Когда мы прибыли на виллу, Хоффер еще не вернулся. Роза сразу же исчезла в душе, я мечтал о том же, но Бёрк, видимо, почувствовал прилив сил.

– Ты бы выпил кофе и принял душ до возвращения Хоффера, – миролюбиво уговаривал его я. – Если он застанет тебя в таком виде, может пожалеть о своих затратах.

На это последовала неожиданная реакция.

– К черту Хоффера. Он нуждается во мне, и прекрасно! А сейчас давай поговорим. Я хочу знать, что ты там раскопал.

Я не стал возражать и послушно прошел за ним через гостиную на террасу. Пьет и Легран сидели там с бутылкой и играли в карты.

Пьет вскочил сразу же, как только вошел Бёрк, и его лицо озарилось каким-то внутренним светом.

– Слава Богу! – воскликнул Легран. – Сегодня тут весело, как на кладбище. Когда же наконец начнется дело?

– Уже скоро. – Бёрк улыбнулся Пьету и сжал ему локоть. – Принеси-ка кофе, парень, и мы обсудим наши заботы.

Пьет побежал проявлять усердие, а Бёрк придвинул свой стул, отставил в сторону бутылку и стаканы и взглянул на меня.

– Ну, давай, Стаси, показывай.

Я достал карту, которую мне дал Серда, и развернул ее на столе. Сначала пересказал все, что мне сообщил староста-мафиози, потом показал, где прячется Серафино. Пьет вернулся со слугой, который принес для нас кофе. Минут за пять я описал им местность и в заключение предложил свой способ решения задачи.

Легран помрачнел. Послужив в воздушно-десантном полку в Индокитае и Алжире, он, как и Бёрк, имел большой опыт в ночных прыжках с парашютом.

– Мне не нравится твоя затея, – заявил он. – Ночной десант в такой местности слишком рискован. Достаточно одному из нас сломать ногу – и все пропало.

– Но другого пути нет, – отрезал я. – Иначе нам надо укладывать чемоданы и ехать домой.

– Стаси прав, – подтвердил Бёрк энергично. – У нас нет выбора. Давайте обсудим детали.

– Дальше разбирайтесь сами. Я пошел.

Шон недружелюбно взглянул на меня.

– Не говори глупостей. Мы должны разработать общий план.

– Это твои заботы. За операцию отвечаешь ты. Я и так весь день пробегал, выясняя для тебя ситуацию, пока ты дрых на кровати, накачавшись как свинья.

Я встал, опершись о стол, и подумал, что впервые пошел с ним на публичную конфронтацию – говорил в присутствии Пьета и Леграна, будто мы сидели тут одни. На лбу у него пролегла глубокая складка, а в глазах мелькнула настоящая боль. Я почувствовал, что он хотел спросить меня, почему я так поступаю, но только тихо сказал:

– Хорошо, Стаси, если тебе так хочется.

Бёрк переключился на карту, и я выпрямился. Легран казался совершенно сбитым с толку, а Пьет весь побелел от гнева. Я не стал обращать на них внимания и ушел с террасы.

* * *

Приняв душ, я нашел банный халат и вернулся в спальню, вытирая голову полотенцем. В этот момент дверь отворилась и в комнату вошел Пьет Джейгер.

Он с силой захлопнул дверь и взглянул на меня с ненавистью.

– Что ты там нес? Ты осрамил перед всеми командира, человека, который сделал для тебя больше, чем любой другой на свете.

– Тебе рассказать, что он для меня сделал? – вспылил я. – Он научил меня трем вещам: стрелять лучше из укрытия, а не лицом к лицу; убивать надо сразу, а не ранить; лучше получить пулю в спину, чем в грудь. Вот и все образование. Ах да, было еще два или три совета столь же глубокомысленных.

– Да ты обязан ему всем. – Пьет совершенно вышел из себя. – Он дважды спасал тебе жизнь. Был приказ не выносить раненых. Помнишь? Но когда в Лагоне осколок гранаты попал тебе в ногу, что он сделал?

– Он заставил вытащить меня. Хотел бы я знать, зачем.

– Ты вонючий ублюдок. – Его южноафриканский акцент сразу усилился. – Полковник стоит троих таких, как ты. До него не должно долетать твое поганое тявканье.

В каком-то смысле я чувствовал себя виноватым перед ним. Вероятно, в большой степени его гнев объяснялся чувством ревности. Я понял, что он любил Бёрка и, вероятно, всегда страдал от ревности ко мне. Он прав: мы с Бёрком были вместе с самого начала, и мне полагалась пуля в висок – неписаное правило наемников, спасавшее от возможности попасть в руки симба живым. Но Бёрк отдал приказ вынести меня из-под огня. Для Пьета перенести это было так же трудно, как съесть кусок стекла.

– Катись отсюда, – взвился я. – Пойди поцелуй его морщинистый конец, или что вы там еще делаете по ночам.

Он тяжело замахнулся и, наверное, снес бы мне голову, если бы достал. Но я уклонился, упал на кровать и перекувырнулся через нее. В честном поединке против него я не имел ни одного шанса на победу. Он не отсидел недавно в тюрьме, находился в лучшей форме, чем я, и к тому же имел преимущество в два стоуна веса.

Стараясь поймать меня, он бросился через кровать, но запутался в простынях и упал на пол. Я ударил его ногой по голове, что помогло мне не сильно, поскольку я стоял босой. На мгновение удар оглушил его, и когда он вскочил, я уже держал в руке «смит-и-вессон».

– Тебе конец, Вайет, – рявкнул Пьет и рванулся вперед, но я тут же нажал на спуск, и мочка его левого уха отлетела в сторону. Он взвизгнул по-женски, поднес руку к уху, из которого кровь била струёй, и уставился на меня в растерянности. Но тут дверь распахнулась, и в комнату влетел Легран. Еще через секунду, оттолкнув его, ворвался Бёрк с браунингом в руке.

Надо признать, он оказался между нами в мгновение ока.

– Господи, что тут происходит?

– Лучше забери своего любовника прочь, пока не получил его по частям. Сейчас я только пометил его. В следующий раз всажу ему пару пуль в живот, чтобы он обо мне думал перед смертью.

Я завелся почти на полную катушку, моя рука с револьвером слегка дрожала. То, что произошло с Бёрком, мне хорошо запомнилось. Кожа у него на скулах натянулась, что-то промелькнуло в его глазах, и в какой-то миг я увидел лицо, полное ненависти ко мне. Думаю, именно тогда я окончательно понял, что между нами все кончено. То, что связывало нас раньше, превратилось в пепел отгоревшего костра.

Он опустил браунинг и взял Пьета за руку.

– Пойдем отсюда. Посмотрим, что у тебя там.

Они вышли, не сказав больше ни слова. Легран немного помялся и с сомнением произнес:

– Послушай, Стаси, нам, наверное, надо поговорить.

Никогда мне еще не приходилось видеть его в таком расстройстве чувств.

– Да пошел ты, – вырвалось у меня. – Я до смерти устал от всех вас.

Вытолкнув его в коридор, я захлопнул дверь. Оставшись один, нервно расхохотался. Итак, теперь Стаси крутой.Пускай привыкают.

Только потом, приходя в себя, понял, что руки у меня действительно дрожат. Бросив револьвер на кровать, стал быстро одеваться.

* * *

У меня оставались ключи от «фиата», и, когда я вышел во двор, он все еще стоял там. Едва я сел за руль, как из дома появился Легран и открыл противоположную дверцу машины.

– Мне надо поговорить с тобой, Стаси. Не знаю, где бы это сделать.

Я упрямо замотал головой.

– Не могу взять тебя с собой туда, куда собираюсь.

– Тогда давай доедем до поселка. Там есть кафе, где можно выпить.

– Садись, но учти, что у меня мало времени.

Он забрался на сиденье, и мы выехали. Легран закурил одну из своих бесконечных сигар и откинулся назад с мрачным выражением на своем Простом, крестьянском лице. Теперь он больше смахивал на баска, чем на француза, что само по себе неудивительно, поскольку он происходил из деревни, расположенной на самой границе с Андоррой.

Довольно замкнутый по характеру, Легран как профессионал не знал себе равных. Он был одним из самых продуктивных убийц, каких я когда-либо встречал, но притом он не отличался особой жестокостью по натуре и однажды даже миль двадцать тащил на себе негритенка по самой труднопроходимой местности в Конго, вместо того чтобы просто оставить его умирать. Хладнокровным убийцей его сделала жизнь. В четырнадцать лет он впервые отправил на тот свет человека, участвуя в Сопротивлении. Позже провел несколько лет в топях Индокитая, а после провала Диен Биен Фу последовал вьетнамский лагерь для военнопленных.

Такие, как он, прошедшие через ад, думали, что никогда больше не позволят себя одурачить. В партизанах они начитались Мао Цзэдуна, а потом пошли в Алжир воевать в такой же войне, с таким же невидимым противником. Они выжигали села огнем, чтобы в конце прийти к еще большему крушению, чем раньше. Легран перешел на службу в ОАС, а затем бежал в Конго, спасаясь от очередного предательства.

Меня порой удивляло, почему земля держит таких людей. Сидя в сельском кафе при свечах, он казался совсем старым и уставшим, будто уже переделал все возможные дела на этом свете.

Проглотив залпом бренди, который ему принесли, он заказал еще и спросил:

– Что происходит с полковником, Стаси?

– Это ты мне скажи.

– Он сильно изменился – именно в последние шесть месяцев в нем произошел какой-то перелом. Бог знает, в чем тут дело, но что-то гложет его, точно.

– Не могу ничем тебе помочь, – ответил я. – Так же как и ты, ничего не знаю. Может, Пьет лучше осведомлен. По-моему, они очень близки.

– Их связь продолжается уже много лет, со времен Касаи. Я думал, ты знаешь, – удивился он.

Я поднял брови.

– До сих пор верил только в идеальных героев. Как давно он пьет?

– С тех пор, как в нем произошел перелом. Причем делает все тайно, а я не люблю таких пьяниц. Ты что, считаешь, он спивается?

– Ничего нельзя сказать, пока болезнь не проявится. – Я допил бренди и поднялся. – Мне пора, Жюль. Доберешься назад сам?

Он кивнул и взглянул на меня снизу со странным выражением лица.

– Возможно, он такой же, как и я, Стаси. И слишком долго избегает смерти. Иногда я чувствую, что слишком задержался на этом свете, понимаешь? Если думаешь так давно, начинаешь терять всякое чувство реальности.

Его слова преследовали меня, пока я садился в «фиат» и выезжал.

* * *

«Бехштейн» звучал чисто, как всегда, пока я перебирал его клавиши, ожидая деда. Сыграл немного из Дебюсси и первый из трех коротких пассажей Сонатины Равеля. Теперь у меня прибавилось уверенности, я отставил свою другую музыку и стал вспоминать Прелюдию и фугу фа-минор Баха. Прекрасная, прохладная, как ключевая вода, музыка звучала изумительно, несмотря на то что моя техника несколько потускнела за прошедшие годы.

Пьеса кончилась, он так и не появился. Я пошел искать деда и был удивлен, обнаружив его сидящим на террасе с бутылкой вина и стаканами на подносе.

– Не хотел тебе мешать, – заметил он. – Слушал отсюда. Звучало великолепно.

– На расстоянии.

Он улыбнулся и налил мне стакан «марсалы», причем очень хорошей. Она не входит в число моих любимых вин, но даже во имя спасения собственной жизни я бы не сказал об этом, потому что без всякой видимой причины между нами вдруг возникла какая-то незримая связь. Нечто весьма существенное, что я боялся разрушить.

– Ну что слышно в горах? – спросил он меня.

– А что, Марко тебе еще не доложил? Или до сих пор не вернулся?

Дед изобразил на лице недоумение, что не произвело на меня ровно никакого впечатления.

– Как всегда, по пятницам, Марко весь день провел в Палермо. Для нас это важно – проверка квитанций, визиты в банк. Ты же знаешь, что такое серьезный бизнес.

– Хорошо, пусть будет по-твоему, – улыбнулся я. – Серда рассказал мне, где найти Серафино. Достать его сложно, потому что пастухи пересвистываются с каждой скалы, но все же можно.

– Позволительно ли узнать, как?

Я объяснил ему, и он нахмурился.

– Ты раньше когда-нибудь проделывал нечто подобное?

– О да. Я заправский десантник.

– Но прыгать в темноте на скалу более чем рискованно.

– Возможно, хотя шанс есть.

– Но почему, Стаси? Почему ты хочешь туда лететь? Зачем тебе такая жизнь?

– Всем нужны деньги.

– Нет, – покачал он головой. – Я думал над этим. Слабый аргумент. Когда я смотрю на тебя, то вижу себя сорок лет назад. Мафиози до мозга костей.

– Проще говоря, люблю игру, – согласился я. – И эта жестокая и смертельная игра – все, что у меня есть. Она и еще Бёрк.

Я поднялся и двинулся к краю террасы.

Он мягко спросил:

– Ты в нем разочаровался?

– Дело зашло слишком далеко. Видишь ли, всем, что умею, я обязан ему. Все постоянно твердят об этом, и мне надоело слушать. – Я повернулся к деду: – Он учил меня, что все равно, как убивать – лицом к лицу или в спину. Но он ошибается. – Я страстно хотел ему объяснить, чтобы он все понял, хотел больше, чем чего-либо другого в жизни. Он продолжал сидеть, глядя на меня очень серьезно. – Без правил играть не годится – не имеет смысла. Игра должна вестись по правилам. В этом вся соль.

Он кивнул с легкой улыбкой на лице.

– Что-нибудь еще ты понял в своей «яме», Стаси?

– Думаю, что да.

– Тогда это стоило того. – Он вынул сигару изо рта. – А теперь пойди к роялю и, как хороший мальчик, сыграй мне любимую мелодию твоей мамы еще раз.

Музыка была непостижимо прекрасна. Она наполняла комнату и незримо присутствовала в ней, проникая в душу, в самые сокровенные ее глубины. Вся трагедия жизни, ее восторг и печаль воплотились в одном возвышенном мгновении, которое, казалось, продлится вечно. Когда я кончил играть, по моим щекам текли слезы.

Я вернулся на виллу поздно, но застал всех в гостиной. Хоффер, вернувшийся из поездки, проводил военный совет по поводу перестрелки, Бёрк вел себя безучастно. Он побрился, надел чистую рубашку защитного цвета с погонами, что придавало ему весьма серьезный вид.

Но изменения пошли еще дальше. В нем чувствовались оживление и властность, которых я прежде не замечал. Оторвав взгляд от карты и увидев меня, он спокойно сказал:

– Ах, это ты, Стаси. Мы как раз обсуждаем детали операции с мистером Хоффером.

Пьет стоял поодаль, полоска лейкопластыря пересекала его левое ухо. Легран находился подле него. Южноафриканец даже не взглянул на меня, когда я подошел к столу.

– Есть одна неплохая идейка, – произнес Хоффер, сплетя пальцы рук. – Полковник Бёрк рассказал мне о вашем предложении.

Бёрк продолжил. Речь его была ровной и спокойной.

– Проблема в том, чтобы добраться до Серафино до того, как он узнает о нашем приближении. Его лагерь, как мы поняли, расположен на высоте четырех с половиной тысяч футов на восточном склоне горы. Наша задача – произвести ночное десантирование на плато в тысяче футов ниже вершины, на западном склоне.

– И тогда вы подберетесь к нему и возьмете его голеньким?

Хоффер выражал свои мысли не вполне подходящим для военного совета образом, но Бёрк кивнул.

– Мы должны подойти к вершине по крайней мере к рассвету. Примерно в тысяче футов ниже плато, с противоположной стороны горы, начинается лес. Как я понял, это бук, береза, иногда сосна. Достигнув его, мы получим надежное прикрытие для заключительного броска.

Хоффер выглядел действительно взволнованным, разглядывая карту.

– Знаете, я впервые почувствовал, что у вас все может получиться. Давайте выпьем за успех.

– В другой раз, если позволите, – отказался я. – Мне надо выспаться. Сегодня был тяжелый день.

Он не стал настаивать, и, поскольку никто не пытался меня задержать, я оставил их и поднялся к себе в комнату. Но, добравшись наконец до постели, не мог заснуть. Чтобы как-то развеять тяжелую предгрозовую духоту, распахнул настежь сводчатые окна. Через какое-то время хлынул ливень. Тогда же в мою комнату вошла Роза и скинула свое шелковое кимоно.

– Посмотри, никакого брючного костюма.

Она легла рядом со мной, слегка дрожа – то ли от возбуждения, то ли от холода. Пришла она по своему желанию или ради Хоффера, для меня не имело значения. Было упоительно хорошо лежать в темноте, сжимая ее в объятиях и прислушиваясь к шуму дождя. Она так и заснула у меня на груди, а я, переполненный блаженством, боялся пошевелиться, чтобы не разрушить хрупкий мир счастья.