Много веков назад…

Охотники за вампирами были быстры. И многочисленны. Несмотря на их глупое желание начать атаку прямо перед сумерками, их преданность делу граничила с фанатизмом, а это всегда делает врага опаснее. День не принес бы ничего хорошего леди Лиссе, если бы не рыцарь, появившийся из золотистых песков пустыни, которые все еще мерцали после дневной жары. От его боевого клича у охотников кровь застыла в жилах, а Лисса вспомнила о диких ирландских болотах. Когда смолк звон оружия и прекратила литься кровь, Лисса приказала слугам:

— Я хочу поблагодарить его. Приведите его ко мне.

Они повиновались ей быстро, как и всегда. Когда слуга отогнул перед ним полог палатки, рыцарь не сразу ее увидел. Первые звуки его голоса мягко, словно теплая кровь, защекотали ей живот.

— Я не готов к встрече с вашей госпожой, сначала я должен привести себя в порядок.

— Но я хочу вас видеть прямо сейчас.

Он повернулся на ее голос, когда она появилась из тени. Слуга ушел; она заметила, что туника и кольчуга рыцаря запятнаны кровью побежденных. Когда он снял рукавицы, которые тоже были в крови, она увидела на его руках характерные мозоли от частого обращения с мечом. Его волосы каштанового цвета с легким намеком на рыжину были влажны от пота. Когда его яркие голубые глаза, обрамленные бледно-золотистыми ресницами, остановились на ней, она замедлила шаг. Его взгляд окружал ее со всех сторон, словно знакомые объятья.

Она думала, что разделит с ним бокал вина. Возможно, с помощью гипноза заставит его сегодня отдать ей немного своей крови, а затем отправит в постель с несколькими служанками, чтобы вознаградить за беспокойство. Хотя ей было всего двести лет, и она отнюдь не была импульсивной, желание отпустить его растаяло в тот момент, когда она отдала слугам мысленный приказ принести в ее палатку все необходимое для омовения.

— Моя госпожа, — поклонился он.

— Сэр рыцарь, — вновь овладев собой, она налила в кубок своего лучшего вина. — Я перед вами в долгу.

— Возможность спасти такую прекрасную даму предполагает обратное.

Она обернулась, подняв бровь. «А он боек на язык, и это куда привлекательней моей красоты. В особенности если он так же хорош в других отношениях».

Ее взгляд, очевидно, достаточно хорошо выражал ее мысли: в его глазах появился первый намек на желание, однако в выражении его лица было что-то еще. Любопытство.

— Это было странное нападение, моя госпожа. Казалось, эти люди хотели убить именно вас.

— Люди боятся того, чего не понимают. У меня есть враги. Это мое дело, не ваше. Но я благодарна вам за то, что вы послужили мне своим мечом.

— Что ж… — пробормотал он неопределенно. Держа кубок обеими руками, она подала его рыцарю. Она не двинулась с места, когда он потянулся к кубку. Посмотрев на нее, он положил руки поверх ее рук, поднимая кубок к губам. Она сделала два шага вперед, и носки ее туфель оказались прямо между его сапог. Пока он утолял жажду, она смотрела, как работали мышцы на его горле. Он пил аккуратно, не пролил ни капли ни на себя, ни коврик под ногами, а она почти хотела, чтобы тоненькая красная струйка побежала из уголка его рта вниз по горлу, еще больше разогрев ее желание. Хотя на самом деле ее возбуждало просто смотреть, как он пьет. Он отнял кубок от увлажненных вином губ, прервав ход ее мыслей.

— Во время битвы я убил многих, но на земле лежали трупы тех, кто пал не от моей руки.

— Мои слуги — не беспомощные ягнята, — сказала она, раздумывая, каков он был бы на вкус, если бы она приподнялась на цыпочки и прижалась губами к его губам, пахнущим вином. — Хотя не все они воины, мне было бы стыдно, если бы они не взялись за оружие.

— О да, они взялись! Даже ваш повар умело орудует своей утварью. — Легкая улыбка заиграла на его губах, но глаза оставались серьезными. — Они храбрецы и готовы отдать жизнь за вас, но я не увидел никого, кто был бы достаточно силен, чтобы сломать воину шею или позвоночник, как гнилую ветку.

Когда он опустил кубок, она почувствовала, что он крепче сжал руки поверх ее рук.

— Один человек… я выдергивал меч из его живота, и тут другой воин зашел сзади. Он бы меня проткнул, я в том не сомневаюсь. А затем там, где прежде была богом проклятая, безветренная пустыня, прошелестел ветерок, — легкий, как полет духа. Я почувствовал на лице мягкое касание, похожее на касание женских волос. — Его взгляд замер на локонах цвета Миронова крыла, перехваченных тремя лентами. — Этот человек кубарем покатился от меня, земля словно подбросила его. Когда он приземлился, его позвоночник был сломан, а шея свернута.

— Мне кажется, вы слишком долго оставались на солнце, сэр рыцарь.

— А вы, возможно, вообще никогда не выходили на солнце, моя госпожа. Ваша кожа белая, как молоко, — прошептал он. — Что вы за существо? Следует ли мне вас бояться?

Он выглядел скорее любопытным, нежели встревоженным. Он почти… развлекался. Взволнованная, она убрала руки и отступила, возвращая себе надменное спокойствие.

— А вы меня боитесь?

Внутрь палатки проскользнули слуги с ведрами воды и ванной. Он предпочел не отвечать и поднял брови при виде слуг.

— Вы готовитесь принять ванну, моя госпожа. Мне следует оставить вас одну.

— Я готовлю ванну для вас, сэр рыцарь. В ответ на его удивленный взгляд она наклонила голову. — Традиционная любезность, не так ли? Хозяйка дома уделяет внимание своему гостю.

Она увидела, что он понял, что она имела в виду, и подумала, может ли он представить все это так же детально, как она. Его мускулистое обнаженное тело, блестящее от воды, капли которой так и хочется слизать с загорелой, пропитанной солнцем кожи. Он пошевелился, сглотнул.

— Моя госпожа…

— Вы хотите оскорбить мое гостеприимство, сэр рыцарь?

Она почти услышала, как захлопнулась ловушка, и по выражению его глаз поняла, что он тоже мог это слышать.

— Нет, моя госпожа.

— Тогда, прошу вас, снимите оружие и одежду. Мои слуги ими займутся. — Здесь была другая причина для раздумья. Она шагнула к нему. — Вы, конечно, можете оставить оружие при себе, если это успокоит вас. Или, может, вы так долго носили оружие, что забыли, как оно снимается?

Еще один шаг, и она снова очутилась перед ним. То, как эти пронзительные голубые глаза проникали в ее тайну, все в ней переворачивало. Казалось, что он полностью ее понимает, даже то, как она сейчас с ним играла. Она вытянула руку и дотронулась до перевязи, начав медленно ее расстегивать, прекрасно осознавая, какой подарок ждет ее под туникой.

Он не двигался, а на его лице отражались любопытство, желание и настороженность. Он совсем не глуп.

Его правая рука была занята кубком, и он мог действовать только левой, но она подозревала, что он мог бы оказать ей достойный отпор, если бы захотел. Отстегнув меч, она подошла еще ближе, чтобы снять пояс. Туника свободно повисла. Она протянула меч, кинжал и пояс слуге.

— Пожалуйста, проследите чтобы лезвие как следует вычистили и наточили, а ножны хорошенько смазали.

Видят небеса, только лишь от этого легкого касания ее собственные ножны увлажнились. От него пахло потом и кровью, пылью дорог, и все же она ничего на свете не хотела сильнее, чем смыть все это с его кожи, словно снимая обертку с подарка.

Она забрала у него кубок.

— Как только вы разденетесь и зайдете в ванну, мы приступим к омовению.

Заставив себя отвернуться и отойти в другой угол палатки, она слышала только шорох одежды и позвякивание доспехов. Он снимал тунику, стягивал кольчугу и передавал ее в руки слуг. Он мог при необходимости сам о себе позаботиться, но она всего лишь экономила его время для подготовки к следующей битве. Она подозревала, что ему не так-то легко доверить эту работу кому-то другому, поэтому, возможно, он чувствовал такое же сильное влечение к ней, какое она чувствовала к нему.

Отставив кубок, она услышала, что он аккуратно вошел в ванну, а слуги тихо удалились, оставив ее одну с ее жертвой. Ее ужином. Ее наслаждением. Она обернулась.

Боже святый… и она действительно имела в виду именно это.

Даже покрытое кровью и глубоко въевшейся грязью, его тело, без сомнения, было произведением самого Бога: мускулистые бедра, широкие плечи, длинные руки и его полувозбужденный орган, при виде которого у нее текли слюнки; она подумала о его размере и толщине, когда он будет в полной готовности. Он уже начал удлиняться, хотя рыцарь, казалось, пытался смотреть куда угодно, только не на нее. Возможно, он думал, что ему не следует воспринимать все это как попытку соблазнения, она пока не дала ему конкретных поводов так считать. Но, ох, именно это она и собиралась сделать. Она была голодна. В обоих смыслах.

В нем было что-то такое, что даже если бы еда была прямо у нее под носом, она бы предпочла ей этого рыцаря. Она хотела, чтобы он стоял неподвижно, пока она поливает его водой, глядя, как та струится по твердым мускулам, забирает с собой пыль и грязь и заставляет его кожу сиять в свете свечей.

Приближаясь, она опустила глаза вниз, как скромная служанка, но на самом деле для того, чтобы лучше рассмотреть его внушительный орган. Несмотря на все усилия рыцаря владеть собой, член продолжал подниматься, особенно тогда, когда она медленно подняла взгляд и осмотрела всю поверхность его тела, от бедер и до горла. Она стояла достаточно близко, чтобы протянуть руку и пальцами слегка коснуться плоского живота, что она и сделала, слегка поцарапав его ногтями.

— Моя госпожа. — Он взял ее за запястье. Она очень удивилась, посмотрев ему в лицо и увидев на нем помимо мужского желания еще и улыбку. — Вы дразните меня.

Она улыбнулась:

— Да, я ненасытна, мой рыцарь. Как вы и предположили, мои аппетиты довольно необычны. Я бы и не подумала удовлетворять эти аппетиты за ваш счет, поскольку сегодня вы спасли жизнь мне и многим моим людям. Но я признаю, что иногда могу быть излишне самовлюбленной.

Изучая ее, он провел рукой по ее волосам. Его прикосновение потрясло ее, а глаза закрылись, когда он коснулся ее виска. Когда его большой палец дотронулся до ее губ, она взяла его в рот и укусила.

Он немного напрягся, но не отодвинулся. Она совсем не пользовалась внушением, однако чувствовала, что он с любопытством на нее смотрит, еще крепче сжимая ее запястья.

— Мой разум говорит мне, что вы такое, — прошептал он. — Он говорит мне, что я должен был помочь им прикончить вас. Но мое сердце говорит мне, что я отдам всю свою кровь до последней капли, лишь бы защитить вас. Это заклятье? Вы используете свою красоту, чтобы дурманить меня?

Ее глаза оставались опущенными, тень от длинных ресниц слегка трепетала на щеках. Попробовав его кровь и поняв, что она ей нравится, она еще глубже втянула в рот его палец, слизывая сочащиеся капли крови и словно показывая ему, что то же самое она могла бы делать и с другими частями его тела. Она услышала, как он пробормотал проклятье. Когда она наконец подняла глаза, он все еще смотрел, как она по капле вытягивает из него саму его сущность. После того как она его отпустила, он пораженно посмотрел на свой палец и опустил руку на ее бедро, привлекая ее ближе к себе; ее голени упирались в край ванны.

— Вы загадка, моя госпожа. Я спрашиваю себя, почему я не бегу от искушения, такого огромного, что даже участие в дюжине крестовых походов не смоет грех с моей души.

— Вы так и не ответили на мой вопрос. Вы боитесь меня, сэр рыцарь?

Он улыбнулся, и на этот раз улыбка достигла его глаз, заставляя их сиять, словно сапфиры в свете костра. Это поразило ее. Он почувствовал, что она такое, но нисколько не боялся.

— Я умру в этих землях, но не от вашей прелестной руки. Хотя, на мой взгляд, гораздо лучше умереть у вас на руках.

Это немного омрачило момент. Подумав об этом, она огорчилась более, чем следовало бы, ведь она только что встретила этого мужчину.

— Я запрещаю вам говорить о такой чепухе. Мы смоем эти мысли прочь.

Когда она нагнулась, чтобы поднять ведро с водой, он придержал ее за локоть.

— Оно слишком тяжелое, моя госпожа. Пожалуйста, позвольте мне.

Она могла бы поднять этого рыцаря одной рукой, но его галантность отозвалась в ее теле волной удовольствия. Он опрокинул на себя ведро с водой, намочив волосы. Вода тонкими струйками стекала по телу. Рыцарь явно был долгое время в пустыне. Она уже поняла это по бронзовому загару на его лице.

Когда он поставил ведро на землю и выпрямился, чтобы растереть себя, она остановила его. Не позволив ему самому откинуть мокрые волосы со лба, она сделала это за него. Поднявшись на цыпочки, кончиками пальцев дотронулась до его век, смахнув с ресниц воду, чтобы он снова смог открыть глаза. Когда она чуть опустила руки, ее пальцы начали ласкать его губы, его горло. Сейчас он пристально смотрел на нее своими голубыми глазами, в глубине которых читалось сомнение.

— Моя госпожа… я… вы знаете, что ничего мне не должны. Я ничего от вас не требую, даже вашего гостеприимства.

— Отказать в гостеприимстве путешественнику в пустыне? Так не поступают даже с врагом, не говоря уж о человеке, который спас жизни моих слуг и, возможно, мою собственную?

— Это была услуга. Я с радостью бы сделал это еще сотню раз, чтобы ваша красота освещала мир еще один день.

— Или ночь, — пробормотала она.

— У такой леди, как вы, — продолжал он упорно, — наверняка есть любящий муж, и я не хочу быть причиной вашего бесчестия. Вы ничего мне не должны.

Ей пришлось спрятать улыбку, вызванную его настойчивостью, хотя она чувствовала, что его сердце дрожит от ее заигрываний.

— У меня нет мужа, сэр рыцарь. Я богата, независима и делаю, что хочу. Сейчас, например, мне доставляет удовольствие купать вас. — Она заставила его повернуться. — Если я хочу отплатить вам за ваше время, это мое дело, а никак не ваше. Но вы можете счесть, что я слишком многого у вас прошу.

Она провела куском мыла по его широкой мускулистой груди. Как ей хотелось быть сейчас дома, где она могла бы искупать его в ванне, достаточно большой для них обоих, наполненной ароматами трав. Но вряд ли он пришел бы спасать ее в ее же собственную крепость. Положив руки ему на поясницу, она пробежала пальцами по изгибам ягодиц, провела мылом между ними, намыливая его в более интимных местах.

— Стойте спокойно, — сказала она тихо, когда он вздрогнул, — или мне придется связать вас лентами из моей прически, чтобы я могла как следует вами заняться. — Ее рука проскользнула между его раздвинутых мускулистых бедер, и дотронулась до мошонки. Затем она опустилась вниз по ноге до уровня воды, чуть ниже колена. Она так же поступила и со второй ногой, воспользовавшись возможностью еще раз приласкать его яички и провести рукой между ягодиц.

— Повернитесь. Когда он повернулся, она с удовольствием задержалась на возбудившемся члене, прежде чем начала его намыливать. Он сделал шаг к ней, закрыл глаза, но, стиснув руки, не коснулся ее, когда она провела рукой по его животу, соскам и вернулась к горлу.

— Вы очень сдержаны, сэр рыцарь. Мне это нравится. Ваше мужество говорит, что вы меня хотите, но ваши желания находятся под контролем разума.

— Я не знаю, хочет ли моя госпожа, чтобы я к ней прикасался.

В его глазах сверкал огонь — тот же, что вспыхнул в ее крови при этих словах.

Но она просто кивком указала на следующее ведро. Он вылил его на себя, чтобы смыть мыло, а она помогала ему, распределяя воду по телу, снова проводя руками по притягательным складкам под гениталиями и между ягодиц. Она подошла достаточно близко, чтобы вода плескалась ей на руки и намочила перед платья, пока не отодвинулась, чтобы руками смыть мыло с его груди.

Хотя она знала, что желание его велико, все это стало игрой, правила которой он сам озвучил. Он не прикоснется к ней, пока она ему не прикажет, а она будет наслаждаться игрой с ним, доводя его до исступления. Но под этим желанием было что-то еще: в том, как он смотрел на нее, в том, что позволяло ей реагировать на изменение его настроения, а также на ее собственную необыкновенно сильную реакцию на него.

— Вы колдунья, — сказал он хрипло, — прекрасная колдунья, из-за которой я буду проклят.

Она ничего не ответила, просто придвинулась еще ближе и вступила в ванну, встав ему на ноги. Подол ее платья плавал по поверхности воды. Когда она приподнялась на цыпочки, чтобы дотянуться до его губ, он обнял ее за талию, прижав к своему обнаженному телу. Его член упирался ей в живот и ниже, когда он ее поднял. Его влажные волосы поблескивали в ее пальцах. Она позволила желанию забить словно фонтан. Крепче ухватилась за его член. Во время поцелуя ее дыхание стало похоже на низкое рычание.

— Словно львенок, — прошептал он. Он удивил ее, взяв на руки. Выйдя из ванны, отнес на гору подушек, которая служила ей постелью. Присел рядом на корточки. Откинувшись назад, она смотрела, как он играет с кружевами корсета, который она носила поверх платья…

— Это было давно, моя госпожа. Я хочу быть нежным.

— Не надо. Я не буду нежной с тобой. Я обещаю, что заставлю тебя служить мне снова и снова этой ночью, и до рассвета опустошу.

Так как она не могла больше сопротивляться, она схватила его за член, который был словно сделан из стали, покрытой шелком. Казалось, он пульсировал в такт пульсации ее лона.

Когда она коснулась его, он резко выдохнул, смяв одну из подушек возле ее головы, а она ногтями водила по его члену, пальцами лаская яички. О боги, а он неплохо оснащен.

Его рука двигалась по ее бедру, начав медленно поднимать платье; он постоянно следил, нравится ей это или нет. Касание его пальцев через ткань обжигало тело. Она хотела почувствовать на себе касание его рук. Когда платье собралось складками в его большой ладони, а кончиками пальцев он начал слегка ласкать ее бедро, она выгнулась, будто он уже скользнул внутрь нее. Выражение его лица стало более сосредоточенным, а внимание переместилось вниз, на лоснящиеся губы ее влагалища, которые уже были влажны для него.

Она не хотела быть терпеливой. Неугомонная, раздраженная собственной реакцией на его ласки — она, конечно же, хотела наказать его… Ведь это позор — желать некоторых вещей… желать этого смертного.

Она приподнялась и, прежде чем он смог оказать сопротивление, отбросила его на спину, хотя он схватил ее за руку за секунду до того, как она это сделала. Он боролся, но не мог соперничать с ее силой и уловить скорость ее движений; Она повалила его на пол палатки, держа руками запястья, а бедрами плотно обхватив торс.

— Так ты не боишься меня?

Он попытался оторвать руки от пола, но не смог. И тогда снова откинулся назад. Она спокойно посмотрела на него, а потом немного приподняла губу, чтобы показать, как удлиняются ее клыки.

Он широко раскрыл глаза в изумлении, но быстро перевел взгляд с клыков на лицо, словно изучая его.

— Нет, моя госпожа, — сказал он наконец, — но я чувствую, что вы почему-то боитесь меня. Отпусти мои руки, девочка, позволь мне дотронуться до тебя и доставить тебе удовольствие. Я не обману твоего доверия. — Его голос стал глубже и ниже. — Ты достаточно влажная, чтобы я насадил тебя на мое копье, а я достаточно велик, чтобы сделать это глубоко и грубо. Просто позволь мне это сделать.

Так кто кого соблазнял?

Она разжала пальцы, поднялась, отошла в угол, коротким жестом приказав ему не двигаться. Приподнявшись на локте, он смотрел, как она наливает в кубок вино и идет обратно. Приблизившись, она широко раздвинула его бедра, получив беспрепятственный доступ к его возбужденному члену. Подняла кубок, наклонила: густо-алая жидкость потекла по груди, животу, бедрам… Она наклонилась, обвивая его своим дыханием, и начала аккуратно слизывать вино с широкой головки члена. Рыцарь вцепился в шелковые подушки, и она с наслаждением подумала, что могла бы пытать его так часами. Медленно она все глубже и глубже забирала его член в рот, наслаждаясь вкусом его кожи, семени и вина. Бедра рыцаря то напрягались, то расслаблялись: мужчина сдерживал себя, чтобы дать ей возможность получить удовольствие. Он не знал, что если бы она хотела, у него не осталось бы выбора. Но она всегда предпочитала такой вид повиновения, свободный выбор, хотя и не могла отрицать того, что хищник в ней одинаково возбуждался и от борьбы.

Освободив его, она снова подняла кубок и плеснула вино ему на живот; лакая вино из его пупка, она грудями терла центр его возбуждения. Наклонила кубок над горлом, грудью. Слизала вино с его сосков, а он в ответ только дернулся. Здесь она остановилась, вдыхая его запах. Ее искушали его бедра, горло, бешено бьющийся пульс, — это было больше, чем она могла вынести.

Он выбил кубок у нее из рук и схватил за талию, притянул к себе с нетерпением дикого зверя. Его нетерпение было сильное, но мягкое, ей было тяжело ему сопротивляться. Когда он коснулся губами выпуклостей ее груди, выдающихся над корсетом, это простое прикосновение заставило ее трепетать от страсти.

Парализованная своим собственным желанием, она смотрела, как он расстегивает корсет, теребит завязки платья. Взяв в рот сосок, он начал его покусывать.

— О-о-о, ох. — Ее тело двигалось в собственном ритме, нетерпеливо потираясь о него, но он, благослови его боги, наслаждался моментом. Он посасывал ее мягкими влажными движениями. Тело напрягалось от желания.

— Чего вы хотите, моя госпожа? — Он сказал это прямо в нее, гладя и лаская ее языком. Она запустила руку в его влажные волосы, придерживая голову. — Скажите рыцарю, что он должен сделать, чтобы как можно лучше услужить вам.

— Тебя, — прошептала она. — Внутри меня. Я хочу чувствовать себя… погруженной. Пронзённой. Взятой.

Он откинул ее юбку и повиновался, поднимая ее, а затем медленно-медленно опуская на свой член. Она кричала от наслаждения.

Она слишком долго отказывала себе в удовольствии насладиться мужским телом. Таким телом, как это. Таким мужчиной, как этот.

Она схватила его за волосы, когда он, стиснув руки на ее бедрах, заякорил ее, вонзив пальцы в ее ягодицы. Она не приостановилась и не спросила разрешения. Он был ее. Она сделает так, как хочет, не спрашивая, почему у нее возникла такая дикая необходимость в этом смертном, который должен был бы стать приятным разнообразием. Ужином.

Когда она вонзила клыки в его шею, он лишь сильнее прижал ее к себе. Она втянула в себя его сущность, почувствовала его кровь у себя на языке. Никогда раньше она не испытывала такого насыщения. Только однажды… ее самурайская стража.

В этот момент всплыло непрошеное воспоминание: отчим, слуга ее матери, заставил Лиссу укусить каждого охранника не только для того, чтобы привязать их к ней, но чтобы научить Лиссу привязывать к себе смертного и уметь определять их местонахождение. Юн был первым. Она нервничала, но он ее обнял, чтобы успокоить и показать, что она не делает ему больно.

Это были два абсолютно разных момента и два разных человека, но чувство всепоглощающей любви и привязанности было одним и тем же, несмотря на то, что Юн охранял ее, когда она была маленькой, а этого мужчину она видела впервые.

Ее тело поддавалось его чувственному напору, оргазм для нее уже был чем-то большим, чем освобождение, — это было волшебство. Мощная энергия, сама по себе почти волшебство, которое могло изменить ее мир. Когда все закончится, это будет маленькой смертью, в результате которой появится новое существо. Феникс, возродившийся из двух душ.

Это была странная мысль. Люди всегда были для нее только источником пищи и чувственных удовольствий. Но с этим человеком она чувствовала связь. Он словно катался на волнах, держа ее за руку, и их обоих уносило в море.

Ее бедра начали двигаться резче, ей пришлось отпустить его горло, когда на нее нахлынул оргазм. Его семя устремилось в нее, и он снова со стоном ее поцеловал. Его глаза блуждали по ее лицу, словно запоминая каждую черту. Он приложил кончики ее пальцев к ранке от укуса. Накрыв ее руку своей, он, очевидно, хотел, чтобы ее прикосновение остановило кровь.

Какое-то время они изучали друг друга. Ей не казалось, что тишина тяготит его. Ее она тоже не тяготила. На самом деле то, что произошло в последние несколько минут, исключало любые разговоры. Когда он наконец откинулся назад на подушки, чуть улыбнувшись ей, она поняла, что он переживает типичную для мужчины реакцию на всепоглощающий оргазм. Он потянул ее на себя, заключив в объятья так, что голова ее лежала у него на груди, а под ее пальцами билось его сердце. Она изучала его профиль, нос, твердые чувственные губы, высокие скулы; как хорошо было лежать вот так, слушая легкое рокотание в его груди, которое говорило ей, что он задремал. Этот мужчина очень долго путешествовал один, дрался за нее, а затем доставил ей такое удовольствие, какое уже долгое время не доставлял ни один человек или вампир. Она могла простить ему этот краткий сон.

Она и сама немного поспала, пока не почувствовала приближение рассвета. Хотя спала неглубоко, она проснулась и с удивлением обнаружила, что свернулась на подушках одна, прикрытая легкой простыней, которая защищала ее от утренней прохлады пустыни. Он был уже одет и пристегивал к перевязи меч.

То, что он уходит, очень сильно ее задело.

— Почему ты сказал, что умрешь здесь? — Она села, откинув волосы с лица.

Он покачал головой и чуть улыбнулся. Подойдя, опустился на колени и провел рукой по ее виску, щеке.

— Позаботьтесь о себе, госпожа: я буду страдать, если узнаю что с вами что-то случилось.

— Ты мог бы остаться и сам за этим проследить. — Она не собиралась говорить такое, но внезапно поняла: это то, чего она хотела. Если он попробует уйти, она заставит его остаться.

Он снова покачал головой. На его лице появилось сожаление.

— Мое сердце больше всего на свете хочет быть здесь, я готов пожертвовать своей душой. — Он осекся, осознав, что сорвалось с его губ помимо его воли, потом продолжил: — Защищать вас, спать с вами, выяснить, что заставляет вас улыбаться, — он поднес ее руку к губам. — Но я обещал, моя госпожа, я обещал другу, что приду к нему на помощь. Что я помогу ему в битве, и неважно, насколько бессмысленной я ее считаю.

Но ты мой. Ты поклялся мне в верности.

Она не знала, откуда появилась такая нелепая мысль, но она ее сильно расстроила. То, в чем не было смысла, обычно ее злило. Она выдернула руку из его руки.

— Что ж, играй в свои глупые игры. Не мне умолять, чтобы мужчина остался со мной.

Ей было больно не столько от уколов собственного «я», сколько от того, что она увидела у него в глазах. Она не хотела бы этого видеть. У нее было много дел, но он лишь на одну ночь очутился рядом. Сокровище, которое, как она чувствовала, бесценно.

— Если я обидел вас, моя госпожа, я сделал это не намеренно.

Она вздрогнула, когда его губы коснулись ее напряженного плеча и задержались на нем. Прежде чем подняться, он вновь укрыл ее простыней. Она слышала, как он встал и пошел к выходу из палатки.

С ее скоростью она успела завернуться в простыню и догнать его возле выхода из палатки, когда он сделал всего один шаг наружу. Она выбежала из палатки и схватила его руку. Восходящее солнце осветило ей плечо и руку, оно жгло ее в полную силу, но она держалась. Когда он повернулся, что-то худшее, чем солнечный свет, обжигало ее изнутри. — Сэр рыцарь, позаботьтесь о себе. Если… если вы сможете прийти ко мне в другой раз, я буду рада вас увидеть.

— Сомневаюсь, что мы увидимся в этой жизни. — В его голосе чувствовалось истинное сожаление. Он толкнул ее вперед, вглубь безопасной палатки. — Кровь Христова! Женщина, я умоляю тебя позаботиться о себе. — Он баюкал ее обожженную руку в своих руках, поглядывая на мелкие ожоги, но она в нетерпении схватила его за ворот кольчуги.

— Почему не в этой жизни? Почему ты так уверен, что умрешь?

— Мне приснилось, что я умру в этом походе. Иногда я точно знаю, что произойдет. Надеюсь, мы еще встретимся здесь или, может, где-то в другом месте. Вы — самый драгоценный дар, который я когда-либо получал от жизни. Господу придется отправить меня в ад, потому что в раю ничто не сравнится с вами.

— Твоя кровь со мной, — сказала она резко, отчаянно. — Я всегда буду знать, где ты. Я узнаю, когда ты умрешь.

— Это мне нравится, — и он задумчиво улыбнулся. — Возможно, вы придете навестить меня в моих снах. И подарите мне глоток прохлады, зелень ваших глаз.

Он провел губами по ее руке, где плоть уже начала залечиваться, затем его глаза вернулись к ее лицу. Он так сосредоточенно смотрел на нее, что она не могла ни о чем думать, а в глазах почему-то собрались слезы — в глазах той, которая никогда не плакала.

Со вздохом он прижал ее к себе для еще одного поцелуя. Он держал ее, как мужчина держал бы женщину, которую любит. Она видела, как это делают другие, но сама никогда не переживала таких ощущений. У нее был один лишь миг, чтобы почувствовать жар его тела, обветренные губы, коснуться жестких волос, а затем он ушел. Прочь из палатки, в мир, иссушенный солнцем, где она не смогла бы быть рядом, не превратившись в пепел.

Она так и не спросила, как его зовут. Три дня спустя она знала, что он мертв.