19 февраля

Дорогой мистер Дэлзиел!

Итак, я снова передумала! В мире так много всего, что мне хотелось бы изменить, но, к сожалению, мне дано изменять только свои собственные решения. Я имею в виду, что изменила свое решение не писать Вам больше, а не убивать себя. Самоубийство — единственное событие в моей жизни, которое непременно должно произойти. Если бы я не ждала его с таким нетерпением, мне вообще нечего было бы ждать, и я закручинилась бы и умерла с тоски. (Шутка.)

Вы, должно быть, думаете, что на самом деле я слабовольная, оттого и меняю свои решения подобным образом. Дело в том, что все время что-то происходит, то одна неприятность, то другая, и я начинаю думать: «Зачем мне все это терпеть? Почему не сделать это сейчас?» Я уже очень близка к своей цели, поверьте. Но я хочу все заранее спланировать, потому что это не каприз, а обдуманный выбор.

А потом мне начинает страшно хотеться с кем-нибудь поговорить. Я чуть было не сделала этого несколько раз. Дружеское слово, сочувственная улыбка, и я готова была выложить все! Но в эти моменты я всегда слышала Ваш голос, Вы звали меня по имени, хотя не знаете моего имени. И тогда я понимала, что должна снова вернуться к Вам. Понимаете, любой другой человек захотел бы остановить меня, но Вас интересует лишь одно: не собираюсь ли я совершить преступление. Ну, конечно нет. Раньше это считалось бы преступлением, но теперь — нет. Поэтому Вам незачем тратить общественные деньги и пускать в ход Ваше знаменитое мастерство, чтобы отыскать меня. Так что относительно Вас я совершенно спокойна. Это все равно, что поверять сокровенные тайны своему исповеднику. Только отпущение грехов мне не требуется. Мне просто нужен слушатель, которого не потрясут мои признания. Насколько я знаю, ни один святой не присвоил себе сегодняшний день, поэтому я провозглашаю его Днем святого Дэлзиела, хотя, возможно, Вам придется совершить чудо, чтобы доказать, что Вы заслуживаете подобной чести.

Так кончается эта исповедь.

 

Глава 1

— Питер, ради Бога! — в ужасе воскликнула Элли Паско, когда они в третий раз проскочили на желтый свет светофора. — Ты что, хочешь разбиться?

— Мы опаздываем, — ответил Паско.

— Опаздываем заехать за Толстым Энди? А почему такая спешка? Я вообще не понимаю, зачем ты сказал ему, что мы за ним заедем?

— На это есть три причины. Первая в том, что мы обещали Чанг привести его к ней, а это единственный способ гарантировать исполнение нашего обещания.

— Почему это тебе хочется доставить удовольствие Чанг, если не она, а Энди твой приятель? — осведомилась Элли, как всегда используя замысловатые логические построения, которые часто сбивали Паско с толку.

— Ну, перестань! Ты же сама там была, когда она мне руки выкручивала! — с укором проговорил он.

— Я тогда еще не знала, что это обойдется нам в пятьдесят фунтов, — возразила Элли. — Этот жлоб, выудив из нас денежки, мог бы и на такси поехать!

Паско, который чувствовал себя Иудой, ведущим Дэлзиела на заклание, оказался легкой добычей для толстяка, который начал всем всучивать билеты на бал.

— Деньги как-никак пойдут на благое дело, — возразил он Элли.

— Эта благотворительность для показухи, — парировала она. — Если бы эти фашисты, которые занимаются только самовозвеличиванием, просто отдали бы деньги за билеты в Фонд помощи приютам да в придачу все, что они, возможно, уже потратили на наряды для бала, выпивку, такси, чтобы туда добраться и тому подобное, на каждого из нас пришлось бы по две койки, чтобы бесплатно помереть!

— Вторая причина, — продолжал Паско, — в том, что до сих пор тебе не доводилось проникнуть в логово этого чудовища. Теперь тебе представилась такая возможность!

Дэлзиел, если хотел отблагодарить друзей за гостеприимство, приглашал их в ресторан или пивную. Элли не могла отрицать, что не раз проявляла любопытство к тому, где и как он живет, потому что представить себе это было невозможно.

— Хорошо, две причины. А третья?

— Хватит и двух, если они достаточно веские, — уклончиво ответил Паско.

— Не умничай, Питер. Офицеру полиции это не к лицу. Так что за третья причина?

— Сейчас расскажу. Мы почти приехали.

Внезапно он изо всех сил дважды нажал на сигнал, отчего Элли так и подпрыгнула на сиденье.

— Это еще зачем? — возмущенно спросила она.

— Мне показалось, там кошка, — не очень вразумительно объяснил он и свернул налево и почти сразу еще раз налево.

— Мы заблудились?

— Нет. Приехали. — Он остановил машину и взглянул на часы.

— У нас уйма времени. Так это здесь? Я представляла себе что-то гораздо более готическое, — заметила Элли.

— Тебе надо больше смотреть старые киноленты. Когда какой-нибудь герой отправляется за границу, он берет с собой лишь горсть земли своей родной Трансильвации.

Дэлзиел распахнул перед ними дверь сразу же, только они позвонили. Он был в ослепительно белой рубашке, галстуке в красную и зеленую полоску и безукоризненного покроя костюме из темно-серой шерсти отличного качества. Паско на минуту испугался, что Дэлзиел уже готов немедленно отправиться с ними, но потом с облегчением заметил, что он без ботинок.

— Как жизнь, Элли? — сердечно приветствовал ее Дэлзиел. — Давно не виделись.

— Привет, Энди, — ответила она. — Отлично выглядишь.

— Ты про костюм? Мужчина в хорошем костюме может войти куда захочет, так, что ли, говорят? Заходите. Элли, сними пальто, будь как дома. Господи, да ты и сама неплохо смотришься. Погоди, я до тебя доберусь на балу у мэра. Мы там этой молодежи покажем, как надо танцевать!

Паско шумно высморкался, тщетно пытаясь скрыть смешок по поводу присоединения Элли и Дэлзиела к одной возрастной группе. Элли неодобрительно взглянула на мужа, а Дэлзиел сказал:

— Выпейте тут чего-нибудь пока. Я сейчас.

Комната, в которой хозяин их оставил, была небольшой и квадратной. В ней стояла мягкая мебель, обитая плюшем, старой модели телевизор с маленьким экраном, сервант, за стеклянными дверцами которого был виден чайный сервиз в стиле эпохи королевы Анны, викторианский комод, мраморный камин, отполированный так, что казался пластмассовым. На каминной полке стояли часы, два медных подсвечника, три медных обезьянки, щербатая пепельница с надписью «Подарок из Бридлингтона». Над камином висело круглое, потускневшее от времени зеркало, разлучая трех фарфоровых уточек, которые летели на фоне небесно-голубых в розовый цветочек обоев.

— Прямо как декорация к какой-нибудь пьесе пятидесятых годов, поставленной Би-би-си, — сказала Элли, слегка проведя пальцем по каминной полке. Пыли на пальце не осталось.

— Возможно, у него есть женщина, которая приходит убирать дом? — предположил Паско.

— Как у тебя? Где та выпивка, о которой он говорил?

Паско открыл бар. Он был заставлен бутылками и стаканами. Во всех бутылках было только виски, но разных сортов. Паско взял одну наугад и протянул Элли стакан. Потом снова посмотрел на часы.

— Питер, да угомонись ты. Это же не официальный прием. Какая разница, когда мы туда попадем, в пределах разумного, конечно.

— Парень в нетерпении? — спросил Дэлзиел, входя в комнату. — Он совершенно прав. Когда бесплатно наливают, надо быть в числе первых, чтобы не выпили последнее.

— Хорошо, конечно, если ты не за рулем, — заметил Паско. — Но раз уж я собираюсь продолжить, то надо и начать. Не добавите мне сюда капельку водички, сэр? — И он протянул свой стакан Дэлзиелу.

На лице толстяка появилось выражение, как у священника, которого причастник попросил посолить просвирку. Сокрушенно качая головой, Энди вышел из комнаты.

— Разбавляя спиртное водой, нельзя уменьшить процентное содержание спирта в крови, — начала читать лекцию Элли, но комната уже опустела, потому что Паско вышел вслед за хозяином.

— Пришел убедиться, что я испортил добро? — проворчал, нагнувшись над раковиной, Дэлзиел.

— Только чуть-чуть, — примирительно сказал Паско. — Так вы здесь были той ночью?

— Что? Ах да.

— И было темно, — добавил Паско и несколько раз включил и выключил свет.

— Точно.

— Вы так и не сказали, что же в тот момент делали. Вы что, часто просто стоите у окна в темноте?

— В моем собственном доме, черт возьми, я что хочу, то и делаю.

— Конечно, конечно. Ой, что это? — вскричал Паско.

В доме напротив на первом этаже в незанавешенном окне вспыхнул свет. У окна появился мужчина, держа что-то в правой руке.

— Черт побери! — воскликнул Дэлзиел. — Что там, мать его, происходит?

Паско открыл дверь кухни, и оба они выскочили наружу. В окне появился второй человек. Последовала недолгая борьба, и его оттолкнули.

— Давай за мной, — крикнул Дэлзиел, устремляясь через внутренний дворик к воротам. Вдалеке Паско услышал приглушенный выстрел и побежал за толстяком, то и дело с проклятиями натыкаясь на что-то, в то время как Дэлзиел, казалось, сметал все препятствия на своем пути.

Прочь за ворота, через дорогу, в сад дома на Хэмблтон-роуд, в заднюю незапертую дверь, через кухню, вверх по лестнице. Нога у Паско здорово болела, он изо всех сил старался не отставать от толстяка, но все же оказался немного позади него, когда они ворвались в спальню.

Человек в темно-синем блейзере со стартовым пистолетом в правой руке стоял у окна. Еще один в черной водолазке прижался к стене. А на кровати сидел, как всегда невозмутимый, сержант Уилд.

Дэлзиел повернулся кругом и посмотрел Паско в лицо.

— Что это значит, парень? — тихо спросил он. — Что это за игры?

Паско робко улыбнулся. За те пять дней, что Свайн был на свободе, расследование нисколько не продвинулось. Дэлзиел пребывал в твердой уверенности, что причастность Свайна к смерти жены значительно превосходит его моральную ответственность за ее гибель, признаваемую в показаниях. Не отрицая своей необоснованной интуитивной неприязни к Свайну, он утверждал, что исходит из увиденного собственными глазами. Тот факт, что показания Уотерсона в той части, в которой они отличались от показаний Свайна, еще в меньшей степени доказывали виновность последнего в смерти жены, не произвел на Дэлзиела никакого впечатления. Он говорил, что стоит ему минут десять потолковать с Уотерсоном, и тот в корне изменил бы свои показания. Но, возможно, к счастью, Уотерсон умудрился бесследно исчезнуть, а ежедневное созерцание Свайна, проверяющего, как идут работы по строительству гаражей, очевидно, являлось таким сильным раздражителем, что Паско начал опасаться, как бы его босс не выкинул чего-нибудь похлеще своих обычных выходок.

Поэтому ему показалась неплохой идея, воспроизведя сценарий преступления, попытаться заронить зерно сомнения в душу толстяка.

Однако теперь почему-то эта идея не выглядела такой уж хорошей.

— Просто небольшой следственный эксперимент, сэр, чтобы составить верное представление о последовательности событий, — бодро доложил он.

— Следственный эксперимент? Так надо было все в точности воспроизвести, не халтурить. Что-то я не вижу девки, сверкающей сиськами в лунном свете.

— Извините, сэр. С девками и сиськами у нас туговато. А в остальном как получилось?

Дэлзиел посмотрел на него в раздумье, погасившем гнев в его глазах. Потом он перевел взгляд на человека с пистолетом в руке, а затем — на человека у стены.

— Вы хотите, чтобы я вам сказал, что первым увидел с пистолетом констебля Кларка, не так ли? Но я думаю, это был не он. Я думаю, все было наоборот. Первым я увидел Биллингса, а потом он передал оружие Кларку. Так?

— Извините, сэр. Но это был действительно Кларк.

— А с ним вы видели меня, а не Биллингса, — добавил Уилд.

Дэлзиел посмотрел на сержанта, на котором была надета просторная темно-серая кожаная тужурка.

— И в руках у Кларка был не пистолет, а вот это.

Паско поднял с кровати трубку.

— Умно, — признал Дэлзиел. — Только ни Свайн, ни Уотерсон трубку не курили. И все равно я услышал выстрел уже после того, как увидел пистолет в руках у Свайна.

«Шаг вперед, два назад», — подумал Паско, а вслух спросил:

— Как сегодня?

— Ага, в той же последовательности.

— Да, сэр. Только они выстрелили из стартового пистолета до того, как Кларк появился в окне. А выстрел, который мы с вами услышали, произвёл Деннис Сеймур при помощи бумажного пакета в беседке в саду.

Последовало долгое гнетущее молчание.

— Ну хорошо, паразиты, — сквозь зубы процедил Дэлзиел. — Вы, значит, сумели доказать, что я так же ненадежен в своих показаниях, как любой другой свидетель. Ну доказали, а я все равно знаю то, что знаю. Твоя идея была, Питер? Я всегда считал тебя умным, только не думал, что ты такой недобрый. Нет необходимости выставлять человека дураком, когда его можно было просто спросить, о чем хотелось.

«О Господи!» — подумал Паско, готовый к взрыву ярости, но не к укору, высказанному с такой обидой.

— Простите меня, сэр, — пробормотал он, — я подумал, что элемент неожиданности…

— Да, сюрприз что надо, Питер. Я запомню, что ты у нас любитель сюрпризов. И скажу я тебе, ты еще кое-что не так сделал в своем следственном эксперименте.

Он повернулся лицом к Уилду.

— Эта девка на кровати даже с размозженной физиономией была в тысячу раз приятнее на вид, чем эта рожа!

Он вышел из комнаты, хлопнув дверью. Уилд посмотрел на Паско.

— По-моему, мы его сильно расстроили, — улыбнулся он.

— Я тоже так думаю, — согласился Паско. — И еще признаюсь тебе: что бы я еще раз так рисковал, ни за что!

К тому времени, когда они добрались до театра «Кембл», к Дэлзиелу вернулось хорошее настроение, благодаря Элли, сочувственно выслушавшей его рассказ об «идиотских штуках, которые выкидывает этот умник, за которым она замужем». Но перемирие было грубо нарушено, когда первым, кого они увидели в фойе театра, оказался Филип Свайн.

— Это еще что? У тебя, оказывается, в запасе еще есть сюрпризы, Питер! — заорал Дэлзиел, резко остановившись.

Паско, чувствуя себя достаточно виноватым за одно то, что заманил сюда Дэлзиела, попытался пролепетать что-то весьма неубедительное в свое оправдание, но Дэлзиел решительно отверг его попытки и, подойдя к Свайну, осведомился:

— Какого черта вы здесь делаете?

Свайн, который задержался в гардеробе, снимая свой элегантный плащ, ответил, сохраняя полное самообладание.

— Добрый вечер, детектив. Что я здесь делаю? Моя жена оказывала покровительство театру, и я чувствую, что в память о ней должен продолжить ее дело. Но меня удивляет, как вы сюда попали? Никогда бы не подумал, что вы завсегдатай подобных мест.

Он посмотрел на афишу уже сошедшего со сцены спектакля «Гедда Габлер», затем перевел взгляд на афишу спектакля для одной актрисы по пьесе Вирджинии Вулф, который должен был идти с завтрашнего дня, и снова посмотрел на Дэлзиела.

— О, я так же, как любой другой, люблю хорошую игру, — заявил Дэлзиел.

— Что происходит? — прошептала Элли на ухо Паско.

— Это тот самый Свайн, которого Дэлзиел так жаждет посадить.

— Ой, Питер, ты правда не подстроил им эту встречу? — спросила она с таким негодованием, что Паско, припоминая сговор своей жены с Чанг, жертвой которого он стал, просто задохнулся от ее наглости.

Свайн пошел вверх по лестнице в бар, где проводился банкет, а Паско с женой присоединились к Дэлзиелу, который сдавал пальто в гардероб. Он грозно посмотрел на Паско и спросил:

— Ну что, на сегодня все, парень? Или там еще Отчаянный Дэн ждет меня в баре, чтобы немедленно разжаловать?

— Ха-ха-ха, — глупо засмеялся Паско. Элли толкнула его локтем и повела Дэлзиела к лестнице, на самом верху которой Чанг встречала гостей.

— Элли, дорогая, как я рада, что ты смогла прийти. Питер, и ты здесь. А это кто с вами? Это он? Тот самый! Единственный! Неповторимый! Как прекрасен мир, если в нем рождаются подобные люди!

— Как поживаете, — приветствовал ее Дэлзиел. — Господи, да вы настоящая красотка!

— Я его уже люблю, — заявила Чанг: — Энди, можно на «ты»? Тебе еще не предложили ничего выпить. Здесь пойло для кого придется, так что пойдем лучше к стойке, не возражаешь?

— Зависит от того, чего мне это будет стоить, — неуклюже пошутил Далзиел.

— Только твоей души, — сказала Чанг. — А вот пить тебе придется «Хайленд-Парк». К сожалению, у них тут бокалы с подставку для вареных яиц. Тебя устроят стаканы по полпинты? Ничего?

— Постараюсь одолеть, — ответил Дэлзиел.

— Он как воск в ее руках, — заметила Элли, когда Дэлзиел послушно дал себя увести.

— Большие же у нее руки, больно много воска, — съязвил Паско. — Но, похоже, она неплохо осведомлена. Интересно, кто же был ее агентом?

— Всем известно, что он любит «Хайленд-Парк», — поспешила защитить себя Элли.

— Это ты на суде расскажешь! Однако, как мне кажется, не всем известно, что я тоже вовсе не отказался бы от глоточка «Хайленд-Парк».

— Раз уж начал с «Хайленд-Спринг», то не стоит мешать, — посоветовала Элли, — тем более что сегодня твоя очередь вести машину. А этот Свайн, похоже, всех тут знает.

Паско посмотрел в направлении ее взгляда. Свайн весьма непринужденно беседовал с несколькими приглашенными, среди которых Паско узнал президента Торговой палаты, председателя городского совета и их жен.

— Он из старинного здешнего рода, — изрек Паско, совсем как этот ужасный Митч.

— А ты тоже считаешь, что это он убил свою жену? — спросила Элли.

— У нас нет веских доказательств. Точнее, вообще никаких доказательств, кроме показаний Энди.

— Которые ты пытался сегодня опровергнуть? Я бы сказала, что у него вид человека, который вполне мог бы убить свою жену. Но он довольно привлекательный мужчина. Бедный, мне так его жалко.

— Мне кажется, было бы естественнее, если бы ты направила свою жалость на его жену, — вздохнул Паско.

— А-а, его жена. Кажется, я ее немного помню. Это она, наверное, приходила на парочку заседаний комитетов по искусству. Американка. Выскочка. Капиталистка. Истеричка. Она должна была плохо кончить.

«Сторонники антифашистской коалиции навсегда сохранили непреодолимую ненависть к коллаборационистам», — напомнил Паско самому себе.

— Все равно не понимаю, почему тебе его жалко, — сказал он.

— Ну, убил он ее или нет, сюда он пришел не потому, что захотелось, а потому, что ему надо отвертеться. Он, наверное, даже слышал, что Толстый Энди может сюда пожаловать. В любом случае, он здесь окунется во все эти жуткие сплетни, которые о нем сейчас ходят. И это не может быть ему приятно.

Весь ужас разговоров с Элли заключался в том, что в ее самых безрассудных утверждениях всегда присутствовала странная логика.

Следующие полчаса Паско переходил от одной группы знакомых к другой, но в конце концов у него разболелась нога, и он, чтобы дать ей отдых, совершил роковую ошибку, прислонившись к стене в углу. Через две минуты он оказался зажатым в своем углу двумя самыми скучными людьми из всех присутствовавших на банкете. Один из них был профессор Анстон, не признававший ничьего мнения, кроме собственного, знаток средних веков, который в спорах использовал как самый веский аргумент свой огромный живот, тесня им оппонента. Второй был каноник Хорнкасл, бледный очкарик, чья плоть так иссохла от святости, что он превратился в скелет, обтянутый кожей, что, однако, не мешало ему быть не менее напористым в дебатах с профессором. Паско, чувствовавший, что он мало что может добавить к их высказываниям по поводу общественного значения постановки мистерий, дважды пытался совершить побег, но оба раза был отброшен назад: сначала животом знатока средневековья, а потом — локтем священнослужителя. Участники спора приходили к единому мнению, только когда бросали взгляд на стойку бара, над которой все еще красовалась скульптурная композиция, представлявшая собой высеченный из гранита лоб Дэлзиела и отлитое из золота чело Чанг над бутылкой «Хайленд-Парк». Тогда на лицах обоих спорщиков отчетливо проступало одинаковое выражение смертельной обиды, правда, начертанное в одном случае огненными, а в другом — ледяными письменами.

— Я думал, Чанг выступит с речью, — сумел Паско вставить во время одной из таких многозначительных пауз.

— Смею сказать, так и будет, как только ее внимание перестанет быть так бесцеремонно и грубо узурпировано, — резко произнес каноник.

— А с кем она разговаривает? Кто это существо? — спросил профессор. — Я и не знал, что в театре «Кембл» ставятся спектакли с участием борцов сумо.

Пожалуй, для человека, который единственный в зале в этом отношении мог бы дать Дэлзиелу три очка форы, это было слишком сильно сказано.

— Это, — сообщил Паско, — начальник уголовно-следственного отдела полицейского управления, мой босс Эндрю Дэлзиел, которому будет приятно узнать, что объективность науки и бескорыстие церкви все еще живы на этом свете. Извините меня.

Пузо и локоть расступились, как некогда воды Красного моря, и Паско направился к Элли, поглощенной беседой с пожилой невзрачной женщиной в твидовом костюме и туфлях на приличествующем возрасту каблуке.

— Ну как, — приветствовала его Элли, — весело проводишь время?

— Я только что с трудом отделался от двух невообразимо занудливых людей, — пожаловался он, — а потому нуждаюсь в легком отдыхе.

— Да, мы заметили тебя, ты стоял там в углу, — сказала Элли как-то слишком весело. — Дороти, это мой муж, Питер. Питер, это Дороти Хорнкасл.

— Здравствуйте, — сказал Паско, не сразу поняв, в чем дело. Но Элли уточнила, так чтобы у него не осталось никаких сомнений:

— Жена каноника Хорнкасла, — и добавила: — Извините меня. Мне просто необходимо перекинуться парой слов с советником Вудом по поводу кофеварки для Центра безработных.

Она, может быть, хотела проявить такт и не быть свидетельницей неудобного положения, в которое попал ее муж, но Паско почувствовал себя брошенным на произвол судьбы.

— Я хотел сказать, что совершенно не знаю эпохи средневековья. Я даже не мог уследить за всеми тонкостями их сугубо научного спора, хотя, без сомнения, я…

Он запнулся, остановленный взглядом Дороти Хорнкасл. Это не был холодный взгляд злорадствующей при виде его замешательства женщины, это было полнейшее равнодушие к тому, что он третировал ее мужа.

— Вы, насколько я знаю, полицейский? — спросила она.

— Да. Из уголовно-следственного отдела.

— Работаете под началом мистера Дэлзиела?

— Совершенно верно. Вы с ним знакомы?

— Лично нет, но знакома с тем, что о нем говорят. Он что, старый друг мисс Чанг?

— Нет, но посмотреть на них, подумаешь, что да, правда? — улыбнулся Паско, взглянув туда, где этот tete-a-tete только что был нарушен неугомонной вездесущей прессой в лице Сэмми Раддлсдина из «Ивнинг пост».

— Говорят, что он человек с уникальной интуицией, — сказала Дороти Хорнкасл.

— Он-то? Ах, да-да, я тоже так думаю: Хотите, я вас познакомлю?

Она подумала и, улыбнувшись какой-то своей мысли, ответила:

— Ну, может быть, попозже.

Чанг, бросив Дэлзиела на Раддлсдина, пробиралась к ним сквозь толпу. Однако она не остановилась. На ходу обронив: «Привет, Дороти. Привет, Пит», — она подмигнула ему, едва заметно подняла большие пальцы, мол, все отлично, и подошла к ученым спорщикам о средних веках. Анстон, дрожа от восторга, склонился над ее ручкой, чтобы запечатлеть на ней липкий поцелуй. Даже замороженный каноник, который не сделал поползновений к подобного рода плотскому приветствию, заметно начал оттаивать под лучами солнечной энергии Чанг. Паско заметил, что миссис Хорнкасл пристально наблюдает за происходящим. Вряд ли она испытывала что-то даже отдаленно похожее на ревность.

— Чанг заставила их прекратить спор, я бы так не сумел, — сказал он.

— Он думает, что он Бог, — проговорила она.

— Что?

— Мой муж думает, что он Бог.

Паско посмотрел на каноника под предложенным углом зрения. Он готов был признать, что, хотя при их кратком знакомстве каноник произвел на него впечатление чистоплюя, пустомели и зануды, никогда не счел бы его параноиком.

— А ваш муж как-нибудь внешне проявляет эту свою убежденность? — спросил Паско. — Ну, например, творит чудеса? Может быть, по воздуху передвигается? Или еще что-нибудь в этом роде?

— Что? — Улыбка сразу сделала ее на десять лет моложе. — Ах нет. Я не имею в виду, что он не в себе, мистер Паско. Просто он думает, что мисс Чанг пригласит его на роль Господа в мистериях.

— Слава Богу! — облегченно вздохнул Паско, улыбнувшись в ответ. — Хотя боюсь, что если не в себе, то вне себя он все-таки будет.

Это вырвалось у него случайно, даже не под воздействием выпитого, но его собеседница тут же поймала его на слове.

— Почему вы так говорите? У нее есть кто-то на эту роль?

— Не знаю, — попытался уйти от ответа Паско, — ходят слухи, что она кого-то присмотрела.

— Кого?

Паско, конечно же, не проронил ни слова, более того, он готов был поклясться, что лицо его оставалось непроницаемым, но эта невероятно догадливая дама непостижимым образом прочла его тайные мысли.

— Мистера Дэлзиела? Мистера Дэлзиела, вы хотите сказать, е так ли? Конечно! Он просто превосходно подходит на роль!

И тут она рассмеялась таким радостным смехом, что ее супруг гневно повернулся к ней, как будто она, напившись, загорланила песню.

Чанг воспользовалась моментом, чтобы улизнуть от пары, в которой соединилось духовное со светским, и направилась обратно в бар, где услужливые руки помогли ей взобраться на стойку, хотя она вовсе не нуждалась в подобной помощи.

Ей даже не нужно было призывать к тишине. Совершенные пропорции ее великолепного тела приковывали к себе взгляды не меньше, чем статуя Давида великого Микеланджело.

— Моя речь будет краткой, — начала она. Здесь собрались люди дела, а не болтуны. Благодаря вашим усилиям устранены все препятствия, стоявшие на нашем пути, и теперь, когда этот сложный механизм наконец заработал, я могу пообещать вам, что через три месяца город увидит величайшее театральное событие последних четырех столетий!

Все с воодушевлением зааплодировали. Паско понимал, что большинство из присутствующих сделало для постановки еще меньше, нежели он сам, но Чанг умела дать всем почувствовать себя нужными.

— Основной состав исполнителей определен, — продолжала она, — но я не буду его пока обнародовать. Это не профессиональные актеры, а обычные люди, которым предстоит заниматься их прежними повседневными делами. Я хочу поработать с каждым из них в отдельности и только после этого представлю их прессе. Помимо ролей, полагаю, им потребуется усвоить определенные приемы вживания в образ!

Мы изменили одну вещь. Это место проведения постановки. Городской совет любезно предложил нам парк, но мне не хотелось занимать самый большой и всеми любимый зеленый уголок в городе, тем более в праздничную неделю. А потом мне сделали предложение, от которого я не могла отказаться, потому что это было просто гениально придумано. Автор этой идеи не похвалит меня за то, что я открою присутствующим его имя, потому что род его занятий предусматривает сохранение добрых дел в тайне. Но, поскольку теперь он связан с шоу-бизнесом, он поймет, что скрывать свои добрые поступки есть самый непростительный грех. Так воздадим должное тому, кто не только понял, что лучшим местом для постановки с точки зрения драматургической, исторической и вообще всей атмосферы являются руины аббатства Святого Бега, что за городским собором, но и получил разрешение на использование этого места. Каноник Юстис Хорнкасл!

У каноника был поистине несчастный вид, когда все вокруг ему зааплодировали. Паско заметил, что его жена не присоединилась к всеобщему порыву, что, однако, осталось незамеченным из-за неожиданного шума в дверях. Через несколько секунд стало ясно, что это вовсе не овации. В зал вошли мужчина и две женщины. Лицо одной из женщин полностью заслонял плакат, на котором было написано: «Не произноси имя Господа твоего всуе». Двое других вошедших более или менее в унисон скандировали: «Антихристы. Не смейте устраивать шабаш!» При этом в их поведении странным образом проявлялся как религиозный фанатизм, так и присущее англичанам чувство неловкости перед необходимостью устраивать скандал.

Постепенно аплодисменты стихли, и теперь слышались только выкрики вновь пришедших. Женщина, немолодая, с встревоженным поблекшим лицом скоро смолкла под озадаченными взглядами разношерстной публики, но мужчина, охрипнув, упрямо продолжал нести свой крест. Он был одет в черный костюм и белую рубашку с черным галстуком и показался Паско знакомым. Потом до него дошло — это же Арни Стринджер, партнер Свайна, которого он раньше видел совсем в иной одежде — рабочем комбинезоне и матерчатой кепке.

— Как вы думаете, не следует ли вам вмешаться? — спросила миссис Хорнкасл.

— Решение принимает находящийся на месте событий старший по званию, — ответил Паско параграфом из устава.

И конечно, тут же увидел Дэлзиела, который со стаканом в руке отодвинулся от стойки. Никто так и не узнал, собирался ли он проявить величайший такт или свернуть кому-нибудь шею, потому что Чанг нагнулась, оперлась о его плечо и легко спрыгнула на пол.

Она подошла к непрошеным гостям и стояла, улыбаясь им до тех пор, пока даже Стринджер не замолчал.

— Здравствуйте, — сказала она, — я Эйлин Чанг. Этот прием устроила я. Добро пожаловать.

Секунду непрошеные гости смотрели на нее в полном замешательстве, потом женщина нервно выдавила из себя:

«Помни день субботний, чтобы святить Его». Исход, глава двадцатая, стих восьмой.

— Надеюсь, здесь не происходит ничего святотатственного, — заметила Чанг и процитировала: — «И сказал им: суббота для человека, а не человек для субботы». Евангелие от Марка, глава вторая, стих двадцать седьмой.

Женщина едва не упала без чувств, сраженная этим контрударом, но внезапно вмешался Арни Стринджер.

— Святотатство не то, что происходит здесь, а те пьесы.

— Вы не любите драму? — спросила Чанг.

— Я не возражаю против хорошего спектакля, если он играется там, где ему положено — в театре, но не на улице, не на святом месте, — заявил он. — Тем более, если там будет эта папистская процессия и люди, выдающие себя за Бога Отца и за Иисуса. Я считаю это оскорбительным. И таких, как я, много.

— Мы постарались сделать наиболее полный опрос общественного мнения, — сказала Чанг.

— Ах так? Вы, конечно, спросили его, — Стринджер ткнул в пальцем в каноника, — его, чьи боссы хотят выслужиться перед Римом. И его, — указующий перст переместился на президента Торговой палаты, — который продаст отца родного, была б цена предложена. И его, главу группы развития местных общин, который считает, что благотворительность начинается в Индийском океане, а всеобщее равенство — это когда ты имеешь право быть негром. И его, руководителя местных профсоюзов, который так долго был рабочим, что неудивительно, почему он отлично чувствует себя на таких сборищах. И его, Дэлзиела, который столько пьет, что, может быть, и вправду верит, будто живет в средние века. Вы их-то спросили, конечно. Знали наперед, что они вам ответят. А меня не спросили. И других, подобных мне, тоже.

Все это было произнесено достаточно страстно и не без чувства собственного достоинства. Паско заметил, что монолог Стринджера произвел на Чанг как на режиссера большое впечатление. «Бедняга, — подумал Паско, — кончится тем, что его заделают Святым Петром, если он не поостережется».

— Извините меня, — сказала Чанг, — давайте постараемся это исправить. Не сейчас, конечно, сейчас я должна быть со своими гостями. Почему бы вам не остаться и не присоединиться к нам? Здесь много безалкогольных напитков. Я и сама их больше люблю. Нет? Ну, не буду настаивать. Как-нибудь в другой раз. Ах, как мне нравится ваша хоругвь. Кто же писал на ней текст?

Женщина с плакатом опустила его и, к изумлению Паско, оказалась не кем иным, как Ширли Эпплярд. Ему и в голову не могло прийти, что она разделяет религиозные взгляды своего отца.

— Я, — ответила она.

Обе женщины с нескрываемым любопытством оглядели друг друга.

— Очень хорошо написано, броско, — проговорила Чанг. — Такая сила чувствуется, такая прямота.

— Она всегда хорошо рисовала, — заявила пожилая женщина с гордостью, с какой родители всегда говорят о детях.

— Мы сюда не о рисовании пришли болтать, — взорвался Стринджер.

— Конечно нет, — охотно согласилась Чанг. — Послушайте, мне правда хотелось бы побеседовать с вами, честное слово. Я здесь буду завтра в обеденное время, почему бы и вам не прийти? Я уверена, все разногласия между нами могут быть легко улажены путем свободного обмена мнениями.

Говоря так, она постепенно увлекала их за собой к лестнице. Они прошли довольно близко от Свайна, который поднял свой стакан с улыбкой, в которой довольно легко читалась ирония по отношению к Стринджеру. Потом эта небольшая группа скрылась из виду, и по залу, в котором до того царила тишина, прокатилась волна оживленного обсуждения происшествия.

— Она великолепна, — сказал Паско, и, поскольку миссис Хорнкасл сразу не среагировала на его слова, спросил: — Вы со мной разве не согласны?

— Простите, — ответила она. — Я просто почувствовала приступ черной зависти. Конечно, я согласна с вами: она великолепна. И как прекрасно, должно быть, чувствовать себя такой совершенной и быть в ладу с самой собой!

Чанг вернулась и, не став выслушивать поздравлений, сразу продолжила свою речь, не поднимаясь на этот раз на пьедестал в виде стойки. Она так тепло благодарила каждого в отдельности, что к тому времени, когда речь была окончена, все уже забыли о неприятном инциденте.

Через полчаса прием стал близиться к завершению. Свайн ушел немедленно после того, как Чанг произнесла речь. Паско, следивший за ним профессиональным взглядом, заметил, что, когда Свайн не был вовлечен кем-нибудь из гостей в беседу, притом что и в этом случае он больше слушал, чем говорил, он выглядел усталым и несчастным. Да и как еще мог он выглядеть при подобных обстоятельствах, независимо от того, какова была их причина.

К Паско подошла Элли.

— Всевышний просил передать, что ему не понадобится сегодня его огненная колесница. Похоже, у него свидание с бутылкой «Хайленд-Парк».

— Ну, ну. Первый раунд окончился победой Чанг. Думаешь, она его одолеет сегодня ночью?

Элли всю передернуло.

— Сомневаюсь, что она зайдет так далеко.

— Не знаю, не знаю. Она, однако, позволила этому жирному Анстону обслюнявить ей руку по самый локоть.

— Питер!

— Вот опять ты все понимаешь в меру своей испорченности. Я все-таки думаю, что она выступает не в своей весовой категории. Его ей будет одолеть труднее, чем целую роту саперов.

Элли улыбнулась.

— Я ведь ей тоже помогаю.

— В качестве кого? Двойного агента?

Колкость получилась грубее, чем он хотел, но Элли не обратила на нее внимания.

— Нет, я что-то вроде пресс-секретаря, вот в качестве кого.

— Потрясающе! — с восхищением воскликнул Паско, желая загладить свою издевку. — Для нее это будет выгодное приобретение.

— Да уж, если учесть, что она мне ничего не платит.

— Двадцать тысяч в год платить такому работнику и то было бы мало, — заявил Паско, и Элли заулыбалась от удовольствия.

— Пошли домой, — предложила она.

— Хорошая идея. Только с пустыми руками я не уйду. Это вход на склад реквизита? Так вот, я доставил сюда Дэлзиела и не уйду без вознаграждения. Я позволил Гелле Габлер размазывать мозги по моему кофейному столику, но чертовой Вирджинии Вулф я не позволю этого делать!

— Боюсь, окажется, что она утопилась, — рассмеялась Элли.

— Тогда я благодарен Господу, что у нас нет пруда с золотыми рыбками. Но давай все же заберем столик, пока Чанг не переделала его в деревянные мостки!

Они вышли под руку. Дэлзиел и Чанг смотрели им вслед.

— Милая пара, — сказала Чанг.

— Надо выпить за это, — откликнулся Дэлзиел.

— Как ты думаешь, у них все будет хорошо?

— Если произойдет чудо — да, — ответил Дэлзиел.

— Почему ты так говоришь? — спросила она почти зло.

— Потому что Питер может добиться настоящего успеха и высокой должности. Но она не хочет этого, потому что возлагает ответственность за все проколы полиции на подлецов, которые в ней заправляют. Значит, если он примкнет к этим мерзавцам, Она от него уйдет. А если он не дойдет до самого верха, он будет знать, кого в этом винить.

— Но это страшно цинично! — возмутилась Чанг.

— Просто реалистичный взгляд на жизнь. И потом, я же сказал, все будет хорошо, если произойдет чудо. А как может такая красотка, как ты, затевать все эти мистерии, если она не верит в бога Чуда?

— Забавно слышать это именно от тебя, Энди, — заметила Эйлин Чанг.

 

Глава 2

В пятницу, на следующий день после приема у Чанг в театре, Паско отправился в полицейскую лабораторию за письмами, которые получал Дэлзиел. Когда пришло, как предрекал толстяк, очередное послание, Паско понял, что пора действовать. Оригиналы были отправлены на экспертизу в лабораторию, а копии — доктору Поттлу в Центральную психиатрическую клинику.

Заведующего лабораторией судебной экспертизы звали Джентри. Маленький, с пергаментным лицом, он был похож на находку археолога в Долине фараонов, и поэтому с остроумием, присущим полицейской братии, был метко прозван Доктор Смерть. Джентри не любил тратить лишних слов, и, хотя его отчет был краток, Паско не сомневался, что в нем ничего не упущено. Вот он:

«Все письма напечатаны на портативной машинке Типпа, произведенной в Голландии компанией Адлера. Заглавная „П“ слегка сошла с линии. Печатал человек, обученный машинописи, во всяком случае, он печатал не двумя пальцами. Использовалась бумага формата А5 бледно-голубого цвета обычного сорта, которую можно купить в любом магазине канцелярских принадлежностей. Все отпечатки пальцев аккуратно стерты резинкой. Марки смачивались водой, а не слюной, использованы самозаклеивающиеся конверты. Письма отправлялись из города, но в разное время суток».

Затем Паско наведался в Центральную клинику. Он постучал в дверь с табличкой «Доктор Поттл» и услышал раздраженное: «Войдите!» — произнесенное тоном, каким хозяин отдает команду непослушной собаке.

Паско вошел. Маленький человек с усами, как у Эйнштейна, неприветливо глядел на него из-за стола. Голова его была окутана клубами дыма.

— А, это вы! — недовольно протянул он. — Вы что, всегда так пунктуальны?

— Это зависит от того, что вы можете обо мне заключить, исходя из этого, — ответил Паско, который привык к подобной манере поведения Поттла и мирился с ней, ценя его за проницательность, которую тот проявлял, когда привлекался полицией в качестве консультанта.

Поттл затянулся сигаретой и, выдыхая дым, проговорил:

— Я могу заключить, что вам просто нечего делать, иначе вы бы опаздывали ко мне без зазрения совести. Ну, посмотрим. Ваши письма где-то здесь. Если, конечно, их не украли. У меня в кабинете бывают очень странные люди, и я не имею в виду пациентов. А, нет, вот они.

Он откопал фотокопии, которые Паско принес ему, стряхнул с них пепел и начал читать, как будто видел в первый раз. Но Паско не попался на эту уловку. Поттл всегда намеренно создавал видимость полного беспорядка, рождая у присутствующих чувство, что все вокруг него находится в таком постоянном коловращении, что в этот водоворот можно скинуть все, что заблагорассудится. «Психиатр должен быть Богом или дьяволом, предводителем воинства небесного или царем хаоса. А Богу ни к чему принимать сорок идиотов в день, поэтому таким образом я сокращаю их приток сюда», — сознался он как-то раз. Но и это признание оказалось профессиональной хитростью, потому что уже через пятнадцать минут Паско поймал себя на том, что рассказывает Поттлу о своем двойственном отношении к полиции.

— Мне ясна ваша проблема, — приступил к делу Поттл. — Вам что нужно: подробная аргументация или краткие заключения? Или я буду задавать вам вопросы?

— Я горю нетерпением изучить подробную аргументацию в вашем письменном отчете, — сказал Паско. — Но, чтобы продолжить с…

— Хорошо. — Поттл прикурил сигарету от только что выкуренной и раздавил окурок в огромной, но уже переполненной пепельнице. Его пышные усы пожелтели от никотина. Паско надеялся, что на усах не было остатков супа.

— Начнем с пола, — сказал психиатр. — Четыре шанса из шести, что это женщина, поэтому я буду говорить «она», хоть и без предвзятости. Как Смуглая Дама из сонетов Шекспира, наша тоже может оказаться парнем, хоть я в этом сомневаюсь. Возраст также точно определить нельзя. Где-то от пятнадцати до пятидесяти. Нормально пока, мистер Паско?

— Э-э, да, спасибо, сэр, — неуверенно проговорил Паско.

— Почему это вы говорите: «Да, спасибо», а выглядите, как будто хотите сказать: «Да, но?» Готов побиться об заклад, что вы сразу решили, что писала женщина средних лет, я прав?

Паско криво усмехнулся и кивнул.

— Создание стереотипов может помочь в поимке обычных преступников, — продолжал Поттл, — но здесь оно совершенно бесполезно. Допустим, что наша Смуглая Дама — женщина. Я лично не усматриваю никаких признаков климактерического синдрома, а также никаких свидетельств того, что автор писем считает себя старой. Нижний предел предполагаемого возраста, скорее всего, период ранней зрелости. Я могу продолжать?

— Да, пожалуйста, — ответил Паско, стараясь неподвижностью лица уподобиться Уилду.

— Хорошо. Наша Смуглая Дама образованна и грамотна, это очевидно. Но не спешите заключить из этого, что у нее есть высшее образование и она принадлежит к среднему классу. Это вполне возможно, но ничто в ее письмах этого не подтверждает. Также ее очевидное знакомство с жизнеописаниями святых вовсе не означает религиозности, хотя я предполагаю католическое или англиканское воспитание. А может быть, и реакцию на нонконформистское воспитание. Я ничего больше не могу прибавить к тому, что касается так называемого внешнего профиля. Ничего не могу сказать о профессии, семейном положении, политических взглядах, любимом сорте мыла и тому подобном. Боюсь, я вам мало помог в идентификации писавшей.

— Да, все очень растяжимо, — согласился Паско. — Но что вы могли бы сказать о внутреннем облике?..

— Вы много раз сталкивались с самоубийствами, мистер Паско? — спросил Поттл.

— Когда я только пришел в полицию, мне пару раз перепадали такие тяжелые случаи. Один раз парень бросился под поезд… И многие автомобильные катастрофы кажутся мне необъяснимыми, если не предположить в них определенной доли преднамеренности… С начала работы в уголовно-следственном отделе я могу припомнить уже два случая самоубийств, которыми мне пришлось заниматься.

— То есть у вас больше практического опыта в этой области, чем у других. А как у вас с теорией? Вы психологию в университете изучали?

— Я слегка знаком с работами Дюркхейма, но больше в свете методологии, нежели с его концепцией.

— Дюркхейм, — отмахнулся Поттл, — я думал, что нынче даже профессиональные социологи чтят его теории не иначе, как определенный этап в развитии науки…

— Но я читал и работы более современных ученых, — поспешил добавить в свою защиту Паско.

— Это уже когда стали работать в полиции? — спросил Поттл. — Нет? Слишком заняты разными тяжелыми случаями, чтобы интересоваться теориями, как я погляжу.

— Я потому и пришел сюда, чтобы не было еще одного, — рассердился Паско. И тут же разозлился на самого себя за то, что позволил Поттлу залезть себе в душу.

— Значит, вы хотите, чтобы я вам сказал, серьезно ли наша с вами вероятная «она» собирается покончить с собой? И если я сказал бы вам, что серьезно, что тогда? Как она сама пишет, самоубийство — не преступление. Вряд ли это проблема касается полиции.

Паско отлично знал, как Дэлзиел отнесся бы к тому, сколько времени и сил потрачено на эти письма. Но, с другой стороны, именно Дэлзиел обратил к ним его внимание. И именно Дэлзиел был уверен, что придет третье письмо.

— Будет преступлением, если мы ничего не предпримем, — сказал он.

Поттл вдруг усмехнулся.

— Да, вы абсолютно правы. Поэтому давайте продолжим. Я понял из писем, что она настроена весьма серьезно. Это вполне обычно для человека, вознамерившегося убить себя, довольно непрозрачно намекать на свои намерения. Частично это всего лишь непроизвольный всплеск сильнейших эмоций, вызванный приближением финального действия. А частично это предупреждение, призыв к вмешательству извне. И еще это бывает игрой в самоутешение либо даже попыткой перекинуть с себя ответственность за содеянное. Из ее собственного признания, наша Смуглая Дама достаточно хорошо понимает многое из того, что я сказал, а потому она выбрала одного человека, которому и поверяет свои намерения.

— Но почему она выбрала для этой цели именно мистера Дэлзиела?

— На это есть несколько причин. Некоторые из них она называет. Ваш обожаемый начальник имеет репутацию человека жесткого. Она не хочет ранить кого-то в самое сердце и вообще причинить кому-либо боль. А главное, она стремится сохранить контроль над той ситуацией, в которой очутилась, и полагает, что для этого и пишет Дэлзиелу.

— Вы говорите «полагает», — нахмурился Паско. — Вы хотите сказать, на самом деле это не так?

— Тонко подмечено! — похвалил Поттл. — Посмотрите на нашу проблему с такой стороны: даже когда человек действует наобум, его поступок обычно имеет некую неосознанную причину. В данном же случае причина писать мистеру Дэлзиелу действительно очевидна. Он сыщик, более того, шеф сыщиков. Его дело вести розыск, выслеживать скрывающихся, срывать маски с тех, кто, укрывшись, пытается остаться неузнанным. Посмотрите, как часто она упоминает о его прямых служебных обязанностях, о его компетентности. Она призывает найти ее и одновременно предлагает ему поиграть в ее игру, может быть, даже стать ее партнером в этой партии. Понимаете, призывая на помощь случай, она уходит от принятия личного решения.

Он замолчал.

— Так что же нам делать с этим ее призывом? — спросил Паско.

— А это, боюсь, уж ваше дело. Извините, я не хотел быть бестактным. Я только хотел сказать, что, хотя я, надеюсь, был вам небесполезен, все остальные ключи к разгадке, содержащиеся в письмах, вы, благодаря вашему опыту, найдете сами, основываясь на том, что эти письма были адресованы Дэлзиелу.

— Ну, спасибо за то, что сказали мне, чтоб я занимался своим делом, — улыбнулся Паско.

— Да, и надеюсь, вы позволите мне вернуться к моему, если это все.

— Ну раз вы сами об этом заговорили, — сказал Паско, — и раз мы беседуем о самоубийствах…

Насколько мог кратко, он изложил дело Гейл Свайн. Поттл слушал не перебивая и успел выкурить за это время подряд две сигареты.

— Ну что ж, — проговорил он, когда Паско закончил, — давайте начнем с самого главного. Вопрос: могла бы Гейл Свайн решить покончить с собой таким образом и в такой ситуации? Ответ: почему бы и нет? Конечно, в этом случае она должна была бы некоторое время обдумывать свое намерение. Вы говорите, у нее не было близких друзей, которым она могла бы все поведать. Но и богатым калифорнийцам случается обращаться к бедным психиатрам, когда у них неприятности, не так ли? Как говорится, ищите того, кто промоет вам мозги. Она исчезла на несколько дней, а потом только появилась на Хэмбл-он-роуд, вы говорите. Может быть, она эти несколько дней провела лежа на кушетке в кабинете какого-нибудь психиатра, а потом решила, что от лежания на кушетке можно получить и удовольствие. Но она любила всегда иметь при себе средство, с помощью которого можно покончить счеты с жизнью. Для одних это пузырек со снотворным. Для нее — любительницы огнестрельного оружия — естественно, пистолет. Но почему именно кольт, а не какой-нибудь поменьше и полегче? Я бы удивился, если бы при подобных обстоятельствах она бы не выбрала самый большой, тяжелый и самого разрушительного действия. Для самозащиты предпочитают оружие, которым можно воспользоваться легко и быстро. А совершая самоубийство, хотят быть уверенным в результатах. В данной конкретной ситуации, полагая, что корень зла кроется в мужчинах, с которыми ее свела судьба, внезапное появление обоих в качестве зрителей и их единодушие оказались искушением, перед которым она не могла устоять. Впрочем, возможно, она сама и пригласила этих зрителей. Вы сказали, что ее муж появился в результате анонимных телефонных звонков какой-то женщины? Некоторые люди весьма успешно меняют голос, особенно легко это сделать при помощи специальных приспособлений компании «Бритиш телеком».

Паско, который во время его речи делал письменные пометки, улыбнулся и спросил:

— А что насчет наркотиков?

— Они, похоже, одновременно и причина и следствие. Наркотики могли только драматизировать сценарий самоубийства. Но как я понял из ваших слов, проблема в том, что главный охотник за ведьмами Дэлзиел видит все несколько иначе, чем вы. Я мог бы дать вам краткое описание человека, страдающего паранойей, но не хочу оскорблять ваше верноподданническое чувство по отношению к нему. Поэтому давайте зададим себе вопрос: «А может быть, он прав?» В таком случае Свайн и Уотерсон являются сообщниками либо один из них держит другого в кулаке так, что тот вынужден повиноваться. Вы меня спросите, почему сбежал Уотерсон. Мне в голову приходит такое великое множество причин — от потери памяти до банкротства, что строить догадки, не имея дополнительной информации, просто бессмысленно. Гораздо интереснее, зачем Свайну избирать такой способ убийства жены. В случае заговора ревность не может быть мотивом преступления. И кроме того, в подобном случае он знал бы заранее, что она не едет сразу в Америку. Но все это слишком сложно. Если бы он хотел избавиться от жены, чтобы унаследовать ее деньги, то на это есть огромное количество бытовых несчастных случаев, которые легко спровоцировать. Зачем рисковать, привлекая третьего? Нет, все факты, а особенно после вашего оригинального небольшого эксперимента, свидетельствуют, что мистер Дэлзиел в данном деле не прав, как в целом, так и в частности. Но я не завидую вам, если вы постараетесь его в этом убедить!

— Я и сам себе не завидую, — рассмеялся Паско. — Большое спасибо.

Он встал и сразу болезненно поморщился. Нога у него немела, если он забывал ею шевелить время от времени.

— Ну как вам возвращение в упряжку? — спросил Поттл. Паско лечился в Центральной клинике, и Поттл пару раз заходил к нему в палату.

— Пока не знаю. Иногда кажется, что я из нее и не выпрягался. А иной раз вдруг нога подведет. Или мозги.

— Вы были на волосок от смерти, — заметил Поттл, — об этом нельзя забывать.

— Не думаю, что мне удастся забыть, — криво усмехнулся Паско.

— Я хочу предупредить — и не пытайтесь. Этот урок пойдет вам на пользу и поможет другим. Например, нашей таинственной Смуглой Даме. Вы, возможно, знаете о ее тайнах больше, чем вам представляется.

Паско нахмурился от этой неуютной мысли.

— Мне все же интересно, имеем ли мы право вмешиваться? — спросил он.

— Может быть, и не имеете, — ответил Поттл, — но, если кто-то предлагает поиграть, вы имеете полное право вступить в игру. А когда у вас есть право играть, вы имеете и право выигрывать!

 

Глава 3

Есть своеобразное удовольствие в том, чтобы хранить тайну, равно как и в том, чтобы ее разболтать. Но нет ничего досаднее, чем вдруг узнать, что ваша тайна, которую вы холили и лелеяли, боясь выдать ее жестом или взглядом, давно стала всеобщим достоянием.

Когда Паско в тот вечер покидал свое рабочее место, Джордж Брумфилд нагнал его и спросил:

— Правда, что он собирается это сделать?

Брумфилд выразительно закатил глаза. Гримаса его была малопонятна, но что-то в слове «он» делало человека, о котором шла речь, легко узнаваемым.

— Бумажную работу-то? — рассмеялся Паско. — Для этого его гвоздями к стулу надо было бы прибить.

— Нет, я имею в виду Бога: Ты что, не слышал последнюю сплетню? Говорят, он собирается играть Бога в мистериях!

Брумфилд говорил с тайной надеждой, словно викарий, который только что услышал, что его епископа засекли в публичном доме.

— Кто тебе сказал? — изумился Паско. Ведь он только накануне в воскресенье затащил Дэлзиела к Чанг.

— Да все говорят! А я услышал от девицы, которая работает в офисе мистера Тримбла. Я был уверен, что ты знаешь, раз вы так тесно общаетесь.

— Извини, Джордж, ничего не могу тебе сказать на этот счет. Извини еще раз, но меня там ждет кое-кто, с кем я хотел бы перекинуться парой слов.

Паско ушел, раздраженный тем, что услышал, и еще более раздраженный тем, что его резкий ответ лишь даст пищу еще большим сплетням. Он совсем не собирался беседовать с молодой женщиной, которая только что появилась на дороге, ведущей к полицейской автостоянке, приведенной в состояние полной негодности. Но ему пришлось подойти к ней на случай, если Брумфилд будет наблюдать за ним.

— Здравствуйте, миссис Эпплярд, — сказал он. — Ну что, в конце концов, стало с Джейн Эйр?

— Она стала чем-то вроде собаки-поводыря на побегушках у хозяина. А вы говорили, что конец будет счастливым!

— Ну, я уже давно читал этот роман, — уклончиво ответил Паско. — Я вас видел вчера вечером в театре «Кембл».

— Вы там были? Впрочем, и так ясно. Как говорится, где выпивка, там и полиция.

Подобная клевета спровоцировала Паско на нетипичную для него неучтивость.

— Не думал, что у вас заскок по части религии.

— Нет? А вы обо мне много знаете?

— Только то, что вы любезно позволили мне знать. И насколько я понял, вы не сочувствуете религиозному фундаментализму отца.

— Я вам это сказала? — Она помолчала, как бы проверяя справедливость его утверждения, потом кивнула и продолжала: — Да, наверное, сказала, потому что и правда не сочувствую.

— Тогда почему?..

— Потому что я не могла отпустить маму одну. Она тоже верущая, как и он. Во всяком случае, она давно уже отказалась от попыток думать иначе, чем он. Но ходить и орать лозунги при народе не для нее. Ей куда больше подходит сидеть дома и никому не мешать. Я не могу не пустить ее, если он приказал идти, но я могу пойти с ней, чтобы он не слишком сильно ею помыкал.

— Понимаю. А плакат?

— А, это? Мама сказала правильно, я всегда хорошо рисовала. Могла бы поступить учиться, если бы только… ну, как бы там ни было, я знала, что, если не напишу что-нибудь хоть мало-мальски пристойное, папа появится там с куском фанеры, на которой белилами будет намалевано: «Смерть Папе Римскому!»

Паско рассмеялся.

— Ваш папа принял приглашение Чанг?

— Да, принял. Я тоже ходила. Если бы я не пошла, он бы маму с собой потащил.

Но на этот раз названная ею причина — желание защитить мать — прозвучала неубедительно.

— И как все прошло?

— Она была бесподобна! — воскликнула девушка с искренним восхищением. — Она усадила его и стала просто рассказывать о мистериях, о том, что ничего папистского в них нет, что в действительности это был способ выражения простым народом своего отношения к религии, что таким образом простые люди отнимали веру у священников, которые ее себе присвоили, и рассказывали о Боге своими собственными словами. Она говорила, что думала, и не старалась сделать так, чтобы он почувствовал себя невежественным или что-то в этом роде. А когда говорил он, она в самом деле его слушала, как будто он говорил что-то важное. Она правда была великолепна!

Паско про себя улыбнулся. Ему не надо было рассказывать о том, на каких струнах души играла чаровница.

— А вам она сказала что-нибудь?

— Так, кое-что. Отцу надо было возвращаться сюда, а мы поболтали еще немного. Она спросила, не хочу ли я сделать афишу к мистериям. Я сказала, что могла бы.

— А ваш отец одобрит? — задал он провокационный вопрос.

— Какое это имеет значение? В любом случае он ушел вполне довольный, — ответила она с презрением, которое один новообращенный чувствует к другому. — Ну, мне пора идти. Я пришла, только чтобы принести рабочим зарплату, а пока папа ее будет выдавать, мне надо сделать много покупок.

— Им платят наличными? — нахмурился Паско.

— Наличными, когда вообще платят. А вам-то что? — зло добавила она, по-видимому раскаиваясь в своей болтливости.

— Молоденькие женщины, которые носят из банка деньги для зарплаты рабочим, — легкая добыча для преступников, — сказал Паско. — А что значит «когда вообще платят»?

— Ничего. Была проблема с наличными, а теперь ее не стало.

Паско решил, что пришло время для булавочных уколов в стиле Дэлзиела.

— В связи со смертью миссис Свайн? Но еще много времени пройдет, пока определят подлинность ее завещания.

— Может, и так. Но банк, должно быть, считает, что все в порядке.

— А вы как считаете, миссис Эпплярд?

— Мне-то какая разница? — ответила она безразлично. — Но, раз он гуляет на свободе, значит, вы не собираетесь его привлекать по-серьезному.

Разговаривая с Паско, она смотрела через его плечо, и вдруг былая оживленность покинула ее лицо. Паско обернулся и увидел, что Свайн и Стринджер вместе вышли со стоянки и остановились, поглощенные разговором. Свайн похлопал Стринджера по плечу, по всей видимости ободряя его, и ушел. Стринджер посмотрел ему вслед, затем повернулся, чтобы направиться к стоянке, и только тогда заметил свою дочь.

Он подошел к ним.

— Добрый вечер, мистер Стринджер, — поздоровался с ним Паско.

Тот кивнул в ответ, а потом обратился к дочери:

— Готова? Тогда пошли. Не хватало, чтобы твоя мать еще и весь вечер просидела с мальчонкой.

Значит, есть ребенок. А муж?

— Я же тебе говорила, мне надо кое-что купить, — сказала она.

— А ты еще не купила? Господи, как замечательно, наверное, иметь возможность тратить жизнь на то, чтобы трепать языком.

Пристальный, неодобрительный взгляд его голубых глаз не вставлял сомнений, что Паско был тоже причислен к этой категории людей.

Его дочь бросила на ходу:

— Я на минутку, — и пошла вдоль по тротуару.

— Кажется, мы скоро сможем снова пользоваться нашей стоянкой, — вежливо обратился к подрядчику Паско.

— Что? А, да. Мы почти закончили.

— А потом? Есть еще работа, пока погода позволяет?

От этих слов Стринджер почему-то взорвался.

— Я не какой-нибудь каменщик, — заявил он, — я полноправный партнер!

— Даже в таком случае вам все равно нужно работать, чтобы получать какую-то прибыль.

— Прорвемся. А вам-то что за дело, если уж на то пошло?

— Просто вежливое проявление сочувственного интереса, мистер Стринджер.

— Полицейская привычка совать нос в чужие дела. Да подавитесь вы своим сочувствием! Я всегда справлялся один без посторонней помощи.

— Я уверен в этом. Вы, должно быть, гордитесь, что у вас внук. Сколько ему?

— Скоро два, — сказал Стринджер. — Ничего себе пацан.

Это смахивало на хвастовство, если подобная человеческая слабость вообще была ведома этому человеку.

— Похож на дедушку, да? — спросил Паско, надеясь еще немножко растопить лед. Но, видно, перестарался, ибо на него так и повеяло жаром, когда Стринджер с горячностью воскликнул:

— Только бы не был похож на своего отца!

— Простите? Его отец… он что?..

— Что «он что»? — осведомился Стринджер.

— Не знаю. Умер, может быть.

— Умер? С чего вы взяли такую ерунду? — опять озлился Стринджер.

— Мистер Стринджер, — язвительно проговорил Паско, — ясно, что вам что-то не нравится в вашем зяте. Если вы будете так любезны, чтобы объяснить мне, что именно, я, возможно, смогу впредь не наносить вам оскорблений.

К удивлению Паско, его призыв нашел положительный отклик, хоть ответ не имел прямого отношения к делу.

— Мы живем в мире, который тяжко болен, — произнес Стринджер тоном человека, изрекающего истину в последней инстанции.

— Да, конечно, наряду с достоинствами наш мир имеет и свои недостатки, — согласился Паско. — Но в чем именно вы видите его болезни?

— Во всем! Если бы наш мир не был так серьезно болен, зачем Господу насылать на нас такие беды, как СПИД и наркотики. Только чтобы наказать грешников!

Паско внутренне содрогнулся. Он совсем забыл, что Стринджер помешался на религии, а именно на эту тему Паско предпочитал не беседовать.

— В качестве наказаний эти беды, похоже, насылаются совершенно без разбору, — заметил он, — но у нас всех есть свои дела, включая Господа. У меня они определенно есть. До свидания, мистер Стринджер.

Но сбежать оказалось не так просто. Стринджер схватил его за рукав.

— Вы спросили про моего зятя, мистер. Так вас разве не интересует ответ?

— Да нет, извините. Это не мое дело….

— Ага, в этом вы правы. Но я вам все равно расскажу, — заявил Стринджер. — Может, тогда вы не будете задавать лишние вопросы соседям. Этот Тони Эпплярд года три назад переспал с моей девкой. До тех пор я о нем ничего не слышал. Она была еще школьницей, очень способной, из нее вышел бы толк, но появился этот типчик… Ну, надо было что-то предпринять. Он хотел, чтобы она сделала аборт, но я посчитал это убийством. К счастью, моя дочь — тоже. Поэтому я спокойно поговорил с ним, дал ему время на раздумье. Вы тоже из сельской семьи, как и я, и знаете, что у нас многие сначала переспят, а потом уж венчаются. И большинство таких браков оказываются вполне счастливыми. Но, говорю вам, они жениться не желали. Убеждали меня, что сейчас это ничего не значит, хотя я сказал, что это многое значит для меня, многое значит для Господа нашего. И будет многое значить для ребенка, когда он подрастет. Потому они и поженились.

Он замолчал. Паско спросил:

— Ну и что? Их брак удачен?

— Да не смешите меня! — выкрикнул Стринджер, хотя Паско вовсе не собирался этого делать. — С таким-то бездельником? Он говорил, что он монтер. Какой там монтер! Он ни к чему не годен! Работал в компании «Атлас Тайлер», так вылетел оттуда, как только янки стали сворачивать дела. Я его мог устроить на фирму рабочим, но, «ах нет», он сказал, что хочет открыть свое дело. В конце концов, уехал на юг в поисках работы. Ну, говорят, нашел работу, по слухам, хорошо зарабатывает, достаточно, чтобы вести беспутную жизнь, не заботясь о том, чтобы послать денег жене и ребенку.

— Вы хотите сказать, что он даже не приезжает повидать их? — спросил Паско.

— Приезжает? Зачем такому ублюдку приезжать? — вскричал Стринджер. — От него одни неприятности. Я даже не так давно пытался его найти, но он, наверное, пронюхал про это, потому что, когда я приехал, оказалось, что он поменял жилье и адреса не оставил. Ничего, говорю вам, от меня ему не убежать!

— А что Ширли? — спросил Паско, удивленный столь бурным проявлением чувств своего собеседника. — Она-то как ко всему этому относится? Как это на ней отразилось?

— Если бы вы знали ее несколько лет назад, вы не спрашивали бы меня, — ответил Стринджер. — Да вот, взгляните.

Он вынул цветную фотокарточку из бумажника. На ней был изображен Стринджер с девочкой лет двенадцати-тринадцати. Они сидели за складным столиком под матерчатым навесом и широко улыбались в объектив. Девочка не была красивой, но у нее было свежее личико и живой беззаботный вид, и было довольно трудно найти в этом ребенке сходство с Ширли Эпплярд.

Ее отец был гораздо более узнаваем, но горести, неудачи и разочарования, пережитые за эти годы, оставили на его лице свой след.

— Какая миленькая девочка, — заметил Паско.

Он не подразумевал «была», но Стринджер понял это именно так.

— Да, была, — сказал он отчасти самому себе. — Миленькая девочка. Все так говорили. А она считала, что на свете нет никого лучше ее папы. Ходила со мной везде, все рассказывала. А потом все стало меняться. Вот как молоко, бывает, сворачивается. Сначала незаметно, вроде все по-старому… а в конце концов это становится явным! У вас есть дети, мистер?

— Есть. Девочка.

— Ну тогда, может, вы меня и поймете.

«Что пойму?» — недоумевал Паско по дороге домой. Стринджер был не похож на человека, которому достаточно поделиться с кем-то своей бедой, чтобы она показалась вдвое меньшей. Но когда Паско читал Рози на ночь сказку, он поймал себя на том, что размышляет, как бы он чувствовал себя, если бы кто-то сломал жизнь его дочери. И эти размышления настроили его далеко не на самый безмятежный лад.

Он спустился вниз. Элли сидела в столовой, заваленная папками и бумагами, от которых не знала спасенья с тех пор, как была избрана Чанг в качестве бесплатного пресс-секретаря. Они обменялись улыбками, Паско прошел в холл и налил себе выпить. Он знал, что сегодня идет его любимая телепередача, но не мог заставить себя включить телевизор. Вдруг Элли уселась на подлокотник его кресла, положила руку ему на плечо и спросила:

— Ты какой-то кислый. Тебя что-то беспокоит?

— Да нет. Просто жизнь.

— В таком случае тревожиться не о чем. Говорят, жизнь — болезнь, которая со временем вылечивается.

— Это если лечиться в учреждениях министерства здравоохранения. Но некоторые занимаются этим сами и вылечиваются вне очереди.

— Извини, это что? Загадка мне на вечер?

— Нет. Это я о женщине, Гейл Свайн, которая вышибла себе мозги. Во всяком случае, мне так кажется. И еще об одной, которая пишет письма Дэлзиелу и сообщает, что собирается покончить жизнь самоубийством.

— Боже, ты мне ничего об этом не говорил.

— Не говорил. Потому что она вроде перестала писать. А потом снова начала, — как-то бестолково объяснил он.

— Понимаю. А почему она пишет именно Дэлзиелу? И если Дэлзиелу, то причем здесь ты?

— Когда ничего иного не остается, и атеисты молятся. И это привилегия начальства — перекладывать свои обязанности на других.

Элли рассмеялась, а потом сказала:

— А нельзя ли мне на них взглянуть, на эти письма?

Паско, замявшись, ответил:

— У меня их нет с собой. Я их на работе оставил.

Так оно и было, но он понял, что Элли догадалась о причине его замешательства. До того случая, когда он повредил ногу, которая до сих пор болит, он рассказывал Элли все без утайки и без разбору. Если бы его тогда спросили почему, он бы ответил, потому что он ее безгранично любит и безгранично ей доверяет. Однако, размышляя долгими бессонными ночами в больнице, он задумался, а не испытывает ли он просто таким образом на прочность эти свои доверие и любовь. В конце концов пришло время, когда они дома и на людях оказались как бы в оппозиции друг к другу, и он обнаружил, что начал получать нездоровое удовольствие, подступая вплотную к разграничительной линии. Когда он выплыл наконец из серой больничной беспросветности, мысль об этом удовольствии показалась ему гораздо менее приятной. Однако она, подобно достаточного веса гнету, помогала держать полузакрытым то, что прежде было полностью открытым.

Элли поднялась и зевнула.

— Ну и ладно, — беззаботно сказала она. — У меня слишком много своих дел, чтобы еще с твоими разбираться.

Он пошел за ней следом в столовую, стремясь загладить свою невольную вину.

— Как твоя неоплачиваемая работа? — спросил он.

— Иногда занятно. Но времени занимает очень много. Я никогда больше не стану плохо отзываться о сотрудниках пресс-служб.

— Может, поспорим? — улыбнулся Паско. — Между прочим, как пресс-секретарь Чанг ты могла бы замолвить за меня слово перед ней. Каким-то образом просочилась информация, что она жаждет поручить роль Бога в спектакле Дэлзиелу. Не могла бы ты убедить ее, что я тут ни причем — у меня рот был на замке. Не хочу кончить свои дни в какой-нибудь восточной темнице.

— Ты мог меня и обмануть, — сказала Элли. — Но я не стала бы волноваться по этому поводу. Утечка информации из театра «Кембл» — как утечка из кабинета министров. Та-которой-все-повинуются сама сверлит дыры для утечек.

— Чанг? Но с какой стати?

— Это называется давлением, дорогой. Каким способом можно заставить Дэлзиела делать что-либо?

— Не знаю. Дать взятку? Как-то по другому подкупить? Сказать ему, чтобы он этого не делал…

— Умница! Я ни минуты не сомневаюсь, что Чанг перепробует все эти хитрости, а в придачу и те, о которых мы с тобой не додумались. Но чтобы люди могли советовать ему не делать этого, они должны знать, что его попросили это сделать, правильно?

— Для меня это все слишком заумно… И как только Чанг удалось так быстро догадаться, какие кнопки надо нажимать… Ой, нет, Элли! Неужели ты работаешь у Чанг еще и советником по психологии?

Она залилась румянцем. Обычно Паско приходил в восхищение, когда жена краснела от смущения — в такие минуты она была очаровательна. Но сейчас ему было не до того, чтобы восхищаться красотой смущенной жены. Что, если Дэлзиел хоть на секунду заподозрит, будто они с Элли сговорились против него. Прежде чем Паско успел пуститься в увещевания, раздался телефонный звонок. Он нервно схватил трубку, уверенный, что это Дэлзиел, однако услышал голос Уилда.

— Прости, что беспокою, но в Братгайте, в «Розе и короне», случилась небольшая заварушка. Тебе известно, что сегодня вечером состоялся футбольный матч? Ну, и несколько посетителей этой забегаловки подрались с болельщиками. Хозяин заведения пытался вмешаться и очутился в больнице. Я думал, тебе надо знать.

Это было очень мило со стороны Уилда. В любом ином случае сержант постарался бы не беспокоить Паско по поводу какой-то потасовки в пивной, но в последнее время Дэлзиел стал пилить их за отсутствие прогресса на фронте борьбы с футбольными хулиганами, и лучше было быть в курсе всех подробностей происшествия, чтобы отговориться при необходимости.

— Я прогуляюсь туда, — сказал Паско. — Шеф на месте?

— Нет. Насколько мне известно, чуть раньше мистер Тримбл пригласил его к себе потолковать о чем-то, он пошел, а потом вылетел от него совершенно взбешенный. Говорят, ручку сорвал, когда дверь захлопывал за собой. Не знаешь, что могло его так расстроить?

— Надеюсь, что нет, Уилди, — с жаром воскликнул Паско. — Я искренне надеюсь, что не знаю!

К тому времени, когда Дэлзиел добрался до театра «Кембл», он уже поостыл. Не испытав ярости, не познаешь сладости возмездия. Можно вовсю махать кулаками, сотрясая лишь воздух, но стоит нанести точный удар носком ботинка в нужное место, и из глаз противника польются слезы.

Речь шла не о том, чтобы самоутвердиться или удовлетворить свое самолюбие. Дэн Тримбл был неплохой парень, доброжелательный, неглупый и довольно щедрый на угощение. Уроженец Среднего Йоркшира, окажись он на этом месте, был бы куда хуже. Но шефу полиции следовало бы понять, что, хоть он и главный среди констеблей, что касается детективов, он в лучшем случае второй среди равных.

Первой ошибкой главного было то, что он напрямик сказал: «Пришло время закрывать дело Свайна». На него давил Иден Теккерей, судья, пресса и даже корпорация Делгадо в лице своих адвокатов, которые были заинтересованы в том, чтобы: а) им выдали тело для захоронения в фамильной усыпальнице и б) внести наконец ясность в обстоятельства дела, чтобы приступить к введению в действие завещания Гейл Свайн, тем более что она недавно унаследовала значительную часть акций Делгадо от умершего отца.

— Я тебе прямо скажу, Энди, — начал Тримбл. — Я тебе дал длинную веревку, но повесить на ней Свайна тебе не удалось, так? У нас есть его показания и показания Уотерсона, и они в главных моментах совпадают…

— Дайте добраться до Уотерсона, и все окажется совсем не так, — перебил его Дэлзиел.

Посмотрев на него с сомнением, Тримбл спросил:

— Как думаешь, вы его скоро отыщете?

— Очень скоро, — соврал Дэлзиел.

— Надеюсь, что ты не врешь, Энди, — тихо проговорил Тримбл. — Я стараюсь поддерживать своих людей, но твои действия вызывают отрицательный резонанс. Все говорит о том, что это самоубийство. Насколько я понимаю, самая серьезная неприятность, которая ждет нас в связи с этим делом, — это рост раздражения против тебя; так что сворачивай это дело как можно быстрее и не говори, что я тебя не предупреждал!

Одно это было достаточно неприятно слышать, но дальнейшее оказалось еще хуже. Покончив с трудным разговором на служебную тему, Тримбл явно почувствовал облегчение и, возможно, в душе уже поздравил себя с тем, как легко ему удалось заставить этого знаменитого йоркширского медведя танцевать его, Тримбла, родной корнуолльский танец цветов. Тримб налил Дэлзиелу и себе виски и с улыбкой сказал:

— Давай о другом. Меня сегодня за обедом так рассмешили! Кое-кто мне сказал, что слышал, будто один из моих офицеров собирается играть Бога в мистериях. Я ответил ему, что в йоркширской полиции есть место только для одного Бога. Собеседник уверял, что слышал это из вполне достоверного источника. А я сказал, что, согласно еще более достоверному источнику, если бы кто-нибудь из моих офицеров позволил себе позорить полицию, согласившись, чтобы его возили на карнавальном помосте в ночной сорочке по всему городу, я бы первый знал об этом!

Дэлзиел непонимающе уставился на шефа полиции, но в его словно высеченной из гранита голове шла напряженная работа. Дэлзиел вспомнил, как в ответ на предложение Чанг быть Богом он только расхохотался, ибо ничего иного, кроме насмешки, оно не заслуживало. Но она на этом не успокоилась, только улыбалась, сводила все к шутке и так щедро подливала ему виски, что под конец он обещал все же подумать над этим.

Ну, он подумал, опять расхохотался, встретился с ней вечером, чтобы выпить еще виски из ее запасов, и твердо отказался, намекнув, однако, что его притязания имеют вполне земной характер и весьма далеки от мыслей о божественном.

Но сейчас вдруг Дэлзиел почувствовал, что происходит нечто непонятное и не очень ему подвластное.

— Вы хотите сказать, сэр, — произнес Дэлзиел, — что, если кто-то из офицеров вздумал бы сделать что-то в этом роде, вы могли бы ему запретить?

— Я надеюсь, до этого никогда не дойдет, но, если бы подобное случилось, Эндрю, да, мог бы. И непременно запретил бы, не сомневайся!

Вот так. Ему указали его место. Его место как человека и как офицера. Дэлзиел так сдавил в руках стакан, что едва не превратил его в хрустальный шарик, готовый сделать то же самое с Тримблом. Но умный человек не станет действовать напролом, и Дэлзиел покинул поле брани, оставив этого корнуолльского лешего праздновать воображаемую победу.

Полный стакан «Хайленд-Парк», преподнесенный Чанг, окончательно остудил его голову. А когда коварная евразийка вкрадчиво сказала:

— Ты, похоже, чем-то расстроен сегодня, Энди. Тебя что-то тревожит? — Он уже смог рассмеяться и ответить:

— Ничего такого, с чем я не сумел бы справиться.

Через несколько минут, однако, к своему вящему удивлению, он уже рассказывал ей о том, как Тримбл стал вмешиваться в дело Свайна. Конечно, он старательно избегал конкретных имен. Но это была тщетная предосторожность, потому что не успел он произнести и несколько фраз, как Чанг перебила его:

— Ой, послушай, ты это о Филе Свайне, да? А я уж подумала, что с ним все выяснено. Он же был на моем приеме! Должна сказать, я удивилась, когда увидела его после всей этой трагедии с его женой. Она входила в наш театральный комитет.

— Ты хорошо ее знала? — оживился Дэлзиел, надеясь получить новую информацию.

— Нет, почти не знала. Этот ее интерес к искусству ни в чем на деле не проявлялся. Она просто сидела на каждом втором заседании. Думаю, ее увлечение было чисто внешним, но, надо отдать ей должное, она всегда первая показывала пример щедрости, когда нам не хватало наличных средств.

— Мужу ее это, наверное, очень нравилось, — ухмыльнулся Дэлзиел. — Она тебе о нем что-нибудь говорила?

— Нет. Я их видела вместе несколько раз, и похоже, что у них все было в порядке. Честно говоря, я всегда его жалела. Она производила на меня впечатление человека настроения, который считает, что все должны ему потакать.

Дэлзиел нахмурился, получив еще одно свидетельство неуравновешенности Гейл Свайн.

— Ты не очень-то любишь Фила Свайна, а? — спросила Чанг.

— Да я не то что не люблю, я его, ублюдка, просто ненавижу, — признался Дэлзиел.

— Но он чист, ведь так?

— Пока я дышу — нет! А почему тебя все это так интересует, милочка?

Она замялась, а потом решительно сказала:

— Вот, черт, слушай, лучше я тебе все расскажу начистоту, Энди. Я хочу, чтобы ты играл в спектакле Бога, нет, не говори пока ничего. Я выбрала тебя, потому что ты обладаешь совершенно особенной аурой. И Фил Свайн тоже, не для роли Бога, спешу тебя заверить, но… Я зондировала почву, потом случился этот кошмар с его женой, и я решила, что он для меня потерян. Но когда он в прошлое воскресенье появился у меня на приеме, я подумала, а вдруг ему захочется как-то отвлечься, знаешь, что-то вроде трудовой терапии… но мне в первую очередь нужен ты, и, если участие Фила будет серьезным препятствием, я решительно вычеркну его из списка, главное, чтобы ты согласился.

Она говорила неуверенно, сбивчиво, но у него почему-то было ощущение, что весь текст был заранее продуман и сцена эта разыграна четко, как по нотам. Второй раз за сегодняшний вечер он почувствовал, что им довольно откровенно манипулируют. Но как велика была разница между борцовскими приемами Тримбла и восточным массажем Чанг!

— Ну ладно, а на какую роль тебе нужен был этот тип? — спросил он, как, видимо, и требовалось по сценарию.

— В том-то и заключается основная сложность, Энди, — сказала Чанг, и зрачки ее золотистых кошачьих глаз расширились. — Я хотела, чтобы он играл Люцифера. Он должен был появиться в самом начале карнавального шествия в сцене, когда ты низвергаешь его в ад.

Дэлзиел расхохотался. Наконец-то восточное коварство и методы сыскной полиции совпали. Целью любого допроса было заставить беднягу сказать в точности то, что ты хочешь, чтобы он сказал!

— Знаешь, милочка, — признался он, — ты мне напоминаешь меня самого!

А Чанг, подавшись вперед, приблизила свое лицо к его лицу почти вплотную, так что он не мог даже поднести стакан ко рту, и промурлыкала:

— Думаю, что я наконец нашла своего Бога.