскал Менни:

— Что-нибудь интересное?

— Меня переводят на действительную службу. Должен был явиться уже два месяца назад. Письмо ходит за мной еще с тех пор, когда я работал в Перу.

— Да? — Он печально покачал головой. — Новости из Европы, кажется, становятся с каждым днем все хуже и хуже.

— Одно только ясно, — ответил я. — Они стараются собрать пилотов домой. Всех, кого могут.

— Мне тоже так кажется. А что там в Белеме? Обратитесь ли вы к своему консулу за разрешением проехать домой?

Я покачал головой, потом вынул маленький матерчатый мешочек, который дал мне Авила в церкви миссии Санта-Елена, и подал ему. Он открыл его и высыпал на ладонь дюжину необработанных довольно крупных алмазов.

— Прощальный подарок Авилы. Я знаю, что это незаконно, но за них в Белеме можно получить без хлопот две или даже три тысячи фунтов. Половина — ваша, и мы едем домой с комфортом.

Он положил алмазы обратно в мешочек.

— Как странно. Жить так, как жил он, и умереть таким отважным человеком!

Я подумал, что он будет продолжать и затронет то, что осталось недосказанным между нами, но все получилось иначе.

— Мне надо написать письмо. Увидимся позже. — Он потрепал меня по руке и ушел прочь.

* * *

Я не слышал, как она подошла, но почувствовал ее присутствие за своей спиной.

— Я только что говорила с капитаном. Он сообщил, что на следующий день после нашего прихода из Белема отходит судно в Нью-Йорк.

— Хорошо, — кивнул я. — Вы еще успеете слетать в Калифорнию и сделать пробу на студии компании MGM.

Горизонт, залитый пурпурным и золотым, казался охваченным пламенем.

— Я только что видела Менни, — продолжила она. — Он сказал, что вы получили письмо о зачислении в Королевские военно-воздушные силы.

— Совершенно верно.

— И вы довольны?

Я пожал плечами:

— Если будет война, а видно, к тому идет, то мне надо быть там.

— Могу я писать вам? У вас есть адрес?

— Если хотите. Я буду некоторое время в городке, который называется Биггин-Хиллз. Истребительная эскадрилья. А моя мать всегда перешлет письмо, если надо.

— Отлично.

Она стояла в ожидании, что я сделаю какой-то ход, но я медлил. Наконец она нерешительно произнесла:

— Если спуститесь вниз, то, надеюсь, знаете мою каюту.

Я покачал головой:

— Не думаю, что в этом есть смысл.

Он будет всегда незримо стоять между нами. Мы оба понимали это. Она заторопилась уходить, но потом задержалась и повернулась ко мне:

— Да, я немного любила его и не стыжусь. Несмотря на все, он для меня — самый бесстрашный человек из всех, кого я знала, герой, и таким навсегда запомню его.

Ее слова прозвучали прямо как реплика из плохой пьесы. Ей-богу! Он заслуживал гораздо большего.

— Он не герой, Джоанна. Он подонок, с самого начала, но только храбрый подонок и, возможно, самый лучший пилот из тех, кого я встречал. И давайте покончим с этим.

Она ушла, ожесточенная и сердитая, но мне не было уже до нее никакого дела. Хэннах оправдал бы мое поведение, вот что, пожалуй, для меня самое важное.

Я снова повернулся к поручням, солнце склонилось к закату за деревьями, и спустилась ночь.