На этот раз это были не ложные схватки. Спокойно лежа в постели, Дженни засекала время схваток. Сначала между ними было от десяти минут до двух часов, а потом интервалы вдруг стали пятиминутными. Дженни погладила слегка выступающий живот. «Мы молодцы, юный мистер Крюгер, — подумала она. — Хотя какое-то время мне казалось, что у нас не получится».

Во время последнего приема доктор Элмендорф выразил осторожную радость.

— Ребенок весит около пяти фунтов, — сказал он. — Хотелось бы, чтобы он был побольше, но вес вполне нормальный. Честно говоря, я был уверен, что вы родите преждевременно.

Сделав сканирование, врач добавил:

— Вы правы, миссис Крюгер. У вас будет мальчик.

Дженни прошла по холлу, чтобы позвать Эриха. Дверь в его спальню была закрыта. Она никогда не приходила сюда. Помедлив, она постучала.

— Эрих, — тихо позвала Дженни.

Нет ответа. Мог ли он ночью уйти в хижину? Эрих снова начал рисовать, но к ужину всегда возвращался домой. Даже если и уходил на вечер, то все равно возвращался в дом.

Дженни спросила мужа о перегородке, отделяющей его старую комнату от хозяйской спальни.

— Боже мой, Дженни, я напрочь о ней забыл. С чего тебе пришло в голову, что кто-то ее открывал? Наверняка Руни бродит по дому чаще, чем мы подозреваем. Я тебя предупреждал, не сходись с ней так близко.

Дженни не осмелилась рассказать ему, что Руни говорила о том, будто видит Каролину.

А теперь она распахнула дверь в комнату, где жил Эрих, и потянулась к выключателю. Кровать заправлена. Эриха нет.

Ей нужно в больницу. Всего лишь четыре утра. До семи никто не появится. Разве что...

Тихо ступая босыми ногами по широкому коридору, Дженни прошла мимо закрытых дверей других спален. Эрих не лег бы ни в одной из этих комнат, кроме...

Дженни осторожно отворила дверь в его старую детскую. В лунном свете на комоде поблескивал приз «Малой Лиги». Рядом с кроватью стояла колыбель в пышных желтых шелковых оборках и с белым тюлем поверх них.

Покрывала на кровати сбились. Эрих спал, его тело скрючилось в любимой позе эмбриона. Рука перекинута через колыбель, словно он заснул, держась за нее. Дженни припомнила слова Руни: «Помню, Каролина по часу раскачивала эту колыбель, в которой шебуршился Эрих. Бывало, говорила, как ему повезло, что у него такая терпеливая мать».

— Эрих, — шепнула Дженни, тронув его за плечо.

Распахнув глаза, он подскочил:

— Дженни, в чем дело?

— Кажется, мне надо в больницу.

Быстро встав с постели, Эрих обнял жену:

— Что-то мне подсказало сегодня ночью прийти сюда, быть рядом с тобой. Я уснул, думая о том, как замечательно будет, когда наш мальчик станет лежать в этой колыбели.

В последний раз муж прикасался к ней много недель назад. Она и не догадывалась, как жаждала ощутить его объятия. Дженни подняла руки к его лицу.

В темноте пальцы нащупали изгиб лица, мягкость век.

Она задрожала.

— Что такое, дорогая? Тебе плохо?

Дженни вздохнула:

— Не знаю почему, но я вдруг так испугалась. Можно подумать, это мой первый ребенок.

Верхний свет в родильной палате был таким ярким, что резал Дженни глаза. Она то теряла сознание, то вновь приходила в себя. Эрих, в маске и халате, как врачи и медсестры, наблюдал за женой. Почему он все время за ней наблюдает?

Последняя вспышка боли. «Ну же, — подумала Дженни, — давай». Элмендорф поднял маленькое сморщенное тельце. Все склонились над ним.

— Кислород.

Ребенок должен быть здоров. «Дайте его мне». Но с губ не сорвалось ни слова. Она не могла шевельнуть ими.

— Дайте мне взглянуть, — тревожно и нервно сказал Эрих. И тут Дженни услышала его потрясенный шепот: — У него волосы как у девочек, темно-рыжие!

Когда Дженни снова раскрыла глаза, комната была погружена в темноту. У кровати сидела медсестра.

— Где ребенок?

— С ним все будет хорошо, — успокоила медсестра. — Просто он нас немножко напугал. Постарайтесь уснуть.

— А мой муж?

— Он уехал домой.

Что же такое Эрих сказал в родильной палате? Дженни не могла вспомнить.

Она то и дело проваливалась в сон. Утром пришел педиатр.

— Я доктор Бовин. Легкие младенца недоразвиты. Положение сложное, но мы его вытащим. Обещаю. Однако раз вы сказали, что вы католичка, ночью мы решили, что лучше всего крестить мальчика.

— Он так болен? Я хочу увидеть его.

— Чуть погодя можете сходить в палату для новорожденных. Пока мы не можем отключить его от кислорода. Миссис Крюгер, Кевин - прекрасный малыш.

— Кевин!

— Да. Священник до крещения спросил вашего мужа, как вы хотели назвать сына. Правильно, да? Кевин Макпартленд Крюгер?

Пришел Эрих с охапкой алых роз на длинных стеблях.

— Дженни, Дженни, говорят, он выкарабкается. Малыш выживет. Дома я проплакал всю ночь. Я думал, что все безнадежно.

— Почему ты сказал им, что его зовут Кевин Макпартленд?

— Родная, врачи сказали, что он, вероятно, проживет не больше нескольких часов. Я решил оставить имя «Эрих» для сына, который будет жить. А другого имени мне и на ум не пришло. Я думал, тебе будет приятно.

— Измени имя.

— Конечно, милая. В свидетельстве о рождении он будет Эрихом Крюгером Пятым.

За ту неделю, что Дженни провела в больнице, она заставляла себя есть, экономила силы, гнала прочь депрессию, которая высасывала из нее энергию. На пятый день малыша отключили от кислорода и позволили Дженни взять его на руки. Мальчик был такой слабый. Когда его рот потянулся к ее груди, Дженни переполнила нежность. Бет и Тину она грудью не кормила - было необходимо вернуться к работе. Но этому ребенку она может отдать все свое время, все свои силы.

Когда малышу исполнилось пять дней, Дженни выписали из больницы. Следующие три недели она каждые несколько часов ездила в больницу, кормить мальчика грудью. Иногда ее подвозил Эрих, а если не мог, то отдавал машину ей.

— Родная, для малыша - все, что угодно.

Девочки привыкли к тому, что Дженни оставляет их. Поначалу они жаловались, но потом смирились.

— Ничего, — говорила Бет Тине. — Папа за нами присмотрит, и мы повеселимся с ним.

Эрих услышал эти слова.

— Кто вам нравится больше, я или мамочка?

Он подбрасывал их в воздух.

— Ты, папа, — захихикала Тина. Дженни поняла, что девочка выучила те ответы, которые хотел услышать Эрих.

Засомневавшись, Бет взглянула на Дженни:

— Я вас люблю одинаково.

Наконец после Дня благодарения Дженни разрешили привезти малыша домой. Она нежно одевала маленькое тельце, с радостью сдав жесткую больничную рубашку и заменив ее новой, постиранной один раз, чтобы смягчить хлопковую ткань. Длинная сорочка в цветочек, синее шерстяное пальтишко и чепчик, подгузник, шерстяное покрывало с начесом и с шелковой подкладкой.

На улице было морозно. Весь ноябрь сыпала снежная крупа. В деревьях шумел ветер, непрестанно раскачивая голые ветви. Из труб все время клубился дым - дома и в конторе, дым струился из-за холма, из дома Клайда и Руни около кладбища.

Девочки были в восторге от своего братишки, наперебой просили подержать его. Сидя рядом с ними на диване, Дженни по очереди передавала малыша им в руки.

— Осторожно, осторожно. Он такой крошечный.

В гости заскочили Марк и Эмили, чтобы взглянуть на мальчика.

— Он чудо, — объявила Эмили. — Эрих всем показывает его фотографию.

— Спасибо за цветы, — тихо промолвила Дженни. — А ваши родители прислали чудесную композицию. Я звонила, чтобы поблагодарить вашу маму, но, видимо, ее не было дома.

«Видимо» - осторожно выбранное слово. Дженни была уверена, что во время ее звонка миссис Ганновер была дома.

— Они так счастливы за вас... и, конечно, за Эриха, — торопливо произнесла Эмили. — Могу лишь надеяться, что кое-кто здесь понял мой намек.

Она рассмеялась, глядя на Марка. Тот улыбнулся в ответ.

«Такие замечания делаешь только тогда, когда уверена в себе», — подумала Дженни и попыталась оживить разговор:

— Ну, доктор Гарретт, как оцените моего сына? Выиграет он приз на окружной ярмарке?

— Безусловно, чистая порода, — ответил Марк. Что прозвучало в его голосе? Нотка беспокойства? Жалость? Видит ли он в малыше некую хрупкость, как видит она?

Наверняка.

Руни оказалась прирожденной нянькой. Она обожала давать малышу бутылочку с дополнительным питанием после того, как Дженни кормила его грудью. Или, пока мальчик спал, Руни читала девочкам.

Дженни была благодарна за помощь. Малыш беспокоил ее. Слишком много спал, был так бледен. Его глазки начали фокусироваться. Они будут большими, с легким миндалевидным разрезом, как у Эриха. Сейчас глаза малыша были ярко-синими.

— Но, честное слово, я вижу в них зеленые огоньки. Спорим, они как глаза твоей мамы, Эрих. Тебе бы это понравилось?

— Да.

Эрих передвинул кровать к южной стене хозяйской спальни. Дженни оставила открытой перегородку между спальней и маленькой комнатой - там стояла колыбель. Так Дженни слышала каждый звук, который издавал малыш.

Эрих еще не переехал в их спальню.

— Дженни, тебе нужно отдохнуть подольше.

— Можешь переехать ко мне. Я была бы рада.

— Пока нет.

А потом она поняла, что испытывает облегчение. Ребенок поглощал все ее мысли. К концу первого месяца жизни он потерял в весе шесть унций. Педиатр был мрачен:

— Увеличим дополнительное питание. Боюсь, ваше молоко недостаточно жирное для него. Вы едите как следует? Вас что-то расстраивает? Не забывайте, чем спокойнее мать, тем счастливее ребенок.

Дженни заставляла себя есть, перекусывать, пить молочные коктейли. Младенец принимался жадно сосать грудь, потом уставал и засыпал. Дженни рассказала об этом врачу.

— Надо сделать кое-какие анализы.

Три дня мальчик провел в больнице. Дженни спала в комнате рядом с палатой для новорожденных.

— Не беспокойся о моих девочках, Дженни. Я о них позабочусь.

— Знаю, Эрих.

Дженни жила ради тех секунд, когда держала сына на руках.

У малыша оказался порок клапана сердца.

— Позже ему потребуется операция, но пока рисковать мы не можем.

Дженни вспомнила слова Мод : «Будь проклят ребенок, которого ты носишь». Ее руки крепче сомкнулись вокруг спящего младенца.

— Операция опасна?

— Любая операция несет в себе потенциальный риск. Но большинство малышей хорошо переносят ее.

Дженни с сыном вернулись домой. Тонкий пушок на его голове начал выпадать, появились волоски мягкого золотистого цвета.

— Эрих, у него будут твои волосы.

— А я думаю, что он останется рыжим, как девочки.

Наступил декабрь. Бет и Тина составили длинные списки для Санта-Клауса. В углу, рядом с плитой, Эрих установил огромную елку, а девочки помогали ему. Дженни наблюдала за ними, держа сына на руках. Она не любила выпускать его из объятий.

— Так он лучше спит, — объясняла она Эриху. — Ему всегда холодно. У него плохое кровообращение.

— Иногда я думаю, что тебе наплевать на всех, кроме него, — заметил Эрих. — Знаешь, Тине, Бет и мне кажется, что нас забросили.

Эрих отвез девочек в ближайший торговый центр посмотреть на Санта-Клауса.

— Ничего себе список, — добродушно заметил он. — Мне пришлось записать все, что они заказывали. Кажется, главное, чего они хотят, - это колыбельки и куклы-младенцы.

На праздники вернулся в Миннесоту Люк. В день Рождества он, Марк и Эмили заехали в гости. Эмили казалась мрачной. Она показала изящную кожаную сумочку:

— Подарок Марка. Правда, прелесть?

Дженни подумала, а не рассчитывала ли Эмили получить обручальное кольцо.

Люк попросил разрешения подержать малыша.

— Он красавчик.

— И прибавил восемь унций, — радостно объявила Дженни. — Правда, Тыковка?

— Вы зовете его Тыковкой? — спросила Эмили.

— Звучит глупо, наверное. Просто имя «Эрих» кажется слишком солидным для такого крохи. Ему нужно дорасти до него, — улыбаясь, Дженни подняла взгляд.

Эрих стоял с невозмутимым видом. Марк, Люк и Эмили обменивались изумленными взглядами. Ну конечно. Вероятно, на следующий день после рождения малыша они видели в газете заметку, где его имя было указано как «Кевин». Но разве Эрих не объяснил?

Эмили поспешила нарушить неловкую тишину. Снова наклонившись над мальчиком, она сказала:

— Думаю, цвет волос у него будет такой же, как у девочек.

— О, я уверена, он будет блондином, как Эрих, — снова улыбнулась Дженни. — Подождите полгода. У нас будет Крюгер-блондин. — Она забрала ребенка у Люка. — Будешь вылитый папочка, правда, Тыковка?

— Именно об этом я все время и говорю, — заметил Эрих.

Улыбка застыла у Дженни на лице. Он имеет в виду то, о чем она подумала? Она испытующе переводила взгляд с одного лица на другое. Эмили была донельзя смущена. Люк уставился перед собой. Лицо Марка окаменело. Дженни ощутила его гнев. Эрих тепло улыбался малышу.

С полной уверенностью Дженни поняла, что Эрих не поменял имя в свидетельстве о рождении.

Мальчик захныкал.

— Мой бедный малыш, — сказал Эрих.

Дженни поднялась на ноги.

— Извините, мне надо... — Помолчав, она тихо договорила: — Надо позаботиться о Кевине.

Еще долго после того, как мальчик уснул, Дженни сидела у колыбели. Она слышала, как Эрих принес девочек наверх, тихо говоря им:

— Не разбудите малыша. Я поцелую мамочку на ночь за вас. Правда, у нас было замечательное Рождество?

«Я не могу так жить», — подумала Дженни.

Наконец она спустилась вниз. Закрыв подарочные коробки, Эрих аккуратно разложил их вокруг елки. На нем был новый бархатный пиджак, который Дженни заказала в каталоге. Темно-синий цвет шел Эриху. «Ему идут все насыщенные цвета», — подумала Дженни.

— Джен, я очень рад своему подарку. Надеюсь, твой нравится тебе так же.

Эрих купил ей белый норковый жакет.

Не дожидаясь ответа, он продолжил выравнивать коробки, затем сказал:

— Девочки прямо с ума сходят по этим колыбелькам, правда? Как будто других подарков и не было. И малыш... Ну, он еще маловат, чтобы оценить подарки, но не успеешь оглянуться, как он будет веселиться с этими мягкими игрушками.

— Эрих, где его свидетельство о рождении?

— В конторе, с документами, милая. А что?

— Какое имя там указано?

— Имя ребенка. Кевин.

— Ты сказал, что изменил его.

— Я понял, что было бы ужасной ошибкой менять имя.

— Почему?

— Дженни, и без того хватает сплетен о нас. Как думаешь, что скажут местные, если мы исправим имя ребенка? Боже мой, да это даст им пищу для пересудов на следующие десять лет. Не забывай, когда он родился, мы не были женаты девять месяцев.

— Но Кевин... Зачем ты назвал его Кевином?

— Я объяснил, почему. Дженни, разговоры о нас уже стихают. Когда люди говорят о несчастном случае, то имя Кевина не упоминают. Они болтают о первом муже Дженни Крюгер, о парне, который поехал за ней в Миннесоту и сверзился с обрыва. Но вот что я тебе скажу. Если сейчас мы изменим имя малыша, то следующие пятьдесят лет люди будут выяснять, с чего бы это. И богом клянусь, тогда они припомнят Кевина Макпартленда.

— Эрих, может, есть более серьезная причина, из-за которой ты не поменял свидетельство? — спросила она со страхом. — Болезнь малыша серьезнее, чем я думаю? Ты хранишь свое имя для ребенка, который выживет? Пожалуйста, Эрих, скажи. Вы с доктором что-то скрываете от меня?

— Нет, нет, нет, — ласково глядя на нее, Эрих подошел к жене. — Дженни, разве ты не понимаешь? Все будет хорошо. Я хочу, чтобы ты прекратила беспокоиться. Малыш становится сильнее.

Был еще один вопрос, который Дженни должна была задать мужу.

— Эрих, в родильной палате ты сказал, что у малыша темно-рыжие волосы, как у девочек. У Кевина были темно-рыжие волосы. Эрих, скажи мне, умоляю, ты ведь не намекаешь на то, что отцом ребенка был Кевин? Ты же не можешь так считать?

— Дженни, с чего бы мне так считать?

— Из-за того, что ты сказал о его волосах. — Ее голос дрожал. — Малыш будет похож на тебя. Подожди и увидишь. Новые волосики у него светлые. Но при гостях... То, как ты меня подколол, когда я сказала, что мальчик будет похож на отца... Твои слова: «Именно об этом я все время и говорю»... Эрих, ты же не думаешь, что Кевин - отец ребенка?

Дженни устремила на мужа пристальный взгляд. На синем бархате его светлые волосы блестели, словно полированные. Она и не замечала, насколько темные у него брови и ресницы. Ей вспомнились полотна в венецианском дворце, с которых поколения дожей с худощавыми лицами и горящими глазами высокомерно смотрят вниз на туристов. Сейчас во взгляде Эриха читалось схожее презрение.

Его лицо затвердело.

— Дженни, когда ты прекратишь неверно толковать мои слова? Я был добр к тебе. Я перевез тебя с детьми из жалкой квартирки в этот прекрасный дом. Я подарил тебе драгоценности, одежду и меха. У тебя могло быть все, что душе угодно, и все же ты позволила Кевину Макпартленду общаться с тобой и вызвать скандал. Уверен, в округе нет ни единого дома, где нас не обсуждали бы каждый вечер за ужином. Я прощаю тебя, но ты не имеешь права злиться на меня, подвергать сомнению все, что я ни скажу. А теперь пойдем наверх. Думаю, настала пора переехать обратно к тебе.

Его ладони сомкнулись на ее руках. Все тело Эриха застыло. Было в нем что-то пугающее. Смутившись, Дженни отвела глаза.

— Эрих, — осторожно заговорила она, — мы оба очень устали. Долгое время у нас был стресс. Думаю, тебе стоит снова начать рисовать. Ты заметил, что после рождения малыша совсем мало ходил в хижину? Спи сегодня у себя, а утром отправляйся пораньше. Но оденься потеплее - на улице, наверное, сейчас очень холодно.

— Откуда ты знаешь, что холодно? Когда ты была на улице? — быстро и подозрительно спросил он.

— Эрих, ты же знаешь, что не была ни разу.

— Так откуда тебе знать?..

— Тсс, слушай...

Сверху донесся плач.

— Это малыш.

Повернувшись, Дженни побежала по ступенькам, Эрих за ней. Младенец размахивал ручками и ножками, лицо у него было мокрое. На глазах у них он принялся сосать сжатый кулачок.

— О, Эрих, смотри, у него настоящие слезы, — наклонившись, Дженни осторожно взяла мальчика на руки. — Иди ко мне, Тыковка. Я знаю, ты проголодался, мой любимый ягненочек. Эрих, он становится сильнее.

За спиной у Дженни закрылась дверь. Эрих вышел из комнаты.