В час дня — любимое время обеда для большей части приходивших сюда людей — во «Временах года», как всегда, царила оживленно-безмятежная атмосфера. Я узнавала знакомые лица, часто мелькающие в разделе «Стиль» журнала «Таймс», а также на страницах, посвященных политике и бизнесу.

Оба совладельца, Джулиан и Алекс, были за стойкой. Я спросила про столик для миссис Спенсер, и Алекс ответил:

— О, заказ сделан на имя мистера Гарнера. Все остальные уже пришли. Они сидят в зале с бассейном.

«Значит, это не будет тайное совещание сводных сестер по спасению репутации», — подумала я, следуя за сопровождающим по коридору с мраморными стенами в обеденный зал. Почему Линн не сказала мне, что на обеде будут присутствовать Уоллингфорд и Гарнер? Может быть, она думала, что я отступлюсь? «Нет, Линн, ошибаешься, — думала я. — Не могу дождаться, чтобы хорошенько их разглядеть, особенно Уоллингфорда. Однако следует сдерживать репортерские инстинкты. Надо обратиться в слух и поменьше говорить».

Мы вошли в зал, в центре которого был большой квадратный бассейн, обрамленный деревьями, которые символизировали текущее время года. Поскольку была весна, мы увидели высокие стройные яблони с пышно цветущими ветками. Этот красивый зал создавал легкое настроение. Держу пари, здесь заключается не меньше важных сделок, чем в залах, где заседают правления корпораций.

Сопровождающий оставил меня с метрдотелем, и я через зал прошла за ним к столику. Даже на расстоянии видно было, что Линн выглядит великолепно. Черный костюм с белым полотняным воротничком и манжетами. Ног не видно, но бинты с рук сняты. В воскресенье она не надевала украшений, но сегодня на левом безымянном пальце я заметила широкое золотое обручальное кольцо. По пути к своим местам люди останавливались, чтобы ее поприветствовать.

Играла ли она роль, или у меня было к ней предубеждение, но я поймала себя на том, что скептически смотрю на то, как она кокетливо качает головой и вызывающе улыбается мужчине, который дотронулся до ее руки, и в котором я признала генерального директора одной из брокерских фирм.

— Все еще болит, — объяснила она ему.

В это время метрдотель усаживал меня на место. Я была рада, что Линн отвернула от меня голову. Это избавляло от необходимости обмениваться с ней символическим поцелуем.

Когда я подошла к столу, Адриан Гарнер и Чарльз Уоллингфорд привычным жестом начали отодвигать стулья, чтобы встать. Я изображал протест, и мы одновременно устроились па своих местах.

Должна сказать, эти мужчины производили впечатление. Уоллингфорд был по-настоящему красив, с утонченными чертами, встречающимися у людей, имеющих предков благородного происхождения не в одном поколении. Орлиный нос, холодные голубые глаза, темные волосы с проседью на висках, тренированное тело и красивые руки — он был олицетворением аристократа. Мне показалось, что его темно-серый костюм в почти неразличимую узкую полоску — от Армани. Картину довершал галстук с узором в приглушенно-красных и серых тонах поверх накрахмаленной белой рубашки. Я заметила, как, проходя мимо столика, некоторые женщины бросают на него оценивающие взгляды.

Адриан Гарнер был, пожалуй, примерно одного возраста с Уоллингфордом, но на этом их сходство и кончалось. Он был дюйма на два ниже, и, как я заметила в воскресенье, ни в его фигуре, ни в его лице не было и следа утонченности, столь заметной у Уоллингфорда. Лицо румяное и обветренное, словно он проводил много времени на воздухе. В тот день его глубоко посаженные коричневые глаза с проницательным взглядом были прикрыты очками. Когда он посмотрел на меня, я почувствовала, что он в состоянии прочитать мои мысли. Этот человек излучал какую-то энергию власти, отчего его ничем не примечательные желтовато-коричневый пиджак и коричневые слаксы выглядели так, словно были заказаны по каталогу.

Они с Уоллингфордом приветствовали меня. Мужчины пили шампанское, и по моему знаку официант наполнил мой бокал. Потом я увидела, как Гарнер раздраженно посматривает на Линн, пока та продолжает разговаривать с брокером. Она, должно быть, это почувствовала, потому что окончила разговор и, повернувшись к нам, при виде меня изобразила восторг.

— Карли, так мило, что вы пришли по первому зову. Можете представить, в какую переделку я попала.

— Да, конечно.

— Ну не благо ли это, что Адриан предупредил меня по поводу моего воскресного заявления, когда мы полагали, что найден обрывок рубашки Ника? А теперь, когда мы узнали, что Ника могли видеть в Швейцарии и что пропала его ассистентка, я просто не знаю, что и думать.

Но этого как раз вам говорить не следует, твердо произнес Уоллингфорд. Он взглянул на меня. — Все эти сведения конфиденциальные, — начал он. — Мы провели небольшое расследование в офисе. Некоторые служащие давно догадывались о романтических отношениях между Николасом Спенсером и Вивьен Пауэрс. Создается впечатление, что Вивьен оставалась на службе эти последние недели, потому что хотела быть в курсе расследования аварии самолета. Разумеется, задействована служба окружного прокурора, но мы также наняли частное сыскное агентство. Пожалуй, для Спенсера было бы большим утешением, если его, по общему мнению, сочтут погибшим. Но раз уж его видели в Европе, игра окончена. Теперь его считают беглецом, и можно предположить, что Пауэрс — тоже. Если стало известно, что он выжил после катастрофы, ей не было нужды ждать. Разумеется, если она тянула время, властям следовало ее допросить.

— Единственное добро, которое эта женщина сделала для меня, это то, что люди больше не считают меня парией, — сказала Линн. — По крайней мере, теперь они думают, что Ник обманул меня так же, как их. Когда я размышляю…

— Мисс Декарло, когда вы предполагаете напечатать свою статью? — спросил Адриан Гарнер.

Неужели у меня единственной из сидящих за столом вызвал досаду высокомерный тон, каким он прервал Линн? Я не сомневалась, что у Гарнера это вошло в привычку.

В надежде разозлить его в ответ, я умышленно ответила ему в стиле «если то, а если это».

— Мистер Гарнер, иногда мы имеем дело с двумя противоположными аспектами. Первый — освещение новостей для статьи, попадающей на обложку, и, разумеется, Ник Спенсер — сенсация. Другой аспект — правдивое изложение истории, не позволяющее ей стать просто набором недавних слухов. Есть ли у нас законченная история Ника Спенсера? Не думаю. По сути дела, я каждый день убеждаюсь, что мы даже поверхностно не изучили эту историю, так что на ваш вопрос ответить не могу.

Могу сказать, что мне удалось его разозлить, и это меня сильно порадовало. Адриан Гарнер мог быть невероятно успешным финансовым магнатом, но это не давало ему права быть грубым.

Я представила себе, что каждый из нас разворачивает свою линию фронта.

— Мисс Декарло… — начал он.

— Друзья зовут меня Карли.

«Не ему одному позволено прерывать людей во время разговора», — подумала я.

— Карли, четверо из сидящих за этим столом, а также инвесторы и служащие «Джен-стоун» — все мы жертвы Николаса Спенсера. Линн говорила, вы тоже вложили в компанию двадцать пять тысяч долларов.

— Да, верно. — Я вспомнила все, что слышала по поводу гарнеровского «навороченного» особняка, и решила попробовать загнать его в угол. — Это были деньги, которые я накопила для первого взноса за кооперативную квартиру, мистер Гарнер. Я о ней мечтала несколько лет: чтобы здание было с работающим лифтом, чтобы в ванной был исправный душ. Может быть, это был бы старый дом с камином. Всегда любила камины.

Я знала, что Гарнер обязан своими успехами только себе, но он не попался на удочку и не сказал нечто вроде: «Понимаю, что такое мечтать об исправном душе». Он попросту проигнорировал мои скромные мечты о хорошем жилище.

— У каждого, кто вложил средства в «Джен-стоун», своя история, свои планы, которые были нарушены, — спокойно произнес он. — Моя корпорация взяла на себя риск, объявив о намерении купить права на распространение вакцины «Джен-стоун». Мы не понесли финансового ущерба, потому что наши обязательства могли иметь силу только после одобрения вакцины Управлением по контролю за продуктами и лекарствами и после ее испытания. Тем не менее серьезно пострадало благожелательное отношение к моей компании, а это важный аспект будущего любой организации. Люди покупали акции «Джен-стоун» отчасти из-за незыблемой репутации «Гарнер фармасьютикал». В деловом сообществе ассоциативное чувство вины — вполне реальный психологический фактор, Карли.

Он чуть не назвал меня «мисс Декарло», но, замявшись, произнес вместо этого «Карли». Не думаю, чтобы слышала раньше от кого-нибудь более раздраженное и высокомерное озвучивание своего имени. Я вдруг поняла, что Адриан Гарнер, несмотря на всю свою власть и могущество, меня боится.

«Нет, — подумала я, — слишком сильно сказано. Он ценит то, что я помогаю людям осознать важную вещь: не только Линн, но также и корпорация «Гарнер фармасьютикал» стала жертвой невиданной аферы Спенсера с противораковой вакциной».

Все трое ожидали моего ответа. Я подумала, что настал мой черед вытянуть из них толику информации, и взглянула на Уоллингфорда.

— Лично вы знаете акционера, утверждающего, что он якобы видел Ника Спенсера в Швейцарии?

Не успел Уоллингфорд ответить, как Гарнер поднял руку.

— Может быть, следует сделать заказ?

Я заметила стоящего у стола метрдотеля. Мы взяли меню и выбрали себе блюда. Во «Временах года» обожаю корзиночки с крабовым мясом. Сколько бы ни смотрела в меню, сколько бы ни слушала перечисление фирменных блюд, почти всегда выбираю это блюдо и зеленый салат.

В наше время не многие выбирают мясо по-татарски. Сырая говядина в сочетании с сырыми яйцами едва ли поможет дожить до почтенного возраста. Меня, однако, заинтересовало, что Адриан Гарнер выбрал.

«Сначала — самое главное», как говорит Кейси. И я со странной настойчивостью повторила свой вопрос Уоллингфорду:

— Вы знаете того акционера, который утверждает, что видел Ника Спенсера в Швейцарии?

Он пожал плечами.

— Знаю ли я его? Меня всегда интересовала семантика выражения «вы кого-то знаете». Для меня «знать» означает, что вы действительно его знаете, а не просто регулярно с ним встречаетесь на больших сборищах вроде собраний акционеров или благотворительных вечеров с коктейлями. Этого акционера зовут Барри Уэст. Он работает в среднем звене менеджмента универмага и, очевидно, хорошо знает, как обращаться с собственными инвестициями. За последние восемь лет он присутствовал на наших встречах четыре или пять раз и взял за правило беседовать с Ником и со мной. Два года назад, когда «Гарнер фармасьютикал» согласилась на совместное распределение вакцины, после того как ее одобрят, Адриан ввел в правление в качестве своего представителя Лоуэлла Дрексела. Барри Уэст без промедления стал пытаться снискать расположение Лоуэлла.

Уоллингфорд бросил взгляд на Адриана Гарнера.

— Я слышал, как он спрашивал у Лоуэлла, не нужен ли вам хороший, надежный менеджер, Адриан.

— Будь Лоуэлл умным, он бы ответил «нет», — выпалил Гарнер.

Адриан Гарнер наверняка не признавал необходимость позитивного настроя по утрам, однако я в некоторой степени смогла преодолеть раздражение по поводу его резких манер. Работая в средствах массовой информации, слышишь так много двусмысленностей, что человек, прямо выражающий свои мысли, может внести свежую струю.

— Как бы то ни было, — сказал Уоллингфорд, — не сомневаюсь, что Барри Уэст имел возможность достаточно часто и близко видеть Ника. Так что, тот, кого он увидел, либо действительно был Ником, либо был очень на него похож.

В воскресенье, дома у Линн, первым моим впечатлением было то, что эти мужчины испытывают искреннюю взаимную неприязнь. Я подумала, что на войне тем не менее возникают необычные партнерские отношения. То же самое относится к обанкротившимся компаниям; но мне было также ясно, что я нахожусь здесь не только для того, чтобы помочь Линн втолковать миру, что она стала беспомощной жертвой мужниной неверности и кражи. Всем присутствующим было важно получить представление о том, какой будет наша статья в «Уолл-стрит уикли».

— Мистер Уоллингфорд… — начала я.

Он поднял руку. Я догадалась, что он хочет попросить меня называть его по имени, и откликнулась на просьбу.

— Чарльз, как вы знаете, я освещаю лишь человеческий фактор банкротства «Джен-стоун» и исчезновение Ника Спенсера. Полагаю, у вас была подробная беседа с моим коллегой Доном Картером?

— Да. Договорившись с нашими аудиторами, мы предоставили следователям, приглашенным со стороны, полный доступ к сборнику наших отчетов.

— Он украл все эти деньги, но вот не пожелал даже взглянуть на дом в Дэриене, который мог быть очень выгодной покупкой, — сказала Линн. — Я так хотела, чтобы наш брак был удачным, а он не мог понять, что мне невыносимо жить в доме другой женщины.

По совести говоря, должна признаться, она была права. В случае моего замужества я бы тоже не хотела жить в доме другой женщины. Потом в какой-то момент мне стало ясно, что если бы мы с Кейси поженились, то такой проблемы у нас не было бы.

— Вашему коллеге, доктору Пейджу, был предоставлен свободный доступ в нашу лабораторию, а также к результатам наших экспериментов, — продолжал Уоллингфорд. — К несчастью для нас, довольно быстро были достигнуты некоторые обещающие результаты. В процессе поиска препарата или вакцины для предотвращения или замедления роста раковых клеток это бывает не так уж редко. Из-за того, что результаты ранних исследований не подтверждаются, часто рушатся надежды и компании терпят крах. Именно это и случилось с «Джен-стоун». Зачем Нику Спенсеру понадобилось красть столько денег? Этого мы так и не узнаем. Когда он понял, что вакцина не удалась и акции начнут падать в цене, скрыть кражу стало невозможным, и Ник решил исчезнуть.

Журналистов учат задавать пять основных вопроса: «Кто? Что? Почему? Где? Когда?»

Я выбрала тот, что в центре.

— Почему? — спросила я. — Почему он это сделал?

— Сначала, может быть, для того, чтобы выиграть время и попытаться доказать эффективность вакцины, — сказал Уоллингфорд. — Потом, зная, что не получилось и что он искажал данные, думаю, Спенсер решил, что у него остается единственный выбор — украсть деньги, чтобы хватило до конца жизни, и сбежать. Федеральная тюрьма — не сельский клуб, каким ее иногда изображают в средствах массовой информации.

Было сомнительно, что хоть один человек серьезно считает федеральную тюрьму похожей на сельский клуб. Уоллингфорд и Гарнер сходились на том, что я, по сути дела, доказала свою преданность, поддерживая Линн. Теперь мы могли бы придумать, как наилучшим образом сформулировать ее непричастность к скандалу, а затем я должна была помочь восстановить доверие к ним в том же стиле, в каком написала свою часть исследования для статьи.

Пришло время мне еще раз сказать то, что я говорила всегда:

— Должна повторить нечто такое, что вы, надеюсь, и так понимаете.

Принесли наши салаты, и мне пришлось подождать, пока смогу закончить свое заявление. Официант предложил молотый перец. Согласились только мы с Адрианом. Когда официант ушел, я сказала им, что опишу историю так, как ее вижу. Однако чтобы написать хорошо и не исказить факты, мне понадобится взять подробные интервью у Чарльза Уоллингфорда и мистера Гарнера, который, как стало ясно, не предлагал мне называть его Адрианом.

Оба они согласились. Неохотно? Возможно. Не могу сказать наверняка.

Потом, позабыв на время о деле, Линн через стол протянула мне руки. Пришлось ответить на этот жест, прикоснувшись к кончикам ее пальцев.

— Карли, вы так добры ко мне, — с глубоким вздохом вымолвила она. — Очень рада, что вы тоже считаете — пусть у меня руки обожженные, но они чистые.

В голове промелькнули знаменитые слова Понтия Пилата: «Отмываю руки от крови этого невинного человека».

«Но ведь Ник Спенсер, — подумала я, — наверняка повинен в краже и обмане, независимо от того, насколько чисты поначалу были его помыслы».

На это явно указывала большая часть фактов.

Или он невиновен?