Меллори греб что было силы. Весла ритмично поднимались и опускались, но усталость брала свое. К тому же он стер руки до кровавых волдырей. Вот уже час, как затонула «Флер де Лис», а он лишь незначительно продвинулся вперед.

Туман длинными бесформенными клочьями стелился над водой. Меллори прислушался: издалека доносился крик. Он обернулся и увидел далеко позади, на гребне волны, желтое пятно резиновой шлюпки с «Л'Алуэтт», потом опустил весла, отдыхая.

Иль де Рок все так же возвышался в полумиле впереди. Прилив тащил шлюпку параллельно береговой черте и должен был рано или поздно вынести ее в открытое море. Даже если шлюпку вынесет к судоходной трассе, идущей от Ашант через пролив, все равно будет уже темно. Меллори не питал никаких иллюзий относительно возможности выжить ночью в проливе на таком утлом суденышке.

В бутылке оставалось еще граммов триста коньяка. Он медленно допил его.

Пошел мелкий дождь. Он взялся за весла и снова принялся грести. Свежий ветер рассеял последние клочья тумана. Угрюмая громада острова возвышалась над водой. Он старался не думать ни о чем, напрягая волю и мышцы в едином страстном желании – сделать невозможное.

Минут через двадцать Меллори с удивлением обнаружил, что находится гораздо ближе к берегу. Волны плескались о борт. Он развернул шлюпку, обходя торчащий из воды утес, и снова направил ее к острову. Шлюпку подхватило какое-то прибрежное течение, это было очевидно.

Ближе к прибрежному рифу волнение усилилось, волны стали захлестывать корму. Меллори налег на весла, силясь обойти риф, но это было выше его сил.

Он опустил весла на дно шлюпки и встал на четвереньки, вцепившись руками в борта. Скалы были уже совсем рядом, все в белой пене прибоя и облаке соленых брызг. Сзади поднимался новый вал, он рос, набирал скорость, потом оттащил шлюпку немного назад и, подняв на гребне, с силой швырнул на скалы. Она опустилась в расселину между скал, раздался громкий треск ломающегося дерева.

Дождавшись, когда схлынет вода, Меллори вскочил и рванулся вперед, через последнюю гряду утесов. Несколькими секундами позже он уже был в безопасности, стоя на узкой полоске песка у подножия скал. Потом опустился на песок, обхватил голову руками и отключился.

В горле стоял тошнотворный привкус морской воды. Отплевываясь, Меллори встал и внимательно осмотрел скальную стену, вздымающуюся позади. Стена, высотой футов семьдесят – восемьдесят, уходила вверх не отвесно, а под небольшим углом. Огромные трещины и разломы пересекали ее вдоль и поперек. Потому он довольно быстро взобрался на вершину и посмотрел на море. Туман совершенно рассеялся. Быстро опускались сумерки, и над горизонтом уже взошла луна.

Меллори побежал по мокрой траве, огибая склон, и через десять минут взобрался на вершину холма у дальнего берега бухты, на противоположной от дома Гранта стороне.

Внизу не было ни души. Он хорошо видел моторку Гийона, пикап, уткнувшийся капотом в огромный валун, и тормозной след, который тянулся по поросшему густой травой склону.

Меллори побежал вниз, к отелю. Поднявшись на крыльцо, он несколько раз окликнул хозяев, но никто не отозвался. Он открыл дверь, приготовившись к самому неожиданному.

У самой стойки бара на циновке в луже засохшей крови лежали тела Джагбира и Жюльетт Венсан.

Стояла полная тишина. В ушах не смолкал шум моря. Чувство нереальности всего происходящего овладело Меллори. Пять минут он потратил на то, чтобы спуститься в гавань и убедиться, что пришвартованная у причала лодка Гийона безнадежно испорчена.

Когда он наконец вышел к дому Гранта, было уже совсем темно.

Хриплым, надтреснутым голосом он окликнул:

– Энн?

Дом безмолвствовал...

Меллори, спотыкаясь, побрел в гостиную, оттуда – в кабинет, нашел бутылку бренди и налил себе немного. Давным-давно, может быть, тысячу лет назад, она сидела здесь, у камина, и мягкий свет лампы золотил ее волосы.

Он плотно закрыл глаза, отгоняя страх и растущее отчаяние. От сердца немного отлегло. Он поставил стакан и вышел.

Луна ярко сияла на небе, усыпанном звездами. В лунном свете очертания замка на острове Сен-Пьер вызывали в памяти волшебные сказки детства. Отлив уже начался. Вода пенилась среди утесов, отчетливо выступающих в лунном свете. С каждой минутой море отступало, на один короткий час соединяя оба острова скалистым гребнем. Один только час, а потом волны хлынут обратно в рокоте прилива, но думать об этом не стоило.

Он так торопился, что забыл снять спасательный жилет, и теперь машинально потрогал его рукой. Тропинка вела через овраг вниз, к узкой полоске песчаного пляжа.

Марсель отодвинул тяжелый засов, и де Бомон вошел в камеру – тесную каморку без окон, ярко освещенную свисающей с потолка лампой без абажура. Гийон и Хэмиш Грант сидели в углу на старых ящиках, о чем-то вполголоса переговариваясь. Оба встали. Старик тяжело опирался на трость. Гийон был бледен, ссадина на лбу воспалилась и горела.

– Похоже, вас можно поздравить, капитан Гийон, – спокойно сказал де Бомон.

Гийон покачал головой:

– Не стоит. Вы были обречены с самого начала. Жаль, что не осознали этого раньше, еще до гибели стольких людей.

– На вашем месте я бы не высказывался столь категорично. Игра еще не окончена.

– Она окончится с прибытием полковника Меллори.

– А что, если этого не произойдет? Насколько мне известно, «Флер де Лис», когда ее видели в последний раз, уже начинала тонуть.

– А Гранвиль и его жена? Они уже наверняка связались с властями. Земля горит у вас под ногами, де Бомон. Вы с самого начала заблуждались. Нам не нужны ни вы с вашими советами по поводу того, как надлежит править Францией, ни ваши рубаки.

Марсель шагнул вперед, но де Бомон остановил его:

– Подожди, дай ему выговориться.

– Величие страны в душах ее граждан, а не в размерах ее колоний. А Франция – это прежде всего народ. Так или иначе, французский народ по горло сыт теми страданиями и кровью, которые выпали на его долю, начиная с тридцать девятого года. Народ, но не вы, полковник. Вы не можете остановиться, даже если бы желали.

– Все, что я делал, я делал во имя величия Франции, – сказал де Бомон.

– Скажите лучше – к вящей славе Филиппа де Бомона. Вы сами-то чувствуете разницу?

Де Бомон выглядел совершенно подавленным, и впервые за все время Гийон почувствовал, что перед ним старый человек.

Дверь закрылась, засовы лязгнули.

– Целая речь, – сказал Грант после долгого молчания.

– Абсолютно бесполезная, – устало проговорил Гийон, садясь. Он обхватил голову руками.

– Тем не менее послушать стоило, – сказал старик и похлопал его по плечу.

Де Бомон стоял у огромного окна в башне и смотрел на море. У горизонта еще горело яркое закатное пламя, сумрачная громада острова Иль де Рок темнела вдалеке.

Зрелище было великолепное. Он открыл створку окна и глубоко вдохнул морской воздух.

Вся жизнь, он знал, представляла собой бесконечную цепь начинаний и завершений, Дьенбьенфу. Он стоял тогда на бруствере окопа под проливным дождем. Триколор медленно полз вниз по флагштоку, и низкорослые желтолицые крестьяне с рисовых полей толпой хлынули вперед, чтобы схватить его и тех немногих, кому удалось спастись.

Потом был Алжир. Годы кровавой бойни. Смерть подстерегала в горах и на городских улочках. Он верил, что цель оправдывает средства, но если цель оказалась недостижимой, что тогда? Как быть, если судьба отвернулась, оставив люден с руками по локоть в крови, пролитой безо всякой видимой цели, без надежды когда-нибудь ее отмыть?

Безотчетная тоска овладела им. Все сгорело внутри, и вместо сердца была лишь горсть холодной золы.

Де Бомон смотрел вдаль и чувствовал, что жизнь прожита зря, что уже подведен последний итог, и все, к чему он так стремился, оказалось химерой. Что все сказанное Раулем Гийоном – правда.

Он подошел к камину, пристально посмотрел на старый боевой штандарт и кивнул, как будто принял одному ему известное решение. Потом поднял трубку телефона, нажал на кнопку:

– Вызовите ко мне Жако.

Он подошел к узкой двери, открыл ее и остановился на пороге маленькой спальни. Энн Грант сидела на стуле у огня, Фиона лежала на кровати.

Обе женщины встали. Де Бомон церемонно поклонился и отошел в сторону:

– Пожалуйста, прошу вас.

Они растерянно переглянулись и вышли из комнаты.

– Что вы сделали с моим отцом? – спросила Фиона.

– Не беспокойтесь, с ним ничего не случится, даю вам слово.

– А Рауль Гийон?

Де Бомон улыбнулся:

– Вы многого не знаете. Капитан Гийон в настоящее время находится вместе с генералом Грантом. Если не считать ссадины на лице, с ним все в порядке.

– Вы ничего не сказали о полковнике Меллори, – осторожно заметила Энн.

– Мне достоверно известно только то, что в настоящее время никто не знает, где он находится.

Раздался стук в дверь, и вошел Жако.

– Направляйтесь на «Фоксхантер» и подготовьте его к выходу в море.

– Я так и предполагал. Мы уходим?

– Это было бы разумнее всего. Даже если Меллори ничего не успел сделать, Гранвиль сейчас уже определенно связался с французскими властями. Видимо, затем они введут в курс дела британскую разведку, и я вряд ли ошибусь, если предположу, что очень скоро k нам пожалует что-нибудь вроде официальной делегации.

– Куда мы пойдем? В Португалию?

– Вы – возможно, но не я, Жако. – Филипп де Бомон вынул из портсигара сигару. – Через полчаса мы выйдем в море и пойдем к Джерси. Вы высадите меня в Сент-Хельере и после этого будете совершенно свободны. Вы и все остальные.

Глаза Жако сузились:

– Джерси? Зачем вам понадобилось идти туда?

– Потому что там аэропорт, дорогой мой Жако, а я намерен вылететь в Париж, завтра, утренним рейсом.

– Да вы с ума сошли! Вы же и десяти шагов не пройдете по Елисейским полям, как вас узнают!

– Это не беда, – спокойно возразил де Бомон. – Я собираюсь сам объявиться властям.

От железного спокойствия Жако не осталось и следа:

– Вы сдаетесь? Вас казнят.

– Предоставим решать это суду. Я был неправ, Жако. Все мы ошибались. Я добивался того, что считал благом для Франции. Теперь я думаю, что принимал за благо Франции собственные амбиции. Дальнейшее насилие и кровопролитие ни к чему не приведут. В этом я убедился на примере последних нескольких дней.

– А что будем делать с женщинами и стариком?

– Освободим, перед тем как уйти. Высадим по дороге.

– А Гийон?

– Тоже освободим.

Жако зарычал от ярости:

– Прежде всего я разделаюсь с ним, чего бы мне это ни стоило! Боже мой, ведь я мог совершенно спокойно утопить его!

– Сержант-майор Жако! – металлическим голосом сказал де Бомон. – Я отдал вам вполне определенное приказание. Потрудитесь его выполнить. Вы меня поняли?

На мгновение глаза Жако загорелись, но он сдержал себя и неожиданно спокойным голосом произнес:

– Прошу прощения, господин полковник.

– Прощаю вас. Освободите генерала Гранта и капитана Гийона и приведите их сюда. Через полчаса мы выходим.

Жако открыл дверь и вышел. Де Бомон глубоко вздохнул и тихо пробормотал:

– Двадцать три года войн и крови. Слишком много для кого угодно.

Энн обернулась к нему. В ее лице не было ни кровинки:

– Бог свидетель, полковник, мне жаль вас.

Он склонился и поцеловал ее руку, затем открыл дверь в спальню и сказал:

– Быть может, вам будет удобнее подождать здесь?

Они прошли в комнату. Де Бомон закрыл дверь, посмотрел вверх, на старый штандарт, потом сел за стол и взял ручку.

Марсель сидел за столом в своей комнатушке и листал старый журнал. Перед ним стояла початая бутылка коньяка. Нужно было сразу же уходить отсюда, как только вернулся Жако и рассказал о гибели «Л'Алуэтт». О чем думает до Бомон?

Он уже собрался выпить, но в этот момент дверь распахнулась, и в комнату ворвался Жако с бледным, осунувшимся лицом и тем мутным взглядом, которого так боялся Марсель.

– Что стряслось?

Жако схватил стакан, доверху наполнил его и залпом выпил.

– Хочет, чтобы мы отвезли его на Джерси. Собрался лететь в Париж сдаваться властям.

– Он сошел с ума... – Лицо Марселя из красного стало вдруг желто-зеленым. – И ты позволишь ему?

– Как же, позволю... Если они возьмут его, то возьмут и всех остальных. Это только вопрос времени.

– А что с заключенными?

– Он хочет отпустить их.

Марсель подскочил как ошпаренный:

– Нужно сматываться. Похоже, мы можем здорово влипнуть!

– Смотаемся, не волнуйся. Но только сами, ты и я. Пусть все остальные катятся ко всем чертям. Но сначала нужно разделаться с де Бомоном. Он слишком много знает.

– А Гийон?

– Жаль, что я сам не смогу". Ты разберешься с ним и со стариком. Встретимся у причала через пятнадцать минут.

Марсель схватил бутылку и стал торопливо пить из горлышка, опорожнив, отбросил ее в угол и тоже вышел.

В коридоре было тихо. У массивной деревянной двери он замер, затем вынул револьвер, проверил его. В барабане было четыре патрона. Отодвинув засов, он пинком ноги открыл дверь и быстро вошел.

Рауль Гийон и генерал Грант встали. Марсель закрыл за собой дверь и шагнул вперед.

– Ты первый, капитан, – сказал он и поднял револьвер.

Гийон моментально отскочил, и пуля ударилась в стену, отколов кусок от штукатурки. В тот же миг Хэмиш Грант ударил тростью по лампочке, и камера погрузилась во мрак.

Марсель громко закричал и дважды выстрелил. Вспышки пламени на долю секунды выхватили камеру из темноты, и ему показалось, что какая-то тень мелькнула справа. Он снова дважды нажал на спусковой крючок. Последовал новый выстрел и сухой щелчок – патроны кончились. Он отбросил ненужный теперь револьвер и сопя бросился к двери. Сзади послышался шорох шагов, и огромная ручища генерала обхватила его шею. Он изогнулся всем телом, пытаясь вырваться, но тщетно. Хэмиш Грант жал все сильнее, пока тело француза не обмякло. Старик бросил его на пол и хрипло сказал:

– Рауль, где ты?

– Я здесь, генерал.

– Ты ранен? – Грант протянул руку и тронул Гийона за плечо.

– Нет. Уходим отсюда. Надо найти наших.

Старик открыл дверь и вышел в проход. Какая-то тень мелькнула в конце коридора. С хриплым рыком генерал рванулся вперед, но чьи-то руки перехватили его запястья, и знакомый голос сказал:

– Все в порядке, генерал. Это я.