Вдалеке, за сводчатыми окнами, виднелась аллея. Тополя выстроились в шеренгу, как солдаты, черные на фоне темно-красного неба угасающего дня. Длинные белые шторы надувались легким ветром, колышась, как привидения, в полумраке комнаты. Рождение всегда мучительно, но мое возвращение к жизни скрасил один из самых прелестных вечеров, которые мне довелось пережить.

Сознание мое было ясным, я лежал спокоен и расслаблен, боли не чувствовал, но когда повернулся, что-то пронзило мое правое плечо. Сиделка, читавшая книгу при свете настольной лампы, подняла глаза. Белый крахмальный колпак обрамлял ее лицо, как ореол – голову Мадонны. Она склонилась надо мной, и ее рука показалась мне прохладной и легкой, как вечерний ветерок.

Она вышла, тихо прикрыв дверь. Тут же дверь отворилась, и в комнату вошел седобородый.

– Как вы себя чувствуете? – спросил он на итальянском.

– Снова живым. Довольно приятное ощущение. Где я?

– На вилле Барбаччиа.

Он придвинул настольную лампу и стал измерять мне пульс сосредоточенно и серьезно. Потом достал непременный стетоскоп и несколько раз: приложил к моей груди.

Удовлетворенно кивнув самому себе, убрал стетоскоп в карман.

– Как ваше плечо, не болит?

– Слегка, когда двигаюсь.

Позади доктора опять открылась дверь. Я почувствовал его появление сразу, даже до того, как по комнате разнесся аромат его гаванской сигары. Он вошел в круг света, и его задумчивое лицо обволокли тени, вылепив Цезаря Борджиа, вновь ожившего и несокрушимого.

– Ты думаешь, что никогда не умрешь?

Как всегда, как бы читая мои мысли, он улыбнулся.

– Ну, как мой внук, переживет нас всех, да, Таска?

– Конечно. Он скоро поправится после ранения, хотя еще и предстоит повозиться с его плечом, чтобы восстановить свободу движений. – Доктор Таска взглянул на меня с нескрываемым недоверием: – Вам пока нельзя пользоваться правой рукой, молодой человек. Постарайтесь об этом не забывать.

Я не стал протестовать.

Он повернулся к моему деду:

– Больше всего меня беспокоит его общее состояние. Он находится на грани срыва. Небольшая нагрузка – и он может не выдержать.

– Ты слышал? – Дед, видно, с трудом удержался, чтобы не ткнуть в меня своей тростью. – Хочешь умереть молодым?

– А что, других предложений нет?

Я постарался, чтобы мои слова прозвучали весело и дерзко, но Таска не пошел мне навстречу.

– Я понял, что вы были в тюрьме?

– Да, почти, – кивнул я. – В египетском каторжном лагере.

– Вас заковывали в кандалы? – У него на лице появились признаки беспокойства. – Теперь понятно. – Он опять повернулся к моему деду: – Когда встанет на ноги, должен прийти ко мне для тщательного обследования, капо.У него могут быть очаги туберкулеза, и есть признаки осложнения от перенесенной лихорадки, что отразилось на почках. Ему потребуется не только лечение, но тщательный уход и отдых, несколько месяцев полного отдыха.

– Спасибо, доктор Киллер, – съязвил я. – Вы меня очень обнадежили.

Таска был совершенно сбит с толку моим замечанием, но мой дед не дал ему опомниться.

– Теперь займитесь девушкой. Я останусь поговорить с внуком.

К стыду своему, должен признать, что только тут я вспомнил о ней.

– Так Джоанна Траскот тоже здесь? Как она?

Он пододвинул кресло и сел.

– С ней все в порядке, Стаси. Таска – специалист по хирургии мозга, притом лучший на всей Сицилии. Он взял с собой переносной рентген и провел тщательное обследование. Ей повезло: череп не поврежден. На голове у нее останется большой шрам на всю жизнь, но хороший парикмахер сможет скрыть этот дефект.

– Не стоит ли положить ее больницу?

Он покачал головой.

– Не стоит. Она не получит там лучшего ухода, а здесь безопаснее.

Я попытался приподняться.

– Хоффер знает о ней?

Он осторожно уложил меня обратно на подушку.

– Знает только, что его приемная дочь умерла. Неофициально, конечно, так что он не объявляет об этом, но говорил со мной по телефону...

– И сказал тебе?

Он кивнул.

– Просил собрать генеральный совет сегодня вечером. Через полтора часа Хоффер будет здесь.

– Я не понял, – сказал я. – Что за генеральный совет?

– А ты думал, мафия – это я, Стаси? – Дед рассмеялся. – Конечно, я капо, капо всей Сицилии, но главные решения принимает совет. У нас есть свои правила, и мы должны их соблюдать. Даже я не могу нарушить их. – Он развел руками. – Без правил мы – ничто.

Вот честная компания!

Я покачал головой.

– Хорошо. Но мне пока еще не все ясно. Не могу понять, зачем Хоффер приедет сюда.

– Сначала расскажи, что же произошло в горах. Начнем с этого.

– Ты хочешь сказать, что ничего не знаешь?

– Только кое-что. Так что будь хорошим мальчиком и расскажи мне все.

Я изложил ему события во всех подробностях, начиная со своих первых подозрений. Он выслушал меня совершенно бесстрастно, сохраняя спокойствие и во время моего красочного описания кровавой бойни.

Когда я кончил, он некоторое время хранил молчание.

– Почему ты пошел с ними, Стаси, вот чего я не могу понять. Ты знал, что Бёрк нечестен с тобой. Ты не доверял Хофферу. Догадывался, что даже я не говорил тебе всей правды, и все-таки пошел!

– Бог знает почему, – ответил я и, оглядываясь назад, не смог объяснить своих поступков даже самому себе. – Наверное, какое-то стремление к смерти овладело мной. – Я действительно подумал об этом, но, произнеся эту фразу, тут же понял, что причина совсем в другом. – Нет, не то. Бёрк! Все дело в нем. Что-то связывало нас, а что, я пока не могу определить точно. Что-то мне надо было выяснить, понимаешь?

– Ты его, по-моему, ненавидишь. Вот в чем дело.

Я обдумал его слова и медленно произнес:

– Нет, это сложнее, чем ненависть, гораздо сложнее. Он погрузил меня в свой черный мир, сделал из меня то, чем я не был, использовал меня, как вещь. Там, в горах, объясняя свое поведение, сказал мне, что болен. Но я полагаю, просто искал оправдания. Врал самому себе. На самом деле он прогнил задолго до того, как гниль завелась у него в легких. Ему не нужно оправдываться.

– Теперь мы, кажется, добрались до истины, – в раздумье произнес дед. – Ты ненавидишь его за то, что он оказался другим, не тем, за кого ты его принимал.

Он, безусловно, был прав, но для меня еще не все прояснилось.

– Наверное, так. В те дни, когда я его впервые встретил, Бёрк казался мне единственным настоящим человеком в мире, сошедшим с ума. Он стал для меня абсолютным авторитетом.

– А потом?

– Потом я протрезвел. И во многом изменился, а он – нет. Бёрк всегда был таким же, как теперь, вот в чем весь ужас. Шона, которого я знал в Лоренсу-Маркище и короткое время после, никогда не существовало.

Тишина обволокла нас. Мы оба долго молчали. Наконец я вновь поднял на него глаза.

– Ты знаешь, что они затеяли?

– Только частично, об остальном догадываюсь. Хоффера депортировали из Штатов несколько лет назад после приговора к тюремному заключению за уклонение от уплаты налогов. Там он работал на «Коза ностра», потом перебрался сюда с несколькими своими дружками из американо-сицилийской мафии. Они тут пытались внедрить свежие идеи, как я когда-то говорил тебе: наркотики, проституцию и тому подобное. Мне они никогда не нравились, но они тоже принадлежали мафии.

– "Всех впускать, никого не выпускать?"

– Да. Совет решил, что они имеют право остаться.

– И ты принял их?

Он кивнул.

– Они неплохие организаторы. Надо признать, Хоффер, например, курировал наши интересы на нефтяных месторождениях в Джеле и проделал большую работу, но я никогда не мог доверять ни ему, ни одному из его компаньонов.

– Так это и есть те люди, которые боролись с тобой?

– Именно так. То вместе, то поодиночке, они постоянно донимали меня. Поначалу думали, что легко смогут убедить совет подвинуть старого сицилийского крестьянина, чтобы самим взяться за дело. Когда номер не прошел, они стали пользоваться другими методами.

– Включая и ту бомбу, от которой погибла моя мать? Ты знал, что они попытаются убить тебя при любой возможности, и продолжал работать вместе с ними? – Я покачал головой. – Как акулы, готовы растерзать друг друга на куски от запаха крови.

– Ты не все понимаешь, – вздохнул он. – Совет – вот мафия, Стаси, а не лично Вито Барбаччиа. По правилам им разрешено тут остаться. Все остальное – их частное дело.

– Вы убивали их в соответствии с правилами, ты это хочешь сказать?

– Любой из них мог стоять за той бомбой, что убила твою мать, или они все вместе.

– Так почему же Хоффер еще жив?

– Лучше пить чашу капля за каплей. У меня есть свои принципы, – сказал он твердо. – Хоффер – очень глупый человек, как и все, кто считает себя умным. Он женился на английской вдове, аристократке, из-за денег. К несчастью, она оказалась умнее, чем он думал, вскоре раскусила бы его и не дала бы ему ни пенни.

– Почему же она не бросила его?

– Кто может понять женщину? Наверное, любила его. И он отправил ее на тот свет с помощью тщательно подготовленного несчастного случая. Ему и в голову не приходит, что мне все известно. Только после ее смерти выяснилось, что она ему ничего не оставила.

– Все осталось Джоанне.

– Точно. Но в завещании есть одна строчка, где сказано, что все переходит к нему, если девушка умрет, не достигнув совершеннолетия. Как только она станет взрослой, для него все потеряно. Она могла бы вписать еще кого-то, например оставить все на благотворительность или передать какому-нибудь неизвестному племяннику, но не подумала об этом. И ему осталось сделать один шаг, чтобы получить все: убить ее дочь. – Дед встал и подошел к окну, выделяясь темным силуэтом на фоне заката. – Но помимо жажды денег у него была еще одна причина, чтобы покончить со своей падчерицей, – страх, ему грозил смертный приговор. Он прокручивал наши деньги, деньги мафии, в спекуляции золотом, в основном в Египте, надеясь на этом сделать капитал. К несчастью, кто-то об этом донес властям. Дважды его лодки брали с поличным.

– Кто-то донес властям? Кто-то по имени Вито Барбаччиа? – Я захохотал и смеялся то тех пор, пока не задохнулся.

Он поспешно подошел к кровати и наполнил стакан водой. Я выпил все залпом и протянул ему стакан. Хоть тут я заставил его поволноваться.

– Жизнь полна неожиданностей, не так ли? – Мои вопросы были полны сарказма. – Ты разве не знал, что в одной из этих лодок был я? И что оттуда попал в египетскую тюрьму?

Впервые в жизни мне удалось сбить его с толку. Он растерянно дотронулся до меня с выражением ужаса на лице.

– Стаси, – произнес он, запинаясь, – что ты говоришь? Неужели я сделал это с тобой?

– Забудем, – остановил я его. – Это слишком смешно, чтобы быть трагичным. Лучше расскажи мне еще что-нибудь столь же интересное.

Он опять опустился в свое кресло, все еще несколько растерянный.

– Хорошо. Так вот, у Хоффера появился шанс возместить все потери Обществу. Совет собрался обсудить его дело. Он во всем искренне признался, но представил дело так, будто старался для Общества. Это ему мало помогло. Даже если и так, его действия совет не санкционировал. Он признал свою ответственность за потери и попросил срок, чтобы собрать деньги.

– И ему дали срок?

– А какие причины для отказа? Он сообщил совету, что по завещанию жены ему оставлены ценные бумаги ряда кредитных фондов в Америке. И что в течение двух или трех месяцев он сможет продать их и набрать достаточно денег, чтобы все компенсировать.

– И совет поверил ему?

– А почему нет? Если он не принесет денег, ему вынесут смертный приговор, который будет исполнен, куда бы он ни убежал.

– Но ты же знал, что он врет.

Дед спокойно кивнул.

– Первейшим признаком глупости Хоффера является то, что он не может себе представить, чтобы старый сицилийский крестьянин оказался сообразительнее его. Мне всегда удавалось идти на шаг впереди него – всегда. Фотокопию завещания его жены я получил еще до того, как он сам узнал о его условиях.

– Почему же ты ничего не сообщил совету?

– Мне было интересно. Хотелось посмотреть, как он будет выкручиваться.

– И оставаться на один шаг впереди? Ты знал, что он попытается избавиться от своей приемной дочери?

– Правильнее сказать, догадывался. Это для него один из вариантов. Позже я услышал о его делах с Серафино. Там у него что-то сорвалось.

– А потом появился я и рассказал тебе свежие новости. – Он начал выводить меня из себя. – Если ты знал, что девушка осталась с Серафино, потому что там она пряталась от Хоффера, для тебя не было тайной, что та цель нашего небольшого похода в горы, о которой он нам объявил, чистой воды вранье. Что истинная цель могла быть только одна – уничтожить Джоанну. – Я повысил голос: – Что же, по-твоему, оставалось делать мне, когда обнаружится правда? Или ты и мне не доверял? Или считал, что я стал убийцей молодых девушек?

– Не говори глупостей, Стаси, – произнес он холодно. – Ты моя кровь, я знаю тебя. Такие поступки оставим для хофферов и бёрков. Людей без чести.

– Чести? – дико захохотал я. – Ты разве не догадывался, что Бёрку придется разделаться со мной, когда он поймет, что я не соглашусь на убийство девушки? Что, промолчав, послал меня на смерть, так же как и Хоффер?

– Но у меня не было другого выбора, неужели ты не понимаешь? – настаивал дед. – Пойми же, Стаси. Совет дал Хофферу время – время для возмещения ущерба, а как он его будет возмещать, это не наше дело. Они требуют к концу срока или деньги на бочку, или его голову. Но когда члена Общества ставят на счетчик, он может проводить свои операции без помех. Если бы я предупредил тебя, что он собирается убить девушку, и ты бы помешал ему, я оказался бы виновен в нарушении одного из старейших законов мафии.

– А это означало бы смерть для Вито Барбаччиа. Ты это хочешь сказать?

– Смерть? – Он искренне удивился. – Ты думаешь, меня пугает смерть? Неужели я тебе еще не все объяснил? Правила должны соблюдать все, даже капо. Без них мы ничто. В них вся сила Общества, основа его существования. О нет, Стаси, тот, кто нарушил правила, заслуживает смерти – и пусть умрет.

На мгновение мне показалось, что я схожу с ума. Я попал в какую-то фантастическую страну с правилами и нормами поведения, столь же архаичными, как в средневековом рыцарском ордене.

Я не мог собраться с мыслями, но все же произнес:

– Никак не пойму. Если я не знал, что Хоффер из мафии, то он знал, что я твой внук. К тому же я не скрывал от Бёрка, что обсуждал наше дело с тобой.

– Но почему это должно его волновать? История с похищением его падчерицы выглядела достаточно правдоподобно, включая и причины, по которым он избегал ее огласки. В его вторую историю с деньгами кредитных фондов, как он считал, поверили все, в том числе и я. Так какое отношение происшествие с девушкой могло иметь к его деньгам?

Это было формально логичное объяснение. Во всяком случае, столь же логичное, как любое другое, если рассуждать в рамках их абсурдной логики.

– Все-таки я не вижу, почему ты никак не мог предупредить меня, хотя бы намекнуть об их намерениях или сообщить, что Хоффер из мафии, – еще в тот первый вечер, когда я рассказал тебе, зачем сюда приехал?

– Только нарушив закон, Стаси, что выше моих сил. Хоффер тоже знал и хотел меня на этом поймать. Но все вышло чисто. Хоффер втянул тебя в свои махинации, они с Бёрком врали тебе. Если теперь ты им помешал, то обвинять им некого, кроме самих себя.

– Твой совет может решить по-другому, – усмехнулся я. – Никто не поверит, что твой внук действовал не по твоей указке.

– Вот мы и посмотрим, – ответил он. – Но ты должен прийти на заседание, Стаси, и все увидеть собственными глазами. Предстоит довольно забавное зрелище.

– Забавное! – Если бы он сидел ближе, я мог бы не сдержаться и ударить его. – Меня же могли убить там, ты понимаешь? Я любил тебя, любил всегда, несмотря ни на что, а ты спокойно послал меня на смерть во имя каких-то маразматических правил – ничего себе забавы у вас.

Дед нахмурился.

– На смерть, Стаси? Ты действительно так думаешь? – Он резко рассмеялся. – Ну хорошо. Помнишь тот первый вечер, когда ты пришел сюда? Я собирался удержать тебя здесь силой, если бы потребовалось. Но потом поговорил со своим внуком, увидел его в деле и понял, кто передо мной – мафиози, такой же, как его дед, только еще лучше. А Бёрк, от которого уже несет мертвечиной, – пустое место. Ты думаешь, я мог поверить, что мой внук с ним не справится? – Его голос упал до хриплого шепота, пока он все ближе и ближе придвигался ко мне, опершись о край постели. Я смотрел на него не мигая, как Загипнотизированный. – Ты так и не понял, Стаси? Хофферу был положен шанс, таковы правила, но мне хотелось заставить его ползать на брюхе, потому что из них всех, скорее всего, он виновен в гибели моей дочери. Я хотел, чтобы его затея провалилась, поэтому я послал самого лучшего и закаленного мафиози из всех, кого знал, чтобы он провалил ее.

Холод сковал меня и прошиб ледяной пот, когда он откинулся в кресле и безмятежно закурил следующую сигару.

– Для тебя это игра в шахматы, не правда ли? Чем хитроумнее, тем лучше. Ты мог бы снести Хофферу голову в любой момент, когда тебе вздумается. Дома, на улице, в машине. Но тебе этого мало. Ты хотел разыграть спектакль по всем правилам.

– А они всегда идут долго. – Смахнув пылинку с пиджака и поправив галстук, он встал. Его лицо выражало спокойное достоинство. – Они скоро подъедут. Я пришлю Марко с одеждой для тебя.

Дверь за ним закрылась. Я продолжал лежать, уставившись в потолок. Затем опустил ноги на пол, встал и попытался сделать несколько шагов.

Дойдя до окна, повернул назад к кровати. У меня довольно сильно кружилась голова, а плечо адски болело при движении, но все же я мог пойти к ним, что меня пока устраивало.

Когда вошел Марко, я рылся в ящиках туалетного столика. Он положил на кровать замшевый пиджак, твидовые брюки, белоснежную нейлоновую рубашку с галстуком и достал из кармана «смит-и-вессон».

– Ты его ищешь?

Он кинул его мне. Я поймал, вынул револьвер из кобуры, несколько раз взвесил в левой руке, затем откинул барабан и высыпал патроны на одеяло.

Тщательно перезарядив, защелкнул барабан и вернул оружие на место.

– Там был еще бумажник.

– Вот он. – Марко достал его из кармана и протянул мне.

Я проверил его содержимое.

– Они уже здесь?

– Большинство пришли.

– А Хоффер?

– Еще нет.

Я попытался застегнуть рубашку, но понял, что руки слишком дрожат.

– Помоги мне одеться. Мы не должны заставлять их ждать.