Под деланной развязностью и весёлостью этого пустившегося в философию авантюриста я без труда уловил выражение искренней печали и даже стыда за тот путь, по которому он пошёл, хоть он и старался оправдать себя тем, что лишь применял в жизни основной принцип всякого рабовладельческого общества. Мыслью этой он, казалось, гордился и не раз очень ловко к ней возвращался. Он признавал, что, вообще-то говоря, наживаться на ограблении людей слабых и простаков не следует. Но тут же добавлял, что если не он, так кто-нибудь другой всё равно станет жить этим способом. И его воздержание не спасёт их. Слабым и простакам на роду написано быть ограбленными, и участи этой им не избежать. Можно ли ожидать, что он, человек, воспитанный в роскоши, откажется от занятия, которое, правда, неустойчиво, сопряжено с разными превратностями и не слишком чистоплотно, но которое тем не менее даёт ему заработок, чтобы ради успокоения своей совести подвергаться риску умереть с голоду? Он сказал мне, что, несмотря на то, что он игрок-профессионал, совесть у него всё-таки есть. О наличии её свидетельствует хотя бы его ссора с Гуджем и Мак-Грэбом и то, что он бросил торговлю рабами, на которой мог бы составить себе состояние. Но всему есть предел. Человек должен жить — и жить в соответствии со своим положением и способностями. И ввиду всего этого он не видит, почему он должен бросать свою профессию, если рабовладельцы не отпускают на свободу своих рабов. Да и я сам держался того же мнения.

Помимо того, что человек этот был мне нужен и я рассчитывал получить от него более полные сведения для продолжения моих поисков, его талант рассказчика и приятные манеры мне нравились. Поэтому я попросил его продолжать, и он, по-видимому, был этим польщён. Похвалив его за догадливость, я сказал, что много лет тому назад я действительно был в близких отношениях с одной невольницей и что описание её наружности и все обстоятельства, о которых он упомянул, заставляют думать, что именно её Мак-Грэб купил в Северной Каролине и продал плантатору в Миссисипи; я добавил, что, по всей вероятности, находившийся при ней ребёнок был моим сыном.

Я спросил его, как звали купившего их плантатора и не могли бы мои новый друг помочь мне отыскать их следы.

— Ну, а если вы их найдёте, что же вы тогда будете делать? — спросил он.

— Выкуплю их, если это окажется возможным, а затем дам им свободу, — ответил я.

— Обдумайте и взвесьте всё хорошенько, — сказал он серьёзно, — раньше чем предпринять такой шаг. Время, как вы знаете, всё меняет. Вы не можете рассчитывать найти ту девушку, с которой были близки тогда в Северной Каролине. Ах, лгунья какая! Ведь она уверяла меня — и слёзы ручьём текли из её глубоких тёмных глаз, — что у неё есть супруг, единственный мужчина в её жизни, и что он отец её ребёнка. Она говорила, что несколько лет тому назад работорговцы увезли её мужа на Юг и она всё ещё надеется когда-нибудь встретиться с ним! Не думайте, что она могла остаться вам верна. Даже если б она и хотела этого, это было бы для неё невозможно. Допустим даже, что вам удастся найти её, она, может быть, уже растолстела, как пивная бочка, и исполняет у какого-нибудь джентльмена обязанности экономки, а может быть, и кое-какие другие. Или же она сейчас кухарка или прачка, и у неё, как предсказывал Гудж, целая куча детей, отличающихся приятным разнообразием цветов и оттенков. Впрочем, на этот счёт такие вот мулатки, как она, очень разборчивы и капризны, совсем как белые женщины; они не очень-то соглашаются вступать в связь с рабами, кожа у которых темнее, чем у них.

Как ни мучительно было для меня такое предположение, всё же я должен был признать, что оно очень вероятно. Чего только не могли сделать двадцать лет рабства с моей любимой женой! Каким унижениям, издевательствам, какому позору и каким искушениям она могла подвергнуться — и прежде всего потому, что её красота, скромность и обаяние не могли не притягивать к себе людей. Ведь ни закон, ни религия, ни общественное мнение ничем не защищали её от разнузданной страсти и не только развратного сластолюбца, а любого патриархального плантатора-многоженца или просто пылкого юноши, или, наконец, какого-нибудь богача, которому могло заблагорассудиться её купить.

Сердце моё готово было разорваться, и голова кружилась при одной мысли об этом.

— Ну, а что касается мальчика, — продолжал мой мучитель, — то если б он был таким, каким я видел его тогда: весёлым малюткой, только что научившимся говорить, живым и жизнерадостным, когда он ещё не знал, отчего его мать проливает такие горькие слёзы, — вы могли бы ещё надеяться что-нибудь из него сделать. Да, таким ребёнком можно было гордиться. Но во что он должен был превратиться, будучи воспитан в рабстве? Если вы действительно хотели быть отцом ребёнка и любовником его матери, вам не следовало на такой долгий срок оставлять их рабами.

Я поспешил в общих выражениях объяснить ему, что тогда, когда нам пришлось расстаться, помочь им было не в моих силах, а как только у меня оказалось достаточно средств, я сделал всё возможное, чтобы разыскать и выкупить их. Но мне удалось проследить их путь только до города Августы, а там я окончательно потерял его. Зато теперь вот неожиданно и совершенно случайно его рассказ вызвал в моей памяти всё случившееся, а так как я не женат и детей у меня нет, то мною снова овладело желание найти их и дать им свободу.

— Вижу, что у вас натура романтическая, — ответил мой спутник, — вы совсем, как Дик Джонсон. Невесело, разумеется, сознавать, что вашего сына пинают ногами, бьют, стегают плетью так, как заблагорассудится грубым надсмотрщикам, сварливым хозяйкам и привередливым, вечно пьяным хозяевам, и что вся его жизнь протекает без надежды на освобождение, без всяких других перспектив, кроме той, что он и дети его останутся рабами. Так, вероятно, оно должно казаться вам с вашим английским воспитанием, и особенно потому, что у вас самого нет собственных законных детей, Которых вы могли бы дарить своей любовью. Ну, а нас это не волнует. Здесь считается, что человек должен пожертвовать своими отцовскими чувствами, если только они у него есть, ради блага своего класса. Мне кажется, что в будущем потомков выдающихся государственных деятелей и самых богатых семейств Юга легче будет обнаружить не среди господ, а среди рабов. Послушайтесь моего совета и откажитесь от вашей смешной, донкихотской затеи. Впрочем, если вы настаиваете на своём, то я готов помочь вам в ваших розысках, насколько это окажется в моих силах. Фамилия плантатора из штата Миссисипи, который купил тогда женщину и ребёнка, была Томас. Мне приходилось и после этого сталкиваться с ним во время моих поездок, и должен признаться, что были случаи, когда довольно значительные суммы при таких встречах перекочёвывали из его карманов в мои… Он живёт — или, во всяком случае, совсем недавно ещё жил — неподалёку от Виксбурга. У меня в этом городе друзья, вы обратитесь к ним от моего имени, и они помогут вам разыскать его. Возможно, что ваша Касси и её сын находятся ещё у него. Но ещё раз прошу вас: будьте осторожны и не покупайте кота в мешке.