31

К концу марта мирный договор между Бургундией и Англией был согласован, и Филипп Бургундский привез его королю Карлу для одобрения. Герцог прибыл верхом в сопровождении тысячной свиты, как подобало регенту Франции. Полугодовой траур по Иоанну Бесстрашному окончился, и, несмотря на пост, французский двор готовился к приему молодого герцога.

Перспектива грандиозного торжества вывела королеву из затяжной хандры. Мишель, в сопровождении сотни королевских рыцарей с герольдами и трубачами, выехала из Труа встречать мужа на мосту Сены. Вслед за герцогской четой кортеж отправился во дворец. Юные девушки рассыпали перед всадниками охапки душистых весенних цветов, а в тронном зале герцога и герцогиню Бургундских ждал изысканный пир.

Занимая придворный пост, я находилась среди дворян в королевской приемной. Сюда должна была явиться августейшая семья перед началом церемониального пиршества, на котором мне тоже полагалось место.

Наряды герцогини Бургундской и ее супруга откровенно заявляли о богатстве и знатности, затмевая своим великолепием наряды королевы и принцессы. Мишель величественно вплыла в комнату в алом, шитом золотом бархатном платье под длинной соболиной мантией. Ее шлейф несли три фрейлины. Каштановые волосы Мишель собрали в золотую сетку, усеянную сверкающими драгоценными камнями и обрамленную завесой шелковой вуали. Такого роскошного и изысканного наряда французский двор давно не видел, и королева Изабо едва не скрежетала зубами от досады. Черты лица Мишель не были так тонки и правильны, как черты Екатерины, но глаза цвета морской волны привлекали внимание, а выбритые волосы подчеркивали высоту лба и благородство длинного носа, фамильной черты Валуа. Мишель подошла к Екатерине, стоявшей у камина.

– Знаете ли вы об условиях договора, сестра? – спросила герцогиня через голову фрейлины, опустившейся на колени, чтобы счистить грязь с подола платья своей госпожи.

– Нет, подробности мне неизвестны, – коротко ответила Екатерина. – Наверняка вы осведомлены лучше меня, ведь переговоры вел ваш супруг.

– Он же писал вам о брачном контракте! – Мишель выдернула юбку из рук фрейлины. – Осторожнее! Вы меня с ног собьете!

Девушка со щеткой попятилась, бормоча извинения. На роскошном бархате остался темный мазок грязи. Она встретилась со мной взглядом и едва заметно улыбнулась: небрежность была не случайной. Что ж, тем, кто служит у высокопоставленных особ, дозволены свои маленькие радости.

– Я знаю только то, что король Генрих настаивает на скреплении договора нашим браком, – сказала Екатерина. – А почему вы спрашиваете? У вас есть иные сведения?

– Ах, об этом здесь говорить не место, – заявила Мишель, оглядываясь по сторонам.

– Как хотите, сестра. – Екатерина равнодушно пожала плечами. – Однако вам не следует разжигать мое любопытство, если вы не склонны удовлетворять его сразу.

К счастью, на торжественном пиршестве Екатерине не пришлось сидеть по соседству с сестрой. Принцесса сидела рядом с королевской четой, а ее соседом оказался архиепископ Сансский, очень красивый прелат, которого Екатерина считала приятным собеседником.

– Он такой обаятельный человек, – сказала она после их первой встречи за несколько дней до пиршества. – Совсем не похож на священника!

У меня не хватило духу сообщить ей, что любовница обаятельного архиепископа жила в Труа. Ради нее он оставил Санс, и армия дофина захватила плохо защищенный город. Впрочем, архиепископ, оставшись без епархии, обаяния не утратил.

Со столов убрали остатки трапезы и внесли сладости. Пиршественный зал огласили фанфары: герольд Монжуа огласил текст договора, который король должен был утвердить на следующий день. Латыни я не понимала, поэтому внимательно следила за Екатериной. Чуть погодя принцесса бросила сердитый взгляд на Филиппа Бургундского. Похоже, содержание договора донельзя ее разгневало. Наконец чтение завершилось, снова зазвучали фанфары, и в пиршественном зале начались оживленные разговоры. Екатерина что-то возмущенно прошептала архиепископу, а тот предпринял тщетную попытку ее успокоить.

Слуги стали убирать нижние столы, освобождая место для танцев, так что мне пришлось отойти. Екатерина раздраженно отодвинула свой стул и стремительно покинула зал через потайную дверь. Королева и герцогиня негодующе уставились ей вслед, но принцессу это не остановило. Очевидно, настроение для танцев у Екатерины пропало.

Мы с Агнессой поспешили в ее покои.

– Измена! Предательство! – бормотала принцесса, сжав кулаки. – Пресвятая Богородица, я предана! – Увидев нас, она возмущенно всплеснула руками. – Как они могли так со мной поступить? Филипп, Мишель, моя мать – они предали меня! Договор немыслимый – губительный! Агнесса, ты же слышала! Нет, я не могу согласиться с его условиями. – Она с трудом сдерживала слезы. – Ах, но моего согласия не требуется! Договоренность достигнута. Мне придется выйти замуж за врага, предать брата и пренебречь божьей волей! – Дрожа от ярости и обиды, она бросилась в кресло и, уставившись в огонь, закусила губу. – Я была готова к браку, даже приветствовала его, но меня склонили к предательству родного брата – это непростительно, невыносимо! Это измена! Ересь! Я не стану – не могу – этого делать!

– Франция заключит мир с англичанами, а вы выйдете замуж за короля Генриха, – примирительно сказала Агнесса. – Вы же всегда к этому стремились!

– Нет, ты не поняла! – воскликнула Екатерина. – Это не мирный договор между Францией и Англией, а месть Филиппа дофину за смерть своего отца. Заключается тройственный союз между Францией, Англией и Бургундией, единственной целью которого является уничтожение Карла и отмена его претензий на трон. По условиям этого пагубного соглашения, после нашей свадьбы Генрих становится наследником престола. Он будет править вместо моего отца, пока тот жив, а после смерти короля Карла французская корона перейдет Генриху Английскому и его наследникам! – выкрикнула она, а затем холодно промолвила: – Этот греховный сговор незаконен, он направлен против воли Всевышнего. Когда король умирает, французская корона переходит к его наследнику по мужской линии – а это не Генрих и не сын, рожденный в нашем браке. Это Карл. Он – законный сын короля, какие бы слухи о его зачатии ни распускали. Он признан нашим августейшим отцом. А гнусное соглашение обязывает меня выйти замуж за человека, которому ради устранения моего брата сулят корону, по праву принадлежащую Карлу. И от меня требуется родить сына, чтобы он унаследовал трон, который по закону должен занять сын Карла. Теперь понимаешь?

– Королева с герцогом Бургундским на это согласились, – напомнила Агнесса. – Наверное, у них были веские причины…

Екатерина вскочила и принялась беспокойно расхаживать по опочивальне.

– Ты права. Причины есть, но какие? – озадаченно вопросила она. – Филипп желает привлечь к ответственности убийц своего отца и надеется, что король Генрих ему поможет. Генрих, в свою очередь, получит французский трон, если разгромит армию Карла на юге страны. Очевидно, что это пойдет на пользу Бургундии, поскольку англичане сосредоточатся на объединении Франции и уйдут от фламандской границы Филиппа. А королева… Королева напугана. Она боится Карла, зная, что он ее ненавидит. У него есть для этого все основания! Она боится того, что он может с ней сделать, если станет королем, и думает, что если поддержит претензии Генриха на престол, тот позволит ей сохранить регентство на время своих неизбежных отъездов… – Она осеклась.

– Почему вы оскорбили моего супруга внезапным уходом? – осведомилась Мишель, которая незаметно вошла в покои принцессы.

Екатерина гневно взглянула на сестру и неожиданно присела в глубоком реверансе.

– Ваша светлость! Мне претит ваше присутствие в моих покоях и присутствие вашего супруга в моем доме. Однако же я свидетельствую вам свое почтение, потому что ваше положение меня к этому обязывает… до поры до времени. – Притворно милая улыбка сопровождала откровенный намек на то, что положение герцога Бургундского при дворе вскоре изменится.

Мишель гордо проследовала мимо Екатерины и уселась в ее кресло.

– Вы вольны гнушаться меня, сестра, но моего мужа вы должны приветствовать с распростертыми объятиями, потому что он заключил для вас брачный контракт, обеспечивший вам две короны. Вы должны целовать ему ноги, – добавила она с горькой усмешкой. – Благодаря его усилиям ваши дети будут править Францией, хотя, по закону первородства, трон должен быть моим.

– Строго говоря, если Карлу не быть королем, престол должен перейти сыну нашей старшей сестры Жанны, Франциску Бретонскому. Но давайте не будем спорить о законах, которые никто не принимает во внимание. Ваша зависть неуместна, так как ни у вас, ни у меня нет детей. Впрочем, у меня есть тому оправдание, ибо я еще не замужем.

– Ах, любезная сестра! – укоризненно воскликнула Мишель. – Вы снова жестоко напоминаете мне об отсутствии детей, но не совершайте ошибки, полагая, что Господь мгновенно благословит ваш союз. Быть может, в один прекрасный день и мне будет даровано его благословение. Теперь, когда установлено, что Карл не является сыном нашего отца, у наших с вами детей появится возможность занять французский престол.

– Установлено ли? – вздохнула Екатерина. – Или наша мать возвела на себя поклеп, преследуя собственные цели? Она защищает свое положение, так же, как делала это, когда не стала спасать вас и Людовика от вынужденных браков с детьми герцога Бургундского.

– За свои восемнадцать лет вы ничему не научились! – хрипло рассмеялась герцогиня. – Каждая девушка знатного происхождения обязана служить на благо своего рода и стремиться к его укреплению. Да, в девять лет мне было страшно покинуть родной дом и обручиться с незнакомым юнцом, но сейчас я благодарю Бога за такого супруга, как Филипп Бургундский. Он дал мне богатство, положение в обществе и важную роль при дворе. Наш союз принес семье моего мужа власть и могущество. Одумайтесь, сестра! Карл – не ваша забота. Он – мужчина и способен сам бороться за свои цели, а вы – женщина, и ваша преданность и любовь предназначены для вашего господина и супруга, избранного для вас Всевышним.

Екатерина с трудом сдержала порыв рассказать герцогине, что отец ее обожаемого мужа, Иоанн Бесстрашный, год назад обесчестил принцессу. Пока Мишель наслаждалась преимуществами власти и положения герцога Бургундского, Екатерина стала его жертвой.

– Вы обладаете достойной восхищения способностью извлекать выгоды из того, что предлагает вам судьба, – холодно заявила принцесса сестре. – Однако же, подобно родичам вашего супруга, вы говорите без понимания или сочувствия. Впрочем, ваши советы хороши, и я постараюсь им следовать, особенно в части укрепления династии. Давайте вернемся на пиршество и покажем, что у дочерей короля хватит сил танцевать всю ночь напролет.

Они так и поступили. Между ними не установилось согласия, но свои взгляды друг другу они высказали откровенно и заключили своего рода перемирие. Примечательно, что Екатерина и Мишель, невзирая на личную неприязнь, на людях вели себя тепло и учтиво, создавая видимость прекрасных отношений между двумя враждующими ветвями королевского дома Валуа. Дофина такое известие вряд ли обрадовало.

От Екатерины, королевской принцессы,

Екатерина

Карлу, дофину Вьеннскому

Приветствую вас, брат мой!

Я изо всех сил пытаюсь примириться с договором, который герцог Бургундский заключил с королем Генрихом. Мне хочется швырнуть этот проклятый документ в лицо Филиппу и заявить, что я не согласна на подобные условия, пусть даже этот поступок обречет меня на заточение в монастырь. Однако же я всем сердцем желаю брака с королем Генрихом, считая, что он для меня – идеальная пара. Я сожалею, что не могу объясниться с вами лично, но если я изложу свои доводы на бумаге, то это поможет мне разобраться в своих чувствах.

Я глубоко убеждена, что наш союз предопределен волей Всевышнего. Король Генрих уверен, что действует по Божьему повелению, заявляя о своих правах на французский престол, как наследник своей прабабушки, королевы Изабеллы Французской. Исходя из этого, сын, рожденный от нашего брака, будет правителем, вдвойне угодным Господу, поэтому я не сомневаюсь, что Всемогущий благословит наш союз младенцем мужеска пола. Если бы я призналась Мишель в мыслях о божественном вмешательстве в мою судьбу, она обвинила бы меня в безумных мечтаниях, но ей трудно смириться с тем, что я стану королевой Франции. Несомненно, в этом у вас с ней много общего.

Условия договора наверняка приведут вас в ярость, и вы обратитесь за советом к астрологам. Увы, мы с вами расходимся во взглядах на астрологию. Я считаю ее греховным занятием, оскорбляющим Господа и его святых, которые одни властны распоряжаться людскими судьбами. Я твердо уверена, что Вседержитель благословил наш союз с Генрихом, хотя встречалась с королем Англии всего один раз. Между нами вспыхнула искра, которая воспламенила его и заставила желать нашего брака, а во мне зажгла уголек, что тлеет и поныне. Из-за этого я не могу заставить себя противиться нынешнему развитию событий, но, поверьте, я весьма сожалею о вражде между вами и мной. Приближается Пасха, а в это священное время лучше всего искать божественного наставления. Надеюсь, Господь даст мне знать, являются ли мои чувства проявлением его воли.

Я молюсь о Мишель, прося Всевышнего послать ей утешение. Говорят, Филипп уже признал своих внебрачных детей, и, возможно, этим объясняется озлобленность нашей сестры. Ах, как я желала бы унаследовать плодовитость нашей матери! Кстати, королева продолжает менять убеждения по десять раз на дню. Теперь она называет Генриха Леандром… Подозреваю, она не меньше Мишель завидует мне и моей роли в мирном договоре.

Пожалуй, на этом я прервусь, иначе стану к ним слишком недоброй.

Несмотря ни на что, остаюсь вашей любящей сестрой,

Постскриптум: Меня только что вызвали в опочивальню королевы. Мать редко собирает двор, потому что прекрасные рыцари и дамы предпочитают либо общество Мишель и Филиппа, либо ваш двор в Шиноне. Как вы можете себе представить, такое положение дел приводит королеву в ярость. Я с трудом переношу наши встречи наедине – королева изводит меня упреками. На эту аудиенцию я возьму с собой Метту, которая теперь занимает должность хранителя моей одежды, чем очень раздражает королеву и Мишель. Их коробит при виде нашей бывшей кормилицы в цветных одеждах. Ах, мои маленькие победы помогают скрасить скуку, пока я жду встречи с Генрихом!

Писано в Труа, в графском дворце,

в четверг, двадцать восьмой день апреля 1420 года

Екатерина посещала королеву с большой неохотой, и просьба сопровождать ее в покои матери не вызвала у меня восторга. Обычно шлейф принцессы несла Агнесса, потому что королева требовала являться на аудиенции в придворном платье.

– Вам нужна именно я, ваше высочество? – уточнила я, надеясь, что она передумает. – Я не умею обращаться со шлейфом, могу споткнуться, собью вас с ног.

– Мне сейчас не ловкость нужна, Метта, – улыбнулась Екатерина. – Хочу, чтобы королева увидела тебя в роли придворной дамы. Кроме того, у нее наверняка есть тайные мотивы для встречи. Проницательный свидетель всегда пригодится.

Я впервые попала в покои к королеве, и это событие навсегда запечатлелось в моей памяти. В огромной опочивальне звонко щебетали сотни птиц. В одном углу возвышалась массивная кровать с роскошным пологом, повсюду виднелись кресла и табуреты, а вдоль стен, облицованных деревянными панелями с затейливой резьбой, стояли столики с затейливыми клетками, в которых распевали птицы. Я слышала о страсти королевы к певчим птицам, но думала, что Изабо ограничилась парой зябликов. На самом деле королевская опочивальня больше походила на птичник, где собрали птах со всех концов света, даже из неведомой Африки.

На аудиенции присутствовала и герцогиня Бургундская, которой предложили мягкое кресло рядом с троном королевы. Заливистые трели и беспрестанное хлопанье крыльев создавали ощущение возбужденного напряжения. Фрейлины с безмолвной покорностью склонили головы над вышивкой. Екатерина присела в реверансе и заняла указанный ей табурет, а я аккуратно расположила шлейф у ее ног.

– Ваши птицы сегодня прекрасно поют, ваше величество, – заметила Екатерина. – У вас появились новые любимцы?

– Нет. Мои птицы отпугивают чужаков, – заявила королева, многозначительно глядя на меня.

Я попятилась к скамье у двери, где сидела фрейлина герцогини Бургундской.

– Зачем вы привели кормилицу? – осведомилась Изабо. – Вам нездоровится?

– Нет, ваше величество, – ответила Екатерина, бросив на меня виноватый взгляд. – Вы, наверное, помните, что мне уже восемнадцать лет, и я больше не нуждаюсь в кормилице. Я назначила мадам Ланьер хранителем моей одежды.

– Хранителем одежды?! – переспросила королева. – Что это за должность? Звучит почти как распорядитель гардероба!

– Распорядитель гардероба! – насмешливо фыркнула Мишель. – Великолепный титул.

– А хранитель латрины у вас еще не появился? – рассмеялась королева.

– Мы будем обсуждать придворные должности, ваше величество, или у вас имелась другая причина для вызова? – с напускной любезностью осведомилась Екатерина.

Королева уставилась на дочь испытующим взглядом.

– Я хочу убедиться, что вы должным образом подготовлены для супружества, Екатерина. Король Генрих скоро будет здесь. Он выехал из Руана на прошлой неделе и вместе со своими братьями находится на пути в Труа. Они прибывают, чтобы подписать договор. Так что если у вас есть деликатные вопросы, предлагаю вам воспользоваться возможностью задать их с глазу на глаз.

Екатерина обвела взглядом опочивальню. Два пажа ухаживали за птицами – насыпали в клетки корм и подливали воду из кувшинов; еще один паж разливал вино по кубкам. У стен сидели восемь фрейлин.

– Как мило с вашей стороны предложить мне материнский совет, ваше величество, – вздохнула принцесса. – Каких деликатных вопросов вы ожидаете от меня с глазу на глаз?

– Боже мой, Екатерина! – раздраженно воскликнула королева, не заметив насмешки в словах дочери. – Неужели вы не понимаете? Надеюсь, вам известны обязанности супруги?

– Совсем недавно мы говорили об этом с Мишель, – ответила Екатерина, беспечно улыбаясь сестре. – Мы подробно все обсудили, не правда ли, сестра?

– Да, разумеется, – подтвердила Мишель. – И я уведомила вас о том, что королеву тревожит ваше легкомысленное отношение к предстоящему браку.

– Супругой короля быть непросто, поверьте мне, дочь моя, – самодовольно заявила королева. – Вы обязаны стать заботливой матерью его детей, утешением и поддержкой монарха. Нас с вашей сестрой беспокоит, оправдаете ли вы эти ожидания.

Причина необычной аудиенции наконец-то стала ясна. Королева боялась, что Екатерина поставит под угрозу последний – самый ответственный – этап договора, если не предстанет перед Генрихом в образе покорной невинности.

– Ваше величество, – с плохо скрываемым гневом начала Екатерина, – на протяжении пяти лет я весьма серьезно отношусь к браку с английским королем, который вы пытаетесь устроить с тех самых пор, как привезли меня из монастыря. Я встречалась с английскими посланниками, долгие часы позировала для портретов и во всем блеске представала перед королем Генрихом, словно наша помолвка уже состоялась. Однако переговоры неизменно оканчивались крахом, и я оставалась униженной и разочарованной. Полагаю, можно с уверенностью сказать, что моя репутация, моя честь, все мое будущее полностью зависят от успеха этого договора и от заключения этого брака. Поэтому я не понимаю, как можно утверждать, что я отношусь к нему легкомысленно. Я не разучилась смеяться только благодаря мадам Ланьер и моим верным спутницам, которые спасали меня от уныния всякий раз, когда меня, словно ненужный товар, то доставали, то убирали с прилавка брачного рынка.

– Надеюсь, вы не меня обвиняете в том, что этот брак постоянно откладывался! – возмущенно воскликнула королева. – Я приложила немало усилий, чтобы подыскать вам наилучшего жениха, а вы намерены отплатить мне черной неблагодарностью?!

От волнения я сжала кулаки так, что ногти впились в ладони.

– Я когда-нибудь выразила хоть на йоту неблагодарности, ваше величество? – невозмутимо проговорила Екатерина. – Я прекрасно осознаю важность мирного договора для будущего Франции и твердо намерена стать идеальной невестой для победителя битвы при Азенкуре, а в будущем – верной супругой и, если бог даст, заботливой матерью для его детей. – Она осенила себя крестным знамением, подтверждая серьезность своего заявления, затем спокойно сложила руки на коленях и с преувеличенной вежливостью произнесла: – Прошу вас, расскажите мне о приготовлениях ко дню моей свадьбы. Кстати, когда именно она состоится?

* * *

На следующий день после мессы Екатерина попросила меня принести ей простую накидку и чепец служанки.

– Я хочу проведать свою крестницу, – пояснила она.

Почти все жители Труа знали принцессу в лицо, однако низко надвинутый чепец и просторная накидка сделали ее похожей на обычную служанку. С корзинкой в руках Екатерина беспрепятственно добралась до рю л’Эгюий. Малышка встретила ее громким плачем, но Екатерина быстро успокоила свою тезку. Видя, что Алисия очень устала, принцесса посоветовала Жаку нанять служанку или кормилицу.

– Вы можете себе это позволить, – заметила она, достала из корзины кошелек и положила его на стол. – Здесь золото для приданого моей крестницы. В скором времени я покину Труа и хочу ее хорошо обеспечить. Малой части этих денег хватит, чтобы нанять помощницу по хозяйству.

– Спасибо, ваше высочество, – сказал Жак, опускаясь на колени подле ее табурета. – Мы обязательно наймем кормилицу. Я с головой ушел в работу и не заметил, как устала Алисия.

– А может быть, не стоит нанимать служанку… – внезапно улыбнулась Екатерина. – У меня есть предложение получше. Почему бы вам всем троим не переехать во дворец? На время? Ты, Жак, сошьешь для меня свадебное платье и все те наряды, которые требуются новоиспеченной королеве. По-моему, это прекрасное решение всех наших затруднений!

 

32

Солнечные лучи пронзали верхний ряд окон собора Святых Петра и Павла, ярко освещая алтарь и стоявших подле него архиепископа Сансского в златотканой ризе, короля Генриха Английского с братьями Джоном, герцогом Бедфордом, и Томасом, герцогом Кларенсом, и Екатерину, за спиной которой стояли ее мать, королева Изабелла Баварская, и Филипп, герцог Бургундский. В церкви собралась пестрая толпа: знатные дворяне и их вассалы, священнослужители, юристы и писцы стали свидетелями заключения мирного соглашения, которое вскоре назовут Договором в Труа. После подписания договора Генрих и Екатерина взволнованно повернулись друг к другу и встретились взглядами. Они виделись второй раз в жизни.

Екатерина захотела, чтобы я присутствовала во время обручения. Мы с Агнессой и фрейлинами стояли, напряженно вытягивая шеи и пытаясь разглядеть происходящее. Перед нами шептались две пышно одетые дамы, полностью закрывая обзор. Не верилось, что после пяти долгих лет надежд и страхов, побед и поражений моя обожаемая Катрин наконец-то стоит перед королем, готовая принести обет верности. Я знала, что она чувствует, но ей удалось удержать слабую улыбку на губах, и пальцы ее не дрожали, когда архиепископ соединил ее руку с рукой Генриха для обручального обета. Как обычно, церемония проводилась на латыни, но даже я поняла вопрос: «Donec velit esse desponsata viro hoc?» – Даешь ли ты согласие на обручение с этим человеком? И решительный ответ Екатерины: «Imo ego». – Да.

Поцелуй совершился под пение церковного хора. Присутствующие одобрительно зашептались. Губы Екатерины и Генриха соприкоснулись, и я надеялась, что принцесса испытала такой же прилив чувств, как и во время страстного поцелуя в Ле-Пре-дю-Шат.

Обручальные клятвы все же не были венчальными, и после церемонии ее участники отступили к противоположным сторонам алтаря. Двое еще не стали единым целым. Главными лицами были те, кто подписывал договор. Королева Изабо, лучезарно улыбаясь, двинулась к выходу вдоль нефа, между королем Генрихом и Филиппом Бургундским; следом шла Екатерина и архиепископ, за ними – два английских герцога. Предстоящие торжества давали в честь подписания договора, а не в ознаменование обручения. Церковь запрещала играть свадьбы во время Пятидесятницы, поэтому церемонию венчания назначили через две недели, на следующий день после Троицы. Возможно, тогда и будет веселье.

На банкете Екатерина невозмутимо восседала между королем Генрихом и его братом Томасом Кларенсом. Король Карл на пиршествах больше не появлялся, а королева Изабо, сидевшая между королем Генрихом и Филиппом Бургундским, вела себя с необычайной живостью. Мы с Агнессой устроились в самом дальнем конце столов для свиты.

– Королева выглядит как кошка, наевшаяся сливок, – заметила я вполголоса. – Похоже, она считает подписание договора величайшим достижением своей жизни.

– По обе стороны от нее – самые красивые и влиятельные мужчины в расцвете сил, – заметила Агнесса, поджав губы. – А королева по-прежнему флиртует, как куртизанка, хотя ей уже почти пятьдесят!

Я удивленно взглянула на Агнессу, которая ни о ком плохо не отзывалась.

– Король Генрих доволен, – сказала я. – Правда, он с принцессой почти не разговаривает, все внимание уделяет королеве и герцогу. Екатерине наверняка обидно.

– Ничего страшного, ее герцог Кларенс развлекает, – заметила Агнесса. – Он самый обаятельный из четырех братьев, а сейчас все его обаяние направлено на Катрин.

– Да, но не Томас Кларенс волнует кровь Екатерины, – вздохнула я. – Боюсь, вечером придется ее утешать.

Как я и предсказывала, перед сном Екатерина выразила все свои чувства по поводу короля Генриха. Фрейлины помогали ей раздеться, сняли тяжелую мантию и роскошное платье, убрали с головы венок из алых роз, обрамлявший ее головной убор в честь символа Ланкастеров – рода Генриха. Увы, король не обратил на розы ни малейшего внимания. Отпустив фрейлин, Екатерина вскочила с табурета и заметалась по спальне, давая выход горячему нраву Валуа. Мы с Агнессой растерянно следили за ней.

– Что произошло? Когда я впервые встретилась с Генрихом в Ле-Пре-дю-Шат, он был таким внимательным, заглядывал мне в глаза, спрашивал моего мнения обо всем на свете, слушал мои слова. Он прислал мне бесценное венецианское зеркало в знак того, что считает мою внешность достойной отражения. А теперь он едва удостаивает меня взглядом, отворачивается от меня за столом и отвечает на мои улыбки нахмуренными бровями. Томас Кларенс любезно попытался загладить неучтивость брата, но именно от него я услышала самую недобрую весть. Оказывается, Генрих попросил его привезти свою жену из Руана, чтобы та научила меня быть королевой! Разумеется, герцог выразился иначе, но намерение короля мне ясно. Генрих решил, что я не умею себя вести. Как он смеет намекать на это, когда у него самого такие ужасные манеры?

Она обожгла нас осуждающим взором, и мы онемели, пораженные ее гневной вспышкой.

– Ну что? Что вы думаете? Разве я не права? Генрих – двуликий Янус. Сегодня его нрав открылся мне с иной стороны. Как с этим справиться? Я совершенно сбита с толку.

– Возможно, король устал или ему нездоровится… – Агнесса отважно встала на защиту Генриха. – Говорят, среди английских войск разразилась эпидемия лихорадки.

Екатерина раздраженно топнула ногой, обутой в туфельку из мягкого сафьяна.

– Да ничем он не болен! Похож на холеного кота, который только что съел мышь. Думает, что все, что он делает, – прекрасно. Ненавижу его!

Принцесса направилась к столу, где стояли кувшин и чаши, дрожащей рукой налила себе вина.

Я считала, что Екатерина права. Король Генрих проявил все перечисленные ею неприятные качества – и даже больше. Он вел себя надменно, грубо и жестоко. Восемнадцатилетняя Екатерина была наивна и неопытна, та самая невинная покорная невеста, которой он желал. У ног тридцатидвухлетнего короля лежал весь мир. Человек чести протянул бы руку, чтобы помочь принцессе, не отвернулся бы в ответ на ее попытки понравиться. Мое сердце болело за нее, но сочувствие и утешение ослабили бы принцессу. Ей следовало напомнить о гордости и чести Валуа, чтобы она могла высоко держать голову и сохранила дерзкую независимость.

– А чего вы хотели, ваше высочество? – спросила я, равнодушно пожимая плечами. – Этот король убедил своих подданных покинуть семью и родную землю и последовать за ним через море, рискуя жизнью ради неясной им цели. Он не уговаривал их лаской и добром, а увлек за собой стальной волей и властным приказом. Он – не холеный кот, а бесстрашный лев, как тот, что на его знаменах. Генрих – гордый и жестокий, хитрый и безжалостный мужчина. Он боится того, чего не понимает… К примеру, вас – прекрасной, умной и смелой девушки.

Хмурые морщинки на лбу Екатерины не разгладились, однако выражение лица сменилось с гневного на любопытствующее.

– Что ты имеешь в виду, Метта? Нет, он меня не боится. Чем я могу его напугать?

Я много что успела узнать о его английском королевском величестве и уверенно продолжила:

– Представьте себе его жизнь. Он никогда не был женат. Мать умерла, когда он был совсем ребенком. Всю жизнь провел среди солдат, и если знал женщин, то только таких, каких вы никогда не видели и вряд ли когда-нибудь захотите увидеть. Он не имеет ни малейшего представления об умных и образованных благородных красавицах. Скорее всего, он с ними никогда не встречался. Его надо не презирать, а жалеть.

Агнесса испуганно ахнула. Екатерина молча поглядела на меня, сурово сдвинув брови, и ошеломленно тряхнула головой.

– Нет, он же король, – возразила она. – Высокородные дамы наверняка от него без ума. Благородные дворянки в окружении моей матери вьются вокруг мужчин, обладающих властью. Такие знатные господа, как король Генрих, могут выбирать любую. Нет, Метта, я не стану его жалеть.

– Как вам угодно, – хмыкнула я. – Но бояться вам его не следует. Вы станете его супругой, подберетесь к нему ближе, заглянете ему в душу и откроете для себя настоящего Генриха – не грозного льва, а пушистого котенка. Король, отважный воин и победоносный завоеватель, достиг в жизни многого, и подобная уязвимость его и устрашает, и манит. Он хочет ее и в то же время опасается потерять свою силу, как Самсон.

– Ах, Метта, ты совершенно права! – изумленно воскликнула Екатерина. – Не представляю, откуда ты все это знаешь, но чувствую, что все это так и есть.

Пытаясь доказать свою точку зрения, я так увлеклась, что даже не заметила, как напряглось все мое тело. Каждая мышца натянулась, словно струна, и я почти перестала дышать. Я сделала глубокий вдох и медленно выдохнула.

– Простите, ваше высочество. С королем мне беседовать не доводилось, и принцессой я никогда не была, так что слова мои ничего не значат. По правде говоря, я не знаю, откуда все это взялось!

– Что ж, хотела бы я позабыть о твоих словах, но я их запомню, – рассмеялась Екатерина. – И бояться короля я больше не буду. Всякий раз, как он станет слишком груб или слишком властен, я с улыбкой представлю себе пушистого котенка.

– Вот и славно, ваше высочество! – воскликнула я. – Когда Генрих впервые увидел вас в Ле-Пре-дю-Шат, он вас не знал, но понял, что вы – приз, за который стоит бороться. Теперь же, выиграв вас, он беспокоится, что Генрих-мужчина, в отличие от Генриха-короля, вас не заслуживает.

Катрин села на табурет и протянула мне щетку для волос.

– По-твоему выходит, что Томас Кларенс был так мил со мной, потому что женат и привык к общению с благородными дамами. Допустим, что это так. Герцог Кларенс уважает свою жену Маргариту, хотя общих детей у них нет. Именно она и приедет учить меня быть королевой.

Я начала ее причесывать, как делала уже тысячи раз. Агнесса смочила розовой водой мягкий льняной лоскут и обтерла лицо и шею принцессы.

– Вы не совсем верно истолковали его намерение, ваше высочество, – осторожно проговорила Агнесса. – Возможно, Генрих желает помочь вам приспособиться к новой жизни. Обычаи французского и английского двора разнятся, а новой королеве стыдно допускать ошибку, пусть даже и по неведению.

– Полагаю, ты права, – согласилась Екатерина. – Наверное, мне стоило давно начать изучать английский язык. При дворе Генриха говорят только по-английски. Не зная языка, я не пойму происходящего. Да, похоже, я зря решила отвергнуть помощь Маргариты Кларенс. Пожалуй, я попрошу короля Генриха прислать ко мне учителя английского.

Гнев и негодование принцессы улеглись, и она умиротворенно опустилась на колени перед образом Пресвятой Девы. Мы тихонько ушли к себе в спальню. Прошли дни, когда мы с Алисией спали на соломенных тюфяках – теперь мы с Агнессой делили широкую деревянную кровать. Я долго лежала без сна, беспокоясь, что история повторится и, едва избавившись от одного дьявола, Катрин окажется прикованной к другому.

От Екатерины,

Екатерина

дочери короля Франции,

Карлу, дофину Вьеннскому

Приветствую вас, любимый брат мой!

Это последнее письмо, в котором я поверяю вам свои думы. Став супругой короля Генриха, я не смогу продолжать делиться мыслями с братом, даже в письмах, никем не видимых и никому не отправленных, каковыми они навсегда и останутся. Подобное можно расценить как супружескую или даже государственную измену. Наверное, в будущем мне придется найти иного адресата.

Я уже упоминала, как мне трудно признать договор, который делает меня невестой короля Генриха и в то же время провозглашает его наследником Франции, попирая ваше право на престол. Хотя я никогда не поверю, что вы – не сын нашего отца, я пришла к заключению, что салический закон, который возвел на престол нашего деда, не может быть одобрен богом, таким образом, заявленное дедом короля Генриха право на французский престол являлось законным. Основываясь на этом, я считаю, что выхожу замуж не за узурпатора, а за истинного наследника французской короны.

Я ошибочно полагала, что король Генрих добивался нашего брака, руководствуясь чувством, которое зажглось между нами во время первой встречи. Даже прежде, чем мы с ним разделили ложе, я уже знаю, что это будет династический альянс, а не тот, что случается на основе взаимного влечения. Поэтому, хотя мы с вами неизбежно становимся врагами, мы с Генрихом не обязательно станем друзьями. Это может отчасти удовлетворить вас, но, признаюсь, никак не утешает меня. Мне очень хочется, чтобы было иначе.

Моя свадьба состоится через четыре дня. Ах, если бы вы были здесь, любезный брат, и пожелали мне счастья! Увы, я слишком хорошо понимаю, что первое невозможно, а второе – маловероятно. Однако же я от всей души желаю вам счастья и надеюсь, что вы продолжите пребывать в неизменно крепком здоровье и что у вас с Марией появятся такие же здоровые дети.

Будьте счастливы, Карл, и да благословит нас обоих Бог.

Ваша любящая сестра,

Писано в Труа, в графском дворце,

в пятницу, тридцатый день мая 1420 года

Я заглянула в дверь домашней часовни. Екатерина вложила очередное письмо в тайник дорожного алтаря, бросила на меня заговорщицкий взгляд, заперла замок и положила ключик в висящий на груди реликварий.

– Что случилось, Метта? Ты никогда не прерываешь мою молитву понапрасну.

– Послание от королевы, ваше высочество. Она просит вас немедленно явиться в парадный зал. Король Генрих прибыл засвидетельствовать свое почтение.

– Немедленно? – Екатерина равнодушно пожала плечами. – Невесте позволено – а точнее, полагается – заставлять жениха ее ждать. Пожалуй, я сменю платье. Надену первый наряд, который сшил для меня Жак.

– Вы о том платье, которое королева пожелала никогда больше не видеть? – уточнила я.

– О нем самом, – с улыбкой кивнула Екатерина. – А мой шлейф понесешь ты.

Надо же! Принцесса осмелилась открыто перечить матери как в выборе платья, так и в выборе спутницы, да еще в присутствии короля Генриха, когда королеве не удастся выразить свое раздражение вслух. Впервые я радовалась, что понесу шлейф Екатерины!

В необычном платье из бирюзовой парчи и кремового шелка, расшитого золотом, Екатерина выглядела великолепно. Король Генрих немедленно прервал разговор с королевой Изабо и быстрым шагом направился навстречу принцессе, которая присела в глубоком реверансе.

– Екатерина! – воскликнул Генрих и прошептал, целуя ей руку: – Как я рад вас видеть!

– Ваше величество, – откликнулась она еле слышно и взглянула на него из-под опущенных ресниц так, как умела только она.

Здоровая щека короля вспыхнула густым румянцем.

– Где вы были, Екатерина? – раздраженно вопросила королева. – Вы заставили его величество ждать.

– Что ж, ожидание того стоило, – сказал Генрих, улыбаясь, и повел принцессу к стулу рядом с креслом королевы.

Чувствуя на себе гневный взгляд Изабо, я аккуратно сложила шлейф Екатерины и отступила к каменной скамье у камина. Гнев королевы возрос, когда она узнала платье дочери. Поняла ли она наконец, что больше не властна над своими детьми?

– Я молю вас о помощи, Екатерина, – сказал король Генрих.

– О помощи, ваше величество? – удивленно спросила она. – Чем же я могу помочь всемогущему королю?

– Это касается нашего венчания, – продолжил он, пристально глядя на принцессу. – Должен признаться, что мне не понравился собор, в котором проходило наше обручение. Не станете ли вы возражать, если мы обвенчаемся в другой церкви?

– А что именно не понравилось вам в соборе, ваше величество?

– Его величество не обязан вдаваться в подробности, – запротестовала королева. – Он недоволен, и вам этого должно быть достаточно.

– Возможно, мы с вами недовольны одним и тем же, ваше величество, – не обращая внимания на мать, улыбнулась Екатерина. – Например, тем, что собор недостроен, повсюду высятся леса и лежат инструменты каменщиков, а часть нефа стоит, открытая небесам.

Улыбка преобразила суровое, обезображенное шрамом лицо Генриха.

– Вы тоже это почувствовали?! – воскликнул он. – Незавершенное строительство безнадежно испортило торжественный дух церемонии. Для венчания нам нужны красота и умиротворение, а не лестницы и строительные леса.

– Полностью с вами согласна, – кивнула Екатерина. – Позволите ли мне предложить другую церковь?

– Только если я предложу вам ту же самую, – заявил Генрих и подмигнул принцессе.

– Сен-Жан-дю-Марше! – произнесли они одновременно и расхохотались.

Определенно, сегодня король Генрих вел себя совершенно иначе.

– Я несколько раз там молился, – добавил он. – Церковь стоит посреди оживленного рынка, однако является настоящим островком мира и покоя.

– Да, там часто проводят церковные обряды и служат мессы, – с готовностью подхватила Екатерина. – Я недавно ходила туда на крещение. Мне очень хотелось бы, чтобы наше венчание состоялось именно в ней.

– Что ж, я попрошу архиепископа это устроить… – Генрих замялся и нерешительно добавил: – Мне следует упомянуть еще кое-что, касающееся его высокопреосвященства – точнее, его епархии.

– Епархии архиепископа? – Екатерина удивленно изогнула бровь. – Но ведь Санс недавно был захвачен!

Она намеренно умолчала о том, что город взят силами дофина. Дела брата все еще были для нее болезненной темой.

– Именно об этом я и хотел поговорить, – продолжил Генрих, впечатленный осведомленностью принцессы о ходе военных действий. – В награду за то, что архиепископ обвенчает нас, я обещал ему вернуть город и собор. После нашей свадьбы я немедленно начну осаду Санса.

Я подавила изумленное восклицание.

– Немедленно – это когда? – напряженно осведомилась Екатерина.

– Я уеду на следующий день, – смущенно ответил король и прижал руку к груди, будто прося прощения. – Увы, Екатерина, вы выходите замуж за воина. Июньская погода благоприятна для осады, а Самозванец укрепляет свои гарнизоны, так что откладывать военные действия нельзя.

Некоторое время стояла напряженная тишина. Королеве Изабо хватило ума не встревать в разговор. Когда Екатерина заговорила, ее слова были пронизаны иронией:

– Вам, как воину, должно быть досадно, что в Пятидесятницу дозволительно воевать, но запрещено играть свадьбы. Ведь если бы мы обвенчались сегодня, то завтра я смогла бы отправиться вслед за войском.

Я вздохнула. Хрупкое взаимопонимание между королем и Екатериной, едва возникнув, дало трещину.

Впрочем, это не помешало приготовлениям к свадьбе. Обвенчать августейшую пару решили в церкви Сен-Жан-дю-Марше, а я занялась упаковкой имущества Екатерины. Предстоящий медовый месяц принцесса язвительно называла «осадным». В чердачных комнатах над королевскими покоями Жак и Алисия спешно шили новый гардероб для принцессы, колыбель маленькой Катрин качала нянька, и я иногда прибегала поиграть с внучкой.

Герцогиня Бургундская дала нам подробные объяснения о ходе королевской свадьбы, описав церемонию венчания, раздачу милостыни, торжественное пиршество и развлечения, а также нелепый постельный ритуал, на котором следовало присутствовать архиепископу, всем членам королевской семьи и даже музыкантам.

– Кстати, о постельном ритуале, – добавила Мишель, впервые обращаясь ко мне лично. – Вооружитесь пинцетом, мадам Ланьер. Когда француженка королевского или просто благородного происхождения восходит на брачное ложе, ее тело должно быть совершенно гладким. Везде.

Я знала об этой традиции. Гладкая, без единого волоска кожа невесты из родовитых семей свидетельствовала о непорочности, а волосы на голове следовало распустить, чтобы их длина служила доказательством достижения брачного возраста. Я долго выщипывала волоски на теле Екатерины, которая стойко, без единой жалобы, сносила боль.

– Наверняка весь королевский совет обсуждал дни моих регул, определяя дату свадьбы, – мрачно заметила принцесса, пока я старательно обрабатывала ее правую подмышку. – Должно быть, ты по-прежнему сообщаешь королеве о времени «проклятия Евы».

– Да, ваше высочество, – сокрушенно призналась я. – К счастью, сам король Генрих избавил вас от унизительной проверки вашей девственности, заявив, что не сомневается в вашем целомудрии и полностью вам доверяет.

Екатерина резко приподнялась, прижимая к груди простыню, и испуганно уставилась на меня.

– Господи, я и не подозревала, что такое возможно! Что бы я тогда делала?

– Ничего страшного не случилось бы, ваше высочество. Мне удалось узнать, что подобная проверка заключается лишь в самом поверхностном осмотре, дабы не разрушить то, наличие чего следует подтвердить… Но я рада, что король Генрих счел этот обычай слишком унизительным для вас.

– А он так и сказал, что полностью мне доверяет? – обеспокоенно осведомилась Екатерина.

– Да, – кивнула я, понимая ход ее мыслей, и твердо добавила: – И в этом он совершенно прав.

 

33

– Помнишь, Агнесса, как в монастыре мы мечтали о наших будущих мужьях? – сонно спросила Екатерина.

Я встревоженно подумала, что добавила слишком много макового отвара в поссет. В утреннем небе висел молочный туман; деревья на берегу, залитые солнечным светом, отбрасывали длинные прозрачные тени. Ночью прошел дождь, но день королевской свадьбы обещал быть ясным.

– Конечно, помню, – кивнула Агнесса, подзывая Алисию. – Мы воображали, что вы выйдете замуж за прекрасного принца – и сегодня это произойдет!

Агнесса с Алисией подняли тяжелую серебристую нижнюю юбку, обшитую золотистым кружевом, и осторожно надели ее на Екатерину. С легким, как вздох, шелестом юбка скользнула до талии, и девушки приступили к разглаживанию складок и завязыванию тесемок.

Я опустилась на колени у ног Екатерины и поставила перед ней расшитые жемчугом атласные туфельки. На кровати рядом с нами лежало изысканное платье, сшитое Жаком. Сам портной, волнуясь, расхаживал в передней, с нетерпением ожидая вызова, чтобы еще раз полюбоваться своим творением.

– Мы надеялись, что прекрасный принц будет добрым и нежным, – задумчиво проговорила Екатерина, стоя перед венецианским зеркалом, но не глядя на свое отражение. – Наверное, любая девушка желает себе такого жениха.

Я приподняла золотое кружево тяжелой нижней юбки и обула принцессу в свадебные туфельки. Агнесса с Алисией осторожно взяли с кровати платье из тончайшей материи.

– Король Генрих – прекрасный рыцарь, о каком мечтала бы любая, – заметила Агнесса. – Он будет относиться к вам с уважением.

– Возможно, ты права, – ответила Екатерина, послушно протягивая руки своим помощницам, чтобы те прикрепили рукава платья к лифу. – Однако мы мечтали не об уважении, а о любви. Ах, какими глупыми мы были! – Принцесса задумчиво оглядела опочивальню. – Я сюда больше не вернусь, – вздохнула она. – Завтра мы уезжаем в Санс, и кто знает, куда потом король Генрих поведет свою армию. Хорошо, что вы едете со мной. Не представляю, как бы я без вас жила!

Мне не пришлось выбирать, остаться с Алисией или ехать с Екатериной, потому что принцесса предложила Жаку стать ее личным портным. Жак с Алисией решили взять с собой дочь и присоединиться к свите Екатерины. Им было непросто на это решиться, но Жак не мог отказаться от такой заманчивой возможности. Подмастерье остался присматривать за мастерской на рю л’Эгюий, а мое семейство присоединялось к блуждающему кортежу английского короля-завоевателя. Куда приведет нас такой выбор, покажет время.

Я не присутствовала на венчальной мессе Екатерины. Церковь Сен-Жан-дю-Марше значительно уступала размерами собору, и мне вряд ли удалось бы что-нибудь разглядеть в толпе придворных, знатных гостей, священников и английских дворян. Мы с Жаком и Алисией вышли на рыночную площадь, где собрались тысячи горожан, и видели, как жених и невеста встретились под золотым балдахином у входа в церковь и обменялись брачными обетами перед архиепископом Сансским и жителями Труа.

В полной тишине король Генрих глубоким и ясным голосом вознес молитву Святой Троице – во имя Отца, и Сына, и Святого Духа – и, как положено по ритуалу, скользнул обручальным кольцом по первому и второму пальцам левой руки Екатерины, прежде чем надел его на третий. Кольцо, сделанное из редкого красного золота, добытого в горах Валлиса, наследного владения Генриха, и усыпанное рубинами, символизировало алые с золотом цвета английского королевского штандарта с тремя львами. Так было положено начало нерушимому союзу Екатерины с ее властелином, которого она едва знала. Один властелин уже сделал все возможное, чтобы разрушить ее жизнь; сможет ли этот заставить ее забыть, или кольцо станет оковами, связывающими ее с будущим, полным страха и разочарования? Окажется ли Генрих Монмут добрым и сострадательным спутником ее детских мечтаний или жестоким и грубым солдатом? Я перекрестилась и прошептала молитву святой Екатерине, прося уберечь принцессу от дальнейших страданий.

Как только кольцо скользнуло на палец, люди с радостными восклицаниями хлынули к ступеням церкви, отгороженным скрещенными пиками стражников.

– Да здравствует принцесса Екатерина, да здравствуют жених и невеста! – кричали в толпе. Взволнованные голоса звучали все громче и громче, вдохновленные пышной церемонией. Великолепное зрелище подпитывало возбуждение, царящее на площади. Король Генрих преподнес Екатерине роскошный свадебный подарок – шестерку белых лошадей, запряженных в карету. Красота упряжки в сочетании с блеском эскорта короля Генриха, состоящего из лордов и рыцарей, ввела толпу в такое исступление, что стражники едва удерживали людей. Суматоха на рыночной площади отражала и мое смятение. Эта свадьба отличалась от скромных обетов, которыми Алисия и Жак обменялись на ступеньках той же церкви девять месяцев назад. Они и сейчас держались за руки, очевидно, заново переживая день своего венчания. Но, конечно, августейшая чета, стоящая на ступенях церкви, – не простые молодожены. Когда архиепископ Сансский воздел руку, дождался тишины и торжественно представил новобрачных, огласив полный список их титулов, для всех стало очевидным, что свершилось событие, способное изменить весь мир.

– Жители Труа, народ Франции, подданные милостивого короля Карла Шестого, – загрохотал голос прелата, привычного обращаться к многолюдным собраниям. – Я представляю вам мужа и жену – Генриха и Екатерину, волей Господа нашего короля и королеву Англии и Ирландии, наследника и наследницу Франции, принца и принцессу Валлийских, герцога и герцогиню Ланкастерских, герцога и герцогиню Нормандских и герцога и герцогиню Гиеньских. Кого соединил Бог, да не разлучит человек.

Толпа вновь разразилась восторженными криками, над площадью зазвучал радостный перезвон колоколов, а мы с Алисией переглянулись, охваченные благоговением. Испуганная девушка, которую мы одевали утром и успокаивали добрым словом и поцелуями, стала королевой и супругой человека, властвующего над половиной христианского мира.

– Великолепный наряд, правда, матушка? – сияя от гордости, крикнула Алисия.

Она повернулась и что-то прошептала мужу на ухо. Жак смущенно заулыбался, забыв о напряжении и усталости последних трех недель.

– Молодец, Жак! – объявила я во всеуслышание. – Это платье – твое лучшее творение!

Екатерина выглядела настоящей королевой – прекрасной и величественной. Ее поразительная красота, подчеркнутая творением Жака, стала поистине ослепительной. Стройная и изящная, она застенчиво улыбалась ликующей толпе. В платье цвета лазури, с водопадом льняных волос, струящихся из-под золотой короны, принцесса походила на ангела.

Классическое платье-упелянд Жак сделал двухслойным. Верхний слой, сшитый из тончайшей ярко-синей кисеи, украшенной золотыми лилиями, плотно облегал талию принцессы и ниспадал мягкими складками поверх серебряной нижней юбки. Издалека платье казалось кусочком неба, освещенного луной и усыпанного звездами. Когда Екатерина приподняла юбку и сделала шаг, солнечные блики заиграли на золотом кружеве нижней юбки, напоминая лучи восходящего солнца. Этот наряд выглядел одновременно и скромным, и чувственным, и его красоту не затмевала даже мантия королевы Изабо, расшитая золотом и усыпанная драгоценностями, которая покрывала плечи Екатерины и алым потоком струилась по церковным ступеням.

Агнесса де Бланьи и остальные фрейлины бросились подбирать тяжелый шлейф, а король Генрих, повернувшись к Екатерине, взял ее за руку, чтобы ввести супругу в церковь на венчальную мессу. Однако толпа не желала их отпускать, считая брачный обряд незавершенным.

– Поцелуй! – скандировали они. – Поцелуй! Поцелуй! Поцелуй!

Король Генрих с улыбкой склонился к невесте и запечатлел на ее губах супружеский поцелуй. Со стороны он казался всего лишь легким прикосновением, но на щеках Екатерины вспыхнул румянец. Когда новобрачные направились к двери, жених обернулся и лукаво взглянул на ликующую толпу. Несомненно, король Генрих понимал ценность народного одобрения и отлично знал, как его получить.

Королевские вельможи и знатные гости собрались на венчальную мессу, Алисия и Жак вернулись домой, а я сбегала в переулок близ рю Нотр-Дам и купила в мясной лавке склянку свежей куриной крови. Надеясь, что Бог простит мне ложь, я сказала мяснику, что кровь нужна для внучки, чтобы поставить припарку на ушиб. Спрятав покупку в карман рукава, я поспешила обратно во дворец.

Свадебный пир продолжался с полудня до заката. По традиции, невесту и жениха королевской крови обслуживали их знатные родственники. Первый кубок свадебного пряного меда поднес молодым Томас Кларенс, занявший место виночерпия. Король Карл не присутствовал в церкви, однако на пиршество пришел и сидел между королевой Изабо и архиепископом. Слуги короля стояли в тени за помостом, но монарх вел себя тихо, как послушный ребенок, с любопытством рассматривая подарки, врученные в самом начале пира.

Король Генрих подарил королю Карлу шахматы с золотыми и серебряными фигурками, а королеве Изабо – экзотического красно-синего попугая в золоченой клетке. Шахматам предстояло многие годы пролежать нетронутыми, покрываясь пылью, зато попугай будет развлекать французского короля не один месяц. Карл настоял, чтобы клетку поставили к нему поближе, и в продолжение всего праздника птица пронзительно верещала, борясь с акробатами и жонглерами за внимание короля.

Свой подарок будущему супругу Екатерина хранила в секрете, обсудив его только с распорядителем королевского хозяйства. Вечером перед свадьбой она показала его Агнессе и призналась, что на мысль об этом ее навел мой подарок на день рождения. Дар, обернутый в золотую парчу, лежал на королевском столе.

В роли церемониймейстера пиршества тем вечером выступал английский граф Уорик, который очаровал Катрин во время подготовки к ее первой встрече с Генрихом в Ле-Пре-дю-Шат. Он вышел вперед и несколько раз стукнул позолоченным жезлом о деревянный пол.

– Ваши королевские величества, благородные лорды и дамы, уважаемые гости, прошу тишины для невесты, нашей милостивой королевы Екатерины!

Хотя Катрин и призналась мне, что ее страшит предстоящее выступление, она вознамерилась лично преподнести Генриху свой драгоценный дар. Слуга отодвинул тяжелый свадебный трон, и принцесса поднялась.

– Прошу августейших родителей простить меня, ибо я обращаю речь моему супругу и господину, королю Генриху, – дрогнувшим от волнения голосом произнесла она и слегка поклонилась королю. Генрих торжественно кивнул в ответ, с любопытством ожидая продолжения. – В Англии не существует обычая, по которому в день свадьбы невеста делает подарок жениху, но во Франции такой обычай имеется, и я хотела бы таким образом выразить свою благодарность за то, что милорд оказал мне великую честь, сделав меня сегодня своей супругой.

Гости одобрительно зашептались. Екатерина обеими руками взяла золотой сверток и церемонно положила его перед королем Генрихом.

– Бог Отец поддерживает вас во всех начинаниях, господин мой. Я молюсь, чтобы с этого дня милость Бога Сына защитила вас от телесных ран и чтобы благодать Святого Духа благословила нашу семью, – уверенно провозгласила Екатерина. – Этот дар символизирует и призывает силу Святой Троицы, к которой, я знаю, вы относитесь с особым почтением. Я вручаю его вам вместе с моей клятвой в любви, верности и покорности, пока смерть не разлучит нас.

Следуя традиции клятв верности, Екатерина, опустившись на колени, взяла правую руку Генриха и прижалась губами к его кольцу. По той же традиции, Генрих поднял ее с колен и поцеловал в щеку. Затем он благоговейно перекрестился и снял драгоценную парчу с подарка. Под золотой тканью оказался полированный деревянный ларчик, инкрустированный золотом и драгоценными камнями, внутри которого, завернутый в малиновый бархат, лежал покрытый яркой эмалью золотой реликварий на причудливой кованой цепочке. Генрих не сразу сообразил, как его открыть, однако разглядел защелку и с благоговением приоткрыл крышку. Внутри оказался флакон из прозрачного хрусталя, в котором помещался острый шип, отмеченный темным пятном.

Присутствующие восторженно ахнули.

– Это шип от истинного тернового венца, который был доставлен во Францию святым Людовиком по возвращении из Крестового похода. Позвольте мне надеть на вас мой дар, ваше величество. – Екатерина взяла реликварий из рук короля, и Генрих покорно склонил голову. – Пусть он защитит вас от дьявола и всех его козней – ранений, болезней и предательства.

– Молитва, к которой присоединяемся все мы! – воскликнул архиепископ, воздев руку в благословении.

Генрих с почтением поцеловал реликварий и заправил его под свой камзол.

– Благодарю вас, моя королева, – растроганно сказал он. – Я никогда не расстанусь с вашим даром, клянусь именем Господа.

Гости разразились одобрительными возгласами, и жезл графа Уорика ударил еще раз, объявляя первую перемену блюд. Екатерина и Генрих заняли свои места, и начался свадебный пир. На стол подавали блюдо за блюдом, а жениха и невесту, по традиции деливших одну чашу и один тренчер на двоих, умело и изящно обслуживали Томас Кларенс и Филипп Бургундский. Звучала музыка, произносились пышные тосты и долгие речи, вино текло рекой. Внезапно, незадолго до темноты, музыка стихла, и граф Уорик стукнул жезлом еще раз.

– Жених и невеста удаляются в опочивальню, – объявил он.

Трезвые гости принялись выкрикивать поздравления, а захмелевшие придворные засвистели. Послышались скабрезные шутки. На щеках Екатерины вспыхнул румянец, но король Генрих снисходительно улыбнулся непристойным насмешкам и воздел руку, прося тишины.

– Мои добрые друзья, если желаете, кутите до самого утра. Завтра мы отбываем в Санс, поэтому мы с моей молодой женой выражаем восхищение вашей выносливостью, просим о снисхождении и желаем вам доброй ночи.

Он повернулся, взял невесту за руку и вывел ее из зала.

Я поспешила к выходу. К счастью, хотя перед пиром Екатерина и сняла громоздкую мантию, длинный шлейф ее платья был так тяжел, что без помощи фрейлин передвигаться она не могла. Мне удалось добраться до опочивальни молодоженов раньше, чем туда прибыл свадебный кортеж.

Едва я развела огонь в камине, как высокие двойные двери распахнулись, и вошел король Генрих с Екатериной и многочисленной свитой. Склонив голову, я опустилась на колени.

– Кто это? – спросил король. – Ах да, она несла ваш шлейф, Екатерина!

– Да, господин мой, – ответила Катрин. – И я рада, что могу представить ее первой из моей свиты. Это мадам Ланьер, моя добрая кормилица Гильометта, которая была рядом со мной на протяжении большей части моей жизни. Она мне почти как мать, и я назначила ее хранительницей моих одежд.

– Вот оно что… – Король Генрих жестом показал, что я могу подняться. – Встаньте, прошу вас, мадам Ланьер.

Попытка встать плавно не удалась. От волнения я покачнулась, и мой головной убор с вуалью съехал набекрень.

– Моя старая няня до сих пор обращается со мной как с ребенком, – улыбнулся Генрих. – Вы поступаете так же, мадам?

Я смущенно замялась.

– Надеюсь, что нет, ваше величество. Я стараюсь быть верной слугой.

– Моей самой верной слугой, – с улыбкой добавила Катрин. – Мадам Ланьер любила меня ребенком и любит сейчас, когда я повзрослела.

– Это хорошо, – улыбнулся Генрих. От его улыбки веяло таким обаянием, что у меня задрожали колени, однако следующее замечание короля прозвучало крайне деловито: – Значит, вы прекрасно подготовили мою супругу к первой брачной ночи.

Лицо Екатерины запылало. Во мне поднялась волна безрассудного раздражения.

– Моя дорогая госпожа родилась, чтобы стать супругой великого короля, ваше величество, – ответила я. – В мире нет принцессы, ей равной.

– Похоже, ваша нянька пытается внушить мне, что я вас не заслуживаю, Екатерина! – воскликнул Генрих и неожиданно расхохотался: – Она и в самом деле вам верна, а я ценю верность превыше всего. Что ж, я поручаю вас ее нежной опеке, моя королева. Но поторопитесь. Скоро сюда явится архиепископ, чтобы дать нам свое благословение!

Соседние покои предназначались для короля Генриха, куда он и удалился, дабы раздеться, в сопровождении своей свиты. Оставшись с Екатериной наедине, я ласково ее обняла.

– Мне страшно, Метта, – прошептала она. – Ах, если б ты устроилась в изножье, как обычно!

– Все невесты так чувствуют себя, но вам бояться нечего, – твердо сказала я. – Вы знаете, где спрятан пузырек, а я буду за дверью и приду, как только вы позовете.

Екатерина отстранилась и задумчиво посмотрела на меня, печально качая головой.

– Ох, Метта, у меня нехорошее предчувствие.

 

34

Под влиянием хмельных напитков главные гости королевской спальни так развеселились, что постельный ритуал оказался для жениха и невесты именно тем неловким и постыдным эпизодом, какого страшилась Екатерина.

Когда во главе процессии священников и членов королевской семьи прибыл архиепископ, Екатерина и Генрих, в обшитых мехом халатах, чинно стояли по обе стороны огромной кровати. Затем они возлегли на постель, и ближайшие родственники церемонно накрыли их простыней: Екатерину – мать и сестра, Генриха – два его брата. Духовник королевы, епископ Бове, окропил молодоженов святой водой, а затем Савуази, архиепископ Сансский, принялся читать молитву, которая постепенно становилась все более откровенной. Он молился о благополучии их союза, о даре детей, об одобрении небес, о благословении Богородицы и их личных святых покровителей, о плодовитости невесты, о мужской силе жениха, о взаимности их желаний… Дальше воображение архиепископа позволило молитве вторгнуться в такие сферы, что многие присутствующие начали хихикать и ухмыляться. Становилось очевидным, что в любви к вину священнослужители не уступали мирянам.

– Мы благодарим вас, ваше высокопреосвященство, за ваши молитвы и ходатайства, – раздраженно оборвал архиепископа Генрих, по шею укрытый простыней. – Уже поздно. Прошу вас, предоставьте нас нашим собственным молитвам.

– Похоже, вы спешите перейти отнюдь не к молитвам, брат! – расхохотался Томас Кларенс, чье развязное поведение было вызвано крепостью свадебного меда. – От одних только молитв наследники не родятся.

– Томас! Возвращайтесь к своему вину и заберите с собой всех остальных, – приказал король. – Моя жена устала!

– Не рано ли вы пользуетесь словом «жена», братец? Брачный обряд еще не завершен, – нагло возразил Кларенс.

– Призовите всех к порядку, ваше высокопреосвященство! – взмолился Генрих. – Или вы, мадам? – Он повернулся к королеве Изабо, которая тоже нетвердо стояла на ногах.

– Ах, вы рветесь в бой, милорд! – хихикнула она. – Будьте осторожны, не подвергайте хрупкую девственность моей дочери слишком суровому испытанию!

Видя, что и от королевы помощи не добиться, король Генрих обратился к младшему брату, Джону Бедфорду, более спокойному и трезвому, чем остальные:

– Джон, сделай что-нибудь! Мы ценим все ваши добрые пожелания и советы, но – достаточно. Хватит! И выгоните отсюда музыкантов!

Менестрели, прибывшие в хвосте процессии, протолкались в опочивальню и заиграли на лютнях и тамбуринах. Захмелевшие придворные устроили танцы у кровати. Королева нарочно отвела для постельной церемонии просторные покои на верхнем этаже замка, зная, до чего доходит веселье на королевской свадьбе, однако ни Екатерина, ни Генрих подобного не ожидали.

Я старалась держаться поближе к Екатерининой стороне кровати и видела, что непристойные шутки приводят принцессу в отчаяние. В рукав своего лучшего платья я припрятала склянку с успокаивающим зельем, которое я утром добавила в питье Екатерине, но не сообразила дать принцессе еще глоток, когда вместе с фрейлинами помогала ей снимать свадебный наряд. Придворные продолжали веселиться, и в суматохе мне удалось незаметно подлить маковый отвар в кувшин с вином, который оставили молодой паре для поддержания сил во время ночных утех, если, конечно, после столь скабрезных насмешек у них не пропадет на то желание.

Джону Бедфорду удалось выпроводить шумную толпу из опочивальни. Придворные, неохотно покинув раздосадованного жениха и взволнованную невесту, направились в пиршественный зал. Я шепнула Екатерине, что буду за дверью, и задвинула тяжелый полог на ее стороне кровати, а оруженосец Генриха сделал то же самое с другой стороны. Мы оба поклонились, задвинули последний полог и попятились прочь. Двери за нами закрылись, и король Генрих впервые остался наедине со своей королевой. Мы с оруженосцем переглянулись и сели на табуреты в передней. В коридоре мерно звучали тяжелые шаги стражников.

Вскоре из-за двери опочивальни раздался приглушенный голос Екатерины:

– Метта! Метта, ты здесь?

Оруженосец недоуменно вскинул бровь. Я пожала плечами, осторожно приоткрыла дверь и проскользнула в опочивальню. У камина, освещенная тусклым мерцанием догорающих угольков, сидела обнаженная Катрин, обхватив себя за плечи и тихонько всхлипывая. Я поспешно завернула ее в халат и крепко обняла.

– Ваше высочество, успокойтесь! – ласково сказала я и отвела ее под занавешенную арку в молитвенную комнатку, мимоходом бросив взгляд на брачное ложе. Сквозь задернутый полог слышалось тяжелое дыхание – молодой супруг крепко спал.

В скудном свете лампады, стоящей у распятия, мы сели у переносного алтаря. Я достала из рукава платок, протянула его Катрин и зажгла восковую свечу.

– Что произошло? Вам больно?

Она помотала головой.

– Нет, нет, Метта, ничего подобного, но я не знаю, как быть. Мне нужен твой совет.

Я решила, что пыл короля Генриха не испугал принцессу, и вопросительно взглянула на нее.

– Даже не знаю, как сказать… – прошептала она. Хотя Генрих сопел ровно и размеренно, мы с Екатериной беседовали негромко, опасаясь его разбудить.

– Начните с начала, – предложила я. – Что случилось?

– Мы немного поговорили, – вздохнула она. – Он ужасно рассердился на своего брата и на мою мать. Понимаешь, он не привык быть предметом насмешек, и это привело его в ярость.

– Да, могу себе представить. Так что же он сделал?

– Он вскочил и заметался по опочивальне, проклиная традицию постельного ритуала и называя его варварским. Потом налил нам вина. Я сделала глоток, а Генрих залпом осушил две чаши. Наверное, хотел успокоиться.

Сердце у меня замерло. Король Генрих залпом выпил полкувшина вина! Понятно, почему он так крепко спит.

– И что? Успокоился? – спросила я, хотя уже знала ответ.

– Да, – кивнула принцесса с улыбкой. – Генрих лег рядом со мной, собираясь исполнить свой супружеский долг, но его величество тут же сморил сон. – Екатерина тихонько захихикала. – Представляешь, король захрапел!

Желая проверить, как там король Генрих, я прижала палец к губам, прокралась в опочивальню и осторожно приоткрыла полог. При свете догорающих углей я разглядела среди смятых простыней спящего короля. Глубокий сон смягчил суровые черты. Генрих лежал на боку, прижавшись изуродованной щекой к подушке. Приоткрытый рот делал его похожим на подростка. Я облегченно вздохнула. По счастью, маковый отвар не принес большого вреда крупному мужчине. Похоже, король спокойно проспит до утра.

Екатерина опустилась на колени перед алтарем, но едва я вошла, перекрестилась и повернулась ко мне.

– Я молилась Богородице, хотя вряд ли Святая Дева мне в этом поможет. Что делать, Метта? Вспомнит ли Генрих, что так и не совершил брачного обряда? Надо пачкать простыни кровью или нет?

Я прекрасно понимала, что если новобрачные не предъявят двору неоспоримых свидетельств исполнения супружеского долга, о короле поползут слухи, которые уязвят его гордость. На простыне должны остаться следы крови – доказательство девственности принцессы, ставшей супругой короля.

– По-моему, это необходимо, – решительно ответила я. – Я не знаток мужчин, но если вы заверите его, что он сделал все, что положено, то он не усомнится. Скажите ему об этом смущенно и скромно, ваше высочество. Без слез и истерик, немного застенчиво. У вас получится.

– Ах, я умею изображать милую скромницу, ты же знаешь, – с улыбкой кивнула Екатерина.

– Разумеется, ваше высочество, – усмехнулась я. – Вы нашли пузырек?

– Да. Погоди, я сама все сделаю и отдам его тебе.

– Мазните нижнюю простыню, совсем немного, как если бы у вас начались регулы.

– Ох, я сегодня не усну, Метта, – вздохнула она. – Я так боюсь, что скажет Генрих, когда проснется!

– Вам нужно отдохнуть, ваше высочество, – возразила я. – Выпейте вина.

– Думаешь, поможет? – Екатерина пристально взглянула на меня. – Кстати, не забудь унести и вымыть кувшин и чаши.

– Обязательно! – смущенно ответила я. – Вымою кувшин и принесу вам еще вина.

– Только не шуми, – предупредила она. – Если разбудишь Генриха, тебе не поздоровится!

Я выплеснула остатки вина на улицу через отхожую нишу в стене гардеробной и ополоснула кувшин. Когда-то моя матушка, выпив слишком много макового отвара, отошла в мир иной. Я в страхе схватилась за шею, будто чувствуя на ней веревку палача. Одно дело – успокоить испуганную невесту, а совсем другое – отравить короля Англии. Меня легко могли обвинить в государственной измене и в покушении на королевскую жизнь. Хорошо, что на этот раз все сложилось удачно. Мне повезло.

Проходя с пустым кувшином мимо занавешенной кровати, я прислушалась к мерному дыханию новобрачных и, не в силах удержаться, слегка отвела полог и заглянула в щелку. Волосы Екатерины, поблескивая в угасающем свете огня, золотой волной разметались по подушке, несколько прядей лежали на вытянутой руке Генриха. Перед самим Господом я бы засвидетельствовала, что Генрих с Екатериной уснули крепким сном после ночи любовных утех.

Выйдя из опочивальни, я отдала пустой кувшин оруженосцу.

– Как проснутся, наверняка потребуют еще вина, – сказала я, многозначительно подмигнув. – После таких ночей всегда жажда мучает.

Зная, что до утра молодожены никого к себе не призовут, я притащила в переднюю тюфяк и прилегла отдохнуть.

Меня разбудил повелительный голос Генриха. Король кликнул своего оруженосца и добавил:

– Пришлите служанку королевы!

В передней уже собрались слуги короля и два писца с посланиями для своего господина. Похоже, король Генрих приступал к государственным делам с самого утра.

Подавая Катрин халат, я с удовольствием отметила, что она выспалась и пребывает в прекрасном расположении духа.

– Хорошо спали, ваше величество? – спросила я, называя ее новым титулом в присутствии короля.

– Как дитя, – ответила Катрин, с довольным видом потягиваясь. – Который час, Метта? Первые колокола уже звонили?

– Да, ваше величество. Вам принести воду для омовения?

Полог вокруг кровати был задернут, но в королевскую опочивальню уже вошли королевские вассалы. Не вылезая из-под одеяла, Екатерина накинула халат и встала. Я мельком увидела пятнышки крови на простыне и скрыла довольную улыбку. Служанка принесла теплой воды для мытья.

Екатерина взглянула на мужа, занятого изучением бумаг.

– Я не могу привести себя в порядок в присутствии ваших вельмож, – заявила она.

– Разумеется, – согласился Генрих. – Я вас покину, а вы займитесь туалетом. А потом мне бы хотелось пойти с вами к святой мессе.

– Как мой супруг пожелает, – поклонившись, скромно проговорила она.

Король Генрих вышел из опочивальни. Екатерина позвала Агнессу, и мы принялись готовить тазы для омовения и полотенца.

– Знаешь, Метта, ты была права, – внезапно произнесла Екатерина. – Генрих поверил…

Агнесса вопросительно взглянула на меня. Я смочила водой мягкий льняной лоскут и передала его Екатерине.

– Рада слышать, ваше величество, – сказала я, сгорая от желания узнать подробности.

– Однако решил для полного удовлетворения повторить любезное Господу деяние, – улыбнулась Екатерина. – Так что супружеский долг выполнен. Разумеется, королева спросит о простынях.

Принцесса тщательно обтерла себя влажным лоскутом и вернула его мне. Агнесса подала ей мягкое льняное полотенце.

– Ее величество, как только проснется, отправит за простынями своих фрейлин, – сообщила я.

– Судя по тому, как ей понравился свадебный мед, это случится не скоро, – язвительно заметила Катрин. – Вряд ли она успеет проститься с нами.

Впрочем, когда Катрин и Генрих прибыли на мессу, король Карл и королева Изабо уже присутствовали в церкви Сен-Этьен. Королева сдержала нетерпение и дождалась, пока все собрались на завтрак в пиршественном зале.

– Судя по веселому расположению духа вашего величества, дело свершилось к вашему удовлетворению и в угоду Господу? – задала она вопрос, который волновал ее больше всего.

Король Генрих ополаскивал руки в миске с теплой водой, которую держал перед ним коленопреклоненный оруженосец.

– Вам не следует беспокоиться, ваше величество, о том, что произошло между моей супругой и мной, – ответил Генрих, вытирая руки о полотенце. – Достаточно сказать, что все условия брачного договора соблюдены и Договор в Труа не только подписан, но и запечатан.

– Нам потребуются доказательства, – заметила королева, совершенно не страдая от неумеренных возлияний предыдущей ночи.

– И тогда я сказала ей, Метта, что в этот самый момент ты несешь брачную простыню баронессе Хохфельд, – завершила Екатерина свой рассказ о беседе, произошедшей во время завтрака в пиршественном зале. – Так что, как видишь, твоя задумка удалась на славу.

– Отлично, – ответила я с заговорщической улыбкой. – Надеюсь, ваши прочие страхи оказались необоснованными.

– Ах, Метта, я не уклонялась от прикосновений супруга! – воскликнула Катрин. – Так я словно отрицала, что дьяволу-герцогу удалось оставить свой гнусный след в моей душе. Однако я пришла к заключению, что монахини говорили правду. Брачное ложе – это обязанность, а не удовольствие.

Я вздохнула, вспомнив душистый сеновал и волнение, которое я испытывала в крепких объятиях Жан-Мишеля.

– Искренне желаю вам в один прекрасный день убедиться, как сильно ошибаются монахини, – улыбнулась я.

 

35

Король Генрих, опытный полководец, не стал тратить время даром и поспешил осадить Санс. Коннетабль дофина не успел подготовить город к обороне, и английский король с легкостью одержал победу. Двенадцать дней грозные ряды орудий Генриха крушили стены Санса, и перепуганные горожане, одолев сопротивление рыцарей и оруженосцев дофина, сами открыли ворота для нападавших.

Анри де Савуази, архиепископ Сансский, отслужил мессу в своем любимом соборе Сен-Этьен перед огромным стечением прихожан, среди которых находились и новый наследник Франции с супругой, и король с королевой Франции, а также герцог и герцогиня Бургундские. Король Генрих желал показать народу, что, кроме пушек и солдат, их страна теперь имеет сильное и единое правительство, которое заставит мятежного Самозванца поджать хвост, словно непослушный щенок. Объединенные дворы Франции и Бургундии вместе прибыли из Труа в Санс, поразив горожан невиданным блеском конной процессии.

Разумеется, Екатерина не пришла в восторг от капитуляции Санса и грандиозного прибытия королевской семьи. Она остановилась в летнем дворце архиепископа и наслаждалась кратким отдыхом, оживленным верховыми прогулками и соколиной охотой в дворцовом парке. Король Генрих навещал ее почти каждый вечер, хотя ему и приходилось для этого преодолевать верхом пятнадцать миль от Санса. Молодожены привыкали друг к другу, и мне казалось, что Генрих понемногу завоевывает расположение Екатерины.

– Вчера он играл для меня на арфе, Метта, – рассказывала она, когда мы с ней вышли на прогулку по дворцовому парку. – Он научился играть в детстве, когда жил в Валлисе, где много прекрасных арфистов. Кстати, ты помнишь, как Карл играл нам во дворце Сен-Поль?

Я вспомнила неумелые потуги принца, считавшего себя музыкально одаренным, и улыбнулась, уклоняясь от ответа на вопрос Екатерины.

– Так, значит, вас роднит любовь к музыке? – заметила я. – Это хорошо.

– О, не только к музыке! Генрих много читает – намного больше, чем я. Нас обоих восхищают Собеседования святого Григория. Я призналась, что считаю папу Григория Двоеслова удивительно приземленным человеком, а Генрих рассмеялся и сказал, что прежде никогда об этом не задумывался. – Она остановилась в тени дуба и покрутила на пальце обручальное кольцо с огромным сапфиром, некогда принадлежавшее Элеоноре Прованской, их общему предку. – Наедине со мной он держится слишком отчужденно.

– Отчужденно? – озадаченно переспросила я. – Что вы имеете в виду?

– Понимаешь, он даже в постели ко мне редко притрагивается, – смущенно сказала Катрин. – Нет, он выполняет свой супружеский долг, но… без восторга, из чистой необходимости. Боюсь, что, если он не проявит больше усердия, я не смогу понести. Глупо, конечно… но, по-моему, для появления потомства супругам необходимо испытывать чувственное влечение друг к другу, некий союз сердец…

Я не могла понять, к чему она клонит, но знала – раз уж она заговорила на такую тему, значит, ее это беспокоит.

– Ваше доверие делает мне большую честь, ваше величество… – Я замялась, неловко подбирая слова. – Семена прорастают, если их сажают умело и на нужную глубину.

– Нет, главная трудность заключается не в правильности посадки, – вздохнула Екатерина, обдумав услышанное. – Наверное, я слишком наивна, считая, что плотская любовь – это нечто большее.

Она решительно зашагала вперед, и я заторопилась следом.

– Вам пока рано об этом судить, ведь вы почти не знаете друг друга. Скорее всего, ваше беспокойство напрасно. Дайте себе время.

Екатерина резко остановилась и обернулась ко мне.

– У меня нет времени, Метта! – озабоченно воскликнула она. – Договор сделал короля Генриха наследником Франции, и ему, в свою очередь, необходим наследник. Моя обязанность – произвести на свет сына, и чем раньше, чем лучше.

Я ощутила прилив сострадания: на восемнадцатилетнюю Екатерину возложили невероятное бремя ожиданий.

– Понимаю, ваше величество, однако прошло всего десять дней, – сочувственно кивнула я. – Возможно, вы уже в тягости.

– Нет, – огорченно вздохнула она. – Наверное, следует сообщить королю, что мои регулы пришли. В эти дни он не будет меня посещать.

– Разумеется, известите его, – мягко сказала я, обнимая ее за плечи. – Кто знает, может быть, он все равно приедет.

Однако король Генрих не приехал, а в Санс прибыл кортеж короля Карла с королевой Изабо и герцога Бургундского с супругой.

– Мне и так пришлось пожертвовать медовым месяцем ради осады, а теперь и мое драгоценное семейство сюда заявилось! – раздраженно заметила Екатерина. – Ах, я так надеялась от них избавиться, выйдя замуж за врага!

И все же облегчение ее печалей было не за горами. После благодарственной службы в Сансе король и королева Франции остановились у архиепископа, а Екатерина с Мишель отправились в оплот Бургундских – город Бре на Сене, в нескольких милях от Монтро, который удерживался силами дофина с тех самых пор, как был убит Иоанн Бесстрашный. Король Генрих и герцог Филипп намеревались взять город штурмом. Предполагалось, что там скрываются рыцари, причастные к убийству герцога.

По дороге в Бре отношения между Екатериной и Мишель ухудшились, потому что герцогиня Бургундская только и говорила о том, как ее супруг отыщет тело отца и заставит убийц отвечать за содеянное. К сожалению, замок Бре, окруженный садами и охотничьими угодьями, не отличался большими размерами, и сестрам приходилось часто встречаться. Мужья, занятые подготовкой осады Монтро, их почти не навещали, поэтому Екатерина с радостью восприняла известие о том, что вместе с тысячей рыцарей и лучников, ехавших в качестве подкрепления для осадной армии короля Генриха, прибывает герцогиня Кларенс – та самая дама, которой предстояло познакомить молодую королеву с обычаями английского двора.

Тридцатипятилетняя Маргарита, герцогиня Кларенс, оказалась высокой и очень красивой женщиной с приятными манерами. Она привезла с собой дочь Джоанну, очаровательную рыжеволосую девушку четырнадцати лет, живо напомнившую мне Екатерину, когда та только вышла из монастыря. Во время их первой встречи в парадном зале замка Бре Екатерина впервые попыталась заговорить по-английски, но очень скоро пришла в отчаяние от того, что не смогла полностью выразить свою мысль, и перешла на французский, которым прекрасно владели обе дамы.

– Простите меня, – смущенно сказала Катрин. – Мне следует с большим усердием заниматься английским. Могу я рассчитывать на помощь леди Джоанны? Однако, мадам, как я поняла из слов герцога Кларенса, у вас с ним нет детей. Ваша дочь – от предыдущего брака?

– Да, ваше величество, – улыбнулась герцогиня Кларенс. – Я вышла замуж в четырнадцать лет за графа Сомерсета, дядю короля, и за десять лет родила ему шестерых. Увы, граф Сомерсет умер. Два моих сына – рыцари в свите своего отчима, герцога Кларенса, а младший, Эдмунд, – оруженосец короля Генриха. Неужели вы с ним не встречались?

– Я, наверное, видела его, король не называл при мне оруженосцев по имени, – ответила Катрин. – А другие дети, мадам? Вы оставили их в Англии?

– Мой старший сын Генрих погиб два года назад при осаде Руана, а Маргарита еще совсем малышка, она осталась в Англии с моей сестрой, – с грустью пояснила герцогиня и поспешно сменила предмет разговора: – Не стоит говорить исключительно обо мне, ваше величество. Позвольте поздравить вас с вашим браком. Ах, король Генрих будет очень счастлив с вами!

– Он больше счастлив на поле боя, – вздохнула Екатерина. – Примите мои соболезнования по случаю гибели старшего сына, упокой Господи его душу. – Она повернулась к девушке: – Леди Джоанна, вы, должно быть, большое утешение для матери. Я не шутила, когда сказала, что мне нужна ваша помощь. Вы любите музыку? Надеюсь, вы научите меня английским песням, чтобы я могла петь для короля Генриха. Мы с моими фрейлинами часто музицируем. Если желаете, вы могли бы к нам присоединиться.

– Я умею петь, ваше величество, и охотно научу вас всем песням, какие знаю, – порозовев от смущения, ответила Джоанна. – Но играю я ужасно.

– Увы, моя дочь права, – кивнула Маргарита. – Мы перепробовали разные инструменты, но у Джоанны очень неловкие пальцы.

– Зато я прекрасно играю в теннис! – запальчиво возразила Джоанна. – Я не раз одерживала верх над Эдмундом.

– Что ж, решено, – рассмеялась Екатерина, очарованная непосредственностью девушки. – Вы научите меня теннису и английским песням! Надеюсь, ваша мать согласна.

– Теннис считается неподходящим занятием для дам, ваше величество, – пояснила герцогиня Кларенс. – Джоанна играет дома, с братьями, но при дворе теннис – мужское развлечение.

– Сейчас мы не при дворе! – воскликнула Катрин. – У короля есть передвижной теннисный павильон, который собирают, когда Генрих надолго где-нибудь останавливается. Я узнаю, нельзя ли возвести павильон здесь, в дворцовом парке.

Генрих откликнулся на просьбу Екатерины и приказал плотникам установить теннисный корт в замке Бре. Поскольку весь июнь держалась, как выразился Томас Кларенс, «прекрасная осадная погода», Екатерина все дни проводила на открытом воздухе, предпочитая его духоте замковых комнат, и теннисный корт использовался часто. Под умелым руководством леди Джоанны новая английская королева училась играть в теннис и говорить по-английски. Вдобавок такое времяпрепровождение позволяло Екатерине избегать общения с Мишель. Герцогиня Бургундская не одобряла дам, играющих в теннис, и терпеть не могла солнце, жару и насекомых.

Я исполняла свои обычные обязанности и выкраивала время для помощи Алисии и Жаку. Их поселили в одном из домов, пристроенных к стене замкового барбакана. Их соседями были ремесленники, которые вместе с семьями повсюду сопровождали королевский кортеж: оружейники и кузнецы, шорники и конюхи, сапожники и столяры. Здесь всегда царило оживление. Нижние этажи занимали мастерские, где день и ночь кипела работа, на улице играли малыши, дети постарше бегали по поручениям родителей. Моя очаровательная пятимесячная внучка Катрин спала все меньше и меньше. Я носила ее на бедре, и малышка восхищенно наблюдала за работой мастеровых. Особенно ей нравилось следить за снопами искр, вылетающих из-под кузнечного молота. Она размахивала ручонками, восторженно гулила и подпрыгивала, а грохот и жар кузницы ее нисколько не пугали. Мне приходилось одновременно быть и заботливой бабушкой, и доверенным лицом юной королевы.

В конце июня Екатерина и две герцогини сидели за ужином в пиршественном зале, когда вошел гонец, прибывший из Монтро с письмом от короля Генриха Екатерине.

– Ваше величество, это мой сын, Эдмунд Бофорт, – сказала герцогиня Кларенс. – Как я уже говорила, он служит оруженосцем у короля Генриха.

Екатерина взглянула на красивого парня в королевской ливрее, опустившегося перед ней на одно колено.

– Здравствуйте, Эдмунд, – сказала она. – Вы, должно быть, мчались быстрее ветра. Воск королевской печати еще не успел затвердеть!

Щеки Эдмунда запылали. Он не мог оторвать взгляда от лица Екатерины. Даже с дальнего конца зала можно было ощутить трепет юноши, пораженного красотой королевы.

– Путь здесь недолгий, ваше величество, – смущенно пробормотал он. – Король сказал, что послание срочное.

Мишель, сгорая от нетерпения, забарабанила пальцами по столу.

– Ради бога, сестра, если послание срочное, прочтите скорей! Пал ли город? Обнаружена ли могила моего свекра?

Екатерина неторопливо прочла письмо и улыбнулась.

– Сестра, вы будете рады услышать, что город сдался. Король просит меня присутствовать завтра на триумфальном шествии.

– И это все? – ошеломленно воскликнула Мишель. – А как же убийцы герцога? Их поймали? Выяснили, где захоронен мой свекор?

– Нет, об этом ничего не сказано. Возможно, герцог написал вам отдельно, а его гонец не так скор, как Эдмунд, – сказала Екатерина, одаряя юношу сияющей улыбкой.

– Что ж, Филипп наверняка захочет, чтобы я тоже присоединилась к триумфальному шествию, – вздохнула герцогиня Бургундская.

Немногим позже прибыл гонец в бургундской ливрее с письмом, адресованным ей.

– Король Генрих не написал вам всего, Екатерина, – хвастливо заявила Мишель, ознакомившись с посланием. – Городские ворота открыты, но замок еще держится, и убийцы укрылись там. Могила Иоанна Бесстрашного обнаружена в аббатстве Святого Николая, и мессы об упокоении души герцога уже отслужили. Однако королю Генриху еще предстоит взять замок и изловить убийц.

– Не беспокойтесь, Генрих с этим справится, – спокойно ответила Катрин. – А вот душе покойного герцога никакая месса не поможет.

– Что вы себе позволяете! – взвилась Мишель. – Да, вы стали королевой Англии, но это не дает вам права осквернять память Иоанна Бесстрашного. Я доложу об этом моему супругу! – воскликнула она и выбежала из зала.

– Ваша сестра очень предана мужу, – невозмутимо заметила герцогиня Кларенс. – Похвальное качество для супруги.

– Мы с ней смотрим на герцога Бургундского с разных точек зрения, – вздохнула Екатерина. – И никогда не придем к согласию.

– Вы не обязаны почитать семью вашей сестры или вашего брата, – изрекла герцогиня. – Более того, это было бы неразумно – особенно теперь, когда вы стали королевой Англии, как верно напомнила вам сестра.

Полностью захватить Монтро пока не удалось. Город расположился в месте слияния рек Сены и Йонны, а замок стоял в середине длинного моста, охватывающего обе реки, блокируя переход с одного берега на другой. Убийцы герцога находились либо в замке, либо на северном берегу. Осада еще не закончилась, и, желая снизить их шансы на побег, Генрих торопился ее завершить.

Король Генрих с супругой посетили аббатство Святого Николая, монахи которого в честь победы устроили торжественный ужин в трапезной. Нас усадили за длинные деревянные столы, а Генрих с Катрин весь ужин что-то обсуждали. Аббат услужливо предоставил свою келью Екатерине, и перед отходом ко сну она пересказала мне разговор с королем.

– В плен взяли несколько видных горожан. Их семьи укрылись в замке, – пояснила Катрин. – Завтра пленников отправят к коннетаблю дофина с просьбой сдать гарнизон и выдать убийц герцога. Генрих хочет, чтобы я присутствовала при аресте преступников.

– А ваше присутствие обязательно, ваше величество? – усомнилась я, понимая, что Екатерине мало удовольствия смотреть, как арестовывают людей, избавивших ее от власти Иоанна Бесстрашного.

– Увы, да, – вздохнула она. – Однако Генрих говорит, что Филипп, в соответствии с кодексом рыцарства, обещал им справедливый суд. Король считает, что невиновность рыцарей будет доказана, потому что в смерти дьявола-герцога повинен один только Танги дю Шатель.

– Почему он так решил? – спросила я.

– Об этом говорится в показаниях свидетелей. И я подозреваю, что так оно и есть.

Однако король Генрих не объяснил, как именно он заставит гарнизон сдаться. Наутро король с Екатериной стояли на берегу реки, куда не долетали арбалетные стрелы защитников замка. Орудия осадной армии смолкли. По знаку короля на мост вывели десяток пленников, скованных цепями. На шее у несчастных болтались веревочные петли.

– Почему их сковали? – ошеломленно шепнула мне Агнесса. – Они ведь не осужденные преступники.

Я покачала головой, ощутив гнетущую тревогу. Небо над нами отражало мои мрачные мысли. С востока на город надвигались тяжелые черные тучи, предвещая конец засухи. Герольд Виндзорский, блистательный в своем леопардовом табарде, огласил требования короля Генриха, но ветер мешал нам расслышать его слова.

Дождь так и не пошел. В напряженной тишине до нас долетали отчаянные вопли женщин и детей. Меж зубцов замковой стены виднелись вуали, развевавшиеся на ветру. Белое полотнище хлопало над головами пленников, сбившихся в кучку на мосту в ожидании, когда коннетабль гарнизона даст приказ о капитуляции.

Близился полдень.

– Он сдастся, – заверил Екатерину король Генрих. – Самозванец прекрасно понимает, что коннетабль вынужден принять наши условия.

Солнце достигло зенита и скрылось за тучами. Колокол аббатства прозвонил, созывая монахов к полуденной службе. Мы все прислушались, ожидая сигнала трубы, крика со стены или лязга зарешеченных ворот замка. Однако колокол стих, и больше ничего не нарушило тишину.

Король Генрих повернулся к своему войску и махнул рукой. Солдаты немедленно выкатили вперед помост на высоких колесах, похожий на тот, что используют для осады стен. На этом была установлена виселица на десять человек.

– Зачем это, мой повелитель? – испуганно вскричала Екатерина. – Вы собираетесь их повесить?

– Я докажу коннетаблю, что я – человек слова, – невозмутимо ответил король. – Он откроет ворота, когда увидит, что мы не шутим.

Со стены до нас снова долетел плач, жалобный и громкий. Виселицу установили перед замковой стеной, отчаянно протестующих пленников втолкнули на помост. Веревки забросили на перекладину виселицы и прикрепили к помосту, где имелся рычаг, позволяющий высвободить люк, на котором стояли пленники. Я поняла, что помост соорудили заранее.

– Ваше величество, милорд, муж мой! Умоляю вас, не делайте этого! – в ужасе вскричала Екатерина.

– Коннетабль узнает, что я человек слова, – повторил король Генрих. – Успокойтесь, мадам, ворота откроются.

И все же ворота не открылись. Рыдания на замковой стене не смолкали, пленники взывали к своим семьям и к небесам.

Екатерина упала на колени перед Генрихом и с мольбой протянула к нему руки.

– Я, ваша королева, прошу вас не лишать пленников жизни. Это не солдаты, мой господин, а добропорядочные купцы и торговцы. Они ничем не заслужили такой ужасной смерти. Ради вашей совести и вашей души, не делайте этого.

Король Генрих сжал ее пальцы и посмотрел на нее долгим взглядом.

– Я понимаю ваши чувства, Екатерина, и если бы мог, я исполнил бы вашу просьбу, ибо законы рыцарства требуют, чтобы король снизошел к мольбам его королевы. Однако это дело чести. Коннетабль укрывает преступников. В происходящем виновны он сам и его сюзерен, Самозванец. Они оба понимают, что замок падет, если не прибудет подкрепление. А подкрепления им ждать неоткуда. Гарнизон должен сдаться немедленно. В смерти пленников будет повинен коннетабль. Моя совесть чиста.

Генрих воздел руку и дал сигнал палачу. Рычаг дернулся, люк раскрылся, и десять пленников сорвались с помоста. Катрин закрыла лицо руками, и я бросилась к ней. От душераздирающих криков жен и детей кровь стыла в жилах. Король Генрих взглянул на десять тел, судорожно дергающихся на виселице, затем повернулся и пошел прочь. Загрохотали пушечные выстрелы.

– Господи, Метта, я вышла замуж за изверга! – всхлипнула Екатерина.

 

36

После казни в Монтро отношения между молодоженами разладились и охладели, чтобы не сказать больше. Спустя всего восемь дней ворота замка распахнулись, доказывая тем самым, что смерть пленников была напрасной. Впрочем, жестокая расправа не помешала людям, причастным к убийству герцога Бургундского, выбраться из замка и уехать в Мелён, удерживаемый сторонниками дофина. Король Генрих, глубоко уязвленной неудачей, скрежетал зубами от ярости. Обещание, данное Филиппу Бургундскому, не позволяло королю преследовать свою основную цель, а именно – захватить оплоты дофина на юге страны, в Берри, Орлеане и Турени. Раздосадованный Генрих, желая отвлечься, с жаром переключил свое внимание на еще одну насущную необходимость – зачатие наследника.

Екатерина, глубоко потрясенная казнью, с трудом переносила регулярные супружеские визиты Генриха, встречая и провожая его угрюмым молчанием. Король этого не замечал. Медовый месяц по-настоящему стал осадным – Генрих шел на приступ, но не мог пробить стену холодного молчания, окружившую Екатерину. Казалось, вернулись мрачные дни дьявола-герцога, только сейчас насилие было скреплено священными узами брака.

После двух недель такого семейного противостояния я получила приглашение от герцогини Кларенс. Они с мужем помещались в отдельной башне замка Бре, и меня сопроводил туда паж в ливрее, расшитой львами Кларенсов. Я нашла герцогиню в одиночестве. Оборвав мою попытку преклонить колено, Маргарита Кларенс усадила меня в низкое кресло подле себя.

– Благодарю, что так быстро откликнулись на мое приглашение, мадам, – любезно начала она. – Я знаю, что в это время вы обычно навещаете дочь и внучку. Вы, наверное, рады, что они с вами рядом.

Я слегка встревожилась при мысли, что за моими перемещениями пристально наблюдают, но виду не показала.

– Да, действительно, ваша светлость, – вежливо согласилась я, теряясь в догадках, что за этим последует.

Маргарита Кларенс улыбнулась мне, и я тут же поняла, почему ее считают одной из красивейших придворных дам Англии.

– Мне известно, какую радость приносят дети, ведь я родила своему первому мужу шестерых. К сожалению, мой первый брак не был счастливым. Мой нынешний брак заключен по любви, но бог не дал нам детей. Увы, мне известны и разочарования.

Собираясь с мыслями, герцогиня помолчала, разглаживая великолепный узорчатый шелк своего платья. Ее пальцы были унизаны кольцами. Я молчала, ожидая продолжения.

– Видите ли, нас с королем связывают сложные родственные отношения. Он мой племянник, а замужество сделало меня еще и невесткой короля. Я – одна из немногих женщин, которые хорошо его знают. Все это объясняет, почему именно ко мне он обратился за помощью в таком личном деле. Однако прежде чем я продолжу, мне хотелось бы предупредить вас, мадам Ланьер, что наша беседа должна остаться строго между нами. Знаю, вы всегда заботились об интересах королевы Екатерины, и поэтому я могу быть уверена, что вы никому не передадите ни слова из нашего разговора.

– Если речь идет об интересах ее величества, то вы можете быть совершенно во мне уверены, ваша светлость, – заявила я. – Поклянусь на Библии, если желаете.

– В этом нет необходимости. – Герцогиня снова улыбнулась, просияв серыми глазами в обрамлении густых ресниц. – Королева Екатерина говорила мне, что вы пользуетесь ее полным доверием, и этого для меня достаточно.

– Я польщена, что королева обо мне такого высокого мнения. Я ей всем обязана.

Герцогиня удовлетворенно кивнула и выпрямилась в кресле, словно готовясь к серьезному разговору.

– Очень хорошо… Перейдем же к сути. Видите ли, от имени короля Генриха я прошу вашей помощи. Все знают, что у короля сложный характер. Он – человек с огромным честолюбием и печется о своей репутации и о репутации своей страны. Он также горячо верит в Бога и имеет развитый ум. Тем не менее следует признать, что ему не хватает глубины чувств. Мать Генриха умерла, когда ему было восемь. Он воспитывался в суровом мужском окружении для того, чтобы стать воином и королем. Если у Генриха и есть чувствительные струнки, у него не было возможности их развить. И все же он чувствителен достаточно, чтобы понять: в его отношениях с Екатериной что-то разладилось. Исчезла умная красавица девушка, на которой он женился. Нет, она ему по-прежнему ни в чем не отказывает, но стала холодна и молчалива. Она позволяет ему обладать ее телом, но закрывает от него душу. Вам наверняка известны причины таких изменений. С точки зрения Генриха, первые дни брака были вполне удовлетворительны, однако последние недели заставили его задуматься. Увы, он не знает, что делать.

Я ответила не сразу. Следует ли мне говорить расплывчато или откровенно? Я взглянула в ясные, проницательные глаза герцогини и решила сказать ей правду.

– Ваша светлость, по-моему, король ощутил охлаждение Екатерины к себе после казни несчастных пленников под стенами замка Монтро, – проговорила я.

– Ах, по-вашему, это повлияло на… – удивленно начала герцогиня.

– Я считаю это главной причиной разлада в отношениях августейших супругов, – уверенно сказала я. – Со стороны короля было неразумно просить королеву Екатерину стать свидетелем этого события. Она молода и неопытна, ей незнакомы ужасы войны. Впрочем, такое ужасное и достойное сожаления зрелище потрясло бы любую высокородную даму.

– Я не знала, что она присутствовала на казни, – вздохнула герцогиня. – Легко представить, как на нее это подействовало. И все же, мадам, как королю загладить свою вину?

– Увы, ваша светлость, он вряд ли в силах вернуть к жизни казненных, – мрачно проговорила я. – Однако я не случайно назвала это главной причиной… главной, но не единственной. Дело еще в том, как король Генрих обращается с Екатериной.

– Я надеюсь, она не уклоняется от исполнения супружеских обязанностей, – промолвила Маргарита Кларенс. – Екатерина не вправе отказать Генриху от ложа.

– Нет, что вы, речь идет о другом, – поспешила заверить я. – Как следует из ваших слов, король Генрих жалуется не на это. Видите ли, Екатерина и прежде выражала свою обеспокоенность тем, что король держится с ней отчужденно даже в постели. Королева говорила, что, хотя он вежлив и добр, в его отношении нет ни нежности, ни тепла. – Я развела руками. – Она, конечно, не ребенок, но все же Екатерина очень молода, а все юные девушки жаждут возвышенных чувств, не так ли? В том числе в браке, устроенном юристами ради мирного договора.

– Вы предлагаете мне обучить короля возвышенным чувствам? – изумленно уточнила герцогиня.

– Что ж… Да, ваша светлость, кто-то должен этим заняться.

– Вы считаете, что нежные речи помогут?

– Если король Генрих способен одержать победу даже тогда, когда перевес на стороне противника, то он в состоянии подыскать такие слова, которые подтолкнут одну юную особу в его объятия.

– Это очень разные задачи… Тем не менее я передам ему ваш совет.

– Может, вы сами ему это предложите? Ведь он обратился за помощью к вам, а не к служанке королевы.

– Вы мудрая женщина, мадам, – сказала герцогиня, глядя на меня проницательными серыми глазами. – Я понимаю, почему королева Екатерина к вам прислушивается.

– Не всегда, ваша светлость, – печально улыбнулась я. – Екатерина очень своевольна, и королю Генриху не следует об этом забывать.

– Он это уже понял, – заметила герцогиня и взяла со столика колокольчик. – Теперь, когда с делами покончено, мадам, нас ждет угощение. Я с удовольствием выслушаю рассказ о том, как вы стали надежной опорой королевы Екатерины.

Не знаю, когда герцогине Кларенс удалось поговорить с королем Генрихом. На следующий день королевский двор снова пустился в путь. Герцог и герцогиня Бургундские, вслед за катафалком Иоанна Бесстрашного, возвращались в Дижон, чтобы похоронить тело герцога в фамильной усыпальнице. Герцог Кларенс начал подготовку к трудоемкому процессу осады очередного города, на этот раз Мелёна, а Екатерина, к своему отчаянию, должна была присоединиться к родителям в замке Корбель, где любил охотиться король.

В Корбеле меня не покидало тревожное чувство. Замок напомнил мне о встрече с дофином и о том, что за ней последовало. Екатерина мгновенно возненавидела и толстые крепостные стены, и узкие окна-бойницы, и духоту тесных дворов. В прошлом ей удавалось сохранять ровные отношения со своей сумасбродной матерью, но теперь, пользуясь преимуществом равного статуса, Екатерина спорила с королевой Изабо по малейшему поводу. Вскоре общество королевы стало для Катрин невыносимым. Она просила приносить кушанья в ее покои и прибегала к излюбленному утешению – прогулкам за пределами замка, но даже они не улучшали ее настроения. Я начала беспокоиться, поскольку она лишилась аппетита, а затем стала еще более подавленной, когда «проклятие Евы» подтвердило, что попытка зачатия в очередной раз потерпела неудачу. Обнаружив кровь на простынях, Екатерина разрыдалась в моих объятиях. Не зная, как ее утешить, я осторожно напомнила, что еще совсем недавно мысль о наследнике изверга была ей отвратительна.

– Ты не понимаешь! – всхлипывала она. – Я сказала это, потому что ненавижу его за убийство несчастных пленников в Монтро, но теперь думаю, что чем раньше я понесу, тем скорее он оставит меня в покое и перестанет относиться ко мне как к племенной кобыле. Теперь, когда Маргарита Кларенс надоумила его, как себя вести – да, мне об этом известно! – он само очарование, а в постели все равно превращается в жеребца на конюшне. Взобрался, сделал, ушел!

Екатерина рыдала, уткнувшись лицом в одеяло и стуча кулаком о подушку. Я гладила ее по голове, не зная, как облегчить ее страдания.

В отличие от Екатерины, Алисия наслаждалась жизнью на новом месте. Мастерская Жака и их жилье размещались на улочке близ ворот замка. За домом имелся сад, для крошки Катрин нашли няньку, и Алисия помогала Жаку шить легкие летние платья, которые Екатерина заказывала одно за другим.

Короля Генриха не обескуражила неудача с зачатием наследника. Казалось, ничто не могло испортить его хорошего настроения. От жары он не страдал, был полон сил, часто скакал верхом между Мелёном и Корбелем, а если не мог приехать, заботливо присылал Эдмунда Бофорта с посланиями для супруги. Осада Мелёна давалась непросто, но трудности подпитывали увлеченность короля. Поглощенный стратегиями и планами, во время своих визитов он был не в силах говорить ни о чем другом, однако не перестал навещать Екатерину даже в дни «проклятия Евы», хотя это и запрещалось Церковью.

Я прислуживала им за ужинами в покоях Екатерины, как делала это во время визитов принца Карла в Сен-Поле. Постепенно Генрих привык к моему незаметному присутствию. В результате одной из бесед мне пришла мысль, как облегчить уныние Екатерины.

– Как вы думаете, ваш отец сможет приехать в осадный лагерь? – спросил ее однажды король. – Его присутствие очень помогло бы нам в переговорах.

– Но где он будет жить? – озабоченно спросила Катрин, отодвигая миску жаркого из оленины. – Он боится, что его разобьют. Грохот пушек его напугает, а походный шатер слишком непрочен…

– Да, я понимаю. А если мои плотники возведут для короля деревянный павильон? Крыша, окна, стены – все как полагается. Устроим там покои с мягкой обивкой, такие же, как его опочивальня.

– Но ведь это займет много времени?

– Вы не представляете, как быстро работают мои плотники, – рассмеялся Генрих. – Они в считаные часы возводят высоченную башню. На строительство роскошного королевского павильона уйдет два дня.

– Ах, в таком случае ваша задумка сработает. Король всегда страдал от жары, а на свежем воздухе ему станет лучше – если, конечно, он не будет слышать звуков пальбы и сможет спать в безопасном месте. Но для чего вам нужно его присутствие?

– Я хочу, чтобы его видели защитники крепости. Командует гарнизоном сеньор де Барбазан, доблестный рыцарь, которого я очень уважаю, хотя он и не платит мне взаимностью. Так вот, он заявил, что не станет вести переговоров с заклятым врагом Франции, но готов встретиться со своим сюзереном, королем Карлом Шестым. – Генрих пожал плечами. – Я могу его понять. Так просто он сдаваться не намерен, однако присутствие вашего отца подстегнет горожан, и они его уговорят. Жители Мелёна с почтением относятся к королю Франции, а жизнь в осажденной крепости в такую жару – настоящий ад.

– Могу себе представить, – вздохнула Екатерина. – Наверное, почти так же, как здесь.

Генрих посмотрел на нее нежным взглядом, затем мягко убрал влажную прядь ее волос под край головного убора.

– Вы не хотите его снять? Вам сразу станет легче, – предложил он.

Она покраснела, так же густо, как Эдмунд Бофорт, когда она ему улыбнулась. Похоже, чувства Екатерины к королю не изменились и не исчезли. И все же она не стала снимать тяжелый головной убор с вуалью, скрывавшей ее волосы.

– Если это доставит вам удовольствие, то в ваш следующий визит я его не надену, – тихо проговорила она.

– Это доставит мне такое же удовольствие, какое испытываете вы, дразня меня ожиданием! – воскликнул он и рассмеялся глубоким, неожиданно приятным смехом.

На следующее утро, набравшись смелости, я отправила пажа с запиской, в которой просила аудиенции у герцогини Кларенс. Король прислушался к ее советам, поэтому я надеялась, что она согласится изложить ему возникший у меня план.

Через несколько дней Эдмунд Бофорт привез нам известие, что плотники начали строительные работы в укромной зеленой долине неподалеку от мелёнского лагеря.

– Король в последнее время ночует в лагере, поэтому бойцы подозревают, что у него появилась метресса, для которой и строят павильон, – с негодованием сказал юный оруженосец. – Где им, олухам, понять, что королю никакая метресса не нужна, ведь вы так прекрасны, ваше величество!

– Благодарю вас, Эдмунд! – воскликнула Катрин, тронутая застенчивой преданностью юноши. – Прошу вас, не говорите им, что павильон предназначен для отца королевы, а не для метрессы короля, потому что слухи гораздо заманчивее истины.

Я обычно вставала с первыми лучами солнца и занималась гардеробом Екатерины, наслаждаясь утренней прохладой. За этим занятием меня и застал паж Генриха, который принес записку с просьбой явиться к королю. Я отправилась вслед за пажом, вспоминая подобный вызов, случившийся два года назад в Понтуазе. Еще сильнее встревожил меня вид вооруженных стражников у дверей покоев коннетабля Корбеля. Впрочем, я застала короля в одиночестве, за столом, заваленным письмами и документами, и немного успокоилась.

Кратким кивком он отметил мой поклон и жестом велел мне подняться.

– Я отпустил писцов, поскольку желаю поговорить с вами наедине, мадам Ланьер, – без предисловий начал Генрих. – Герцогиня Кларенс с теплотой отзывалась о вашей мудрости и благоразумии.

– Ее светлость очень добра, – ответила я, надеясь, что герцогиня уже поговорила с ним о моем предложении.

В присутствии короля я слегка оробела. Даже в этот ранний час, за письменным столом, он выглядел величественно – в ярком дублете, расшитом лебедями и розами Ланкастеров, с кинжалом в золоченых ножнах, притороченных к бедру, и королевскими шпорами на кожаных сапогах. Несмотря на обезображенную щеку, Генрих в расцвете власти и силы производил впечатление высшего существа.

– Вы занимаете должность хранителя одежд королевы и наверняка сможете упаковать вещи для поездки на несколько дней, так, чтобы Екатерина об этом не знала? – Вопрос, заданный повелительным тоном, скрывал в себе прямой приказ.

– Да, ваше величество, – ответила я.

– Прекрасно! Сегодня после обеда Эдмунд Бофорт приведет лошадь ее величества, соберет обоз с вещами и перевезет всех вас в павильон, который я построил недалеко от мелёнского лагеря. Для сопровождения королевы отберите фрейлин по вашему разумению. Место есть только для троих, включая вас, конечно. Королева об этом ничего не знает. Я хочу сделать сюрприз. – Он испытующе посмотрел на меня. – Надеюсь, вы сохраните наш разговор в тайне?

– Да, ваше величество, – ответила я. Отказать королю было невозможно. – Позволите ли задать один вопрос?

– Задавайте, – буркнул он, недовольно сузив карие глаза.

– Не собираются ли в Мелёне кого-нибудь вешать? – набравшись смелости, осведомилась я. Бешено колотящееся сердце едва не выскочило у меня из груди; я чувствовала себя как мышь в тени парящего ястреба.

– Почему вы спрашиваете?

– Боюсь, королева не выдержит еще одно подобное зрелище, ваше величество. – Спрятав руки в складках юбки, я скрестила пальцы и мысленно вознесла молитву к Святой Деве, прося ее дать королю понять, что я осмелилась сказать такое исключительно из любви к ней.

Король Генрих сцепил пальцы и оперся локтями о стол, пристально изучая мое лицо. Я затаила дыхание и ждала.

– Если соберутся, я сделаю все, чтобы она не стала этому свидетелем, – наконец проговорил он и внезапно тепло улыбнулся: – Благодарю вас, мадам.

Я низко поклонилась и попятилась. Случилось то, чего я и хотела. Пребывание вдали от дворцовых церемоний пойдет на пользу молодой августейшей чете.

 

37

Местность, где разбили шатры, Екатерина назвала позже Зеленым долом. Долина с крутыми склонами находилась в миле от военного лагеря, полностью скрытая от города каменистыми взгорьями, за которыми не было слышно грохота осадных орудий. По гальке и камням звонко журчал быстрый извилистый ручей, образуя на лугу небольшие озерца и заводи.

Это место можно было назвать и Долиной королей, ибо в одном ее конце, там, где ручей устремлял свои воды к Сене, стоял павильон короля и королевы Франции. В противоположной оконечности долины, на тенистой зеленой поляне, где ручеек крохотным водопадом срывался со скалы, высился павильон короля и королевы Англии. Каждая из построек, окруженная крепким оборонительным частоколом, состояла из двух просторных и светлых помещений, расположенных одно над другим, и входной башни, где на первом этаже находилась комната для компаньонов августейших особ, а винтовая лестница вела в небольшую приемную и опочивальню на втором этаже. Шатры для челяди и стражи были разбиты за пределами частокола; отхожие места устроили неподалеку. Художники расписали деревянные стены так, что они напоминали каменные, а на крышах павильонов изобразили львов и лилии двух королевств. На башнях развевались знамена и флаги.

Мы прибыли в долину ближе к вечеру. Наш путь не проходил через осадный лагерь, поэтому ничто не напоминало о войне, и путешествие было веселым и радостным. Когда тропа стала слишком узкой для телег, мне пришлось пойти пешком. Екатерина восхищенно ахнула, завидев живописную долину и красивые павильоны. Берега ручья поросли папоротником, в ветвях деревьев щебетали птицы, и долина казалась островком мира и спокойствия, куда не долетал грохот осадных орудий по другую сторону холма.

Зная, как радует Екатерину присутствие беззаботной и веселой леди Джоанны, я попросила герцогиню Кларенс позволить дочери поехать с нами. Пока мы с Агнессой руководили выгрузкой багажа, Джоанна с Катрин исследовали павильон и обнаружили внутри великолепную мебель, шелковые подушки и роскошные драпировки. Ставни были распахнуты, прохладный ветерок дул в открытые окна, развевая легкие ткани.

– Смотрите, здесь нет ни плотных занавесей, ни толстых покрывал! – воскликнула Екатерина, падая на кровать, которую резчики по дереву украсили позолоченными коронами. – Ах, наконец-то я высплюсь!

В первый вечер нашего пребывания в Зеленом доле король Генрих пригласил на ужин графа Уорика. Не забыли и Эдмунда Бофорта, который с радостью присоединился к сестре. Стол установили под балдахином у ручья, а на ужин подали жаренных на вертеле птиц и свежие овощи. Воткнутые в землю факелы освещали поляну трепещущими языками пламени, на жаровнях тлели ароматные травы, дымом отпугивая насекомых. Мы с Агнессой устроились за отдельным столом чуть поодаль, но после ужина Катрин послала за нами Эдмунда. Забрав свои табуреты, мы переместились к королевскому столу. Оказалось, Генрих ожидает выступления арфиста – валлийского лучника, чья прекрасная музыка привлекла внимание короля во время одной из осад.

– Его зовут Оуэн Тюдор, – сказал Генрих. – Он поет о холмах и долинах того края, где я вырос. Вы не поймете слов, ибо поет он на своем родном языке, но, думаю, в самой музыке звучит суровая красота Валлиса, гимн силе и храбрости лучших в мире стрелков.

– Король питает слабость к валлийским стрелкам, – рассмеялся Уорик. – На самом деле они настоящие бандиты!

– Зато много раз спасали твою жизнь, Дик! – улыбаясь, напомнил другу Генрих. – Всему миру известно, что благодаря валлийским лучникам мы победили при Азенкуре. Среди них, может быть, и встречаются мошенники, однако в целом они – гордость моей армии.

– Я думала, что именно валлийский лучник оставил шрам на вашей щеке, милорд, – сказала Екатерина, удивленная приязнью короля к людям, чуть не лишившим его жизни.

– Да, так и было, – кивнул Генрих. – Но благодаря этому ранению я понял, что невыразимая боль и увечье укрепляют внутреннюю силу и решимость человека. Я испытываю благодарность к валлийским лучникам, даже к безымянному бойцу, пустившему в меня стрелу.

В этот момент у затененного края балдахина незаметно возник Оуэн Тюдор и сразу же опустился на одно колено. Юноша был очень хорош собой: широкоплечий и стройный, с темно-карими глазами и выразительным загорелым лицом. Вьющиеся каштановые волосы выбивались из-под зеленой суконной шляпы. Потертая кожаная куртка лучника, подпоясанная на талии, доходила до середины бедер; бордовые шоссы обтягивали длинные мускулистые ноги, обутые в сапоги коричневой кожи. Мешок с арфой он держал закинутым за спину.

– Оуэн, подойди, я представлю тебя королеве! – воскликнул король. – Екатерина, перед вами – Оуэн Тюдор. Этот валлийский варвар умудрился получить образование и даже говорит по-французски… Не так ли, солдат?

Шутливый тон короля Генриха, похоже, был призван ободрить молодого человека, и это сработало: лучник широко улыбнулся, подошел ближе и опустился на одно колено перед Екатериной. Склонив голову, он с певучим акцентом заговорил по-французски:

– Его королевское величество слишком любезен, называя мою неуклюжую речь французским языком. Боюсь, мадам королева с этим не согласится.

– Я согласна с королем, господин Тюдор, – улыбнулась Екатерина. – Ваш французский затмевает мои слабые попытки говорить на английском языке. И если ваша музыка так же хороша, как утверждает его величество, то ваши таланты вдвойне превосходят мои.

Оуэн Тюдор поднял голову и взглянул в лицо Екатерины. Мне показалось, что в его глазах промелькнула искра узнавания, будто какое-то воспоминание застало его врасплох. Но голос лучника оставался ровным, выражение лица не изменилось. Он покачал головой.

– Это невозможно, моя королева. Вас ничто не может затмить, – смиренно ответил он. – Играть для вас – огромная честь. С вашего позволения, мессир, я начну.

– Прошу, – кивнул король Генрих и обратился к оруженосцу: – Эдмунд, принеси табурет для арфиста.

– Когда он успел стать искусным музыкантом, милорд? – осведомилась Екатерина, не отрывая взгляда от лучника. – Он ведь так молод! Где он выучился играть?

– Не знаю. Лорд Хангерфорд завербовал его в свой отряд где-то на севере Валлиса. Я хочу пригласить Оуэна к себе на службу – исключительно за музыкальный талант. Послушайте его. Мне будет интересно ваше мнение.

Оуэн выбрал место, освещенное пляшущими отблесками факелов, и сел на принесенный Эдмундом табурет. Струны задрожали, отзываясь на прикосновение, по долине разнеслись напевные звуки. Настроив инструмент, Оуэн задумался, провел кончиками пальцев по струнам – и начал играть мелодию удивительной красоты. Когда лучник запел, горловые переливы, что расцветили его французскую речь, нашли родной дом в звучании валлийских слов. Уверенный яркий голос лился, будто расплавленное золото. Музыка, которую играл юноша, завладела долиной, уплывала во тьму у скал и, сливаясь с журчанием воды в ручье, зачаровывала необычным ритмом. Хоть это и не была колыбельная, к тому времени, как выступление лучника окончилось, Джоанна поддалась колдовским чарам музыки, и Эдмунд на руках отнес сестру в постель.

Когда Оуэн Тюдор ушел, король Генрих достал из седельной сумки небольшую арфу и вместе с Катрин удалился в свои покои, где сел в кресло и заиграл, негромко напевая какую-то песенку, пока мы с Агнессой помогали Катрин готовиться ко сну. Король Генрих уступал мастерством лучнику, но в его музыке звучали те же протяжные напевы, вызывающие в воображении древние легенды и зеленые холмы и долины. Екатерина бросила подушку на пол и устроилась у ног короля, слушая песню.

Утром Екатерина с блаженной улыбкой потянулась и закуталась в легкую простыню.

– Хорошо спали, ваше величество? – спросила я, хотя ответ был вполне очевиден.

– Как дитя, – проворковала она. – А теперь я умираю от голода! Король Генрих на рассвете уехал в осадный лагерь. Он сказал, что пришлет своего духовника провести для нас мессу, но я не выдержу без еды до окончания службы!

С непривычной резвостью вскочив с кровати, она забрала у меня халат и, натягивая его на ходу, прошла туда, где в кресле лежала арфа короля. Катрин подняла инструмент, с мечтательным видом коснулась струн и, обернувшись, взглянула на меня. Ее кожа светилась, глаза сияли.

Я вопросительно приподняла бровь. Ответом мне было смущенное хихиканье.

– Принеси горячей воды, Метта, – попросила она. – И душистое притирание с розовым маслом. Я хочу принять ванну.

– До или после завтрака, ваше величество? – невозмутимо спросила я.

– Ах, пожалуй, после. – Она села, положив арфу на колени, и провела пальцами по струнам. – Каким волнующим инструментом становится арфа в умелых руках, правда? Этот юноша вчера – как его… Оуэн, лучник – настоящий волшебник.

– Да, он играет и поет прекрасно. У него, наверное, был хороший учитель.

– Король Генрих тоже играет очень хорошо, – заметила она. – К тому же король поет по-французски, так что я понимаю, о чем его песни.

– Песни о высоких чувствах? – лукаво спросила я.

– Да, Метта, – ответила она, искоса глядя на меня.

– Я рада за вас, ваше величество.

* * *

Лучник приходил играть не каждый вечер, но король Генрих больше не приглашал никого из своих друзей послушать музыку, предпочитая делить это удовольствие исключительно с Екатериной. Они сидели на подушках, слушая Оуэна и перешептываясь. Во время представлений Агнесса и Джоанна устраивались на почтительном расстоянии и развлекали себя настольными играми, а я сидела рядом и глядела на закат. Летучие мыши вылетали из пещер на охоту за насекомыми. Иногда на ужин к королевской чете приглашали Эдмунда и Джоанну, но большинство вечеров молодожены проводили наедине, пользуясь редкими часами покоя в суровые дни осады.

За исключением моего присутствия при ее пробуждении, я редко оказывалась наедине с Екатериной, поэтому мы не обсуждали ее отношений с королем Генрихом. Однако было легко заметить, что они стали гораздо ближе друг другу. Когда король приезжал из осадного лагеря, Екатерина с радостью встречала супруга. При этом она всегда склонялась в почтительном реверансе, но делала это ради удовольствия почувствовать, как он берет ее за руки и поднимает, чтобы нежно поцеловать. Только на приемах, которые в Зеленом доле случались нечасто, супруги вели себя с церемонной вежливостью. Постепенно Екатерина разглядела в короле мужчину, и он ответил на это любовью и доверием.

Она пообещала мужу, что не станет выходить за пределы долины, но вместе с Джоанной изучила каждый уголок. За ними тенью следовали стражники. На вершине взгорья размещались дозорные, а в обоих концах долины – конные отряды. Даже в этом тихом и спокойном мирке слишком многое напоминало о том, что опасность совсем близко.

Король Генрих приобрел в Германии громадные осадные орудия, добавив их к значительному арсеналу, который непрестанно бил по стенам Мелёна. Однажды Екатерина предложила нам подняться по крутым склонам долины и посмотреть на осаду, желая собственными глазами увидеть то, с чем ей приходилось соревноваться за внимание короля. Генрих разрешил нам отправиться на вылазку, пообещав ради нашей безопасности прислать Эдмунда с эскортом оруженосцев.

В тот же день прибыли король Карл и королева Изабо, проделав бо́льшую часть пути от Корбеля на барке. Восемь крепких конюхов несли королеву в открытом паланкине, а король Карл, в короне и мантии, ехал верхом на смирном белом пони. Екатерина с Генрихом встретили их у павильона и терпеливо ждали, пока королева осматривалась в новом помещении. Короля Карла пришлось мягко, но настойчиво отговаривать от немедленного купания в речке. Выждав приличное время, король Генрих уговорил свекра вновь взобраться на пони и присоединиться к процессии рыцарей и герольдов, которые явились сопроводить его через осадный лагерь на переговоры у главных ворот Мелёна.

Между тем Екатерина, Джоанна, Агнесса и я встретились с Эдмундом и нашим эскортом, поднялись по крутой тропе, вьющейся по обрывистому склону, и стали спускаться по холму, поросшему густым лесом. С опушки открывался вид на осадный лагерь и на осажденный город, окруженный земляными валами. Впервые мы вышли за границы нашего тихого мирка и были потрясены ревом и грохотом осадных орудий.

Пока дофин не занял город, королевский замок Мелён, овеваемый речными ветерками и окруженный красивейшими зелеными лесами и холмами, был излюбленной летней резиденцией королевы Изабеллы. Его стены, казалось, росли прямо из утесов на берегу Сены. Город, расположенный ниже замка, занимал равнинный остров в излучине широкой быстрой реки, которая представляла собой одно из главных препятствий для неприятеля. Поскольку единственная переправа находилась внутри крепостных стен, осаждающие выстроили еще один мост выше по течению, вне досягаемости стрел защитников, а вокруг него соорудили кольцо траншей и валов, позволявших перемещаться между огневыми точками, не подвергая себя опасности.

Несколько десятков орудий всех форм и размеров непрерывно стреляли по крепостным стенам и замку. Эдмунд объяснил, что катапульты и требушеты осадной армии метали огненные шары и едкую известь за городские стены. Оруженосец также показал нам пещеры в скалах, откуда солдаты начали рыть подкопы под стены замка.

Защитников больше всего пугала батарея пушек, которую король Генрих развернул напротив разрушенного участка стены у главных ворот. Генрих часто восхищенно отзывался о бомбардах, созданных рейнскими мастерами-литейщиками. С ними умели обращаться только специально обученные германские солдаты-пушкари, которым платили огромные деньги, чтобы они, рискуя жизнью и здоровьем, целились и стреляли из громоздких и неустойчивых пушек. Я насчитала шесть огромных чугунных труб, способных метать громадные валуны на несколько сотен ярдов. Будь я коннетаблем армии защитников Мелёна, едва завидев эти смертоносные приспособления, я немедленно подняла бы флаг капитуляции.

Внезапно пушки смолкли, и на долину опустилась жуткая тишина, предвещая появление французского короля, процессия которого медленно двигалась среди шатров осадного лагеря, направляясь к новому мосту. Впереди, в ярких табардах, скакали два герольда с белыми флагами, объявляя о намерении вступить в переговоры. Переправившись через реку, они оторвались от процессии и помчались к городским воротам, оставив короля и его свиту ждать на мосту. Расстояние до них было слишком велико, и мы не слышали, что именно прокричали герольды защитникам на стенах, но люди на привратной башне сразу же засуетились и забегали.

Вскоре на башне появился рыцарь с непокрытой головой и в доспехах. По личному штандарту, который нес за ним оруженосец, Эдмунд Бофорт узнал в рыцаре командира гарнизона, знаменитого сеньора де Барбазана.

Глашатаи что-то прокричали, потом развернули коней и поскакали к королевской процессии на мосту. Латный рыцарь на великолепном черном жеребце выехал вперед и, взяв лошадку короля Карла за поводья, неторопливо двинулся в сторону ворот. По символу золотого руна, красовавшемуся на штандарте, я поняла, что это был Филипп Бургундский. Герцог возвышался над жалкой сгорбленной фигуркой своего сюзерена. Разница между размерами двух всадников подчеркивала все уменьшающуюся власть французской короны и неспособность короля править вассалами.

Переговоры велись недолго, а затем герцог и король медленно пересекли мост и, перейдя на рысь, направились к Зеленому долу. Сеньор де Барбазан скрылся в крепости. Закат окрасил небо в кроваво-красный цвет, а осаждающие возобновили боевые действия.

Люди роились у пушечной батареи, как муравьи. На каждое германское орудие требовалась дюжина солдат, чтобы целиться, заряжать и стрелять. Один за другим чудовищные приспособления принялись извергать разрушительные ядра. Жутко было смотреть на то, как в каменной кладке стен возникают дыры, подобные рваным ранам, но мы не могли отвести взгляда от ужасающего зрелища.

Вдруг одна из огромных пушек разорвалась, и ядро отлетело назад. Над землей взметнулись клубы черного дыма и куски человеческих тел. Я в ужасе закрыла лицо руками. Екатерина бросилась к ближайшему кусту, и ее стошнило. Леди Джоанна побежала ей на помощь, следом подоспела я, и мы отвели королеву на поляну в лесу, подальше от кровавой бойни. Я усадила Екатерину на поваленное дерево и послала Эдмунда к реке намочить мой платок.

Юноша пришел в ужас от того, что королева стала свидетелем столь страшного происшествия.

– Ваше величество, простите! Я должен был увести вас раньше, – чуть не плакал он. – Король придет в ярость, узнав, что я позволил вам присутствовать при таком зрелище!

Он прав, думала я, прижимая прохладную ткань ко лбу Екатерины и мысленно вторя отчаянию юноши. Лицо королевы побелело как мел, и я молилась, чтобы тесное сближение с реальностью войны не убило в ней искру новой жизни. В противном случае гнев короля Генриха был бы совершенно оправданным.

 

38

Я стояла в узком переулке, сбегающем вниз к пекарне. Булыжная мостовая была скользкой от дождя, и, пытаясь удержаться на ногах, я хваталась за грубые каменные колонны Большого моста. Хотя из торговых лавок на мосту доносился гомон, внизу было тихо – в такой ливень мало кто осмеливался высунуть нос из бревенчатых домиков. Мы добрались до закрытых ворот, во дворе за которыми стояли хлебные печи. Здесь все выглядело так же, как и шесть лет назад, когда я неохотно вручила ключи от отцовской пекарни одному из наших бывших подмастерьев.

Марк, брат Жан-Мишеля, бросил на меня обеспокоенный взгляд.

– Дойти сможешь? – проворчал он.

– Да, – сказала я с улыбкой, слегка приподнимая юбку и показывая ему неуклюжие, обитые железом башмаки. – В них трудно ходить.

– Ну, мои кожаные сапоги удобнее, хотя в грязи вязнут, – усмехнулся Марк, кожевенный мастер, любящий свое дело. – Давай руку.

В полдень я зашла в мастерскую Ланьеров, и Марк вызвался проводить меня до пекарни. Во время моего длительного отсутствия Ланьеры собирали арендную плату за пекарню. С родственниками покойного мужа мне повезло. Старшие Ланьеры уже умерли, а моим деверьям наверняка нелегко было прокормить семьи, однако даже в голодные годы они не потратили моих денег.

– Знаешь, как нам здесь трудно было? – ворчал Марк. – Когда заканчивалась мука, даже пекари сидели на одной воде!

Шутка была типичной для смутного времени. Пятьдесят тысяч парижан уничтожила чума, которой королевский двор избежал, переехав в Понтуаз. Еще больше людей умерло от голода. Вслед за знатью Париж покинули ремесленники. В некогда процветающем городе стояли пустые полуразрушенные дома.

– Не знаю, как и благодарить всю твою семью, – ответила я с искренней теплотой. – Деньги пойдут вашему племяннику Люку, они ему больше всего пригодятся.

– Но Люк связал свою судьбу с Самозванцем. Как ты встретишься с сыном? – спросил Марк.

Решение Люка встревожило семью Жан-Мишеля, ибо Ланьеры были сторонниками бургиньонов и не одобряли ни дофина, ни орлеанистов.

– Найду способ, – заверила я. – Гонцы и возчики продуктов часто пересекают границы. Я дам ему знать, а Люк сам сообразит, где и как нам встретиться.

Английский и французский королевские дворы прибыли в Париж в начале декабря. После долгой осады изголодавшийся гарнизон Мелёна капитулировал, что в очередной раз подтвердило: осадные войны выигрывают не столько хорошо вооруженные, сколько терпеливые армии. Филипп Бургундский проследил за тем, чтобы двух рыцарей, принимавших участие в убийстве его отца, немедленно повесили на городской площади, но командира гарнизона король Генрих на смерть не осудил. Когда сеньор Барбазан вышел из ворот Мелёна и опустился на колени, протягивая свой меч победителю, король приказал заключить его под стражу, пока за его свободу не внесут немалый выкуп. Филипп Бургундский пришел в ярость, потому что Барбазан был в списке виновных.

– Сеньор Барбазан – рыцарь знатного рода, и на эшафот я его не отправлю, – непреклонно заявил Генрих. – Он поклялся, что не принимал участия в убийстве герцога, и мы ему верим.

Увиденное у стен Мелёна не причинило Екатерине телесных страданий, но это не уменьшило гнева короля. Генрих обрушил на ее эскорт поток яростной брани. К счастью, дальше этого дело не пошло: то ли Екатерина сумела его успокоить, напомнив, что она сама настояла на вылазке, то ли пребывание в Зеленом доле смягчило сердце великого короля-воина. Династический союз, выкованный в пламени войны, принес утешение двум одиноким, душевно израненным людям. Они ощутили вкус счастья, рожденного общими испытаниями и взаимной любовью. Генрих и Катрин радовали друг друга, находя удовольствие в беседах, веселье и музыке – особенно музыке, ибо из окон королевских покоев часто доносились звуки арфы Генриха. Оуэн Тюдор стал частым гостем в их павильоне. Командир Оуэна, лорд Уолтер Хангерфорд, был сенешалем английского двора, так что организовать перевод лучника из войска в свиту Генриха оказалось несложно. Вместо того чтобы отдать приказ, король пригласил своего сенешаля на роскошный ужин, за которым и высказал просьбу.

– Сир! – запротестовал сэр Уолтер, ветеран Азенкура и один из самых высокочтимых рыцарей Англии. – Вы хотите забрать одного из моих лучших стрелков!

– Можете выбрать любого из стрелков моего личного отряда, – ответил король Генрих. – Кроме того, вы сделаете большое одолжение королеве.

– Не допусти Господь, чтобы я, скромный рыцарь, посмел отказать прекрасной даме, – галантно проговорил сенешаль, почтительно склонив голову перед Екатериной. – Но впредь я буду осторожнее и не стану набирать в свой отряд красавцев-арфистов из Валлиса!

Разумеется, сделка была заключена.

Пока я жила в Мелёне, мне очень не хватало ежедневного общения с Алисией и малышкой Катрин, но пару раз им удалось меня навестить, приехав с продуктовым обозом. Я радовалась, глядя, как внучка визжит и хохочет, плескаясь на отмели ручья или валяясь на мягкой траве. Алисия шила для нее красивые камизы и киртлы из остатков ткани, шедшей на летние наряды Екатерины. Однажды малышка и королева случайно оказались одетыми в одинаковые киртлы из льна с цветочным узором. Екатерина качала крестницу на колене, с гордостью показывая свою «двойняшку» леди Джоанне.

– Если бы я не была королевой, обязанной родить сына, я бы молила Бога о такой красавице, как ты! – ворковала Екатерина, нежно прижимая малышку к себе.

Ясная погода простояла до середины октября, а во второй половине октября холодные осенние ветры погнали нас в Корбель. Через две недели месячные недомогания Екатерины не пришли. Мы скрестили пальцы на удачу и вознесли молитвы к святой Монике, а к началу декабря были уверены, что Екатерина понесла. Король Генрих торжествовал и хотел немедленно возвестить об этом миру, но я посоветовала Екатерине уговорить его подождать.

– Не стоит объявлять сразу же, ваше величество, – предупредила я. – Это такой важный ребенок, что лучше объявить о нем после праздника Богоявления, чтобы избежать неловкости, если вдруг случится выкидыш. Вы должны сейчас поберечь себя, потому что, хотя в начале срока и нет очевидных признаков беременности, ребенок в это время очень уязвим.

Екатерина взволнованно посмотрела на меня и прижала руки к животу.

– Для тебя, Метта, может, и нет очевидных признаков, но мне будет трудно скрыть тошноту, которую я испытываю каждое утро.

– Это пройдет, ваше величество, – сочувственно сказала я. – Я приготовлю особый отвар. Пейте его каждый день после пробуждения и старайтесь есть только белую пищу – часто и понемногу, чтобы успокоить желудок.

– Хорошо бы прошло поскорей, – вздохнула она. – Как моя мать выносила двенадцать детей, если каждый раз испытывала такое?

– Ну, это не со всеми случается. Молитесь о терпении, ваше высочество.

– Уж ты-то, Метта, не говори со мной словами священников! – запротестовала она. – Церковники в женских делах совершенно не разбираются.

Екатерине не терпелось покинуть Корбель, и она согласилась отплыть в Париж на барке вместе с матерью, поддавшись уговорам Генриха не рисковать и не ездить верхом в ее положении. Барка причалила у Шарантонского моста. Двух королев пронесли по улицам города в золоченых паланкинах, поставленных на плечи высоких королевских стражников. Впервые за много лет в Париже царило праздничное настроение. После мессы благодарения в соборе Нотр-Дам французских короля и королеву препроводили во дворец Сен-Поль, а Генрих и Екатерина отправились обустраивать собственный двор в крепости Лувр.

Посетив пекарню и получив от арендатора плату, я задумалась о том, как связаться с Люком. Написать ему я не могла, как не могла и доверить незнакомому гонцу письмо, сообщавшее о деньгах, поэтому, найдя курьера, направлявшегося с посланиями к дофину, я попросила его разыскать Люка и передать, что вся его семья, включая племянницу, которой он никогда не видел, вернулась в Париж. Я очень надеялась, что Люк догадается о моих намерениях и откликнется.

Жак быстро наладил отношения с парижской гильдией портных и арендовал мастерскую и квартиру на узкой улочке между Лувром и Шатле. Там держали лавки портные, и мне было удобно забегать туда в свободные часы. Стало известно, что Жак шьет для английской королевы, и заказов у него было с избытком. В сентябре король Генрих назначил Томаса Кларенса коннетаблем Парижа. Враждующие группировки в городе усмирили, но горожане все еще голодали. На рынках почти не было свежих продуктов. Если английский двор собирался остаться в Париже надолго, к весне голод доберется и до дворцовых покоев.

Англичане считали, что король Генрих заслуживает праздников и торжеств. За пять лет, миновавших после сражения при Азенкуре, он стал полновластным правителем Северной Франции. Зима положила конец военной кампании, и король получил возможность отдохнуть и осознать свои завоевания и победы, среди которых – и крошечная новая жизнь. Неудивительно, что Генрих вошел в Париж в самом роскошном облачении, а на пирах и приемах неизменно надевал корону. Великолепный монарх Европы, центр притяжения славы, удачи и верности подданных.

Распорядитель двора французского короля пришел заявить, что король Генрих – наследник Франции и должен ставить короля Карла и королеву Изабеллу во главе всех придворных церемоний, но Генрих отмел его возражения.

– Пусть король Карл держит собственный двор, как и прежде, а мы, как и прежде, будем держать свой, – заявил он.

– Но короля Карла никто не посещает, сир, – пожаловался распорядитель. – Все вельможи стекаются на ваши аудиенции.

– Если это их выбор, мы не можем им запретить, – Генрих пожал плечами. – Пусть король Франции призовет их к себе. Может быть, они вернутся.

Разумеется, вельможи возвращаться не стали. Близилось Рождество, время подарков, а король Генрих пребывал в весьма щедром настроении, раздавая титулы и поместья всем, кто помог ему достичь победы. Увы, королю Франции дарить было нечего. Екатерина не предприняла никаких попыток навестить мать во дворце Сен-Поль, а королева Изабо не могла заставить себя явиться ко двору Екатерины. Старой королеве было одиноко, но я ее не жалела. Пережив столько бед в детстве и девичестве, Екатерина заслужила свои дни славы и теперь наслаждалась всеобщим восхищением своей красотой, великолепными платьями и сверкающими драгоценностями.

Екатерина уговорила меня провести первые два дня Рождества с моей семьей, пообещав, что не забудет ежедневно принимать травяной отвар и не станет допоздна засиживаться на придворных балах. Так что я планировала отпраздновать рождение Христа с Алисией и Жаком, сводить маленькую Катрин в Нотр-Дам, чтобы вместе с ней посмотреть на ясли младенца Христа и послушать хоры, поющие рождественские гимны на соборной площади. Но прежде того я хотела еще раз сходить в пекарню у Большого моста. Мой арендатор обещал приготовить для нас особое печенье Богородицы и младенца Христа в качестве рождественского лакомства.

В прекрасный день, свежий и ясный, я шла с корзинкой вдоль Сены. Река мирно поблескивала под лучами зимнего солнца. Мне вспомнилось вдруг, как в дни беззаботной юности я бегала в королевскую конюшню на свидания с Жан-Мишелем. Тогда я носила коричневое домотканое платье и деревянные башмаки и страшно гордилась тем, что хорошо одета и умею читать и писать. Теперь же я ношу плащ из синей фландрской шерсти с капюшоном, отороченным кроличьим мехом, и переписываюсь с принцами. Тем не менее, хоть я и общалась с королями и королевами, внутри я все еще чувствовала себя непоседливой дочкой пекаря, подарившей невинность красивому конюху с мерцающими глазами.

Возле пекарского двора я остановилась как вкопанная, внезапно увидев призрак. У приоткрытой калитки стоял Жан-Мишель. Сердце заколотилось от волнения и едва не выскочило из груди. Он здесь! Он не умер и пришел в пекарню, чтобы найти меня…

Я бросилась ему навстречу, словно юная девушка с упругими каштановыми локонами и розовыми щечками. Однако, присмотревшись внимательнее, я поняла, что у ворот стоит Люк, невероятно похожий на отца. Прошло больше года с нашей последней встречи. Мой сын вырос и превратился в широкоплечего парня со смуглой кожей Жан-Мишеля и его легкой пружинистой походкой. Мои глаза наполнились слезами – слезами радости при виде сына и горькими слезинками разочарования от того, что это не его отец.

– Люк! Ты приехал! – вскричала я, стыдясь, что на мгновение пожелала увидеть вместо него кого-то другого.

Похоже, повзрослел он не только телом, но и умом, потому что не стал протестовать, когда я подбежала и, крепко обняв, расцеловала его в обе щеки.

– Мне передали твое сообщение. Гонец застал дофина в разгаре охоты, и мой господин все услышал, – смущенно проговорил Люк. – Знаю, если бы я научился читать, ты прислала бы мне письмо.

– Неважно! – воскликнула я. – Гонец нашел тебя, ты отыскал меня, и сейчас Рождество! Что может быть лучше? Хорошо, что я пришла в пекарню за печеньем для малышки Катрин. А ты как сообразил сюда прийти?

– Я подумал, что в пекарне знают, как с тобой связаться. А дофин сам отправил меня в Париж – с тайным письмом для сестры, принцессы.

– Королевы, Люк. Она теперь королева Англии, – напомнила я ему. – Дофин передал ей послание?

– Да. Отпустил меня со службы и даже позволил взять лошадь, так что я уехал вместе с королевским гонцом. Лошадь у пекарни оставил, а пекарь сказал, что ты скоро придешь. – Люк растерянно огляделся. – Ох, помню, как в детстве здесь играл!

– Разумеется, в четырнадцать ты уже взрослый, – поддразнила я его. – Ты еще ребенок, Люк!

– Но я делаю мужскую работу, – возразил он. – Вдобавок дофин меня ребенком не считает. Видишь, письмо мне доверил. Вот, возьми.

Люк достал из кармана куртки сложенный бумажный квадратик. На восковой печати красовалось изображение королевской лилии. Люк облегченно вздохнул, передавая мне послание. На одежде сына не было никаких свидетельств о принадлежности к свите дофина.

– Во дворец мне нельзя, матушка, – вздохнул он. – Может, я у Алисии поживу, если у них место найдется?

– Да, конечно, – сказала я, пряча письмо поглубже в лиф. – Мы сразу туда и пойдем, вот только печенье заберу. Увидишь свою племянницу. Катрин очень красивая малышка.

– Катрин? Вы назвали ее в честь принцессы? – недовольно поморщился Люк.

– В честь королевы Екатерины, благослови ее Господь, – ответила я. – Она сама изъявила желание стать крестной матерью. Не забывай, мы многим ей обязаны.

– С тех пор все изменилось, – пробормотал Люк. – Этот договор… А тут еще письмо дофина… В общем, хорошего не жди.

– Не говори никому о письме, – предупредила я, – и о дофине тоже не упоминай, даже в семье. Сейчас Рождество. Давай отпразднуем его в мире и согласии.

– Ты права, – согласно кивнул сын. – Кто знает, когда еще свидимся?

От этих слов по спине пробежал холодок. Людям не дано провидеть будущее, но иногда предчувствие звучит в нас, как гром в безоблачном небе.

* * *

Даже сейчас, двадцать лет спустя, воспоминания о счастливых часах, проведенных с семьей в домике за старым королевским дворцом, остаются одними из лучших в моей жизни. Алисия и Жак расчистили мастерскую и украсили еловыми веточками и разноцветными лентами. Мы устроили настоящее пиршество – жареный гусь, пироги и пудинги. Екатерина прислала бочонок вина. Жак в складчину с соседями-портными нанял менестрелей, которые ходили от дома к дому, распевая рождественские гимны и играя веселые мелодии. Раскрасневшись от вина и веселья, я плясала с Жаком и с Люком. Мы кружили Катрин, и малышка визжала от восторга. Выбившись из сил, я упала на скамью и, усадив внучку к себе на колени, смотрела, как молодые, объединенные смехом и радостью праздника, пляшут рука об руку, не жалея каблуков. Я была среди тех, кого любила, и мир казался полным спокойствия и гармонии. Это был самый счастливый день с тех пор, как битва при Азенкуре оставила ужасный след в наших жизнях.

Все дни Рождества мысль о письме принца Карла тревожила меня, усугубляя грусть прощания с Люком. В Лувре я спрятала письмо в свой сундук, решив при первом же удобном случае отдать его Екатерине. Она то веселилась на бесконечных пирах и балах, то страдала от недугов своего положения, поэтому я считала, что лучше вручить ей послание брата, когда она будет готова иметь дело с его содержанием.

После праздника Богоявления наши худшие страхи подтвердились. Однажды утром на простынях Екатерины оказалась кровь. Поначалу я надеялась, что это пустяк, такое иногда случается, но кровотечение усилилось, и стало ясно – следующим летом у наследника Франции не родится собственный наследник. Екатерина плакала и сокрушалась, а я пеклась лишь о том, чтобы остановить поток крови. Больше всего я боялась повторения печального случая с Бонной Орлеанской, которая истекла кровью и умерла.

Я отправила послание королю Генриху с просьбой прийти к Екатерине, и он, едва вернувшись с заседания совета, в сапогах и меховом плаще для верховой езды ворвался в опочивальню. Опустившись на колени, я склонила голову, ожидая взрыва яростных обвинений, однако король, услышав горестные вести, повел себя на удивление сдержанно. Более того, он принялся меня утешать.

– Не корите себя, мадам, в этом никто не виноват, – сказал он. – Главное, чтобы королева выздоровела. Ведь она оправится, верно?

На последних словах его голос едва заметно дрогнул, и я впервые поняла, что Генрих видел в Екатерине не только средство обзавестись наследником.

– Непременно, ваше величество, – заверила я, испытывая облегчение, что он не винит меня за произошедшую катастрофу. – Королева оплакивает потерю ребенка, но у нее крепкое здоровье. У вас будут и другие дети.

– Разумеется, будут, – твердо сказал он. – Бог позаботится о том, чтобы у меня появился сын.

От его тона у меня перехватило дыхание. В нем звучала та же абсолютная убежденность в собственном предназначении, что вознесла Генриха от почти полного уничтожения при Азенкуре к его нынешнему положению блистательного господства. Внимая его словам, я уверовала, что наследник появится, и очень скоро. Король побеседовал с Екатериной и внушил ей то же чувство уверенности. Я осознала, что имел в виду граф Уорик, говоря Екатерине, что великие вожди создают вождей. Король Генрих, непоколебимо уверенный в себе, умел наполнять души своих подданных такой же безграничной верой.

Разговор с Генрихом успокоил Екатерину, и она уснула.

– Я не повитуха, ваше величество, но знаю, что было бы нежелательно обременить королеву ребенком сразу же после подобного несчастья, – набравшись смелости, сказала я королю. – Ее телу потребуется несколько недель, чтобы восстановиться.

– Понимаю, – коротко кивнул он, глядя на меня светло-карими орлиными глазами. – Моя мать умерла, рожая слишком молодой, слишком много и слишком часто. Я полагаюсь на вас. Позаботьтесь о том, чтобы к королеве вернулось здоровье. Нет, я пекусь не о собственных интересах… – Он печально улыбнулся. – Скоро мы отправляемся в Англию на коронацию Екатерины. Она должна стать моей помазанной супругой до того, как родится наш сын.

Таким образом, решение о моем переезде в Англию было принято за меня. Я не могла вручить больной Екатерине письмо дофина и не могла покинуть ее, пока она с таким нетерпением ждала новой беременности. Молодая королева, понимая важность Договора в Труа, отчаянно желала доказать свою способность к деторождению. Поэтому я решила, что мне придется покинуть Алисию и Катрин. Жак был счастлив, работая в Париже среди лучших европейских портных, а Алисия не хотела, чтобы ее дети росли в чужой стране по ту сторону моря.

– Это не навсегда, матушка, – заверила она меня. – Путь через Ла-Манш не так уж и страшен, ты скоро вернешься в Париж. Я всегда знала, что ты нужна принцессе. Вдобавок твое присутствие будет напоминать ей о крестной дочери!

Я рассмеялась. Моя практичная дочь никогда не забывала думать о будущем! Я не сомневалась, что Алисия, Жак и Катрин будут благоденствовать в Париже.

Прежде я говорила, что последую за Екатериной, куда бы она ни направилась, но это было до того, как шесть недель спустя я увидела море и корабль в порту Кале. Великолепное судно было лучшим во флотилии короля Генриха. Крутобокий трехмачтовый корабль, украшенный яркими флажками, трепещущими на ветру, покачивался на воде, словно курица-наседка. Мачты и верхняя палуба были выкрашены в королевские цвета – синий и алый – и отделаны позолотой. Но корабль едва ли превосходил размерами парадный зал Лувра, а ему предстояло перенести двести человек по морю, готовому проглотить все, что отважится появиться на его беспокойных волнах.

– Да что ты, Метта! – рассмеялась Екатерина, заслышав мои опасения. – Неужели бог даровал бы королю Генриху славную победу при Азенкуре и корону Франции, если намеревался потопить его корабль на обратном пути?

Я могла бы напомнить Екатерине, что ее отец еще жив, и потому корона Франции Генриху пока не принадлежит, но не стала этого делать. Екатерина была полностью убеждена, что ее супруг правит Англией по божественному праву и что Всемогущий поддерживает притязания Генриха на французский престол, а потому последние шесть лет английский король выигрывает все сражения на французской земле, а его сын унаследует все, что завоевал отец. По мнению Екатерины, с богом не спорят, а с королем Генрихом – только в редких случаях. Именно эта вера, рожденная от любви, что расцвела между ними, убедила меня, что пришло время передать ей письмо от дофина.

Корабль английского короля звался «Королевская Троица». Мы находились на середине Ла-Манша, побережье Франции давно превратилось в размытую линию на горизонте за нашими спинами. Силы ветра, дующего в треугольные паруса на носу и корме, хватило на то, чтобы вытолкнуть нас из гавани в море, но, едва мы вышли, матросы развернули квадратный грот-парус, и я ахнула от изумления. На огромном хлопающем холсте яркими красками были изображены священные фигуры Бога Отца, Бога Сына и Святого Духа. Я ошеломленно подумала, что Екатерина права – на пути в Дувр Всевышний сохранит короля Генриха и его окружение.

Екатерина стояла на палубе, решительно обратив лицо к английскому берегу. Поблизости больше никого не было.

– У меня для вас письмо, ваше величество, – тихо сказала я. – Я храню его уже несколько недель. Пришло время вручить его вам.

– От Карла! – удивленно воскликнула она, разглядывая печать. – Откуда оно у тебя?

– Его доставил Люк, ваше величество. Кроме нас двоих, об этом никто не знает.

– Ах да, – печально вздохнула Екатерина. – Это придется хранить в тайне даже от Генриха.

– Особенно от короля Генриха, – с нажимом проговорила я.

Она нерешительно поглядела на запечатанное послание.

– Ты знаешь, что в нем?

– Нет, ваше величество! Печать, как видите, не сломана.

– Может, у Люка были догадки? Похоже, твой сын на хорошем счету у моего брата, раз ему поручают секретные документы.

– Люк – надежный гонец еще и потому, что не умеет читать.

– Ах да…

Она на мгновение задумалась, собралась с духом, сломала печать и развернула письмо. Мне в глаза бросилось слово, выведенное черными чернилами в верхней части листа.

Сердце мое замерло, и я отвернулась, не желая, чтобы Екатерина думала, что я читаю у нее через плечо. Она быстро пробежала глазами написанное и молча вручила мне листок. Лицо Екатерины побледнело как бумага.

Вы были мне сестрой, но стали чужой.

Карл

Вы предали меня и намереваетесь похитить мой трон, однако предупреждаю: уехав в Англию, не надейтесь вернуться на родину. Так предначертано на небесах, что мне и моим наследникам предстоит править Францией, а вашим – править Англией. Наши народы никогда не станут жить в мире. Причина тому – вы и Генрих.

К дьяволу вас обоих!

– Простите, что принесла вам плохие вести, ваше величество, – сказала я.

– Лучше бы этого письма не было, – вздохнула Екатерина, забрала у меня листок и швырнула его за борт. Ветер на миг расправил бумагу, – и мне вновь бросилось в глаза жестокое слово, написанное крупным четким почерком и черными, как ночь, чернилами:

ПРЕДАТЕЛЬНИЦА!