Глава 1

Раздались вежливые аплодисменты. Элли Паско сделала на пару хлопков больше остальных зрителей; ее муж прекратил хлопать за несколько мгновений до этого.

В антракте она спросила:

— Тебе нравится спектакль?

— Как сказать? Сойдет для Шекспира, но не для «Вест-Сайдской истории».

— Питер, не болтай глупости! Ты просто настроил себя не воспринимать ничего, что делает Чанг.

— Напротив, я вполне одобряю ее интерпретацию шекспировского текста. Я боялся чего-нибудь ужасно феминистского! Но двое детей, затравленных старшими, — это ведь приблизительно то, что и хотел сказать Шекспир, по моему разумению. Хотя он, возможно, и не мог представить Капулетти и его жену похожими на Мегги и Денни Тэтчер, а Герцога — на Ронни Рейгана. Но постановка немного скучна, тебе не кажется? Вероятно, сейчас, когда роли Меркуцио уже нет в пьесе, она станет поярче. Единственное, что вышло у него живо, — это смерть. И то потому, что выглядела так натурально!

— Питер, — произнесла Элли с ноткой предостережения, — я надеюсь, ты не собираешься стать душой вечеринки после премьеры?

— Что? Рискнуть получить удар карате от Большой Эйлин? Ты, видно, шутишь!

Вторая половина пьесы, по мнению Паско, была сыграна значительно лучше, хотя трагический эффект был на мгновение смазан в сцене, где Ромео покупает у аптекаря яд.

Аптекарь — скрюченный и дрожащий, казалось, потерялся, произнося свою первую реплику: «Кто зовет меня так громко?» Затем, приободрившись, он проговорил следующую пару строк более сильным голосом — и все в нем немедленно узнали актера, игравшего Меркуцио. С галерки, где сидели школьники, раздался звонкий детский голос: «Как же так, сэр, а я думал, что он умер!»

Потребовалось какое-то время, чтобы поправить ситуацию, вызванную взрывом хохота. Но готический сумрак финальных сцен оказал свое действие, и Паско хлопал вместе с Элли, когда актеры выходили на вызовы.

Паско еще не приходилось бывать на актерских вечеринках, но, перевидав за свою жизнь уйму голливудских мюзиклов, он был разочарован.

В атмосфере хотя и не царила сдержанность, но и разгула страстей не ощущалось. Пробки от шампанского не летели в потолок, хотя рейнвейн «Сэнсбери» лился, как ему и подобало. Джинсы и футболки доминировали над вечерними платьями и диадемами. Единственными людьми, обладавшими по-настоящему голливудскими манерами, были жена мэра, которая выглядела как Маргарет Дюмон и носила нитку искусственного жемчуга, такую же длинную, как и мэрская цепь ее мужа, и заведующий библиотекой при городском совете, он же — глава комитета по делам культуры. Одетый в смокинг, с сигарой в зубах и с вытаращенными от удивления глазами, он вел себя будто Зэро Мостел в «Стране маленькой старушки».

Но внезапно обнаружился еще один признак настоящего голливудского раута — на этот раз звуковой.

Чей-то женский голос вскричал: «Чанг, дорогая! Это было изумительно! Так трогательно! Так правдиво!»

Паско обернулся поаплодировать юмористке, извергнувшей из себя этот жуткий словесный фонтан, и был потрясен, поняв, что ею оказалась Элли.

— Бросьте пороть чушь, солнышко! Мы едва не провалились! Если бы кто-нибудь из городского совета был способен отличить дерьмо от Шекспира, он завтра же лишил бы нас субсидий.

Собираясь переадресовать свои аплодисменты автору этих весьма разумных слов, Паско обнаружил, что произнесла их сама Большая Эйлин. Телевидение не преувеличило ее рост. Но оно оказалось не в состоянии передать ее необыкновенную красоту.

— Полагаю, вы не знакомы с моим мужем, Чанг. Это Питер! Питер, познакомься — Чанг! — представила Элли.

— Привет, Чанг! — выговорил Питер, глупо улыбаясь.

— Вы коп, радость моя? Я бы ни за что не догадалась.

— Нас учат гримироваться. А вообще-то я собака-ищейка. — Он подвигал носом по-собачьи. Элли сделала оскорбленный вид. На лице Чанг появилась тревога.

— Никто из моих актеров не курит травку. Я предупредила их не делать этого; по крайней мере, пока члены совета уверяют самих себя, как умно они распорядились деньгами.

— Не могу поручиться за мэра, но, думаю, что все остальные члены совета «чисты», — сказал Паско.

— Чанг! Мисс Чанг! Не двигайтесь! — Сверкнула вспышка фотокамеры. Паско увидел перед собой удлиненное печальное лицо Сэмми Раддледина из «Ивнинг пост».

— Это будет хороший снимок: «Красавица и чудовище!» Чанг, не желаете ли пару слов для прессы? Популярной прессы, я хотел сказать. Где-то тут болтался интеллектуал из «Гардиан», но он уже так нализался на дармовщинку, что сейчас пытается отыскать туалет. Мы обеспечим вам связь с настоящими зрителями. Познакомьтесь, кстати, с моим коллегой — Генри Волланс из «Санди Челленджер». Голос Севера!

— Привет! — бросила Чанг молодому человеку, стоявшему рядом с Раддлсдином. — Кто-нибудь уже говорил вам, что вы похожи на Роберта Редфорда?

Паско ощутил что-то вроде укола ревности.

— У тебя вечер свободен, Пит? — обратился к нему Раддлсдин. — Я было подумал, что могущественный Будда заставит тебя работать в храме полный рабочий день в ожидании телефонных звонков.

— После того как у меня пропал уик-энд, я сказал ему, что, если пропущу и этот вечер, Элли самолично застрелит или меня, или его. Неважно, в какой последовательности!

— Было много звонков? Давай рассказывай, мы ведь сотрудничаем, ты не забыл?

«Ивнинг пост» поместила фотографию мужчины из «эскорта», когда полиция не смогла опознать его. Причина смерти была установлена: кровотечение из аорты, вызванное единственным выстрелом из пистолета девятимиллиметрового калибра, возможно, из старого «люгера».

Паско ничего не ответил Раддлсдину. До того как он ушел с работы, был лишь один стоящий звонок — от Идена Теккерея, которому настоятельно требовалось поговорить с Дэлзиелом. Позднее Дэлзиел совершенно бесстрастно пересказал разговор:

— Теккерей утверждает, что убитый — итальянец по имени Алессандро Понтелли. Этот итальянец объявился у Него в конторе и заявил, что является сыном миссис Хьюби Александром и ее наследником, согласно тому идиотскому завещанию, о котором газеты писали на прошлой неделе. Я собираюсь отвезти Теккерея в морг. — Дэлзиел вопросительно посмотрел на Паско, но в следующее мгновение уже хлопал его по плечу: — Ладно, не стискивай зубы, я не собираюсь лишать тебя твоей дозы культуры…

— Да ничего конкретного, Сэмми, — произнес наконец Паско.

— Но что-то ведь есть, а?

— Возможно. Расскажу, когда появится что-нибудь конкретное. Нет, хватит! Я пришел сюда развлечься, так что не пытайся больше ничего из меня вытянуть!

— Я и не думал. Если ты, в свою очередь, не станешь вытягивать из меня информацию о наших странных телефонных звонках, — обронил многозначительно Раддлсдин.

— А были еще звонки?

— Был один, в субботу вечером. Звонили в Лидс, «Роберту Редфорду». Я говорил тебе, что все мало-мальски стоящее босс отправляет в «Челленджер». Мне показалось, что в том звонке в субботу не было почти ничего нового. Он не назвал никаких имен, спросил о деньгах, потом сказал, что, возможно, позвонит снова, и повесил трубку.

— И это все?

— Да, Питер, это все. И не вздумай спросить об этом Волланса. Запомни: ты ничего не знаешь! Не хочу, чтобы всем стало ясно, что я ваш осведомитель. Хотя…

— Хотя что?

— Понимаешь, Генри приезжал сюда на прошлой неделе, вынюхивал что-то. Его редактор, Айк Огильби, тоже был в городе, обедал в «Джентльменах», угадай, с кем? С самим мистером Великолепным — вашим любимым заместителем начальника полиции. Как видно, осведомителей у вас больше, чем ты думаешь.

— Сэмми! — раздался голос Чанг. — Я сообщила вашему другу, что припасла у себя в офисе бутылку для джентльменов из прессы. Мистер Паско, вы тоже можете прийти. Через полчаса вас устроит? Дорогуша! Соберите всех остальных горе-артистов, если вам не трудно. А теперь я должна пообщаться с публикой…

Раддлсдин и Волланс отошли. Чанг начала что-то говорить Элли, но не успела она произнести и пары слов, как ее прервал еще один гость, в котором Паско признал Меркуцио и Аптекаря. У него было бледное красивое молодое лицо, которое Паско где-то видел и до спектакля.

— Простите, Чанг. Я был ужасен, — произнес Меркуцио без обиняков.

— Не стану спорить с тобой, радость моя. — Голос Чанг звучал жестко.

«Словами тоже можно нанести удар, как в карате», — подумал Паско.

— О, прекрасный тиран! Дьявол в обличий ангела! — Меркуцио страстно вздохнул и, смутившись, закашлялся.

— Пит! Эл! Я плохая хозяйка. Познакомьтесь — Род Ломас. А это Эл и Пит Паско.

— Очень приятно! — поздоровалась Элли. — Мы как раз говорили о том, как нам понравился спектакль, правда, Питер?

— О да! Это было так трогательно, так правдиво! — промямлил Паско.

— Не старайтесь выдавить из себя что-нибудь приятное о моей игре, — сказал Ломас со слабой улыбкой.

— Вы хорошо умерли, — сказал Паско дипломатично.

— Да. Это я сделал отлично.

— Род… — Голос, произнесший это, был очень слаб, и, чтобы обнаружить, откуда он исходил, Паско пришлось оторвать взор от гималайского великолепия Чанг и посмотреть вниз на унылое подножие, где стояла маленькая девушка. В ее облике было что-то знакомое. Вдруг в его мозгу Ломас и девушка соединилась, в памяти всплыла встреча в баре «Черный бык», но от этого девушка все равно не стала выглядеть старше.

— Извините, Лэкси. Я забыл. Вам принести выпить? — спохватился Ломас.

— Нет, нет! Яза рулем, — ответила та, помотав головой так энергично, что с ее носа чуть не слетели огромные круглые очки.

— Глупо спрашивать, понравился ли вам спектакль, — сказал Ломас.

— Все было хорошо. Я не очень часто хожу смотреть пьесы. — Лэкси бросила извиняющийся взгляд на Чанг.

— Лэкси предпочитает оперу, — произнес Ломас, словно оправдывая ее.

— Вот как? Значит, вам, моя прелесть, нравится все элитарное, эскапистское и абсолютно нереальное?

«Она действительно подбирает себе людей не своего калибра. Нельзя терять надежды», — подумал Паско.

— Это не совсем так, — ответила девушка. — Кое-что в опере совершенно реально, по крайней мере в такой же степени, как пробудиться в склепе и обнаружить рядом с собой мертвого возлюбленного.

Чанг изумленно на нее взглянула, так, наверное, изумился бы жираф, если бы на него напала мышь. Потом она от души рассмеялась и спросила:

— Кто твоя подруга, Род?

— Виноват. Это моя кузина Лэкси. Лэкси Хьюби! Лэкси, познакомьтесь — Чанг! Я забыл ваши имена. Я и роль-то свою сегодня с трудом могу вспомнить. Виноват.

— Паско! Эл и Пит, — представился Паско, вспоминая, что имя Хьюби тоже о чем-то ему говорит. Ну, конечно: убитый, найденный во дворе полиции, мог быть тем итальянцем, который претендовал на завещание миссис Хьюби. Его мысли прервал голос Элли:

— Здравствуйте, Лэкси! Как дела?

— Спасибо, прекрасно, миссис Паско, — ответила девушка.

— Эй, послушайте, — заговорила снова Чанг, — я должна уделить внимание мэру и его жене. С этими штуками на шеях они выглядят так, как будто сорвались с якоря и их вот-вот унесет в открытое море. Пит, дорогой, я подумываю о том, чтобы поставить пьесу о полицейском. Теперь, когда я внушила городскому совету ложное чувство безопасности, может быть, вы взялись бы как-нибудь проконсультировать меня, чтобы я была уверена в успехе? О'кей?

— О, конечно, — проговорил Паско. — О'кей! Всегда к вашим услугам.

— Прекрасно. Я найду вас. Эл, Лэкси, до встречи.

Она поплыла — высокая и грациозная, будто лебедь среди утят, по направлению к мэру.

— О полицейском? — переспросил Род Ломас.

— Вот именно. Прошу любить и жаловать — я ваш друг-полицейский, — отозвался Паско. Он привык к тому, что упоминание о его профессии вызывало у собеседников икоту, но на этот раз это было похоже на столбняк.

Ломас попытался что-то сказать, закашлялся и наконец выдавил из себя:

— Да, прекрасно, рад был познакомиться… Лэкси, как насчет того, чтобы подбросить меня? Я чувствую себя немного разбитым.

— Я готова. До свидания. Миссис Паско, до свидания.

— До свидания, Лэкси, — сказала Элли.

— Чао, Род, Лэкси! — бросил им вслед Паско. — Странное маленькое создание. Откуда ты ее знаешь?

— Мы встречались на собраниях, — ответила Элли неопределенно.

— Собрания для того и существуют. Ты, надеюсь, не хочешь сказать, что она — активистка «Группы борьбы за женские права»?

— А почему она не может ею быть? — возмутилась жена. — Хотя она и вправду не активистка. Лэкси в основном занимается пропагандистской работой. Доставляет брошюры, собирает деньги для голодающих в Африке, для фонда «Спасем детей» и тому подобное. Тихая, но с сильной волей.

— Вот это мне в них нравится, — грустно промолвил Паско. — Ну, хорошо, Эл. Что у нас там дальше по программе? Поспешим в Сарди и подождем первых откликов?

— Заткнись, подлиза! Куда делись твои сатирические замечания о Большой Эйлин?

— Я говорил тебе — я ее боюсь.

— Ты увлечен ею, мечтаешь о ней! Стоило ей улыбнуться, и ты ползаешь у ее ног!

— Выше я просто не могу забраться.

— Негодяй!

— То, что ты говоришь, так правдиво! Так трогательно и очень, очень правдиво!

 

Глава 2

Стояла переменчивая сентябрьская пора, похожая на апрельскую, но сильнее бередящая душу, когда время раскачивается, словно на качелях, между жаркими, как в середине лета, полуднями и морозными ночами, и тени деревьев — тяжелые и неподвижные на залитых солнцем мостовых — мечутся и корчатся под луной, которую поминутно закрывают тучи.

Клиффа Шермана привели, в суд во вторник утром. До этого он провел три дня в полицейском участке, так как единственный адрес, который он сообщил, был адресом его бабушки в Восточном Далвиче, где Клифф не жил постоянно, по крайней мере уже года три. На допросе он сказал, что бродяжничает, путешествует по стране и ведет тяжелую жизнь. Сеймур не поверил ему. По внешнему виду парня не было похоже, что у него тяжелая жизнь, и пахло от него совсем по-другому. Но это был еще не повод для обработки его резиновой дубинкой.

Уилд перешел в другую стадию своего затянувшегося одиночества, уже не ожидая, что вот-вот что-то случится, ибо это «что-то» уже случилось. Но он ждал чьего-то голоса. Чьего? Клиффа? Вэтмоу? Своего собственного? Который подсказал бы ему, что произойдет в следующей сцене этой черной комедии. Наконец-то он по-настоящему понял значение этого термина. Черная комедия — это когда человек стоит совершенно нагой и беспомощный в свете прожектора и скорее ощущает, чем слышит, как со зловещим хохотом скрежещет вокруг него темнота.

Уилд знал, что должен был заговорить сразу же, как Сеймур привел мальчишку в полицию; вместо этого он ждал, чтобы тот заговорил первым. Теперь он хорошо осознал: он всегда дожидался, пока заговорят другие. Ожидание было его сильной стороной. Никто лучше него не усвоил науку ожидания.

Сеймур — молодой, честолюбивый и отнюдь не толстокожий — был уязвлен тем, что Уилд не проявлял никакого интереса к его успеху.

— Я понимаю, мальчишка, возможно, случайный вор. Видел бы он, как парень это проделывал, самоуверенно, любой мог его заметить…

— Но ты же не заметил, — прервала его Бернадетта.

— У меня нет глаз на затылке!

— И впереди тоже, или ты репетируешь какой-то новый танец, заталкивая меня между столиками?

— Извини, — сказал Сеймур, уводя ее снова в середину зала. — Что я хочу сказать: он, может быть, и не член банды, за которой мы гоняемся, они бы не наняли такого бестолкового парня. Все равно, это был успех, мой успех, мое достижение за неделю работы. А Уилд даже не посмотрел на него и предоставил мне одному допрашивать парня.

— Ах ты, бедняжечка, — насмешливо произнесла Бернадетта. — Вращайся! Вращайся! Это ведь танец, а не солдатский марш!

Когда Сеймур давал свидетельские показания в суде, он заметил, что Уилд наконец снизошел до того, чтобы появиться там. Он стоял в конце зала, ближе к двери, с непроницаемым лицом, будто вырубленным томагавком на тотемном столбе.

Шерман признал себя виновным, объяснив, что поддался внезапному необъяснимому порыву, о котором глубоко сожалеет.

Сеймур подтвердил, что ему ничего не известно; клерк прошептал что-то судье; жюри присяжных удалилось на совещание. Наконец был вынесен вердикт, по которому с учетом, что это первый проступок, парень должен был заплатить штраф, а так как жюри не имело полномочий выслать подсудимого из города по железной дороге, то оно лишь настоятельно рекомендовало ему вернуться в Лондон как можно скорее.

Когда Сеймур снова взглянул в конец зала, Уилда там уже не было. «Пошел он к черту! — огорчился Сеймур. — Все равно, это дело будет занесено в мой послужной список, что бы ни воображал себе этот несчастный болван!»

Расследование убийства Понтелли находилось еще на стадии сбора информации. Иден Теккерей опознал труп с уверенностью, и тело, сначала разрезанное в интересах патологоанатомии, было вновь собрано по частям, чтобы его можно было оплакать и похоронить, если кто-то будет заинтересован в этом. Было точно установлено, что стреляли из пистолета «люгер П-08». Пуля привела к значительным повреждениям в теле, но не к таким, каких можно было ожидать от пули подобного калибра. Это заставило эксперта по баллистике предположить, что патрон был довольно старым и не хранился надлежащим образом.

Пистолеты, подобные «П-08», были популярными военными сувенирами, оставшимися после обеих войн, и этот патрон мог быть одним из подлинной люгеровской армейской обоймы, привезенной каким-нибудь идиотом вместе с пистолетом, сделал вывод эксперт.

Заключение патологоанатома содержало в себе сведения, которые могли оказаться полезными для следствия. Так, было обнаружено, что покойный имел половое сношение за несколько часов до смерти; что выстрел не вызвал немедленной смерти и раненый был жив по меньшей мере еще полчаса после выстрела; что мужчине было примерно шестьдесят и для своего возраста он был вполне здоров. Около двадцати пяти лет назад покойный получил серьезное ранение в грудь и брюшную полость, судя по линии точечных шрамов — из автомата. На левой ягодице у него было обнаружено небольшое, резко очерченное родимое пятно в форме кленового листа. К этому суперинтендант Дэлзиел мог добавить, что Алессандро Понтелли прибыл в Англию самолетом из Пизы двадцать восьмого апреля, был жителем Флоренции, где хорошо известен в туристской индустрии как независимый агент по туристическим услугам.

Оперативность, с которой Дэлзиел предоставил эту информацию, произвела впечатление на тех, кто не подозревал о неофициальных запросах, сделанных Дэлзиелом по просьбе Теккерея в предыдущую пятницу.

Но этот первоначальный импульс не получил дальнейшего развития, и к концу дня во вторник они так и не смогли разузнать, где останавливался Понтелли и с какой целью он прибыл в Англию.

Зеленый «эскорт», как оказалось, нигде не был зарегистрирован и не имел техпаспорта. Последний официальный владелец — школьный учитель из Хаддерсфилда — избавился от него, чтобы внести взнос за подержанную «кортину», полтора года назад. Несомненно, многочисленные последующие перепродажи «эскорта» через автомобильные аукционы и торговцев ломом сэкономили Понтелли сотню фунтов, но следствию некогда было проверять эту цепочку, нужны были свежие, горячие следы.

Помощь пришла из самой полиции, что было не так уж неожиданно. Но форма ее оказалась весьма своеобразной…

Констебля Гектора трудно было не заметить, но не просто было отличить в нем полицейского. Когда Гектор неуклюже ковылял по мостовой, сутулясь и втягивая голову в плечи, так что острые лопатки торчали наружу, благодаря чему его рост уменьшался с двух метров почти до полутора, его можно было принять не за несущего службу блюстителя порядка, а за недовольного завсегдатая вечеринок, обманутого портным.

Сегодня, однако, в походке констебля ощущалась некоторая беспечность, а глаза сверкали, что могло сойти за признак интеллекта. Черты лица Гектора тоже были обманчивы: в них жило выражение болезненного преклонения, присущее святым на картинах флорентийских мастеров, а губы его беспрестанно двигались, будто произнося молитвы. На самом деле он считал номера когда-то горделивых, но со временем пришедших в упадок викторианских домов. Задача эта требовала от него больших усилий ума, так как некоторые таблички отсутствовали, а он шел по нечетной стороне от конца улицы к ее началу.

Наконец констебль остановился у дома номер двадцать три, поднялся на четыре ступени, почти не спотыкаясь вошел в длинный узкий коридор, откуда на него пахнуло затхлостью Запада и пряными ароматами Востока, и начал подниматься по лестнице.

На лестничной площадке второго этажа он остановился, привел себя в порядок и постучал в одну из трех дверей. Не дождавшись ответа, он осторожно приоткрыл дверь и обнаружил, что попал в туалет. Выбрав еще одну дверь, Гектор постучал снова. На этот раз она открылась сразу, за ней стояла женщина в халате.

— Неужто сегодня вторник? — произнесла та без всякого энтузиазма.

Женщина вошла в комнату. Он последовал за ней, осторожно притворив за собой дверь. Затем не спеша запер ее на все замки. Когда он закончил, женщина уже сняла халат и лежала поверх смятой постели совершенно голая с раздвинутыми ногами. Не в силах отвести взгляд от неподвижной фигуры на кровати, Гектор стал лихорадочно раздеваться. Покончив наконец с одеждой, он ринулся в атаку.

— Ты не собираешься снять каску? — спросила женщина.

— Что? Ах да!

Сорвав каску, он набросился на лежащее перед ним тело, как голодный на тарелку с горячим супом. Через две минуты он скатился с нее, удовлетворенный.

— Полагаю, ты не из тех, кто разводит сопли? — спросила женщина.

— Ты так считаешь? — Гектор не вполне понимал, что означает «разводить сопли».

— Похоже на то. — Женщина начала одеваться.

Гектор появился в ее квартире три месяца назад, представившись новым участковым полицейским. Он показался ей ужасно смешным, но и ему она предложила те же условия, на которых «сотрудничала» с его предшественником. Условия были приняты: женщина избавлялась от всяких неприятностей, а констебль получал возможность порезвиться раз в неделю.

Однако, помимо передряг со стороны закона, ее подстерегали и иные опасности, но ей казалось, что и в этом случае она могла рассчитывать на защиту. Возьмем хотя бы последнее происшествие. Теперь, когда угроза была устранена в буквальном смысле слова, ей вроде бы лучше было помалкивать. Но тот, кто это сделал, все еще находился где-то рядом, и она пришла к выводу, что, чем скорее она расскажет полиции то немногое, что ей известно, тем меньше будет шансов у кого-то заставить ее замолчать.

Она взяла в руки номер «Ивнинг пост», вышедший в понедельник.

— Взгляни-ка. Этот снимок того типа, которого нашли у полицейского участка в конце недели.

Эта находка вызвала у местного населения незатейливую радость.

— Ах да! — пробормотал Гектор, с трудом справляясь с «молнией» на брюках. — Иностранец!

Слово это, произнесенное так, что казалось исчерпывающим объяснением мотивов убийства, было единственным, которое Гектор сумел запомнить из разговоров в полицейском управлении.

— Он иностранец? Впрочем, какая мне разница? Так вот, этот иностранец был здесь в пятницу ночью.

— У тебя? — спросил Гектор недоверчиво.

— Ты не ослышался. — Женщина была оскорблена тем, что в ее правдивости сомневались. — Он оставил здесь свою сумку.

Гектор застыл, так и не совладав с «молнией»: ему было трудно думать и одновременно одеваться.

— Но что он здесь делал? — произнес он наконец.

— А как ты думаешь, что он мог делать? — спросила женщина с досадой. — То же, что и ты, болван!

— То же, что и я? — оторопел констебль. — Ты хочешь сказать, что позволила еще кому-то?..

Они замолчали, уставившись друг на друга, и в глазах каждого из них читалось смутное подозрение…

 

Глава 3

— Моника Мэтьюс, — докладывал Паско, — была осуждена за приставание к мужчинам, оштрафована на пятьдесят фунтов. Несколько месяцев назад, принимая дела у Льюиса, Гектор получил от него список полезных адресов. Когда он постучал в дверь Моники, та не задумываясь предложила ему те же отношения, что у них были с Льюисом. Наш Гектор решил, что женщина была покорена его природным обаянием. Сейчас, узнав правду, он просто был потрясен.

Дэлзиел покачал головой, не веря услышанному.

— Этот Льюис, он что, вышел в отставку и наслаждается жизнью?

— Да, с женой и тремя детьми. Работает охранником в кооперативе неполный рабочий день.

— Я покажу ему кооператив, дай мне только встретить его, — угрюмо произнес Дэлзиел.

— Вы не можете обвинить его за случай с Гектором.

— Я могу обвинить за то, что он трахался в рабочее время! Ладно, что у нас имеется?

— Начнем с того, что это, определенно, тот человек, который нам нужен. Женщина запомнила шрам на его теле. Она подобрала его в баре «Волонтир» около девяти вечера. Они вышли и обговорили условия сделки. Он хотел знать, сколько будет стоить целая ночь. У нее сложилось впечатление, что ему надо было где-то переночевать, чтобы никто не задавал лишних вопросов, и он был не прочь потрахаться. Что он и сделал. Два раза. Обещал и в третий раз, когда вернется.

— Он здорово рисковал, уходя и оставляя сумку на ее заботливое попечение.

— По сути дела — нет. Сумка была хорошо закрыта. Он должен был заплатить за вторую половину ночи, и сумка была залогом его возвращения. Если бы, вернувшись, он обнаружил, что Моника возилась с сумкой, она бы просто лишилась денег.

— Не было никаких полезных для нас бесед в постели?

— Пожалуй, нет. Он был на редкость угрюмым. Во время сношения только стонал. После долго молчал, а потом вдруг заявил, что у него назначена встреча и он вернется через час, самое большее, через два. Она наблюдала, как он садился в машину. Доехал до конца Брукс-стрит и повернул налево, на главную улицу. Женщина сказала, что, по ее мнению, он хорошо ориентировался.

— Угу… А это что, очень важно?

— Кто его знает, сэр. Но если ехать по этой дороге, она свернет на север, — он показал это место на карте их района, висевшей на стене, — и в конце пути можно оказаться в Гриндейле. А если вы проедете еще несколько миль и повернете налево, то попадете в Олд-Милл-Инн.

— Что из этого?

— Оба варианта связаны с Хьюби. Трой-Хаус в Гриндейле и пивной бар Хьюби. А ведь именно завещание Хьюби привело этого человека сюда, не так ли?

— Так ты решил здесь поискать мотивы убийства? — спросил Дэлзиел. — Ты известный мастер в этом деле, даже если порой тебе приходится для этого хватать себя за нос из-за спины! Что касается меня, я начинаю с человека и работаю в обратном направлении, выясняя, где он был и с кем. Но ты можешь продолжать в своем духе. Поговори с обитателями Трой-Хауса, загляни в этот бар. Может, там и отыщется что-нибудь интересное для нас.

— Хорошо, сэр, — ответил Паско неуверенно, удивленный столь неожиданным одобрением его путаных предположений. — Вы думаете, концы могут быть именно здесь?

— Возможно. Вдобавок я получил донесение, в котором сообщается, что констебль Хьюлетт возвращался в патрульной машине по этой дороге в город около часа ночи с пятницы на субботу. Он нагнал зеленый «эскорт» на изгибе шоссе между концом Гриндейлской дороги и Стэнтон-Хилл и некоторое время тащился за ним…

— Он запомнил номер машины?

— Нет. Балбес уже заканчивал смену, и все, чего он хотел, так это как можно скорее добраться до города. Я сомневаюсь, что он заметил бы даже человека в маске и с автоматом, сидящего на крыше того автомобиля. Хьюлетту таки удалось обогнать «эскорт», и, как он теперь вспоминает, тот сидел у него на хвосте долгое время.

— Надо полагать, таким образом Понтелли и попал в участок. Следуя за Хьюлеттом.

— А почему бы и нет! Иностранец с засевшей в нем пулей нуждается в помощи, видит полицейскую машину. Почему бы ему и не поехать следом?

— А что же он не посигналил Хьюлетту? — возразил Паско.

— Ты невнимательно прочитал протокол осмотра машины, парень! — торжествующе воскликнул Дэлзиел. — Сигнал «эскорта» не работал; удивительно, как там вообще хоть что-то работало! Он видит, что Хьюлетт поворачивает к нам во двор, и следует за ним. Останавливается в углу двора. Открыть дверцу со своей стороны он не может, так как прижат к стене. Сползает к пассажирской дверце и пытается открыть ее. Но дверь заклинило! Падает на пол, ударяется о дверцу и теряет сознание. Смерть наступает из-за потери крови. Его сумка все еще находится у судебных экспертов?

— Да, но я сомневаюсь, что она поможет им в расследовании. В сумке не было ничего стоящего, кроме кое-какой одежды и итальянского паспорта. Понтелли явно путешествовал налегке. Но должен же он был где-то остановиться, прибыв в наши края? Не мог же он каждую ночь проводить с проститутками, — продолжал Паско.

— Что ему мешало? Эти итальяшки такие скоты! И еще, Питер. Если ты считаешь, что все это как-то связано с завещанием Хьюби, постарайся поскорее решить для себя: был ли Понтелли убит потому, что был мошенником, или потому, что являлся настоящим наследником.

— Хорошо, — согласился Паско. — Думаю, мне стоит поговорить с Теккереем, если вы не возражаете.

— Почему я должен возражать?

— Ну, я знаю, что вы друзья…

— Это мы-то друзья? Вот так новость! Ты можешь говорить с кем угодно, парень. Кстати, Где Уилд? Что-то я его сегодня не вижу.

— Он позвонил и сообщил, что болен. Последние несколько дней он действительно выглядел осунувшимся. Хотя он мог бы здорово нам помочь. Нам будет его не хватать.

— Болен? — недовольно спросил Дэлзиел. — Как же называется его болезнь? Болезнь зря потраченных денег? Может быть, он вернется на работу красавцем? Ну что ж, если тебе, Питер, не хватает людей, нечего тут просиживать штаны. За работу, парень, за работу!

— Он сейчас говорит по телефону, — объяснила Лэкси Хьюби, — но это не займет много времени.

— Спасибо, — ответил Паско. — Мы встречались раньше, не так ли? После спектакля…

Он улыбнулся. Некоторые считали, что у него обаятельная улыбка, но на эту маленькую девушку она, очевидно, не произвела впечатления. Та ответила на нее равнодушным совиным взглядом сквозь огромные очки и продолжила печатать.

«Ну и ладно, — мрачно подумал Паско. — Я не должен принимать это близко к сердцу». Если она казалась ему двенадцатилетней девочкой, то в ее глазах он должен был выглядеть семидесятилетним старцем. Выглядеть? Иногда он просто чувствовал себя стариком! Совсем скоро его начнет мучить мужской климакс. Самым разумным было бы относиться к этому с философским юмором: «Средний возраст — это когда начинаешь увлекаться дочерьми твоих друзей, старость — когда даже они кажутся тебе увядшими». Только так и следовало бы воспринимать неизбежное. Но к черту эту философию! Паско уже попытался применить ее, но мысль о должности главного инспектора заставляла отодвигать эти умствования на задний план. Он мог бы быть уже заместителем главного инспектора. Но что же мешало этому? Или у него начинается паранойя, или действительно замначальника полиции смотрел на него в Последние дни как-то странно? Сегодня утром, когда Паско проходил мимо Вэтмоу в коридоре, тот буквально обнюхал его. Может быть, от него разило потом? Паско решил как следует побрызгать себя дезодорантом, который теща подарила ему на Рождество, прежде чем в следующий раз встретится с Вэтмоу.

— Мистер Теккерей готов принять вас, мистер Паско… Мистер Паско!

Судя по тону девушки, она произносила эту фразу уже во второй раз. Черт побери, она, наверное, подумала, что бедняга впадает в маразм.

Паско встал, и от этого движения мозг его снова пришел в рабочее состояние.

— Хьюби! Вас зовут Хьюби, — вдруг вспомнил он.

— Спасибо, я знаю.

— И актера, с которым вы дружите, зовут Ломас?

— Да.

— Моя секретарша, инспектор Паско, внучатая племянница покойной миссис Хьюби. Мистер Ломас — сын кузины миссис Хьюби, миссис Стефании Виндибэнкс. Я объяснил уже все эти родственные отношения суперинтенданту Дэлзиелу.

«Зачем я ввязался в это дело?» — подумал Паско, идя навстречу Теккерею, который ждал его в дверях офиса.

— Постарайтесь объяснить мне все это еще раз, — сказал Паско.

Это заняло больше получаса. Теккерей был решительно настроен на то, чтобы не повторять свой рассказ и в третий раз.

Когда он умолк, Паско спросил:

— Я полагаю, вы очень хорошо знали миссис Хьюби?

— Мистер Паско, я был ее поверенным в течение пятнадцати лет. До этого на нее работал мой отец. Когда он умер и я стал старшим партнером в фирме, дела миссис Хьюби перешли ко мне по наследству. Но я бы не сказал, что знал ее хорошо. Только через несколько лет она стала относиться ко мне с большим уважением, а не как к мальчишке, узурпировавшему власть.

Паско улыбнулся.

— Что она из себя представляла?

Теккерей задумался.

— Строго между нами?

Паско кивнул и нарочито решительно отодвинул свой блокнот.

— Откровенно говоря, миссис Хыоби была ужасной женщиной, — начал Теккерей. — Властная, грубая, упрямая и сноб по натуре. Но могла казаться очаровательной, интересной и внимательной, правда, только по праздникам или по отношению к членам королевской семьи. Ее претензии на культурность ограничивались страстью к «Гранд-опера». Она была политически наивна, другими словами, если уж начистоту, это была натуральная фашистка! Миссис Хьюби не могла простить тори, что отдали Индию; и в дни Фолклендского кризиса сидела как приклеенная у телевизора, твердо веря, что после того, как британские десантники расколотят аргентинцев, они совершат очистительный крестовый поход по всему миру, где лягушатники, чернокожие или красные воображают себя властителями морей. К своим животным миссис Хьюби относилась лучше, чем к родственникам, она потратила ту маленькую толику самоотверженности и альтруизма, что была ей отпущена, на безумную навязчивую идею, которая разрушила ее собственную жизнь, отравила существование окружающим и поставила нас всех в эту затруднительную ситуацию.

— Вам следовало быть адвокатом в суде. Вы произносите чрезвычайно мощную речь от лица обвинения. Именно этой навязчивой идеей я и интересуюсь. Была она основана лишь на материнской интуиции или миссис Хьюби и вправду располагала сведениями, что ее сын остался в живых? Иными словами, каковы факты?

— Я мало чем смогу помочь вам, инспектор, — ответил Теккерей. — Судя по замечаниям, которые она делала время от времени, я догадался, что она никогда не прекращала изучать обстоятельства, при которых пропал ее сын, но наша фирма лишь косвенно участвовала в этом. Пока был жив ее муж, расследование должно было тщательно скрываться, а позже это уже стало для нее привычкой. Может быть, она чувствовала, что я, а до меня мой отец испытывали сильный скептицизм по этому поводу.

— Значит, муж миссис Хьюби не разделял ее ожиданий?

— Нет! Он относился терпеливо к ее идеям, и, возможно, у него самого теплилась какая-то надежда. Но когда война закончилась и сына не оказалось ни в одном лагере для военнопленных, он велел считать его мертвым. Мистер Хьюби установил мемориальный диск в церкви Святого Уилфреда в Гриндейле и заказал панихиду. Миссис Хьюби была слишком больна, чтобы присутствовать на ней…

— Но она считалась с желанием мужа? Тот, должно быть, тоже обладал сильной волей? — спросил Паско.

— Это была битва гигантов! Сам Хьюби был по-настоящему жестким человеком. Но у его жены было оружие, которое жены обычно припасают для нанесения смертельного удара.

— Что это за оружие?

— Живучесть, инспектор. Оглянитесь вокруг! Кладбища забиты мужчинами, а круизные лайнеры — вдовами.

Паско расхохотался.

— Вы здорово можете развеселить человека! Кстати, вы только что сказали, что ваша фирма не принимала активного участия в поисках, предпринятых Хьюби, но ее завещание наверняка составили вы?

— Это верно. Много лет назад.

— Вы одобрили это завещание?

— Это не очень корректный вопрос. Поэтому и ответ будет некорректным: нет, я не одобрил его. Я пытался, насколько мог, заставить ее изменить завещание, но она настаивала на его главной статье, а я не видел смысла в том, чтобы моя фирма потеряла доход.

— А вам не приходило в голову, что у нее не все в порядке с психикой?

— Во всяком случае, когда завещание было составлено, так вопрос не стоял.

— А позднее? — упорствовал Паско, почувствовав в голосе адвоката уклончивость.

— Возможно, в последние три года. Вы же знаете, у нее был удар. Какое-то время она тяжело болела, но вскоре совершенно поправилась, если не считать того, что миссис Хьюби вдруг заявила о каком-то телепатическом заговоре, целью которого было не позволить ее сыну вернуться. Кто эти заговорщики, понять было невозможно, но, по ее словам, они направили к ней черного демона, который выдавал себя за посланца ее сына, однако она якобы разгадала обман и прогнала его. Не спрашивайте меня, как она это сделала, но победа — а она называла это победой — утвердила ее в мысли, что Александр жив. Опасаясь нового удара, старая леди составила объявление, в котором сообщала о своей болезни, и приглашала всех, кто обладал необходимой информацией, обращаться ко мне. Я поместил объявление в итальянских газетах два месяца назад, когда с ней случился второй приступ. Понтелли показал мне копию объявления в «Ла Национе».

— Понятно. Кто-нибудь еще откликнулся на объявление?

— Конечно! Мы рассуждали с вами о природе человека, инспектор. Наш опыт подсказывает, что жуликов во все времена было больше. Почти все, кто мне написал, утверждали, что располагают сведениями о местонахождении Алекса, и предлагали их продать.

— И что вы им ответили?

— Я посылал им письма с фотографией и просил сообщить, уверены ли они, что молодой человек на фото и взрослый мужчина, которого они видели, — одно и то же лицо.

— Могу предположить, что все они успешно выдержали этот экзамен.

— Абсолютно все. Стопроцентное опознание! К счастью, это была моя фотография в двадцатилетнем возрасте, а я, как вы можете догадаться, совершенно не похож на Александра Хьюби!

— Ловко придумано! — искренне восхитился Паско. — Но Понтелли, я полагаю, был более убедителен.

— О да! Он не писал мне, а сразу, по его словам, отправился в Англию, но опоздал: его матери уже не было в живых. Отсюда его драматическое появление на похоронах.

— Не Бог весть как убедительно, сейчас-то мы знаем, что он прибыл в страну за целую неделю до ее смерти.

— Он признал это, сказал, что колебался, был в нерешительности, не зная, как поступить. Понтелли утверждал, что трижды звонил в Трой-Хаус, чтобы справиться о здоровье матери, и в последний раз ему сообщили, что она умерла. Мисс Кич подтверждала, что подобные звонки от людей, которых она не всегда могла узнать по голосу, были.

— Понтелли не путался в фактах?

— Решительно ни в чем! Он, несомненно, хорошо выучил домашнее задание. Дата рождения, подробности о семье, об учебе в школе, о Трой-Хаусе — он щегольнул ими так, что я пришел в замешательство. Но когда я стал спрашивать его, почему он не появлялся все эти годы, он пришел в возбуждение. Схватился за голову, долго и невразумительно говорил что-то о страданиях, незатянувшихся ранах и ушел внезапно, пообещав снова связаться со мной.

— И вы ему почти поверили? — спросил Паско.

— О нет! Чтобы убедить адвоката хотя бы наполовину, нужно гораздо больше доказательств.

Зазвонил телефон. Лэкси Хьюби передала Теккерею, что спрашивают Паско. Тот подошел к аппарату, стоявшему у адвоката на столе, сам же Теккерей в это время вежливо делал вид, что разглядывает пейзаж за окном.

Звонил Дэлзиел.

— Питер, фото Понтелли опубликовали и в некоторых других газетах группы «Челленджер», нам позвонили из Лидса. Владелец гостиницы уверен, что наш парень две недели жил у него в отеле, зарегистрировавшись под именем мистера А. Понтинга из Лондона. Сбежал оттуда в прошлую пятницу, не оплатив счета за две недели. Я звонил в местную полицию, ты должен съездить туда и потолковать с этим владельцем, неким Балдером. О'кей?

— Согласен, правда, я собирался поехать в Трой-Хаус, а потом в Олд-Милл-Инн…

— Заедешь туда на обратном пути, у тебя впереди целый день! — рявкнул Дэлзиел. — Ты не единственный, кто сейчас занят! Я иду обедать в «Ротари-клуб» — это затянется надолго. Потом буду работать без перерыва. Я выяснил, что этот Гудинаф и мадам Виндибэнкс все еще живут в «Говард Армс». Интересно, с какой стати они до сих пор ошиваются здесь? Думаю, мне следует прогуляться туда и поболтать с ними.

«И могу поспорить, что беседа совпадет со временем, когда разрешена продажа спиртного», — злорадно ухмыльнулся про себя Паско.

— Я хотел бы снять отпечатки пальцев в номере, чтобы быть на сто процентов уверенным, — доложил он Дэлзиелу. — Не могли бы вы попросить Сеймура захватить коробку с дактилоскопическим оборудованием и встретиться со мной в участке? Он, кстати, может подвезти меня. Моя машина немного барахлит, не хотелось бы застрять в Лидсе в час пик.

— Сеймур? Ладно, я пришлю его. Какого черта твой мошенник Уилд отлынивает от работы?

— Хорошо, что вы упомянули о нем. Я как раз намеревался заглянуть к нему вечерком по дороге домой — посмотрю, как он там. Хотите, купим ему кисть винограда?

— Лучше купи бананов и передай, что не мешало бы отшлифовать его обезьянью спину. Пока! — Телефон умолк.

Паско осторожно положил трубку и одарил Теккерея лучезарной улыбкой человека, который устыдился своих кровожадных мыслей.

— Между прочим, какие документы, связанные с поисками сына, могли быть у миссис Хьюби? — обратился он к адвокату.

— Не имею представления, — ответил Теккерей, — для нее это было очень личное. Полагаю, что в кабинете в Трой-Хаусе есть специальная шкатулка, где хранятся все ее бумаги. Деловые документы и финансовые счета находятся либо у меня, либо у ее бухгалтера. Обыкновенно личные документы должен разбирать прямой наследник, но в данном случае… видимо, эта обязанность в конце концов выпадет мне как исполнителю ее воли.

— Понятно. Пожалуй, я мог бы забрать их для вас, вам не придется тащиться туда, — в раздумье произнес Паско. — Мне и самому не мешало бы взглянуть на них.

— Вы не хотите возиться с ордером? — предположил Теккерей. — Дело ваше. Я предупрежу мисс Кич о вашем приезде. Когда вы там будете?

— Вероятно, в четыре… в полпятого… Благодарю вас, мистер Теккерей. До свидания!

Уходя, Паско сделал еще одну попытку очаровать маленькую секретаршу своей улыбкой победителя. Но большие очки холодно блеснули, и мисс Хьюби склонилась над пишущей машинкой.

 

Глава 4

По своим весьма разумным меркам Дэлзиел был не далек от истины, сомневаясь в болезни Уилда. Не то чтобы пышущий здоровьем суперинтендант не хотел признать, что, помимо ангины, существуют куда более серьезные недомогания, но, пока это поддавалось лечению в рамках национальной службы здравоохранения, он был не склонен принимать болезнь как повод для отсутствия на работе.

Накануне сержант пришел домой, не уверенный в том, что он там увидит. Скорее всего, Клифф Шерман опередил его, забрав свои вещи, и уехал из города. Уилд ощутил разочарование и облегчение одновременно, увидев, что сумка мальчишки лежит там, куда ее бросили в минувшую субботу.

Ему по-прежнему хотелось понять, что у парня на уме. Отчего, например, Клифф ни словом не обмолвился о своих отношениях с ним, когда Сеймур приволок его в участок? Очевидный, если не единственный ответ заключался в том, что любой шантажист меньше всего стремится заявить во всеуслышание о только ему ведомой тайне. Однако молчание парня заставляло и Уилда держать язык за зубами, что грозило обернуться большими неприятностями.

Уилд просидел почти до полуночи, перебирая в голове догадки, то циничные, то отчаянные, пока не услышал, как в замке повернулся ключ. Он задержал дыхание. Входная дверь медленно открылась. Свет от настольной лампы придал лицу Клиффа загадочное выражение.

— Привет, Мак! — сказал Шерман.

Уилд не ответил.

— Я забыл свои вещи.

— Они там, где ты их оставил.

— О'кей! Я только заберу их и уйду.

— Тебе придется немного подождать автобуса! — язвительно бросил ему Уилд.

— Автобуса?

— Да, автобуса! Все это белиберда насчет путешествия автостопом и случайного приезда сюда! Это с расписанием-то автобусов в бумажнике!

— Ты шарил в моем бумажнике? — В голосе парня слышалось неподдельное изумление. — Боже, я должен был знать, что ты способен на такое! Вас же именно этому обучают — быть свиньями, скажешь, я не прав?

— Не надрывайся, сынок. В конце концов именно за этим ты и приехал сюда.

— Жить со свиньей?

— Нет, посмотреть, что тебе удастся выжать из меня. Я разговаривал с Морисом, парень. Поверь, я знаю о тебе все.

— Так вы опять общаетесь? Приятно сознавать, что это я соединил вас, — заметил Шерман с горькой усмешкой. — И что же Морис сообщил обо мне?

— Ты думаешь, он дал тебе блестящую рекомендацию?

— Какое там! Но если он сказал, что я приехал сюда только из-за тебя, он просто чертов лжец! Подумай, Мак! Я приезжаю сюда, чтоб очернить полицейского-гея лишь на основании того, о чем Морис наболтал в постели? Чушь собачья! Те свиньи, которых я знаю в Лондоне, схватили бы меня в Хитроу, если бы унюхали, что я опасен! И пока никто не сказал мне, что здесь, среди йоркширских полей, все по-другому…

— Тем не менее ты позвонил мне, — отрезал Уилд. Аргумент Клиффа был настолько силен, что ему пришлось чуть ли не защищаться.

— Я растерялся, я никого здесь не знал. А в этих местах, насколько мне известно, геев все еще забивают камнями. Мне нужен был друг из местных, и я понял, что смогу найти его в тебе.

Это звучало почти убедительно, но, поскольку Уилд отдавал себе отчет в том, что только того и ждет, чтобы его убедили, слова Клиффа лишь усиливали его скептицизм.

— Очень трогательно. Так что же привело тебя в солнечный Йоркшир? Может, поручение Мориса?

— Послушай! Не Морис первым упомянул это место, а я. Вот почему он вспомнил о тебе. Это была моя затея, он тут ни при чем. Понял?

— Неужели? И что же ты мог сказать о Йоркшире, черт побери? — усмехнулся Уилд.

Мальчишка помолчал, потом, словно бы решившись, глубоко вздохнул и начал рассказывать:

— Мо расспрашивал меня о моей семье. Не думаю, чтобы он по-настоящему интересовался ею. Ты знаешь, что люди обычно болтают, когда они… Ну, ты знаешь! Как бы то ни было, я сказал ему, что живу в Далвиче с бабушкой. Мама умерла несколько лет назад, и бабка воспитала меня. Отец оплачивал счета; ну, он платил, сколько мог, он приходил и жил у нас, когда мог. Он работал в Западном Лондоне: в клубах, в отелях, он должен был зарабатывать на жизнь, поэтому не мог приезжать в Далвич так часто, как ему хотелось. Потом, года три назад, он уехал — иногда он так делал. Я получил от него открытку. Он всегда присылал мне открытку, когда уезжал куда-нибудь, чтоб я не ждал его на следующей неделе. Потом он присылал еще открытку, сообщал, когда собирается вернуться домой. Но на этот раз второй открытки не было, только первая. И пришла она отсюда, из этого города. Вот что я рассказал Морису. И тогда он сказал, что когда-то жил здесь, и начал говорить о тебе. Его не особо интересовало то, что я рассказывал, да и почему это должно было его волновать? Поэтому я заткнулся, а он продолжал вспоминать забавные истории о том, как трахался с копом.

Уилд постарался не обращать внимания на боль в груди и произнес холодно:

— Итак, ты решил приехать сюда и поискать отца? Через три года? Я правильно тебя понял?

— Да, правильно! — ответил парень с вызовом.

— Эта открытка, она с тобой?

— Была у меня, — Клифф сокрушенно вздохнул, — но я, видимо, забыл ее у Мориса, когда уезжал.

— Весьма неосмотрительно. Да ты, парень, оказывается, неосмотрителен не только с чужими вещами, но и со своими тоже…

— Что ты хочешь сказать?

— Морис говорит, ты его ограбил.

— Он подлый лгун! Я взял только то, что мне причиталось.

— Причиталось? За что причиталось?

— Мы делили расходы и прочее пополам. А когда разошлись, он еще остался мне должен.

— Чушь! Давай-ка выкладывай правду, парень, — сказал Уилд.

— Мы поссорились, — произнес Шерман угрюмо. — Я привел в квартиру одного человека. Морис должен был уехать на ночь, но неожиданно вернулся домой. Он вел себя гадко и вышвырнул меня из дома. Я зашел за своими вещами, когда он был на работе, и, как сказал, взял то, что мне причиталось.

— И тогда ты решил приехать сюда и поискать дорогого старого папочку, которого не видел три года! — усмехнулся Уилд.

— Это правда! — Шерман взорвался. — Именно это я и решил! Я думал об этом и раньше, но ничего не предпринимал. А разве ты не откладываешь иногда какое-нибудь дело и все никак не можешь взяться за него?

«О да, — подумал Уилд, — вот это как раз про меня. В этом весь я». А вслух произнес:

— Что же ты собирался сделать, приехав сюда? Просто слоняться по улицам, пока не наткнешься на своего отца?

— А почему нет, черт возьми? — закричал Шерман. — Я ведь не думал, что этот город такой большой. Кроме того, отца сразу отличишь среди толпы.

— Каким образом?

— Видишь ли, он черный. Не смуглый, как я, а по-настоящему черный. И я думал…

— Ты считал, что у нас здесь маленькая деревня, где детишки бегают за темнокожим по улице и пялятся на него, будто он свалился с луны?

— Не говори глупостей, — сказал Клифф неуверенно.

— И что же ты сделал, чтобы найти отца? — Уилд продолжал свой допрос, еще не веря парню.

— А что я мог сделать? Спросить у полицейского?

— Мог бы и у полицейского. Первое, что ты сделал, позвонил одному из них.

Мальчишка вдруг ухмыльнулся.

— Ты не поверишь, но мне и в голову не приходило, что ты можешь мне помочь. Нет, я пытался обзвонить всех Шерманов из телефонной книги, надеялся отыскать родственников. Я считал, что он родом с Севера. Но мне не повезло. Тогда я подумал: сделаю себе рекламу.

— Рекламу?

— Ну да! Сделаю так, чтоб мое имя попало в газету! Если он до сих пор здесь, может, прочитает обо мне.

У Уилда от изумления округлились глаза.

— Ты хочешь сказать, что именно поэтому подстроил свой арест в магазине? — Уилд вспомнил, как Сеймур описывал поведение Шермана в магазине, когда тот засовывал вещи в карманы, будто ягоды собирал…

— Поэтому, и еще…

— Что еще? Давай выкладывай! Становится занятно. Каждую секунду я слышу от тебя что-то сногсшибательное.

Эти слова вызвали у парня новую вспышку гнева.

— Это все из-за тебя! — заорал он. — Из-за того, что ты сказал той ночью! Будто бы совершенно ясно, что я приехал сюда с одним намерением — заполучить что-то от тебя. Тут-то я и решил проучить тебя.

— Разоблачить меня, ты хочешь сказать?

— Я не знаю, — пробормотал Шерман, затихая. — У меня все смешалось: ты, отец, все остальное. Все запуталось… Но все же я не выдал тебя, будь уверен! Мне ничего не стоило это сделать, но я молчал.

Мальчишка стоял перед Уилдом с вызывающим и в то же время испуганным видом. Уилд не мог не ощущать, что и в его душе все пришло в движение, все переменилось. Что в словах Шермана было правдой, что — ложью? А что — неразделимой смесью того и другого?

— У меня тоже была возможность сказать кое-что в суде, — произнес он наконец.

— Не будь идиотом! — В голосе мальчишки прозвучало искреннее удивление. — Зачем тебе нужно было что-то говорить? Ты бы все потерял и ничего не приобрел. — Помолчав, он добавил лукаво: — Могу поспорить, ты наложил в штаны от страха.

Уилд медленно кивнул.

— Да, думаю, так можно выразиться.

У Клиффа отлегло от сердца.

— Ну что ж, я полагаю, мне пора собираться. — Это была скорее словесная разведка, чем заявление о намерении.

— Уже поздно, — сказал Уилд. — Уже очень поздно.

Уилд проснулся очень рано. Он лежал неподвижно, боясь потревожить стройное, теплое тело рядом с собой в узкой кровати. Но это было излишним.

— Ты проснулся, Мак?

— Да.

— Я хочу тебе кое-что сказать.

— Давай!

— Знаешь, я и вправду думал, что как-нибудь использую это… Ну, что ты «голубой».

— Хочешь сказать, что собирался шантажировать меня?

— Нет, ты не из тех, кого можно шантажировать.

— Ты испугался?

— Не на того напал! Просто я надеялся, что мне удастся получить немного денег от газет. Думал, что сделаю хорошую историю из этого.

— Ну и?

— Позвонил в одну газету. Местную.

— «Пост»? Ну, это не их хлеб.

— Ага. Во второй раз они направили меня в другую газету — в «Санди Челленджер».

— Так ты звонил дважды?

— Да, извини меня. Это было после того, как мы поссорились. Я не осознавал, что делаю. В конце концов я зашел в магазин и украл те вещи.

— Выходит, ты звонил в «Челленджер»?

— Да, говорил с каким-то парнем по имени Волланс. Он хотел встретиться, договориться о деньгах и обо всем прочем. Но я не согласился. И не упомянул ни одного имени, хоть он и пытался выудить у меня.

Уилд улыбнулся про себя, наблюдая, как смиренное признание на глазах превращается в демонстрацию собственной добродетели.

— Ты уверен, что ничего не сказал?

— Честно, Мак, ничего лишнего! И не собирался… Просто позвонил. Извини. Я хотел, чтоб ты знал об этом.

— Ладно, теперь я знаю. Давай поспим еще.

Оба замолчали. Но ни один из них и не думал спать.

— Мак?

— Что?

— Должно быть, это прекрасно — быть взрослым, — грустно произнес Шерман. — Взрослым настолько, чтоб не задумываться каждую минуту: то ли ты делаешь, хорошо ли поступаешь и все в таком роде.

— Возможно, ты прав. Должно быть, это прекрасно.

 

Глава 5

Отель «Хаймор» возник как небольшой пансион на тихой пригородной улочке. Постепенно он стал расширяться за счет домов по обе стороны от него — некогда величественных зданий эпохи короля Эдуарда. Когда обитатели особняков осознали грозящую им опасность, было уже поздно. Внезапно, чуть ли не за ночь, деревянные стены отеля были окрашены в ядовито-желтый цвет, и весь мир мог убедиться, что чудовище вышло из-под контроля! Лишь теперь частные домовладельцы ринулись продавать свою собственность. Но своей торопливостью и многочисленностью они вызвали то, чего больше всего опасались, — цены на жилье упали.

Когда-то пивной бар на углу улицы выталкивал отсюда своих голодных подвыпивших завсегдатаев подальше, на широкие проспекты с их забегаловками. Теперь же, когда вокруг «Хаймора» текли огромные потоки машин, а число домов, сдаваемых в аренду, все увеличивалось, когда дешевые бары с восточной кухней и видеосалоны окончательно лишили улицу ее возвышенного величественного облика, она превратилась в обычный коммерческий район с сомнительной репутацией.

Мистер Балдер ясно дал понять, что отнюдь не врожденное чувство гражданского долга заставило его позвонить в полицию, а страстное убеждение в праве хозяина получать то, что ему причитается.

— Он должен мне деньги за две недели проживания, — без конца повторял он. — Две недели! И о чем только думала эта идиотка кассирша! Я убью ее! Я просто убью ее!

Идиоткой кассиршей оказалась миссис Балдер, которая, очевидно, сочла мистера Понтинга очень привлекательным и надежным гостем.

Пока Сеймур снимал в комнате отпечатки пальцев, Паско, как и следовало ожидать, выслушал рассказ о постояльце. Спокойный человек, сдержанный, утверждал, что работает Коммерческим агентом в небольшой лондонской фирме, начинающей торговые операции здесь, на Севере. За все время ни одного визитера. Сделал пару звонков из отельного автомата, но самого его по телефону никто не спрашивал, лишь в минувшую пятницу ему три или четыре раза звонили после обеда, а вечером какой-то человек хотел видеть мистера Понтинга.

Возраст? Трудно сказать. Моложавый: между двадцатью и тридцатью годами или хорошо сохранившийся сорокалетний мужчина. Был тепло одет. Нет, вечер был, пожалуй, не холодный, но чувствовалось, что пойдет дождь. Волосы? Вроде светло-коричневые. Рост — что-то около среднего. Акцент не йоркширский. Пожалуй, южный, а может, чисто шотландский.

Слушать дальше Паско отказался. Появился Сеймур с несколькими наборами отпечатков пальцев. Балдер, который, очевидно, считал, что они должны обыскать карманы убитого и достать оттуда деньги, чтобы оплатить счета за проживание, проявлял нетерпение, и Паско пришлось холодно осведомиться как давно пожарные инспектировали его владения и когда полиция в Последний раз делала проверку его регистрационных книг.

Когда на обратном пути они пересекли границу Лидса и въехали на территорию Среднего Йоркшира, Паско охватило непривычное чувство возвращения домой.

«Господи, да никак я старею? — поразился он. — Скоро начну скучать по Дэлзиелу!»

В участке они сверили отпечатки пальцев; выяснилось, что некоторые из них, снятые в номере отеля «Хаймор», принадлежали убитому мужчине. Дэлзиел еще не вернулся с обеда в «Ротари-клуб», поэтому Паско, набросав донесение, кинул его толстяку на стол и отправился с Сеймуром в Трой-Хаус.

— До чего же загадочное дело, — обронил молодой констебль, когда они снова выехали за пределы города.

— Что в нем загадочного? — оживился Паско. У него были умеренные надежды на Сеймура.

— Ну, этот тип Понтелли говорит, что на самом деле он Хьюби, которого все считают погибшим на войне. А тут его и впрямь находит пуля, выпущенная из трофейного немецкого пистолета.

Паско вздохнул.

— И только-то? Если это высшее достижение твоей детективной мысли, отплясывай-ка лучше свои пасодобли.

Сеймура больно задела такая недоброжелательность. С тех пор как он перешел от диско к бальным танцам под умелым руководством Бернадетты Мак-Кристал, ему пришлось привыкать к шуточкам по поводу блесток на его носках и метров тюля, но Паско крайне редко присоединялся к этим неуклюжим остротам. Однако Сеймур был отходчив, и, когда они подъехали к Трой-Хаусу, он воскликнул:

— Смотрите! У них здесь лошади!

— Ослы, — поправил Паско. — А того осла с рогами зовут козой.

«Простите, что я осмеливаюсь дышать», — обиделся про себя Сеймур.

Дверь открылась прежде, чем Паско успел позвонить.

— Мистер Паско? — спросила женщина, стоявшая на пороге. — Мистер Теккерей сказал мне, что вы приедете.

— А вы, я полагаю, мисс Кич. Этот детектив — констебль Сеймур.

Мисс Кич протянула руку Паско, кивнула Сеймуру и повела их в дом.

«Она больше похожа на гранд-даму, чем на домоправительницу, а возможно, это одно и то же», — подумал Паско, который был знаком с обоими типами женщин только по фильмам.

Мисс Кич шла твердой походкой, совершенно прямая, с высоко поднятой головой, густые седые волосы были элегантно уложены. Одета она была в длинную темную бургундскую юбку и голубую шелковую блузку. Слабый запах кошки или собаки ощущался в вестибюле, но совсем отсутствовал в большой гостиной, куда они проследовали.

— Садитесь, пожалуйста. Не хотите ли чаю?

Чайный столик был уже сервирован, и пар, выходивший из носика чайника, говорил о том, что чай готов. Мисс Кич, должно быть, наблюдала из окна, как они подъехали.

— Благодарю вас, — произнес Паско. — Какой прелестный дом!

— Вы так считаете? — сказала мисс Кич, разливая чай. — Я всегда находила его похожим на амбар. Но он стал моим домом на многие годы, и, видимо, в нем мне и суждено умереть. Поэтому я не должна жаловаться. Хотите масляных лепешек?

Паско отрицательно, помотал головой, но Сеймур принялся за них с большой охотой.

— Насколько я понял, по условиям завещания вашей покойной хозяйки вы должны оставаться здесь, чтобы следить за домом, — осторожно начал Паско.

— До тех пор пока не появится ее сын и не пожелает сделать другие распоряжения, — педантично поправила его мисс Кич.

— Не думаете же вы в самом деле, что это может произойти. Мне кажется, вы не разделяли веру миссис Хьюби в то, что ее сын жив.

— Миссис Хьюби была моей хозяйкой, инспектор. Я поступила к ней на службу няней и закончила ее компаньонкой. В прислугах я научилась быть послушной, в компаньонках — осмотрительной.

— Но как друг…

— Я никогда не была ей другом. Друзьям не платят! — резко оборвала она.

Паско допил чай, размышляя об услышанном. Слова мисс Кич оказались для него полной неожиданностью. Богатая, со снобистскими замашками, расистка Гвендолин Хьюби, судя по всему, внушала страх. Ее компаньонка, как представлялось Паско, должна была быть робким и незаметным созданием.

Он сделал еще одну попытку.

— Вы хотите сказать, что миссис Хьюби ощущала… э-э-э… социальную разницу между вами?

— Миссис Хьюби ощущала социальную разницу между собой и половиной своих родственников! — отрезала мисс Кич. — Начиная с собственного мужа! Извините, мне не следовало этого говорить. Но вы должны понять, это не было проявлением снобизма. Это было, скорее, элементом ее веры в упорядоченное мироздание.

— «Богатые — в своих дворцах, бедные…»

— Совершенно верно. Она не считала нужным спорить с Господом Богом по поводу устройства мира.

— Включая превосходство белых, насколько я могу судить, — вспомнил Паско о доле наследства, завещанной «Женщинам за Империю».

— Она не была политиком в строгом смысле слова, — вступилась мисс Кич за свою хозяйку, словно виня себя в посмертной нелояльности к ней. — Она искренне верила, что если Господь поместил черных в отсталых странах, а белых — в цивилизованных, то это было частью его плана.

— Но она не считала смерть сына частью этого плана?

— Нет, она убедила себя в этом. Думаю, ей было нелегко справиться с грузом ответственности.

— Прошу прощения! Говорят, она нашла, на кого возложить вину?

— О да! Миссис и мистер Хьюби, несомненно, обвиняли друг друга. Она так гордилась, что сын получил офицерский чин и все могли видеть, что он — джентльмен! А ее муж был весьма доволен, когда молодой человек поступил в отряд десантников и каждый мог убедиться, что тот — настоящий мужчина. Она считала, что сын играет с огнем из желания угодить отцу, а он был уверен, что жена сделала их сына слишком мягким. Но в глубине души, я думаю, они оба обвиняли самих себя. На то они и родители, вы согласны со мной? Даже самые эгоистичные и эгоцентричные из них ищут причину в себе. В ночной темноте, наедине с собой, трудно укрыться от действительности. По всей видимости, мистер Хьюби научился смотреть правде в глаза. Миссис Хьюби до последнего дня не примирилась с правдой, вот почему она не могла позволить сыну умереть.

Сеймур держал свой блокнот на коленях, но было ясно, что он не видел надобности в том, чтобы оторваться от лепешек и записать эти психологические этюды.

— Очевидно, вы много размышляли над этим, мисс Кич? — осведомился Паско.

— Нет, не очень, — покачала она головой, вновь становясь лишь услужливой домоправительницей. — А сейчас, как я могу предположить, вы пришли поговорить о человеке, чья фотография была напечатана в «Ивнинг пост»?

— Почему вы так думаете? — удивился Паско.

— Потому что мистер Теккерей сказал мне об этом, — проговорила она с ноткой раздражения в голосе.

Паско улыбнулся, вытащил фотографию и протянул ей.

— Вы узнаете его, мисс Кич?

— Кажется, хотя я не до конца в этом уверена, это тот человек, который ворвался на кладбище во время похорон миссис Хьюби. Надеюсь, мистер Теккерей рассказал вам об этом инциденте?

— Да, рассказал. Это был единственный раз, когда вы его видели?

— Первый и последний.

— Мистер Теккерей находит в его чертах сходство с Хьюби. Вы согласны с этим?

— В какой-то мере — да. Определенно, была некоторая топорность в его облике, как у трактирщика Джона Хьюби. Но никакого сходства с Ломасами, уверяю вас!

— Мы пытаемся восстановить его действия в ночь с пятницы на субботу. Вас совсем не беспокоили в ту ночь? Может быть, непонятные телефонные звонки? Или шум снаружи?

— Какой-нибудь бродяга, вы хотите сказать? Нет, мистер Паско. К тому же я окружена животными, они бы предупредили меня об опасности.

— Вероятно… Да, кстати, мистер Теккерей просил меня забрать кое-какие документы для него. Бумаги миссис Хьюби, касающиеся ее поисков, или что-то в этом роде.

— Да, он сообщил мне об этом. Пройдемте со мной, я покажу, где они находятся.

Мисс Кич поднялась, и оба мужчины последовали за ней. Сеймур то и дело оборачивался, с сожалением глядя на кремовый торт, который он так и не успел попробовать, увлекшись лепешками. Они прошли по длинному коридору и оказались в комнате, заставленной рядами книжных полок и смахивавшей на диснеевский рисунок Атенеума. Все глубокие кожаные кресла здесь были заняты спящими животными. Огромный черный лабрадор, растянувшийся во всю длину честерфилдского дивана, приоткрыл умный глаз, убедился, что перед ним свои, и заснул снова, не потревожив маленького полосатого котенка, дремавшего меж его лопаток.

— Здесь она хранила свои личные бумаги, — произнесла мисс Кич, указывая на шкатулку с двумя ящичками, стоявшую на углу стола. — У меня где-то есть ключ от нее.

— Не думаю, что вам потребуется ключ, мисс Кич, — заметил Паско, одним пальцем открывая верхний ящик.

— О Боже! — воскликнула женщина. — А я-то была уверена, что она заперта!

— Возможно, она действительно была заперта, — буркнул Паско.

Это была старая шкатулка с простым замком. Узкий нож, вставленный между ящичком и корпусом, легко мог бы ее открыть. Пара царапин по краю ящичка убедили Паско в том, что так оно и произошло.

— Когда вы в последний раз заглядывали в нее, мисс Кич? — спросил инспектор.

— Насколько я знаю, после смерти миссис Хьюби шкатулка открывалась только однажды. Клерк мистера Теккерея приходил забрать финансовые документы, относящиеся к наследству, и захотел поглядеть, что находится в этой шкатулке. Я открыла ее, он порылся в бумагах и сказал, что среди них нет ничего нужного для бухгалтера. Потом я снова ее закрыла.

— Ясно. Сеймур, у тебя в машине не найдется пудры для снятия отпечатков пальцев? Хорошо. Поработай здесь, но сначала вытри собственные пальцы, ты похож на гору масла от ЕЭС. Мисс Кич, нет ли у вас фотографии сына миссис Хьюби, которую я мог бы посмотреть прямо сейчас?

— Конечно, инспектор. Пойдемте со мной.

Он вышел за ней из кабинета и поднялся вверх по лестнице.

«Господи, — подумал Паско, — она собирается открыть одну из тех комнат, что показывают в старых кинокартинах. Все будет выглядеть так, как в его детские годы. Игрушки, книжки и всякая подростковая мишура, тапочки у кровати, отброшенное покрывало…» Единственно, в чем он сомневался, — будет в комнате чисто или все покрыто пылью и затянуто паутиной.

Картина, которую, он нарисовал в своем мозгу, была такой живой, что реальность почти разочаровала его. За незапертой дверью оказалась маленькая, тщательно прибранная спальня. Окно было открыто, и свежий воздух наполнял комнату. Аккуратно сложенная пижама лежала на стеганом одеяле, придавая спальне чуть патетический вид. Пока Паско оглядывался вокруг, мисс Кич подошла к старомодному гардеробу из красного дерева. Он так ожидал увидеть здесь старые вещи, что потребовалось добрых тридцать секунд, прежде чем до него дошло: «подлинные реликвии 1944 года» были снабжены современными европейскими этикетками с занимательной информацией, что ткань состоит на 65 процентов из полиэстера и на 35 процентов из хлопка…

Обернувшись, Паско увидел, что мисс Кич пытается забраться на стул, чтобы дотянуться до старых чемоданов, уложенных на шкафу.

— Давайте, я помогу, — предложил он.

— Нам нужен нижний чемодан, — ответила мисс Кич.

Верхний чемодан казался пустым. Самое интересное, что на нем была свежая бирка авиакомпании «Алиталия».

— Мисс Кич, кто-нибудь жил в этой комнате? — как бы между прочим спросил Паско.

— Конечно. Но не беспокойтесь, он не будет возражать. Такой милый юноша…

«Юноша? — Паско вспомнил погибшего. — Сколько лет прошло с тех пор, как тот был юношей?»

— А кто он?

— О, простите! Разве я не говорила вам? Это мистер Ломас. Родней Ломас. Он играет в театре «Кембл» в «Ромео и Джульетте». Ему очень хотелось, чтобы я пошла на премьеру. Но я редко выхожу из дому по вечерам. Кроме того, если говорить честно, я не люблю Шекспира, а по телевизору в тот вечер показывали триллер, который я давно собиралась посмотреть.

— Да-да, припоминаю — «Убийцы», — с грустью сказал Паско. — Выходит, мистер Ломас живет здесь? Я не знал об этом. Значит, в пятницу ночью вы не нуждались в животных, чтобы защититься от бродяг? В доме был сильный мужчина, он бы позаботился о вас.

— Да нет, — смутилась мисс Кич, словно раздосадованная предположением, что она нуждается в заботе, — Род не ночевал здесь в пятницу.

— Вы хотите сказать, что он переехал сюда позднее? — Паско вспомнил, что видел молодого человека в «Черном быке»: «Когда это было? Да, в четверг, во время ленча…»

— Нет, Род приехал сюда в среду. Но в пятницу вечером он позвонил и сообщил, что проведет ночь у друга.

— Это был местный звонок? — вскользь полюбопытствовал Паско.

— Он не сказал, откуда звонит. Но, по всей видимости, из Лидса. У глупого мальчика кончились монеты, он должен был повторить заказ, и оператор сказала: «Лидс».

Паско принял к сведению эту информацию и открыл старый чемодан.

— А почему вы поселили мистера Ломаса в эту комнату, мисс Кич? — поинтересовался он.

— Почему? Ну просто потому, что это была единственная спальня в доме, которая содержалась в чистоте, проветривалась, в ней можно было в любое время разместить гостей. Род свалился как снег на голову, и я сочла уместным поместить его здесь.

— Несомненно, комната миссис Хьюби… — начал было Паско.

— Теперь я сама живу в ней, мистер Паско, — отрывисто произнесла она, — а собственную спальню использую как гардеробную. Я не сентиментальна и не верю в привидения. Старую одежду, принадлежавшую миссис Хьюби и ее сыну, я почистила и отправила в «Женскую добровольную службу» для благотворительных целей. А некоторые фотографии и другие памятные вещи из комнаты миссис Хьюби я положила в чемодан.

Это была трогательная во всех отношениях коллекция: крестильная кружка, пинетки, школьные дневники, ученическая шапочка, свидетельство о сдаче экзаменов — все вехи детства были собраны здесь. Были тут и фотографии: в рамках, в альбоме и россыпью. В круглых картонных коробках хранились стопки фотоснимков, на которых школьники в галстуках были запечатлены на фоне серого здания, напоминавшего замок. И каждому, кто захотел бы взглянуть на все это, могла бы открыться вся жизнь Александра Хьюби — от колыбели до края могилы.

Такие мрачные мысли мелькали в голове Паско, когда он разглядывал последнюю фотографию, на которой юноша в офицерской форме смущенно улыбался в объектив. Что-то знакомое, едва уловимое почудилось инспектору в этом фото.

Внезапно его осенило: хрупкая девушка в офисе Теккерея — что-то общее в глазах и форме головы, но главное — то же выражение уклончивой сдержанности. Но как сопоставить черты этого юноши с восковой маской в морге?

— Я заберу эту фотографию, если позволите, — попросил Паско. — Давайте спустимся вниз.

Сеймур уже обработал шкатулку пудрой, обнаружив несколько четких отпечатков там, где кто-то мог левой рукой придерживать шкатулку, в то время как правой вставлял нож в щель между крышкой и корпусом.

— Мисс Кич, вы не будете возражать, если мой констебль снимет отпечатки ваших пальцев, просто чтобы исключить вас из числа подозреваемых? — спросил Паско.

— Отпечатки моих пальцев? Как увлекательно! Я видела по телевизору, как это делается. Пойдемте в гостиную, молодой человек. Там нам будет удобнее.

Она сурово взглянула на животных, которые, очевидно решив, что пришельцы безобидны, продолжали крепко спать в своих креслах.

Когда мисс Кич вышла из комнаты, Паско обернулся к Сеймуру:

— Когда закончишь, проберись наверх, вторая спальня налево: поработай там хорошенько. Но не оставляй после себя никаких следов.

— Есть, — ответил Сеймур.

Оставшись один, Паско принялся изучать содержимое шкатулки. В ней оказалось несколько картонных папок, на каждой из которых был проставлен год начиная с 1959-го и три недатированные папки, более старые на вид. Паско начал с них и, как и предполагал, нашел документы о смерти Александра Хьюби. Вначале шла телеграмма, в которой выражалось соболезнование по поводу того, что Александр Хьюби пропал без вести.

Постепенно сложилась цельная картина всей этой истории. В начале 1944 года Хьюби присоединился к своему отряду в Палермо на Сицилии. Союзники медленно продвигались на север, встречая яростное сопротивление немцев на материке, но в мае враг отступил от «Линии Густава» на юге от Рима к «Готической линии», протянувшейся от Пизы до Римини. Хьюби поставили командиром группы из четырех человек, задачей которой было высадиться на Тосканском побережье севернее Ливорно, установить контакт с местными партизанами и послать разведдонесение о передвижении немецких войск; через пять дней их должны были оттуда эвакуировать. В назначенный час группа покинула корвет, и шлюпку подхватило штормящее море. С тех пор никто больше их не видел. На связь десантники не вышли и не появились в условленный срок там, откуда их должны были забрать. А в тридцати милях от берега в море была обнаружена перевернутая шлюпка с пробоинами, похожая на ту, которая использовалась в этой операции.

Отсутствие каких-либо донесений об их связях с партизанами или сведений по линии Красного Креста о том, что они находятся в плену, могло означать лишь одно: вся пятерка десантников погибла, не добравшись до берега. Командир Александра выразил традиционные соболезнования, и, что касается армии, на этом все было закончено.

Паско поставил перед собой фотографию в серебряной рамке. С нее застенчиво улыбался юноша в военной форме. Трудно было представить человека, менее похожего на грозного коммандос из детских комиксов. Говорят, внешность обманчива. По-видимому, так оно и есть. Должно быть, паренек сам вызвался служить в десанте, прошел отборочные испытания и чрезвычайно тяжелую подготовку.

— Вот теперь и я смотрю на тебя, малыш, — промолвил Паско.

Затем он начал проглядывать переписку миссис Хьюби с военным министерством, Красным Крестом, комиссией по захоронению военнослужащих, командованием американских оккупационных войск в Западной Италии, местным членом парламента и другими организациями и отдельными лицами, в которых старая женщина видела соломинку, за которую можно было ухватиться. Ее письма были однообразно патетическими, ответы на них — вежливо формальными.

Паско пробежал глазами бумаги, ему бросилась в глаза ссылка на «вложенную фотографию», он еще раз просмотрел две связки документов и наконец нашел оригинал.

Это было фото из газеты «Пикчер пост» за 1945 год, на нем были изображены солдаты союзных войск, проходящие по улице Флоренции под восторженные приветствия жителей. В толпе, облепившей мостовую, кто-то — очевидно, миссис Хьюби — обвел кружком одно лицо. Фотография была нерезкой, и черты были трудно различимы: мужчина казался скорее задумчивым и грустным, нежели беспечно веселым, хотя это могло быть результатом игры света, тени и расстояния, а не отражением чувств: лицо по форме и пропорциям слегка напоминало лицо в серебряной рамке, любовь и горечь утраты могли с готовностью признать в нем черты Александра Ломаса Хьюби.

Здесь же были и письма: сначала редактору «Пикчер пост», а позднее — фотографу, сделавшему тот снимок. Копии писем властям Флоренции, военным и гражданским. И наконец, письма, разосланные в 1946 году в итальянские газеты с просьбой опубликовать прилагаемое объявление на итальянском и английском языках. Это было простое обращение к Александру Хьюби или к любому, кто знает о его местонахождении, с заклинанием сообщить об этом его матери по адресу: Трой-Хаус, Гриндейл, Средний Йоркшир, Великобритания. За сведения она посулила хорошее вознаграждение.

Три ранние папки были обследованы. Что случилось потом, Паско мог представить даже без показаний Идена Теккерея. К 1946 году тот небольшой запас надежды, что был у Сэма Хьюби, полностью иссяк: его сын был мертв. Отчаянную же веру жены он терпел до тех пор, пока та не поместила объявления. Безусловно, обещанное вознаграждение вызвало поток ответных писем, большинство из которых, если не все, были, по мнению Сэма Хьюби, явным надувательством. «С меня хватит, — сказал он, — больше никаких писем!» И воля его была достаточно сильна, чтобы настоять на своем или, по крайней мере, загнать ее «в подполье» на тринадцать лет — до его смерти.

Когда Сэм Хьюби благополучно переселился в мир иной, старая навязчивая идея, так долго подавлявшаяся, вырвалась из-под спуда с обновленной энергией. Тогда-то и началось составление ежегодных папок. Возобновился поток писем, сопровождавшийся теперь личными визитами в соответствующие организации в Лондоне и Италии. Были задействованы частные сыскные агентства, в обеих странах. Паско прочитал их рапорты, производившие впечатление весьма скрупулезных в описании нулевых результатов, в которых в конечном счете было недвусмысленно заявлено: детективы сомневаются, что в данном деле вообще можно чего-либо достичь.

Упрямое нежелание старой леди признать очевидное было одновременно и героическим и безумным. За исключением фотографии в «Пикчер пост», за сорок лет не было найдено ни одной хотя бы незначительной зацепки в доказательство того, что ее сын жив; если, разумеется, не принимать во внимание посланий от различных телепатов и экстрасенсов (а она к ним прислушивалась), сообщавших, что они «не могли обнаружить его следов в ином мире», но якобы «ясно видели кого-то очень похожего на пропавшего юношу, работающего в оливковой роще», или что их «ивовая рамка над картой Европы упорно отклоняется в сторону Тосканы».

В дверь постучали. Положив бумаги, которые он изучал, в папку, Паско сказал:

— Войдите.

Появилась мисс Кич, неся на подносе чай и горячие булочки. Паско не хотел ни того, ни другого. Но догадываясь, что Сеймур придумал для мисс Кич эти хлопоты, чтобы держать ее подальше, пока он не закончит работу в спальне, инспектор тепло поблагодарил домоправительницу и не стал возражать, когда та предложила налить ему чаю и намазать маслом булочку.

Уплетая сладкую сдобу, Паско спросил вкрадчиво:

— Вы помогали миссис Хьюби в ее поисках, мисс Кич?

— Ну, непосредственно — только печатая и разбирая ее корреспонденцию. А косвенно — тем, что оставалась здесь и заботилась о животных, когда она уезжала по своим делам из дома.

— Миссис Хьюби, кажется, потратила много времени и денег на эти цели?

— Вероятно. Я имею в виду деньги. Хотя я никогда не имела, да и не стремилась иметь Дела со счетами миссис Хьюби, — ответила мисс Кич довольно сухо. — О потраченном времени я знаю лучше. Она регулярно, почти каждый год, отправлялась в Лондон и за границу, пока с ней не случился первый инсульт. Это произошло сразу же после возвращения из Италии, и больше уж она за границу не ездила. Миссис Хьюби не доверяла иностранной медицине. Ее обуревал страх, что придется лежать в больнице, в которой будут заправлять католические монахини и черные доктора.

Паско улыбнулся.

— Да, мистер Теккерей говорил мне, что она боялась чернокожих. Поминала о каких-то черных демонах, маскирующихся под ее сына Александра. Вам, должно быть, нелегко с ней приходилось. Я слышал, вы были ее сиделкой.

Лицо мисс Кич стало неподвижно и побледнело, будто она вспомнила нечто неприятное, и внезапно она показалась инспектору очень старой.

— С ней всегда было нелегко, — вымолвила она с дрожью в голосе. — Вы дадите мне расписку, инспектор, на все, что возьмете здесь?

— Разумеется. — Он слегка удивился.

— Поймите, в этом доме я всего лишь хранительница и несу ответственность за все.

Сеймур вошел в тот момент, когда Паско писал расписку. При виде булочек глаза его загорелись, и он с жадностью схватил одну.

Выходя из дома, Паско взглянул на часы.

— Мы должны попасть в Олд-Милл-Инн как раз к открытию, Сеймур. Может, мне позвонить туда заранее и попросить их начать намазывать масло на печенье?

— Не стоит, шеф, мне этого хватит до ужина, — ухмыльнулся констебль, облизывая пальцы.

— Надеюсь, ты не вымазал своими пальцами всю машину. Кстати о пальцах, есть что-нибудь новое?

— Кое-что. Несколько следов мисс Кич на шкатулке, но хватает и других. Похоже, это те же самые отпечатки, что и в комнате наверху.

— Ты так считаешь? Странно. Разве привидения оставляют следы, Сеймур?

— Почему бы и нет? — воскликнул тот жизнерадостно. — Представьте, как их ледяные пальцы бегают вдоль вашего позвоночника.

Паско тихонько охнул и скомандовал:

— Ладно, вези меня в Олд-Милл-Инн.

 

Глава 6

— Может быть, зайдем в мой номер, суперинтендант? — спросил Эндрю Гудинаф.

Дэлзиел поглядел на него с удивлением.

— Вы собираетесь, показать мне гравюры на стенах вашего номера?

— Нет, просто подумал, что там нам будет удобнее.

Дэлзиел оглядел бар отеля «Говард Армс» — ковры, бархатная обивка, ряды сверкающих бутылок… Он опустился в глубокое кресло.

— Мне и тут хорошо, мистер Гудинаф. Если вам не терпится признаться в чем-то предосудительном, я попрошу включить музыку. Мы с вами будем выглядеть просто как пара бизнесменов за дружеской беседой.

— В таком случае, может быть, выпьете со мной? Так будет больше похоже на правду.

— Благодарю вас, можно виски, — согласился Дэлзиел.

Он одобрительно кивнул, увидев, что шотландец возвращается к столику с двойной порцией.

— Итак, чем могу служить? — начал Гудинаф.

— Мистер Гудинаф, вы могли бы сообщить мне, что вы здесь делаете?

— Вам это доподлинно известно, иначе вы бы не искали встречи со мной, суперинтендант.

— Со слов Идена Теккерея мне известна лишь цель вашего приезда. Адвокат, правда, считал, что вы уже вернулись к себе — в южные края. Да и в гостинице мне сказали, что вы должны были выехать в субботу, но потом продлили свое пребывание. Почему?

— Дело, которое привело меня сюда, оказалось более сложным, чем я думал, — ответил бесстрастно Гудинаф.

— Неужели?

— Уверен, мистер Теккерей посвятил вас во все подробности. Мне нужно было кое с кем встретиться по поводу доли наследства, миссис Хьюби, на которую претендует моя организация.

— И с кем же, если не секрет?

— С самим мистером Теккереем, естественно. С мистером Джоном Хьюби из Олд-Милл-Инна…

— С какой стати с ним?

— Чтобы добиться от него отказа от его права оспорить завещание.

— А у него есть такое право?

— Он может вообразить что угодно. Видите ли, если бы он или миссис Стефания Виндибэнкс, другая ближайшая родственница, — вместе или отдельно — захотели обратиться в суд, это надолго затянуло бы дело. Но имей мы возможность сказать в суде, что никто другой, скорее всего, не собирается оспаривать завещание, это укрепило бы наши позиции.

— Значит, им надо заплатить за тот вред, который они могут причинить?

— Я говорю о возможностях, которые у них есть…

— А эта Виндибэнкс, вы с ней тоже встречались?

— Да, сначала я встретился с ней в. Лондоне, потом здесь. Она живет в этом же отеле.

— Правда? — спросил Дэлзиел, хорошо знавший, что это правда, а также то, что и миссис Виндибэнкс продлила свое пребывание. — Они оба согласились отказаться от претензий на наследство?

— Да, фактически согласились.

— Сколько?

— Простите?

— Во сколько это вам обошлось?

— Суперинтендант, мне не хотелось бы, чтоб вы думали…

Не дослушав его, Дэлзиел окликнул бармена и поднял кверху пустой стакан:

— Еще два — того же самого!

Бармен сначала решил проигнорировать просьбу полицейского, затем подумал получше и повернулся к своим бутылкам.

Хороший пример для подражания.

— Пятьсот фунтов, — выговорил Гудинаф. — Каждый из них получает сейчас пятьсот фунтов.

— Не густо. Для веселой лондонской вдовушки и йоркширского трактирщика это сущий пустяк. Но вы сказали: «Сейчас?»

— Это лишь для начала. Если же нам удастся оспорить завещание и выручить деньги в ближайшее время, каждый из них получит еще по пять процентов состояния по его сегодняшней цене.

— И каково же это состояние?

— От одного миллиона двухсот пятидесяти тысяч до полутора миллионов.

Прикинув в уме, Дэлзиел воскликнул:

— Бог мой! Тут придется попотеть!

— Игра стоит свеч, если мы получим деньги, А если мы их не получим, то и им ничего не достанется, — отрезал Гудинаф.

— А какие у вас шансы?

— Я бы сказал, хорошие.

— Осмелюсь заметить, сейчас, когда Алессандро Понтелли уже не стоит у вас на пути, шансы еще более увеличиваются. Кстати, вы не пытались каким-то образом устранить его, мистер Гудинаф?

Молчание воцарилось между ними, молчание, которое ни музыка из динамиков, ни звон стаканов и смех за соседними столиками, ни отдаленный шум большого отеля, начинающего свою ночную жизнь, не могли сделать менее зловещим:

— Я не уверен, что понимаю ваш вопрос, — вымолвил наконец Гудинаф. — Что значит «устранить?»

— Нет ничего легче, — простодушно заметил Дэлзиел. — Минуту назад вы поведали, что рветесь всучить отступного мистеру Хьюби и миссис Виндибэнкс, чтобы те не чинили вам помех. Выходит, любой, кто захочет объявить себя прямым наследником, может назначать вам какую угодно цену за отказ от своих прав. Вот мне и пришло в голову: почему бы теперь, когда Теккерей сообщил о визите этого Понтелли к нему, вам не попробовать купить его тоже? Все очень просто и, по-моему, совершенно естественно:

— В логике вам не откажешь. Только для этого я должен был знать, где найти его, не так ли?

— Верно. Я как-то не подумал об этом, — охотно признал свою оплошность Дэлзиел. — Должно быть, сказывается возраст. Кстати, где вы были ночью в пятницу?

— Ночью? Вы хотите сказать — вечером?

— Ладно, начните с вечера.

— Рано утром я ездил в Илкли…

— В Илкли? Это что-то новое. Что вы там делали?

— Я отправился туда, чтобы встретиться с миссис Летицией Фолкингэм, учредительницей и президентом организации «Женщины за Империю», которая, если вы помните, является третьей наследующей стороной по завещанию миссис Хьюби. Я хотел заручиться согласием ее организации участвовать в моих планах по оспариванию завещания.

— И миссис Фолкингэм пошла вам навстречу?

— Косвенным образом. Она в преклонном возрасте и не очень здорова, поэтому передала бразды правления молодой женщине по имени Бродсворт, имеющей теперь полную юридическую и исполнительную власть.

— Звучит внушительно, но что сие означает?

— В настоящее время — ничего. «Женщины за Империю», насколько мне известно, состоят, за редким исключением, из малого числа весьма престарелых леди; у них мизерные фонды и незначительный вес в обществе — короче, создается впечатление, что эта организация обречена на смерть вместе с миссис Фолкингэм.

— Но…

— Но мисс Бродсворт и ее друзья, кажется, полны решимости поддержать в ней жизнь.

— Друзья? Какие еще друзья?

— Трудно поверить, что такая женщина, как мисс Бродсворт, удовлетворится лишь тем, что реализует свою политическую энергию и воззрения через организацию, подобную «Женщинам за Империю».

— Ага! Вы учуяли какой-то скрытый мотив?

— И весьма отчетливо. Поскольку она обладает законным правом действовать от лица «Женщин…», я получил ее подпись под документом, наделяющим наше Общество защиты животных правом обратиться с иском по поручению трех неглавных наследников.

— Вы кажетесь осмотрительным человеком, мистер Гудинаф, — сказал Дэлзиел.

— Вы правы. И это одна из причин, почему я задержался здесь на уик-энд. Я знаю, что Идену Теккерею мисс Бродсворт тоже не внушает доверия, и хотел убедиться, что правильно оценил меру ее исполнительных полномочий.

— Вы беспокоитесь, что деньги могут попасть в дурные руки или что ее подпись может оказаться недействительной?

Гудинаф помрачнел.

— Я вижу, вы циник, мистер Дэлзиел. Предположим, у меня были разного рода сомнения.

— А что думает Иден Теккерей?

— Он подтвердил, что, если завтра деньги попадут к «Женщинам за Империю», едва ли что-то помешает мисс Бродсворт передать их Национальному фронту или кому-нибудь похуже…

— Вы полагаете, она на это способна? Но у вас нет доказательств!

— Пока нет. Там, в Мальдив-Коттедже, был один журналист, и он явно интересовался этой женщиной.

— Журналист?

— Да. По-моему, из «Санди Челленджер». Я не знаю эту газету. Репортера зовут Генри Волланс.

Дэлзиел кивнул. Паско рассказывал ему о встрече с Воллансом на приеме в «Кембле». Там же Паско узнал от Сэмми Раддлсдина, что Волланс занимается историей с «голубым» копом, если таковая вообще существует. Дэлзиел припомнил, что видел Вэтмоу, обедавшего в компании Айка Огильби в «Джентльменах».

— Итак, вы закончили свои дела в Илюш. Что вы делали потом? Не поехали ли часом в Лидс?

— Признаться, поехал, — подтвердил Гудинаф. — А почему, собственно, я не должен был туда ездить?

Дэлзиел был немного обескуражен. Он пытался подогнать Гудинафа под свою версию — тот появился в отеле «Хаймор» в поисках Понтелли — и поэтому предпочел бы, чтобы Гудинаф увиливал от ответа.

— Что привело вас туда?

— Я выпил с этим репортером Воллансом после встречи с миссис Фолкингэм. Мы разговорились. К тому времени, когда наш разговор иссяк, было уже слишком поздно возвращаться в «Говард Армс» на ужин, и он порекомендовал мне китайский ресторан в Лидсе. Я питаю слабость к китайской кухне…

— Вот как? Значит, за «желтой прессой» последовал «желтый ужин». А я и не догадывался, что вы уделяете столько внимания бульварным газетам, мистер Гудинаф.

— Я стараюсь создать своей организации хорошую рекламу, и мне неважно, откуда она исходит. Кроме того, у меня создалось впечатление, что Воллансу тоже что-то не понравилось в этой Бродсворт; а я ценю возможности прессы докопаться до того, что не под силу отыскать простому гражданину…

— Например, полицейскому, — съязвил Дэлзиел. — С репортером вы тоже заключили сделку?

— У нас завязались дружеские доверительные отношения, — ответил Гудинаф.

«Ах ты, хитрая бестия! — со злостью подумал Дэлзиел. — Ну, я покажу тебе!»

— В какое же время вы вернулись в отель в пятницу вечером, мистер Гудинаф? — осведомился он вежливо.

— О, довольно поздно. Что-то около одиннадцати.

— И сразу легли спать?

— Верно.

— Однако дежурный не помнит, чтобы вы подходили к нему.

— Разве? Ну да, конечно, его не было на месте, и я сам взял ключ от номера.

— Как же так? В таком роскошном месте — и такое негодное обслуживание!

— Подобное случается и в лучших отелях, мистер Дэлзиел.

— Неужели? Я не знал об этом.

Дэлзиел рыгнул и приподнял левую ногу, чтобы почесать ляжку.

— Суперинтендант Дэлзиел? По описанию, что мне дал дежурный, я поняла — это вы. Мне передали вашу записку. Мистер Гудинаф, рада вас видеть снова! Винсент, дорогой, мне как обычно…

Стефания Виндибэнкс уселась в кресло между мужчинами. В блузке цвета лосося и плиссированной юбке она выглядела весьма элегантно. Положив нога на ногу, еще достаточно крепкие, чтобы придать чувственную упругость шелковым чулкам, она пригладила искусно уложенные волосы и ослепительно улыбнулась Дэлзиелу, продемонстрировав ровные белые зубы.

— Миссис Виндибэнкс? — произнес толстяк, неторопливо оглядывая ее с головы до ног.

— Да, это я. Вы ищите что-то особенное, суперинтендант, или проводите общий осмотр, дабы сделать мне какое-то предложение?

— Нет, обшивка великолепная, но нужен глаз эксперта, чтобы оценить мотор! — ответил Дэлзиел.

На мгновение улыбка застыла на лице женщины, потом она залилась смехом. Бармен поставил перед ней высокий стакан с фруктовым соком, она подняла его, имитируя тост.

— Поражаюсь, зачем я уехала с Севера.

— Я тоже иногда задаю себе этот вопрос, — подхватил Гудинаф.

— Мы только что выяснили с мистером Гудинафом, где он был в пятницу вечером. А как насчет вас, миссис Виндибэнкс?

— Вас интересует, где была я? О, в самых разных местах! Поужинала в ресторане, выпила пару стаканов в баре, подышала свежим воздухом, затем улеглась в постель, немного посмотрела телевизор, почитала книгу. Этого достаточно для одного вечера, как вы думаете?

— Но вы не отвечали на телефонные звонки, — буркнул вместо ответа Дэлзиел.

— Не понимаю вас.

— Поздно вечером вам звонили дважды. В вашем номере никто не поднимал трубку.

— Возможно, я принимала ванну.

— И очень долго, — усмехнулся Дэлзиел.

Женщина отпила из стакана, и теперь ее ослепительная улыбка была адресована Гудинафу.

— Мистер Гудинаф, может быть, вы расскажете мне, что тут происходит?

— Я полагаю, — медленно начал тот, его суховатый шотландский акцент придавал словам взвешенный юридический оттенок, — я полагаю, речь идет о том, мог ли я с целью увеличить шансы Общества защиты животных на получение полумиллиона фунтов или вы, мисс Виндибэнкс, желая повысить ваши шансы на получение семидесяти пяти тысяч фунтов, варварски убить одного из своих собратьев?

— Боже мой! Вы, конечно, шутите? — воскликнула женщина. Но ее глаза, вместо того чтобы широко раскрыться от изумления, наоборот, сузились, словно она обдумывала, что сказать. Не мешкая, она спросила:

— Он так прямо и заявил, мистер Гудинаф?

— Подумываете об адвокате, миссис Виндибэнкс? — улыбнулся Дэлзиел. — Разумно! Я всегда восхищаюсь людьми, которые знают, как быстро получить выгоду. Но вы не станете богаче, гоняясь за бедным полицейским с иском о клевете! Я не прав, мистер Гудинаф, или вы уже все позабыли из юриспруденции?

— Похоже, вы многое обо мне знаете, — произнес шотландец.

— Это только начало. Я хочу знать о людях все. О вас. О миссис Виндибэнкс. О Понтелли, или Хьюби, или кем он там еще был.

— Теперь это выяснить будет совершенно невозможно, — вздохнул Гудинаф.

— Но ведь существует наука! — воскликнул Дэлзиел с уверенностью Архимеда, которому трудно понять, отчего электричество не течет из патрона, если в него не вкручена лампочка.

Миссис Виндибэнкс, слушавшая этот диалог с видом усталого превосходства, вдруг встрепенулась:

— Подождите! Возможно, я смогу помочь вам!

Оба мужчины уставились на нее с нескрываемым удивлением.

— Каким образом? — осведомился Дэлзиел.

— Нельзя ли мне взглянуть на тело?

— Для опознания, вы хотите сказать? Сомневаюсь, моя дорогая, что это нам поможет — за сорок лет лица очень меняются. Вспомните: увидев этого человека на похоронах, вам не пришло в голову, что это Александр вернулся за своим наследством.

Миссис Виндибэнкс улыбнулась.

— Это верно, но я имею в виду не лицо. Видите ли, суперинтендант, я кое-что вспомнила: когда я была маленькой девочкой, я обычно приезжала в Трой-Хаус с родителями, и, если бедняга Александр бывал дома, ему поручалось приглядывать за мной. Ни ему, ни мне это не доставляло особенного удовольствия. Он был на десять лет старше меня…

Она осеклась, как будто ожидая возражений.

«На пять, самое большее — на шесть», — уточнил про себя Дэлзиел.

— Единственно, чему я всегда радовалась, это когда Александр брал меня с собой на реку. Он любил плавать, а я просто плескалась на мелком месте. Дело в том, что он обычно плавал голым. В школе, где он учился, все мальчики купались в бассейне голыми, что очень забавляло, должна сказать, кое-кого из учителей. Ну, не мне их судить! Поверьте, мне очень нравилось наблюдать за Алексом. Он не видел во мне женщину — я была для него маленькой родственницей и обузой, — поэтому вел себя совершенно раскованно. Но однажды, увы, я все испортила.

Она опять отпила сок и кокетливо взглянула на собеседников.

— Вы тоже разделись догола? — предположил Дэлзиел.

— Вы мне мешаете! — протестующе воскликнула она. — Да, я решила, что барахтаться на мели скучно, сняла с себя все и поплыла на глубину, где купался Александр. Мое тело тогда начало развиваться, и это было уже вполне заметно…

Дэлзиел быстро высчитал в уме: «Парню было в то время самое большее семнадцать лет — в армию он пошел в восемнадцать: Из предполагаемых семнадцати вычесть те десять лет, что она назвала, и вы получите маловероятные семь?» А вслух сказал:

— Вы развились в очень раннем возрасте, дорогая, — и подмигнул ей.

— Спасибо! — отозвалась МИССИС Виндибэнкс, будто полицейский сделал ей комплемент. — Как только Александр увидел меня, все изменилось. Из голого пастушка, купающегося в роднике, он превратился в краснеющего, заикающегося школьника, который настолько смутился, что едва не утонул! Он не смог даже быстро одеться. Это было мое первое, но, увы, не последнее разочарование. Мы уже никогда не купались вместе.

— Очень трогательная история. Но к чему вы клоните, радость моя?

— Я хочу сказать, что у него была отметина на теле — что-то вроде родинки на левой ягодице в виде маленького листка. Сначала я подумала, что он сидел на траве и листик прилип к коже. Но когда вода не смыла его, я поняла, что это родимое пятно. Так вот, мистер Дэлзиел, если на вашем несчастном трупе есть такая отметина, я могу с уверенностью заявить: этот человек — Александр Хьюби!

 

Глава 7

Графф из чертова Гриндейла, пролетев по воздуху, ударился с глухим стуком о стену и рухнул на выложенный плитками пол.

Теперь, когда история его несчастий достигла своего апогея, Джон Хьюби уступил центральное место на сцене ошеломленному инспектору Паско.

Сеймур поднял лежавшее животное и облегченно вздохнул.

— Это чучело!

Пара ранних посетителей у стойки бара одобрительно захохотала.

— Я бы выпил чего-нибудь, если не возражаете, — проговорил Паско.

— Хорошо. Только пойдемте на кухню, подальше от этих олухов! — Джон Хьюби язвительно взглянул на своих клиентов, чтобы те не сомневались, что речь идет именно о них, и направился в комнату позади бара.

Прежде чем последовать за ним, Паско взглянул на Сеймура и глазами дал указание, не слишком, правда, неприятное: поболтать с блондинкой, которая полировала стаканы, вытирая их о блузку, плотно облегавшую ее грудь.

— Я заметил, вы расширяетесь, мистер Хьюби. Должно быть, дела идут хорошо.

— Вы так думаете? Тогда вы мало что понимаете в этом.

— Вы правы, но мне показалось…

— Я расширяюсь именно для того, чтоб дела пошли хорошо! Будь у меня все в порядке, я бы и пальцем о палец не ударил.

«Интересная экономическая теория, — подумал Паско. — Любопытно, кому она принадлежит: Кейнси или Фридману?»

— Это должно обойтись вам в огромную сумму, мистер Хьюби.

— А хоть бы и так? Вам-то что за дело?

— Нет, нет, ровно никакого, — успокоил его Паско.

— Тогда милости просим. Руби!

Подошла женщина, похожая на потрепанное и более объемистое издание девушки за стойкой.

— Принеси нам пару пива! — приказал Хьюби.

— По половинке?

Хьюби взглянул на Паско. Тот понял, что трактирщик своим опытным взглядом оценивает его возможности.

— Две пинты, — уточнил Хьюби. Женщина исчезла.

— Ваша жена? — предположил инспектор.

— Угу.

«Руби Хьюби! — Паско посмаковал это сочетание. — Руби Хьюби!»

— Я знаю о вашем горе и очень вам сочувствую, мистер Хьюби. Но привело меня сюда, как я уже сказал, расследование убийства того человека, который, по нашим сведениям, появился на похоронах вашей тетки и заявил, что является вашим пропавшим кузеном…

— Он не говорил этого, — возразил трактирщик. — Не на похоронах.

— Мне кажется, он произнес тогда слово «мама», — напомнил Паско.

— У моих Лэкси и Джейн есть куча старых кукол, которые говорят «мама»! — насмешливо отозвался Хьюби.

— Что ни говорите, смысл был достаточно ясен.

Хьюби сердито посмотрел на Паско с видом человека, раскаивающегося в том, что произнес слово «пинта».

Где-то пронзительно зазвонил телефон.

— Он недвусмысленно объявил себя Александром Хьюби в офисе Идена Теккерея.

— Теккерея! Что тот может знать? Законченный плут. Он даже не знал Алекса в молодости!

— Но вы-то, конечно, знали?

— Хм… Ну, не очень хорошо. Большую часть времени он проводил в этой чертовой модной школе, но я знал его. И знал достаточно, чтоб суметь распознать, является ли какой-то прохвост, пожаловавший сюда через столько лет, Александром или нет!

— И каким был бы ваш предполагаемый вердикт? — осведомился Паско, заранее уверенный в том, какой последует ответ.

Миссис Хьюби вошла с двумя пинтами пива на подносе.

— Тебя к телефону, — сообщила она мужу.

— Кто спрашивает? Скажи, чтоб перезвонили. Я занят.

— Это та женщина. Говорит, что очень важно.

Хьюби, ворча, поднялся и вышел из комнаты.

— Ваше здоровье! — воскликнул Паско, пригубив пива. — Хороший эль. Это ваша дочь за стойкой, миссис Хьюби?

— Да, это наша Джейн.

— Я встречал и другую вашу дочь, Лэкси, кажется? Она работает у мистера Теккерея.

— Правильно.

— Умная девушка, — сказал Паско льстиво. — Вы должны гордиться ею.

— О да, — откликнулась женщина с внезапным энтузиазмом, — она всегда была умницей, наша Лэкси. Ей следовало и дальше учиться, поступить в колледж. Учителя настаивали. Но Джон сказал: «Нет! Для девочки это пустая трата времени!»

— Вы тоже так считаете? — спросил Паско.

Женщина села. В молодые свои годы она, должно быть, выглядела привлекательно, и было это совсем недавно. Паско показалось, что она на добрый десяток лет моложе своего супруга.

— Времена меняются. Особенно в городе. Я рада, что Лэкси получила там работу. Она, конечно, хорошая помощница в баре, и все ее любят. Но эта работа не для Лэкси, я всегда говорила.

Паско попытался представить, как хрупкая девушка суетится в пивном баре, а клиенты оказывают ей знаки внимания, но не смог. Он продолжал настойчиво допытываться:

— Миссис Хьюби, вы хотели бы, чтобы ваша дочь продолжила учебу, прошла программу полной средней школы?

— Не только полной. Она должна была поступить в колледж, как советовали учителя. Не ходить на какие-то там вечерние занятия, а в настоящий колледж.

— Она учится по вечерам? Где? — удивился Паско.

— На курсах. Что-то связанное с ее работой, — смешалась женщина, которая, несмотря на свою гордость за дочь, не очень разбиралась в деталях. — Знаете, она сама водит свою машину. И слушает эту странную музыку. Мне бы хотелось, чтобы у Лэкси был хороший молодой человек. Но она, кажется, не очень-то этим интересуется…

Открылась дверь, и в комнату вошел Хьюби. Его жена поднялась, кивнула Паско и вышла.

— Приятная женщина, — заметил инспектор.

Во взгляде трактирщика мелькнуло подозрение.

— Вы приехали сюда не для того, чтоб делать комплименты моей жене. — В его устах это звучало так, будто речь шла об изнасиловании. — Вы вроде бы хотели расспросить меня об этом итальянце?

— Верно. Но, сдается мне, большого смысла в этом нет, так как вы видели его лишь однажды. И то мельком, — произнес Паско небрежно.

— Кто сказал, что я видел его только один раз? Я этого не утверждал.

— Судя по вашим словам, вы встречали его еще где-то? — спросил Паско, изумляясь больше признанию трактирщика, чем самому факту.

— Да, встречал. Он приходил сюда в прошлую пятницу.

— В пятницу вечером, вы хотите сказать, — уточнил Паско.

— Нет, не хочу, черт побери! Если вы желаете и задавать вопросы и сами же на них отвечать, то почему бы вам не убраться отсюда и не поговорить с самим собой!

Паско пришло в голову, что все Хьюби и Дэлзиелы, видимо, находятся в отдаленном кровном родстве.

— Хорошо. Расскажите мне об этом, — вежливо попросил он.

— Это случилось в пятницу во второй половине дня. Я уезжал в город. Вернулся как раз к закрытию и увидел его, он сидел в баре у окна. Сначала я не обратил на него внимания. По сути дела, я просто не заметил его, пока Руби не объявила, что бар закрывается. Через какое-то время большинство этих олухов ушло, а он продолжал сидеть. Я помогал убирать бар, подошел к нему и намекнул: «Пора двигаться, дружок», или что-то вроде этого. Он не шевельнулся, только поднял голову и сказал: «Привет, Джон!»

— Вы узнали его?

— Я понял, что это — тот тип, который вызвал такую шумиху на похоронах.

— Понятно. Продолжайте.

— Я сказал: «Что ты задумал?» Он улыбнулся: «Я твой кузен Алекс. Ты не помнишь меня?» Я сказал: «Я помню, что ты устроил посмешище из похорон моей тетушки». Он ответил: «Я не думал, что так получится, я просто хотел проститься с мамой!» Я возмутился: «К черту маму! Я не собираюсь стоять здесь и слушать этот вздор. Если ты мой кузен, тогда я — лорд Льюкан!» А еще я сказал ему, что если ему хочется надувать старого Теккерея или болтаться вокруг Трой-Хауса — это его дело. Там он придется ко двору, у Кич уже живет один третьесортный актеришка. Но если он опять попадется мне на глаза в Олд-Милл-Инн, я вышвырну его отсюда… Ему это не понравилось, он поднялся и ушел.

— Надо отдать вам должное, мистер Хьюби, вы радушный хозяин, — буркнул Паско. К его удивлению, Джон Хьюби слегка смутился.

— Ну, допустим, я немного переборщил. Да я места себе не нахожу с тех пор, как услышал, что он приходил к старому Теккерею…

— А как вы узнали об этом? — спросил инспектор, раздосадованный тем, что в первый раз пропустил эту информацию мимо ушей.

— Я был в городе в тот день. Встречался с Гудинафом, этим защитником животных. От него и узнал.

— Гудинаф? — Паско вспомнил, что Дэлзиел упоминал о человеке из Общества защиты животных. — А могу я спросить, о чем вы беседовали?

— Отчего же не спросить! — рявкнул Хьюби. — Да только это не вашего ума дело, черт побери!

Внезапно Паско почувствовал, что с него хватит этих йоркширских нравов.

— Послушайте, Хьюби! — повысил он голос. — Пора вам усвоить, что я не один из ваших треклятых клиентов, которых вы можете выталкивать взашей! Идет расследование убийства! И если я не получу ответов здесь, то обязательно получу их от вас в городе — в полицейском участке. Вы поняли?

— Успокойтесь, — примирительно сказал трактирщик, — если вам так нужно это знать, пожалуйста. Мы говорили о завещании и ни о чем другом. Этот парень, Гудинаф, не намерен ждать до следующего чертова столетия, чтоб получить свои деньги. Поэтому собирается подавать в суд. Только он хочет быть уверен, что я и старушка Виндибэнкс не поднимем шум…

— Виндибэнкс?

— Ну, кузина тети Гвен по линии Ломасов. Виндибэнкс — это имя ее плута мужа, а до замужества она звалась Стефанией Ломас.

Паско отметил «плута мужа», но удержался от соблазна развить эту линию и проследовал дальше.

— Так Гудинаф просто покупал вас? Надеюсь, вы не продешевили?

— Продешевим, если он не выиграет дело. А выиграет — получим гораздо больше. Но я поверю в это, только когда это произойдет.

— Вам причитается определенный процент? Понимаю… И тут возникает некто, объявляет себя вашим кузеном и хочет сорвать банк. Едва ли вас устраивает такой оборот событий.

— Попридержите лошадей! — взорвался Хьюби. — Конечно, мне не понравилось, когда я увидел, что этот малый сидит у меня в баре. И возможно, я был с ним более резок, чем нужно. Но если какой-нибудь прохвост станет трезвонить, что я готов убить человека за несколько монет, я голову ему оторву!

Это был любопытный способ отрицать свою способность к насилию. Однако затем последовал обоснованный аргумент, из уст Хьюби прозвучавший более чем странно:

— Все может случиться. Если этот тип — мошенник, суд никогда не признает его права на деньги. А если он — настоящий Хьюби, то деньги, бесспорно, должны принадлежать ему!

— Если он настоящий? — удивился Паско. — Я думал, вы абсолютно уверены, что он самозванец.

— Вы опять взялись отвечать на собственные вопросы. По правде говоря, сначала я действительно так думал. И когда мы встретились во второй раз, я, само собой, не был расположен относиться к нему по-доброму. Но потом, пораскинув мозгами, я стал сомневаться, не слишком ли опрометчиво поступил. Может, мне следовало хотя бы выслушать его. Когда я велел ему убираться прочь, он кротко, как ягненок, повиновался — это очень похоже на Александра! Он никогда не умел дать сдачи.

Паско проанализировал услышанное.

— Вы сейчас говорите о том, кого помните мальчиком. Но мальчик стал офицером, прошел подготовку в десантных частях. Если этот Понтелли, предположим на миг, был вашим кузеном, он мог быть тяжело ранен, ему пришлось жить в чужой стране, отрезав себя от всего привычного и уютного, что окружало его здесь. А ведь это очень тяжело, на мой взгляд.

— Возможно… Хотя ему, пожалуй, и легче было жить вдали от дома, нежели вернуться сюда. Может быть, он понял, что для него война кончилась и незачем снова лезть на рожон. А вернись он в Гриндейл — что его там ждало? Они все время давили на него — его мамочка и папочка, да еще и тянули в противоположные стороны. Предположим, он был ранен в голову, а когда память вернулась к нему и он начал вспоминать свое счастливое детство, он мог подумать: а не лучше ли ему остаться там, в Италии.

Подобный анализ застиг Паско врасплох. Не то чтобы он сомневался в мыслительных способностях старого Хьюби, но до сих пор ему казалось, что трактирщик рассматривал других людей только как возможные препятствия на своем пути, которые необходимо было сокрушить.

— Жаль, что вы не проявили подобного сочувствия, когда у вас была такая возможность. Вы могли бы задать ему несколько нужных вопросов.

— Да, вы правы, — вздохнул Хьюби. — Но откуда мне было знать, что этого дурачка пристрелят?

Паско поглядел на часы и мысленно застонал. Снова он вернется поздно в лоно семьи, становящееся раз от разу все более неуютным.

— Можно от вас позвонить? — спросил он.

— У нас есть только телефон-автомат у входа. Пользуйтесь им, сколько хотите, только не забывайте подкармливать его монетами.

— Спасибо. — Паско поднялся. Когда он подошел к двери, Хьюби его остановил.

— Подождите. Я хочу сказать одну вещь. Помнится, кто-то говорил о родимом пятне или чем-то таком у Алекса. На заднице. Особенно об этом не распространялись — ведь Ломасы такие благородные!

— Родимое пятно… На ягодице, вы говорите? — откликнулся Паско с невозмутимым лицом.

— Угу. Сам-то я его никогда не видал, мы были не очень близки. Может, мой отец упоминал об этом, сейчас не помню. Что-то вроде родинки. В форме листа. Она ведь и сейчас должна сохраниться, верно, инспектор?

Когда Паско продирался через переполненный бар, он подумал, что дела здесь идут неплохо. Был славный теплый вечер — как раз для хорошей выпивки.

Сеймур стоял, облокотившись о стойку, занятый чрезвычайно важной беседой с Джейн Хьюби. Он поймал взгляд Паско, тот знаком ему показал: «Две минуты» — и прошел мимо. Телефон висел на стене подле входа; и, едва инспектор подошел к нему, дверь распахнулась, и на пороге показалась тоненькая фигурка Лэкси Хьюби.

Увидев Паско, она замерла.

— Хэлло! — приветствовал он девушку.

— Хэлло! Не произошло ничего плохого, я надеюсь?

— Вы хотите спросить, что я здесь делаю? — засмеялся Паско. — Ничего особенного, рутина, как мы выражаемся. Я просто собирался позвонить жене, предупредить, что опаздываю. О чем она уже, правда, и сама, догадалась.

Эти обыденные две-три фразы, казалось, успокоили девушку, и она смогла даже улыбнуться.

— Только закончили работу? — спросил он. — Теккерей, видно, использует вас на полную катушку!

— Да нет. Я должна была зайти в библиотеку за книгами, которые заказала.

Паско заметил в ее руках туго набитый потертый портфель. Он представил себе, как эта тихая хрупкая девушка запирается в своей комнате со стопкой исторических романов и, с головой уйдя в полные романтики повествования, забывает о разгуле, суете и шуме, доносящемся из бара. Правда, ее мать сказала, что она нравилась клиентам и была хорошей помощницей. Ну что ж, матери для того и созданы, чтобы предвзято судить о своих детях.

— Рад был вас видеть, — улыбнулся Паско, снимая телефонную трубку. В этот миг дверь опять открылась, и в бар вошел тучный румяный мужчина, точь-в-точь фермер из детской книжки с картинками. Это впечатление усиливалось парой сапог, выпачканных навозом.

— Эй, Лэкси, малышка, ты ли это? — Он был в явном восторге от того, что увидел ее. — Я так и думал, что нам сегодня повезет!

— Я только что вернулась с работы, мистер Ирншоу. Даже чаю не попила. А потом я буду занята.

— Свидание, да? — спросил фермер.

— Вы угадали, свидание.

— Что ж, я рад, что у тебя наконец появился молодой человек, — произнес Ирншоу с грубоватым добродушием, столь характерным для большинства северных крестьян. — Но пару минут ты, конечно, сможешь нам уделить? Иначе я скажу твоему бедолаге отцу, что уйду пить в «Корону».

Девушка, которая только что собиралась открыть дверь с надписью «Посторонним вход воспрещен», очевидно, служившую входом в жилые помещения семьи Хьюби, взглянула на Паско — тот без зазрения совести подслушивал их разговор. Инспектор ухмыльнулся и чуть пожал плечами, что, по его мнению, могло сойти за жест солидарности со стороны молодого мужчины; в действительности это сильно смахивало на отеческий жест.

— Ну, хорошо, — согласилась Лэкси, ставя на пол свой портфель. — Пара минут для меня не время.

Ирншоу повел ее в бар. Вне себя оттого, что девушка вновь заставила его почувствовать себя стариком, Паско набрал свой номер.

Как и следовало ожидать, Элли была недовольна. И, не желая подливать масла в огонь, он солгал в ответ на ее вопрос: «Откуда он звонит?» Сказать: «Из лавки, тут неподалеку», показалось Паско менее оскорбительным, чем признаться, что он в пивнушке. К несчастью, дверь в бар открылась, и оттуда вырвались звуки оживленного разговора, звон стаканов, и, что хуже всего, развеселое бренчание расстроенного пианино, на котором кто-то с энтузиазмом наяривал «Счастливые дни снова вернулись».

— А это, видно, старый шарманщик пришел домой? — ледяным тоном произнесла в трубку Элли. — Когда ты намерен быть дома?

— Мне нужно вернуться в город за машиной… Ох, придется еще заскочить к Уилду. Он болен и не вышел на работу. Я долго не задержусь, особенно если у него грипп.

Он мог бы отложить этот визит, но с чувством вины вспомнил свои попытки отмахнуться от Уилда в субботу, когда тому очень хотелось поговорить с ним наедине. Потом уже возможности для подобного разговора так и не представилось, и Паско корил себя за невнимательность к Уилду.

— Будь дома к восьми часам! Иначе твой ужин встретит тебя на пороге! — приказала Элли. — Чао!

Паско толкнул дверь бара, собираясь окликнуть Сеймура. Но рыжеволосый коп делал вид, что не замечает инспектора. Его внимание сейчас привлекала не блондинка с пышным бюстом, а тот, кто играл на пианино в углу так громко, что докричаться до констебля было немыслимо. Раздосадованный Паско пересек зал и схватил Сеймура за локоть.

— О, простите, сэр! Не думал, что вы уже готовы. Представляете, она действительно может сыграть подзабытую «Джоанну». Уф, откуда у нее только силы берутся так колотить по клавишам!

Паско взглянул, кто был предметом сего панегирика. На стуле перед пианино сидела Лэкси Хьюби. С энергией, ощущавшейся в каждом изгибе ее хрупкого тела, она играла кульминацию вариаций на тему песни «Счастливые Дни снова вернулись». В стремительном темпе исполнив серию арпеджио, она завершила музыкальный фейерверк, и румяный фермер разразился аплодисментами, тут же подхваченными всеми остальными слушателями.

— Еще! Еще! — закричал он, когда девушка, слегка покрасневшая от напряжения или удовольствия, попыталась встать со стула. Она покачала головой, но, поймав взгляд Паско, помедлила в нерешительности и снова уселась за инструмент. Ее пальцы легли на клавиши, снова зазвучала музыка; Паско узнал ее сразу же — это были «Храбрые жандармы».

— Пошли! — бросил инспектор Сеймуру.

У выхода он заметил, что портфель Лэкси все еще лежит на полу возле двери в жилую половину. Не обращая внимания на удивление, мелькнувшее во взгляде Сеймура, он наклонился и открыл портфель.

Паско был разочарован, окажись там любовные романы. Но он даже присвистнул от изумления, когда увидел книги: «Бог Мильтона» Уильяма Эмпсона, «Война короля» СВ. Веджвуда и «Английская система правосудия» Р. Дж. Уокера.

— Нашли что-нибудь? — поинтересовался Сеймур.

— Нет, — ответил инспектор, застегивая портфель. — Просто я получил маленький урок, как не нужно оценивать товар по его упаковке, мой мальчик. Тебе тоже стоит это запомнить!

— Вы имеете в виду ту девушку, что играет на пианино? — догадался Сеймур. — Здесь все ясно, сэр! С другой стороны, возьмите ее сестру, с которой я разговаривал за стойкой. У той упаковка — что надо! Да вы сами видели.

— Ах ты, юный развратник! А ведь ты почти помолвлен! Заруби себе на носу: все это можно сделать с помощью пластмассовых штучек.

— Может быть, но не мешало бы это проверить! — мечтательно проговорил Сеймур. — Вот было бы здорово!

 

Глава 8

Для Уилда это был странный день. Два чувства — вины и счастья — боролись в нем. Утром счастье захватило его целиком. Клифф с довольным видом сидел за столом, пил кофе, слушал по радио поп-музыку, о чем-то болтал. Уилд прислушивался к его словам, наблюдал за ним и осознавал, как одинок он был все последние годы. Это ощущение возникло в нем, как упрек самому себе.

Сознание вины вернулось к нему во второй половине дня, когда Клифф неожиданно помрачнел, стал мерить комнату шагами и наконец сказал, что ему надоело сидеть взаперти, не могли бы они выйти на улицу. Уилд ответил, что звонил на работу и сказался больным, он делал это лишь пару раз в жизни, и это всегда было правдой. Он не может сейчас слоняться по улице — вдруг кто-нибудь позвонит или увидит его. Но почему бы Клиффу не пройтись одному, если у него есть такое желание?

К его разочарованию, мальчишка, с готовностью принял это предложение. И теперь уже Уилд в течение целого часа или даже больше не находил себе места. Но когда Шерман около пяти вечера вернулся, он был таким оживленным и ласковым, что тревоги сержанта развеялись. Они снова оказались в постели. В половине седьмого Клифф поднялся и объявил, что позаботится об ужине. Это, очевидно, предполагало новый выход в город: Уилд услышал, как хлопнула дверь. Он полежал еще с четверть часа, потом поднялся и решил принять душ.

Он пробыл в ванной довольно долго и начал было снова беспокоиться, когда до него донесся звук отпираемой двери и вслед за этим голос Шермана — тот сообщал, что ужин будет на столе через пять минут и Уилду следует поторопиться.

Но он не стал спешить, внезапно осознав, что не хочет никому подчиняться в своем собственном доме. Войдя в комнату, завернувшись в махровый халат — тот самый, что Шерман позаимствовал у него в первую ночь, — он увидел, что стол заставлен китайскими яствами. Уилд не очень любил китайскую кухню, но изобразил на лице одобрительную улыбку. В воздухе, однако, присутствовал посторонний запах, отличный от пряных ароматов масла, специй и соевого соуса. Мальчишка сидел на полу, поджав ноги, весь какой-то обмякший, с выражением бессмысленного блаженства на лице. Он курил, но это был не табак.

Прежде чем Уилд успел раскрыть рот, раздался звонок в дверь.

Он открыл, не задумываясь о возможных последствиях, — это избавляло его от необходимости говорить Шерману то, что он собирался сказать.

— Посещение больных! — сказал Паско. — О дьявол! Я что, поднял тебя с постели? — Он, очевидно, так истолковал появление Уилда в халате. Затем через приоткрытую дверь углядел стол, заставленный едой.

— Неплохо. Ты не потерял аппетита. Как дела?

— Все нормально. Спасибо! Завтра уже буду на работе.

Паско, по дороге сюда напридумывавший всяких причин, чтобы не задерживаться у Уилда, теперь был озадачен отсутствием каких-либо попыток пригласить его войти. Как в детстве, он почувствовал какое-то упрямое желание остаться наперекор всему. И, что было ему совершенно не свойственно, принялся болтать:

— Прекрасно! Это было бы просто здорово. Мы, как всегда, по горло завалены работой. С трупом итальянца столько хлопот! Вдобавок мистер Вэтмоу решил нанести нам удар ниже пояса. Будь осторожен в выборе лосьона после бритья. Вэтмоу решил, что у нас в отделе завелись «голубые», и хочет разнюхать, кто же это.

Паско театрально потянул носом. Потом еще раз, совсем не театрально.

— О чем это ты? — спросил Уилд.

— Да так, чепуха какая-то. Ты знаешь, как появляются такие идеи, а тут еще выборы начальника полиции на носу. Вэтмоу напуган до смерти — как бы что-нибудь не раскачало его лодку. Уилди, я не хочу, чтобы твой ужин остыл. Он пахнет так… так экзотически! Береги себя. Надеюсь, утром увидимся.

Паско быстро сбежал по лестнице вниз. Его мозг лихорадочно работал. Если Уилд вышел к нему из ванной в халате, то кто же занимался приготовлением роскошного восточного ужина? И с каких это пор марихуана является ингредиентом китайских блюд?

Он постарался не думать об этом, сосредоточившись лишь на том, как добраться до своего дома прежде, чем свиные отбивные встретят его на пороге…

Уилд вернулся в гостиную.

— Один из твоих сослуживцев? — осведомился Клифф. — Почему ты не пригласил его войти?

Уилд подошел к нему, вырвал изо рта у мальчишки трубку и швырнул ее в камин. Он видел, как вытянулось лицо у Паско, и внезапно его охватил страх за свое будущее.

— Здесь ты свое зелье курить не будешь!

— Почему, черт побери? Боишься обыска?

Уилд проигнорировал эти слова.

— Прошлой ночью ты говорил, что собирался сделать из меня газетную сенсацию.

— Неужели? И плохую для тебя сенсацию, судя по тому, как ты себя ведешь, — небрежно бросил юнец.

— Повтори мне в точности то, что ты сказал, когда звонил в газету.

— Почему это так важно для тебя? Ночью ты сказал, что это ничего не значит. Что изменилось?

Ровным счетом ничего. Разве что из пустого трепа Паско о «голубых» копах Уилд уяснил: то, что для него могло стать трагедией, будет непременно опошлено в их полицейском мирке. Если уж Паско находил «голубых» копов комичными, то какова будет реакция таких монстров, как Дэлзиел? И отчего вдруг заместитель начальника полиции так заинтересовался этим?

Уилд чувствовал, как паника начинает охватывать его, и понимал, что не сможет контролировать себя. В те времена, когда сила Мориса соединялась с его силой, ему казалось, что он сможет бросить вызов миру и победить. Но это было давно, и сила Мориса оказалась иллюзорной, а этот ребенок не мог оказать ему даже призрачной поддержки.

— Повтори, — потребовал он снова, — мне нужно знать!

— Но зачем? К чему тебе все это? Ты не доверяешь мне? — сердито воскликнул Шерман.

Уилд сделал глубокий вдох. Он не хотел еще одной ссоры. А может, хотел? Он сказал тихо:

— Я просто должен быть в курсе. Очевидно, что-то дошло до полицейского участка, и мне хотелось бы знать наверняка, о чем шла речь. Вот и все.

— И это все? — передразнил Клифф. — Чтобы ты мог придумать, как себя вести, не так ли? Чтобы ты мог решить, оставаться ли тебе чертовым лицемером до конца жизни? Хочешь, я расскажу тебе, в чем твоя проблема, Мак? Ты так долго жил с обычными свиньями, что стал думать, как они. Ты же на самом деле веришь, что они правы и что быть «голубым» действительно мерзко! Ты знаешь, что не можешь изменить себя, но очень стараешься. Как если бы кто-то пытался избавиться от геморроя и не мог.

Парень умолк, словно испугавшись реакции Уилда на свои слова. Если бы Уилд промолчал, между ними, вероятно, могло быть восстановлено перемирие — хрупкий покой, который когда-нибудь перерос бы в более прочный мир. Однако слишком сильный и долгий контроль над собой, как и любые другие чрезмерные эмоциональные перегрузки, губителен для человека.

— Так ты считаешь, моя проблема в этом? — В голосе Уилда звучала тихая ярость. — А в чем же тогда твоя проблема, Клифф? Наверное, в том, о чем я и думал с самого начала. Может быть, ты всего лишь маленький мошенник, который приехал сюда, чтобы очернить меня, а потом испугался? Может быть, все эти разговоры о пропавшем папочке — куча дерьма? Как пить дать, Морис был прав, назвав тебя вором и проституткой!

Мальчишка вскочил, лицо его исказилось от боли и гнева.

— Хорошо! — закричал он. — Морис и о тебе сказал правду! Он сказал, что ты — полоумный, который хочет, чтобы все было, как он пожелает, и никак иначе. Он сказал, что ты был жалким слизняком. Да ты и сейчас жалок! Посмотри на себя, Мак! Ты знаешь, что ты мертвец? С головы до пяток! Мертвец, Мак! Ты знаешь, что я трахался с мертвой свиньей? Тебя нужно положить на поднос и воткнуть в рот апельсин!

Клифф остановился, пораженный тем, куда завела его ярость.

— Тебе лучше уйти, — выдавил из себя Уилд. — И побыстрее!

— Что? Никаких обвинений? Никаких угроз? — Шерман не очень удачно попытался изобразить беспечность.

— Ты лжец, мошенник и вор. Зачем я буду угрожать тебе? Убирайся, откуда пришел.

Клифф Шерман направился к двери, оглянулся, пробормотал что-то неразборчивое и вышел.

Уилд неподвижно сидел за столом, глядя на остывающую еду. Какой-то голос в его черепе кричал, чтобы он сдернул скатерть со стола и обрушил все эти тарелки на пол. Но он не поддался ему. Нельзя было терять контроль на собой. Он сделал три глубоких вдоха, пытаясь заглушить ровным ритмом дыхания этот требовательный, настойчивый, резкий голос.

Уилд прислушался.

Тишина…

И вдруг голос закричал так пронзительно, с такой силой, что еще чуть-чуть — и череп бы раскололся.

Схватив скатерть, он с размаху швырнул китайское пиршество через всю комнату в противоположную стену, по которой оно медленно поползло вниз, будто кровь из кишок и распоротого живота.

Уилд вошел в спальню и с ужасом уставился на себя в зеркало. Когда-то он ненавидел свое лицо. Затем, долгие годы держа себя в постоянной узде, он стал думать о своем лице как о благе, как о маске, со временем сделавшейся ему совершенно необходимой.

Теперь он снова ненавидел свое лицо.

Уилд сбросил махровый халат на одеяло. Медленно оделся. Через несколько минут он окунулся в яблочное золото осеннего вечера.

Работник с фермы нашел тело Клиффа Шермана на следующее утро. Оно лежало в неглубокой яме, похожей на заячью нору, под старой изгородью из кустов терновника, боярышника и ольхи, увитой плющом и украшенной перламутровыми цветами шиповника. Чья-то рука — может, убийцы, а может, ночного ветра — покрыла юное, ставшее после смерти совсем детским лицо первыми мертвыми листьями осени. И когда пальцы работника смахнули листья, их яркие тона, казалось, не исчезли, а лишь добавили красок в это изувеченное, покрытое кровоподтеками лицо. Но ужаснее всего выглядела яркая майка, на которой отпечатался четкий след автомобильной шины, раздавившей грудь юноши.

С высокого дерева болтливый черный дрозд просвистал торопливо свое предостережение. Рабочий поднялся с колен и огляделся по сторонам, соображая, куда обратиться за помощью. За изгородью, в четверти мили от этого места, виднелась крыша и трубы — точь-в-точь парусник, плывущий в утреннем тумане.

Пробравшись через кустарник, он быстрым шагом направился к Трой-Хаусу.