ГЛАВА ПЕРВАЯ

Замок Равеншир, Нортумбрия, 946 г.

— Проклятье! Что ей тут надо?

Эйрик резким движением плеснул остатки эля в деревянный кубок и с громким стуком поставил его на стол. Все это время он раздраженно наблюдал с помоста за высокой, стройной как тростинка женщиной, которая, чинно приподнимая край широкой юбки, осторожно направлялась в его сторону по грязной камышовой подстилке.

— Должно быть, леди Идит из Соколиного Гнезда, — заметил Вилфрид, его сенешаль и давний приятель.

— По-моему, я велел страже завернуть ее назад еще у ворот, если она вдруг заявится.

— Кажется, дева наконец-то настигла тебя, — ехидно засмеялся Вилфрид. — Поистине ее упорство достойно похвалы.

— Ха! Будто я мало повидал настойчивых леди и сверхревнивых мамаш за эти два года, которые провел вдали от стен Равеншира. А сейчас мне нужен только блаженный покой…

В беседу внезапно ворвался истошный собачий визг. Эйрик удивленно вытаращил глаза, а Идит снова пнула ногой, обутой в мягкий кожаный башмачок, крупного пса, который, растопырив задние лапы, пристроился на ее пути по нужде. Даже сквозь дымный полумрак большого зала Эйрик увидел, как ее губы скривились от брезгливости, когда она скосила глаза на отвратительный «подарок», оставленный псом.

Подбоченившись, нахальная особа испепеляла взглядом скулившую собаку, пока та не убралась, поджав хвост, восвояси.

Эйрик и Вилфрид разразились хохотом, к ним присоединилась орава грязных рыцарей, пировавших внизу в зале. Благородных леди в зале не было, лишь прислуга. Хвала Всевышнему! Он надеялся, что так будет и в дальнейшем.

— Какая наглость! — пробормотал наконец Эйрик, утирая выступившие от хохота слезы рукавом замызганной туники. — Сначала врывается в мое жилище, хотя ее никто не звал. Потом бьет ногой мою собаку. Может, дать этой особе хорошего пинка по костлявому заду и пусть катится, откуда пришла?

— Ох, да пусть скажет свое слово. Может, «неотложное дело», которое она желает с тобой обсудить, позабавит нас и поможет разогнать скуку?

Эйрик пожал плечами:

— Что ж. Во всяком случае, мне всегда хотелось поглядеть поближе на Серебряную Жемчужину Нортумбрии.

— Незачем, Эйрик. Разве ты не слыхал? Жемчужина давным-давно уже потеряла свой блеск. Теперь придворные сплетники называют ее «Жемчужиной с изъяном». — И он что-то торопливо зашептал ему на ухо.

Брови Эйрика поползли вверх в недоверчивом интересе. Он слишком хорошо знал, включая и собственный горький опыт, подлость и коварство придворных короля Эдмунда, но в то же время и не слишком доверял словам Вилфрида.

Тем временем леди упорно прокладывала себе путь к помосту. Пышнотелая матрона и еще несколько дам из свиты семенили за ней по пятам, как гусята за тощей гусыней.

Вдруг она остановилась и вздернула свой надменный нос, как будто к чему-то принюхиваясь. Затем стрельнула презрительным взглядом в Игнольда, одного из верных соратников Эйрика, и что-то прорычала в его сторону. Свирепый гигант, никогда не знавший страха в сражениях, окаменело уставился на нее, раскрыв рот.

Эйрик догадывался, чту она могла ему сказать.

Чуть больше года назад, покорив Йорк, столицу норманнов, а затем и всю Шотландию, король Эдмунд направил Эйрика своим эмиссаром под штандартом Золотого Дракона к герцогу Нормандскому — для переговоров об освобождении племянника Эдмунда, Людовика Утремского. Людовик был взят в плен норманнами из Руана за год до этого, а затем захвачен герцогом франков, который упорно удерживал его в заложниках все эти месяцы. Наконец, после многомесячных торгов Эйрика и устранения множества препятствий, Людовику вернули корону франков.

Многие воины из Эйрикова «хирда», постоянного войска, отстали от своего предводителя во время долгой обратной дороги из Франции. А сам он вернулся пару недель назад с небольшой свитой. Проведя несколько недель на кораблях, а затем верхом, не имея возможности помыться, они воняли так, что чертям стало бы тошно. Даже Эйрику ударил в нос едкий, пронзительный запах немытой мужской плоти, когда он направлялся в уборную. Не оставалось сомнений, что эта язвительная особа из Соколиного Гнезда выразила Игнольду свое неудовольствие.

Леди продолжила свой путь, оставляя без внимания дерзкие шуточки рыцарей, которые сидели небольшими группами и пили мед либо играли в кости. По правде говоря, они совсем одичали, будучи надолго отлученными от общества приличных женщин.

Эйрик внезапно ощутил что-то вроде угрызения совести. Пожалуй, он проявил грубость, игнорируя ее письма, в которых она просила помощи в каком-то не уточненном ею «безотлагательном деле». Но только он смертельно устал после двух лет сражений, странствий с королевскими посланиями, не говоря уж о непрерывном лавировании между стрелами политических интриг. И ему хотелось держаться подальше от грязных игр знати — как мужчин, так и женщин. Хоть чуточку покоя и мира, больше ему ничего не нужно.

Эйрик, откинулся на спинку стула, небрежно сложив на груди руки и скрестив длинные ноги в щиколотках. Прищуренным взглядом осматривал он леди Идит, хотя едва мог видеть ее тело или лицо под просторным одеянием из плотной ткани и монашеским платом на голове.

Кажется, волосы у нее седые, туго зачесанные назад под головной обруч безрадостного коричневого цвета. Ни один завиток не смягчал суровые черты.

Эйрик озадаченно пригладил усы указательным пальцем, потом повторил движение — привычка, проявлявшаяся у него во время глубокой задумчивости или сильного удивления.

— Я и не предполагал, что она такая старая.

— Я тоже.

Оба они с некоторым недоумением глядели на женщину. Та была высокой и худой, если судить по щиколоткам, открывшимся, когда она подняла край подола, чтобы не мести им грязь. Грудь казалась плоской, как поле битвы. Однако самым непривлекательным было ее нахмуренное лицо. Силы небесные! Явилась просить об одолжении, а сама даже не удосужилась как-то смягчить кислое выражение лица.

Эйрик улыбнулся. Что ж, придется поиграть в кошки-мышки с этой невзрачной и высокомерной мышью.

Откашлявшись, она надменно выкрикнула с нижних ступеней помоста:

— С твоего изволения, лорд Равеншир, я желала бы испросить твоей аудиенции по безотлагательному делу.

Безотлагательное дело! Безотлагательное дело! Так все они говорят, когда приходят попрошайничать. Эйрик неохотно кивнул и, взмахом руки подозвав суетившегося поблизости слугу, распорядился, чтобы свиту Идит отвели в сторону и накормили.

— Вероятно, до тебя не доходили письма, которые я отправляла, — начала она напряженным голосом, а ее губы побелели от волнения. Две маленькие складки между бровями говорили о том, что сердитый взгляд никогда не сходит с ее лица. Эйрик едва не расхохотался, осознав, как трудно этой женщине изображать перед ним смирение и покорность, когда она охотнее всего выбранила бы его за недостаток учтивости.

— Я получал твои послания.

Он не пожелал вдаваться в дальнейшие объяснения, и рот у Идит неуверенно открылся, обнажив на удивление белые и ровные для ее возраста зубы. Эйрик пригладил усы и пристальнее вгляделся в нее. Несмотря на морщины, окружавшие глаза и рот, она, пожалуй, была не такой уж старой, какой показалась ему вначале. Кожа на выразительном лице была гладкой, как сливочное масло, в тех местах, где ее не уродовала хмурая гримаса. Жаль, что он не может рассмотреть ее получше: плохое зрение не позволяло ему видеть близкие предметы достаточно четко.

— Ааа! Честный человек. Большая редкость!

— А ты ожидала чего-то другого? Это добродетель, которую я ценю больше других, — честность превыше всего, — отрезал Эйрик, почему-то задетый ее благодушной реакцией.

Его ответ, казалось, ей невероятно понравился — видимо, из-за прямодушного признания в неучтивости.

— Да, в основном я ожидаю встречи с обманом. В своей жизни мне доводилось встречать не так уж и много действительно достойных доверия мужчин.

— Или женщин?

— Или женщин, — согласилась она с легким кивком, беззастенчиво разглядывая его.

Улыбка заиграла в уголках ее губ — тонко очерченных, с нежным пушком у верхней ямки и маленькой, соблазнительной черной родинкой чуть-чуть повыше правого краешка. По правде говоря, женщина не так уж и безобразна, как ему показалось сначала. О, ее нос слишком прям и горделив на его вкус, не говоря уже об упрямом подбородке, но если бы не седые волосы и не похожая на палку от метлы фигура, она вполне могла бы сойти за привлекательную. Вглядевшись пристальнее, он теперь мог понять, почему в юности она считалась красавицей — Серебряной Жемчужиной Нортумбрии.

Рука Эйрика инстинктивно потянулась к усам. Что-то во внешности леди показалось ему странным. Но потом он вспомнил слова Вилфрида про скандал, разразившийся вокруг нее. Она была загадкой, постичь которую ему предстояло. Он улыбнулся себе под нос, предвкушая удовольствие от разгадки ее тайны.

— Позвольте присоединиться к вам?

— Ну разумеется. — Он смутился, будто мальчишка, после ее тихих слов, запоздало напомнивших ему о гостеприимстве. Встав и помогая ей подняться по ступенькам к столу, он отметил, какая тонкая у нее рука под этой грубой дерюгой. Господи, и умудрилась же вырядиться в такие безобразные грязно-ржавые цвета! Ростом она выше среднего, но все же едва достает ему до плеча, отметил он, представляя ее Вилфриду.

Прежде чем сесть, она провела рукой по сиденью стула, несомненно, на случай, если оно в пыли. Черт побери! Он ведь дома всего пару недель, и у него накопились более неотложные заботы, чем разбирательство с нерасторопными слугами. Одно дело, когда Вилфрид грызет его, заставляя раскошелиться на ремонт Равеншира, и совсем другое, когда эта незваная гостья смотрит свысока, задрав свой длинный нос, на него и его окружение.

Схватив пустой кубок, он с ядовитой усмешкой обтер краешек рукавом рубахи, как бы делая уступку ее привередливости. Затем налил ей эля и церемонно протянул, как бы наверстывая этим свои предыдущие прегрешения против хорошего тона. Заметно было, как она усиленно старалась, чтобы их пальцы не соприкоснулись. А когда хлебнула из кубка, нос у нее сморщился от отвращения.

— Вижу, что ты не любишь ни собак, ни эля, — раздраженно заметил он.

— Нет, это не так. Я и к собакам отношусь неплохо, когда они на своем месте, а не в зале или на кухне. А что касается твоего эля, то он ничего, вполне сносный. — Гордый подбородок слегка вскинулся. — Впрочем, я избалована. Я варю лучшую во всей Нортумбрии медовую брагу из собственных сот.

— Вот как? Что ж, это интересно. Не то, что ты варишь мёд, а то, что поешь похвалы себе самой.

Глаза Идит резко распахнулись и скрестились с его взглядом, а от вспыхнувшего румянца порозовели щеки. Браво, подумал он.

— Я вынуждена подтвердить, что ты попал в самую точку, милорд. Верно, мне не хватает скромности. Я утратила женственность за все те долгие годы, что прожила вдали от общества. — Идит извинялась, не обнаруживая на деле ни малейшего раскаяния. — Часто я забываю, что благородные леди должны быть слабыми и покорными. Мой отец потворствовал мне в моей независимости.

Если бы Эйрик уже и раньше не заметил ее гордый подбородок, имевший обыкновение упрямо вскидываться вверх, в эту минуту он уж точно инстинктивно почувствовал бы, что она не часто смиряет свой нрав. Впрочем, еле заметная нотка ранимости скрасила ее голос, и Эйрик смягчился.

— Он был добрым человеком — твой отец. Я встречал Арнульфа много лет назад, когда он гостил у моего деда Дара. Жаль, что мне пришлось услышать о его смерти.

Идит кивнула, принимая его соболезнования.

— Как мне помнится, у тебя нет братьев, — продолжал он. — Кто же теперь управляет Соколиным Гнездом?

— Я сама.

Пораженный, он поперхнулся элем, и Вилфрид смачно шлепнул его по спине.

Губы Идит тронула снисходительная улыбка, и внимание Эйрика снова привлекла маленькая родинка возле губы. Ему приходилось слышать, что женщины рисуют себе такие. Может, и она тоже? Нет! Женщина, зачесавшая назад волосы, будто монахиня, да еще вырядившаяся в такие унылые и грубые одежды, навряд ли станет заниматься такими уловками.

— Почему мужчины всегда так встречают мои слова? Поистине я не понимаю, отчего они упорствуют в своем заблуждении, что женщины способны лишь на сплетни и рукоделье?

Эйрик подался вперед и поглядел на Идит с проснувшимся интересом.

— Опыт говорит мне, что женщины в основном пустоголовые, хитроватые, как правило, ленивые существа. Такой была, во всяком случае, моя покойная жена. И если бы не нужда в наследниках, ручаюсь, что большинство мужчин вовсе бы не женились, а искали любовные утехи где-нибудь на стороне.

Резкость его слов, казалось, не покоробила женской чувствительности Идит. И вообще, она явно радовалась его откровенности.

Пальцы ее рисовали невидимый узор на столе, а глаза пристально разглядывали его. «Почему?» — удивился он. Идит нервно облизала губы, чем снова привлекла его внимание к обезоруживающей родинке. Эйрик, словно завороженный, смотрел, как розовый кончик ее языка неосознанно провел дорожку от одного уголка рта до середины с ее ямкой, а затем скользнул к другому уголку, после чего вернулся назад через полную нижнюю губу. А если бы этот путь проделал его собственный язык? Эйрик вдруг размяк и почувствовал, как к чреслам прилила кровь.

«Проклятие, — чертыхнулся он, — ты ведешь себя как сопливый юнец. Поистине мужчина должен целую вечность не видеть женщин, чтобы такая стареющая особа зажгла в нем огонь».

А бесстыдная гостья вглядывалась в него сквозь царивший в зале полумрак со странной пристальностью. Вот уж и впрямь необычная посетительница.

— Мне говорили, глаза у тебя голубые… будто летнее небо… — неожиданно проговорила Идит, резко отрывая его от похотливых раздумий.

Недовольный странной репликой, Эйрик слегка отпрянул.

— Да, так оно и есть — наследство от предков-викингов.

Идит одобрительно кивнула.

Ангелы небесные! Зачем этой старой карге знать, какие у него глаза, голубые или цвета ржавой грязи?

— Ты не походишь на скандинава. Ведь у тебя волосы черные, верно? — Она произнесла это самым будничным тоном, однако Эйрик увидел по нервному шевелению пальцев, что это обстоятельство ее очень волнует.

К чему она клонит, интересуясь цветом его глаз и волос? Он откинулся назад и подозрительно смерил ее прищуренным взглядом.

— Я викинг лишь наполовину. Мать была из племени саксов. — Досадливо прикусив губу от непонятной ее настырности, он озорно добавил: — Не желаешь ли взглянуть на ту мою половину, что от викингов?

Вилфрид прыснул ему в ухо смехом, однако Идит лишь густо покраснела и сделала вид, что не слышала его слов.

— Я имел в виду свою силу в сражениях, — насмешливо добавил он, предлагая полюбоваться мощными мускулами на руке, — и ловкость, с какой мне удается лавировать невредимым в змеином клубке саксонских политиков. — Он постучал себе по голове, словно желая показать, что она не такая уж и пустая.

Судя по всему, юмором Идит была обделена столь же, сколь и красотой. Даже не улыбнувшись его шутке, она задумчиво сжала губы в тонкую линию, не переставая откровенно разглядывать его. Наконец спросила:

— Нельзя ли нам поговорить наедине, милорд?

Эйрик изобразил на лице равнодушие, ничем не выдавая удивления, и кивком велел Вилфриду ненадолго оставить их.

Будто размышляя над чем-то чрезвычайно серьезным и борясь с сомнениями, она нерешительно барабанила пальцами по столу. Дождавшись, пока Вилфрид не спустился с возвышения, она наконец с решимостью взглянула Эйрику прямо в глаза.

— Мне надо немедленно выйти замуж, — выпалила Идит без всяких околичностей. — Тебя это может заинтересовать?

Она невозмутимо смотрела, как смуглый рыцарь изо всех сил старается, чтобы челюсть у него не отвисла. Оправившись от потрясения, Эйрик напустил на лицо непроницаемую маску, пытаясь разгадать, что стоит за этим невероятным, мягко говоря, предложением.

Ха! Мужчин всегда видно насквозь. Они считают женщин не способными мыслить здраво, в этом-то и состоит их слабость. За последние восемь лет на Идит обрушивался один урок за другим, демонстрируя мужскую власть над женщинами. И все же власть эта не абсолютна, и она стала докой по части того, как их можно перехитрить. Разве не доказала она многократно свою способность править Соколиным Гнездом и продавать товар из своих владений на рынке Йорка — лучший сотовый мед, лучшую медовую брагу, лучшие свечи во всей Нортумбрии?

Идит уязвляло, что пришлось идти на поклон, смирив свою гордость, к красивому, велеречивому лорду Равенширскому. Словно для нее имеет какое-то значение, что его тонкие черты лица способны расплавить сердца всех девушек от Йоркшира до Шотландии! Или что его вкрадчивые речи способны и святую монахиню заставить забыть про обеты. В мужья ей нужен не мужчина как таковой и, уж конечно, не этот скверно одетый ублюдок со своим полуразвалившимся замком, который сейчас глядит на нее свысока и с едва прикрытым недовольством.

Да она готова поклясться духом Святой Бригитты! Ее корчит от отвращения при одной только мысли о брачных узах. Узы! Одно слово чего стоит! Все эти долгие годы она отказывалась становиться узницей любого мужчины.

Но теперь у нее выбора нет. Время истекло. И самое лучшее, что ей оставалось, это пойти на сделку, на наилучшее, из всех возможных, брачное соглашение, которое удовлетворило бы ее вероятного супруга, но позволило бы ей сохранить свободу. Вот только пойдет ли на такую сделку лорд Равенширский?

— Может, мой слух обманывает меня, миледи? Ты и вправду добиваешься моей руки, хочешь выйти за меня замуж? — Когда она кивнула и снова с вызовом вскинула подбородок, он неодобрительно фыркнул. — Не принято выступать в таких случаях самой за себя.

— А кто еще сделает это за меня? Отец умер. Близких у меня нет. — Она пожала плечами. — Неужели ты так держишься за условности и так боишься уронить свое достоинство, что не можешь переговорить с женщиной напрямик?

Эйрик вскинулся от ее насмешливых слов, на скулах заиграли желваки.

— Ты ступаешь на опасную почву, неразумная леди. Пойми меня правильно: я не боюсь никого — ни мужчин, ни женщин. Ты просишь прямого ответа. Что ж, ты его получишь. Скажу тебе без обиняков: мой ответ «нет». Меня не заинтересовало твое брачное предложение.

Идит почувствовала, как от досады у нее вспыхнула жаром шея, а к щекам прилила кровь. И почему она не могла придержать свой язык? Привыкнув иметь дело с ремесленниками и тугодумами крестьянами, она частенько забывала про дипломатию. И теперь ей пришлось попридержать забурлившее раздражение и заставить себя еще раз все обдумать, прежде чем открыть рот.

— Прошу прощения, милорд, за поспешно сорвавшиеся слова. Безотлагательность ситуации заставила меня забыть о сдержанности, но прошу… очень прошу, не отказывай мне, пока не выслушаешь до конца мои условия.

Эйрик подлил себе в кубок эля и стал задумчиво потягивать, разглядывая ее сквозь прищур глаз и явно не находя в ней ни одного из тех качеств, которые он стал бы искать в жене. Это не удивило ее. Вообще она изо всех сил старалась не привлекать к себе похотливых мужских взоров с той самой чреватой катастрофой ошибки, которую сделала восемь лет назад.

— При всем моем к вам уважении, леди, у меня полностью отсутствует интерес к повторному браку. Одного раза было достаточно.

— Навсегда? — удивилась Идит. — Я-то думала, что все мужчины испытывают потребность произвести на свет наследника. Ведь твоя жена не родила тебе сыновей, верно?

Он пожал плечами:

— Наследник у меня брат Тайкир, а передавать но наследству собственную физиономию у меня нет особого желания. — Он с сомнением покачал головой, словно ему на ум пришло что-то важное. — Тем более, что ты уже, кажется, не в том возрасте, чтобы родить ребенка.

— Я? — Его замечание обескуражило Идит. Многие девушки выходят замуж в четырнадцать лет, что верно, то верно, но ведь она прожила всего лишь двадцать пять зим и уж определенно способна еще зачать ребенка. Другое дело, хочет ли она этого. Уж наверняка не от такого грубого чурбана, как он. Не неужели он считает ее старухой?

Аааа! — вдруг поняла Она, дотронувшись до обруча на голове, это ее серебристые волосы ввели его в заблуждение, да еще намеренно просторные одежды, скрывающие ее женственные формы. Какое счастье, что он не мог видеть ее утром, когда она пыталась справиться с длинными кудрями, падавшими до талии, убрать их под плат; пришлось в конце концов прибегнуть к помощи свиного сала, чтобы заставить слушаться всю эту непокорную гриву. Вероятно, свиной жир убрал и золотистый отблеск ее серебряных прядей.

Но затем ее внезапно осенило. Возможно, его ошибка сработает в ее пользу. После отвратительного — нет, катастрофического — знакомства с похотливыми мужскими наклонностями у нее не осталось желания испытать такое еще раз. Молниеносно освоившись с. новой ролью, Идит, смеясь в душе, слегка сгорбила плечи, придала голосу старческую сиплость и уклончиво ответила:

— Хе! Хе! Хе! По-моему, возраст не должен тебя волновать, если тебе не нужны наследники. А по сути дела, мы оба можем выиграть от нашего союза.

В глазах у ее собеседника зажглась искра интереса, Эйрик провел пальцами по черным как уголь волосам, спадавшим на плечи. Рассеянно провел по усам — привычка, которую она уже подметила, — а сам тем временем взирал на нее глазами осторожной птицы, да, ворона, каким он и был. Наконец он вскинул брови в молчаливом вопросе, отчего его прозрачные голубые глаза широко распахнулись.

Святая Дева! Женщине ничего не стоит утонуть в их завораживающей глубине, невольно призналась себе Идит, затем мысленно одернула себя. На самом деле Эйрик совсем не так красив, как Стивен, виновник ее несчастий. У того безупречные манеры и правильные черты лица, близкие к совершенству, грубая же красота Эйрика вопиюще мужественна, а характер слишком необуздан, чтобы прийтись по вкусу Идит. Как ни странно, он пугал ее.

Заставив себя вернуться к сути вопроса, она продолжила:

— Позволь мне открыться до конца…

— За чем же дело стало?

Идит метнула в Эйрика испепеляющий взгляд. Она была готова не обращать внимания на его шуточки, но руки помимо воли судорожно сжались в кулаки. Пресветлый Боже, до чего же трудно проглатывать унижения.

— Мне требуется выйти замуж как можно скорей. Супруг мой должен быть способен возглавить войско, если дело дойдет до драки, но еще важнее для меня его умение быть ловким политиком, чтобы по возможности избегать противоборства. Ты понимаешь, что я имею в виду?

— Почему я? — кратко спросил Эйрик. — Мне уже ясно, что тебя не привлекают мои прочие бесчисленные достоинства.

Он с интересом наблюдал за ее предательскими, нервными руками. Идит изо всех сил старалась успокоиться. Он слишком наблюдателен. И в то же время не разглядел ее истинной внешности. Как странно!

А его несерьезный намек на свои «достоинства» глубоко огорчил ее. Неужели он просто играет с ней, смотрит на ее предложение всего лишь как на возможность покуражиться? Конечно же, так оно и есть. На его взгляд, она уже давно вышла из того возраста, когда могла питать интерес к мужским достоинствам.

Довольно! Она зря тратит драгоценное время, ходя вокруг да около. Он сказал, что ценит правду. Ну что ж, она выдаст ему смачный кус этой правды — касательно его «достоинств». Посмотрим, не подавится ли он ею.

— Это верно, меня не охватывает страсть при виде твоего божественно красивого тела, — саркастически заметила Идит. — И кости мои не плавятся от соседства с тобой, видным мужчиной. Боюсь, что если я даже пробуду какое-то время в твоем обществе, то все равно останусь равнодушной. Честно говоря, я с такой же готовностью вышла б замуж за твоего мерзкого пса, лишь бы это помогло решить мои затруднения. — Идит увидела, как заходили желваки у него на скулах. Замечательно! Теперь он весь обратился в слух — ни ухмылки, ни двусмысленных намеков. — Однако твой пес мне не подойдет, видишь ли, поскольку у него нет ни твоих голубых глаз… ни черных волос. Разве я уже не упоминала, что это непременные качества для моего жениха?

— Голубые глаза! Черные волосы! — вскипел Эйрик. — Осторожней, женщина, не забывайся. Ты тратишь мое время на эту нелепую болтовню о внешности. Да я вовсе не желаю венчаться, а уж тем более на хриплоголосой, тощей гарпии. И это мое окончательное слово. — Он встал, давая понять, что разговор окончен.

Надежды Идит испарились под этими насмешливыми словами, и на нее снова нахлынула паника. Вот опять она позволила отвращению перед вынужденным браком затуманить себе разум.

— Погляди, — торопливо сказала она, сунув ему в руки пергамент. — Может тогда ты увидишь, что отвергаешь мое предложение легкомысленно, и призадумаешься?

Эйрик ответил ей каменным молчанием, но в конце концов взглянул на написанное, отставив от себя лист на длину вытянутой руки. Быстро пробежав глазами по словам и цифрам, он растерянно опустился на стул и громко воскликнул:

— Ради Святого Губерта, что это такое?

Идит считала, что документ и без того красноречиво говорит сам за себя, поскольку наверху ясно написаны слова «Брачный договор». Может, он не умеет читать?

— Это приданое, которое я предлагаю, если ты согласишься на брак, — гордо объяснила она, вздернув подбородок.

Эйрик долго смотрел на нее недоверчивым взглядом, затем снова вернулся к документу и прочитал вслух:

— «Пятьсот манкузов золота; двести долевых наделов земли, примыкающей к Равенширу с севера; двести локтей багдадского шелка; три коровы; двенадцать быков; пятнадцать рабов, включая мастера-каменщика и кузнеца; пятьдесят пчелиных маток вместе с сотней тысяч рабочих пчел и десятью тысячами трутней». — Он вопросительно взглянул на нее, насмешливая ухмылка искривила ему губы. — Пчелы? Что мне делать с пчелами?

— На них я сделала себе состояние, милорд. Не надо свысока судить о том, в чем не смыслишь.

Он положил документ на стол, затем поднес пальцы к усам, откинулся на спинку стула и пристально поглядел на нее. Наконец заговорил, осторожно подбирая слова:

— И в самом деле впечатляет. Я имею в виду приданое, что ты предлагаешь. Странное дело, не подозревал, что Соколиное Гнездо так процветает.

И тут он улыбнулся. Улыбка получилась очень приятной, невольно призналась себе Идит. Выразительные его глаза сверкнули на миг искренним весельем. Поистине теперь она могла понять, почему женщины тают у его ног, если он удосуживается направить на них свое без промаха разящее обаяние.

— Известно ли королю о твоем богатстве? Наверняка его совет не преминет содрать побольше налога.

Идит отмахнулась от его двусмысленного комплимента:

— Соколиное Гнездо очень маленькое хозяйство, но я веду его очень рачительно. А все богатство, которое у меня имеется, идет от пчел. Последние несколько лет стали особенно прибыльными, когда выросла слава моего эля, меда и восковых свечей. Особенно хороший доход мне приносят свечи-часы.

— Ты сама занимаешься и торговлей?

— Да, занимаюсь. У меня свой человек в Йорке, но никогда не мешает приглядывать за людьми, занимающимися твоими делами.

Эрик засмеялся и недоверчиво покачал головой. Идит недовольно вскинула подбородок:

— Ты находишь что-то смешное в разумном хозяйствовании?

— Нет, мне забавно глядеть на тебя, миледи, и на все твои несуразицы.

— То есть?

— Ты бесцеремонно врываешься в мой замок без приглашения, шипишь на всех как еж. Ты оскорбляешь моего пса, мой эль, лично меня и мое достоинство и все же просишь жениться на тебе. Ты высокородная особа, а пачкаешь себе руки торговлей. И… — Он заколебался, не желая зайти слишком далеко.

— Так что еще? Не смущайся. Давай будем абсолютно честными друг с другом.

— Ну, мне нередко доводилось слышать, как тебя называли Серебряной Жемчужиной Нортумбрии благодаря твоей сказочной красоте, но только я ее не вижу.

Идит поежилась от его безжалостного, но честного признания. И правда, она делала все, что могла, лишь бы скрыть те остатки красоты, которые еще сохранились. И ничего, что он нашел ее отнюдь не привлекательной, хотя это все-таки ее задело. Просто дает о себе знать ее былое женское тщеславие, успокоила она себя и, еще больше сгорбив плечи, спросила:

— Что-нибудь еще?

— Да. — Нерешительно помолчав, Эйрик продолжал: — У тебя все повадки закоренелой монахини, которая никогда не раздвигала ноги перед мужчиной, а мне говорили, что в юности ты отличалась распутством. Я просто не могу себе представить, чтобы такая, как ты, могла оказаться под мужчиной, не говоря уж о том, чтобы родить ублюдка.

Идит на миг закрыла глаза, не слишком готовая к тому, что будет упомянут ее сын Джон. Она знала, что о мальчике непременно зайдет речь, если Эйрик согласится на брак. Он-то и был, в сущности, причиной того, что она вынуждена искать этого отвратительного альянса. Однако надеялась, что эта тема всплывет постепенно, в свое время.

— Да, у меня есть сын, — признала она, глядя ему прямо в глаза. — А что, Джон может послужить помехой моему браку?

Эйрик обвел край кубка длинным, красивым пальцем, продолжая ее изучать. Идит отметила, что мизинца у него на руке нет. Он был отсечен. У самого основания и, судя по всему, давным-давно. «Интересно, — рассеянно подумала она, — потерял ли он его в сражении, или так, случайно?» Ее мысли были прерваны неторопливой речью, Эйрик тщательно подбирал слова:

— Если бы я встретил женщину, на которой захотел бы жениться, ребенок не был бы мне помехой. Хотя я солгал бы, если бы стал утверждать, что не предпочел бы невинную деву женщине с прошлым. А впрочем, кто я такой, чтобы судить других? Я сам отмечен печатью ублюдка да еще родил двух внебрачных дочерей. — Он одарил ее кроткой улыбкой. — Так что, кажется, мы с тобой одного поля ягоды.

Идит скрипнула зубами и сжала кулаки так крепко, что ногти больно впились в нежную кожу ладоней. Ей захотелось высказать ему все, что она думает о его отцовстве и двух внебрачных детях. Ведь ее сын родился внебрачным не по ее вине. А вот он, неженатый мужчина, мог бы дать дочерям законное положение в свете. О, у нее прямо чесался язык сообщить ему, с какого он поля, и не ягода, а сорняк, один из тех неразборчивых и бессовестных самцов, которые считают свой мужской орган даром Господним и вонзают его безнаказанно в каждую девицу, которую угораздит перебежать им дорогу. Нет, она не обманывалась — он презирает ее. Ей ли не знать, как женщины страдают от внебрачных связей, даже если к ним приводит не насилие, а пустые, сладкозвучные обещания.

Однако она не могла высказать свои мысли вслух. Не теперь. Нужно во что бы то ни стало получить его согласие на брак. А уж после обручения ему придется выслушать ее мнение насчет его внебрачных дочерей.

Ее голос прямо-таки лучился вежливостью, когда она спросила:

— М-м-м? И где же теперь дети?

— Лариса живет неподалеку с графом Ормом и его семьей. Ей восемь лет.

— А теперь, когда ты вернулся в Нортумбрию, она будет с тобой?

Эйрик неопределенно пожал плечами:

— Пока еще не решил. Будет зависеть от того, останусь ли я в Равеншире.

«Какой бессердечный! — подумала Идит. — Как он мог бросить маленькую девочку на попечение чужих людей? Бедняжка! И почему ему бы не остаться в Равеншире?» Впрочем, его отсутствие будет ей на руку, если они женятся. Ей не хотелось, чтобы новообретенный супруг надоедал ей и вмешивался в ее жизнь.

— А второй ребенок?

Краткая вспышка сожаления мелькнула в его взгляде.

— Эмме только шесть лет. Она живет в приюте в Йорке, уже с трех лет. Моя сводная сестра Раин и ее муж, дядя Селик, присматривают там за ней. — Голос его дрогнул.

Это обстоятельство ошеломило Идит.

— Но зачем приют для такого маленького ребенка, да еще не настоящей сироты?

Лицо Эйрика потемнело.

— Я надолго уезжал из Равеншира, а дома, куда я мог бы ее отдать, не нашлось. К тому же Эмма не может говорить, и в приюте с нею занимается Раин, которая умеет это лечить. — Он резко и решительно добавил: — Я больше не желаю говорить об Эмме.

— А их мать? Она не может заботиться о них?

— Обе матери мертвы.

Обе? Эйрик оставил не одну, а двух женщин в позоре, который так ей знаком. Похотливый мерзавец!

И все же она прикусила язык, не дав пролиться неосторожным словам. Следует вести дело осмотрительно.

— Может статься, я послана в ответ на твои молитвы.

Эйрик широко улыбнулся ее скудному запасу дипломатии, и Идит снова, хоть и запретила себе это, поразилась притягательной силе его обаяния.

— Мои молитвы? Не думаю, миледи.

— Я хотела сказать, — настаивала Идит, — что если бы ты пошел на этот брак, то я могла бы заботиться об обеих твоих дочках.

— При всем моем почтении к тебе считаю, что такой шаг будет слишком дорогой ценой за простую заботу о двух детях.

Простую заботу! Идит, пересилив брезгливость, оглядела его с головы до ног. Парчовая рубаха, когда-то ярко-голубая, была заношенной и выцветшей; кайма с золотым шитьем на бархатной тунике вытерлась и превратилась в обтертый, неразборчивый узор. Брошь тонкой работы из чеканного золота с изображением дракона с янтарными глазами украшала наплечие его плаща, однако в целом его облик свидетельствовал о нищете: и сам он, и ветхие стены замка, и нехватка прислуги, очевидная по царившему везде запустению. Более того, подъезжая к его резиденции, она отметила множество пустых жилищ крестьян и необработанные поля.

И она решила попытаться получить свое другим путем.

— Могу ли я почтительнейше предложить, милорд Равеншир, чтобы предлагаемое мной приданое пошло на приведение в порядок твоего замка? — заявила она и, оставляя без внимания промелькнувшее на его лице удивление, продолжала: — Я хорошо разбираюсь в таких вещах. И если тебе не интересно управлять хозяйством и хочется вернуться ко двору, я с превеликим удовольствием возьмусь и за твои земли. И у тебя будет достаточно денег и на приобретение новых тканей, чтобы заказать себе красивые одежды, и на пополнение кладовых, и… — Слова замерли у нее на губах, когда она увидела, с каким ужасом взирает на нее Эйрик.

— А что стану делать я, пока ты будешь заниматься всем этим… управлением? Сидеть без дела и наблюдать, как растут на пальцах ногти?

Идит невольно опешила от такого язвительного ответа на ее любезное предложение.

— Леди, не слишком ли много ты на себя берешь? Неужели ты так мало меня уважаешь, если считаешь, что я не могу справиться со своими делами сам? А чем мне заниматься на досуге? Глотать эль? Затаскивать в постель первых попавшихся девиц?

Видимо, мысли ее ясно прочитывались на лице, хотя она и не особенно пыталась их скрыть, поскольку Эйрик испустил громкий рев, привлекший внимание сидевших в зале рыцарей. С нескрываемым презрением он прорычал сквозь стиснутые зубы:

— Может, ты еще и сама возьмешься заполнить собственное женское лоно в брачную ночь? Поскольку тебе явно не нужен мужчина.

Упав духом, Идит покорно вздохнула. Теперь уже было ясно, что он на ней не женится.

— Я не хотела сказать ничего неуважительного, милорд. Однако ты ошибаешься, когда заявляешь, что мне не нужен мужчина. Муж мне просто позарез нужен. О, конечно, не в постель. По правде говоря, если бы мы обвенчались, ты мог бы сохранить всех своих любовниц; меня это не волнует.

— Так сколько их у меня, по-твоему? — насмешливо поинтересовался Эйрик, уже остыв.

Идит махнула рукой, словно цифра не имела значения.

— У тебя слава человека, у которого много женщин, и…

— Много женщин? — изумился он. — Н-да. И все скопом, куча мала.

— Не смеши, — отмахнулась Идит, но мысль об этом вдруг поразила ее, и она почувствовала, как лицо се запылало. Не подумав, она добавила: — Я и не представляла, что этим можно заниматься больше чем с одной женщиной одновременно.

Эйрик зашелся от хохота.

Идит сконфуженно заерзала и попыталась продолжать:

— Мне известно, что у тебя есть любовница в Йорке, а если есть и другие, то для меня это ровным счетом ничего не значит.

Он удивленно поднял темную бровь:

— Тебе известно про Азу? Что ж, твои шпионы хорошо делают свое дело, миледи.

Идит равнодушно пожала плечами:

— Теперь это неважно. Я ведь вижу, что ты не собираешься жениться на мне. Кажется, мне придется начинать поиски заново, отыскивая еще одного высокородного рыцаря с темными волосами и голубыми глазами.

— Поистине ты говоришь загадками, миледи. Объяснись, если не трудно. Зачем именно такие требования?

Идит заколебалась, ей не хотелось говорить с этим человеком о сыне Джоне, однако, раз с Эйриком дело не выгорело, она подумала, что он смог бы присоветовать ей кого-нибудь другого.

— Отец мальчика передумал после всех тех лет, когда он отказывался от отцовства. И направил петицию в совет — витан, добиваясь опеки над Джоном для своих собственных подлых целей. Мне нужен супруг, который защитил бы меня в моем противостоянии. И… — она заколебалась, спрашивая себя, насколько может ему довериться, — и еще не помешало бы, чтобы такой человек поклялся, что это он отец Джона, в особенности если у него черные волосы и бледно-голубые глаза, как у моего сына. И как у настоящего отца.

Эйрик, откинувшись назад, оглушительно расхохотался. Наконец, все еще посмеиваясь, потряс головой, дивясь ее хитрости:

— Создается впечатление, что ты продумала все до мелочей. Но что заставляет тебя опасаться, что королевский витан соизволит рассмотреть такую запоздалую претензию на опеку со стороны отца?

Идит подалась к нему поближе и начала объяснять:

— Король Эдмунд поддержал меня в совете против… против того негодяя много лет назад, главным образом в память о моем отце, который верно ему служил, как перед тем и его брату Ательстану. Ведь именно рана, которую отец получил в битве при Лестере, служа Эдмунду, свела его в могилу. Но годы шли, и положение мое пошатнулось.

— Эдмунд добрый человек. Он не отказывает в защите, если дал обещание.

Идит подняла руку, давая понять, что в ее истории сплелось еще многое.

— Как тебе хорошо известно, на жизнь короля покушались не раз, и Стивен, невероятный пройдоха, вкрался в доверие к молодому Эдреду, который назначен наследником, поскольку дети Эдмунда слишком малы. И если на троне окажется Эдред, нет сомнений, что Стивену удастся все на свете.

Она вздохнула и откинулась на спинку стула, устало закрыв глаза. Ее смертельно утомила вся эта суета, а теперь придется начинать поиск с самого начала. Эйрик молчал, и молчание это показалось ей странно затянувшимся. Открыв глаза, она поразилась его сумрачному и злобному выражению лица и решила, что он собрался ее прогнать.

— Что-о?! — ахнула она, когда он резко и неожиданно поднялся и схватил ее выше локтей, подняв со стула, а потом оторвав и от пола, так что она оказалась с ним лицо к лицу, нос к носу, с прижатыми к бокам руками.

— Отец твоего ребенка… Я не ослышался, ты упомянула имя этого ничтожества, Стивена из Грейвли? — жестко спросил он.

Идит кивнула, только сейчас осознав, что назвала имя Стивена; просто случайно вырвалось. Так или иначе, но такое оскорбление он вполне заслужил — и впрямь ничтожество.

— Ты раздвинула ноги ради этого скользкого гада, а теперь осмеливаешься просить моей руки?

Он потряс ее так сурово, что зубы у нее застучали. «Завтра на руках появятся синяки», — подумала она со вздохом. Откинув назад голову, она заглянула в его ледяные глаза. Такая бурная реакция напугала ее, однако стоит ли оправдываться перед этим отвратительным грубияном? На самом деле только женщина могла бы понять, что у нее было со Стивеном и почему его предательство так глубоко ранило ее.

Наконец он поставил ее на ноги. Погрозив пальцем перед ее носом, он заявил голосом, не терпящим никаких возражений:

— Ты останешься в моем замке на ночлег. Мы обсудим все утром, предоставь мне время обдумать все, что ты наговорила. Боже правый! Стивен из Грейвли! Я едва могу поверить такому совпадению.

— Я не понимаю. — Мысли у Идит путались.

— Тебе и не надо ничего понимать, женщина, — ответил он ей с презрением. — Знай лишь одно: ты вполне можешь рассчитывать на брачный договор. И тогда моли о милосердии Господа Бога и всех святых. Поскольку от меня милосердия не жди.

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

На следующее утро Идит пробудилась на рассвете. Хотя, говоря по правде, металась в полусне задолго до первого луча солнца из-за кишевших в постели блох.

Ее служанка спала на подстилке, брошенной возле двери на грязный тростник. Бедная Гирта! Паразиты, видимо, устроили кровавый пир на ее пышной плоти. Впрочем, присмотревшись, Идит заметила, что верная служанка ровно посапывает, вовсе не обеспокоенная нечистью.

Очевидно, у Гирты шкура потолще или, что более вероятно, благородная кожа леди просто им кажется слаще, подумала она и тихо засмеялась. Ха! Несносный хозяин этих развалин под названием замок наверняка считает иначе, она готова в этом поклясться. Идит перешагнула через распростершуюся на полу служанку, чей рот уже издавал сложные рулады — тихий храп перемежался с довольным хрюканьем и повизгиваньем. Она с нежностью взглянула на толстушку, которая верно служила ей все эти годы, сначала нянькой, когда ее мать умерла родами, а теперь наперсницей.

Неплохо бы освежиться перед новой встречей с этим буйным Эйриком. Она поискала таз с водой, но, конечно же, не нашла. Камин погас, и, кажется, не только в ее комнате. Во всем замке стояла мертвая тишина. Слугам в Равеншире полагалось давным-давно уже быть на ногах и готовить замок к новому дню.

Идит задумчиво надела свои бесформенные одежды, убрала волосы под обруч и плат. На всякий случай взяла горсть золы из очага и старательно размазала по лицу, чтобы придать коже сероватый оттенок.

Улыбка тронула ее лицо, когда она вспомнила, как рассердилась утром перед отъездом Гирта, когда она нарочно отыскала самое некрасивое и скрадывающее фигуру тряпье, какое только нашлось в хозяйстве.

— Слабое искушение ты готовишь для брачного ложа, — язвительно заметила Гирта.

— Так и надо, Гирта, дорогая. В этом-то и состоит моя цель. Я хочу воспламенить супруга приданым и умением управлять землями, а не своим телом. — Она содрогнулась от последних своих слов и добавила: — В этом отношении я уже получила урок на всю жизнь.

— Ах, детка, это была простая неудача. Мужчины ведь сделаны не из одного куска бревна.

Но Идит только рукой махнула:

— Нет, ты славная женщина, Гирта, но суровая жизнь доказала мне, что большинство мужчин ведут себя так же подло, как и Стивен, если речь касается женщин. Они считают нас просто безделушками, которыми можно поиграть и отбросить, когда надоест. С меня довольно.

Гирта обеспокоенно затрясла головой:

— Не представляю себе, как ты сумеешь удержаться, если заденут женское сословие.

— Я и не собираюсь удерживаться. Мой будущий жених будет обходиться со мной на моих условиях, — заявила она с уверенностью, которую вовсе не испытывала.

— Ох, Идит, милое дитя, я боюсь, что тебя ждет лишь горькая обида.

Обида? — размышляла Идит, открывая дверь своей спальни в просторный коридор. Нет, она уже давно покрыла броней свое уязвимое сердце. Но вот Джон… другое дело. Она сделает все, что в ее силах, чтобы защитить сына от боли — даже если придется выйти замуж за этого неотесанного чурбана из Равеншира или за какого-нибудь другого не менее неприятного человека.

Идит прошла через коридор и спустилась по лестнице двухэтажной главной башни замка, построенной из камня и дерева. Будучи намного крупнее Соколиного Гнезда, замок этот был в свое время достаточно величественным; по крайней мере, об этом часто говорил ее отец; однако разрушавшийся камень и гнилая древесина свидетельствовали о многолетнем небрежении. Вообще-то, ей было невыносимо видеть, когда с кем-то или с чем-то стоящим, будь то человек или здание, обращались плохо. Это нелестно говорило о хозяине. У Эйрика много грехов за душой, включая и его небрежение наследством, думала Идит, сокрушенно качая головой.

Она искала какого-нибудь слугу, который показал бы ей, как пройти в уборную и где взять свежей воды, чтобы попить и помыться. Но из прислуги никого не было. Пьяные рыцари, которых она видела вчера, спали на широких скамьях и в нишах с кроватями, прилегающих к большому залу; с ними лежали кое-кто из служанок.

Некоторые женщины валялись голыми под меховыми пологами, в обнимку с высокородными рыцарями. В приотворенную дверь одного из альковов Идит увидела рыжеволосую девицу, делившую ложе с Вилфридом, сенешалем, которому ее представили накануне. Он держал ее в объятиях, груди прижимались к его темноволосой грудной клетке, а одна из длинных ног лежала поверх его массивных бедер. И что самое ужасное, ее покрытые мозолями пальцы интимно лежали на его уснувшем мужском органе.

Глаза Идит расширились при виде этой срамной сцены. Затем ее верхняя губа вздрогнула от омерзения. Слишком хорошо зная мужскую породу, она могла предположить, что Вилфрид женат, и что его бедная жена спит сейчас где-то в верхних спальнях, в то время как он совокупляется со служанкой будто похотливый кролик.

Впрочем, удивляться тут нечему. Идит знала, что такой разврат — дело обычное во многих замках, особенно в таких, как Равеншир, где всем заправляют мужчины. Однако в Соколином Гнезде она не допускала никаких непристойностей. Она поощряла замужество среди своих служанок, и уж конечно, ни одна не ложилась против своей воли в постель к наезжавшим в особняк знатным гостям.

Первым желанием у нее было потрясти обоих бесстыдников и высказать свое возмущение, однако, в отличие от вчерашнего вечера, она все же решила вести себя более осмотрительно. В конце концов, ведь не она же тут хозяйка — да и почти нет надежды, что когда-нибудь ею станет. Поразмыслив, она направилась на кухню, соединявшуюся с главной башней переходом. Пусть даже в замке и не ощущается хозяйская рука, кто-то же должен отвечать за хозяйство… хотя бы повар.

Распахнув настежь тяжелую дверь, Идит ахнула от ужаса, узрев кошмарную картину из грязных горшков, бегающих мышей, прокисшей пищи, немытых досок для еды и кубков, и даже двух цыплят, расклевывающих в свое удовольствие остатки еды на покрытом грязной коркой полу. Идит схватила метлу и прогнала жирную мышь, которая лакомилась на столе куском баранины, затем шагнула к подстилке, брошенной возле остывшего очага, на которой сквозь гнилые зубы разверстого рта громко храпела служанка, вероятно, повариха. С ворчанием перекатившись на живот, она звучно пустила ветры. Воспользовавшись метлой, Идит от души оттянула ее по широким ягодицам, и женщина мигом взвилась, потирая ушибленное место.

— Что-о?! — завизжала она, вскакивая с подстилки; ростом повариха оказалась по плечо Идит, зато вдвое толще. — У тебя ума совсем, что ль, не осталось, раз ты набрасываешься на такую честную служанку, как я? — Прищурив глаза — маленькие, черные булавочныс головки на расплывшемся лице, — она язвительно поинтересовалась: — Ты что, королева, черт тебя побери?

— Я леди Идит из Соколиного Гнезда, а ты, видать, ленивая бестия. У честных служанок такой грязной кухни не бывает.

Повариха, сообразив, что имеет дело с благородной леди, слегка оробела и неуверенно помотала головой, протирая мутные от сна глаза. Потом она широко зевнула, и Идит невольно отпрянула от волны гнилостного дыхания и перегара, не говоря уже о теле и одежде, которые явно не соприкасались с водой, по крайней мере, с Пасхи. Слава Богу, что она ничего не отведала из блюд, приготовленных грязными руками этой старой карги.

— Как тебя звать? — спросила Идит стальным голосом.

— Берта.

— Так вот, Берта, что ты скажешь об этом свинарнике, который считается кухней?

— М-м-м?

Идит зарычала от злости:

— Сколько слуг в этом хозяйстве?

Берта лениво поскребла под мышками, затем начала считать на пальцах:

— Двенадцать внутри, может, двенадцать снаружи. Много слуг и батраков ушли за эти два года, когда не было хозяина.

— Кто всем управлял в его отсутствие?

Повариха пожала пухлыми плечами:

— Мастер Вилфрид, но его тоже по большей части не было, с тех пор как в прошлом году умерла его жена. — Берта приняла скорбный вид. — Упокой, Господь, ее светлую душу!

Ха! Вилфрид не показался Идит таким уж безутешным в постели с голой служанкой.

— Ну вот что. Немедленно собери здесь на кухне всех служанок до единой — рабынь и вольных. Ты меня поняла?

Служанка молча кивнула.

Когда через короткое время в кухне сгрудилась толпа лентяек, в очаге уже грелась вода, а в ней отмокали горшки, доски и кубки. Идит устроила служанкам такую головомойку, какую они надолго запомнят, а затем отдала распоряжения насчет дел, с которыми наказала управиться не позже чем за час.

— Берта, я хочу, чтобы полы и стены были в кухне выметены и выскоблены. Все доски для резки должны быть отчищены, а для выпечки принесена свежая мука. Я проверю припасы в кладовой, не портятся ли и не завелись ли черви. Боюсь, что они там кишмя кишат. А ты, Ламберт, найди еще одного мужчину себе в помощь и наруби пятидневный запас дров для кухонных печей. Агнес и Сибил пойдут соберут яйца и подоят коров. — Тут она заколебалась и взглянула на Берту. — А есть ли тут коровы, может, и вовсе не осталось?

Берта неуверенно мотнула головой:

— Только одна корова осталась и, пожалуй, две дюжины несушек.

— Ладно, когда принесут молоко, взобьем немного масла.

Она отдавала все новые и новые распоряжения, от которых осоловелые служанки закатывали мутные глаза.

Заняв женскую половину делами, Идит вернулась в большой зал и приказала нескольким слугам вымести прочь весь грязный тростник и заменить его свежим, терпкий запах которого слегка перебил застоялую вонь. Других она заставила выскребать грубо сколоченные столы и обметать со стен паутину. А третьи снимали со стен пыльные гобелены и выносили их во двор замка, чтобы хорошенько вытрясти.

И уж конечно, перво-наперво она прогнала всех собак из большого зала, хотя бы временно. Лишь тот глупый пес, которому от нее досталось накануне, влюбленно ходил за ней по пятам. Мгновенно сдавшись, она торопливо огляделась по сторонам, не видит ли кто, а затем нагнулась и поскребла у него за ушами, отчего язык у него блаженно вывалился. Идит со смешливым осуждением покачала головой.

— Вчера ты, пес, некрасиво повел себя перед благородной леди, но я все-таки сожалею, что сделала тебе больно, пусть даже мягким носком моего башмака. — Она присела на корточки и внимательно посмотрела на собаку. — Да ты, оказывается, тоже благородных кровей. Теперь вижу, что родословная у тебя безупречная. А имя у тебя есть? Нет? Ну, тогда значит, я стану звать тебя… как? Принцем?

Пес с восторгом завилял хвостом, и Идит засмеялась:

— Тебе понравилось имя, верно? Ну ладно, тогда мы договоримся и об остальном. — Схватив вонючее животное за загривок, она выставила его наружу. — И не возвращайся назад, Принц, пока не искупаешься, — посоветовала она бессловесному существу, которое смотрело так проникновенно, словно все прекрасно понимало.

Посмеявшись и вернувшись снова в зал, она увидела, что и высокородные джентльмены пробудились от своего пьяного сна, и тут же отправила нескольких настрелять свежего мяса для стола; среди них и Вилфрида, который, казалось, был слишком изумлен ее натиском, чтобы как-то протестовать, лишь тонко улыбнулся и с невинным видом спросил:

— А лорд Эйрик просил твоей помощи, миледи?

Идит почувствовала, что вспыхнула, — привычка, с которой ей никак не удавалось совладать.

— Нет, не просил. Я догадываюсь, что он все еще валяется в постели, наглотавшись за ночь эля вместе с тобой, — огрызнулась она, а затем объяснила, словно оправдываясь: — Я оказываю ему услугу, заставляя работать его ленивую челядь. — Она бросила быстрый многозначительный взгляд на подружку Вилфрида по постели — ясно, мол, что Эйрик тоже не спал в своей комнате, а занимался кое-чем другим.

Вилфрид сверкнул понимающей улыбкой и быстро чмокнул девицу, которая стояла рядом с ним, кое-как прикрыв свою наготу меховым пологом.

— Потом увидимся, Бритта, — сказал он и небрежным жестом шлепнул ее по заду.

Бритта зарделась и подняла глаза на Идит с видом невинной девы.

Идит пыталась смерить глупую служанку сердитым взглядом, но Бритта была почти ребенок, вероятно, не старше пятнадцати лет. Она явно не знала ничего другого.

— Бритта, пожалуйста, прикройся более подходящим одеянием, затем сними все белье с постелей, на которых сейчас никто не спит, и принеси на кухонный двор для стирки.

Бритта послушно кивнула.

— Будешь новой хозяйкой? — робко поинтересовалась она. — Выйдешь замуж за хозяина?

Идит вновь ощутила непрошеную краску на щеках.

— Я сомневаюсь, что мы поженимся, и я не твоя хозяйка. Я просто действую как… друг лорда Равеншира и хочу привести его жилье в порядок.

Идит попыталась присесть и вежливо дожидаться лорда, но все ее тело пульсировало от присущей ей неуемной живости. Она не могла вынести праздного и бесполезного времяпрепровождения, особенно теперь, когда руки зудели навести везде порядок. И вскоре не выдержала.

К полудню она почувствовала сладость удовлетворения, когда увидела, сколько уже сделано. Кухня сияла чистотой, в зале терпко пахло свежим тростником и сеном. Белье кипело в огромных котлах, висящих над кострами, и сохло на кустах в запущенном саду.

Некоторые служанки уже были отправлены мыться на питавшийся родниками пруд за замком, а остальные должны были вскоре последовать за ними. Идит запретила завтракать тем, кто не выполнит своего задания и не помоется. Верный способ подстегнуть бездельниц. Ее желудок уже урчал, как и у остальных, от дразнящего аромата свежего хлеба, который пекся в каменных печурках по бокам от широкой плиты. Свежевзбитое масло лежало, мерцая золотом, в глиняной миске на массивном деревянном столе, украшавшем середину кухни. После того как под стоны Берты, ободравшей пальцы, стол был основательно вычищен песком с крепким мылом и доскам был возвращен естественный дубовый узор, на него стало приятно смотреть.

Любуясь корзинкой, полной свежесобранных гусиных и куриных яиц, Идит мимоходом подумала, знает ли Берта, как сделать хороший пудинг. Если нет, она научит ее одному из своих собственных рецептов.

Желудок Идит снова сжался от голода, когда она услышала шипение сока, падающего на открытый огонь из бока поросенка. Маленький Годрик, сирота, сын давно умершей замковой рабыни, медленно крутил вертел; он поднял на нее глаза, сиявшие обожанием и благодарностью за то, что она доверила ему такую важную работу. Бульон из оленины и оставшихся после зимы овощей варился в котле, тут же рядом допревала в другом котле, завернутом в тряпье, гороховая каша.

Дел оставалось еще непочатый край, но начало было положено. Идит с удовлетворением это отметила. Одобрит ли Эйрик ее усилия? И тут она впервые засомневалась, не поторопилась ли со своим самоуправством.

Эйрик проснулся от громкого стука в дверь спальни. Или это стучало у него в голове? Он резко сел, затем снова рухнул на постель от резкой боли в висках.

Святые мощи! Да он просто с ума сошел, надо же было вчера столько выпить эля вместе с Вилфридом. Такого с ним не бывало с юности, когда он был неопытным юнцом, дорвавшимся до всех запретных плодов. Он провел растопыренными пальцами по спутанным волосам и снова сел, вспомнив причину вчерашнего кутежа — пожилую деву, Идит, и то, что она упомянула про Стивена из Грейвли. Милостивый Боже! Да избавится ли он когда-нибудь от этой подлой бестии? Два года Эйрика не было в Англии, но не успел он вернуться, как ненавистный призрак Грейвли уже завитал над ним.

С гримасой отвращения он натянул ту же рубаху и тунику, в которых был и накануне. Слугам придется постирать его одежды, иначе он скоро задохнется от собственного запаха. А еще лучше выбросить все это на помойку и, когда выберется в Йорк, заказать себе у портного новые наряды. Пришло время наслаждаться своим богатством, хватит ему плесневеть в потайной подземной комнате. Утомительная игра, когда он изображал из себя нищего лорда, владельца разоренного замка, подходит к концу.

Пожалуй, настала пора восстановить дедовский замок в его былом блеске, снова направить на поля батраков. Он растянул в задумчивости губы, обдумывая задачу, к которой мысленно обращался все эти две недели.

Потом улыбнулся, вспомнив леди Идит и ее странное предложение о браке. Вообще-то, он уже привык к тому, что девицы осаждают его с матримониальными претензиями. Не однажды плелись хитроумные заговоры с целью заманить его под венец — пускали в ход все, от соблазнения до шантажа. К счастью, он избегал ловушек. На его взгляд, одного неудачного брака ему более чем достаточно. Когда десять лет назад умерла Элизабет, он дал себе клятву больше не жениться, и не без оснований.

Но теперь хозяйка Соколиного Гнезда приготовила ему искушение, против которого трудно устоять. Он раздраженно сдвинул брови. О, дело не в заманчивом приданом и, уж конечно, не в ее внешности. Боже упаси, но вот перспектива отомстить Стивену из Грейвли… от этого отказаться нелегко. И возможность наконец-то вытащить Стивена на открытый поединок и драться с ним насмерть определенно стоит того, чтобы над ней задуматься.

Стук в дверь возобновился, и Эйрик узнал хнычущий голос Берты:

— Хозяин! Ох, пожалуйста, хозяин, спускайся вниз, а то она перевернет нас вниз головой и вытрясет всех вошек.

Эйрик оторвался от раздумий, подошел к двери и открыл ее перед удивленной поварихой, которая уже занесла руку для повторного стука и вместо двери постучала ему в грудь. Его желудок дернулся, и горклый привкус медовухи тошнотворно подступил к горлу. Проклятье! Этого ему еще не хватало, и так голова раскалывается.

Затем его челюсть отвисла от удивления.

— Берта? Ты ли это?

Он едва узнал свою старую повариху в чистой серой рубахе. Кожа у нее покраснела от мочалки, а чистые волосы лежали на плечах змеевидными сосульками, обрамляя лицо, на котором проступили пятна возмущения.

— В чем дело, Берта? — спросил он, подавляя удивленный смех.

— Да вот, эта леди, госпожа Идит. Проклятая гарпия… прошу прощения, хозяин, за такое неуважение… леди перебудила всех еще до солнышка своей воркотней и заставила работать, вот как. — Она протянула к нему свои красные, шероховатые ладони в подтверждение того, как тяжко трудилась.

Эйрик озадаченно нахмурился:

— А разве вы каждый день не на рассвете встаете?

Лицо Берты стало пунцовым.

— Ну да, я хочу сказать, иногда, но… но… это же не ее замок, чтобы тут распоряжаться, и она обзывала нас лежебоками, а то еще и хуже. Дескать, мы такие ленивые, что заслуживаем хорошей порки. У нас, мол, вши, и если мы их не выведем до полудня, то она возьмет нас за ноги и все вытрясет.

Эйрик невольно расхохотался, и Берта стрельнула в него возмущенным взглядом. Святой Бонифаций! Пронзительное брюзжание поварихи могло бы счищать ржавчину с доспехов, подумалось Эйрику, но она, не заметив его недовольной гримасы, набрала в грудь воздуха и распрямила могучие плечи для нового потока жалоб.

— Видно, она не в духе, скажу я тебе, хозяин. Вероятно, перед месячными. Никогда еще я не слышала, чтобы благородная леди употребляла такие слова. Говорила, что мы воняем, как свиньи, заставила всех мыться и пообещала не давать никому есть, пока все не будут сверкать чистотой, а еще…

— Хватит! — приказал Эйрик, и его губы удивленно скривились.

— Да вот, просто мы… твои верные слуги… то есть… хотим знать, кто она такая, — пробормотала Берта, умеряя пыл.

— Благодарю, что поставила меня в известность, Берта. А теперь возвращайся на кухню. Я скоро спущусь.

Эйрик плеснул в лицо холодной воды, затем погрузил голову в лохань, чтобы протрезветь. Потряс головой, сбрасывая с волос капли, и чертыхнулся от ледяного озноба. Подумав, что не мешало бы побриться, повернулся к пластинке полированного металла, прикрепленной к стене, и скорчил недовольную гримасу. Похож на проклятого варвара. Он усмехнулся. Пусть эта унылая растрепа из Соколиного Гнезда посмотрит, кого она получит себе на брачное ложе — если, разумеется, он соизволит осчастливить ее таким образом.

Он улыбнулся себе под нос и направился вниз по ступенькам, вспоминая слова, сказанные ею накануне.

— Пчелы! — едко бормотал он. — Неужели она и впрямь думает, что купит мое расположение пчелами? — Он недоверчиво покачал головой. Вот дела, такого с ним еще не случалось.

Дойдя до нижних ступеней лестницы, Эйрик застыл, пораженный. Даже поморгал, прочищая зрение. Повсюду, куда бы ни упал его взгляд, старательно трудились слуги: выскребали скамьи и крышки столов, сметали паутину длинными метлами из всех углов зала, выгребали из очага золу.

Он шагнул вперед, и терпкий запах трав приятно защекотал ему ноздри. Он глубоко вдохнул, потом поглядел себе под ноги на чистый тростник, хрустевший под мягкими кожаными башмаками.

Как же надо было встряхнуть ленивых слуг, чтобы они так расшевелились!

Почувствовав струю прохладного воздуха, он оглянулся на открытую дверь зала, которая вела во двор и к другим строениям. К косяку лениво прислонился Вилфрид, через плечо была перекинута связка убитых кроликов, а на физиономии блуждала кривая ухмылка.

— Где ты был? — проворчал Эйрик, подходя поближе.

— Охотился.

Эйрик нахмурился:

— Почему не разбудил меня? Я составил бы тебе компанию.

— Некогда было, — едко усмехнулся Вилфрид.

— Почему? — удивился Эйрик.

— Леди вытряхнула нас на рассвете из теплых пологов и возвестила, что мы сегодня не получим завтрака, пока не принесем к столу свежего мяса. — Вилфрид помолчал, явно получая удовольствие от своего доклада. С едва подавленным смешком он продолжал: — По-моему, она высказала предположение, что ты хлестал эль всю ночь вместе со мной, так что теперь будешь дрыхнуть до полного протрезвления. — Он преувеличенным жестом постучал по голове, словно стараясь вспомнить все в точности, потом снова ухмыльнулся. — Или намекнула, что ты не спишь в постели, а занимаешься чем-то другим? Словом, что-то в таком духе.

— Где эта бесцеремонная ведьма? — прорычал Эйрик.

Вилфрид пожал плечами:

— Может, уже отправилась перестраивать стены замка?

— Я ничего не вижу забавного в твоем… веселье, — рявкнул Эйрик, прикладывая руку к пульсирующей голове. Боже, ему срочно надо похмелиться.

— Голова болит, милорд? — поинтересовался Вилфрид с насмешливым участием. — Может, тебе нужна жена, которая утолила бы боль сладкими речами и нежной ручкой?

Эйрик невнятно ругнулся и направился на кухню. Вилфрид следовал по пятам, несомненно желая стать свидетелем неизбежной сцены.

Они быстро прошли через кухню, и Эйрик отметил чистоту и аппетитные запахи, поднимавшиеся от плиты. Маленький Годрик с важным видом поворачивал вертел, на который был насажен огромный кус мяса величиной с поросенка.

— Это госпожа приставила меня сюда, милорд. Ты хочешь, чтобы я ушел? — виновато стал оправдываться мальчуган, заметив грозный вид Эйрика. На его большие глаза навернулись слезы, очевидно, он решил, что хозяин так сильно рассердился из-за него.

— Нет, ты делаешь хорошую работу, Годрик. Продолжай, если хочешь. Где леди Идит?

Годрик показал на открытую дверь, что вела на кухонный двор.

Эйрик не был в этой части замка с тех пор, как его бабка Ауд держала здесь много лет назад превосходный огород с травами и овощами. Каждый раз, когда его отец Торк или дед Дар возвращались из торгового путешествия, они всегда привозили ей в подарок диковинные растения из дальних стран. Воспоминания о бабке, давно умершей от мучительной болезни, и о сладких часах, проведенных в ее обществе, когда они вместе пололи ее любимый тимьян, розмарин и лук-стригун, заставили Эйрика замереть перед дверью и на какое-то время забыться.

Он с содроганием прикрыл глаза, готовясь к безобразию, которое ожидал увидеть на давно заброшенном дворе. Вина запульсировала в нем, словно больной зуб. Как и все остальное в замке, двор тоже нуждается в основательной переделке.

Поначалу от яркого солнечного света у него снова болезненно застучало в голове, и он не заметил, что вокруг кипит работа. Когда же гул голосов наконец проник сквозь боль, он огляделся и остолбенел от удивления.

Повсюду, куда ни падал глаз, трудились в поте лица слуги — вчера еще ленивые и неповоротливые. И такими чистыми он не видел их с самого своего возвращения. Даже рубахи, хоть и ветхие, выглядели свежевыстиранными. Эйрик задумчиво пригладил усы. Подумать только, в Равеншире, оказывается, еще полно слуг.

Кто-то помешивал белье в кипящих котлах со щелоком. Другие вытаскивали белье из котлов и бросали в чистую воду. Третьи выжимали его и развешивали на соседних кустах и деревьях — переросших и неухоженных, как он и ожидал. Глаза Эйрика буквально полезли на лоб, когда он узнал свою собственную одежду, включая и нательную, бесстыдно развешанную на всеобщее обозрение на кусте шелковицы.

— Ух! — задохнулся он от злости, а затем увидел виновницу всей кутерьмы. Леди Идит отчитывала молодого слугу, мокрые волосы которого говорили о том, что он недавно вылез из пруда. Дернув его за ухо, она беспрекословным тоном приказала ему снова лезть в пруд, показывая на грязь, оставшуюся на шее и в ушах.

— Как ты думаешь, она и наши уши тоже станет проверять? — сухо поинтересовался следовавший за ним Вилфрид.

Эйрик бросил на него недовольный взгляд, затем решительно направился к разъяренной женщине. Стиснув зубы, чтобы овладеть собой, опасаясь, что может причинить ей телесные повреждения на глазах у всей дворни, он наконец произнес с деланным спокойствием:

— Леди Идит, могу я поговорить с тобой?

Костлявое существо встрепенулось и повернулось к нему. Они встретились взглядами перед внезапно притихшим двором, и сердце Эйрика странным образом сжалось в груди при виде беззащитности на ее лице, которую она быстро замаскировала своим обычным высокомерием.

Слуги застыли в боязливом любопытстве, однако полоумная особа и не думала выказывать страх. Нет, она бесстыдно уставилась на него лучистыми фиалковыми глазами. Глазами ведьмы! Вчера он не заметил их странного сияния. Может, они бывают такими от ревматической старости, как у его бабушки перед смертью? Конечно, так оно и есть.

Ее холодная спесь невероятно его раздражала. Это, а еще необъяснимое, но бесспорное притяжение к пожилой женщине. Проклиная себя, он крепко схватил ее за руку и потащил назад в башню, не обращая внимания на бешеные протесты.

— Садись! — гаркнул Эйрик, когда они вошли в маленькую комнатку без окон, ютившуюся под лестницей, сбоку от большого зала. Здесь было темно и пыльно. Он зажег свечу, но мало что увидел, если не считать толстого слоя грязи и копоти, покрывавшего все предметы. Идит явно не успела сюда добраться. Проклятье! Чем тут занимались его слуги эти два года, что он отсутствовал?

Идит с глухим ворчанием потерла руку в том месте, где он схватил ее. Затем вытащила из-за пояса маленький шарфик и размашистыми движениями стряхнула пыль со стула, прежде чем чинно на него присесть. Он отметил, что она упорно отворачивала лицо и то и дело поправляла обруч на голове, словно не желала, чтобы он слишком пристально смотрел на нее. Несомненно, из-за своей безобразной внешности. Под его строгим взглядом она опустила глаза, но не от покорности, как подумалось ему.

Эйрик несколько раз чихнул от пыли. Видимо, Идит ее намеренно взбила, просто чтобы ему досадить. Он сверкнул на нее глазами, взяв на заметку еще одну причину, чтобы ее недолюбливать.

Идит старалась принять независимый вид, хотя и ерзала на стуле под хмурым взглядом Эйрика. Затем вспомнила, что он считает ее пожилой, и слегка сдвинула на лоб обруч, чуть сгорбила плечи и повернула в сторону лицо, чтобы оно не было открыто его прямому взору. Еще и незаметно вытащила из-под плата тоненькую прядь намазанных салом волос, чтобы напомнить ему про свою «седину». Робко скосив глаза, убедилась, что ее внешность крайне не нравится ему, и поняла, что пока все идет как надо.

— Как ты посмела командовать моей дворней? — сердито спросил Эйрик. — Таким своеволием ты оскорбила меня и мой дом.

— Я вовсе не намеревалась как-то обидеть тебя, милорд. Поверь мне, это правда. Просто я не умею сидеть без дела. И когда увидела, что слуги злоупотребляют твоей снисходительностью, то подумала… ну, часто женщины замечают такие вещи скорей, чем мужчины. А поскольку ты долго отсутствовал…

— И все-таки ты не у себя дома.

Идит внезапно осознала, какими неуместными показались ему ее действия, и на душе у нее заскребли кошки. Неужели в своей постоянной борьбе за независимость она потеряла всякие представления о том, как подобает себя держать?

Не без труда Идит проглотила свою гордость.

— Теперь я понимаю, что действовала неуместно… — сказала она смиренно и тут же сорвалась: — Но как ты мог есть пищу, которая готовилась на такой грязной кухне? Или ходить по подстилке, усыпанной испражнениями животных, костями и гниющей пищей? Или… или спать в постели, буквально кишащей насекомыми?

Идит с торжеством увидела, как Эйрик поморщился от ее резких слов. Казалось, он хотел что-то возразить, но не стал. С вызовом вздернув подбородок, он отрубил:

— Как я сплю, тебя не касается.

Внезапно Идит почувствовала безнадежность своей миссии. Напрасно она воспрянула духом после того, как он попросил ее задержаться на ночь. Поднимаясь, она сухо сказала:

— Ты прав. Мне не следовало вмешиваться. А сейчас я возвращаюсь в Соколиное Гнездо. Прости, что причинила тебе неудобства.

Эйрик положил ладонь на ее плечо и снова усадил на место.

— Подожди, давай обсудим дело, — спокойно произнес он и протянул ей чашу с вином.

— Так рано? Нет. Я еще не завтракала.

— Как и все остальные в моем замке, насколько я понял, — миролюбиво пошутил он.

— И ты предпочел бы получать еду из грязной кухни? Тысяча чертей! Вши просто плясали в волосах твоей поварихи.

Раздражение вспыхнуло в голубых глазах Эйрика, но выражение лица оставалось бесстрастным.

— Следи за своим языком, женщина. Не подобает так говорить леди твоего положения.

Идит обиделась на его слова. По правде говоря, она слишком долго общалась с купцами и слушала их грубые речи, но не каяться же в этом перед каким-то жалким рыцарем.

— Ты затащил меня в эту комнату, чтобы обсудить, как я говорю? Если да, то мне будет лучше покинуть твое общество, поскольку у меня есть вещи поважнее.

— Слишком ты остра на язык, миледи, — произнес он с усмешкой. — Большинству мужчин такое в женщине не по вкусу. Видно, ты из-за этого и не вышла до сих пор замуж.

Идит скрипнула зубами и метнула в него злой взгляд.

— Я не вышла замуж, — процедила она, — потому что не хотела. Многие женщины довольны своим одиночеством, вопреки высокомерным утверждениям мужчин.

— И тебе не хотелось выйти замуж за Стивена?

Идит вся сжалась от его прямого вопроса. Эйрик закрутил кончик уса двумя пальцами, глядя на нее словно коршун. Она заметила, что он весь обратился во внимание.

— Я считаю твой вопрос грубым, нескромным и…

Эйрик выставил вперед руку, останавливая поток ее слов:

— Нет, вопрос вполне разумен для будущего жениха.

Глаза Идит удивленно распахнулись. Она-то думала, что у них уже ничего не получится. Жарко покраснев, она принудила себя заговорить о том тягостно интимном, что ей почти удалось забыть:

— Да, мне хотелось выйти замуж за Стивена из Грейвли, такой уж была дурой.

— А он обещал жениться на тебе?

— Да, обещал… пока не получил того, чего добивался.

— А что это было?

Идит резанула его острым взглядом, ясно дающим понять, что даже ему не пристало быть таким уж безмозглым. Она откинулась на спинку стула, скрестила на груди руки, — и тотчас же об этом пожалела, когда глаза Эйрика, привлеченные ее жестом, остановились на ее, казалось бы, плоской груди. С возгласом досады она уронила руки и, глядя ему прямо в глаза, сказала:

— Он хотел моего тела. — В ответ на скептическое выражение его лица она добавила, пожимая плеча ми: — В те дни у меня было тело, вызывающее похоть.

Он засмеялся. Она вспыхнула.

— А ты тоже испытывала к нему похоть?

Идит ахнула. Поистине беседа зашла слишком далеко. Она крепко сжала губы, чтобы остановить бранное слово, которым ей хотелось запустить в него. Затем стыд захлестнул ее, и она тихо, с горечью призналась:

— Я ошибочно приняла похоть за любовь. Однако вскоре мне пришлось жестоко за это поплатиться.

— Как же? — настойчиво допрашивал Эйрик, и лицо его стало напряженно-внимательным.

— Когда я обнаружила, что беременна, и объяснилась с ним, не сомневаясь в быстрой помолвке и венчании, как и было условлено, то он рассмеялся мне в лицо. И отказался от отцовства. — Идит направила на Эйрика каменный взгляд, сердясь, что он вынудил ее сделать такое оскорбительное признание. Это была тема, которую она никогда не обсуждала. — Я отказываюсь говорить с тобой и дальше об этом дьявольском отродье.

— Есть по крайней мере одно, в чем мы с тобой согласны, — в том, что Стивен из Грейвли ведет свое родство от дьявола.

— Это уж точно.

— А обнаружив его предательство, ты не пыталась найти повивальную бабку, чтобы она помогла тебе?

— Что? — недоуменно переспросила она.

Она заметила, как неуверенно дрогнули его губы перед тем, как высказать то, что, казалось, имело для него какое-то важное значение.

— Некоторые женщины находят возможность избавиться от нежеланного ребенка. Ты, верно, тоже сделала такую попытку, но у тебя ничего не получилось?

— Нет! — выкрикнула она. — Как ты смеешь даже спрашивать? Джон для меня единственное светлое и чистое, что осталось от этой ненавистной… связи. — Идит с трудом умерила свой гнев. — У тебя очень низкое мнение о женщинах, милорд. Интересно почему?

Некоторое время Эйрик глядел на нее в задумчивости, потирая, по обыкновению, усы. Наконец он, кажется, принял решение.

— Подожди здесь, — распорядился он и, поднявшись, направился к двери. — Я сейчас кое-что принесу.

Вернулся он с небольшим, завернутым в материю свертком и положил его на стол. Затем уселся рядом с ней и, вытащив из-под рубахи ее документ о приданом, жестом велел ей придвинуться поближе к столу.

— Прежде чем позвать Вилфрида, чтобы он заверил в качестве свидетеля наши подписи, я хотел бы огласить свои собственные условия в нашем брачном договоре, миледи.

Идит пораженно уставилась на него:

— Ты намерен жениться на мне?

Губы Эйрика растянулись в сконфуженную улыбку, словно ему и самому не верилось, что он способен на такую глупость.

— Да, с Божьей помощью я женюсь.

Поначалу сознание Идит отказывалось воспринять услышанное на веру. Смешанные чувства обуревали ее. Облегчение, что Джон будет защищен брачным обетом, боролось с ее отвращением к ненавистным узам. Нельзя сказать, чтобы она ненавидела мужчин, — ей не нравилась лишь их похотливость, и так или иначе мужественная красота Эйрика не оставила ее равнодушной.

— Почему?

Эйрик откинул назад голову и рассмеялся:

— Достаточно странный для невесты вопрос.

— Я не совсем обычная невеста, и мы оба прекрасно это понимаем. Еще мне сразу стало ясно, что перспектива жениться на мне показалась тебе отвратительной. Тебя соблазнило мое приданое? Ты решил, что воспользуешься им, чтобы восстановить Равеншир?

Эйрик удивленно заморгал, затем опять разразился смехом:

— Может, во мне есть что-то от Стивена. Может, я испытываю похоть к твоему сочному телу. — Он сладострастно пошевелил бровями.

Идит почувствовала, как вспышка ненависти поднялась в ней и краской растеклась по щекам. Она негодующе фыркнула — он смеет потешаться на ее счет! Нет, он слишком фриволен, слишком.

— Мое тело, сочное или нет, не входит в наш брачный контракт.

Эйрик округлил глаза в насмешливом сомнении, густые черные ресницы оттеняли их удивительную, кристально ясную прозрачность.

— О? Нет? Х-м-м-м. Посмотрим.

С застучавшим в тревоге сердцем Идит вознамерилась спросить напрямик, что же имел в виду Эйрик под своим загадочным замечанием, однако голова его склонилась над документом, и он старательно заскрипел пером, дописывая что-то внизу.

Идит устало закрыла глаза. «Не делаю ли я еще большей ошибки, связывая свою судьбу с лордом Равенширским?»

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Слова Эйрика про его собственные условия брачного контракта наконец-то дошли до сознания Идит, и она встрепенулась. Сейчас станет ясно, чего он на самом деле хочет от нее.

— Ты дописываешь свои условия? — поинтересовалась она нарочито старческим голосом, пока Эйрик педантично царапал слово за словом под текстом ее документа.

Она довольно усмехнулась про себя, увидев, как он поморщился от ее скрипучего голоса, молча продолжая писать. Листок он держал далеко от себя, а временами напряженно щурился.

Идит с удивлением наблюдала за странной его позой, затем чуть заметно улыбнулась, внезапно сообразив, что он плохо видит вблизи, как это было у ее отца.

Ах, вот почему он подумал, что у нее старческие морщины, когда она просто хмурилась, и не мог отличить золу от серого цвета лица. И вот почему цвет ее волос и нарочитая сутулость плеч так легко ввели его в заблуждение.

Она едва не расхохоталась. Этот невинный обман не предусматривался ею первоначально, однако сгодится любое средство, которое поможет ей уберечься от отвратительных прикосновений похотливой мужской руки.

Эйрик не заметил ее усмешки — весь сосредоточился на выведении слов. Наконец издал долгий, удовлетворенный вздох и, откинувшись на спинку стула, пододвинул к ней лист пергамента. Выжидающий интерес в его глазах подсказал ей, что выставленные им условия могут ее не устроить.

Идит старательно прятала лицо, понимая, что Эйрик будет внимательно глядеть на нее во время чтения. Видел он скорее всего не так уж и плохо. В конце концов, это не мешало ему слыть умелым рыцарем, если уж верить молве. Ей пришлось напомнить себе, что надо ссутулить плечи; временами она поглядывала на него через растопыренные пальцы руки, стыдливо закрывавшей часть лица, словно робела от его сокрушительной мужественности. Ха! Не забыть бы покаяться в этом обмане на ближайшей исповеди у отца Бенедикта.

— Ты разбираешь слова, миледи?

— Да, читаю я неплохо. — Она продолжала вглядываться в его каракули, затем запротестовала: — Тебе нет необходимости давать за меня выкуп. Мой отец умер.

— Считается, что супруг должен заплатить отцу невесты за то, что он содержал ее до замужества. А раз его нет, я отдам тебе его долю.

Идит гордо фыркнула и вычеркнула этот пункт из документа.

— Достаточно будет уже того, что ты признаешь свое отцовство.

Эйрик пожал плечами.

— И я также не претендую ни на какую долю твоей собственности в качестве утреннего подарка. Подарком для меня станет твое обещание покровительства. Ведь ты уже мне сказал, что твои владения отойдут к брату.

Эйрик сощурился:

— А если у нас родится сын или сыновья? Что тогда?

Идит почувствовала, как ее лицо вспыхнуло. Она хотела напомнить об условности брака, но не сумела найти подходящих слов. Сыновья!

— А ты не ошибся, принимая мой брачный договор за что-то еще, кроме чисто делового соглашения?

— Деловое соглашение! Никогда еще я не встречал прежде женщины, похожей на тебя. Никогда! — воскликнул он, недоверчиво покачав головой. Затем взмахом руки как бы отмел все ее возражения и протесты и сказал: — Я должен подумать и о наследовании. При всех опасностях, которым мой брат Тайкир подвергается ежедневно, я не сомневаюсь, что выжить ему будет нелегко.

Когда она прочла последние условия, острая тревога пронзила ее.

— Я не могу принять то, что ты от меня просишь.

— А с чем ты тут не согласна? — протянул он, апатично скрестив ноги в щиколотках. Изношенная ткань тесных штанов туго натянулась на бедрах, и Идит с открытым ртом уставилась на стройные, мускулистые формы и еще на что-то, обрисовавшееся под тканью. Туника распахнулась, открыв широкую грудь, облаченную в ту же голубую рубаху, которая была на нем вчера, шелковистые завитки выбивались из разреза на вороте, они тоже не ускользнули от ее глаз.

Края твердых губ ее собеседника дернулись в понимающей улыбке, и Идит поспешно закрыла рот. Она готова была убить себя за предательский взгляд. Стремясь поскорее угомонить зачастившее сердце, она проворчала:

— Ты чего так расселся? Может, думаешь, что против тебя никто и не устоит? Но я не какая-нибудь там одна из твоих похотливых любовниц, и меня твои прелести не волнуют.

Эйрик холодно осклабился:

— Кажется, мы тут говорили про условия. Брачные условия. — Он опустил глаза на свои бедра, затем снова взглянул на нее, провоцируя как-нибудь отозваться на насмешку.

Идит раздраженно прокашлялась и ткнула пальцем в слова, которые он нацарапал внизу документа.

— Да, я сейчас скажу насчет твоих условий. Во-первых, я предпочитаю жить в Соколином Гнезде. И не вижу причин перебираться вместе с Джоном сюда, в Равеншир.

Эйрик вопросительно поднял брови:

— Разве у тебя нет сенешаля, который распоряжался бы там всем в твое отсутствие?

— Да, есть. Джеральд из Бримли, но…

— Он надежный?

— Да, но занимается всем лишь тогда, когда я отлучаюсь. Мое присутствие там необходимо, хотя бы для надзора за ульями.

— Переведешь этих проклятых пчел сюда.

Идит снисходительно улыбнулась его невежеству:

— Пчелы не похожи на людей. Они не могут просто так подхватить пожитки и перебраться на другое место.

Эйрик внимательно глядел на нее, и Идит поежилась под его пристальным взглядом. Ей хотелось, чтобы он перестал гладить шелковистые свои усы. Это ее выбивало из колеи.

— Тогда оставишь пчел там. Но ты, миледи, — заключил он ровным голосом, поднеся палец к ее лицу, — станешь жить здесь вместе с сыном, иначе ни о каком браке не может быть и речи.

— Какая тебе разница, где я живу? У нас же договор чисто деловой.

— На всякий случай, — насмешливо заявил он и бросил на нее исподлобья взгляд — то ли чем-то озадаченный, то ли раздраженный.

Боже, как ей хотелось убрать эту глупую усмешку с его отвратительной смазливой физиономии!

— А я-то думала, что ты оценишь свободу, которую тебе предоставит мое отсутствие в Равеншире.

— А почему ты думаешь, что с тобой я буду менее свободен?

Идит застыла от возмущения и натянула обруч пониже на лоб, скрывая свои эмоции.

— Мне не хотелось бы терпеть присутствие твоих любовниц возле себя.

Прозрачные глаза Эйрика расширились от удивления. Затем он с издевкой улыбнулся:

— Миледи, ты меня обижаешь. Я уже и раньше говорил тебе об этом, не заставляй меня повторяться. Я порядочный человек. И не намерен позорить жену недостойным поведением.

Бросив на него косой взгляд, она с нескрываемым недоверием протянула:

— Ты хочешь сказать, что у тебя никогда не будет любовниц?

С некоторым злорадством она наблюдала, как по лицу у него пробежала тень смущения, как он неловко заерзал на месте. Уклонившись от ответа, он лишь пристально поглядел на нее, скрестив на груди руки и все время поглаживая свои проклятые усы.

— Я вовсе не собираюсь причинять тебе никаких неудобств, Эйрик. И не прошу отказываться от своих женщин.

— Женщин! О, Идит, ты наделяешь меня более выдающимися талантами и выносливостью, чем у меня есть на самом деле, — заметил Эйрик, с подчеркнутом недоумением качая головой. — Откуда ты взяла, что у меня так много женщин?

— Говорят, что ты предаешься блуду, будто загулявший лось. — «Ох, Матерь Божья, что это я такое несу?»

Эйрик громко фыркнул, услышав слова, которые она необдуманно выпалила, и его челюсть напряглась от злости.

— Ты, стало быть, слышала, что про меня говорят такие вещи?

— Ну, не совсем в этих выражениях.

— Тогда говори точней, — потребовал он. — Кто способен меня так оскорблять? Наверняка Стивен из Грейвли, могу поклясться, этот проклятый клеветник.

— Нет. Не Стивен… — Она снова обругала себя за то, что не сумела придержать свой дурацкий язык, и зачастила: — Вообще, по-моему, я просто слышала болтовню на базарной площади, что-то вроде: «Ни одна хорошенькая девушка не сможет пройти мимо Равеншира, чтобы тамошний хозяин не отведал ее меда, и все остаются очень довольны».

И она пренебрежительно пожала плечами. Глаза Эйрика буквально вылезли на лоб, а челюсть отвисла. Затем он взорвался смехом.

— Ох, Идит! Ты меня поражаешь! — воскликнул он наконец. — Никогда мне еще не попадались женщины с таким острым языком. Как жаль, что ты… ну, хм, что ж, время идет, ничего не поделаешь.

Идит догадалась, что он собирался посетовать на ее возраст и безобразие. От этих, хоть и невысказанных слов что-то съежилось в ее душе. Уничижительное мнение о ней со стороны этого дьявольски красивого олуха совершенно не волнует ее, но почему же она чувствует себя задетой?

Несомненно, это говорит о ее слабости и уязвимости. От такого открытия ее охватила паника. Куда подевались ее выдержка и хладнокровие? Внутренне собравшись, она приказала себе держать в узде свои чувства.

Напустив на лицо равнодушие, чтобы не показывать ему, как она задета, Идит упорно повторила:

— Интересно все-таки знать, почему ты так настаиваешь, чтобы я жила здесь.

— Мне хотелось бы привезти домой дочерей. Помнишь? Ведь ты обещала заботиться о них.

Идит с облегчением кивнула, довольная таким объяснением. Теперь ясно, почему он хочет, чтобы она перебралась в Равеншир.

— Вообще-то я могу переправить часть пчел и сюда. Хотя в брачном соглашении это и не оговорено, я согласна пойти на уступку. Буду проводить половину своего времени здесь, а половину в Соколином Гнезде, а девочек брать с собой, чтобы ты был свободен… ну… для путешествий или… чего там тебе понадобится. — Она решила больше не упоминать о женщинах, чтобы не выглядеть смешной.

Эйрик усмехнулся, заметив, как осторожно она обошла вопрос о любовницах.

— Ты останешься в Равеншире, — заявил он тоном, не терпящим возражений, — а иногда будешь ездить в Соколиное Гнездо — с моего согласия.

Идит окинула его через стол оценивающим взглядом, взвешивая это заявление.

— Я согласна, при условии, что доходы от пчеловодства будут идти на мое имя.

Эйрик церемонно кивнул.

— Ты ведь понимаешь, что Соколиное Гнездо останется под твоей опекой только до того времени, пока Джон не достигнет совершеннолетия.

Он снова кивнул, пронзив ее испепеляющим взглядом.

— У меня нет желания забирать ни твои ничтожные деньги, ни наследство твоего сына. Но есть другое условие, которого я хочу потребовать и в котором не может быть уступок — никогда.

Его глаза напоминали кусочки синего льда, в них сверкала ярость. Он так крепко стиснул кулаки, что суставы побелели, а синяя жилка предательски забилась на оголенной шее.

Его внезапная глухая ярость напугала Идит, и она в очередной раз засомневалась, не ошиблась ли, выбрав для своих целей лорда Равеншира. Она ведь совершенно не знает этого человека. Он может оказаться таким же негодяем, как и отец Джона, а то еще и похуже. Не пойти ли на попятную, пока еще не поздно?

Резким движением Эйрик крепко ухватил ее, за подбородок и заставил заглянуть в бездонные озера своих глаз.

— Пойми меня правильно, леди. Не должно быть никаких контактов между тобой и Стивеном из Грейвли.

Идит ахнула, но не успела ничего ответить, как он продолжил уже более спокойным голосом:

— Если я когда-либо увижу, что ты хотя бы посмотришь на него с мольбой или коснешься его поганого тела, то, клянусь Святым Граалем, убью вас обоих голыми руками.

Сила ненависти, прозвучавшая в словах Эйрика, сначала поразила ее. Затем верх одержала ярость. Негодующе вскочив, она выпалила:

— Как ты смеешь даже предполагать, что у меня может быть что-то общее со Стивеном? Я уже говорила тебе о его подлом предательстве, о его сатанинских планах забрать у меня сына Джона. Ты оскорбляешь меня даже тем, что думаешь, будто я могу вынести его мерзкое прикосновение.

— Ты любила его когда-то, — обвиняющим тоном напомнил он.

Идит один раз уже все ему объяснила. И не собиралась повторяться.

Лицо Эйрика оставалось бесстрастным.

— Тебе не удастся обмануть меня со Стивеном, миледи. Никогда! Господь свидетель. Поклянись мне в этом.

Странное дело, он не требовал, чтобы она сторонилась других мужчин, — только Стивена. У нее-то есть причины ненавидеть Стивена. Но вот у Эйрика? Она открыла было рот, чтобы задать этот вопрос, однако жесткое выражение на его лице подсказало ей, что сейчас не время. Она откинулась назад, решив выяснить эту загадку позже.

— Даю тебе клятву, как честная женщина: я никогда не нарушу своего супружеского обета верности… ни со Стивеном из Грейвли… ни с каким-либо другим мужчиной.

Глубокие складки, собравшиеся у рта Эйрика, немного разгладились, но внезапно он схватил ее за запястье и прижал руку к твердой поверхности стола ладонью кверху. Она завороженно глядела, когда он слегка провел указательным пальцем взад и вперед по бледной коже ее запястья.

От легкого касания сладкий зуд чувственности пробежал вверх по руке, добрался до ее груди, заставив соски сжаться в крошечные комочки ноющей страсти. Идит резко вздохнула, встревоженная этим новым ощущением беспомощного томления. Она постаралась вырваться, однако Эйрик крепко держал руку.

Его голова изучающе наклонилась вперед, глаза сузились, пристально впившись в нее.

— Когда ты не хмуришься, то не выглядишь такой старой. Скажи, сколько тебе лет на самом деле? — спросил он подозрительным тоном.

Идит увидела, как глаза его затуманила пелена, и поняла, что прикосновение подействовало на него так же, как и на нее. Кажется, он явно поражен своей непонятной тягой к стареющей женщине. Слава всем святым, что в комнате полутемно. Прежде чем она сумела что-либо сказать или спрятать лицо от внимательного его взгляда, Эйрик внезапно достал из ножен, висевших у него на поясе, острый клинок.

Боже мой! Не собирается ли он ее прикончить просто из-за того, что почувствовал постыдную тягу к старой карге? Она ахнула и безуспешно попыталась снова выдернуть руку.

А дальше случилось самое неожиданное: он острым лезвием провел по ее запястью, затем по своему. Идит в шоке завороженно смотрела, как потекли тонкие струйки крови. Какое-то время они вместе наблюдали за ними; единственным звуком в комнате было их глубокое, усиленное эхом дыхание.

Осторожным движением он положил свою массивную руку поперек ее руки, и струйки крови смешались, а пульсы их слились, потом он пристально посмотрел ей в глаза и произнес твердым, хриплым голосом:

— Кровь от моей крови, я даю тебе клятву.

Идит неотрывно глядела на него, и ее сердце бешено колотилось. Матерь Божия! Он просто настоящий варвар, ведь все викинги варвары. И тем не менее она испытывала к нему неодолимую тягу, вся ее оборона таяла, и это пугало ее до глубины души.

Не замечая, казалось, ее волнения, Эйрик повернул свою руку так, чтобы их пальцы переплелись и сцепились, а запястье прижалось к запястью. Ее щекочущая ранка пульсировала, приобретая почти эротический ритм, резко вторивший ее бешено стучавшему сердцу.

О Боже!

— Теперь ты повтори эти слова, — хриплым голосом потребовал он, не давая ей высвободить руку из своей железной Хватки.

В напряженной тишине взгляды их скрестились. Она не могла вымолвить ни слова.

— Поклянись, Идит, — настойчиво проговорил Эйрик.

— Кровь от моей крови, я даю тебе клятву, — тихо повторила она.

Ее слова гулким эхом отозвались где-то глубоко в груди, отчего что-то в ней дрогнуло и стало расцветать, пугающе прекрасное, вызывая дрожь и восторг — будто орошенный прохладной росой бутон раскрывал свои лепестки.

Нет, все это совсем не походило на обычную брачную церемонию, которую совершает священник в присутствии родственников и друзей, торжественную, как и полагается быть ритуалу обручения. Все это было несравненно прекраснее, и интимность происходящего всколыхнула давно застывшую душу Идит.

— Ты считаешь, что это нас свяжет? — прошептала она наконец.

— Да, обязательно, — тихо ответил он.

Все еще крепко держа ее за руку, Эйрик вытащил кольцо из рубахи и надел его на безымянный палец ее правой руки.

— Это первый из моих подарков «арра» тебе. После обручения ты можешь надеть его на левую руку в знак того, что принимаешь свое новое положение — покорства и послушания. — На последних словах он засмеялся.

Идит протестующе подняла брови, но тут массивное золотое кольцо едва не соскользнуло на стол, она поспешно согнула пальцы и невольно залюбовалась великолепием его дара. Приглядевшись пристальней, она увидела, что на нем изображен ворон со сверкающими изумрудными глазами.

— Это кольцо моего деда.

Идит кивнула, понимая ценность подарка:

— Я никогда не слышала про «арра». Это означает «серьезные дары», верно?

— Да, обычай велит сделать три подарка невесте. Кольцо было первым. — Он протянул руку к лежавшему на столе свертку и, развернув, вручил ей расшитый шелком башмачок. — Это второй. Он принадлежал моей бабке Ауд.

— Только один? — со смехом спросила она, хотя в глубине души была растрогана, что Эйрик почтил ее такими фамильными реликвиями.

Он усмехнулся:

— Жениху полагается погладить им невесту по голове во время брачной церемонии. Вообще-то его должен был вручить мне твой отец, в знак передачи власти над тобой в мои руки.

— Ха! Мой отец никогда не пользовался такой властью надо мной. Я не допустила бы этого, даже если бы он и захотел.

Эйрик продолжал усмехаться:

— В брачную ночь другой башмачок кладется в изголовье брачного ложа, на стороне жениха, как знак того, что невеста принимает власть супруга.

Идит сунула башмачок в руки Эйрика.

— Забирай свой проклятый подарок. Вот кольцо, — с восхищением сказала она, не желая с ним расставаться, — я возьму, хотя и по-другому понимаю супружеское повиновение. — Она улыбнулась ему, несмотря на решимость не проявлять никакой мягкости к неотесанному рыцарю. — Ну, если это все…

— Нет, ты забыла. Я говорил тебе про три «серьезных дара».

Она подняла бровь.

— Традиционный поцелуй жениха и невесты.

И не успела она возразить, как он потянулся к ней.

Встревоженная, Идит в последний момент отвернулась, так что его теплые губы скользнули по щеке. Эйрик тихо засмеялся такому проворству, затем положил правую руку ей на затылок и заставил ее губы встретиться с его губами в нежнейшем поцелуе. Его левая рука по-прежнему держала ее кисть твердой хваткой.

Идит на миг закрыла глаза, наслаждаясь сладостью его теплых губ.

«Ох, Идит, девочка, ты в большой, большой беде. Этот человек — дракон, а ты — сухая лучина. Он спалит тебя заживо. Беги, беги, девочка, беги со всех ног».

— Чем это так ужасно воняет? — спросил он.

Идит растерянно заморгала, все еще во власти поцелуя.

— А? — переспросила она.

Эйрик наморщил нос, принюхиваясь к ее обручу на голове.

— Вонь такая, как от рыбьего жира. Или от протухшего свиного сала.

Идит вырвалась из его рук и вскочила на ноги, сообразив, что он унюхал жир, которым были намазаны ее волосы. Посильней ссутулив плечи, она проскрипела:

— Это специальная мазь, которую я сделала себе для лечения больных суставов от холодных рос. Не хочешь попробовать? Она и для лошадей годится.

Эйрик с отвращением отпрянул. Идит внутренне улыбнулась, заметив смятение на его открытом лице. Он явно тяготился тем, что не мог понять странного притяжения, которое внезапно возникло между ними на мгновение. Сама-то она дала себе слово, что это случайный порыв и больше не повторится.

— Ты теперь огласишь наше решение? — слабо поинтересовалась она, шагнув к двери; все ее существо еще трепетало от его прикосновения.

— Да. Сейчас у меня нет в Равеншире священника, но я могу послать в Йорк, в церковь Святого Петра.

— А свадьба? Когда она состоится? Время дорого, если мы хотим опередить действия Стивена.

— Что, если через три недели?

Она кивнула:

— Тогда я сейчас отправлюсь в Соколиное Гнездо, пока еще не стемнело, и вернусь на двадцать первый день.

— Нет, сегодня ты не уедешь.

Идит замерла на месте:

— Почему?

— Сегодня вечером мы должны устроить пир в честь помолвки.

— Нет, это излишне! — воскликнула она, понимая, что необходимо сохранять между ними дистанцию, пока она не придумала, как быть с дурацким маскарадом, который затеяла. Однако, заметив, как на лицо его пала тень раздумья, она смягчила голос и с мольбой произнесла: — Пусть между нами в этом браке не будет обмана: Зачем изображать чувства, которых мы не испытываем?

— Мои люди могут что-то заподозрить, если мы хотя бы не сделаем вид, что хотим этих уз. Если же нам не удастся убедить мою верную свиту, что я когда-то был увлечен тобой и даже сделал тебе ребенка, то как мы убедим короля, что я отец мальчика?

Идит узрела в его словах логику, тем не менее продолжала упорствовать:

— Увлечен! Ха! Значит, ты совсем не знаешь Стивена, если считаешь, что такое слово применимо к нему и что увлеченность мною привела к зачатию Джона. Тут более уместны слова «пылал похотью».

Он пожал плечами и широко улыбнулся:

— Как угодно. Если ты предпочитаешь все объяснить похотью, тогда я, пожалуй, залезу тебе под юбки либо вложу язык тебе в ухо, когда мы будем вечером праздновать нашу помолвку.

— Под юбки!.. — Идит почувствовала, как вспыхнуло ее лицо. — Только попробуй, и я приставлю острый нож к твоим мужским сокровищам.

Не смущенный ее угрозой, он с чопорным видом оповестил ее:

— Я попробую многое, миледи, а ты думай, прежде чем бросаться угрозами. Ты получишь больше того, что просила, обещаю тебе. — Насмешливо наблюдая, как вздернулся ее подбородок, он добавил: — Я одержу верх в любой битве, какую ты затеешь, миледи, будь то словесная или физическая.

— Не надо быть таким самонадеянным, — бросила через плечо Идит, выходя за дверь. Вслед ей раздался пренебрежительный хохот — до того, видимо, насмешило его наивное проявление женской непокорности.

Выйдя в большой зал, Идит увидела Гирту, сидевшую за столом и подкреплявшуюся хлебом свежей выпечки и куском мяса.

— Когда поешь, проверь, лежит ли в сумке, притороченной к седлу моей лошади, сетка для пчел. Я хочу посмотреть дикий рой, который обнаружила сегодня утром за садом. Может, это какой-нибудь новый вид, который удастся скрестить с моими.

Гирта кивнула и вопросительно подняла брови. Прекрасно зная Идит, она уже усвоила, что госпожа имеет обыкновение заниматься пчелами в те часы, когда ее гнетут тревожные мысли.

— Так что, будет свадьба?

— Да, будет, — ответила Идит, с удивлением глядя на кольцо и тонкую ранку на запястье. — Через три недели.

— И мы до тех пор останемся здесь? — Гирта сдвинула брови, с любовью и беспокойством глядя на Идит.

— Нет, мы отправимся домой завтра на рассвете и вернемся сюда в день свадьбы. — Она присела рядом со старой служанкой и призналась: — Гирта, тут есть одна загвоздка, которую тебе следует знать. Он думает, что я гораздо старше, чем на самом деле, и… непривлекательна.

— Почему он так думает?

— Ну, он плохо видит, как когда-то мой отец. Помнишь?

Гирта кивнула.

— А в зале темно и дымно. И потом, жир, которым намазаны мои волосы, придает им тусклый оттенок. Да еще просторные одежды… а в целом вышло так, что Эйрик воспринимает меня, по-моему, как старуху. И…

— На сколько лет? — с недоверием спросила Гирта.

Идит пожала плечами:

— Лет на сорок, вероятно. И определенно считает, что я вышла из возраста, когда могу родить ребенка.

Рот Гирты открылся в удивлении, потом она закинула голову и весело засмеялась:

— Ох, Идит, детка, ты затеяла тут опасную игру. — Она принюхалась, склонившись к своей подопечной. — Ох, Боже мой, Идит, свиное сало в твоих волосах совсем прогоркло.

И обе разразились громким смехом. Идит крепко прижалась к своей милой, старой няньке, испытывая нежность. И кажется, отчаяние.

Ближе к вечеру Эйрику пришлось прервать свои упражнения на ристалище — прибежали обезумевшие слуги, воя, что в саду за Равенширом появился призрак. Проклятье! Этого ему только не хватало—стареющая жена, разваливающийся замок, а теперь еще и привидение.

Он прошел торопливыми шагами через огород, заросший утесником и ежевикой, мимо питающегося родниками пруда, в котором купался когда-то мальчишкой и который теперь использовался для мытья, через одичалый фруктовый сад с яблонями, грушами, сливами и персиками. Его бабка много лет с любовной заботой растила эти деревья. И сейчас он мимоходом подумал, можно ли их еще спасти или нет.

Наконец он увидел «призрак», о котором полдня уже судачили слуги. Будь она неладна, эта ведьма из Соколиного Гнезда! Она и вправду смахивала на привидение в длинной и прозрачной сетке, которая покрывала ее тело с головы до пят; из рукавов торчали странные кожаные перчатки, доходившие ей до локтей. Пес, которого она пнула накануне, лежал неподалеку, словно очарованный любовник.

— Клянусь всеми святыми, женщина! Что ты тут делаешь в это время дня в таком смешном виде? Лучше бы готовилась к нашему праздничному пиру.

Идит резко обернулась, только сейчас обнаружив, что он стоит позади нее.

— Не подходи ближе. Тут роятся пчелы и могут на тебя напасть.

Глаза у Эйрика расширились, когда он заметил, что руки у нее покрыты сотнями пчел. И вообще они облепили весь ее наряд, словно живой орнамент.

— Ты совсем сошла с ума, миледи? Немедленно пошли отсюда.

— Мне никакая опасность не грозит. Это ведь мое дело — разводить пчел. Я уже говорила тебе, помнишь? Мне просто хотелось посмотреть, какие дикие виды обитают у тебя тут в Равеншире, прежде чем перевозить сюда свои ульи. Я научилась удачно скрещивать пчел, но эти, по-моему, плохие сборщики, придется их перенести в другое место.

Эйрик только диву давался — странная эта женщина, на которой он собирается жениться. Сколько еще сюрпризов она преподнесет ему? И что в ней такого, что привлекает и вместе с тем отталкивает его? В прошлом он не замечал за собой похоти к пожилым женщинам, но сейчас почему-то мысль о том, что он ляжет с ней в постель, не казалась такой уж отвратительной, как поначалу.

— Может, мы сегодня и проведем нашу первую брачную ночь, — хрипло сказал он, не сознавая, что произнес свои мысли вслух, пока не заметил, как застыло ее тело и возмущенно вздернулся подбородок.

— Может, у коров вырастут крылья, — фыркнула она, резким движением сметая с себя пчел и отходя от роя. Затем сердито поглядела на него. — Я возвращаюсь в Соколиное Гнездо немедленно. И не останусь на ночь в Равеншире, ты, похотливый чурбан. Ха! Что у тебя, мало других женщин, раз ты делаешь мне такое смехотворное предложение?

Пес побежал рядом с ее ногой, словно натренированный солдат, едва она крикнула ему:

— Пошли, Принц!

— Принц? Вот уж подходящая кличка для такого ублюдка! — Затем он вспомнил про ее гневную отповедь. — Мое предложение не такое уж и смехотворное. Многие браки начинаются сразу после обручения.

Эйрик не слишком и рассчитывал, что она подчинится. И вообще удивился, зачем брякнул такое. Велика радость — заниматься любовью с какой-то костлявой каргой вроде этой. Но все же ее недовольство как-то уязвляло его гордость, и он проследовал за ней по пятам до самого замка, втихомолку ругаясь на себя — не только за то, что вырвались те глупые слова, но и что вообще согласился на свадьбу.

— Я просто пошутил, — солгал он. — Неужели ты совсем не понимаешь шуток?

— Хм-м! Хватит ходить за мной.

— А тебе хватит удирать от меня. И пусть этот проклятый пес не кусает меня за ноги.

— Это твой проклятый пес, а не мой. Просто он ищет у меня защиты, когда ты повышаешь свой голос, и без того не медовый.

— Леди, не переигрывай. Ведь мы еще не женаты. Помни об этом.

У нее хватило ума прислушаться к его угрозам. «В конце концов, она получит больше от их обручения, — усмехнулся Эйрик. — Во всяком случае, так она должна думать».

Он догнал ее и коснулся руки. Пес бешено залаял. Она дернулась от его прикосновения, и Эйрик нахмурился. Экая недотрога. Нервничает, как беременная кошка, едва он приближается к ней.

Эйрик намеренно положил ладонь ей на руку и заглянул в лицо, не без интереса наблюдая, как глаза ее широко распахнулись в панике. Даже через белую сетку Эйрик заметил, что она тяжело задышала открытым ртом. Он завороженно следил, как ее восхитительные полные губы нервно подрагивают.

— Я видел подобное убранство в гаремах восточных правителей; там оно, правда, использовалось с другой целью, — пробормотал он, затем улыбнулся своим воспоминаниям.

Идит в ответ нахмурилась.

Крошечная мушка у ее рта привлекла его внимание. Он протянул руку, не в силах удержаться от искушения, и слегка дотронулся до нее через прозрачную ткань. Прилив желания, внезапно нахлынув, сотряс его чувства.

— Не прикасайся ко мне, — простонала она, стараясь вырвать свою руку. — Сделай милость. Прошу тебя. Не то я освобожу тебя от твоей обручальной клятвы.

Эйрик уронил руку и поражение уставился на нее. Что так ее пугает? В конце концов, она ведь не девственница, у нее был мужчина. А наслышавшись о склонности Стивена из Грейвли к изощренным любовным вывертам, нетрудно предположить, что он научил ее не одному фокусу в постели.

— Миледи, я отношусь к своим клятвам отнюдь не легкомысленно. И что касается меня, то моя обручальная клятва столь же прочна, как и венчальная.

Она опустила взор и сделала глубокий вдох. Было очевидно, что его прикосновение невероятно ее взволновало.

Или вызвало в ней отвращение, подумал он, и его пронзила обида. Женщины находят его привлекательным. Так было всегда. Так что тогда раздражает Идит? Что-то не так, и дело в чем-то серьезном.

Наконец она подняла глаза, еще более лучистые и фиалковые от застлавших их слез, и сказала дрожащим голосом:

— Я тоже не привыкла отказываться от своих клятв. Просто ты застал меня врасплох. Я не ожидала услышать от тебя такое ужасное предложение.

— Ужасное? — Его брови сдвинулись. — Ты в своем уме? Просишь мужчину жениться на тебе и рассчитываешь, что он не ляжет с тобой в постель?

Ее щеки зарделись нежным румянцем, и Эйрик скосил глаза, чтобы получше разглядеть ее через сетку. Будь проклято его плохое зрение! Он потряс головой, словно желая стереть с глаз пелену, и взглянул снова. Святые мощи! Если бы не седины, он мог бы поклясться, что она моложе его, а ведь ему всего лишь тридцать один год.

— Перестань.

— Что перестань?

— Глядеть на мой рот.

Он ухмыльнулся. Подняв руку, дотронулся до ее закрытых сеткой губ подушечкой большого пальца.

Она ударила его по руке.

Эйрик засмеялся — гортанно, с хрипотцой.

Поежившись под его пристальным взглядом, Идит, чтобы увильнуть от него, скрючилась и схватилась за свою узкую талию, словно у нее стрельнуло в боку, затем проскрипела так, что у него зубы заныли:

— Будь ко мне снисходителен: я не ожидала, что такой видный мужчина, как ты, захочет заниматься… тем самым… с женщиной моего возраста и внешности.

— Леди, я начинаю думать, что мужчина может забыть про твой возраст и… прочие недостатки… ради твоих восхитительных губ и этой соблазнительной мушки.

От таких слов тело ее выпрямилось и застыло, словно боевая пика, а Эйрик засмеялся себе под нос, довольный тем, что она так переполошилась. Более того, на ее лице промелькнуло неожиданное удовольствие от его комплимента, которое она не успела скрыть под своей обычной маской досады.

Гм! Наконец-то он увидел лазейку в ее глухой защите.

Но она быстро оправилась и сварливо заметила:

— Боже мой! Если тебя может возбудить какая-то мушка, то у меня в замке найдется целая орава стареющих, беззубых ткачих, которые займут твой досуг на несколько недель и воспламенят твои мужские причиндалы.

— Миледи, твоя грубость не ведает границ. Никогда… никогда еще не доводилось мне слышать, чтобы высокородная леди так выражалась.

— Я тоже еще никогда прежде не слышала, чтобы нормальный мужчина, наделенный всеми достоинствами, старался затащить к себе в постель старую каргу.

Эйрик стиснул кулаки.

«Не бей бесстыдную бабу. Не бей бесстыдную бабу. Не бей бесстыдную бабу», — повторял он вновь и вновь, однако святые угодники свидетели, как ему хотелось схватить обеими руками ее тонкую шею и вытрясти дыхание из костлявого тела.

— Ты не карга, — выпалил он, потом неуверенно наморщил лоб. — Или карга?

Идит метнула в него странный взгляд, и с ее губ сорвался короткий смешок:

— Нет. Пока еще нет.

Они снова возобновили свой путь в сторону замка, и тут в голову Эйрика пришла неожиданная мысль.

— Так сколько лет твоему сыну Джону?

Идит заметно вздрогнула и едва не споткнулась, затем поспешно выровняла шаг. Эйрик застыл на месте, глядя ей вслед и гадая, откуда вдруг такой испуг. Чем-то она все больше и больше смущала его. Догнав ее, он снова спросил:

— Так сколько?

— А ты как думаешь? — дрожащим голосом задала она ответный вопрос, избегая его взгляда.

В голове у Эйрика что-то забрезжило. Он понял, что приблизился к разгадке, и уклончиво протянул:

— Кто его знает. Вероятно, лет пятнадцать или около этого.

Резко вздохнув, Идит зашлась в приступе кашля. Эйрик отнюдь не нежно захлопал ее по спине так, что она воскликнула:

— Довольно! Ты что, хочешь мне кости переломать?

— Ты не ответила на мой вопрос, Идит, — жестко сказал Эйрик и преградил ей путь. — Я хочу знать правду.

Она вскинула на него глаза:

— Семь.

— Семь! — пробормотал он. — Еще совсем ребенок. Почему ты уклонилась от ответа?

Идит пожала плечами:

— А какое значение имеет его возраст? — Затем снова взглянула ему в лицо. — Или имеет?

— Нет, — нерешительно произнес он. — Ты просто удивила меня.

Прикинув, он решил, что женщина ее возраста вполне может иметь семилетнего ребенка. Видимо, во время своей связи со Стивеном Идит было лет тридцать с небольшим. Он поднял глаза, чтобы спросить об этом, но она уже нырнула в дверь.

— Увидимся на пиру, — бросила она через плечо. — И пожалуйста, не пускай пса внутрь. Я предупредила его, что ему надо искупаться и избавиться от скверных привычек, лишь тогда я его пущу.

Эйрик осклабился и покачал головой, собираясь посоветовать ей избавиться от собственной привычки командовать, но слова замерли у него на губах, когда она чопорно добавила:

— Может, ты избавишься от того же, милорд. — И ее смех зазвучал уже за дверями.

Эйрик тупо глядел ей вслед, пока не сообразил, что дерзкая леди намекала на то, что ему требуется помыться и научиться кое-каким манерам. Ха! Скоро он ей покажет, чего она добивалась своими бесстыдными словами. Кажется, она воображает себя особой независимой и всемогущей. Ну что ж, придется опустить ее на грешную землю.

Он откинул голову и громко рассмеялся, радуясь пришедшей в голову озорной мысли. О да, он придумал замечательный способ использовать эту ее сетку.

Пружинисто повернувшись, он подозвал к себе пса:

— Ну-ка, Принц, пошли купаться. Леди утверждает, что мы слишком вонючие.

Пес тявкнул в знак согласия.

 

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

К тому времени, когда Идит неохотно покинула свое пристанище — гостевую комнату, в коридоре уже сгущался мрак.

Пылинки весело плясали в узком луче света, который проходил через стрельчатое узкое окно в дальнем конце коридора. Жутковатые тени колебались в изломах каменных стен, напоминая о вековой истории этого замка, богатой трагическими событиями для последних трех поколений.

Будет ли ее судьба в роли хозяйки Равеншира такой печальной?

Хотя вообще-то, напомнила себе Идит, история Равеншира не более злосчастна, чем у большинства других замков на просторах севера, включая и Соколиное Гнездо. Нортумбрия всегда являлась яблоком раздора между воюющими силами, будучи зажата между королевством саксов на юге и землями скоттов, камберлендцев и валлийцев на севере и северо-западе.

Да и чего стоят сами нортумбрийцы! Эта гремучая смесь народов, преимущественно норманнов и саксов, яростно защищала свою независимость. Они не без удовольствия дразнили спесивых чистокровных саксов тем, что слишком много пили, говорили на грубом наречии и отказывались подчиняться придворным правилам игры.

Порой буйные нортумбрийцы преуспевали в своем сопротивлении. Но не в последние годы, напомнила себе Идит. О нет. Не в последнее время. После битвы при Брунабуре девять лет назад, когда тысячи викингов, скоттов и валлийцев погибли, пытаясь сбросить ярмо тиранов, Нортумбрия так и не смогла по-настоящему оправиться.

Идит услышала за собой шорох чьих-то шагов и едва не сомлела от испуга. Пораженная, она прижала ладонь к груди, чтобы умерить дико забившееся сердце, а потом засмеялась, увидев, что за ней по пятам шел всего лишь Принц, радостно виляя хвостом.

Она продолжала идти в направлении большого зала, в душе мечтая как-нибудь избежать встречи с хозяином этого унылого замка и спрятаться до утра в четырех стенах своей комнаты. Но делать нечего, придется побороть глупые страхи и подчиниться требованию Эйрика, вздумавшего отпраздновать грядущую свадьбу. Будущий супруг уже прислал ей три настоятельных напоминания о том, что наступило время присоединиться к нему за высоким столом.

Последнее напоминание прозвучало совсем резко, если верить безыскусной честности Годрика, пересказавшего его.

— Скажи ей, чтобы она спустила сюда свою постную задницу, иначе я сам оттащу ее вниз на плече. Или, что еще лучше, поднимусь наверх, чтобы на свой лад отметить это событие, и я имею в виду вовсе не кружку эля.

Мужлан!

Она пыталась убедить Гирту спуститься и передать Эйрику, что у нее желудочные колики, но преданная наперсница на сей раз оказалась несгибаемой и не захотела участвовать в обмане вместе с Идит.

— Просто немыслимо, что ты так позоришь господина, нарядившись в какую-то дрянь к праздничному столу, — неодобрительно кудахтала она перед ее уходом. — Да еще и оскорбляешь его своим опозданием. Это попахивает презрением. Ты могла хотя бы смыть этот ужасный запах со своих волос. Боже мой, Идит, даже мне невмоготу находиться рядом с тобой.

Изобразив на лице омерзение, Гирта оставила ее, якобы для того, чтобы проследить за приготовлением пищи, но скорее всего желая избавиться от сурово настроенной хозяйки.

Если бы у женщин было больше выбора в жизни!

Но деваться некуда. Идит прекрасно понимала, что если бы даже ее супруг был безобразнее жабы, Святая церковь и закон саксов ни на йоту не поступятся в своем требовании, что жена должна подчиняться мужу. Подчиняться! Что за безобразное слово! Вот почему женщина, подобная ей, должна постоянно прибегать к уверткам, спасаясь от внимания похотливых мужчин.

Нехорошие предчувствия донимали встревоженную душу Идит. Несмотря на веские причины, вынудившие ее на обман, ей было мучительно трудно изображать из себя некрасивую старуху.

Покажутся ли эти причины разумными Эйрику?

Едва ли, ответила сама себе Идит. Мужчины лелеют свою гордость, будто драгоценный привесок, и беда той женщине, которая как-то уязвит их самолюбие и выставит их в смешном свете. Идит предчувствовала — нет, знала это наверняка, — что Эйрик впадет в бешенство, когда обнаружит, что она вела с ним нечестную игру. Его не хватит на то, чтобы взглянуть на ее маскарад в комическом свете, и чем дольше будет она его дурачить, тем сильнее будет его ярость.

Но что ей оставалось? Признаться до свадьбы и пойти на риск, что он порвет их брачный договор? Нет, придется притворяться, по крайней мере, еще три недели. А потом она постарается придумать, как половчей открыть ему свое истинное лицо — так, чтобы его гордость не была никоим образом уязвлена.

Даст Бог, ей удастся благополучно пережить этот вечер и она вернется до свадьбы в Соколиное Гнездо. Но даже если обнаружится ее настоящий возраст, надо держаться так, чтобы он считал ее особой весьма неприятной: незачем поощрять его похоть. И это будет не так уж нечестно, пыталась она убедить себя.

А сейчас главное — как-то продержаться до утра.

«Святая Матерь Божия, помоги мне, и я клянусь тебе усмирить свою гордыню. Я больше не буду передразнивать отца Бенедикта. Или смотреть свысока на слабовольных женщин. Или…»

Идит поняла свою ошибку в первое же мгновение, как вошла в большой зал и увидела нахмуренные лица мужчин, нетерпеливо ожидавших ее прихода, чтобы можно было начинать пир. Она забыла про одно важное обстоятельство: пока она тянула время, у Эйрика и его рыцарей было предостаточно времени, чтобы напиться эля на пустой желудок. Раздосадованные задержкой, они накопили немало желчи, которая вылилась в непристойные реплики, свист, брань и гогот, сопровождавшие ее, пока она проходила с красным лицом к возвышению.

— Ворон потерял всякое терпение, миледи, — выкрикнул какой-то молодой рыцарь. — Ты пригладишь ему взъерошенные перья?

— Нет, пусть она лучше погладит жесткую шишку у него между ног, — быстро подхватил шутку корявый, немолодой воин, тот самый, которого она выбранила накануне за вонь.

Остальные громко загоготали этой остроте. Красивый, светловолосый рыцарь встал и преградил ей дорогу; несомненно, это был представитель викинговой стороны семейства Эйрика. Все мужчины были уже изрядно пьяны, включая и смазливого норманна, который нетвердо стоял на ногах. Не успела Идит пройти мимо него, как этот деревенщина громко рыгнул, а затем спросил нарочито громко, чтобы слышали все его приятели:

— Госпожа пчельница, ты позволишь хозяину отведать этой ночью твоего меда? — И потом рухнул на свое место, оглушительно гогоча над собственной шуткой.

— Нет, — хрипло заорал другой, когда она проходила мимо. — Она научит нашего господина делать свой собственный мед.

— Бззз… Бззз… Бззз… — зажужжали все хором, стуча кубками.

Наконец Идит пробралась мимо них, надменно вздернув подбородок, но со слезами обиды на глазах. Где же Гирта, единственная союзница в этом замке? И почему Эйрик не мог остановить эти грубые шутовские выходки? Ведь он обручился с ней, а значит, должен защищать от подобных оскорблений. Конечно же, должен, кричала она в душе.

В памяти у нее всплыли, как на грех, и былые оскорбления, воспоминания, которые Идит считала давно забытыми. Какой наивной была она в те дни! Правда, она никогда и не надеялась, что ее друзья простят ей любовную историю со Стивеном, однако к такой жестокости прежняя благополучная жизнь ее не подготовила. Ничего удивительного, что она сама и ожесточилась за все эти годы!

Она с достоинством вскинула голову и не позволила себе забиться в уголок, чтобы зализывать свои раны. Не собиралась она и позволять таким людям впредь обижать ее.

Сощурившись и моргая, она стала отыскивать Эйрика сквозь дым, щипавший глаза. Поистине придется что-то сделать с этим, когда она станет хозяйкой: расширить отверстие для дыма или устроить какие-то вытяжки, решила она, вытирая глаза тыльной стороной ладони. В зимние месяцы тут, вероятно, и вовсе дышать невозможно.

Наконец ее глаза встретились с глазами суженого, и она тут же поняла, почему Эйрик не стал вмешиваться и защищать ее. Хотя он и сидел в небрежной позе, откинувшись на спинку высокого стула и праздно барабаня пальцами по столу, его стиснутая челюсть и жесткий блеск в глазах свидетельствовали о слепой ярости. Идит слегка затрепетала, но стоически заставила себя подняться по ступенькам на помост. Ох, Святая Матерь.

— Прошу тебя, прости мое опоздание, — заявила Идит, собрав все свое самообладание, когда наконец встала перед ним. — Я страдала от желудочных колик, не очень сильных, милорд.

Он лениво поглядел на нее сквозь прищуренные глаза, даже не трудясь подняться, затем процедил сквозь зубы такое ругательство, на какое не решились бы в ее присутствии даже неотесанные купцы.

Она застыла.

— Ты возвышаешься в своих глазах, когда унижаешь обрученную с тобой женщину по примеру своей свиты? — язвительно поинтересовалась она и с отвращением махнула рукой на нижнюю часть зала, где рыцари открыто пожирали их глазами, по-прежнему выкрикивали какие-то непристойности или просто жужжали, изображая пчел. — Временами я могу говорить слишком откровенно, но к такому грубому обращению вовсе не привыкла.

«По крайней мере, не в последнее время. Тем более что я редко покидаю свой замок».

— А что ты скажешь о своем поведении? Как ты обращаешься со мной и с рыцарями, верными моему штандарту? Презрение к человеку, с которым ты обручилась, говорит само за себя уже в твоем отказе присоединиться к нашим тостам. — Он пожал плечами. — Ты вынудила нас пить одних.

Он поднял кубок и залпом опустошил его содержимое, и Идит поняла, что он, несомненно, опрокидывал его уже с десяток раз, дожидаясь ее появления.

О Господи! Ей и с трезвым Эйриком было предостаточно хлопот.

Она посмотрела на Вилфрида, который сидел рядом со своим господином и с сожалением глядел на него. Идит пристыженно наклонила голову, представив себе, каково ему было ощущать себя униженным перед всеми. Она вовсе и не собиралась оскорблять Эйрика на глазах его свиты. Просто опасалась, что он разоблачит ее обман. А в его теперешнем состоянии, казалось, для него все едино — что свернуть ей шею, как цыпленку, что жениться на ней.

— Ты даже не соизволила одеться ради такого события поприличней, — упрекнул Эйрик, с отвращением обводя взглядом ее наряд.

Сам он помылся и подровнял усы. На нем была черная рубаха и туника, немного поношенная, но сверкающая золотым шитьем по краю и перехваченная в талии поясом из тонких золотых звеньев. Вероятно, он не такой уж нищий, как ей первоначально показалось. Она взглянула на себя и против воли застыдилась, что рядом с Эйриком так ужасно выглядит.

— Ты несправедливо упрекаешь меня за мой наряд! — воскликнула она. — Я просто ничего с собой больше не привезла, да и откуда мне было знать, что ты так быстро согласишься на мое предложение?

— Действительно, откуда?

Идит решила не обращать внимания на его издевки. Жалость к себе была роскошью, которой она предавалась редко, и сейчас она велела себе не поддаваться такой слабости. Почувствовав наконец, что может владеть собой, она спокойно поинтересовалась:

— Теперь ты откажешься от помолвки из-за моих промахов? — Она закрыла на миг глаза в приступе дурноты. Неужели ей удалось продвинуться так далеко лишь для того, чтобы сейчас потерпеть поражение?

Заставив себя поглядеть ему прямо в лицо, она предложила:

— Я освобожу тебя от твоей клятвы, если желаешь.

Она беспокойно ерзала под тяжелым взглядом Эйрика, нервно шевеля растопыренными пальцами у подбородка, чтобы хоть чуть-чуть прикрыть лицо, а он, казалось, всерьез обдумывал ее предложение. Наконец он пожал плечами:

— Мои желания давно уже перестали быть для меня законом. И я уже сказал тебе недавно, что не нарушаю своих клятв.

— Но я…

Эйрик поднял руку, прерывая ее:

— Давай договоримся с самого начала. Я не потерплю твоего упрямства, когда ты станешь мне женой. Я не тиран, однако не стану терпеть супругу, которая на каждом шагу бросает мне вызов. Состязание в воле, на мой взгляд, не годится для нормальной семейной жизни. У меня в жизни и без того достаточно противостояний. И если ты так намерена вести себя и дальше, то у нас ничего не получится. Тогда лучше и не начинать.

Идит с раскаянием наклонила голову. Как могла она не заметить, что у этого гордого человека уязвимая душа? Ей следовало бы понять, что любая, даже самая безобидная насмешка над ее суженым может унизить его в глазах свиты.

— Я была неправа. Вообще-то я просто боялась. — И это правда, пусть неполная, подумала Идит. Она действительно боялась, но по причинам, о которых ему лучше не знать.

Эйрик, казалось, смягчился и положил ладонь ей на локоть:

— У тебя нет оснований бояться меня, Идит. Пока ты со мной держишь себя честно, я не причиню тебе никакого вреда.

Сердце Идит дрогнуло от этих слов. Ох, Дева Мария, он требовал честности — того, чего она не могла ему пока дать. Ненавидя обман, она сама решилась на него. Но ведь это ради Джона, она готова была пойти на все, лишь бы он не попал в руки своего коварного отца.

Внезапно Эйрик встал и взмахом руки призвал своих рыцарей к молчанию. Не говоря ни слова, он ждал с величественным видом их внимания.

— Верные мои соратники, мне хочется представить вам свою суженую, леди Идит из Соколиного Гнезда.

Его люди все как один вскочили на ноги, несмотря на перегруженность элем. Поскольку некоторые продолжали выкрикивать свои непристойности, Эйрик снова поднял руку, требуя тишины. Затем властно сказал:

— Я попросил бы вас, чтобы вы служили моей леди так же верно, как служите мне. И чтобы вы оказывали ей уважение, подобающее леди Равеншир.

Он стал подзывать всех поочередно к себе и представлять Идит. Торжественно стоя рядом с ней, он слушал, как рыцари дают клятву верности. Идит с благодарностью покосилась на Эйрика, но он даже не взглянул в ее сторону. Видимо, он действовал так не ради нее, а как хозяин замка, требующий должного повиновения от своих людей.

Кое-кто ограничивался невразумительным бормотанием, что, учитывая состояние рыцарей, было простительно, а Игнольд, дородный вояка с дурно пахнущим телом, бесстыдно подмигнул ей, произнося свою речь.

После этого пир покатился по заведенной колее. Несмотря на присмотр Гирты, которая помогла приготовить на удивление пышное застолье, все блюда казались для Идит с привкусом золы и едва лезли ей в горло, тем более что в нем стоял ком от гложущего ее беспокойства. Нервы у нее были постоянно напряжены, словно больной зуб, и она ерзала на стуле всякий раз, когда Эйрик обращал взгляд в ее сторону, опасаясь, что он вот-вот разоблачит ее маскарад. Она испытывала сущую пытку до тех пор, пока не отправилась, на следующее утро, едва лишь забрезжил рассвет, в Соколиное Гнездо.

Но ее ждала лишь кратковременная передышка. Три недели на подготовку к свадьбе и к разоблачению Эйриком ее обмана.

— Тебя раздражает мой брат?

— Раздражает? Да я бы сказала, приводит в ярость, заставляет шипеть от злости, выпучивать глаза, сжимать кулаки, — сухо сказала новобрачная Тайкиру, сыну Торка, который сидел рядом с ней на свадебном пиру через три недели. Брат Эйрика неожиданно объявился в церкви Равеншира в утро бракосочетания, вызвав всеобщий переполох.

Однако он был не единственным неожиданным гостем. Дюжины других знатных лиц вместе с женами съехались в маленькую церковь, а теперь украшали собой пиршественное застолье. Святая Бригитта! Меньше всего ей хотелось новых свидетелей ее обмана. Даже влиятельный архиепископ Вульфстан явился вместе со своим клиром из Йорка — для отправления священного ритуала. Хотя для их лишенного любви союза хватило бы и деревенского священника.

Идит с досадой махнула рукой в сторону переполненного людьми зала и высокородных гостей на помосте. Святая Дева! Эйрик откуда-то достал белые скатерти, чтобы накрыть высокие столы. Маленькие салфетки и сверкающие серебром чаши, чтобы обмывать пальцы при перемене блюд, красовались возле каждого прибора. А этот огромный набор кушаний! Не иначе, он потратил последние деньги на такую расточительную роскошь, пробормотала себе под нос Идит.

— Эйрик знал ведь, что я предпочла бы спокойную церемонию, а не этот балаган, — пожаловалась она вслух.

Тайкир усмехнулся.

Боже, какой потрясающий красавец брат Эйрика! Ей придется прятать подальше от него всех смазливых девиц старше четырнадцати лет. О, Тайкир вовсе не похож на Эйрика, но невероятно привлекателен на свой собственный лад. Если у Эйрика волосы черные и глаза бледно-голубые, то его младший брат выглядит настоящим викингом с длинными, светлыми волосами до плеч, янтарными глазами, такими светлыми, что кажутся золотыми, кожей, бронзовой от загара, приобретенного в долгих плаваньях на ладье, массивным, привычным к сражениям телом и улыбкой, которая могла бы украсить даже зубы дракона. А пуще того, этот шельмец зачесал свои роскошные волосы на одну сторону, открыв ухо, украшенное, подумать только, великолепной серьгой.

Когда она с заинтересованным видом изогнула бровь, Тайкир слегка дотронулся до уха пальцем:

— Это наследство от отца. Эйрик получил брошь с драконом, а я серьгу.

Идит невольно улыбнулась и покачала головой с шутливой озабоченностью:

— Ты такой же ветреный, как и твой брат.

— Мой брат ветреный? Нет, ты просто его не знаешь, если считаешь таким. Он всегда был серьезным и холодным, как могильный камень, даже в десять лет, когда он заявил, что будет жить при саксонском дворе короля Ательстана. — Он ущипнул ее за щеку и заметил: — Ты вышла замуж не за того брата, если ищешь в своем супруге ветреный нрав.

Идит рассмеялась на его игривость, однако, бросив быстрый взгляд вправо, где, повернувшись к ней спиной, сидел Эйрик, сразу посерьезнела. Он беседовал с графом Ормом, богатым землевладельцем скандинавского происхождения, чьи земли граничили с его владениями на юге. Граф приехал со своей полусаксонской дочерью Альгит, которую Идит встречала в былые дни, когда являлась ко двору. Альгит была вдовой Анлафа Гутфритсона, который недолгое время перед смертью был норманнским королем Нортумбрии. К беседе Орма с ее мужем присоединился Анлаф Сигтригсон, бывший король Дублина, который теперь домогается права стать норманнским правителем Нортумбрии.

Милостивый Боже!

— Удивляюсь, как он еще не пригласил короля Норвегии или короля Эдмунда, — насмешливо проворчала Идит.

— Дядя Хаакон охотится на этой неделе на диких кабанов, поэтому и не смог приехать, — шутливым тоном объяснил Тайкир, потом ухмыльнулся, вероятно довольный тем, что у Идит на миг перехватило дыхание. — А Эдмунд… ну, я бы не приехал, если бы он был тут — проклятый саксонский ублюдок.

Идит шумно выдохнула, изобразив возмущение.

— Ты недовольна тем, что Эйрик почтил тебя, пригласив на свадебный пир своих друзей?

— Да, недовольна. Он оскорбляет меня тем, что изображает наш брак счастливым. Каждый понимает с первого взгляда на меня, что это мезальянс, что должны существовать скрытые причины, почему он женится на такой, как я.

— Как это так?

— Да вот так! Ты просто посмотри на нас. Он сидит как гордый ворон во всей своей красе. А я? — Она пренебрежительно оглядела себя. — Я, друг мой, просто ворона.

Тайкир вопросительно склонил голову набок и протянул палец, чтобы дотронуться до необычного головного убора, который она придумала к свадебному наряду. Он был сделан из двойного слоя прозрачной ткани, которую она использовала для изготовления сетки для пчел. Идит оттенила его бледной лавандой, сверху же надела узкий серебряный обруч. Гирта помогла ей сшить рубаху и накидку из парчи темно-фиолетового цвета, а затем украсила края серебряной нитью в виде переплетающихся лилий.

Идит понимала, что Эйрик оскорбится, если она наденет свое обычное бесформенное и некрасивое одеяние, так что тут пошла на уступку. И даже смыла с волос свиной жир, хотя и зачесала их назад под белый плат при помощи лишенной запаха мази, которую приготовила для нее Гирта.

Идит попыталась отвести пальцы Тайкира. Две недели она упражнялась перед куском полированного металла, как ей опустить ткань на лицо и скрыть свои черты, как не забывать постоянно хмуриться и сутулиться, и теперь надеялась, что большинство гостей решит, что она отчаянно пытается скрыть свою невзрачность. Удерживать скрипучий голос было тяжелей.

— Почему это моему брату нужно оправдываться, когда он женится на такой красавице, как ты?

Идит ахнула и сумела, наконец, уклониться от его руки, не изменив своей согбенной позы. Тайкир оказался слишком наблюдательным.

— Красавице? Хе-хе-хе! Ничего у меня не осталось уже от красоты.

Тайкир только фыркнул.

— Ты, видно, тоже плохо видишь, как и твой брат Эйрик. Верно, давным-давно я была редкой красавицей. Некоторые меня даже звали Серебряной Жемчужиной Нортумбрии. Но теперь… — Она пожала плечами и выразительно оглядела себя.

Тайкир ошеломленно нахмурился:

— Зрение у меня превосходное, да и у Эйрика ухудшение лишь незначительное. Ты шутишь со мной? — Затем, словно эта мысль только пришла ему в голову, недоверчиво поинтересовался: — Или ты играешь эту роль для моего брата?

Не успела она как-то скрыть свой испуг, как Тайкир зашелся в приступе смеха. Эйрик и граф Орм повернулись к ним, но Тайкир отмахнулся от их любопытных взглядов, вытирая с глаз слезы.

Идит еле слышно прошипела:

— Прекрати немедленно. Это не то, что ты думаешь, проклятый олух.

— Ох, позволь мне с тобой не согласиться, миледи, — простонал он сквозь смех. — Ты решила сыграть бесподобную шутку с моим братом.

— Нет.

— Да.

— Волосы у меня седые.

— Ты серебристая блондинка под всем этим жиром — меня не проведешь.

— У меня сутулые плечи.

— Ха! У тебя великолепная грудь.

Идит поежилась, впав в отчаяние от его бесстыдных слов.

— У меня старческие пятна по всему телу, — неуверенно добавила она упавшим голосом.

— Если такое же, какое украшает твою верхнюю губку, могу поклясться, что мой брат сей же ночью отдаст ему дань своим языком, или я его не знаю.

Идит громко застонала.

— Кожа у меня морщинистая, — пробормотала она, стараясь сохранить морщину, которую держала на лице весь день. Вообще, лицо ее уже болело от напряженных усилий.

Губы Тайкира расплылись в недоверчивую улыбку.

Наконец она уныло опустила голову, удостоверившись, что в поединке с Тайкиром потерпела поражение. Он знал правду.

— А кто-нибудь еще подозревает? Тайкир медленно покачал головой.

— Что я делаю неправильно?

— Ничего. Но ты, видимо, забыла, что мы встречались много лет назад в Соколином Гнезде, я еще ребенком приезжал туда со своим дедом Даром. И когда сегодня ехал сюда, знал, что ты моложе меня, а ведь мне исполнилось всего двадцать девять лет.

Идит тяжело вздохнула.

— А сколько лет тебе дает брат?

Идит смиренно махнула рукой.

— Где-то около сорока, как мне кажется, — мрачно призналась она.

— Сорок! — воскликнул Тайкир. — Сорок! Да не может же он быть таким болваном.

— Да нет, он вовсе не болван. Просто я изо всех сил старалась изображать немолодую женщину, а мы виделись всего несколько раз. Мне помогли обстоятельства.

— Но зачем все это?

— Ох, сама не знаю. Я вовсе не собиралась его обманывать, но когда поняла при нашей первой встрече, что он считает меня старой… гм, подумала: вот подходящая возможность предупредить его…

Тайкир выжидательно изогнул бровь. Идит неловко заерзала, затем выпалила:

— … предупредить его похотливые поползновения.

Расхохотавшись, Тайкир заметил:

— Да, «поползновения» моего брата порой оказываются достаточно похотливыми.

— Ох, это не из-за Эйрика. Из-за всех мужчин. Я изо всех сил стараюсь не привлекать мужчин. Всех.

Тайкир, казалось, хотел добавить что-то еще, но передумал.

— И долго же ты намерена держать его в заблуждении?

— Я и сама не знаю, — вздохнула Идит. — Все зашло слишком далеко.

Тайкир озабоченно покачал головой:

— Моего брата трудно вывести из себя, но уж если это удастся, он превращается в тигра. Хочу предостеречь тебя, сестра: Эйрик очень чувствителен во всем, что касается его слабого зрения. Ты затеяла дурацкую игру.

Идит почувствовала тяжесть на правой руке, повернулась и увидела, что Эйрик по-хозяйски положил руку ей на рукав. Она брезгливо вздрогнула и еле удержалась, чтобы не вырваться.

— Миледи, почему бы тебе не поделиться и со мной своими шутками, — хриплым голосом потребовал Эйрик. — Мне хочется знать, чем ты так развеселила Тайкира.

Идит бросила на Тайкира умоляющий взгляд. Тот, поколебавшись, едва заметно кивнул на ее немую мольбу и сказал брату:

— Это наш секрет, мой и Идит. Скоро мы посмеемся вместе с тобой, но не теперь. Нет, пока еще не время.

Идит с облегчением вздохнула. Она в безопасности. Пока.

А Тайкир, чему-то с озорством усмехнувшись, добавил:

— Я знаю в Дублине скальда, у него талант перекладывать на стихи доподлинные истории. По-моему, у меня уже есть тема для саги, которую я предложу ему в следующую поездку.

Эйрик поднял брови, почувствовав в интонации брата какой-то подвох.

— А мне понравится эта сага?

— О, несомненно.

Идит поежилась от нехороших предчувствий.

— А Идит? — подозрительно поинтересовался Эйрик. — Она тоже найдет удовольствие от этой саги?

— Брат мой, — заявил Тайкир со смехом, похлопав Эйрика по спине, — по-моему, ей она понравится больше всех.

 

ГЛАВА ПЯТАЯ

Эйрик обвел обоих подозрительным взглядом. Идит вела себя с его братом так непринужденно, словно они владели сообща каким-то большим секретом. С Эйриком она никогда такой не бывала.

Все прошедшие девять лет его страшно беспокоила судьба Тайкира — с тех пор, как тот чуть не потерял ногу в Великой битве. А в этом году к нему в королевство франков просочилось известие, что король Эдмунд вторгся во владения кельтов в Шотландии и покорил весь Камберленд. В итоге Эдмунд поставил Малькольма новым правителем всей Шотландии — на условиях, что тот поможет ему бороться с норманнами на суше и на море. А если кого-то и можно было назвать норманнским завоевателем, так это брата Тайкира.

Слава Богу, Эйрик находился по другую сторону пролива и сумел избежать сражений на стороне своего саксонского короля — сначала в битве при Брунанбуре, а затем в Шотландии. Он присягнул на верность обоим братьям — Ательстану и Эдмунду, достойно проявил себя во многих битвах, но отказывался сражаться против собственного рода.

Кажется, с ногой у Тайкира сейчас все в порядке, хромота едва заметна. Эйрик был счастлив повидаться с братом, хотя удивился не меньше жены, когда Тайкир внезапно ворвался в церковь во время венчания.

Его жена! Проклятье! Слова эти звучали ужасно, словно похоронный звон. Он хмуро повернулся к ней, сознавая, что тянуть время больше невозможно:

— Идит, пора. Возьми мальчика и приведи его ко мне. И Ларису тоже.

Он увидел, как паника промелькнула на ее лице, но она пересилила свой страх и кивнула в знак согласия. Ее глаза обшарили зал и нашли сына Джона. Он сидел прямо под ними за первым столом и клевал носом, засыпая. А вот восьмилетняя дочь Эйрика, приехавшая с графом Ормом, наслаждалась каждой минутой своего первого ночного пира. Ее головка вертелась на птичьей шее по сторонам, она жадно впитывала в себя удивительные картины вокруг и что-то трещала как сорока скучающему молодому рыцарю, который сидел рядом с ней.

Тайкир пересел на стул Идит, когда она напряженной походкой спустилась в зал за детьми под взглядами высокородных гостей. Эйрик уже обработал своих слуг и вассалов касательно уважения к своей жене. Однако повлиять на гостей не мог и отметил, какими пренебрежительными взглядами они провожали ее, не скрывая своего неодобрения. Женщины хихикали в руку, когда она проходила; мужчины надменно разглядывали ее.

Глаза Эйрика сердито сузились. Он поклялся, что кое-кому придется заплатить по счетам, когда закончится свадебный пир.

— Итак, брат мой, — протянул Тайкир, — теперь, поговорив с Идит, я лучше понимаю, почему ты изменил свое мнение насчет брака. Ты счастлив?

В ответ на явно одобрительный тон Тайкира Эйрик скептически поднял брови.

— Ты заметил, как она покачивала бедрами, когда шла перед нами сегодня утром через двери церкви?

— Покачивала! Твой разум, должно быть, затуманен медом. Эта женщина никогда не покачивала бедрами, ни разу в жизни. К тому же у нее и нет бедер, о которых стоило бы говорить.

— А ее губы! Клянусь всеми богами! Их приятно будет целовать!

— Наш отец случайно не ронял тебя головой, когда ты был в младенческом возрасте?

— О! Может, я и ошибся.

Эйрик заметил озорные искры, сверкнувшие в глазах брата.

— Что у тебя на уме?

— У меня? Ты ранишь меня, братец, своим недоверием.

— Ха! Я с радостью ранил бы тебя в голову, если бы знал, что это сможет тебя наконец образумить. Какого дьявола! Где ты шатался все эти годы?

Тайкир пожал плечами:

— Тут и там.

— Я беспокоился, бестолочь, особенно после того как встретился в прошлом месяце с Селиком в Йорке. Он и Раин рассказали мне, что ты совершал вместе с Анлафом набеги на срединные графства. Неужели не можешь сидеть у себя дома в Норвегии, где тебе и место?

— Дома? У меня нет дома. — Лицо Тайкира стало мрачным.

— Тайкир, я много раз говорил тебе, что Равеншир твой дом, если ты не хочешь жить в Норвегии, однако…

Тайкир движением руки прервал его и, вернув своему голосу легкомысленный тон, сказал:

— Известно ли тебе, что Раин снова беременна? Адское пламя! Селик бродит с блаженной улыбкой. Можно подумать, что это он придумал способ, как делать детей.

Эйрик усмехнулся. Друг их семьи Селик присматривал за ними после смерти отца, когда они были мальчишками. Позже он женился на их сводной сестре.

— Они рожают детей как кролики, — проворчал Тайкир. — Пятеро собственных, включая еще одного на подходе, да еще дюжины сирот.

— Да, шум в их приюте таков, что кровь потечет из ушей, но надо отдать им должное. Селик и Раин, кажется, любят друг друга так же, как десять лет назад, в тот день, когда обручились.

— Может, если бы они любили друг друга меньше, Йорк не был бы так перенаселен. — Сменив тему, Тайкир поинтересовался: — Ты заметил, как прекрасно зажила моя нога после Брунанбура? Теперь я лишь слегка хромаю. Девам это даже нравится.

Эйрик с насмешливым отчаянием покачал головой и в шутку ударил брата по руке. Святые мощи! Как бы ему хотелось, чтобы Тайкир был более осторожным. В конце концов, не считая дочерей, Тайкир — единственный из оставшихся в живых близкий ему человек. Нет, поправил он себя, теперь у него настоящая семья. Жена. И сын.

Станут ли они ему благословением или проклятьем?

— Ты спросил, счастлив ли я, обвенчавшись с Идит? Ответ будет отрицательным, но я смирился с этим за три недели ее отсутствия, — осторожно сказал он. — Ты знаешь истинные причины моего решения?

Тайкир кивнул:

— Так ты думаешь, что когда-нибудь сумеешь одолеть Стивена и его подлые деяния, брат?

— Нет, пока черви не станут точить его подлую плоть. Нет, пока душа его не сгинет в аду.

— Селик сумел подавить в себе потребность мести. Почему бы и тебе этого не сделать?

— А ты бы смог?

— Нет, но ведь я у тебя кровожадный. Забыл? — Тайкир сверкнул насмешливой ухмылкой, затем снова посерьезнел. — Ты хочешь использовать мальчика как наживку, чтобы выманить Стивена на открытый поединок?

— Да. Стивену, вероятно, потребовался сын, чтобы обеспечить Оделевы права на владения его деда в земле франков. Я действительно верю, что Джон станет средством падения Стивена. Однако, Тайкир, не думай, что я готов пожертвовать ребенком. Джон не отвечает за злые дела отца. Я буду беречь его.

— Ну а что скажешь о своей новой жене? — небрежно поинтересовался Тайкир, намеренно меняя тему, и его губы искривила странная улыбка. — Тебя беспокоит ее возраст? Или ее, гм, далеко не привлекательная внешность?

Эйрик решил проявить осторожность. Он слишком хорошо знал брата, и потаенный блеск в его глазах выдавал озорство.

— Ее возраст и внешность не слишком меня волнуют. Ты ведь знаешь, что я когда-то женился на юной и красивой девице с безупречной репутацией и вскоре оказался по уши в несчастьях. На этот раз я сделал выбор, основанный на расчете. — Он пожал плечами. — Но от этого не легче, привыкнуть к неприятным сторонам ее натуры мне пока не удается. Зачем она постоянно хмурится? А ее голос! Он такой пронзительный, что волосы встают дыбом.

Тайкир едва не поперхнулся медовухой, которую пил, и Эйрик снова с подозрением вскинул голову. Тайкир что-то скрывает. Что бы это могло быть? Не связано ли это с Идит и с теми приступами веселья, которые только что одолевали брата?

Он нерешительно продолжил:

— Я тронут, что она сегодня хоть немного уделила внимание своей внешности. Адское пламя! Ты бы видел ее три недели назад! Страшна, как грязная курица, и вдвое невзрачней.

— А сейчас? — Тайкир с интересом ожидал ответа.

— Ну, во всяком случае, видно, что платье у нее новое, а этот странный головной убор придает ей девическую привлекательность, особенно когда она закрывает нижнюю часть лица. Не кажется ли тебе, что при всей надменности есть в ней какая-то робость?

Рот у Тайкира недоверчиво открылся.

— Ха! Она скорее напоминает наложницу из восточного гарема, в котором я когда-то побывал.

Эйрик улыбнулся такому странному сравнению и с сомнением покачал головой:

— Идит — гаремная рабыня? Вряд ли. Она бы там за одну неделю устроила переворот.

— Эйрик, не надо так сурово судить свою новую жену, — посоветовал Тайкир неожиданно серьезным тоном. — Несмотря на ее сильный и самоуверенный вид, я чувствую в душе у нее глубокую рану.

— Ты недооцениваешь мою прозорливость, брат. Ранимость, которую Идит не удается порой скрывать, тронула меня тоже. А ты обратил внимание на ее лицо, когда я представлял ее графу Орму и его дочери Альгит? А как они с ней разговаривали?

— Да, если бы ты не стоял возле Идит, могу поклясться, что Орм и его чертова дочка облили бы ее презрением, но тут надели на себя лживые улыбки, какие лицемеры!

Эйрик пожал плечами:

— Им нужна моя поддержка в политических интригах. Я прекрасно это понимаю. Они не решатся на прямое оскорбление. А архиепископ Вульфстан, этот хитрец, гляди, как он так и эдак старается устроить заговор, чтобы сбросить правление саксов в Нортумбрии.

— Да, двуличный малый. Освящал венчание, а сам едва мог скрыть свое возмущение браком и скандальным прошлым Идит. Хочешь, я сейчас отрублю ему голову?

Эйрик улыбнулся брату:

— Нет, кровожадный дурень, хотя у меня тоже руки чешутся защитить ее. Этот свадебный пир дал мне небольшое представление о том, какой была жизнь Идит в течение последних восьми лет — смешки, осуждающие взгляды, поношения.

— Да уж, кому, как не тебе, знать, сколь жестокой может быть высокородная саксонская чернь, брат мой. Я просто не понимаю, как ты все это выдерживал так долго.

Эйрик хмуро кивнул при тех неприятных воспоминаниях, которые вызвали у него слова Тайкира.

— Я был бы глупцом, если бы не восхитился характером Идит, выдержкой, с которой она встречает пренебрежительное отношение к себе. И могу лишь догадываться, сколько боли пришлось перенести моей жене.

— Может, ее единственным оружием и служит эта хрупкая скорлупа, которой она защищает свою нежную сердцевину?

Эйрику прежде эта мысль не приходила в голову, но он решил, что Тайкир, вероятно, прав.

— А тебе хотелось бы познакомиться с той, скрытой Идит? — поинтересовался Тайкир, пошевелив бровями.

Эйрик засмеялся:

— О, я узнаю «скрытые» секреты Идит этой ночью. Можешь быть уверен. Но если говорить о той части ее души, которую она пытается спрятать, то знай: мужчина защищает тех, кто доверился ему; быть может, я не в состоянии стереть прошлые беды, но постараюсь, чтобы больше никто ее не обидел. Включая и Стивена из Грейвли.

— А как ты собираешься подсластить ее желчный нрав?

Эйрик пожал плечами.

— Большую часть времени меня не будет в Равеншире. Даже сейчас я жду вестей от Эдмунда. Он двинул свои войска на… — Эйрик замолчал, вспомнив, что ему не следует сообщать такие сведения даже брату, тем более что взгляды их нередко сильно разнились. —

Тайкир, обещай, что ты уедешь из Британии и не примешь участия в грядущей битве.

Тайкир промолчал на его слова, вместо ответа спросив:

— Ты не устаешь от той двойной роли, которую играешь, брат? Ведь ты не сможешь долго держаться середины между саксами и викингами. Рано или поздно окажешься перед выбором, а если наши высокородные гости осуществят задуманное, то это случится совсем скоро. Грядет битва за власть над Нортумбрией. На чьей стороне ты выступишь?

— Истинно говорю тебе, что не знаю. Знаю одно: я в большом долгу перед королем Ательстаном и обещал ему на смертном одре поддерживать и его брата Эдмунда. И не нарушу данной ему клятвы верности, однако не буду никогда и сражаться против тебя, брат мой.

— Право, Эйрик, почему ты всегда так усложняешь жизнь? Выбор на самом деле более простой. Ты норманн или сакс?

— Вот в этом ты и ошибаешься. Я и то и другое. И тебе прекрасно известно, что люди в наше время сохраняют верность вождям, а не странам. — С этими словами он встал и тепло сжал брату руку. — Но довольно об этом. Все-таки сейчас моя свадьба, вечер радости, — сухо напомнил он. — Встань рядом со мной, когда я стану произносить здравицу.

— Ладно, но сначала давай выпьем с тобой вдвоем, — торжественно произнес Тайкир и чокнулся с братом. — Знай, что женщина, которую ты выбрал, на самом деле Серебряная Жемчужина Нортумбрии, хоть и поблекшая. Так будь же настоящим норманном, а я знаю, что ты в душе таков. Норманн умеет понять в женщине ее истинную ценность, а не поверхностный блеск.

Эйрик скептически поднял брови.

— Слова, которые впору произносить поэту, брат мой. Или ты снова путешествовал вместе с тем самым воином-скальдом, Эгилом Скаллагримсоном?

Тайкир покачал головой и засмеялся.

— Нет? Тогда с трудом верится, что мужчина, знаменитый тем, что в каждой стране ложится в постель с самыми красивыми женщинами, вдруг становится знатоком внутренней ценности.

— Нет, — со смехом ответил Тайкир, — ты неправильно меня понял. Я не говорю тебе, что красота не имеет значения, однако порой можно сказать, что мужчина оказывается слеп к красоте, сияющей ему в лицо.

— Ты говоришь загадками, Тайкир. Вероятно, слишком много выпил. Я не слепой.

Тайкир поперхнулся и обдал Эйрика брызгами меда.

Стряхивая капли с груди, Эйрик бросил на него недовольный взгляд.

— Кстати, если уж речь зашла о красотках, Тайкир, держись подальше от Бритты. Она подружка Вилфрида.

Они заговорщицки засмеялись, а затем встали, поскольку к ним приближалась Идит, обнимая за плечи сына Джона и Эйрикову дочку Ларису.

Голубые глаза Ларисы глядели на отца с детским обожанием. Он почувствовал укол вины оттого, что так долго держал в небрежении свою старшую, и был счастлив, что граф Орм привез ее домой в это утро. Несмотря на всю свою досаду, он был многим обязан графу, ведь тот прекрасно заботился о его ребенке все эти годы.

Глаза его обратились к Джону. Семилетний мальчик был тоненьким, как мать, и станет со временем, по всей вероятности, ростом не ниже Эйрика. Вообще-то Идит была права: черные волосы мальчика и бледно-голубые глаза очень походили на его собственные.

Ему следовало бы ненавидеть сына своего злейшего врага, но у него душа не лежала винить ребенка за отцовские грехи. Он протянул Джону руку, и мальчик прижался к материнским коленям, обратив к ней испуганный, вопрошающий взгляд. Идит строго кивнула и мягко подтолкнула его вперед.

Эйрик, чтобы успокоить мальчика, обнял его за плечи, а другой рукой привлек к себе Идит.

Затем он кивнул Тайкиру и Ларисе, чтобы те встали по сторонам от Джона и Идит. Расположившись таким образом, они обратили выжидающие взоры в большой зал, требуя от свиты и гостей тишины.

Когда все затихли, Эйрик произнес зычным, властным голосом, который разнесся по всему залу:

— Друзья мои и верные соратники, я представляю вам свою жену, Идит из Равеншира. — Он нагнулся и в знак уважения поцеловал ее в холодные губы, прежде чем она успела отпрянуть в удивлении. Толпа, казалось, не заметила ее непроизвольного порыва. Все возликовали, поднимая бокалы в честь новобрачной четы.

Затем Эйрик поднял руку, призывая к тишине, и представил своего брата Тайкира, которому достался ворчливый гул. Ведь за последние годы Тайкиру доводилось сражаться против кое-кого из присутствующих.

Затем пришел черед Ларисы. Эйрик улыбнулся, когда его дочь стала красоваться, как павлин, под одобрительные возгласы.

Когда все снова умолкли, Эйрик выждал несколько мгновений, а затем поднял Джона за талию и поставил перед собой на стол. Положив одну руку Джону на голову, а другой крепко обхватив напряженные плечи новой жены, Эйрик объявил:

— Друзья мои, я представляю вам своего истинного сына, Джона из Соколиного Гнезда и Равеншира. С огромнейшей радостью я могу наконец-то признать отцовство, чего не мог сделать за все эти годы.

Ответом на его слова было недоуменное молчание, затем в опьяненных мозгах что-то слабо забрезжило, и по толпе пробежал тихий ропот удивления. Наконец Тайкир, справившись с изумлением, поднял кубок и воскликнул:

— За моего племянника Джона и брата Эйрика! Да пребудет благословение с ним, и его семейством, и с теми, кто уже у него есть, и с теми семенами, которые он бросит в плодородную борозду своего нового брака! — И он махнул рукой в сторону застывшей от ужаса Идит.

Собравшиеся с готовностью отозвались на его здравицу весельем и громогласными пожеланиями счастья.

Эйрик тихо посмеялся себе под нос, когда почувствовал, как съежилась у него под рукой Идит, заслышав слова брата насчет семени, брошенного на ее поле. Еще бы они ей понравились!

Эйрик стиснул ее плечо, просто чтобы посмотреть, как она отзовется на этот жест. И не удивился, когда она двинула его в бок локтем и прошипела:

— Пожалуй, мне стоило бы посадить пару пчел в штаны твоему брату. Плодородная борозда, надо же!

Эйрик осклабился.

— У меня прежде была покорная жена, Идит. И это было не слишком приятно, — поведал он ей тихим голосом, нагнувшись к уху; при этом ему понравилось, как тонкая ткань ее накидки щекочет ему кожу, и он ощутил внезапное желание снова испробовать вкус ее губ. — Теперь мне будет интересно отведать на супружеском ложе твоей непокорности.

Обнаружив, что ему нравится дразнить свою новую жену, он был невероятно доволен, когда у нее вырвался негодующий возглас. Отъявленная ханжа.

Вообще-то, в постели все может получиться не так уж и плохо, сказал себе Эйрик, тем более что темнота спальни скроет надутое ее лицо и костлявое тело. Если бы еще он мог заткнуть ей чем-нибудь рот, чтобы не слышать скрипучий голос!

Ее фиалковые глаза сверкнули яростными искрами, словно она прочитала его мысли, а подбородок сердито выдвинулся вперед.

Эйрик засмеялся себе под нос. Что может быть приятнее хорошего сражения!

На самом деле Идит была не слишком уж и расстроена непристойной здравицей Тайкира и поддразниванием Эйрика.

Когда новый супруг признал ее сына за своего собственного перед всеми важными гостями, он тем самым коснулся чувствительного места, глубоко спрятанного в ее ожесточившейся душе. Она будет ему вечно благодарна, а уж сейчас, под впечатлением момента, способна многое ему простить — даже такое легкое развлечение за ее счет.

Она принудила себя положить ладонь ему на руку, когда они снова сели за стол, и дрожащим от нахлынувших чувств голосом сказала:

— Эйрик, я благодарна тебе за твои слова, касающиеся Джона. Это больше, чем я ожидала.

Эйрик выразительно поглядел на ее руку, а затем вопросительно наморщил лоб.

— Благодарна, говоришь? А как благодарна?

— Не так, как ты думаешь, похотливый чурбан. — Она хоть и попыталась нахмуриться, но не смогла удержаться от короткого смешка.

— О? А откуда ты знаешь, о чем я думаю? Может, я намекал, что неплохо бы увеличить тебе приданое — добавить монет, лишний локоть шелка. — Он громко захохотал. — Или пчел побольше дать.

Идит неодобрительно покачала головой:

— По-моему, твой брат знает тебя не так хорошо, как полагает.

— Как это так? — Он широко улыбнулся.

Идит внутренне сжалась, чувствуя, что ее тянет к Эйрику. Она-то считала себя после неудачи со Стивеном устойчивой к мужскому обаянию. И уж конечно, никогда не предполагала, что способна увлечься таким грубым мужланом, как тот, кого отныне будет именовать супругом.

«Супруг, — мысленно простонала она. — О Господи».

Уйдя в свои мысли, она потеряла нить разговора и вспомнила с большим трудом.

— Когда я сказала твоему брату, что он такой же легкомысленный, как и ты, он заявил, что я ошибаюсь, что ты всегда был серьезным братом. Послушать его, так ты воплощение серьезности. Но я-то лучше знаю. С самой нашей первой встречи ты смеешься и подшучиваешь надо мной.

Эйрик осклабился.

— Тайкир сказал правду. Меня всегда укоряли, что я слишком угрюм. Видно, ты настраиваешь меня на веселый лад, — вкрадчиво предположил он.

— Ты ведешь безнадежную игру, если надеешься растормошить меня сладкими словами. Оставь их для каких-нибудь ветреных девиц.

Эйрик ответил на ее слова обворожительнейшей из улыбок, словно хорошо знал женщин и ее тоже видел насквозь — такая же, как и все остальные.

— А что может размягчить твою твердую скорлупу, жена моя? — спросил он низким, соблазняющим голосом, наклонясь к ее голове, чтобы коснуться краев тонкой ткани, — казалось, он был заворожен этой прозрачной преградой.

Идит вся собралась, чтобы не отшатнуться в страхе от его сладкого дыхания, смеси медовой браги, которую она привезла из Соколиного Гнезда, и его собственного, ни с чем не сравнимого запаха.

— Драгоценные камни? Они помогут соблазнить тебя? — продолжал Эйрик, несомненно прекрасно понимая, как действует его голос на ее напряженные чувства. — Или тонкие наряды из шелка? Новые гобелены, чтобы украсить стены? — Ответом было неприступное молчание, но Эйрик не сдавался. Немного подумав, он просветлел. — Ну а как насчет книги по пчеловодству одного монаха-франка? По-моему, я припоминаю таковую в собрании Ательстана, которое он передал королю Эдмунду.

Невольная вспышка радости, видимо, отразилась на ее лице, Эйрик закинул голову и рассмеялся:

— Ах, жена, неужели тебе действительно так легко угодить?

— И вправду, меня очень легко порадовать. Но ты не мог мне дать ничего больше того, что дал сегодня вечером, когда признал Джона своим сыном. И я вовек тебе благодарна. — Она увидела, что Эйрик пристально вглядывается в нее, слегка щуря глаза в тусклом освещении, но на этот раз не стала прятаться и продолжала: — В ответ на твою милость я обещаю быть тебе самой лучшей женой, насколько смогу. Я превращу этот замок в процветающий дом. Наведу порядок среди прислуги. Своими пчеловодческими трудами помогу твоему процветанию. Буду заботиться о твоих детях, как о своих собственных. Я…

Эйрик накрыл ее ладонь своей огромной ручищей, и глаза Идит в панике расширились. Она бросила быстрые взгляды по сторонам, однако этого интимного прикосновения никто не заметил.

Правда, жест этот не мог показаться неожиданным на свадебном пиру и вполне приличествовал супругу. Однако, сладкая Матерь Божия, у Идит эта загрубевшая в сражениях ладонь не вызвала никакого отвращения. Далеко не вызвала. Наоборот, кровь у нее забурлила, а сердце затрепетало.

А что она испытывала тогда, давно, со Стивеном? Она попыталась вспомнить. Нет, сейчас это что-то слишком сильное, слишком нутряное. Совсем не похоже на сладкое сердечное томление, которое она ощущала к лорду Грейвли до того, как узнала его настоящую натуру.

Она постаралась выдернуть руку, однако Эйрик засмеялся и крепко сжал ее, повернув так, чтобы ее ладонь коснулась его ладони, а их пальцы переплелись. Остался свободным лишь его большой палец, он чертил крошечные и сладкие-пресладкие круги на нежном шраме ее запястья.

Легкая улыбка играла на его губах, когда он глядел на нее; трепет в груди все усиливался, отхлынул к соскам. Она невольно опустила глаза на грудь, потом поскорей отвела взгляд. Он, конечно, не разглядит набухших сосков через плотную ткань платья, но все равно лицо ее затеплилось смущенным румянцем.

Идит покосилась на него, и щеки ее запылали еще жарче. Эйрик лоснился ухмылкой, словно кот над блюдечком молока. Он прекрасно сознает, как волнует ее, сказывается, несомненно, многолетний опыт обольщения безвольных женщин. Таких, как она.

— Аррр! — громко зарычала Идит и еще пуще попыталась вырвать руку из его хватки, однако Эйрик только рассмеялся и сильнее сжал ее.

— Почему ты пытаешься сопротивляться своей страстной натуре, Идит? — спросил Эйрик хриплым шепотом. — И больше не ссылайся на свой возраст, как будто он имеет какое-то значение в постели. Я уже вижу, что под твоей холодной кожей пылают жаркие угли, которым требуется лишь небольшой трут.

— Трут? Трут? Лучше держи свой трут в штанах, похотливый чурбан. И придержи непристойные слова. Я уже говорила тебе, что они мне не нужны.

— Почему? Или ты боишься того, что можешь почувствовать?

— Нет! Я ничего не чувствую, и ты ошибаешься, ожидая от меня чего-то другого. О, Эйрик, прошу тебя, не надо превращать этот брак во что-то другое, не забывай, что у нас это — просто контракт.

— А тебе не кажется, что разумней всего нам было бы получше использовать наш… контракт? Ты лишь минуту назад говорила, что постараешься стать хорошей женой. Ты имела в виду все, кроме истинного чувства?

Идит нахмурилась. Он был прав. Она пообещала ему стать хорошей женой и теперь заспорила с ним снова. Успокоив себя, она терпеливо объяснила:

— Я не люблю тебя. Ты не любишь меня. Мы никогда не будем любить друг друга.

— Кто говорит о любви? Я и слышать ничего не хочу про эти слащавые бредни. Но ночи у нас холодные, и…

— Ох, хватит меня дразнить, ты просто негодяй. Привози свою любовницу, если тебе хочется, но оставь меня в покое.

Эйрику, казалось, вовсе не понравилась такая ее готовность на любовницу. Она снова попыталась вырвать свою руку из его клешни, но не тут-то было. Мало того, Эйрик протянул к ней и другую руку и коснулся мушки над ее губой. При этом улыбнулся, будто обрадовался, что она на месте. Затем провел пальцем по краю верхней губы от уголка до ямки над нею, на миг задержался, с упоением вздохнул, пусть даже еле слышно, и продолжил путешествие до другого уголка, в завершение пройдясь пальцем и по краю нижней губы.

— Я получил бы огромное удовольствие, жена, если бы проделал этот путь кончиком своего языка, — прошептал он.

Груди у Идит набухли и заныли, а в потаенном месте между бедрами появилось странное ощущение наполненности. Губы невольно приоткрылись.

Никто и никогда еще не говорил ей таких вещей.

— Я старая и некрасивая, — слабо воспротивилась она.

Эйрик небрежно пожал плечами.

— У меня была женщина вдвое старше меня, когда я находился у франков. — Он весело рассмеялся при этом воспоминании. — Верней, я был у нее — почти неделю. И пока жив, никогда не забуду. Уж такие замечательные штучки откалывала она в постели, что невольно усомнишься, имеет ли вообще возраст какое-то значение. Да и не только в постели. И на полу. И на лошади. — Эйрик поглядел на нее и усмехнулся: — Закрой рот, Идит.

Челюсть ее со стуком захлопнулась.

— На лошади? — ахнула она. — Ты шутишь.

Эйрик обезоруживающе улыбнулся.

«Ох, такая приятная улыбка! — подумала Идит. — Приятная и опасная».

— Тебе тоже захотелось попробовать? — прошептал он.

— Нет! Ты отвратительный человек, если говоришь о таких… извращениях мне, леди.

— Моей жене, — поправил он с усмешкой, ничуть не засовестившись.

— Если я правильно расслышал, кто-то упомянул про то, как занимаются любовью верхом на лошади? — вмешался Тайкир с бесовской улыбкой.

Идит содрогнулась от унижения и наконец вытащила руку из лапы Эйрика.

А тот продолжал ухмыляться.

— Ха! На мой взгляд, слишком тряско и неудобно, — говорил Тайкир, не обращая внимания на ее смущение. — Вот как-то раз я занимался любовью на носу своей ладьи в шторм, мы качались на волнах, вверх и вниз, вверх и вниз, ну, скажу тебе, это было нечто незабываемое…

С нее довольно! Идит резко поднялась и поглядела на обоих, а затем спустилась с помоста, бормоча:

— Мужчины! Распутные болваны, и все их чувства висят у них между ног.

За ней по пятам последовал хохот Эйрика и Тайкира, и ей показалось, будто она услышала слова Эйрика, что-то вроде: «Пожалуй, ты был прав насчет покачивания бедрами».

Оглянувшись, она с ужасом увидела, что оба они не сводят глаз с ее бедер.

Идит сидела уже какое-то время на кухне с Гиртой и отдавала распоряжения насчет блюд и новых напитков, когда услышала большой переполох в зале. Выглянув, она увидела несколько мужчин, на щитах которых красовался золотой дракон Уэссекского дома.

«Ох уж эти гости!» — подумала Идит, направляясь к входу в зал, где новоприбывшие весьма оживленно и серьезно разговаривали с Эйриком. Граф Орм, архиепископ Вульфстан, Анлаф и даже Тайкир внимательно наблюдали за ними с помоста.

— Милорд? — спросила Идит, приблизившись к своему супругу. — Мне приготовить место за столом для твоих новых гостей?

Эйрик рывком притянул ее к себе и представил двух богато одетых мужчин, которые стояли ближе всех:

— Супруга моя, позволь познакомить тебя с графом Лестером, графом Освальдом из Херефорда и отцом Эльфхедом, одним из священников нашего доброго короля.

— Приветствую вас, милорды, а также и тебя, отец Эльфхед, — пробормотала Идит с вежливым поклоном.

Обернувшись, она велела Гирте и Бритте приготовить угощение для дюжины тяжело вооруженных рыцарей из свиты, которые стояли поодаль; усталые лица и покрытая пылью броня говорили о том, что им пришлось одолеть долгий и тяжелый путь до Равеншира. «Зачем?» — подумала Идит, и у нее стало тяжело на душе.

Понимающие взгляды, которыми обменялись Эйрик и посланцы короля, сказали ей, что они не желают говорить в ее присутствии. Подавив любопытство, она поинтересовалась у Эйрика, надо ли ей приготовить спальни для высоких гостей.

— Нет, — торопливо вмешался отец Эльфхед, — нам надо вернуться в Глостер как можно скорей. — Он обвел собравшихся в зале нервным взглядом и вопрошающе уставился на Эйрика. Затем недовольно заворчал, краем глаза увидев, как архиепископ Вульфстан поднялся со своего места на помосте, явно собираясь направиться к ним.

Заметив намерение архиепископа, Эйрик сказал Идит:

— Мы пойдем в отдельную комнату возле зала. Скажи Вилфриду, пусть позаботится, чтобы нам не мешали. — Идит кивнула, ничего не спрашивая, и увидела, как лицо Эйрика засветилось одобрением. — Да вели, — добавил он, — прислать нам еды и питья. Особенно питья. — Он повернулся к новым гостям и заявил с явной гордостью: — Моя жена варит лучшую медовую брагу во всей Нортумбрии.

Идит прямо онемела от такой его похвалы. Она уже собиралась удалиться, как он наклонился и потерся своими губами о ее губы в легкой как перышко ласке, пробормотав:

— Мне жаль, жена, оставлять тебя одну на свадебном пиру. Я знаю: в эту ночь ты заслужила не просто супружеского внимания.

Идит в растерянности смотрела ему вслед. О, конечно же, этот поцелуй — всего лишь жест, предназначенный для внимательных глаз неожиданно нагрянувших гостей. Но она все-таки невольно дотронулась до губ кончиками пальцев, как бы пытаясь подольше удержать легкий его вкус.

Более того, мысли ее постоянно возвращалась к брачной ночи, которой она так боялась. Что ее ждет, будет ли она на самом деле столь ужасной, какой ей всегда представлялась? Странное возбуждение пробегало по ее телу, заливая щеки румянцем и ускоряя пульс, стоило ей подумать про спальню Эйрика, находившуюся наверху, и про близкую ночь.

 

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Эйрик и его гости сидели за маленьким столом в отдельной комнате, отставив в сторону пустые доски для закусок и то и дело наполняя свои кубки.

— Король просит, чтобы ты прибыл незамедлительно, — проговорил Освальд. — Даже зная про твою свадьбу, он считает, что обстановка настолько сложна, что требует срочных действий.

— Вчера я слышал от проезжавшего путника, что на жизнь Эдмунда было совершено еще одно покушение, — произнес Эйрик, задумчиво поглаживая усы. — На этот раз яд.

Трое мужчин сурово кивнули.

— И что, действительно ли ответствен его брат Эдред, этот никчемный трус?

— Сомнений нет, — высказался Роберт, — хотя доказать, разумеется, невозможно. — Он скорбно покачал головой. — Наш король может прожить одну неделю или сотню. Никто не знает наверняка, если не считать Господа нашего, но можно сказать, что Эдмунд обречен на короткую жизнь, судя по тому, как часто на него совершаются покушения.

Эйрик все это уже слышал, однако был невероятно огорчен перспективой потерять такого хорошего человека. Эдмунд, несмотря на молодость, всерьез старался идти по стопам своего брата Ательстана, воителя и ученого человека, первого «короля всей Британии».

— Стервятники уже не могут дождаться смерти Эдмунда, чтобы поделить королевство, — продолжал Роберт, — все эти исчадия сатаны, которых возглавляют такие, как Стивен из Грейвли.

При упоминании злейшего врага Эйрик резко вскинулся, однако ничего не сказал.

— Даже отбиваясь от покушений на жизнь, Эдмунд тревожится о новом натиске норманнов из Ирландии, — добавил Роберт, беспокойно пробегая растопыренными пальцами по волосам.

— Вот эти самые гадюки, которые сидят сейчас у тебя в зале, причиняют ему много огорчений, — с вызовом произнес Освальд.

Эйрик встрепенулся.

— Вы сомневаетесь в моей верности своему сеньору? — горячо воскликнул он.

— Нет, — покраснел Освальд, явно сожалея о своих необдуманных словах. — Но странно видеть в твоем зале теплую компанию людей, готовых сожрать живьем нашего короля.

— Хм, я бы не стал называть это теплой компанией. Скорее… как бы это назвать?.. ну, скажем, рыболовецкая команда.

— А ты кит? — со смехом поинтересовался Освальд.

Они засмеялись, и Освальд немного подобрел.

— Можно лишь гадать, каких еще морских чудищ они выловят, болтаясь по неспокойным водам Нортумбрии, — проворчал он.

— Не сомневаюсь, что их окажется немало, — признал Эйрик. — Не секрет, что Анлаф стремится восстановить норманнское господство над Нортумбрией. Найдется и множество других, готовых последовать за ним, чтобы избавиться от гнета саксов.

— А за спиной у него стоит коварный Вульфстан, могу поклясться, — добавил священник из угла, где он, расслабясь, потягивал мед из своего кубка.

— Да, это так, — подтвердил Эйрик. — Вульфстан уже давно поддерживает норманнов со своей кафедры в Йорке, но еще больший пыл проявляет на собраниях кланов по графствам.

— А Орм? — осторожно поинтересовался Освальд, зная, что граф Орм и Эйрик делили норманнское наследие. — Присоединится ли он к их борьбе или станет, как обычно, поддерживать монетами обе стороны, выжидая, куда подует ветер?

Эйрик тщательно взвесил свои слова, прежде чем отвечать:

— Мне известно, что Орм, как и Вульфстан, предпочитает Анлафу моего дядю, Эрика Кровавого. Эрик заигрывает с норманнской знатью в Нортумбрии, дразнит их картинами независимой Нортумбрии под правлением короля с древней кровью. Так что, да, я думаю, скорей всего и Орм, и Вульфстан поддерживают норманнское проникновение в эти земли, будь то из Дублина или с Оркнейских островов.

— Оркнейские острова… Это там Эрик Кровавый собирает силы, после того как другой твой дядя, Хаакон, выставил его из Норвегии, верно? — поинтересовался Освальд.

— Да, этот Эрик — жестокий ублюдок. Но при всем при том многие видят за ним будущее.

— Ты поедешь с нами сегодня вечером? Ответишь на призыв своего короля? — спросил наконец Освальд.

— Я все же не понимаю своей роли. Неужели король верит, что я в состоянии предотвратить угрозу со стороны норманнов? Войска уже собираются по всей Нортумбрии, день за днем, даже прибывают из-за моря, поджидают только смерти короля, чтобы тут же приступить к делу.

— Поскольку ты одновременно и сакс, и викинг, король считает, что неплохо бы тебе вмешаться. Хоть Малькольм и присягнул ему на верность, он все равно ему совсем не доверяет. Эдмунд хочет, чтобы ты отправился к Малькольму и постарался выяснить его истинные настроения, не замышляет ли он снова предательство. На самом деле король стремится избежать сражения и удержать Малькольма при себе, что еще кажется ему возможным. Если Малькольм отречется от своей клятвы, кровавая рубка окажется неминуемой.

Эйрик увидел логику в их словах, но все еще не торопился давать согласие на роль эмиссара.

— Мы выезжаем вечером. Отправляйся с нами и дай Эдмунду возможность самому объяснить свой замысел, — настаивал Освальд. — Он посвятит тебя во все подробности.

Тут со своего места поднялся священник и осторожно направился к Эйрику, протягивая ему какой-то обернутый в кожу предмет.

— Эдмунд посылает тебе этот дар, — тихо сказал он. — По его словам, ты поймешь, как он нуждается в твоей помощи, если увидишь его.

Плечи Эйрика устало поникли, когда он, раскрыв сверток, узнал лежавшее внутри распятие. Такой знаток редкостей, как король Ательстан, дорожил им больше, чем всеми другими своими реликвиями, поскольку в нем хранились ресницы его любимого великомученика, Святого Кутберта. Умирая, он завещал распятие Эдмунду. Передавая его Эйрику, Эдмунд показывал этим, насколько высоко он его ценит. И более того — Эдмунд никогда бы не расстался с этой бесценной памяткой о брате, не будь он убежден, что во многом именно в руках Эйрика его собственная жизнь и судьба трона.

Последние сомнения покинули Эйрика. Он должен повиноваться желанию своего повелителя. Даже если для этого придется покинуть молодую жену накануне свадебной ночи.

Святые мощи! — виновато подумал он, улыбаясь себе под нос; эта женщина и так настоящая фурия, а теперь-то уж точно взбесится. Может, попросить брата Тайкира, пусть передаст ей известие о его отъезде? Нет, тут же решил он, такие вещи не стоит взваливать ни на кого другого.

Он резко встал:

— Прошу вас, отдыхайте и наливайте себе еще меду. Я пока соберусь в дорогу.

За дверью он сказал Вилфриду:

— Пришли мне оруженосца, чтобы помог собраться. Да передай Сигурду с Гуннером, что они поедут со мной. Пусть возьмут шесть воинов на свой выбор.

— А леди Идит? Мне что-нибудь передать ей?

Эйрик наморщил лоб:

— Скажи ей, чтобы пришла ко мне в спальню.

После ухода Эйрика Идит почувствовала себя среди гостей еще более неуютно. Сейчас, после свадьбы, она должна считать себя леди Равеншир, но легко говорить — благородные гости ясно давали ей понять, что за таковую ее не принимают.

Рыцари Эйрика и прислуга не проявляли неуважения. Более того, некоторые, казалось, были готовы вскочить и ринуться на ее защиту, если кто из гостей посмеет открыто ее обидеть. Очевидно, памятуя о том ужасном пиршестве, на сей раз Эйрик наказал своим людям выказывать ей уважение, подобающее хозяйке и жене.

А вот высокородные гости были свободны от таких обязательств. Когда Идит прошлась по их рядам, наполняя кубки медом и пытаясь завязать легкую беседу, ей ясно дали понять, что скандальное прошлое никуда от нее не денется.

— Леди Идит, теперь, выйдя замуж, ты будешь являться ко двору? — язвительно поинтересовалась Альгит, дочь графа Орма, и оглянулась на других знатных леди, сидевших по соседству с ней, которые захихикали, прикрываясь ладонью. Ее отец был в это время поглощен оживленной беседой с Анлафом и архиепископом Вульфстаном, в которой участвовали и другие рыцари, мужья этих высокородных насмешниц.

Идит пожала плечами:

— У меня нет особого желания бывать при дворе короля Эдмунда, хотя говорят, что ученые и художники, которых он собрал из разных стран, весьма интересны.

Одна леди процедила:

— Да, недаром говорят, что для женщины ты слишком любишь книги. — Замечание прозвучало довольно едко, и некоторые женщины засмеялись, словно услышали что-то комичное.

— Но леди Идит, — продолжала Альгит, — разве нет и иных причин являться ко двору, не только чтобы получать пищу для ума? К примеру… — Она небрежно взмахнула белой ручкой, словно не решаясь продолжать.

— К примеру — что? — с подозрением спросила Идит ледяным голосом.

— Ох, ну, скажем… чтобы возобновить прежние знакомства.

Идит поняла, что Альгит намекала на отца ее ребенка и слухи о ее скандальной связи с неким знатным человеком. Неужели про это никогда теперь не забудут? И не простят? Очевидно, заявление Эйрика о своем отцовстве никого не убедило.

— Альгит, давай будем совершенно искренними друг с другом. — Идит произнесла это с нарочитым терпением, как мать разговаривает с бестолковым ребенком. — Много лет назад я имела несчастье поддаться обаянию красивого мужчины. — Что ж, это нельзя назвать совершенной ложью. А про то, что этим мужчиной был Стивен, а не Эйрик, можно и умолчать. — Мое глупое сердце привело к рождению моего сына Джона, которого я просто обожаю. Вы можете, если вам угодно, предполагать, что я томлюсь по какому-то там мужчине, но я все же надеюсь, что мой брак положил конец этой истории. Вероятно, мое сердце кое в чем по-прежнему неразумно, например, не принимает в расчет подлость душ у некоторых людей. Идит обвела глазами высокородных дам, давая им понять, что она адресуется к каждой из них со своим обвинением. Лицо у Альгит стало ярко-красным, а подбородок надменно вздернулся в знак того, что мнение Идит ей глубоко безразлично, однако у других хватило совести пристыженно опустить головы. Одна из них даже тихо пробормотала:

— Прими мои извинения, леди Идит.

С достоинством прошествовав мимо них, Идит спустилась с помоста, и тут к ней подошел Вилфрид. На красивом его лице лежала тень беспокойства.

— Леди Идит, мой повелитель просит, чтобы ты немедленно поднялась к нему в спальню. Он должен с тобой поговорить. А я останусь и буду развлекать гостей.

Охваченная тревогой, она торопливо поднялась по лестнице и направилась по освещенному факелами коридору в спальню к своему супругу. Скорее всего, ее приглашение каким-то образом связано с гонцами от короля Эдмунда и не сулит ей ничего хорошего.

Постучав, она вошла в большую почивальню и невольно заморгала, давая глазам привыкнуть к дымному полумраку. Несколько свечей, а также дымящие факелы, воткнутые в гнезда в степе, еле-еле освещали обширную комнату, а в этот теплый майский день огня в очаге не было.

Привыкнув к темноте, Идит ахнула и отступила к двери.

Эйрик стоял босой и с голой грудью, в одних туго облегающих штанах, да и те были низко приспущены на бедрах. Широкие плечи и крепкая грудь, покрытые шелковистыми волосами, переходили в узкую талию и такие же узкие бедра. Плоские коричневые соски посреди крепких мышц привлекли ее внимание, и Идит ощутила странную пульсацию в своих грудях.

Выросшая в замке среди воинов, она видела множество мужчин в разной степени оголенности. Но ее новый супруг был редкостным образцом красоты, она была вынуждена это признать.

Она попыталась сосредоточиться на чем-нибудь другом. Эйрик разговаривал с братом, а его оруженосец тем временем раскладывал нижнюю рубаху из мягкой ткани, панцирь из подвижных звеньев с таким же подшлемником и наколенниками, кожаные башмаки с ремнями крест-накрест, шлем и щит с выбитым на них вороном и всякие другие необходимые для воина вещи.

Не успела она поинтересоваться, что означает эта выкладка рыцарского снаряжения, как до слуха ее донеслось:

— Поцелуй меня, дорогая.

— Что?! — задохнулась она от возмущения и оглянулась на Эйрика, стоявшего возле темного алькова. Видимо, он только сейчас заметил ее появление.

— Покажи мне свои ноги.

— Что ты сказал? — с каменным видом процедила Идит, оскорбленная тем, что он потребовал от нее такое непотребство, да еще при оруженосце и брате. Вот оно, начинается.

— Поцелуй меня, дорогая.

— Целуй себя сам, проклятый олух, — воскликнула Идит, и лицо ее запылало от возмущения. «Пьян он, что ли?» — подумала она. Его голос звучал со странной хрипотой.

Эйрик и Тайкир разразились хохотом. Она нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, отвечая на их веселье надменной гримасой.

Когда наконец Эйрик в изнеможении рухнул на кровать, а Тайкир стал вытирать глаза кистью ладони, Идит увидела за их спинами просторную золоченую клетку, в которой сидела большая птица, сверкавшая ярким многоцветьем.

— Ох! — просияв, воскликнула она, подходя ближе. На рынке в Йорке ей доводилось любоваться такими экзотическими птицами, привезенными с Востока, правда, лишь издали.

— Подлая баба! — пронзительно закричала птица. — Поцелуй меня в зад!

При этих грубых словах Идит пораженно ахнула, отскочила и повернулась к братьям:

— Что это еще за существо с бранным языком? Чье оно?

— Твое, — рассмеялся Тайкир и похлопал ее по плечу. — Это мой свадебный подарок для тебя.

— Для меня? — нерешительно переспросила Идит, не зная, восторгаться ли таким подарком или возмущаться. — И что я буду делать с этой бранчливой птицей? Это ты научил ее так сквернословить?

— Подлая баба! — заявила птица, казалось, совершенно человеческим голосом, только чуть суховатым. Видимо, у нее какой-то талант подражать услышанным словам, не Эйриковым ли?

Идит подозрительно поглядела на птицу. Конечно же, у этого пернатого отродья нет разума. Тайкир рассмеялся:

— Люди на моем корабле целыми часами учили Абдула таким словам во время недавнего торгового плаванья. Не ругай меня. Во всяком случае, я уверен, что ты сумеешь научить его более нежным речам. Так ты принимаешь мой подарок, сестра?

Идит опасливо поглядела на птицу, без особой уверенности, что это существо можно как-то облагородить. Абдул поднял клюв и надменно взглянул на нее в ответ. А когда она наконец смягчилась и кивнула, птица хулиганским тоном заявила:

— Покажи мне свои ноги.

И тогда Идит невольно рассмеялась.

— Я совсем не заслуживаю сестринского поцелуя за свой подарок? — поинтересовался Тайкир с наигранной робостью.

— Да, — кивнула Идит, подходя поближе. — Это славный подарок, совершенно необычный, это уж точно, и мне надо как-то с ним освоиться, чтобы наслаждаться.

Не успела она опомниться, как Тайкир поднял ее за талию, так что глаза оказались у них на одном уровне, и легко поцеловал в губы. Потом так крепко прижал к себе, что у нее перехватило дыхание.

— Довольно, — сказал наконец Эйрик, вырывая жену из объятий Тайкира. — Ступай играть в свои игры в другое место.

Тайкир повернулся к брату с озорным недоумением, но тот в ответ велел ему забрать с собой и оруженосца.

— Я желаю поговорить с моей госпожой женой. Наедине.

Когда дверь за ними закрылась, Идит вопросительно взглянула на мужа, старательно держась в тени, подальше от его глаз.

— Что все это значит? — Она махнула рукой в сторону приготовленных рыцарских доспехов.

— Король Эдмунд призывает меня к себе.

— Прямо сейчас, в эту ночь? — нахмурилась Идит.

— Да. Он посылает меня с важной миссией. И кажется, я не должен медлить.

— Конечно, ты должен поехать, раз тебя позвал король.

Эйрик насупился, явно недовольный тем, что она так легко приняла их разлуку перед свадебной ночью.

— А Тайкир тоже поедет с тобой?

Эйрик ворчливо хмыкнул:

— Вот уж нет, черт побери. Король Эдмунд скорей отрубит ему голову, чем пригласит к своему двору.

— Значит, он останется в Равеншире?

— Нет, я хочу, чтобы он без промедления возвратился в Норвегию. Анлаф, Орм и Вульфстан затевают тут смуту, не говоря уж про моего дядюшку, Эрика Кровавого. В тот миг, когда умрет король Эдмунд, — а это может произойти в любой день, если покушающиеся на него люди не откажутся от своих планов, — вспыхнет мятеж. И я убеждал Тайкира остаться на этот раз в стороне.

— А ты? — спросила Идит, почему-то вдруг обеспокоенная тем, что Эйрик тоже может оказаться в опасности. — А ты сможешь избежать столкновения и не ввязаться в него?

— Сомневаюсь, — устало заметил он.

— Потому-то король и призывает тебя?

Эйрик придал лицу бесстрастное выражение, не выказывая своих мыслей. А Идит с грустью подумала, что Эйрик не совсем ей доверяет.

— Я больше не хочу говорить о планах Эдмунда. Мне надо сказать тебе много чего другого.

Он начал с того, что берет с собой лишь несколько человек.

— Вилфрид останется, чтобы защищать замок в случае опасности. Кроме того, я уже приступил к восстановлению стен замка. Пусть каменщик, которого ты привезла из Соколиного Гнезда, продолжает работу. Он знает, как надо делать.

Она кивала, внимательно слушая все его наставления насчет хозяйства замка.

— Ты надолго уезжаешь?

— Точно сказать не могу. Надеюсь, недель на шесть, не больше.

Идит кивнула:

— Быть может, тебе удастся при случае получить от Эдмунда одобрение нашего брака, подкрепить твои отцовские права на моего сына.

— Мне это приходило в голову, и если витан соберется в ближайшее время, я представлю им прошение по всей форме. А тебе советую называть Джона нашим сыном, если хочешь, чтобы люди этому поверили.

Идит хотела было сказать, что благородные леди, собравшиеся внизу, нисколько не поверили его претензии на отцовство, но решила, что у него и так сейчас хватает причин для беспокойства.

Эйрик подошел к кровати и взял свой акертон — рубаху из мягкой ткани, защищавшей тело от соприкосновения с металлическим панцирем. Идит нерешительно подалась к нему:

— Можно я помогу тебе?

Эйрик задумчиво поглядел на нее, рука с рубахой застыла в воздухе, словно ему пришла в голову какая-то мысль.

— Наш брак не завершен, Идит, и наши гости непременно это поймут. Это может быть опасным.

Внезапная вспышка смущения залила ей лицо и шею.

Эйрик положил рубаху на кровать и подошел ближе.

— Мы могли бы сделать это прямо сейчас.

— Что? — воскликнула Идит пронзительным от паники голосом. Как ни странно, она оказалась совсем не готова к такому мучению.

Эйрик взял ее за руку и насильно привлек к себе. Идит тщетно извивалась, стараясь вырваться из его железной хватки и избежать пристального взгляда. В этой части комнаты было темно, но рисковать не хотелось.

— Нет, я подожду, милорд, пока у нас не появится больше времени. На мой взгляд, опасность не так уж и велика. Я пробыла наедине с тобой достаточно долго, так что кое-кто, несомненно, поверит, что дело сделано.

Эйрик с удивлением поглядел на нее, а потом ухватил ее за подбородок, заставляя смотреть ему прямо в глаза. Другая рука обвила за талию и легким рывком подтянула к бедрам. У Идит вырвался резкий вздох, когда его мужское орудие прикоснулось к ее лону, а его обнаженная грудь — к тонкой шелковой ткани, прикрывавшей ее груди.

Эйрик тихо засмеялся и, воспользовавшись ее замешательством, наклонился к ней и высунул кончик языка, чтобы сделать ту интимную вещь, на которую намекал за столом. Сначала он дотронулся влажным кончиком до мушки, потом ленивым, томным движением провел по краям полуоткрытых губ, вздохнув от такого изысканного удовольствия.

Идит совершенно забыла про то, что надо горбить плечи. Забыла, что ее должно передергивать от его прикосновений. Забыла, что надо хмуриться. Протестовать пронзительным вороньим голосом.

Да, она забыла про все, кроме сладких и теплых губ, накрывших ей рот, ласковых и сводящих с ума. Она не сумела укротить себя и с жаром отвечала. Казалось, он отобрал у нее дыхание, но ей было все равно. Она шире раскрыла губы и просила еще, еще. Эйрик глухо простонал, затем стал осваивать своим языком новый уголок ее рта. Идит с жадностью отозвалась на его проникновение; хоть ей и были неведомы прежде такие поцелуи языками, они ей очень понравились.

Когда язык Эйрика глубоко проник ей в рот, потом медленно выскользнул и вошел снова, колени у нее подкосились, и Эйрик, убрав руку с подбородка, стал теперь держать ее обеими руками за талию. Он улыбнулся возле ее губ, затем слегка отодвинул бедра назад. Прижавшись лбом к ее лбу, он выжидал несколько долгих минут, закрыв глаза и тяжело дыша. Наконец успокоившись, с тихим смехом отошел от нее, с сожалением проведя пальцами по ее щеке:

— Ах, жена, мне кажется, мы бы подошли друг другу даже больше, чем думаем.

Единственным звуком, слышным в комнате, было шипение угасающего факела. Наконец последние остатки масла в нем выгорели, и комната погрузилась в еще больший мрак.

— Ты права, Идит, — продолжал Эйрик тихим голосом. — Сейчас не время для поспешного совокупления. Впрочем, предупреждаю: после возвращения я намерен возобновить поцелуй на том месте, где мы остановились.

Теперь, когда страсти немного улеглись, Идит почувствовала себя оскорбленной. Она стояла посреди комнаты, глядя в спину Эйрику, а тот подошел к маленькому столу, налил себе эля в бокал, выпил одним глотком и снова повернулся к ней. В его глазах еще пылала страсть, а твердое вздутие между бедрами говорило о яростном желании.

— Нет, — запротестовала Идит, вспомнив, что надо добавить пронзительности в свой голос, — ты ошибаешься. Между нами просто сделка. И все. Не жди от меня похоти в постели. Это мне не свойственно.

— А как ты объяснишь то, что было сейчас? — поинтересовался он, подняв брови.

— Ты меня просто застал врасплох, — слабо защищалась она.

— Ха! Напомни мне, чтобы я еще вот так застал тебя врасплох парочку раз, и твой очаг спалит меня дотла.

— Ох, какой ты грубый.

— Такой вот.

— Я не распутница! — воскликнула она.

— Я так никогда и не думал. Почему ты считаешь, что ответить на поцелуй супруга — это уже распутство?

— Все не так, как ты думаешь. И больше этого не повторится, я тебе обещаю.

— О? — лениво произнес Эйрик, медленно и небрежно двигаясь к ней. — Может, еще раз нам попробовать воду; посмотрим, сможешь ли ты довести ее до кипения?

Идит отскочила с испуганным вскриком и поспешно кинулась к двери.

— Да, маленькая пчелка, лучше уж лети отсюда и пришли моего оруженосца, чтобы он мне помог одеться. Иначе, боюсь, не смогу удержаться от искушения и таки отведаю твоего меда.

— Ха!.. — выдохнула Идит с яростью и разочарованием. С грохотом захлопнув за собой дверь, она буквально врезалась в Тайкира, который, прислонившись к стене коридора, небрежно разглядывал ногти.

— Что случилось с твоими губами, моя дорогая сестра? — поинтересовался Тайкир с преувеличенной заботой. — Такое впечатление, что они разбиты. Может, ты ударилась об стенку?

Идит отодвинула его в сторону самым неженственным образом и пробормотала:

— Противные чурбаны. Все вы не что иное, как противные чурбаны. И, видимо, потомки чурбанов. Это течет у вас в крови, нет сомнения. Кровь чурбанов.

Ее не удивил ни его смех, который следовал за ней вниз по лестнице, ни слова, которые он крикнул ей вслед:

— Представь, каких отборных сыновей он тебе сделает, каких замечательных, противных чурбанов!

Вскоре Идит уже стояла на освещенном факелами дворе среди гарцующих лошадей, желая счастливого пути своему новому супругу. Не так она представляла себе брачную ночь, но, пожалуй, все к лучшему, решила она. Отсрочка. Их разлука даст ей время приготовиться, а ему встретить неминуемое раскрытие ее обмана.

Вообще, Идит была поражена и встревожена. То, что начиналось как безобидная хитрость, разрослось до пугающих размеров.

И человек, находящийся перед ней, теперь пугал ее.

Это был не тот смешливый, игривый Эйрик, которого она видела до сих пор. Ее супруг, восседавший верхом на могучем боевом коне, превратился теперь в образцового рыцаря. Гибкие доспехи с длинными рукавами облегали большую часть массивного тела, шею закрывала свисавшая с шлема бармица из железных колец. Бледно-голубая, до колен, но без рукавов рубаха из тонкой йоркширской шерсти подчеркивала прозрачную красоту его глаз, поразительную даже в полутемном дворе.

Сдвинув повыше наносник, чтобы легче было говорить, он наклонился к Вилфриду, давая ему, несомненно, последние наставления. Затем Эйрик махнул оруженосцу, чтобы тот подал ему тяжелый меч и щит с вороном. Легко приладив их, он повернулся и заметил Идит.

Таким же резким движением, каким обращался к оруженосцу, он подозвал и Идит. Сначала она решила было не подчиняться такой властной команде, но затем высокомерно вздернула подбородок, зная, что этот жест всегда его раздражал, и шагнула к беспокойно переступавшему коню. Бессловесное животное не испугало ее, несмотря на свою массивность. С животными она умела обращаться. Это двуногие звери порой повергали ее в трепет. Как тот, что сейчас восседал перед ней, грозно хмурясь. С ним-то уж ей наверняка будет трудно справиться.

Эйрик поднял брови, заметив ее раздраженный вид, но предпочел не отзываться на него. Вместо этого сказал:

— Я наделил Вилфрида правом нанимать новых воинов для защиты замка. А тебе будет лучше в мое отсутствие оставаться за его стенами. Сейчас процветает коварство, и те, кто хотел бы причинить мне вред, могут попытаться расправиться с тобой.

Она хмуро кивнула.

— Держи Ларису возле себя все время. Джона тоже. Не забывай, что Стивен так просто не захочет сдаться.

Ну, эту опасность Идит могла понять.

Конское ржание помешало дальнейшему разговору; люди короля Эдмунда двинули своих коней ближе к Эйрику, им не терпелось тронуться в путь. Торопясь, Эйрик снова напомнил:

— Еще раз предупреждаю: тебе следует оставаться в замке и избегать встреч с Грейвли.

Она потрясла головой, и Эйрик отдал ей несколько последних распоряжений. Когда он покончил с ними и, казалось, собирался наклониться и поцеловать ее на прощанье, Идит тихо прошипела:

— И не смей думать о том, что обнимешь меня при всех. Я не потерплю этого.

Говоря правду, Идит не хотела повторения того умопомрачительного поцелуя, который она пережила только что в его спальне. Ей требовалось время, чтобы обуздать свои, вышедшие из повиновения, чувства.

Однако ее супруг явно не собирался слушаться новой жены. Он покачал головой и надменно спросил:

— Ты уже говоришь мне «нет», жена? Я не верю своим ушам.

Не успела она отпрянуть, как он поднял ее за плечи, посадил к себе на колени и крепко поцеловал, гораздо более интимно, чем, вне всяких сомнений, собирался это сделать до ее неосторожного вызова.

Поцелуй этот не был таким приятным, как предыдущий. Панцирь впился ей в грудь. Руки в рукавицах едва не содрали ей нежную кожу с плеч. А рот прижался жестко и беспощадно, раня до крови зубами.

Эйрик явно задумал поцелуй, чтобы продемонстрировать своей свите и благородным гостям, кто тут хозяин и повелитель. И научить ее не противоречить ему в следующий раз — на людях или наедине.

Идит кипела.

Когда он поставил ее на землю так же быстро, как и поднял, Идит сердито вытерла рот тыльной стороной руки.

— Ты ничего не хочешь мне сказать, жена?

— Когда поросенок хрюкает, ты испытываешь потребность ему отвечать?

Эйрик решительным жестом надвинул наносник, но сверкнувшую в его глазах ярость она увидела.

— Ты еще пожалеешь о своих поспешных словах, миледи. Я вернусь и с удовольствием научу тебя, как уважать своего законного супруга.

Не говоря больше ни слова, он выехал прочь вместе с людьми короля и своей маленькой свитой.

Состязание самолюбий началось.

 

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

К ее сожалению, Тайкир приготовился уезжать на следующий день. Идит и не представляла, как пережила бы остатки свадебного пира, если бы не его помощь. Когда Эйрик уехал, большая часть враждебно настроенных гостей стала выказывать открытое пренебрежение к Идит, но только не тогда, когда возле нее появлялся свирепый Тайкир. Кое-кто из гостей удалились в приготовленные для них спальни, другие спешно уехали — вне всяких сомнений, готовить свой предательский заговор.

Поведение Эйрика во время их прощания разозлило Идит, но ее гнев немного улегся, когда Тайкир нагнулся с коня и вручил ей завернутый в льняную ткань сверток.

— Только чтоб это оказалась не та проклятая туфелька, которую Эйрик пытается все время мне всучить, — мрачно заметила она.

Тайкир ухмыльнулся.

— Нет, мой брат приберег ее для другого раза. Эйрик намеревался отдать тебе этот «утренний подарок» после вашей свадебной ночи… в благодарность за услады, кои ты оказала бы ему в постели, как можно догадаться. — Он комично пошевелил бровями. — Но по-моему, ты нуждаешься в успокоении прямо сейчас, а то после его возвращения вы вообще не ляжете вместе спать.

Идит недовольно фыркнула в ответ на его непрерывные упоминания о брачном ложе, но затем ахнула от восхищения, когда развернула ткань и увидела бесценную книгу по пчеловодству, о которой уже раньше упоминал Эйрик. Вероятно, он посылал за ней к королю Эдмунду. Она также поняла, что король, видимо, и в самом деле считает ее супруга своим другом, раз решился расстаться с такой драгоценной книгой из знаменитой коллекции, завещанной ему сводным братом Ательстаном. Не удивительно, что он призвал Эйрика к себе в час нужды.

Она вскинула на Тайкира повлажневшие глаза и сказала сдавленным от волнения голосом:

— Он не мог сделать подарка лучше. И впрямь, никто и никогда еще с такой заботой не выбирал для меня подарок.

— Вспомни об этом, сестра, когда соберешься рубить ему голову с плеч после его возвращения, — посоветовал Тайкир, подмигивая.

Он уехал на свой корабль, который стоял в Йорке, считавшемся воротами ко всем торговым путям мира — в Ирландию, на Шетландские острова, на Рейн, в страны Балтии и дальше. Его одинокий отъезд сильно опечалил ее. Когда еще доведется свидеться со своим новообретенным братом! Представив себе шумный торговый город, она подумала, куда на этот раз отправится Тайкир, в какую-нибудь экзотическую страну или вернется в норвежские земли к дяде Хаакону, как настаивал брат.

— Как странно, — заметила стоявшая рядом с ней Гирта, — что ты с готовностью принимаешь Тайкира в качестве брата, но не можешь вынести мысли об Эйрике как супруге.

— Хм! — фыркнула Идит, возвращаясь в замок вместе со своей наперсницей. — Это оттого, что я всегда мечтала о брате, но не могу допустить даже мысли о муже. В особенности если это такой противный чурбан, как Эйрик.

— Ты неправа.

Идит метнула в нее недовольный взгляд.

Но Гирта оставила ее недовольство без внимания.

— Пора тебе сменить выражение лица, девочка, — бросила она через плечо. — Ты и впрямь становишься похожей на старую каргу, какой прикидываешься. Перестань глядеть на судьбу, уготованную тебе Господом, как на проклятье; пойми наконец, что это подарок.

— Подарок? Ты называешь Эйрика из Равеншира подарком?

— Почему бы и нет, — ответила Гирта, и ее серые глаза весело сверкнули.

Идит просто закудахтала от возмущения:

— Как тебе не стыдно, Гирта! Ты попадаешь в ту же ловушку, что и все остальные безмозглые женщины, покоряющиеся шелковому языку и нахальной внешности.

Гирта многозначительно улыбнулась, словно Идит тоже относилась к таким женщинам.

— А лорд Эйрик и в самом деле мой отец? — спросил в тот день Джон. Он сидел на табурете и наблюдал, как мать укладывает свечи в деревянные коробки, чтобы отправить их своему поверенному в Йорке.

— Да, отец, — бесстыдно солгала Идит.

Круглое личико Джона просветлело.

— Он говорил со мной вчера перед отъездом. Сказал, что я должен заботиться о тебе и что я могу звать его отцом.

— Ты рад этому, дорогой?

Ее сын, не колеблясь, торжественно кивнул.

Идит была удивлена и невероятно довольна, что Эйрик нашел время, чтобы поговорить со своим новым «сыном» наедине. Но радость ее тут же была омрачена.

— У всех других мальчиков в Соколином Гнезде есть отцы, они показывают им, как сражаться мечом, ставить ловушки на кроликов, ссать, а еще…

— Джон!

— А что? Лорд Эйрик… то есть отец… показал мне вчера вечером, как надо ссать, чтобы не намочить штаны. Это было перед его отъездом, в конюшне.

Рот у Идит приоткрылся в ужасе.

— Знаешь, мама, мужчины ведь не такие, как женщины, — сообщил он ей, словно делясь важной новостью. — И после того как поссут, им надо потрясти пипиську. А я этого не умел, пока лорд Эйрик… отец не показал мне. А ты знаешь, что дядя Тайкир может ссать и свистеть одновременно?

Идит едва подавила смешок.

— Как ты думаешь, отец научит меня ругаться, когда вернется?

— Конечно нет! И я надеюсь, что ты больше не станешь говорить в моем присутствии таких грубых слов.

— Каких слов? — с невинным видом спросил Джон. — Ссать и пиписька?

— Да, — строго произнесла Идит. — А если ты еще когда-нибудь повторишь их снова, клянусь, я намылю тебе мылом рот.

— А ты и отцу сделаешь то же самое? Он говорит оба слова. А еще знает очень много ругательств. Ты бы слышала, что он говорил, когда мастер Вилфрид поздравлял его в день свадьбы. А еще…

— Замолчи!

На следующий день Идит принялась за работу. Она собрала всех слуг, как свободных, так и рабов. За трехнедельное ее отсутствие число их сильно увеличилось, несомненно благодаря распространившейся вести о том, что хозяин вернулся и собирается жениться. В хозяйственной книге замка, которую передал ей Вилфрид, она записала все их имена и особые таланты, чтобы более разумно пользоваться их трудом.

Сильно переменившаяся Берта продолжала заправлять кухней со всеми ее многочисленными судомойками, кухонными мальчиками и прочей прислугой. Бритта и две молодых рабыни отвечали за спальни. Теодорик, еще один давний слуга в Равеншире, обслуживал с подопечными большой зал. Остальных Идит направила в прачечную, к коровам, на маслобойню, в пивоварню, на птичий двор, в конюшню, в кладовые, кузню и огород.

Годрик, сирота, стал ее личным посыльным, а также приятелем сына Джона, который уже привык к новому дому и к своей новой «сестре», Ларисе. Все трое на удивление быстро подружились и с веселыми криками носились по замку, по широкому двору и в саду, а Принц со счастливым лаем не отставал от них. Из-за возможной угрозы со стороны Стивена их постоянно охраняли и никогда не разрешали выходить за стены крепости и за пределы сада.

В замке и вокруг него благодаря детям, казалось, просветлело и повеселело.

— Проклятые огольцы! От их постоянных криков у меня прокиснут сливки, — ворчала Берта. Но даже она не могла удержаться от улыбки, когда троица стремглав врывалась к ней на кухню, хватала кусок хлеба или ломоть сыра, а потом быстро уносилась прочь.

Идит приходилось выгонять их из своей спальни, когда они дразнили Абдула до такой степени, что его крики разносились по всему двору замка. И все-таки нелепая птица, казалось, грустила, если детей рядом не было.

Рыцари из свиты Эйрика ругали малышей, когда те приближались к ристалищу, но порой показывали им, как попасть стрелой в движущуюся цель. И Идит нередко думала, что беззаботные дети являются надеждой на возрождение Равеншира, который многие почли бы обреченным на запустение.

К концу недели замок стал чистым, хозяйство велось исправно. Идит с радостью принялась бы за выполнение своих многочисленных планов в отношении замка, но не решалась, так как не знала, каково положение у Эйрика с казной. Поскольку комнаты не были украшены ни красивой мебелью, ни яркими гобеленами, она решила сделать ставку на чистоту.

И все же она мечтала о солнечном балконе, пристроенном к спальням на втором этаже, чтобы можно было на нем сидеть всей семьей. А еще перестроить деревянную церковь, маленькую, чуть больше лачуги. Требовалось новое белье и занавеси для всех кроватей. Висевшее на стенах оружие было до блеска начищено, однако немногочисленные гобелены и знамена, украшавшие стены, обветшали от старости и небрежения. На кухне страшно не хватало посуды — ножей, ложек, ковшей, даже котлов. Вероятно, все растащили за годы отсутствия Эйрика. Требовалось также купить тканей на новую одежду для слуг, так же как для самого Эйрика и его свиты.

Сделав внутри крепости все, что могла, Идит отправилась за ее стены в сопровождении Вилфрида. Поездка оказалась не такой приятной, какой могла бы быть, поскольку ей приходилось и дальше играть свою роль — горбить плечи, прикрывать лицо тканью, говорить скрипучим голосом. Она поддерживала свой утомительный маскарад и при слугах.

Порой она с тревогой ловила странное выражение на лице Вилфрида, с каким он украдкой наблюдал за нею. Ни в коем случае нельзя было обитателям замка обнаружить ее двуличие до того, как сама она получит возможность после возвращения супруга покончить со своим нелепым притворством.

Когда они объезжали на лошадях огромные владения, раздавая семена свободным батракам, которые начали возвращаться на прежние места обитания, Идит делилась с Вилфридом надеждами на обильный урожай овса и ячменя.

— Земли тут богатые, — заметил Вилфрид. — Я последовал твоему совету и разделил поле на узкие полосы и на три части — первую для весеннего посева, ее уже разрабатывают, другую для осеннего высева озимой пшеницы, а третью — под однолетний пар.

— А ты распорядился, чтобы выгоняли хотя бы тот немногочисленный скот, что остался в Равеншире, пастись на оставленных под пар полях и на стерне после уборки яровых?

— Да, миледи. Ты уже три раза напоминала мне об этом.

Идит улыбнулась на мягкий упрек Вилфрида.

— Каюсь, есть у меня такая привычка — надоедать временами своими приказами.

Вилфрид красноречиво закатил глаза кверху.

— Жилища батраков в плачевном состоянии, — посетовала Идит, когда они, оставив поля позади, ехали через деревню.

— Сначала нам нужно укрепить стены крепости и провести сев.

Идит хотела было запротестовать, но прикусила язык. Как и прежде, она не знала, хватит ли у Эйрика средств на такие затраты.

Особенно Идит опечалило то, что в хозяйстве, некогда знаменитом своей тонкой йоркширской шерстью, сейчас не было ни одной овцы.

— Как ты считаешь, не станет ли Эйрик возражать, если мы заведем новую отару овец? — нерешительно спросила она. Увидев, что обилие ее планов приводит Вилфрида в отчаяние, она поспешно добавила: — Конечно, для начала отара будет совсем небольшой.

Вилфрид покачал головой и усмехнулся:

— Леди Идит, по-моему, ты ничего не делаешь в скромных масштабах. За прошедшие три дня ты велела мне сделать записи о покупке новых коров, быков для пахоты, о ремонте хижин для батраков, подрезке фруктовых деревьев, о рытье нового колодца и двух новых выгребных ям, починке замковой крыши, расширении конюшни, перевозке пчел для получения меда и изготовления свечей, а теперь еще эта отара вонючих и блеющих овец.

— Не забудь о том, что надо почистить уборные.

Вилфрид недовольно заворчал при ее напоминании.

— Уборными надо заняться в первую очередь, — заметила Идит с особым ударением. Три уборных находились во дворе замка внутри стен, — каменные сиденья выступали наружу, чтобы экскременты и жидкость стекали в пристенные рвы. И сказать, что вонь от них поднималась до небес, значило бы не сказать ничего. — За два года отсутствия Эйрика рвы не чистились ни разу, я в этом уверена. Как и выгребные ямы под двумя уборными, что находятся внутри. Когда их известковали в последний раз?

Вилфрид виновато опустил голову.

— Это такая противная работа, что я ее все время отодвигал.

— Фу! Хуже того, я заметила, что в уборных для слуг нет ни свежей соломы, ни виноградных листьев для вытирания. Как это говорит о чистоплотности обитателей Равеншира? Не удивительно, что от Игнольда и прочих идет такой тяжелый запах.

— Миледи! — простонал Вилфрид, и лицо его пошло от смущения красными пятнами. — Зачем обсуждать все эти подробности? Достаточно того, что я уже понял, — ты желаешь увидеть все эти проклятые ямы вычищенными.

На следующий день Идит велела Иеремии, каменщику, которого она привезла из Соколиного Гнезда в качестве приданого, подумать над проблемой вентиляции в большом зале. Прежде там находился посредине большой очаг с дымовым отверстием в крыше, как это заведено у викингов, но Эйриков дед Дар заимствовал у саксов множество усовершенствований, включая два камина в обоих концах большого помещения. К несчастью, трубы не были достаточно широкими для зала такой величины, и дым все время шел внутрь.

Мастерство Иеремии весьма требовалось и снаружи, она оторвала его от восстановления стен замка. Подобно Соколиному Гнезду и многим другим крепостям по всей Британии, Равеншир был выстроен на высоком и плоском земляном холме, окруженном массивным рвом.

— Дар заменил деревянный частокол и башни на каменные стены, — объяснил Вилфрид, — и внешний круг, и внутренний, окружающий двор с его постройками и ристалища. Но набеги саксов на Равеншир за несколько последних десятилетий были катастрофическими для его состояния.

— Я заметила, когда вернулась на свадьбу, что Эйрик уже начал восстанавливать стены. И уверена, что Иеремия поможет ускорить эти работы.

Вилфрид с недовольством отнесся к ее желанию забрать нового мастера-каменщика.

—  — Немного дыма в глазах не причинят, никому вреда, а вот противник может прорваться через недостроенные стены крепости.

— Ну, хоть кто-то в Разеншире оценил часть моего приданого. Эйрик только и знал, что насмешничал насчет моих пчел, которые тоже являются его частью.

Вилфрид отделался в ответ улыбкой, ее постоянные жалобы на Эйрика уже стали для него привычными.

— Ты только подумай, пчелы остались единственной частью моего приданого, которую я еще не передала своему супругу. Конечно же, мне не терпится поскорей перевезти их в свой новый дом.

Вилфрид что-то грубо буркнул себе под нос.

— При том множестве работ, которые требуется сделать в Равеншире, да еще не имея сведений, достаточными ли средствами располагает Эйрик, мне хочется поскорей наладить тут пчеловодство, чтобы хозяйство могло процветать.

— Миледи, — выпалил Вилфрид, — предоставь уж лорду Равенширу решать, что он может себе позволить в своих владениях, а что нет. К тому же мы для этого сейчас и решили заняться поздним весенним севом.

— Сев в полях, конечно же, первый шаг, но его плоды лишь ненамного улучшат положение в замке. Овцы и ткачество смогут стать прибыльными лишь со временем, а вот для быстрого притока монет нет ничего лучше моего меда, свечей и браги.

— Ты намерена торговать своими собственными продуктами? — в ужасе спросил Вилфрид.

Идит метнула на него снисходительный взгляд:

— Да, намерена. На мой товар всегда огромная потребность, особенно на уникальные свечи-часы.

Вилфрид с сомнением посмотрел на нее.

— Такие свечи изобрел король Альфред много лет назад, но мои отличаются особенно высоким качеством.

Вилфрид с отчаянием потряс головой, несомненно, подумав, сколько еще работы она свалит на него. Однако все планы Идит теперь вращались вокруг доставки пчел в Равеншир, и ей ничего не оставалось, как терпеливо ожидать возвращения мужа. А терпение не входило в перечень ее добродетелей.

В конце шестой недели Идит получила краткое послание от супруга, которое странным образом задело ее своей сухостью, и отсутствием сантиментов.

«Миледи Идит,

Прости, что задерживаюсь. Я все еще нахожусь в Шотландии по делам своего короля. Рассчитываю вернуться в Равеншир через две недели. Будь осторожна.

Твой супруг, Эйрик».

— Святые мощи, я так устала дожидаться его возвращения, — проворчала Идит Вилфриду, который читал другое, адресованное ему лично послание от господина, гораздо более длинное. — А тебе он сообщает, почему задерживается?

Вилфрид с непроницаемым лицом взглянул на нее, затем пожал плечами, отказываясь выдавать какие-то секреты.

Взглянув на дату написания письма, Идит прикинула, что до возвращения Эйрика осталось еще дней шесть. И у нее будет достаточно времени, чтобы съездить в Соколиное Гнездо, забрать пчел и все соответствующее снаряжение, а затем вернуться в Равеншир до приезда супруга.

Она уже собиралась поделиться этим с Вилфридом, затем передумала. Эйрик приказал ей оставаться в Равеншире и хорошенько приглядывать за детьми — не без оснований, учитывая угрозы Стивена. Но почему бы ей не выехать ночью, оставив детей на попечение Гирты и свиты Эйрика?

Однако Вилфрид одну ее никогда не отпустит. Он всегда выполнял приказы Эйрика неукоснительно.

Так что она не скажет ему о своих планах. Ограничится тем, что оставит весточку для Гирты, сообщая, куда поехала и что вернется как можно скорее.

Четыре ночи спустя Эйрик приближался к Равенширу со своей маленькой свитой. Он повернулся к Сигурду, ехавшему с ним рядом.

— Боже, до чего же хорошо возвращаться домой. Как я устал, и какой грязный, и как мне надоело убеждать вождей скоттов, норманнов и валлийцев, чтобы те оставались верными саксонскому королю!

Сигурд засмеялся.

— Я надрывал голос до хрипоты. Я до потери сознания пил медовую брагу и вино, направо и налево прикидываясь приятелем. Я до крови прикусывал язык, соблюдая дипломатичность.

— А все мы вместе покрыли на лошадях такое расстояние, что наши зады задубели, — с улыбкой добавил Сигурд.

— Да, и неплохо справились, разнося послание от короля Эдмунда по всей Британии и за ее пределы. Как ты думаешь?

Сигурд пожал плечами.

— В разговоре с тобой они казались верными, однако кое-кто из этих пограничных лордов настолько независим, что им ничего не стоит отвернуться от нашего короля, если начнется смута.

— И правда. Единственное, что можно сказать с уверенностью, так это то, что смута назревает. Везде, где бы мы ни бывали, я замечал скопления воинов, стягивающихся в страну отовсюду. Всех привлекают слухи о нависшей над королем смертельной угрозе, — заключил Эйрик, когда они миновали последний холм перед Равенширом, и у него вырвался усталый вздох.

Тут как раз его спутник подъехал к нему с наветренной стороны. И Эйрик брезгливо поморщился.

— Проклятье, какая от тебя идет вонь, Сигурд.

— Да ты сам тоже не розами пахнешь, милорд, — усмехнулся Сигурд. — Я видел, как какая-то девка в Йорке зажала нос, когда мы этим утром проезжали мимо. И что-то пробормотала насчет того, что язычники норманны всегда страшно воняют.

Губы Эйрика растянулись в слабой улыбке. Для того чтобы рассмеяться, он слишком устал.

— Пожалуй, я дам ей понюхать свою саксонскую половину. Для сравнения. Могу поспорить, что состязание будет честным.

Все мужчины расхохотались над его шуткой.

Им следовало бы задержаться в Йорке, хотя бы на ночь, подумал Эйрик. Вообще-то он завернул в этот торговый город с намерением посетить свою любовницу Азу. Он уже предвкушал купание в горячей воде, краткий отдых и долгую жаркую ночь любви со своей сладкой ювелиршей. Однако встретил брата, наблюдавшего за ремонтом своей ладьи, задержавшим его отплытие. Тайкир напомнил ему, что в Равеншире его ждет новая жена.

— Бракосочетание еще не было завершено, Эйрик.

— Ха! Кажется, я знаю это не хуже, чем ты, брат. И перестань лезть не в свои дела, черт побери!

Тайкир пожал плечами.

— Я понимаю, у тебя были свои соображения, когда ты женился на старой карге. — На его лице появилась странная улыбка, словно ему доставляло удовольствие поддразнивать брата возрастом Идит. — Кстати, тебе удалось как-нибудь повлиять в Винчестере на короля с его витаном, рассматривающим прошение Стивена?

— Кое-что сделать удалось. Эдмунд обещал поддержку, и я представил формальный протест перед витаном, заявив о своих отцовских правах на Джона. — Он пожал плечами. — Тебе ведь известно, что витан решает в зависимости от того, куда ветер дует. Я имею в виду политический. Но уже немаловажно и то, что я при каждом удобном случае упоминал на людях о своей любимой жене и сыне, оставленных в Равеншире. Надеюсь, мои слова разозлят Стивена и вынудят его на безрассудные действия, и тогда мы сможем в конце концов положить конец его вероломству.

— Тогда тебе надо торопиться в Равеншир, Эйрик. Неужели ты, уготовив ловушку для Стивена, станешь прохлаждаться тут, в Йорке? Да еще до того, как клятвы ваши будут подкреплены постелью?

Эйрик, сузив глаза, подозрительно покосился на озабоченное лицо брата.

— Интересно, отчего это ты с таким рвением сводишь меня с моей скрипучей женушкой? Может, тебе известно что-то, чего не знаю я?

— Я-то? — переспросил Тайкир, ударяя себя ладонью в грудь. — Да просто потому, что именно я смягчил бабу твоим подарком. Подмаслил тебе дорожку, так сказать. И мне не хочется, чтобы мои братские усилия пропали зазря.

Эйрик недоверчиво покачал головой, вспомнив, как его лукавый брат при расставании внезапно посерьезнел и изрек: «Вспомни мои слова, брат, когда придет время. Красота лежит в сердце, а не в глазах».

Тайкиру просто говорить, подосадовал Эйрик, махая Вилфриду и другим своим рыцарям из свиты, показавшимся на стенах крепости. Ему не нужно ложиться в постель со старухой.

Он раздраженно наморщил лоб, вспомнив оскорбительную реплику Идит насчет поросячьего хрюканья и свою угрозу поквитаться по возвращении.

Впрочем, после отъезда Эйрику не давали покоя совсем другие мысли, можно даже сказать, противоположные. В последнее время он часто вспоминал поцелуй, которым они с Идит обменялись в его спальне, и у него не выходило из головы, что постель может оказаться не такой уж и неприятной.

И вправду, если бы Идит помолчала, не отпугивая своим трескучим голосом, то в темноте спальни, скрывавшей ее седые волосы и морщины, он, пожалуй, и смог бы получить удовольствие, усмиряя ее необузданный нрав на простынях. Что всегда любит повторять Селик про кошек в темноте? Засмеявшись, он поднял взгляд на стены, отыскивая предмет своего веселья.

И тут же нахмурился.

На крепостной стене стояла Гирта вместе с Ларисой и Джоном, все трое усиленно махали ему. Идит с ними не было; Где же жена?

Видимо, злобная баба вознамерилась проучить его. Он разозлил ее перед отъездом своим мстительным поцелуем перед всей свитой и гостями. И теперь она, конечно же, вознамерилась отплатить. Ну как ему надоела ее твердолобая гордость! Губы его сжались от раздражения. Этой же ночью, когда она окажется в постели с широко раскинутыми костлявыми ногами, он положит конец ее вызывающему поведению.

— Где моя жена? — призвал он к ответу Вилфрида в тот же миг, когда спрыгнул с коня во дворе замка, невольно вскрикнув от боли в мышцах. — Пусть немедленно распорядится, чтобы нагрели для меня воду.

Лицо Вилфрида стало ярко-пунцовым.

— Хм… э…

— Что?

— Она уехала.

— Уехала? Куда?

— Назад, в Соколиное Гнездо.

— Ты шутишь, — недоверчиво протянул Эйрик, а потом оцепенел от тревоги. Не миновать беды этой его полоумной женушке со своим проклятым норовом. — Я ведь приказал ей не покидать замок. И велел тебе не спускать глаз ни с нее, ни с детей.

— Дети уже измотали десяток стражей после твоего отъезда, — стал оправдываться Вилфрид, затем признался с пристыженным видом: — А твоя жена уехала четыре ночи назад, когда все спали.

— А что, у нас нет часовых?

— Да, но они думали, что ей было разрешено уехать.

— Кто отправился с ней? — суровым голосом спросил Эйрик, и его кулаки сердито сжались. Во имя всех святых! Он придушит бабу за то, что она осмелилась ослушаться его. Пусть уж не попадается ему на глаза подольше, пока он не остынет.

И тут Эйрик услышал шум и визг, сопровождавшиеся громким лаем. Три тела, нет, четыре, вылетели из открытой двери зала и скатились по ступенькам во двор.

Лариса, подняв пыль, осадила, едва не налетев на него, а за ней, натыкаясь друг на друга, подскочили Джон с Годриком. А в ногах у них путался и визжал большой пес, которого пригрела эта его отсутствующая женушка.

— Папа! — восторженно закричала Лариса и бросилась в его объятия, повиснув на шее так, что чуть не задушила, а ногами обхватила талию. Его конь нервно задергался рядом с Эйриком и недовольно заржал, а сам он, смертельно уставший от дороги, едва не рухнул навзничь под дочерним бурным натиском.

— Проклятье! Я приехал домой или в какой-то приют для сумасшедших? — обрушился Эйрик на Вилфрида, поставив Ларису на землю. Ее волосы были влажными и пахли мылом, а свежее личико сияло здоровьем и чистотой. Остальные двое ребятишек тоже выглядели чистыми, как и извивавшийся пес, которого Джон держал за загривок, глядя широко раскрытыми глазами на нового отца.

Гирта шагнула вперед и стала загонять ребятишек в дом:

— Быстро в постель! Пора спать.

— Где твоя хозяйка? — спросил Эйрик ледяным тоном.

— Она отправилась по делам в Соколиное Гнездо. Не думала, что ты вернешься так скоро.

— Что за спешка, не могла подождать до моего возвращения?

Гирта пожала плечами, напустив на лицо непроницаемое выражение. Она явно что-то знала о поездке Идит, но предпочитала держать это при себе.

— Госпожа наверняка вернется домой утром. И тогда все объяснит сама.

— Ох, уж можешь быть уверена, ей придется все мне объяснить, — злобно произнес Эйрик, думая, как его подвел брат с этой ночью. Лучше бы он провел ее в теплой постели вместе с Азой, а не мчался бы к отсутствующей жене.

Позже, когда он наконец-то вымылся и поел, в дверь его спальни осторожно постучали.

— Войди.

Вилфрид нерешительно остановился на пороге, его всегда живое лицо было мрачным.

— Заходи, выпьешь со мной вина. Из земель франков, кажется. Я купил его утром в Йорке.

Вилфрид потряс головой и отказался сесть в кресло напротив. Без всяких предисловий он выпалил:

— Милорд, Бритта только что показала мне послание, которое нашла сегодня утром под матрасом в спальне твоей леди супруги.

Поколебавшись, он вручил сложенный листок Эйрику. Он был адресован леди Идит из Равеншира.

— Печать была уже сломана, когда Бритта нашла его, — объяснил Вилфрид, увидев, что Эйрик внимательно его разглядывает.

Эйрик осторожно развернул письмо, видя по гримасе Вилфрида, что он не одобряет его содержание. Не понравилось оно и ему.

«Моя дражайшая Идит.

Мне сообщили, что твоя свадьба состоялась, как мы и планировали. Мое сердце глубоко опечалено той жертвой, которую ты принесла ради меня и нашего будущего. Молю Бога, чтобы Зверь из Равеншира не узнал о твоей беременности. Я сейчас думаю, как покончить со своим бесплодным браком, чтобы оба наших ребенка могли стать законными. Держись, любовь моя, еще немного — и мы сможем соединиться в нашей вечной любви.

Супруг твоего сердца, Стивен».

Поначалу Эйрик онемел от нахлынувшей ярости. Потом швырнул письмо на пол и растоптал кожаным башмаком.

— Лживая, паршивая сука, — ревел Эйрик, желая, чтобы сейчас перед ним стояла Идит, а не Вилфрид, чтобы он мог излить свою ярость на ее предательскую плоть. От обиды он схватил свой кубок и швырнул в стену комнаты. Тут же за ним последовал и другой, затем серебряный пояс, боевой шлем, стеатитовый подсвечник и даже глиняный кувшин, полный вина. Но ему все было мало.

— Мне следовало бы сразу догадаться, — скрежетал он зубами. — Клянусь святым крестом, следовало бы догадаться. Все признаки были налицо. Ее ублюдок сын. Отвращение к моим прикосновениям. Ее скрытность.

— Милорд, может, тебе лучше поговорить с леди Идит, прежде чем судить ее так сурово, — нерешительно отважился Вилфрид.

Эйрик пронзительно взглянул на друга.

— Нет, и ты, и мой брат советовали мне твердой рукой ограничить ее дерзость. Ха! Дерзость слишком мягкое для нее слово. Она оказалась коварной предательницей. Мне следовало бы слушаться своего чутья и не доверять ни одной женщине.

— Но разве не имеет смысла…

— Смысл! Единственный смысл в этой постыдной истории — это вонь, проклятая, безбожная вонь от мерзкой, бессовестной бабы. — Он запустил растопыренные пальцы в волосы и потянул за них, мотая головой. — Святой Иуда! Сколько раз должен человек обжигаться, прежде чем научится не доверять пламени?

— Но я не понимаю. Зачем ей потребовалось выходить за тебя замуж, если она действительно не боялась лорда Грейвли?

— Стивен всегда хотел сокрушить меня. Он явно использует ее в своем коварном заговоре. А кто знает, что надеялась получить Идит? — Он пожал плечами. — Наверное воображает, что этот слуга дьявола ее любит.

— Она как-то не вписывается в эту картину, — неуверенно заявил Вилфрид.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду. Я тоже считал, что она вышла из возраста, когда женщина может рожать. К тому же Стивен обычно выбирает более красивых дев для забав.

— Нет, тут ты можешь ошибаться. С должным уважением я ездил с ней по землям замка в твое отсутствие. Она была у меня как заноза в заднице со всеми ее требованиями. И меня все время гложет подозрение, что она, вероятно, не такая, за какую мы первоначально ее приняли.

Эйрик ждал, когда Вилфрид объяснит свои слова, но его сенешаль сильно покраснел и пробормотал:

— Но не мое это дело — говорить такие вещи без доказательств. И ты сочтешь меня болваном, если я скажу, что она не столь уж непривлекательна.

— Ха! Больше похоже, что твое зрение тоже начинает слабеть. Как у меня. Или Бритта превратила твой мужской корень в мякину.

Вилфрид виновато опустил голову.

Эйрик подобрал кубок и стал искать кувшин с вином, а потом вспомнил, что швырнул им об стену. Его губы скривились от отвращения при виде разгрома, который он учинил, и рассудок слегка охладил его ярость.

— Пришли мне еще вина, — велел он Вилфриду. — И поставь стража, чтобы не спускал глаз с Джона и Ларисы день и ночь. Пусть даже в уборную не ходят одни.

— Слушаюсь, — отозвался Вилфрид и кивнул, направляясь к двери, затем обернулся. — Мне послать людей сегодня ночью на поиски леди Идит?

Эйрик метнул в него холодный взгляд:

— Нет, мы начнем поиски завтра. И тогда, клянусь перед ликом Господа, она дорого заплатит мне за обман.

Несмотря на страшную усталость, Эйрик не спал всю ночь. Он пил отменное вино франков кубок за кубком, но не мог достичь благословенного опьянения. Мозг его непрерывно работал, взвешивая факты, ища ответа, делая выводы. И постоянно возвращался к двум доказанным фактам: Идит по меньшей мере жестоко дурачила его, а то и, вполне вероятно, участвовала в заговоре с целью убийства.

К тому времени, когда рассветные лучи проникли в узкие, стрельчатые окна его спальни, Эйрик превратился в сгусток ярости, удерживаемой за холодным, каменным фасадом. Он спустился в большой зал и направился в сторону кухни, где уже вовсю хлопотали слуги.

Несмотря на гнев, он повсюду видел следы рук Идит. В замке пахло свежестью после многочисленных уборок, все деревянные поверхности сверкали чистотой. Он заметил в большом зале две новые трубы — уже много лет он и сам собирался их поставить, но кочевая жизнь заставляла его все время откладывать свои планы.

Хрусткие стебли тростника источали сладкие травяные запахи, когда он давил их ногами, шагая по залу. На кухне Берта работала перед очагом в чистой рубахе, спрятав волосы под белый плат и опрятный чепец.

— Господин, — чинно поклонилась она, — не желаешь ли плошку каши либо хлеба с сыром на завтрак?

— Нет, — ответил он, открыв от изумления рот при виде сверкавшей чистотой кухни. С потолочных балок пучками свисали длинные стебли ароматных трав и сушеных цветов. С каменного пола были выметены стебли тростника, а сам пол отмывала песком и мыльной водой рабыня, стоя на коленях.

Годрик, сирота, которого он видел накануне с Джоном и Ларисой, шелушил фасоль перед огнем. Он робко поклонился.

Внутрь влетела Бритта с ворохом постельного белья, весело распевая непристойную песенку. Увидев хозяина, она остановилась и вспыхнула от смущения при его внимательном взгляде, а потом стремглав понеслась в сторону прачечной.

Пробормотав какие-то распоряжения, Эйрик ретировался в зал и вышел на стену крепости: стена близилась к завершению под руководством Иеремии, каменщика, которого Идит привезла как часть своего приданого. Как далеко может простираться коварство Идит? — подумалось ему. Иеремия может класть в раствор слишком много песка, чтобы стена раскрошилась при первом же приступе. Ему нужно будет все как следует проверить.

Только он собрался направиться в конюшню, чтобы распорядиться о погоне за сбежавшей женой, как часовой, стоявший на стене, зазвонил в большой башенный колокол, извещая о появлении на горизонте визитеров. К Эйрику присоединился Вилфрид. Вдвоем они смотрели с нараставшим ужасом, как леди Идит, со свойственным ей бесстыдством восседая на белоснежной лошади, ехала по дороге, поднимавшейся к стенам замка. За ней следовал караван телег, до краев наполненных всевозможной утварью — дюжинами огромных конических корзин, деревянными ящиками, сотнями чугунов и глиняных горшков.

В довершение кошмара и она, и возницы были укутаны с ног до головы той самой прозрачной тканью, которую она так любила. Глаза у Эйрика зловеще сузились. Святой Себастьян! Может ему задушить ее одной из таких полос, разрубить тело на куски, чтобы оно поместилось в одну из этих корзин, да и послать в дар любовнику в Грейвли?

Он усмехнулся при этой мысли.

Идит была удивлена и, как ни странно, обрадована, когда, направляя телеги во внутренний двор замка, увидела своего супруга на ступенях вместе с Вилфридом и другими рыцарями из свиты. Она не ожидала его прибытия раньше следующего дня, но хорошо, что он появился. Поможет ей разгрузить телеги и поставить ульи на задах сада.

Но потом она заметила, как он широко, с каким-то вызовом, расставил ноги. На нем были облегающие штаны, прикрытые черной шерстяной рубахой. Видимо, он только что проснулся, потому что кожаные завязки на груди открывали восхитительную полоску загорелой кожи и курчавых волос. Однако ее внимание тут же переключилось на его кулаки, которые все время сжимались и разжимались.

О Господи. Она ведь знала: ему не понравится, что она уехала из Равеншира вопреки его воле, но неужели он рассердился до такой уж степени?

Оруженосец шагнул вперед и помог ей слезть с лошади. Шесть телег остановились позади нее, возницы ждали ее сигнала к выгрузке.

Эйрик не сошел ни на пядь со своего места наверху ступенек, ведущих в зал. Вероятно, он ожидал, что она сама поднимется к нему, чтобы поздороваться. Она скорчила гримасу, однако решила, что ей придется это сделать, раз уж она ослушалась его приказа.

Поднявшись до половины каменной лестницы, она заметила застывшую в его голубых глазах ярость и невольно остановилась. Взгляд его презрительно блуждал по ее фигуре, укутанной прозрачной сеткой для пчел. Святая Мария! Неужели он думал, что она сможет перевезти пчел, не защитив себя от их укусов?

Когда она подошла ближе, он схватил ее за локоть и, притянув к себе, прорычал:

— Миледи, сука, где ты шлялась, черт побери?

Идит отшатнулась от него и попыталась вырваться из его хватки, но безуспешно.

— Я была в Соколином Гнезде, — пробормотала она, смущенная его неистовой злобой.

— А кто был там с тобой? Твой любовник?

— Мой — кто?! — взвилась она. — Ты с ума сошел? Да любовник мне нужен меньше всего на свете! Ни ты, проклятый зверь, ни какой другой мужчина.

— Да, твой любовник так и назвал меня — Зверь из Равеншира — в письме к тебе, как мне помнится. Это прозвище, которое вы вместе придумали для меня?

Тревога огнем обожгла Идит. О чем это он говорит? Какой любовник? Какое письмо?

— Эйрик, давай пойдем внутрь и поговорим. Тут какое-то недоразумение, которое я наверняка…

— Нет, единственное недоразумение тут — это ты сама. Я предупреждал тебя перед свадьбой, что не потерплю от своей жены никакого обмана.

Вилфрид шагнул вперед и положил Эйрику на плечо ладонь:

— Милорд, не стоит продолжать этот разговор на глазах у слуг и свиты.

Эйрик оглянулся вокруг и потряс головой, словно стряхивая с себя дурман. Не отпуская ее руку, он потащил ее в зал.

— Подожди, — сказала Идит, упираясь. — Сначала надо разгрузить телеги.

— Зачем? — подозрительно спросил Эйрик. — Или там дары от Стивена, которые ты хочешь спрятать от меня? Или, может, особый яд, который собираешься добавить мне в медовую брагу?

— Стивен? — переспросила Идит, с изумлением понимая, что ее обвиняют в сговоре с графом Грейвли. Пока она пребывала в растерянности, Эйрик успел сбежать по ступенькам и стал выбрасывать на землю плетеные конические ульи. Грязно ругаясь, он расшвыривал кладь в поисках чего-то, что бы доказало ее вину.

Он уже собрался было взломать один из ящиков, когда Идит пронзительно завизжала: «Нет!» Но его взгляд с презрением прошил ее насквозь, и Идит поняла, что своим протестом подливает лишь масла в огонь.

Да и было уже слишком поздно.

С громким стоном бросилась она вперед, когда он открыл первый ящик и сотни злых пчел вырвались наружу, закружились вокруг его лица и шеи, забрались под свободную рубаху, облепили тугие штаны.

— Ох, Боже мой! Стой тихо, Эйрик! Ради всех святых, я не смогу помочь тебе, если ты будешь так прыгать!

Эйрик громко и яростно ругался на нескольких языках, используя такие слова, от которых ее лицо стало ярко-пунцовым, и при этом совершал немыслимые телодвижения, пытаясь сбросить с себя жалящих насекомых. Но пчел было слишком много, а его дикая пляска лишь еще больше злила их.

Она позвала на помощь Эдгара и Ослака, двух возниц, которые были защищены сеткой и кожаными перчатками. Выбрав несколько ценных пчеломаток, которые легко различались по цвету и величине, она положила их в распечатанный улей. Затем два ее помощника взялись за дымящиеся факелы и, отпугнув оставшихся пчел от Эйрика, загнали их на место.

Когда все пчелы были водворены в ящик — кроме тех, что лежали мертвые на земле, Идит оглянулась на Эйрика. Слезы катились из его глаз от дыма, а лицо и руки и, конечно же, вся кожа под туникой и штанами были покрыты крошечными белыми пятнами.

Идит давала торопливые указания людям, которые приехали с ней, куда поставить ульи с пчелами, велев Гирте, которая как раз вышла наружу, чтобы поглядеть, что за шум, показать им дорогу. Берте же она приказала прислать в комнату Эйрика лохань с горячей водой, несколько кусков соли и горсть сырых луковиц.

— Эйрик, поторопись! Я должна удалить жала как можно скорей, пока укусы не вздулись и не стали нарывать.

Эйрик какое-то время молча глядел на нее. Затем сказал со смертельной серьезностью:

— Идит, я тебя убью.

 

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

— Поцелуй меня, дорогая, авк.

— Поцелуй меня в зад.

— Покажи мне зад… авк… зад.

— А ты не хочешь, чтобы я выдрал у тебя все перья и заткнул ими твою проклятую глотку?

— Покажи мне свои ноги. Авк.

— Заткнись, поганец.

— Поцелуй меня, дорогая. Поцелуй меня, дорогая. Поцелуй меня, дорогая.

Застонав от злости, Эйрик набросил шерстяную тряпку на клетку, бормоча что-то очень непристойное. Пронзительный голос сразу же умолк.

Идит изумленно стояла в дверях спальни. Она и сама не могла бы ответить, чем поражена больше: то ли тем, как супруг самым вульгарным образом спорит с безмозглой птицей, то ли тем, что он стоит посреди комнаты к ней спиной… совершенно голый. Последнее перевесило.

Говоря по правде, при виде этого катастрофически красивого мужчины, ее супруга, у нее перехватило дыхание.

Ее глаза ощупывали позолоченную солнцем бронзу его кожи от широких плеч, рельефных мышц спины до клиновидной талии и восхитительно узких бедер. Она облизала внезапно пересохшие губы. Даже сильные бедра и стройные лодыжки покрыты загаром, отметила она. Вероятно, он носил только повязку на бедрах, когда упражнялся со своими людьми на ристалище или плыл на ладье. Кожа на твердых ягодицах была единственной частью тела, которая осталась светлой.

Ну, не совсем так, быстро поправила себя Идит, когда Эйрик повернулся. Он прятал еще одну часть тела. И, — о Матерь Божья, часть эта была очень привлекательной.

Идит приложила руки к запылавшим щекам и заставила глаза подняться выше, где встретила понимающую, неприветливую улыбку Эйрика. Ледяной взгляд охладил ее до костей и резко вернул к первоочередной задаче — пчелиным укусам.

— Убирайся, Идит, — произнес Эйрик намеренно спокойным голосом. — Я разберусь с тобой и твоим предательством потом. А сейчас оставь меня с моей болью.

— Эйрик, мне страшно жаль того, что произошло во дворе. Но тут моей вины нет. Пчелы кусают, когда чувствуют угрозу, и…

— Угрозу? Лучше поберегись ты, жена, и оставь меня в покое, пока я не показал тебе настоящую угрозу.

— Почему ты так злишься на меня? Ведь ты сам потревожил пчел. Но ведь мужчины всегда так поступают, верно? Всегда винят женщин за свои промахи.

— Твоя самая большая ошибка, миледи, думать, что можешь морочить мне голову безо всяких для себя последствий. — С раздувающимися ноздрями Эйрик стал грозно надвигаться на нее.

Опешив от его неукротимой ярости, она отступила на несколько шагов назад и стала протестовать:

— Ты нарочно не желаешь меня понять. Будь разумным. Иначе я… Ох, Матерь Божья…

Речь Идит прервалась, когда она увидела дюжину белых укусов, уже начинавших краснеть, на его лице, шее, груди, спине, животе, ногах — повсюду на теле. И что хуже всего, Эйрик яростно расцарапывал кожу ногтями во всех местах, куда мог дотянуться.

— Нет, перестань чесаться! — приказала она, резко хватая его за руки. — Глупый, разве ты не знаешь, что нельзя тереть пчелиный укус? Сначала надо удалить жала.

Не обращая внимания на ее слова, Эйрик подошел к окну, чтобы лучше видеть, оглянулся через плечо и стал расчесывать укусы на спине.

И снова она отвела его руки и вытащила маленький нож с рукояткой из слоновой кости из висевших на ее поясе ножен.

— Ну-ка, дай я тебе помогу.

Эйрик увидел в ее руке острое лезвие и насмешливо рассмеялся:

— Ты опоздала со своей заботливостью, моя леди супруга. Я не настолько слабоумный, чтобы позволить тебе приблизиться к себе с оружием. — С молниеносной быстротой он выхватил нож из ее руки и положил его позади себя на стол.

— Какая нелепость! Я просто хочу удалить жала кончиком ножа. Когда пчела кусает, она оставляет жало под кожей, а потом умирает, но…

— Ха! Так я и думал! Ты больше озабочена своей драгоценной дрянью, чем моими укусами.

— Ох, ты несправедлив ко мне. И пчелы вовсе не дрянь. Я просто хотела объяснить тебе, что жало надо удалять осторожно и как можно скорей, иначе яд проникнет в рану и вызовет опухоль и даже жар в теле.

— И от этого ты станешь счастливой, разве нет? Ты сама и твой подлый любовник.

Идит оцепенела, услышав в его голосе едва сдерживаемую ярость.

— Любовник? Какой любовник? — Ее брови сдвинулись в растерянности. Но сейчас не время для гнева или объяснений. Не моргнув глазом она выдержала его злобный взгляд и спросила холодным тоном: — Так тебе нужна моя помощь или нет?

Он смотрел на нее несколько долгих мгновений, потом перевел глаза на укусы, начинавшие уже вздуваться в тех местах, где он чесал кожу.

— Только без ножа. Пользуйся своими ногтями, — заявил наконец он.

Идит с сомнением посмотрела на свои короткие ногти, но подошла к нему, раздосадованно качая головой. Неужели он и впрямь думает, что она способна его убить? Она ведь была не настолько сердита на тот грубый поцелуй при их прощании. Но затем сочувствие к его явной боли превозмогло нараставшее раздражение.

— Сядь, — велела она, показав на низкий табурет возле окна и, чтобы лучше видеть, сняла сетку для пчел. В это утро она не стала мазать лицо золой, как обычно, полагая, что Эйрик не вернется в Равеншир до утра. И сейчас надеялась, что Эйрику, с его слезящимися глазами, не до того, чтобы обращать внимание на ее внешность. В любом случае дело надо сделать.

— Больно?

— А конь может ссать?

— Укороти язык! — зашипела на него Идит и пробормотала: — Тебе очень трудно сочувствовать из-за твоей вульгарности.

— Прибереги свое сочувствие для того, кому оно не безразлично. К примеру, для своего любовника.

Идит ощетинилась, уже окончательно рассердившись:

— Я не понимаю, о чем ты вообще говоришь.

Эйрик нахмурился.

— Тебе нужна моя помощь или нет?

В ответ Эйрик подставил ей спину, сгорбившись на табурете и опершись локтями на широко расставленные колени. Неблагодарный! Но придется быть с ним поласковей. Подобно многим воинам, он может, несомненно, стоически переносить тяжелые раны, полученные в сражении, но станет хныкать словно ребенок от таких мелочей, как больной зуб, небольшая лихорадка или пчелиный укус.

Сначала Идит тщательно обработала его спину. Она старательно царапала указательным пальцем по центру укуса, пока жало не выходило. Задача оказалась не простой. Пальцы у Идит дрожали при соприкосновении с золотистой кожей супруга, а тут еще его запах обволакивал ее приятной аурой мыла, какой-то особой, отдающей ветром и солнцем свежести, а также его собственным, неповторимо мужским запахом.

Она прикусила нижнюю губу, чтобы удержаться от нежного стона удовольствия.

— Что ты сказала?

— Ничего. Наклони голову.

Идит спустилась ниже, к его талии и бедрам, прижимая копчики пальцев к жаркому телу. Святая Матерь, тело излучало жар не хуже печки. Жар ли это или просто горячая кровь? И все ли части его тела так восхитительно обжигают?

Устыдившись непристойных мыслей, Идит мысленно выбранила себя. Никогда прежде у нее не появлялось таких легкомысленных фантазий, даже когда она была вместе со Стивеном. И вообще, ее влечение к Стивену всегда было влечением души. Если не считать одного болезненного и безрадостного совокупления.

Должно быть, она стареет, подумалось ей. Она слышала, что у некоторых женщин появляется странная потребность в мужчине, когда они становятся старше и их тела начинают стареть. Чем иначе можно объяснить такую вовсе не неприятную боль в суставах? Она долго смотрела на пропорциональную спину Эйрика, отказываясь верить, что эти новые чувства вызваны близостью именно этого мужчины, его одного.

— Святые мощи! Что ты так возишься? Ты нарочно все затягиваешь, чтобы продлить мои мучения?

— Ох, помолчи, — ответила Идит.

Когда она закончила обработку спины и рук, то попросила его встать, чтобы можно было осмотреть ноги, как сзади, так и спереди. Она старательно избегала самого непристойного места, но, увы, чувственность ее дразнило и неизбежное прикосновение к хрустящим волоскам на ногах, когда она вытаскивала жала.

Казалось, мука ее будет длиться вечно.

— Ты наслаждаешься, моя леди супруга? — поинтересовался Эйрик густым от сарказма голосом.

— Нет, а ты? — беззаботно ответила она и, не подумав, подняла глаза и увидела, что его мужское орудие торчит из тела, твердое, как полированный мрамор. Она в панике отвела глаза, стыдясь краски, которая залила ей лицо.

Он насмешливо засмеялся:

— Эта часть мужеского тела не обращает внимания на то, красива ли женщина или безобразна, как крот. Не волнует ее и то, что женщина сочится предательством, как гнойная рана.

Идит плотно сжала губы, отказываясь отвечать на его оскорбительные слова. Она выпрямилась и стала возиться с его грудью, стараясь отворачивать лицо. В комнате было полутемно, да еще он постоянно тер глаза, но все-таки осторожность не мешала.

Но даже при этом ей было трудно унять учащенно бьющееся сердце, которое волновалось от его ленивой и соблазнительной позы. Она чувствовала, что отзывается на его восхитительную близость, несмотря на долгое недоверие к мужским прикосновениям, несмотря на его грубые обвинения, несмотря на то, что над ее самообладанием, которое она так в себе ценила, нависла серьезная опасность.

Стараясь говорить пронзительным голосом, она сгорбила плечи и спросила:

— Почему ты постоянно обвиняешь меня в коварстве? Я ничего такого не сделала, чтобы вызвать твое недоверие.

Он смерил ее презрительным взглядом, но ничего не ответил.

Продвигаясь сквозь жесткие волосы, окружавшие его плоские мужские соски, она удалила последнее жало, а затем встала на колени и начала искать их на плоском животе. И тут ей пришлось совсем нелегко. Вконец смущенная, она старалась держаться от него возможно дальше и не глядеть вниз.

— Ты не мог бы чем-нибудь прикрыться?

— Зачем?

— Так нескромно… обнажать свое тело до такой степени.

Он с издевкой рассмеялся:

— Здесь ничего нет, чего бы ты не видела прежде у своего любовника. Или у Стивена член другой?

Идит вспыхнула от его вульгарности. Затем замешательство ее перешло в гнев. Она замахнулась кулаком и хотела ударить его в живот, но Эйрик схватил ее за запястье и больно сжал.

— Даже и не думай ударить меня. В теперешнем своем состоянии я не задумаюсь и дам тебе сдачи.

— Твоей матери надо было бы мазать мылом твой рот, когда ты был ребенком. Язык у тебя невероятно грязный.

— У меня не было матери.

— Тебя что, под камнем нашли?

Он еще крепче сжал ей запястье и пристально поглядел на нее, словно решая, сломать ей кость или нет. Наконец отбросил руку с недовольным ворчанием.

Слезы навернулись Идит на глаза, она моргнула, смахивая их, и потерла больное место.

— Почему ты так полон ненависти? Я ничего особенного не сделала, что могло бы тебя обидеть.

— Разве? Вспомни получше. Первая вещь, которую я потребовал от тебя перед подписанием брачного соглашения, была верность. Ха! Не успели высохнуть чернила, как ты уже раздвинула ляжки для другого. А ведь наш брак еще даже не был завершен.

Рука у Идит замерла, она вопросительно вскинула голову:

— Ты думаешь, что я легла с другим мужчиной?

— Да.

— С кем?

— С проклятым ублюдком — Стивеном. С кем же еще?

— Ты с ума сошел. Знаешь ведь, как я его ненавижу.

— Нет, я только сейчас понял, что совершенно тебя не знаю. Но ты во сто крат больше заплатишь за свое коварство, леди супруга, и я имею в виду не пчелиные укусы.

Смехотворные обвинения Эйрика почему-то глубоко ранили Идит, и боль эта вскоре переросла в гнев, от которого у нее вскипела кровь. Она повернулась и направилась к двери, почувствовав потребность побыть наедине с собой и обдумать обвинения, которые он выдвинул против нее. Может, Гирта могла бы ей что-нибудь объяснить. Однако Эйрик схватил ее за локоть и рывком вернул назад:

— Закончи работу, которую начала.

Она надменно вскинула подбородок.

— Ты можешь сам обработать шею и плечи. — Она ткнула в кусок полированного металла на стене.

— Нет. Ты сама должна вылечить укусы — все до одного. В конце концов, ведь это из-за тебя все получилось.

Идит открыла было рот для протеста, но потом заставила себя замолчать. Пока она не поймет, что случилось в ее отсутствие, откуда взял Эйрик это смехотворное обвинение насчет любовника, все протесты будут бесполезными.

Его глаза сверкнули голубым огнем, опалив яростью.

— Тогда садись, — ледяным тоном приказала она. — И закрой глаза. — Ей не хотелось, чтобы он с такого близкого расстояния смотрел ей в лицо.

Всего лишь несколько укусов остались на нежной коже шеи, она быстро их обработала. Сейчас ее ногти уже ловко попадали сразу в нужное место и извлекали жало. Затем она перешла к его лицу, которое он поднял ей навстречу.

Веселые морщинки, прежде окружавшие его глаза и губы, каким-то образом преобразились в приметы жестокости. Длинные ресницы Эйрика лежали шелковым черным веером на нижних веках, отбрасывая глубокие тени. «Вероятно, он еще и в эту ночь спал совсем немного, размышляя, как бы посильнее потерзать ее по возвращении», — с грустью подумалось ей.

Она осторожно повернула его упрямый подбородок, невольно отметив, как он сердито дернулся под ее пальцами. Одно жало она удалила совсем близко от правого глаза. К вечеру укус так распухнет, что закроет глаз. Откинула назад несколько прядей длинных, спутанных волос, добираясь до четырех укусов на лбу и попутно подумав, что ему пора бы подстричься. Прямые черные волосы свисали до плеч по моде саксов, но были все же слишком длинными.

Почти закончила. Слава Богу!

— У тебя несколько укусов в усах. Может, ты сбреешь их совсем, чтобы я могла добраться до жал?

— Почему у тебя кожа такая гладкая?

Понадобилось несколько мгновений, чтобы до нее дошли слова Эйрика. И тогда она поняла, что его глаза — ярко-голубые, как лед, — широко открыты и пристально смотрят на нее. С близкого расстояния.

Она нахмурилась и сгорбила плечи, но слишком поздно.

Эйрик крепко схватил ее за подбородок и повернул лицом к свету:

— Сегодня у твоей кожи нет обычного сероватого оттенка. Нет и морщин, и признаков старости.

Идит едва смогла удержать дрожь в губах под его пристальным взглядом.

— В твое отсутствие я много бывала на солнце. Загар придает здоровый вид коже, ты разве не знаешь?

Казалось, она его не убедила.

— Помимо того, у меня в семье у всех хорошая кожа. Говорят, у моей бабушки не было ни единой морщинки, когда она умерла в возрасте пятидесяти двух лет.

О Господи! Идит пришла в отчаяние. Сейчас представился удобный случай признаться в своем маскараде, однако, учитывая настроение Эйрика, она опасалась его реакции. При еще не завершенном браке он легко мог прогнать ее. Стоит ли ей сейчас пытаться поговорить с ним начистоту? Нет, лучше выждать еще немного, пока не прояснится недоразумение со Стивеном.

Но нужно как-то отвлечь его внимание.

— Ну, если ты отказываешься сбривать усы, тогда закрой, по крайней мере, снова глаза, чтобы я могла копаться среди волосков.

Эйрик что-то пробурчал, однако слова прозвучали неразборчиво, поскольку ее левая рука зажимала ему рот. Жесткие волоски щекотали ей пальцы, и Идит невольно вспомнила, как они щекотали во время того страстного, умопомрачительного поцелуя в этой самой комнате.

Казалось, Эйрик вспомнил про это тоже. Голос его прозвучал хрипло, когда она отступила назад и он спросил:

— Ты закончила?

— Да, повернись еще раз. Мне нужно приложить к ранам что-нибудь успокаивающее, чтобы укусы не распухли.

Пока она оказывала помощь, слуги принесли в комнату лохань, полную горячей, судя по пару, воды, а также соль и луковицы, как она и велела. Она высыпала всю соль из горшка в воду, затем повернулась к столу, где все еще лежал нож. Разрезала пополам большую луковицу и начала натирать ею спину Эйрика быстрыми движениями.

— Ааах! Как приятно.

— Я знаю, так и должно быть. Теперь встань, чтобы я могла натереть ноги.

Она опустилась на колени и вдруг почувствовала, как ноги Эйрика напряглись.

— Что это за безбожный запах?

— Лук.

С руганью он протянул руки и поставил ее на ноги. Сначала недоверчиво уставился на белое полушарие в ее руке, затем на слезы от лукового сока, струившиеся по ее лицу.

— Святые мощи! Как ты смеешь покрывать мое тело этой вонючей дрянью! Ты издеваешься над моим телом, пользуясь моим бедственным положением?

— Нет, всем известно, что луковый сок — первейшее средство от пчелиных укусов.

— Ну так пусть эти все и отправляются ко всем чертям. — Он схватил ее за руку, потащил к лохани и, сунув ей тряпку и кусок мыла, приказал: — Сейчас ты смоешь с моей кожи каждую каплю этой дряни, иначе я забью тебе все луковицы в глотку, так что у тебя из ушей потечет сок.

Он залез в горячую воду, но тут же вскочил на ноги:

— Ох! Жжет как адское пламя. Что в воде?

— Соль.

Выбравшись из лохани, он схватил ее за локти и оторвал от пола, так что они оказались нос к носу, глаза к глазам.

— Так ты еще собираешься втирать соль в мои раны? Ну, женщина, ты перешла все пределы бесстыдства.

Он потряс ее так неистово, что у нее все смешалось в голове, затем резко опустил на пол. Она молча смотрела на красивое его лицо, до безобразия искаженное гримасой ярости.

— А тебе понравится, если я натру до крови твое тело песком, а потом посажу в лохань с соленой водой?

— Ты не можешь говорить это всерьез.

— Ах, не могу?

Она отступала назад, роняя слова:

— Ты просто не понимаешь… не прикасайся ко мне… ох, ты намочил мое платье… перестань… соль остановит нагноение укусов, они не распухнут… правда, послушай меня… ох, ты, противный чур…

Больше она ничего не успела сказать, потому что. Эйрик схватил ее и окунул, прямо в платье, в лохань, а затем еще и сунул под воду голову. Она разогнулась, отплевываясь, лишь для, того, чтобы услышать его слова:

— Раз уж ты в воде, смой этот противный жир с волос. Он воняет. — Не успела она пикнуть, как он снова сунул ее голову под воду и держал до тех пор, пока у нее не защипало в носу.

Когда она наконец вылезла из лохани, злая как черт, с мокрыми волосами, повисшими под промокшим платом, то от шерстяного платья тотчас же натекла на усыпанный тростником пол огромная лужа.

— Ты… ты… ты… — бормотала она, не в силах найти подходящие для его безобразий слова.

А Эйрик стоял голый во всем своем великолепии, подбоченясь, надменно расставив ноги, и хохотал до колик. Когда приступ веселья немного утих, он произнес с удивлением:

— Ну, я чувствую себя несравненно лучше.

— Ты гадина.

Продолжая смеяться, он бросил ей кусок льняной ткани, чтобы она вытерлась, и показал на табурет. Натягивая штаны и рубаху с длинными рукавами, зловеще протянул:

— А теперь мы поговорим о твоем коварстве и о том, что нам делать с нашим неудачным браком.

Эйрик подошел к маленькому столику возле кровати и вытащил из ящика кусок смятого пергамента. Разгладив его на крышке стола, повернулся и протянул жене, не сказав ни слова. Затем отошел к противоположной стороне комнаты и прислонился к стене, дожидаясь, пока она закончит читать обвиняющее ее послание. Его кожа горела адским пламенем, но он не станет ни чесаться, ни лечиться луковым соком и соленой водой. Немного погодя он пошлет Вилфрида к местной травнице за мазью.

— Ну, — спросил он наконец, когда ему показалось, что она слишком долго раздумывает над письмом. — Тебе нечего сказать?

— Где ты это взял?

— Бритта нашла у тебя под матрасом.

Она подняла на него глаза, ужас исказил ее лицо. Он недоверчиво покачал головой. Она выглядела как утонувшая крыса, со своими сальными седыми волосами, висящими мокрыми сосульками из-под намокшего плата, слезы от лука текли по лицу.

— Ты понимаешь, что это значит, Эйрик? — с тревогой сказала она. — Стивен или кто-то из его людей был здесь.

— Скажи мне что-нибудь, чего я еще не знаю, — заметил он с сарказмом, — например, о том, где ты была эти четыре дня. И с кем.

Идит отмахнулась от его вопроса, словно он не представлял никакого интереса.

— В Соколином Гнезде. Тебе это уже известно. Но послушай, раз Стивен может так просто входить в этот замок, нам надо принять более строгие меры предосторожности. Ведь он мог забрать… о, Боже мой, он мог забрать Джона!.. — Брови Идит пораженно нахмурились.

— Да, мог. Как раз то, что ты и планировала. — Милостивый Господь, эта коварная сучка неплохо играет. Он уже почти готов поверить в ее невиновность. — Я никогда не ожидал от тебя непорочности, жена, но не думал, что ты обманешь меня так скоро после произнесения обета.

— Что ты хочешь этим сказать? — напыщенно спросила она. — Что веришь той лжи, которая содержится в письме? Намекаешь, что у меня… связь с человеком, который пытается забрать у меня сына?

— Все факты говорят об этом. А у меня только твои заверения, что он хочет причинить тебе вред. — Он пожал плечами, затем подошел к ней и взял из ее рук письмо. — «Держись, любовь моя, еще немного — и мы сможем соединиться в нашей вечной любви…» — прочел он с издевкой. — Подписано ясно: «Супруг твоего сердца, Стивен».

Идит резко вскочила, опрокинув табурет. Щеки у нее пылали гневными красными пятнами, она рявкнула:

— Ты считаешь, что я Стивенова шлюха? — Не дождавшись ответа, она что-то тихо пробормотала, а затем воскликнула пронзительным, негодующим голосом; — Ублюдок! Единственная правда в этом послании — это то, что Стивен называет тебя Зверем из Равеншира. Да, ты и есть зверь, раз так обо мне думаешь!

Слезы наполнили ее глаза, однако Эйрик остался непреклонным. Она обманула его в союзе с его злейшим врагом, И этого ей простить невозможно.

— Зная, насколько коварен Стивен, неужели ты не можешь понять, что это письмо он подбросил? Чтобы поссорить нас и помешать нашим намерениям не отдавать ему сына. И ему это удалось, благодаря твоей доверчивости, проклятый дурень.

Она повернулась и как слепая побрела к двери неуверенным шагом, скованным к тому же намокшим платьем. На миг Эйрик подумал, не ошибся ли он со своей суровостью, но потом вспомнил про другую, самую важную часть письма.

— А ты тяжела? Ребенком Стивена… опять?

Она ахнула, ее спина окаменела. Потом медленно повернулась, и ее фиалковые глаза сверкнули льдом, замечательно прекрасные глаза для такой старой карги, почему-то подумалось ему.

— Нет, я не ношу ребенка. Разве что ты поверишь в мою способность на непорочное зачатие.

Сарказм Идит вызвал у него раздражение. Она не имела права на такой вызывающий тон. Обвиняющей стороной был он.

— Я не приму еще одного ублюдка Стивена, — сообщил он ей. — С меня хватит и одного.

Ее щеки стали еще краснее, и он заметил, как кулаки у нее сжались. Затем она протянула руку к ножнам на поясе, забыв, что маленький нож все еще лежал на дальнем столе. Он был не настолько слепым, чтобы не видеть, как она смерила взглядом расстояние, прикидывая, успеет ли схватить нож и заколоть его.

— Даже и не думай об этом, иначе не успеешь моргнуть глазом, как окажешься с перерезанной глоткой.

Отказавшись от своего замысла, она молча отвела глаза и вздернула подбородок. Если бы она только знала, подумалось ему, как смехотворно выглядит со своим нахмуренным лицом и мокрым платьем, от которого на полу растекаются лужи.

— Наш брак не будет завершен, пока к тебе не придут месячные и я не увижу точно, что ты не несешь в себе дурного семени.

— А когда ты увидишь, что ошибся? — фыркнула она, и недовольство придало резкость ее голосу.

— Буду решать, хочу ли жить с еще одной лживой женой.

— Еще одной?

Эйрик немедленно осознал свой промах, однако почел за лучшее промолчать.

Она высокомерно поглядела на него, затем повторила свое прежнее утверждение:

— Я не беременна.

Он просто скептически поднял бровь. Ее лицо покраснело, но она твердо встретила его взгляд.

— У меня сейчас месячные.

Это признание застало Эйрика врасплох. Может, он все-таки ошибался? Но многолетнее знакомство с коварством Стивена научило его сохранять подозрительность. Он не мог пойти на попятную и сдаться так просто.

— Откуда я знаю, что ты меня не обманываешь?

Ее губы презрительно скривились.

— Что мне сделать, милорд? Задрать юбку и показать тебе окровавленную тряпку?

Ее презрение обезоружило его. Оно и этот вид оскорбленной гордости.

— Да, неплохо было бы для начала.

Она попятилась к двери, и. ее глаза расширились от страха.

— Ты… ты не попросишь этого от меня, — забормотала она, отказываясь верить услышанному.

— Не медли, иди сюда, Идит, и докажи свою невиновность.

Она ахнула и быстро повернулась, ухватившись рукой за дверь, но он оказался проворнее и загородил ей дорогу. Она в страхе отпрыгнула от него, словно запачканная кошка, и кинулась в глубину комнаты, шаря глазами по сторонам в поисках оружия.

— Ох, нет, ох, прошу, не делай этого. Ты неправильно меня понял. Я могу…

Эйрик прервал начавшуюся у нее истерику тем, что поднял ее за талию и с громким сопением бросил спиной на постель. Затем нагнулся к ней и, когда ее руки стали царапать ему и без того раздраженную кожу, прижал ее тело коленями, не обращая внимания на расширенные оленьи глаза, а руки завел за голову, удерживая их одной рукой. Несмотря на страх, которому она пыталась не давать волю, ее подбородок вздернулся с вызовом, как у великомученицы.

Эйрик заколебался. Что, если она невинна?

— Скажи мне правду, жена: обманывала ли ты меня с тех пор, как мы подписали наш брачный кон тракт?

В напряженной тишине Идит на миг замерла и с чувством вины отвела глаза. Потом нерешительно заговорила:

— Тут есть одна небольшая вещь…

Поздно заговорила, на его взгляд. Ее смущенный вид говорил сам за себя.

Эйрик гневно фыркнул и прижал ее еще крепче.

— Ты, зверь, я никогда тебе этого не прощу. Хуже того, ты никогда не простишь себе сам, когда обнаружишь правду.

— Нет, я никогда не прощу себе, если не выясню наверняка, обманывала ли ты меня. — Ослепнув от ярости, Эйрик задрал до талии ее платье, обнажив длинные ноги.

И кровавую тряпку между ног.

Подняв глаза, он увидел безмолвные слезы оскорбления, льющиеся из ее закрытых глаз. Настойчивый голос внутри уговаривал его отпустить ее, удовлетвориться увиденным, однако бешенство уже овладело им. Кровь шумела в его ушах, он не помнил себя. Слишком долго он имел дело с коварством Стивена, чтобы удовлетвориться частичным доказательством. Даже кровавая тряпка могла оказаться тщательно продуманной хитростью.

Он грубо протянул руку и, оторвав испачканную тряпку от ее тела, бросил на пол. Затем быстро, не успела она понять, что он собирается делать, ногами развел ей ляжки и засунул в нее свой палец.

И тогда она завизжала, долго и пронзительно. Он не понял, от чего — от обиды или боли, поскольку ее вход был тугим даже для его пальца.

Понимание пришло к нему прежде, чем он вытащил палец и взглянул на кровавое доказательство. Она не носила ребенка Стивена.

Идит лежала оцепенев, изо всех сил стараясь сдержать бешеные рыдания, которые сотрясали ее худое тело. Безжизненные глаза уставились в потолок.

Эйрик в ужасе вскочил и направился к окну. И стал со злостью молотить кулаком о каменную стену, пока не разбил его в кровь.

Никогда, никогда еще в жизни он так не стыдился себя.

 

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

— Идит, нам надо поговорить.

Эйрик подвинул стул поближе к кровати. Более часа он расхаживал взад и вперед по спальне, глядя на спящую беспокойным сном жену и дожидаясь ее пробуждения.

После грубого посягательства на ее личность Идит смотреть на него не хотела, не то что выслушивать извинения. Мало того, разразилась на удивление грубыми ругательствами, от которых зарделся бы даже бывалый викинг, после чего свернулась в жалкий комочек. Долгое время тихо рыдала, пока не забылась неспокойным сном.

Он смотрел на мятый ворох одежд, который скрывал под собой хрупкое тело Идит, когда она медленно проснулась и неловко села посреди широкой постели; Ему трудно было решить, какая Идит ему не нравится больше — та пронзительная, надменная старая карга, донимавшая его всяческими претензиями с первого часа их встречи, или молчаливая, униженная, которая теперь сидит перед ним немым укором.

Адское пламя! Он страшно устал после бессонной ночи, кожа невыносимо горела от укусов. Но надо решить с ней раз и навсегда. И после этого он, конечно же, уедет в Йорк, где Аза облегчит его страдания — как от укусов, так и другие, от долгого воздержания.

— Ты слышишь меня? Нам надо поговорить! — рявкнул он.

— Нам абсолютно не о чем говорить, — ответила она ледяным тоном, слезла с кровати и встала по другую ее сторону. Поправила свой жуткий головной убор на обычный манер, так что он полуприкрывал ей лицо, однако Эйрик успел заметить красный нос, опухшие веки и пошедшую красными пятнами кожу.

До сих пор ему казалось, что хуже выглядеть уже просто невозможно. Оказывается, вполне возможно.

Он задумчиво провел указательным пальцем по усам, удивляясь, как это он вляпался в историю с женитьбой, затем вдруг замер, нащупав что-то непривычное. Подозрительно нахмурившись, он дотронулся пальцами до скул, а потом медленно провел ими по глазам и лбу.

И громко застонал от того, что обнаружил.

Его лицо распухло, одно веко почти не открывалось. Он чертыхнулся, встал и направился к туалетному столику, над которым висел в рамке кусок полированного металла.

И едва не упал, увидев свое отражение.

— Проклятье! — взорвался он. — Я видел прокаженного, так тот выглядел лучше, чем я теперь.

Идит пронзительно засмеялась за его спиной:

— Тогда в мире еще есть справедливость.

Эйрик уничтожающе покосился на нее:

— Не будь такой самоуверенной. Я видел покойников, которые выглядели краше, чем ты сейчас.

Она презрительно смерила его своими фиалковыми глазами, красота которых, подумалось ему не в первый раз, все равно не делает лучше такую образину. Потом потянулась к стоявшему возле кровати кубку, взвесила его в руке и поглядела на мужа, словно собираясь превратить его в мишень.

Что ж, по крайней мере, вернулась прежняя Идит.

— Только попытайся…

Громкий стук в дверь прервал его слова, и Идит поставила бокал на место. Стук повторился.

— Милорд, это я, Берта.

Эйрик бросил на Идит многозначительный взгляд, который без слов сказал ей, что их разговор только откладывается.

— Что еще там? — проворчал он, резко открывая дверь, отчего Берта едва не упала. Он поймал ее массивное тело, схватив за локти.

— Иисус, Мария и Иосиф! — воскликнула Берта, вытягивая шею, чтобы получше его рассмотреть. — Ты выглядишь так, словно подрался с дьяволом.

— Нет, просто со своей женой.

Идит ахнула за его спиной.

Берта безуспешно попыталась заглянуть мимо его мощной фигуры в спальню.

— Что тебе надо?

— Госпожа не сказала мне, что приготовить сегодня на обед, а уже миновал полдень.

Жалоба Берты не обманула Эйрика. В конце концов, она неплохо справлялась в кухне и без наставлений хозяйки, пока Идит отсутствовала. Чистой воды любопытство побудило старую повариху притащиться сюда — оно, да еще широко известная любовь к сплетням.

— Делай что хочешь, черт побери.

— Незачем, милорд, наезжать на меня на лошади. Если у тебя хватило ума сунуть голову в корзину с пчелами, нечего вымещать свое плохое настроение на мне.

— Я вовсе не…

— Ты ведь не видел ни разу, чтобы я надрывала бока от смеха, верно? Нет, милорд. Или, может, ты видел, что я сижу на кухне с судомойками и рассуждаю, покусали ли проклятые пчелы твои причиндалы и распухнут ли они вдвое против обычного, чтобы ты поставил своей новой жене двойное удовольствие? Эйрик подавил в себе смех. — Нет, я поднялась сюда просто для того, чтобы выполнить свой долг, — продолжала повариха. — Хотя могла бы сидеть внизу в большом зале и слушать, как твои люди делают ставки на спор, сколько укусов ты получил на теле. Я свое время трачу на более важные вещи. Да, это точно…

Эйрик недовольно фыркнул. Святые мощи! Теперь жена превратила его во всеобщее посмешище.

… ведь я знаю, что ты никак не мог получить две сотни укусов в свое прекрасное тело, — неосторожно забубнила Берта, не заметив, как он весь напрягся и нахмурился, — хоть мастер Вилфрид и говорит, что подобрал во дворе две сотни мертвых пчел.

— Ох, нет, не может быть, Берта, — воскликнула Идит с паникой в голосе. — Столько моих драгоценных пчел мертвы? Я должна немедленно пойти и проверить ущерб, да поглядеть, хорошо ли себя чувствуют оставшиеся пчелы в новых ульях. Не могу поверить, что я лежу тут и жалею себя, когда столько еще надо сделать.

При этих словах Эйрик удивленно улыбнулся, что дало Берте возможность проскользнуть мимо него в спальню. Ее рот удивленно открылся, обнаружив полдюжины отсутствующих зубов.

Берта взглянула на намокшее платье Идит и заплаканное лицо, затем перевела маленькие глазки на Эйрика, затем снова на Идит. Смех загрохотал в недрах ее брюха, вырвался наружу и продолжался, пока слезы не потекли ручьями по пятнистому лицу.

— Ох, ох, я едва узнаю вас обоих. Ну и парочка! Ваши лица похожи на две миски со вчерашней кашей.

— Поцелуй меня в зад, — сказал сдавленный голос. Эти слова резко оборвали смех Берты.

— Что… что ты сказал, милорд?

— Покажи мне свои ноги.

«Проклятая птица проявила настоящий талант к подражанию голосам», — подумал Эйрик.

— Ну, не думала я, что доживу до такого, милорд. Твоя блаженной памяти бабушка, должно быть, перевернулась в гробу оттого, что ты повышаешь голос на такую старуху, как я. Правда, не могу пожаловаться, что мне трудно залучить мужика к себе в постель даже теперь. — Берта попыталась втянуть свой огромный живот и гордо выставила вперед огромные груди.

Глаза Эйрика недоверчиво расширились. Старая ведьма явно решила, что его привлекают ее непомерные прелести.

— Я вот думаю, не появился ли у тебя вкус к мясу постарше, — робко добавила Берта, бросив многозначительный взгляд на Идит.

— Довольно, — произнесла Идит самой надменной из своих интонаций хозяйки замка, — немедленно убирайся отсюда, если тебе дорога твоя старая шкура. Я зайду на кухню, как только проверю пчел.

Немного присмирев, но все еще посмеиваясь, Берта направилась к двери.

— Да смотри, чтобы в калачах больше не было долгоносиков, как накануне моего отъезда в Соколиное Гнездо. И нечего рожу кривить, ленивая баба. Я проверю сама всю муку и каждую букашку, которую обнаружу, положу собственноручно тебе на язык.

Берта заковыляла прочь, бормоча что-то в адрес неблагодарных хозяек.

— И смотри у меня: чтобы внизу не поползли никакие слухи насчет того, что ты… здесь увидела, — добавила Идит.

Берта неодобрительно пощелкала языком:

— Как будто каждый, у кого есть глаза, не увидит сам, что вы собой представляете.

Идит пошла было вслед за Бертой, однако Эйрик остановил ее, загородив дверь рукой:

— Мы сейчас поговорим.

Идит неприязненно взглянула на него:

— Я не желаю говорить с тобой — ни сейчас, ни потом.

— Тогда у нас получится замечательный брак.

— Никто тебе его и не обещал.

— Ты поклялась в честности.

— И не обманула.

— Я спрашивал тебя, перед тем как… сделал то самое… что сделал, — произнес Эйрик, с трудом подыскивая приемлемое слово для своего грубого поступка. — Ясно спросил, не обманывала ли ты меня, а ты заколебалась…

— И ты счел мою нерешительность за подтверждение своих подлых подозрений?

— Нет, этого не было. Я просто пытаюсь объяснить.

Глаза у Идит сердито сверкнули, она с вызовом встала перед ним, вскинув голову и подбоченясь. Внезапно Эйрик понял, что в юности она могла считаться красавицей. С таким огненным нравом, да еще если прибавить хоть немного природной красоты, она могла быть женщиной, стоящей золота в свой вес. Нет, не золота, серебра, напомнил себе Эйрик, вспомнив слова Вилфрида о Серебряной Жемчужине Нортумбрии.

— Прекрати, — потребовала Идит, нетерпеливо топнув маленьким кожаным башмачком по тростнику.

— Что?

— Глядеть на меня… вот так.

— Как?

— Будто я одна из твоих шлюх.

— Вряд ли.

Его неопределенное замечание не устроило ее.

— Ты так меня оскорбил, что я вот-вот лопну от злости.

— Да? Тогда не держи, гордячка, себя в узде, сделай это.

— Что сделать?

— Лопни.

— Уфф! С тобой бесполезно говорить. Почему бы тебе не отправиться в Йорк и не помучить одну из своих любовниц?

Эйрик почувствовал, как лицо его вспыхнуло, — она словно прочла его мысли. И ему не. понравилось, что она слишком легко приняла существование в его жизни других женщин. Правда, от женщины как раз и требуется быть покорной своему мужу и смотреть сквозь пальцы на его загулы. Ведь это в натуре мужчин — искать себе все новых любовниц, так было во все века. Но его задевало то, что она практически толкала его в руки любовницы.

Идит злобно глядела на него, ожидая ответа. Вне всяких сомнений, вооруженная до зубов еще какими-нибудь едкими замечаниями. И вдруг случилось неожиданное. Ее губы начали подергиваться, и она поспешно прикрыла их обеими руками. Охваченный подозрением, он наклонился к ней, и ему показалось, что он услышал какой-то писк.

Затем понял.

Женщина смеялась над ним. Она посмела смеяться над своим супругом. Надо иметь мозги как у блохи, чтобы искушать таким путем его и без того распалившийся нрав.

— Ох, я ничего не могу с собой поделать, — призналась она. — Ты выглядишь таким смешным, стоишь тут, как разъяренный бык, а сам похож на пухлое тесто в красных крапинках.

— Так ты, стало быть, считаешь меня смешным? — процедил Эйрик, надвигаясь на нее. — А ты хоть имеешь представление, что сделали с твоей внешностью неожиданное купание и слезы?

Не успела она запротестовать, как Эйрик повернул ее к полированному металлу и заставил поглядеть на себя.

— О Боже.

— Вот именно, о Боже.

— Пожалуй, Берта была права. Мы выглядим под стать друг другу.

Внезапно Идит, казалось, поняла, что слишком легко перестала злиться на Эйрика, раз смеется вместе с ним. Приняв хмурый вид, она недовольно фыркнула и направилась к двери. Эйрик подумал, что лучше всего ему извиниться прямо сейчас, пока к ней не вернулось обычное раздражение.

— Иди сюда. — Он подвел ее к стулу и мягко толкнул на него. Затем подвинул другой стул, чтобы они могли сидеть, касаясь друг друга коленями, лицом к лицу.

Идит сделала попытку встать, но он взмахом головы снова усадил ее.

— Нет, ты будешь сидеть и слушать. Мне будет не просто рассказать тебе о всех причинах своего дикого поведения, но ты заслуживаешь объяснения. Все связано с этим проклятым дьяволом, Стивеном из Грейвли.

Идит с интересом вскинула голову и уселась поудобней, прижав пальцы к крепко стиснутым губам. Бросив на него опасливый взгляд, она наконец сказала:

— Я слушаю.

Идит видела, как ее супруг неловко заерзал на стуле.

Мягкая белая рубаха закрывала его крепкое тело и руки до запястий, а выцветшие коричневые штаны обхватывали мощные мышцы на ляжках и икрах до щиколоток, однако по распухшему лицу и покрасневшим ранкам от укусов, видневшихся за вырезом рубахи, можно было понять, что он ужасно страдает от желания расцарапать все тело.

«Господи», — подумала она, вспомнив ту вульгарную вещь, которую он проделал с ней.

Пока Идит не встретила Стивена, она была само воплощение скромности, не позволяя ни одному мужчине прикасаться к себе, даже для скромного поцелуя. И Стивену потребовалось много месяцев ворковать над ней, убеждая в своей любви, и лишь после этого она позволила самый интимный из всех актов.

После предательства Стивена урок этот пошел ей на пользу, и она стала держать всех мужчин как можно дальше от своего тела. Это давалось не просто, поскольку просочилось известие о ее ребенке и ее стали считать опороченной. Из самозащиты она избегала королевского двора и прочих публичных мест, где становилась уязвимой к приставаниям мужчин, а потом дошла до того, что стала бороться со своей привлекательностью.

Не удивительно, что вульгарные действия Эйрика так потрясли ее. Значит, подобно всем другим мужчинам, он не уважает ее достоинства. А его обвинения в неверности почему-то глубоко ее задели. Блаженный Боже, она уж и не помнит, когда позволяла себе так расслабиться и всласть нареветься. Вероятно, ни разу после предательства Стивена.

Эйрик шумно заерзал на стуле, прервав ее мысли:

— Впервые я встретил Стивена, когда отправился ко двору короля Ательстана еще мальчиком и стал его подопечным.

Несмотря на злость, Идит не смогла подавить любопытства:

— Разве не странно, что ребенок из семьи викинга отправился на воспитание к королю саксов?

— Нет, тут не было ничего необычного. Мой кузен Хаакон, чистокровнейший викинг, какой только может быть, еще задолго до того как стал королем всей Норвегии, тоже был обласкан там вместе со мной. Не говоря уж о разных ученых и беженцах королевской крови со всего мира. К тому же, как я тебе говорил, я викинг лишь наполовину.

Эйрик осклабился в смехотворной пародии на улыбку, учитывая распухшее лицо. Его губы сдвигались только на одну сторону. Да, Идит слишком хорошо помнит тот давешний разговор, когда он дразнил ее, спрашивая, не желает ли она посмотреть на его викинговую половину. Она недовольно скривила губы и неодобрительно усмехнулась.

— Тебя отец заставил отправиться ко двору? — спросила она, решив не обращать внимания на его намеки.

— Наоборот, это я уговорил отца позволить мне стать воспитанником саксов.

— Но зачем?

Он пожал плечами и задумчиво поскреб руки, потом затылок. Идит хотелось напомнить ему, что луковый сок облегчит ему муки, но поняла, что он не примет от нее никакой помощи.

— Это нелегко объяснить, но даже тогда времена уже менялись для всех норманнов. По всей Британии можно увидеть свидетельства того, как мы, норманны, здесь приживались, перенимали обычаи саксов, женились на их женщинах. И это происходило не в одностороннем порядке. Саксы тоже переняли многое у норманнов.

— Как граф Орм?

— Да, и многие другие. Мне всегда казалось, даже когда я был ребенком, что мое будущее, как и у моих соплеменников норманнов, будет более успешным, если я — научусь саксонским обычаям, чтобы оба наших народа могли жить в мире.

Идит в задумчивости прикусила нижнюю губу, увидев сидящего перед ней человека — супруга, а в сущности незнакомца — в новом свете. Она слышала о его военных успехах, но эта идеалистическая сторона его натуры заинтриговала ее.

— А Тайкир? Тоже воспитывался там вместе с тобой?

— Нет, — нахмурился Эйрик. — Ему больше был по душе другой способ завоевания Британии. Убивать всех саксов, какие только попадутся на глаза.

— А какое отношение все это имеет к Стивену и твоему отвратительному поведению?

Эйрик рассеянно погладил усы. Затем нервно провел пальцами по волосам. Его кадык зашевелился, когда он подыскивал нужные слова.

Идит внимательно смотрела на него. Что могло вызвать такое замешательство в Эйрике, что ему даже трудно выразить свои мысли?

Эйрик прокашлялся и начал:

— Стивен также воспитывался при дворе короля Ательстана. Фактически они троюродные братья, — объяснил он. — Когда я приехал, мне было только десять лет, а Стивену на пять лет больше. Мы могли бы стать друзьями.

Эйрик, казалось, унесся мыслями в прошлое, и ярость промелькнула на его лице. Невыразимая боль затуманила голубые глаза.

— Ну? — прервала она затянувшееся молчание.

Но он как будто и не слышал ее, глубоко уйдя в себя.

— Ну? — повторила он.

— Но мы не стали друзьями. — Эйрик тяжело вздохнул, возвращаясь к настоящему. Потом взглянул на нее, и жесткий блеск появился в его потемневших глазах. — Стивен был дьяволом даже тогда. Он обожал мучить не только животных, но и тех людей, которые, на свою беду, оказывались у него на пути, — более юных и слабых, чем он.

Идит терпеливо ждала продолжения.

— Я пробыл при дворе всего несколько недель, когда он договорился с известным норманнским бандитом Иваром Жестоким о моем похищении. Это задумывалось как ловушка для захвата Сигтригга, который в то время был королем у викингов Нортумбрии, но вместо этого привело к смерти моего отца.

Идит была поражена.

— Вернувшись снова ко двору короля Ательстана, я знал уже, что от этого ублюдка надо держаться подальше. Но в один из вечеров проявил неосторожность. Он и двое его дружков поймали меня в дальнем углу замка и… и… страшно избили.

Сердце у Идит сжалось от сочувствия к Эйрику за все то, что он выстрадал маленьким мальчиком. Ей хотелось как-то облегчить его боль, стереть все неприятные воспоминания. Забыв свою неприязнь к мужскому прикосновению, Идит сочувственно положила руку ему на плечо, мысленно желая, чтобы он поднял склоненную голову.

— Ох, Эйрик, как мне тебя жалко, — сказала она и погладила его по руке.

Он отбросил ее руку:

— Твоя жалость унижает мое мужское достоинство.

— Жалость! Эйрик, тебе ведь было всего лишь десять лет. А король Ательстан наказал Стивена?

— Нет, но через несколько лет я сам уладил это дело, когда сравнялся ростом со Стивеном. Я избил его почти до смерти и, не колеблясь, вышиб бы из него душу, если бы королевские рыцари не оттащили меня. Меня наказали — я должен был выплатить ему компенсацию, и немалую, не говоря уж о том, что оказался на целый год отлученным от двора. Но все это стоило того удовлетворения, что я получил.

— Я, по-моему, сделала бы то же самое.

Эйрик осуждающе поднял бровь.

— Какая же ты кровожадная! Но позволь мне дорассказать про этого человека. Через несколько лет он совершил со своими приспешниками набег на усадьбу викинга. Мерзавцы не только изнасиловали и убили жену Селика, лучшего друга моего отца, но и таскали несколько недель на копье голову его маленького сына, чтобы выманить отца из укрытия.

— Ох, Эйрик. Так вот почему ты так ненавидишь Стивена!

— Да, и еще за многое другое.

— После предательства Стивена в отношении меня я знала, что он бессовестный, но никогда не подозревала о том, что он такой подлый.

— Из-за того, что я не покорился его воле и осмелился поднять на него руку, Стивен с дьявольским наслаждением мучил меня долгие годы. Он мастер скрывать свои грязные проделки. Мой любимый боевой конь был найден мертвым. Моя любовница была изнасилована людьми в масках. Распространялись лживые слухи о моей трусости и предательстве. — Он пожал плечами. — И я был не единственной жертвой. Многие мужчины и мальчики годами страдали, удовлетворяя ненасытный аппетит Стивена к чужой боли. Разумеется, и женщины тоже. Как моя жена.

— Твоя жена? — воскликнула Идит. — Элизабет?

— Да. — Эйрик смерил Идит обвиняющим взглядом. — Как и ты, она поддалась обаянию Стивена.

Идит почувствовала, что краснеет при напоминании о ее ошибке.

— И она в то время была за тобой замужем?

— Да, но это не слишком ее волновало. Все произошло десять лет назад. Мы были женаты всего год и очень молоды. — Он пожал плечами. — Вероятно, я не удовлетворял ее… потребности.

Идит в изумлении уставилась на Эйрика. Даже с таким, искаженным опухолью, лицом она находила его до ужаса привлекательным. О, это верно, Стивен был божественно красив. Нет, поправила она себя, скорее дьявольски красив.

— Не смей сравнивать меня с твоей женой. Общее между нами лишь то, что мы женщины. О, может, я была такой же слепой, как и она, не разглядев гнилой сердцевины Стивена. Но тебя я не предавала. И более того, никогда бы не сказала, что Стивен краше тебя. Ты выигрываешь сравнение безо всяких, тут и говорить нечего.

— Ты находишь меня привлекательным?

Глаза Эйрика вспыхнули интересом, а губы раздвинулись в кривой, на один бок, улыбке. Он испытующе воззрился на Идит. Она почувствовала, как сердце ее странно сжалось, а потом расширилось, посылая волну крови во все уголки тела, наполняя его восхитительным теплом.

— Святые мощи! Да от тебя у женщин просто дух захватывает, и ты прекрасно это знаешь, противный чурбан. Но со мной у тебя это не получится. Я невосприимчива к твоим чарам.

От таких ее слов лицо у него исказилось еще сильнее, поскольку он сделал напрасную попытку ответить улыбкой пошире. По какой-то причине Идит не испытывала абсолютно никакого желания смеяться. Почему-то даже глаза ей заволокло слезами.

— Не плачь из-за меня, глупая пичужка, — тихо сказал Эйрик. — Плачь по Элизабет. Стивен оставил в ней свое семя тоже, но она не захотела его вынашивать. К несчастью, она слишком долго не обращалась к повивальной бабке и умерла вместе с нерожденным сыном Стивена.

Идит в ужасе поглядела на Эйрика. Не удивительно, что он так сильно ненавидит Стивена. И не доверяет ни одной женщине. Не подумав, она пробормотала:

— Господи, да у этого человека, вероятно, ублюдки растут по всей стране. Зачем же ему понадобился мой сын?

— По-моему, я знаю ответ. Ходили слухи, что семь лет назад он перенес сильный приступ антонова огня, после чего не может уже производить на свет детей.

— Так ему и надо. Жаль, что дьявольская болезнь совсем не сожгла его мужской орган.

— Жаль.

Несколько долгих мгновений они сидели и молчали, каждый погруженный в собственные мысли.

— Ты поступил со мной нехорошо, Эйрик, — заявила наконец Идит.

— Да, признаю. Я говорил все это не для собственного оправдания. Мне просто хотелось, чтобы ты поняла, из-за чего я взбесился, когда увидел письмо от Стивена. Я подумал… ну, подумал, что история повторяется. Как с Элизабет.

Идит поняла, что наступило время, когда она может признаться в своем маскараде, чтобы между ними больше не было тайн.

— Эйрик, у меня много недостатков, однако нечестность в их число не входит. Когда я заколебалась с ответом на твой вопрос насчет того, не обманываю ли тебя, то это было не из-за супружеской неверности. Вообще-то секрет совсем пустячный. Он не имеет особого значения.

Эйрик рассмеялся:

— Раз он не имеет отношения к неверности и к Стивену, тогда я не хочу его знать. По крайней мере, не сейчас. Давай прибережем твое признание на другое время, миледи, тем более что ты считаешь его не особенно важным. Разве ты не слышала, что мужчины ценят крупицу таинственности в женщинах?

— Но…

— Кроме того, я чувствую потребность в добром глотке твоей медовухи — лучшей в Нортумбрии, помнится, так ты утверждала при нашей первой встрече? — поддразнил ее Эйрик. — А теперь ступай к своим проклятым пчелам.

Она слабо фыркнула в ответ.

— Да, последний вопрос, Идит. Ты принимаешь мои извинения? Можем ли мы забыть про это… недоразумение?

Идит кивнула, и они оба встали.

— Но, Эйрик, нам нужно подумать, как обезопасить Равеншир. Тебя не беспокоит, что Стивен или один из его дьявольских приспешников смог без труда войти в замок и положить это лживое письмо под мой матрас? И может ли быть, чтобы кто-то из твоих людей работал против тебя?

Эйрик сурово кивнул:

— Сейчас я иду к Вилфриду. Равеншир будет защищен от Стивена, в этом я тебя заверяю.

— Чем я могу помочь?

— Это не твоя забота, жена. Мужчина защищает всех, кто находится под его щитом.

Идит спустила ему снисходительный тон и даже то, что сами слова были, в сущности, приказом.

— Когда я предложила нам заключить брак, то не просила тебя быть рыцарем в сияющих доспехах. Все, чего мне хотелось, так это находиться под твоим щитом просто для видимости.

Эйрик похлопал ее по руке словно ребенка:

— Тебе не нужно ни о чем беспокоиться, жена. Я все сделаю сам.

Идит скрипнула зубами. Позже ей придется объяснять ему, что она не намерена быть покорной женой. Но пока пусть думает, что она принимает его покровительство. Пока.

На следующий день Эйрик обнаружил, что не может отправиться в Йорк к Азе, как хотел прежде. Ему надо было принять меры безопасности от Стивена, как предложила Идит. Крепостная стена нуждалась в завершении. Были разосланы письма мелким рыцарям из других замков, в которых их спрашивали, готовы ли они служить лорду из Равеншира. С каждым днем все больше и больше людей его деда — батраков, ремесленников, слуг — возвращались, прослышав о возрождении Равеншира.

Без особого удовольствия Эйрик понял, что, даже не приняв пока еще окончательного решения остаться в Равеншире, он все равно все глубже и глубже увязает в обязательствах перед землей и людьми.

В нем не было уверенности, что ему этого хочется.

Кроме принятия безотлагательных мер по охране замка, Эйрик старался изо всех сил угождать Идит, заглаживая свое грубое поведение. В течение последующих трех дней, пока он спал в зале из-за месячных кровотечений у Идит, ей было позволено внедрять свои глупые правила: заставлять слуг мыться раз в неделю; изгонять вшей из всех матрасов, подстилок и постельного белья; объявить, что его люди больше не должны бросать кости и объедки на пол замка.

Кровь Христова! Она даже хотела запретить рыгать и пускать при всех ветры, утверждая, что его люди ведут себя по-свински.

— Ты воспитывался при дворе короля. Ты обязан научить своих подданных вежливо вести себя в обществе, — упрекнула она его.

Тут уж ему пришлось остановить ее самоуправство.

— Ты совсем сошла с ума? Есть вещи, в которые мне лучше не лезть, — огрызнулся он. — Да мои люди высмеют меня на всю Британию. Я отказываюсь обсуждать с ними такие пустяки. Нет, и не поднимай к потолку свой упрямый нос. Мое слово окончательно.

На сей раз она отступила, зато у нее появились новые требования. Распахать новые поля. Купить овец. Вычистить уборные. Выкопать колодцы. Починить ткацкие сараи. Выстроить новые хижины. Ее пронзительный голос осаждал его вновь и вновь, пока она не явилась к нему с очередной просьбой:

— Ты не сделаешь мне крошечное одолжение?

— Проклятье! Кажется, я слышу эти слова даже во сне.

— Ты не мог бы влезть на лестницу и снять паутину с потолка в большом зале?

— Это могут сделать слуги. Позови Ламберта.

— Он отказался. Все отказались. По-моему, они боятся высоты.

Глаза Эйриха подозрительно сузились.

— А где лестница?

Идит приняла беззаботный вид и махнула рукой:

— Вон там.

Эйрик поглядел в конец зала, куда по ее приказу принесли специально сделанную лестницу, которая поднималась на два этажа до верхней части потолка. Не удивительно, что никто из его слуг не захотел на нее залезать.

— Адское пламя, Идит! — воскликнул он, прищурясь и глядя наверх. — Как ты можешь разглядеть, что там наверху есть паутина или пыль?

Она высокомерно усмехнулась:

— Значит ли это, что ты не хочешь, сделать мне одолжение?

— Это значит, что ты совсем выжила из ума. Адское пламя, — этот замок теперь такой чистый, что аж пищит. Кроме того, за эти три дня ты израсходовала мое чувство вины до дна. Я считаю, что полностью заплатил тебе по счету. И если хочешь от меня получать дальнейшие услуги, постарайся и сама что-нибудь для меня сделать. А теперь ступай и сама ищи сумасшедшего, который согласится сломать ради тебя шею, поскольку я этого делать не стану.

И он кинулся на ристалище, чтобы разрядиться в боевых упражнениях со своими людьми, заодно снова стал прикидывать, не пора ли ему отправиться в Йорк и провести какое-то время с любовницей. Тело Азы и ее мирное, нетребовательное молчание было бы хорошим утешением…

К несчастью, Идит вскоре вторглась даже в эту, сугубо мужскую территорию.

— Милорд, иди скорей! — позвала его запыхавшаяся Берта с края площадки.

— Что такое? На нас напали? — встревожился Эйрик и бросился к ней. — Почему тогда стражи не бьют тревогу?

— Нет, ты нужен твоей жене, леди Идит.

Эйрик застонал.

— Миледи залезла на дерево, пытаясь снять рой, и Годрик говорит, что она застряла.

— На дереве?

Гирта пробилась через успевшую набежать толпу.

— Я говорила Берте, чтобы она не беспокоила тебя, милорд. Ничего страшного. Миледи делала это уже и раньше. Она знает, как надо, скажу я тебе.

— Так она застряла или нет?

— Да, — сказала Берта.

— Нет, — сказала Гирта.

Гирта объяснила с преувеличенным терпением:

— Некоторые пчелы покинули ульи и роятся на соседнем дереве. Миледи просто залезла на дерево выше роя. Она трясет ветку, а помощники стоят под деревом, чтобы поймать рой в ящик-ловушку. — Гирта скрестила руки на груди и захлопнула рот, стрельнув в Берту взглядом под названием «я-ведь-тебе-говорила».

Эйрик услышал, как среди окруживших его людей раздались смешки. И вправду, в последние дни он замечал, как его люди постоянно закатывали глаза к потолку, качали головой и перешептывались, особенно когда он был вместе с Идит. Несомненно, они считают его слабым, раз он позволяет новой жене командовать им. Ну, с него достаточно ее неженского поведения. На этот раз он поставит ее на место.

Эйрик сердито протолкался через толпу, подошел к саду, находившемуся по другую сторону внутренней стены, затем резко обернулся к толпе, следовавшей за ним по пятам.

— Святые мощи! Вам что, делать больше нечего, как совать нос в мои дела? Немедленно возвращайтесь к работе.

Дойдя до сада, Эйрик резко остановился, не веря своим глазам.

Идит, одетая в пресловутую свою сетку, сидела верхом на суку высоко над землей и яростно его трясла. На конце сука висел рой пчел, а два помощника в сетках стояли на земле и держали большой ящик с задвижкой.

— Идит, немедленно слезай с этого проклятого черева!

Идит поглядела вниз и только теперь заметила его.

— Эйрик, я не видела, что ты пришел. Отойди подальше. Ты еще не оправился от последней встречи с моими пчелами. Лучше не повторять.

— Приятно слышать, что ты так обо мне заботишься, — пробормотал он, но все-таки немного отошел, а затем заявил ей: — Идит, ты ведешь себя просто немыслимо. Слезай, говорю тебе!

— Не будь смешным. И не мешай мне стрясти пчел.

Ее непослушание разозлило Эйрика.

— Тогда я спущу тебя вниз.

Он подошел к дереву, уже готовясь лезть на него, чтобы спасать жену. Ну ничего, когда они вернутся и замок, он задаст ей такую головомойку, какой она не забудет.

Пока Идит одновременно трясла ветку, отвечала ему и двигалась дальше по суку, внимание ее ослабло. И какой-то момент она потеряла равновесие и едва не упала. Эйрик, видя такое дело, уже не раздумывая вскочил на раздвоенный ствол и начал карабкаться вверх, на помощь глупой женщине. Идит ухитрилась восстановить равновесие, но край платья и сетка зацепились за сук и задрались кверху. В довершение всего головной убор ее сбился и волны кудрявых белокурых полос вырвались из заточения.

Кудрявых!

Белокурых!

Рот у Эйрика открылся от изумления, когда он увидел невероятно длинную ногу. Взгляд его заскользил от тонкой голой лодыжки по стройной голени до колена с ямочкой и еще выше, до бедра великолепной формы. И хоть Идит сразу же оправила одежду, он успел сделать ошеломляющее открытие.

Жена его вовсе не старая и вовсе не безобразная.

Проклятье!!! В один миг все отдельные, открывшиеся глазу детали слились в сознании Эйрика в целостную картину.

Он заметил, какая у жены гладкая, не обезображенная годами нога. С нежными изгибами, со стройными, молодыми мышцами, которые облегали ее голени и бедра, образуя прекрасную скульптуру, наслаждение для глаз. Кости не торчали, как можно было бы ожидать от старухи. Старухи? Ха! Обманщица моложе его, ей не больше двадцати пяти лет.

Эйрик поспешно слез с дерева и остановился неподалеку, не подавая виду, что с маскарадом покончено. Он в задумчивости потер верхнюю губу, забыв, что накануне сбрил усы, чтобы избавиться от пчелиных жал. Его растерянный мозг пытался как-то разобраться в последствиях неожиданного разоблачения.

— Эйрик, ты еще здесь? — спросила Идит нервным голосом.

— Да, но я отошел подальше от твоих проклятых пчел, — солгал он.

Он услышал шорох и понял, что она поправляет одежду. Чтобы продолжать свой обман. Проклятая баба!

Он ударил себя по лбу: вот откуда все эти несуразицы, и главное — чем она привлекла Стивена и как могла иметь такого маленького ребенка. Он прищурился, вглядываясь в Идит, которая наконец-то стряхнула пчел и теперь выкрикивала наставления своим помощникам, поджидавшим на земле. Серебряная Жемчужина Нортумбрии! Прозвище намекало на ее волосы — конечно же, не седые от старости под всем этим жиром, как он предполагал, а того редкостного оттенка, какой бывает у серебристой блондинки.

Эйрика это открытие не порадовало.

И вообще, вспомнив слова брата Тайкира на свадебном пиру про общий их секрет, он понял, что брат знал обман Идит. Да, обман. А Тайкир тогда со смехом сказал, что сообщит секрет скальду, чтобы тот переложил его на сагу. Злость Эйрика усилилась еще на одну отметку. Пусть только брат посмеет это сделать, он тогда собственноручно свернет его нахальную шею. Заодно избавит от таковой необходимости короля Эдмунда.

Хуже того, не означают ли все эти смешки и шепотки, которые он слышит в последние дни среди своих людей, что они тоже знают тайну Идит? Несомненно, они смеются за его спиной над ее большим розыгрышем и над его плохим зрением. Он злобно заскрежетал зубами.

Идит упруго спрыгнула на землю и закрыла крышку проклятого ящика. Эйрик направился было к ней, но остановился. Нет, ему нужно время, чтобы понять мотивы ее игры. И подумать, как бы получше наказать эту чертову обманщицу.

Одно он знал точно: она пожалеет о том дне, когда появилась в Равеншире. Но не раньше, чем он снимет слой за слоем ее личину и не узнает точно, что за нею скрывается. И не раньше, чем укротит ее до полного послушания.

Эйрик улыбнулся в мрачном предвкушении.

 

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

— Проклятье! Ты только погляди, как она идет, — заметил Эйрик Вилфриду. Сидя за высоким столом, они наблюдали, как Идит нарочито сутулит плечи и прихрамывает, проходя через зал к помосту.

Эйрик едва удержался, чтобы не выскочить из-за стола и не свернуть ей костлявую шею. Нет, не костлявую, скорее грациозную и стройную, напомнил он себе с раздражением.

— Будь проклят ее обман! Ну ничего, скоро я задам ей такую трепку, что она и вправду захромает, не надо будет притворяться.

Эйрик уже обсудил с Вилфридом свое открытие. Хоть его добрый приятель и подозревал, что Идит не такая уж старая и уродина, какой сначала им показалась, он все же не был вполне уверен и из-за этого не решался сообщить о своих, как он выразился, притянутых за уши наблюдениях.

— Видно, глаза мои видят еще хуже, раз подлая баба так долго меня дурачила, — пожаловался Эйрик другу. — Хоть я и в детстве не отличался хорошим зрением, мне это не казалось такой уж бедой, А вот теперь не уверен.

— Напрасно ты расстраиваешься. Твоя леди супруга дурачила нас всех своим маскарадом.

— Должен тебе признаться, что раскрытие ее обмана потрясло меня сегодня до глубины души. Какое будущее меня ждет, слепого солдата? Без глаз рыцарь просто шелуха, совсем не мужчина.

— Выбрось это из головы, Эйрик. Я искренне верю, что тебе просто хотелось сделать ее старой, поэтому ты и не узнал признаков молодости. Вспомни первый вечер, когда она ворвалась в зал словно зимняя буря и чуть не убила пинком собаку. Так не могла действовать молодая, красивая женщина.

Эйрик пристально поглядел на Идит, когда та подошла ближе, и его губы неодобрительно скривились. Он увидел, насколько очевиден ее маскарад. И подумал, какую же глубокую яму она вырыла себе, не признавшись сразу.

— Ты все-таки не думаешь, что она в заговоре со Стивеном?

— Не думаю, — ответил Эйрик и привычным жестом попытался погладить верхнюю губу, но только разозлился. Он мучительно страдал без усов. И в этом она тоже виновата. Он не сбрил бы их, если бы не ее пчелы. — Я подозреваю, что она затаила ненависть ко всем мужчинам с их похотливым вниманием и воспользовалась уловкой, чтобы держать меня подальше.

— При всем моем уважении, милорд, я еще не встречал женщины, которая могла бы держать тебя подальше или даже просто хотела бы это сделать.

Эйрик пожал плечами:

— Некоторые женщины рождаются такими и никогда не меняются — всегда ненавидят мужскую ласку. И мне просто не повезло, что я женился на такой ненавистнице!

Вилфрид, казалось, тщательно это обдумал, затем кивнул:

— Но сейчас ты поговоришь с леди Идит насчет ее обмана?

— Нет.

— А что же ты будешь делать?

— Я дам ей длинную веревку, чтобы она повесилась.

Вилфрид засмеялся, предвкушая, вне всяких сомнений, вечер развлечений за счет Идит. И Эйрик не собирался его разочаровывать. Ему тоже хотелось заставить свою леди жену поежиться, но для начала нужно погасить свой неистовый гнев и напустить на себя бесстрастность.

— Будет интересно увидеть, как далеко она зашла в своей глупости, — продолжал Эйрик. — К тому же я не могу быть уверен, что у нее нет каких-то коварных намерений. На всякий случай неплохо бы понаблюдать за нею некоторое время повнимательней. Но будь спокоен, я заставлю ее заплатить — за все, моим особым образом, столкнув ее с ее же собственным обманом.

В ответ Вилфрид просто ухмыльнулся.

Теперь, когда Идит успешно справилась с дымом, установив в зале новые трубы, Эйрик мог ясно видеть все ее уловки — как старалась она изменить внешность, поглубже надвигая головной обруч с вуалью, чтобы прикрыть лоб и щеки, делая голос хриплым и хмурясь так сильно, что лицевые мускулы наверняка должны у нее болеть.

Господи, какой же я осел, если позволил так себя провести!

Во время трапезы Эйрик продолжал изучать жену с бесцеремонной пристальностью, опустошая чашу за чашей медовую брагу, и впрямь лучшую во всей Нортумбрия. Пожалуй, он утопит ее в чане с ее собственным варевом.

Чтобы заставить Идит потерять осторожность, он заставлял себя почаще щурить глаза и подносить близко к глазам лежавшие на столе предметы. Пусть думает, что я совсем слепой и ничего не вижу. Ведьма!

Он устроил себе развлечение, изобретая все новые, ухищренные пытки, которые применит к ней. Удушить ее? Нет, слишком быстро и просто. А ему хотелось затянуть агонию еще и для того, чтобы точно выяснить ее мотивы. Но что бы такое устроить прямо сейчас? Как бы уязвить ее высокомерие и одновременно не видать, что знает ее игру?

Аааа!

— Я вижу, у тебя из бородавки растет жесткий волос, — неожиданно произнес он, глядя на восхитительную мушку возле ее губы. — Я могу вырвать, если хочешь. У моей бабушки такие тоже росли, после того как она перешагнула через определенный… возраст. — И с ликованием стал наблюдать, как рука у Идит взметнулась к губе, ощупывая родинку, хоть она и знала наверняка, что никаких волос на ней нет.

— Это родинка, а не бородавка, — возмутилась она и метнула в него полный ледяного недовольства взгляд.

Черт побери! Почему мне казалось, что ее глаза стали склеротическими от старости? Они просто греховно прекрасны.

— Ох, видно, я ошибся.

Протянув руку, он дотронулся пальцем до мушки, потом провел по тонко очерченной верхней губе с глубокой ямкой посредине. И тут же к некоторой части его тела, о которой он предпочел бы сейчас не вспоминать, бешено прилила кровь. Ему хотелось бы думать, что кровь кипит в нем от гнева, но тогда она ударила бы в голову, а не хлынула совсем в другое, прямо противоположное место, вызвав там острый прилив желания.

Поспешно убрав руку, он увидел на кончике пальца тонкий слой золы. «Так вот почему ее лицо казалось серым. Неужели она считала меня слабоумным? Так и есть, считала», — с унынием подумал он.

Он потер указательный палец о большой, затем стряхнул золу с преувеличенной привередливостью и смерил жену косым взглядом.

— Должно быть, ты стояла на кухне слишком близко к огню. Тебе надо быть более осторожной.

Идит едва не поперхнулась от его слов.

— Ты сердишься на меня?

— Разве у меня есть причина сердиться на тебя, Идит?

— Н-н-нет, — пробормотала она. — Просто мы совсем недавно так хорошо ладили, а теперь ты кажешься… ну, изменившимся.

— Да, мы жили с тобой душа в душу эти несколько дней, верно говоришь, особенно после того, как я превратился в такого доброго, податливого мужа. Или, скажешь, я не выполняю все твои приказы, всю работу, которую ты мне велишь делать?

— Ты мог отказаться, я никогда и не настаивала на твоей помощи.

— Нет, ты досуха выдоила мою виноватую совесть. Признайся, что я говорю правду.

«Если ты еще когда-нибудь в моей жизни попросишь меня вычистить уборную, дорогая леди, я возьму тебя за ноги и обмакну волосами в жижу. Или окуну тебя с головой. Тогда уж нос у тебя будет задираться чуть меньше».

— Ты так недоволен тем, что я залезла на дерево?

«Дерево! Дерево! Она неделями меня обманывала, а еще говорит о деревьях!»

— Да, я недоволен тем, что моя жена залезает на деревья. Больше этого не делай.

Он увидел, что его упрямая супруга хотела было протестовать, но затем решила попридержать язык, несомненно заметив его скверное настроение. Видимо, у нее накопилось еще немало дурацких просьб, с которыми она хотела обратиться к нему. Ха! Хватит с него!

Она пригубила меда из чаши, нуждаясь, казалось, в подкреплении своих трепещущих нервов. Но нет, пожалуй, он ошибся. Его жена отличается самообладанием бывалого воина. Выпив все до капли за три быстрых глотка, она подняла глаза.

— Эйрик, я должна тебе кое в чем признаться. Я уже давно собиралась сделать это признание.

«Аааа, так она решила открыться. Ну, маленькая ведьма, может, я еще и не захочу тебя слушать».

— Насколько давно?

— Что?

— Как давно ты хотела мне сказать… про эту вещь? — Говоря это, он лениво смотрел на нее и чувствовал себя жирным котом, играющим с маленькой мышкой.

Внезапно он подумал с восхитительным предвкушением, что, возможно, получит удовольствие, снимая слой за слоем маску со своей жены, чтобы выяснить, какой это такой «жемчужиной» была она. Может статься, ему суждено приятно удивиться.

— Несколько недель. Вообще-то, с нашей помолвки, — призналась она, побледнев от беспокойства.

«Это хорошо».

— Не связано ли это с письмом, которое ты отправила позавчера утром своему поверенному в Йорк, хоть я тебе и говорил, что сам буду вести твои дела?

Он увидел, как по ее лицу пронеслась паника: для нее оказалось полной неожиданностью, что ему известно про ее письмо. Идит с большими предосторожностями отправила его с проходившим путником, хотя Эйрик и проявлял недоверие к каждому незнакомцу, попадавшему в Равеншир, с тех пор как Стивен подбросил письмо в его замок. В особенности оттого, что в последнее время появлялись все новые признаки присутствия дьявольского графа в окрестностях замка — отравленный колодец, сожженная хижина, деревенская девушка, ставшая жертвой неизвестного насильника.

— Нет, сейчас я не хочу обсуждать письмо к своему поверенному. К тому же я не собиралась скрывать это от тебя.

«Ну конечно, когда-нибудь открылась бы».

— М-м-м, тогда, должно быть, это овцы, которых ты заказала без моего разрешения.

— Я намерена заплатить за них сама, — запротестовала она, махнув рукой, явно раздосадованная тем, что он не дает ей возможности сделать признание так, как собиралась она. — Я несколько раз спрашивала Вилфрида про овец, когда же ты задержался в Норте, а лето уже почти наступило, я решила…

Голос у нее задрожал, когда она подняла глаза и, конечно же, заметила хмурые морщины на его лбу и опущенные уголки рта.

— Тогда твой запрет пускать моих собак в большой зал.

Идит застонала от досады.

— Я думала, что ты со мной согласишься. И не хотела беспокоить тебя по пустякам.

«Беспокоить! Да с первого дня я ничего от тебя и не видел, кроме беспокойства, ты, шило».

— Вообще-то я знаю, что тебя тогда тревожит, жена. Это слова, которым ты научила Абдула. Неужели ты не сообразила, что он скоро повторит твои уроки мне?

Розовая краска залила ей шею и мило поползла по лицу, кожа которого, как он теперь понял, была восхитительно нежной, белой, как свежие сливки, а не пепельно-серой.

Она вызывающе вскинула подбородок, отказываясь отзываться на его едва завуалированные обвинения.

— Какие слова?

— Противный чурбан! Проклятый зверь! Неотесанная деревенщина! Вот лишь несколько из них.

Страх ненадолго вспыхнул на ее застывшем лице, но она не стала опускать глаза.

— Почему ты думаешь, что это была я?

— У этой проклятой птицы талант к подражанию голосам, как ты прекрасно знаешь. И когда этот пернатый мерзавец назвал меня противным чурбаном, в его голосе появились интонации старухи. А у нас есть лишь одна персона в замке, у кого они слышатся в голосе.

Он готов был восхититься ее твердостью и нежеланием сказать что-то в свое оправдание. Краешки ее греховных, соблазнительных губ дрогнули в усмешке. Она еще заплатит за это. Эйрик удивленно покачал головой, внезапно подумав, что никогда не слышал, как жена громко смеется, и даже не помнит, улыбнулась ли она хоть раз произнесенной шутке. Слишком надменная. «Ха! Я подчиню тебя своей воле и не пожалею на это сил, моя лукавая жена».

— Я не понимаю, почему ты не советуешься со мной, прежде чем решать, Идит. Я ведь не людоед какой-нибудь. — Эйрик заставил себя произнести это почти ласково, снискав в ответ, подозрительный взгляд. — О, верно, мне не нравится, как ты переделываешь мою жизнь и хозяйство по собственному разумению, однако единственная вещь, которую я потребовал от тебя перед нашим обручением, была честность. Пока ты не будешь меня обманывать, в чем угодно, считаю, что мы сможем поладить. — «Честность! Ха!»

Кровь отхлынула от ее щек. Милостивый Боже, если бы он не был так чертовски зол, то на самом деле неплохо бы позабавился.

— Итак, твое признание… ты так это назвала, не правда ли? Может, у тебя наконец появилось желание завершить наш брак, и ты, робкая птичка, не находишь подходящих слов, чтобы сказать мне об этом? Ну, не смущайся. Я справлялся у Берты, и она мне сказала, что твои месячные уже прошли.

Выразительные глаза Идит расширились от ужаса. А его ухмылка стала еще шире.

— Я понимаю, это тебя беспокоит… что наш брак не завершен. Тем более что закон саксов недвусмысленно заявляет, что брак не считается настоящим, пока утренний подарок не будет передан утром после… ну, тут трудно найти подходящие слова… удовлетворительного поведения жены на брачном ложе. — Ей не обязательно знать, что про этот закон редко вспоминают, подумал Эйрик.

Идит закашлялась, и он заботливо передал ей новую чашу медовой браги. Когда закончился приступ кашля, она выпалила:

— Но ведь Тайкир передал мне твой «утренний подарок» по твоему поручению, и он мне, кстати, очень понравился. Книга по пчеловодству — самый приятный подарок, который я получала в своей жизни. У меня не было случая поблагодарить тебя так, как следовало бы, но я думала…

Эйрик прищурился и пытливо поглядел на нее.

— Не вертись так много, Идит, а то мне трудно видеть тебя отчетливо. — Он крепко сжал кулаки, чтобы овладеть нахлынувшим гневом. Теперь они оба играли в обманную игру.

Она запнулась, но выглядела довольной собой, несомненно поздравляя себя с тем, что удалось так вывернуться. Затем вернулась к сказанному ранее:

— Я думала, что подарок, переданный мне Тайкиром по твоему поручению, будет достаточным, чтобы сделать действительным наш брак.

— Конечно, я не стал бы против этого возражать, но суд и церковь могут объявить наш брак недействительным даже теперь, поскольку он не завершен. Есть много людей, которые знают, что я не был с тобой в ночь после свадьбы и сейчас сплю один. Если Стивен задумает опровергнуть наш брак перед витаном, нам придется поклясться, что дело сделано.

Он в упор уставился на нее, невероятно радуясь ее смущению и недовольству.

— Хочешь ли ты взять на себя такой риск?

Идит колебалась лишь один миг, потом покачала головой.

— Хорошо. Значит, ты не будешь против того, что я велел слугам перенести твои пожитки к себе в спальню.

— Уже? — Хотя на ее лице не появилось никакой паники — Боже, его жена превосходная лицедейка! — Тонкие пальцы нервно сцепились на коленях.

— Да. У тебя есть какие-то причины для отсрочки?

Идит, казалось, не находила ответа. Она онемела от его вопроса.

— Ну, ты прав, пожалуй, — наконец неохотно признала она. — Это ведь всего одна ночь. И несомненно, лучше уж поскорей покончить с этим неприятным делом, чтобы…

— Неприятным делом? — недоверчиво переспросил он. — Я впервые слышу, чтобы какая-то женщина отзывалась о совокуплении со мной как о «неприятном деле». Ты обижаешь меня, миледи.

— Ох, я уверена, что похотливые игры не кажутся отвратительными некоторым женщинам, но я…

— Идит, а разве тебе не нравилось заниматься любовью со Стивеном?

— Нравилось? Да чему там было нравиться — крови и боли?

— Но после того как ты потеряла невинность, разве Стивен не доставлял больше тебе удовольствия при ваших последующих свиданиях?

— Последующих свиданиях? Ты с ума сошел? Зачем мне было подвергать себя такому неприятному занятию еще раз?

Эйрик недоверчиво улыбнулся и покачал головой:

— Я-то думал…

— Ты думал, что я вошла во вкус и раскидывала ляжки, как какая-то портовая шлюха? — с отвращением произнесла она. — О, ты просто думаешь как все мужчины, особенно те развратники, которые приставали ко мне со своими гнусными предложениями после того, как родился Джон. — Она смерила его враждебным взглядом, однако он продолжал улыбаться как идиот. — Ну ладно, я согласна сделать это один раз, и довольно.

Эйрик удивленно покачал головой. Превосходно сведущая в одних вещах, Идит была совершенно наивной в других. Он просто не мог дождаться, что она еще ему выдаст. Поистине новая жена забавляла его все больше и больше.

— Что… что такое? — подозрительно спросила Идит.

Эйрик водил указательным пальцем взад-вперед по верхней губе, пытаясь представить себе, насколько молода она и красива под бесформенной одеждой и за смешными морщинами.

— Я обнаружил, что мне нравятся дети, после того как нагляделся на Джона, Ларису и Годрика, — тихо сказал он. — И пожалуй, не прочь обзавестись еще ребенком, желательно сыном.

На самом деле мысль эта пришла ему в голову только что. Однако, присмотревшись к ней, он обнаружил, что и в самом деле ничего не имеет против нового ребенка. После смерти Элизабет и решения никогда больше не жениться он привык к мысли, что законных детей у него не будет. И ужасно скучал без Ларисы и Эммы. Теперь, когда Лариса вернулась в Равеншир, он вознамерился привезти назад и Эмму.

— Ребенком? — удивленно задохнулась Идит и задумалась. — После предательства Стивена я свыклась с мыслью, что больше не стану рожать. Заманчиво, конечно, но… — Она осторожно спросила: — Как ты думаешь, сколько раз для этого понадобится? Тогда мне хватило одного раза.

Эйрик подавил смешок от ее явного отвращения к постели, но очевидного желания родить еще одного ребенка.

— Трудно сказать, — ответил он, изо всех сил стараясь сохранить лицо непроницаемым. — В твоем немолодом возрасте семя может приняться не так быстро. — Едва подавив в себе хохот, он продолжал: — Для некоторых бывает достаточно одного раза. Другим же требуется попыток пятьдесят или шестьдесят и даже больше.

— Пятьдесят? — проскрипела она голосом старухи, явно, придя в ужас от такой отвратительной перспективы.

Эйрик недовольно нахмурился, заметив, как тело ее содрогнулось от омерзения.

—  — Ну, я уверена, что тебе так же неприятна мысль ложиться в постель с пожилой женщиной, как мне мысль о том, чтобы переспать с то… с любым мужчиной.

— Если в спальне будет достаточно темно, мне кажется, я сумею справиться с моей задачей, — сухо ответил Эйрик, — попробую представить себе, что морщины на твоем лице появились от улыбки. Что ноги, обхватившие меня за талию, упругие и хорошей формы, а не костлявые и с узловатыми коленями.

Идит возмущенно вспыхнула от его оскорбительных и интимных слов, однако он продолжал, словно и не замечал ее недовольства:

— А может, ты даже попытаешься изобразить удовольствие от нашей любви, если моему орудию потребуется поощрение. Как ты думаешь, смогла бы ты пару раз издать страстный стон?

Рот у Идит открылся в удивлении от его грубости.

— Ох, ты поистине противный чурбан.

— Ну-ну, Идит. Между мужем и женой не место робости. А если ты не умеешь издавать звуки, присущие страстной любви, я могу тебя научить. — И он простонал, имитируя тонкий женский голос: — Ох, ох, да, ах, как мне хорошо-о-о.

Идит в негодовании вскочила и бросила полный ужаса взгляд на Вилфрида, который корчился от смеха. Эйрик и забыл, что сенешаль находится рядом и слышит все его провоцирующие слова. Он заговорщицки подмигнул приятелю.

— Как ты смеешь говорить со мной подобным образом?

— Садись, Идит, — сказал Эйрик, толкнув локтем Вилфрида, чтобы тот затих. — Я просто шучу.

— Зато я не шучу.

— И напрасно. Пожалуй, тебе не мешало бы и пошутить и посмеяться. Смех рассеял бы твою чопорность. Чаще всего у тебя такой вид, будто тебе в задницу вогнали пику.

Вилфрид злорадно захихикал, а у Идит лицо стало от злости красным, даже сквозь золу. Она смерила его таким взглядом, как будто готова была задушить голыми руками.

— Ты коварная бестия с грязным языком!

Эйрик пожал плечами:

— А ты вредная карга, моя леди супруга. Так что из нас получается неплохая парочка.

— Проклятый зверь!

— Чумазая ханжа!

— Распутный глупец!

— Визгливое шило!

— Неотесанный чурбан!

— Ведьма!

— Негодяй!

Эйрик широко улыбнулся, в полной мере забавляясь таким обменом любезностями и ее гневом. Схватив ее за руку, он насильно усадил на место.

Заметно было, как она пытается справиться с клокотавшим в душе гневом. Наконец она заговорила ровным голосом:

— Я не заслуживаю такого грубого обращения.

— Не заслуживаешь? Ах, ладно, тогда я должен, видимо, извиниться. — Он понимал, что вид у него отнюдь не виноватый. Идит повернулась к Вилфриду, недовольно глядя на его непрерывную ухмылку. У того хватило совести виновато опустить голову.

— Успокойся, жена. По-моему, тебе пора выпить чашку собственного меда. — Эйрик потянулся к кружке, стоявшей по другую сторону от нее, и случайно задел рукой ее левую грудь. Ее глаза широко распахнулись в ответ на вспышку чувственности, которую это прикосновение у нее вызвало. Заметив это, он намеренно коснулся ее еще раз, поставив кружку на место.

Он ощутил, как сосок ее груди защекотал волосы на его руке, и жаркая волна ударила ему в пальцы, которым мучительно захотелось проверить на ощупь твердость и атласную кожу ее грудей. Он облизал внезапно пересохшие губы и попытался не обращать внимания на свое вдруг ожившее и напрягшееся орудие любви.

А еще он отметил, что тело Идит непроизвольно отозвалось на прикосновение, хотя сама она, может, и не поняла этого. Смущенно взглянув на него, она скрестила руки, прикрывая соски, которые четко вырисовывались сквозь тонкую ткань.

Несмотря на мерзкое поведение Эйрика, несмотря на отвращение, которая она питает к акту, свершающемуся между мужчиной и женщиной, неужели ее тело и впрямь просит ласки? А кровь начинает бурлить? И руки-ноги тяжелеют от желания?

— Ты извращенец, — воскликнула Идит, резко вырывая его из чувственных мечтаний. — Не думай, что я какая-нибудь слабоумная девица, готовая раздвинуть ляжки, лишь только почую дуновение твоего мужского запаха.

— Му… мужского запаха? — переспросил Эйрик.

— Не думай, что сможешь вскружить мне голову своими нечестными приемами.

— Ничего нет нечестного в совокуплении между мужем и женой.

Идит фыркнула весьма не по-женски:

— Отправляйся в Йорк и забавляйся со своей любовницей, только оставь меня в покое.

Эйрик улыбнулся, вдруг сообразив, что новая жена считает нелегким делом устоять против его немалого обаяния. Она может полностью потерять свой драгоценный самоконтроль, если ему удастся каким-то образом завоевать ее доверие.

Она встала, готовясь уйти с помоста.

— А ты кормила грудью своего ребенка?

— Что ты сказал? — переспросила Идит, плюхнувшись снова на стул. Потом заметила с ужасом, что он уставился на ее груди.

Эйрику они понравились.

Она снова скрестила руки на груди, сверкнув на него фиалковым огнем.

— Ты кормила Джона грудью, когда он был младенцем?

— А что? — выдохнула она сквозь восхитительно нежные губы.

Эйрик пожал плечами, ему становилось все труднее и труднее цепляться за свой гнев, когда перед глазами столько соблазнительных прелестей.

— Я просто подумал, розовые ли у тебя соски по-прежнему или потемнели, как бывает у некоторых женщин после рождения ребенка. И…

— Уф! Да ты просто отвратителен. — Идит вскочила на ноги, злобно взирая на обоих мужчин, которые едва скрывали свое ликование — наконец-то им удалось сломать скорлупу ее высокомерия. На этот раз она не позволила Эйрику усадить себя на стул. Раскаты их хохота следовали за ней, когда она сошла вниз по ступенькам помоста и направилась через большой зал.

Эйрик понял, что Тайкир был прав, утверждая, что она покачивает бедрами. Он провожал глазами се фигуру, пока она не поднялась по лестнице на второй этаж.

Несколько часов спустя Эйрик вошел в темную спальню, зажег свечу и, взглянув на кровать, громко рассмеялся. Его несговорчивая жена лежала, утопая в ворохе простыней и одежд и, несомненно, мучилась от майской жары. Примостившись на краю кровати, она делала вид, что спит.

Эйрик удовлетворенно хмыкнул.

Для начала он шумно помочился в ночной горшок, стоявший за ширмой в углу комнаты, уверенный, что эта интимная сторона супружеской жизни вызовет раздражение у его щепетильной жены. Помыв лицо и руки в тазу с водой, он снял все с себя и скользнул голый на огромную, стоявшую посреди комнаты, кровать.

Он подвинул ногу на ту сторону кровати, где лежала Идит, и погладил ей большим пальцем лодыжку. Она дернулась и едва не упала с края. Он улыбнулся себе под нос, затем воскликнул:

— Скажи на милость, Идит! Зачем на тебе столько одежды?

— Я озябла, — ответил из-под простыни, которую она теперь натянула по самую макушку, ее слабый, приглушенный голос.

— Покажи мне свои ноги, — раздался еще один приглушенный голос, чуточку более пронзительный, чем ее, из угла, где на клетку был наброшен кусок темной ткани. И мгновение спустя: — Покажи мне свой зад.

Идит застонала и что-то невразумительно посулила попугаю.

Эйрик потряс головой, удивляясь, какую комическую окраску приобрела его жизнь в последнее время. Затем насупился, вспомнив, что самой комичной фигурой в этом маскараде, затеянном его женой, был он сам.

— Сними свой проклятый балахон, Идит. А то мне слишком жарко лежать рядом с твоим перегретым телом.

Она что-то еле слышно проворчала, и Эйрик мог поклясться, что Абдул откликнулся тихим хихиканьем.

— По крайней мере, задуй свечу. Это нескромно, — пронзительным голосом потребовала она. Не дождавшись должной поспешности в исполнении своей просьбы, она недовольно повернулась к нему, вне всяких сомнений намереваясь отвесить от всей души затрещину. И издала прерывистый вздох, когда увидела его обнаженное тело, лениво развалившееся рядом. Потерявшись, она поскорее отвернула лицо.

— Да-да, сейчас. Ну что ж, вполне понятная робость женщины рядом с новым супругом, — произнес он с подчеркнутой хрипотцой желания, прежде чем подняться и выполнить ее просьбу. Когда комната погрузилась в полнейшую темноту, он вернулся в постель и понял, что Идит сняла с себя все единым махом и теперь лежит под простыней голая.

«Ох, Идит, ты горько ошибаешься, если думаешь, что можешь спрятаться от меня. Ты заплатишь за свой обман. В свое время. Так, как я сочту нужным».

Она лежала спиной к нему, прямая, как холодная кочерга. Он медленно подвинул к ней ногу, проверяя ее реакцию. От легкого прикосновения мохнатой ноги к ее гладкой лодыжке она вздрогнула. Эйрик тоже вздрогнул, но только от неистового желания, выстрелившего вверх по ноге и рикошетом отозвавшегося во всех чувствительнейших местах тела — особенно в ноющем органе любви.

Вдруг он пожалел, что задул свечу. Ему захотелось получше разглядеть свою новую жену. И те длинные кудрявые волосы, которые он мельком видел днем. Как они выглядят, разметавшись на белом постельном белье?

Эйрик на ощупь протянул руку к подушке, но не почувствовал шелковистых прядей. Пощупав получше, он нашел ее голову, однако вредная ведьма заплела волосы в косу и уложила в тугую корону вокруг головы. И, что хуже того, коса была покрыта густым слоем жира. Он понюхал пальцы. «Свиной жир. Так вот почему серебристая блондинка казалась седой от старости. Женщина шла на немалые хлопоты, чтобы обмануть меня. Зачем?»

Внезапно Идит оттолкнула его руку прочь с недовольным возгласом и села в кровати, не забыв натянуть простыню повыше, чтобы закрыть груди от его пристального взгляда. Как будто он что-то мог разглядеть в темноте.

— Послушай, я не люблю оттягивать неизбежное, каким бы оно ни было отвратительным. Завтра у меня много дел. Пора качать мед из некоторых ульев. Мы с Бертой хотим расфасовать его по горшкам для рынка. Так что давай не будем тянуть… с этим занятием… чтобы я могла хоть немного поспать.

— Что?

— Начинай… это.

«Боже мой! Эта язва думает, что может „перетерпеть“ совокупление мужа и жены».

Он услышал шорох ткани и подвинулся поближе, чтобы посмотреть, что она делает. При лунном свете, проходящем через два стрельчатых проема в ближайшей стене, он ясно увидел, что его исполненная чувства долга супруга лежит на спине, прижав руки к бокам, крепко закрыв глаза и широко раскинув ноги, словно готовая к самопожертвованию героиня. Лежит абсолютно голая!

Несмотря на отсутствие чувственности в мученической позе Идит, сердце у Эйрика учащенно забилось. Кончики его пальцев до боли жаждали проверить все таинственные места, которые жена так долго скрывала. Губам до боли хотелось прильнуть в поцелуе к ее тонко очерченным губам. Язык жаждал проникнуть в ее рот, ощутить вкус ее нежной кожи и, о Боже, даже нектар между ее ног.

А его орудие! Твердое как скала, оно ничего так не хотело, как погрузиться в ее девственное тело и познать ласку недр ее женского естества.

Эйрик сделал глубокий вдох, чтобы попридержать неистовый огонь, грозивший поглотить его целиком, затем встал на колени между ее ногами. Единственными звуками в комнате было его тяжелое дыхание, да порой трепет крыльев Абдула, когда он ворочался во сне. Идит же, казалось, вовсе перестала дышать.

Положив руки на каждую из широко раскинутых лодыжек, Эйрик медленно провел кончиками пальцев вверх по икрам, пытаясь определить очертания и упругость ее тела на ощупь, в почти полной темноте.

Он не намеревался осуществить брак в эту ночь, пока не узнает наверняка мотивов ее обмана. Однако ему нравилось дразнить ее, хотя он начинал подозревать, что, может, ему и не удастся выйти без ущерба из ночной игры.

Когда его любопытные пальцы ощупали изгибы красивых коленей и двинулись выше по упругим контурам бедер, Идит издала приглушенный звук протеста, но потом зажала себе рукой рот.

Его руки двинулись еще выше, туда, где начинаются бедра. И ему снова захотелось, чтобы горела свеча и чтобы он мог увидеть, блестит ли между ними влага. Не похоже! Скорее, там висят сосульки. В следующий раз он позаботится об освещении. Наполнит комнату дюжинами ее драгоценных восковых свечей, и пошла она прочь, эта ее дурацкая скромность.

Когда кончики его пальцев едва коснулись шелковых волосков, Идит простонала:

— Перестань.

— Что? — поинтересовался он невинным тоном.

— Трогать меня.

— Почему?

— Мне не нравится, когда меня трогают.

— Ты нервничаешь от этого?

В ответ она издала тихий, растерянный возглас:

— Да!.. Я хочу сказать, нет… Ох, ради Божьей любви, приступай поскорей, чтобы я могла поспать.

— Я должен потрогать тебя, — хрипло прошептал он.

— Нет.

— Да.

Она ударила по его любопытным пальцам, но Эйрик лишь тихо рассмеялся, не обращая внимания на ее протесты, усилившиеся, когда его руки запорхали, словно крылышки бабочек, вверх по ее телу. Они проследили изгиб ее бедер и женственно узкую талию, прошлись по животу, оказались под грудями, где он почувствовал бешеное биение ее сердца. На какой-то момент пальцы его задержались под твердыми холмиками. Когда он накрыл маленькие груди ладонями, проверяя их тяжесть и форму, Идит еще больше застыла и, казалось, задержала дыхание. Все еще поддерживая груди снизу ладонями, он пощекотал оба соска загрубевшими подушечками больших пальцев, отчего они мгновенно напряглись.

Хотя ее груди не были особенно большими, соски оказались крупными и твердыми, как камешки. Ему это понравилось.

Она простонала, туго сжав в кулаках простыни, и попыталась его отпихнуть.

— Ох, ты негодяй. Убирайся со своими извращениями и оставь меня в покое.

Эйрику хотелось знать о ней все. Кончики пальцев заменили ему глаза, обследовали ее плоский живот, подмышки, крутой изгиб спины, длинные ресницы — да, ее глаза были все еще крепко сжаты, — колени, узкую спину. К тому времени, как он нежно подул ей в ухо и провел языком по деликатным завиткам, голова ее моталась из стороны в сторону, а тело застыло от напряжения.

Эйрик обнаружил, что ему нравится кожа жены на вкус, даже соль ее испарины. Он лизнул гладкую кожу на шее, которая слабо пахла пчелиным воском, ее собственным женским запахом, а также страхом.

Вообще-то Эйрик слишком увлекся этим постельным состязанием и не остановился на той стадии, на которой намеревался первоначально. Если он немедленно не уймется, то уже через минуту не сможет этого сделать.

И все же ему хотелось сделать еще одну вещь — нет, нужно было сделать. Наклонившись, он зажал ее левый сосок губами и лизнул его языком, а затем осторожно поцеловал. Это было все, что он мог еще выдержать.

И он уже почти сдался, когда она вздохнула и безотчетно подалась к нему, желая продолжения. Кровь шумела в его ушах, он чувствовал, что теряет над собой власть от ее невольного ответа.

— О-о! — прошептала она.

— О?

— У меня не было со Стивеном ничего подобного.

«Стивен!» Упоминание о злейшем враге внезапно протрезвило Эйрика. Стоит ли ему заниматься любовью с Идит, рискуя заронить семя в ее лоно, когда существует вероятность, хотя бы и ничтожная, что этот ее маскарад как-то связан со Стивеном из Грейвли? Нет, решил он, принуждая себя не обращать внимания на бурление крови и пульсирующее орудие между бедрами, что до боли жаждало удовлетворения, которое могло ему дать только ее тело. И он решительно перекатился на свою сторону кровати.

— Что… что такое? — спросила Идит.

Эйрик громко зевнул и постарался изобразить отсутствие интереса, солгав:

— Кажется, я сегодня не слишком готов для любви. Вероятно, в другой раз. — Повернувшись к ней спиной, он сделал вид, что засыпает.

Ха, озадачил он свою язву жену, она просто онемела. Вероятно, решила, что его оттолкнул ее возраст и некрасивая внешность. Убедившись, он подумал о том, не облегчить ли ему боль от мощной эрекции собственноручно, но отказался от этой мысли. И так в этот день он слишком часто шокировал Идит.

Идит лежала на спине, надолго замороженная, в том же положении, изумленная отказом Эйрика. Ох, это просто немыслимое оскорбление. Наконец, когда она уступила податливым домогательствам мужчины, он счел ее… ущербной.

Эйрик громко захрапел. Ее губы недовольно скривились, она повернулась и поглядела на голую спину супруга. Ублюдок! Как можно впадать в такой здоровый сон сразу же, как ни в чем не бывало? Ей страшно захотелось дать пинка в его голый зад.

Вот только знать бы, хочет ли она его пробуждения. Идит не могла не ощущать, что старательно поддерживаемое самообладание заметно в ней ослабевает, и последствия этого сильно ее тревожили. От нее не укрылось, насколько отзывчивым оказалось ее тело, она хотела осмыслить это открытие и то странное удовольствие, которое зажигали в ней прикосновения Эйрика всего несколько минут назад. Покосившись на него, чтобы удостовериться, что он не увидит, Идит провела кончиками пальцев по бедрам, по плоскому животу и все еще напряженным соскам. Но не обнаружила ничего близкого к тому восхитительному экстазу, который вызывали у нее пальцы Эйрика.

Почему же все кажется таким другим, таким болезненно чудесным, когда ласка исходит от ненавистных пальцев Эйрика? А что было бы, если б он продолжил свою коварную игру языком и губами с ее соском? При мысли об этом груди ее набухли и заболели. А если бы он поцеловал ее в губы, да еще с помощью языка, как сделал в этой же комнате тогда, и одновременно дотрагивался бы до тела такими же нежными прикосновениями… кто знает, сумеет ли она скрыть свою готовность ответить тем же.

Смятение не покидало ее несколько часов, пока она наконец не впала в беспокойный сон.

Эйрик уже встал и ушел, когда Идит проснулась па следующее утро. «Слава Богу!» Она вспомнила, что он намеревался со свитой съездить в дальние владения, чтобы проверить донесения о незнакомцах на конях, вытоптавших новое поле пшеницы. Идит содрогнулась, понимая, что за этой последней неприятностью, обрушившейся на Равеншир, стоит, несомненно, Стивен.

Демонический граф из Грейвли играл с ними — играл в зловещую игру, чтобы довести их нервы до предела, когда наступит срок для решительного удара. Каким он будет, догадаться она не могла, но дала себе клятву, что защитит своего сына Джона.

Идит также исполнилась решимости раскрыться перед Эйриком, как бы он ни сбивал ее с толку. Она должна признаться в своем жалком маскараде, пока дело не зашло слишком далеко. Тем более что он так настойчиво подчеркнул в их вчерашнем разговоре значение честности. О Господи!

Поздним утром она сидела за кухонным столом, помогая Берте и Бритте лущить ранний горох. Ей хотелось поскорей освободить и очистить большой стол для дюжины медовых сот, которые она достала из ульев. А потом разложить их для продажи на рынке в маленькие глиняные горшочки, сделанные по ее заказу. На столе уже лежала ткань для очистки, и стоял котелок с горячей водой.

— Я слышала, наш лорд Ворон дразнил тебя вчера за ужином, — заметила Бритта, чтобы завязать разговор. — Мужчины бывают иногда такими грубыми!

Идит положила в рот несколько сладких горошин и захрустела ими, вопросительно подняв брови.

— Ну, про то, какого цвета у тебя соски и вообще.

Идит поперхнулась, и горошина попала не в то горло. Она кашляла и кашляла, пока Берта не принесла ей чашку воды.

— Откуда ты про это слышала? — спросила наконец Идит у бесхитростной и прямодушной девицы. Невероятно, неужели их интимный разговор обсуждается теперь по всему замку? Хотя чего можно ждать от слуг?

— Да Вилфрид… я хочу сказать, мистер Вилфрид… иногда рассказывает мне о том о сем.

«Могу поклясться, что так оно и есть. Негодяй!»

— Не смущайтесь, миледи. Все мужчины таковы, особенно когда пьяные или когда сильно… хм… сильно похотливые. — Она мило вспыхнула при последних словах.

«О Господи Боже! Как это я согласилась на такой разговор?»

— Да, сиськи их всегда интересуют, — глубокомысленно подтвердила Берта. — Мужчины любят, когда они большие да еще когда трясутся.

— Трясутся? — одновременно спросили Идит и Бритта, удивленно повернувшись к ней.

Берта развернула плечи и с гордостью выставила вперед массивную грудь. Затем подложила толстые руки под два вымени, приподняла повыше и комично потрясла ими:

— Глядите. Мои трясутся. Вот почему у мужиков вываливаются языки, когда я прохожу мимо них.

Рот у Идит удивленно раскрылся при мысли о том, что кто-то из мужчин может заинтересоваться гигантскими прелестями Берты, однако, если подумать, непристойная повариха и вправду не скучала в постели в одиночестве. Глаза у Бритты расширились от вспыхнувшего интереса, а затем они обе направили взгляд на собственную грудь. Увы, если сочные груди Бритты могли трястись, когда она шла, преувеличенно покачивая телом, то маленькие груди Идит не способны ни на малейшую тряску, пусть бы даже она передвигалась прыжками.

С одной стороны, рассудок Идит говорил ей, что Берта просто невежественная старая карга, которая ничего не понимает ни в жизни, ни в мужчинах, но другая часть рассудка робко нашептывала, что, может, как раз поэтому Эйрик не завершил вчера их брак. Видно, нашел ее недостаточно женственной.

Она взглянула на Бритту, которая все еще изучала свою грудь. Затем их глаза встретились со внезапным пониманием, и они захихикали, как маленькие дети.

«Трясущиеся груди! Что будет дальше?»

 

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Идит направила всех слуг в замке помогать в заготовке меда. Сбор с весенних цветов всегда давал самый обильный и качественный мед, однако добывать его было тяжело и хлопотно.

Наслаждаясь этой работой, которую она любила больше всех остальных обязанностей хозяйки замка, Идит заставляла каждого, кто входил на кухню, мыть руки крепким мылом и надевать чистую рубаху. Она также проверила чистоту всех медовых сот и удалила вес частицы грязи или насекомых с педантичной тщательностью.

Некоторые соты она разрезала на части и положила в специальные глиняные горшочки для тех покупателей, которые предпочитали мед в сотах. Но в основном Идит сохраняла восковые соты для собственных нужд и продавала чистый мед.

Идит сама выполняла работу, требующую особой сноровки. Критическим взглядом она прежде всего оценивала цвет меда и соответствующим образом сортировала.

— Какая разница? Мед как мед, — посетовала Берта, желавшая, чтобы все помощники как можно скорей убрались из ее владений. Теперь, когда Идит насильно ввела везде правила чистоты, Берта особенно гордилась своей сверкающей кухней.

— Разница тут большая, Берта. Видишь тот ярко-желтый мед? Он одуванчиковый. Беловато-желтый дает клевер. Цветы фруктовых деревьев, к примеру, вишневых, дают мед светлый, золотисто-желтый. Я подпишу горшочки, чтобы люди знали, какой мед у меня покупают.

— Сдается мне, что некоторые люди слишком привередливы, — пробурчала Берта.

Идит только улыбнулась, срезая верх сот острым, подогретым на огне ножом. Эта операция должна выполняться быстро и точно, чтобы избежать потерь драгоценного меда и не устраивать липких луж на рабочей площади.

Она тут же вручала соты Бритте, которая помещала их в куски редины, висевшие над огромными глиняными мисками поблизости от жара очага, чтобы сладкий нектар просачивался и стекал в них, оставляя только восковые соты. Потом Берта заваривала кипятком вытекшие соты в массивном горшке. И тогда их опять вывешивали у огня в чистой ткани над другой миской. Этот вторичный мед был более низкого качества и никогда не отправлялся на продажу на рынок в Йорк, однако годился для кухонных нужд.

Идит помещала срезанный верх и куски сот в теплую воду, чтобы они как следует очистились и их можно было высушивать. После этого соты будут храниться до осени, когда она приступит к изготовлению своих восковых свечей.

Наконец ткань разрезали на полосы и отдали Джону, Ларисе и Годрику, чтобы те высасывали их, как особое лакомство, а затем прогнали ребятню во двор. Дети, которых всегда сопровождала по крайней мере пара стражей, все утро проторчали на кухне, томясь желанием помочь, но чаще всего вызывали недовольство.

— Можно мы поиграем с Принцем в саду? — спросил Джон уже у порога.

— Нет, мой сладкий. Твой отец хочет, чтобы вы все оставались сегодня внутри замка, — сказала Идит, вытирая липкие пальцы влажной тряпкой. Она старалась называть Эйрика отцом Джона с самого свадебного пира, и малыш удивил ее, приняв с такой готовностью нового отца.

Джон поглядел на нее такими же голубыми и красивыми глазами, как у Эйрика, и заныл:

— Но нас отовсюду прогоняют. Все говорят, что мы мешаем, что слишком шумим. Отец обещал показать нам после возвращения, как надо плеваться с крепостных стен, но тогда может быть уже темно.

Идит недовольно закудахтала после таких слов Джона, затем посоветовала:

— Послушай, милый, почему ты не попросишь дядю Вилфрида научить вас той игре на доске? Кажется, у норманнов она называется «хнефатафль».

Озабоченная мордашка Джона просветлела, и он криком возвестил Ларису и Годрика, хоть они и находились всего лишь в нескольких шагах от него, про новые планы. И все трое с писком вылетели на улицу.

Вилфриду, конечно, потом найдется что сказать про подарок, который она сделала ему. Однако все на кухне вздохнули с облегчением, когда наступила блаженная тишина.

— Господи, я никогда в жизни еще не слышала столько писка и визга, — с улыбкой заявила Берта.

— Этот Годрик до появления Джона и Ларисы никогда не говорил больше пары слов, — сказала Бритта и с сожалением покачала головой. — А теперь все время болтает.

Идит молчала, зная, что обе женщины, несмотря на жалобы, дорожили теплом, которое принесли в запущенный замок маленькие дети. Хоть над ее головой и нависала угроза Стивена, она тоже испытывала облегчение, находясь под защитой Эйрика и наслаждаясь удобствами семейной жизни.

К концу дня, когда они убрались в кухне, Идит с гордостью поглядела на длинный ряд глиняных горшочков — двадцать штук с сотами и пятьдесят с чистым медом, и на каждом стояло обозначение сорта.

— Что это еще за жуткая вонь?

Идит подняла глаза и увидела, что дверной проем кухни заполнила массивная фигура Эйрика. Он провел пальцами по слишком длинным волосам. Одежда была грязной. Еще она могла поклясться, что слышит даже через комнату, как урчит от голода его желудок.

Ее супруг отправился еще рано утром в свои дальние северные владения, чтобы расследовать новые безобразия. Она с тревогой ждала, что же он обнаружил, но его хмурый вид говорил о смертельной усталости. Лучше пока не приставать с расспросами.

Не теряя времени, она отдала распоряжение нескольким служанкам, чтобы те накрывали столы в большом зале. После чего повернулась к громко чихающему супругу.

— Это мой мед, — как бы оправдываясь, сказала она, стараясь успокоить заколотившееся сердце. Ведь видела его впервые после прошедшей ночи, когда он так интимно касался ее тела. Она надвинула на лоб обруч, надеясь скрыть смущенный румянец, который, несомненно, разогрел ей лицо. — Ты не любишь мед?

— Я люблю мед, но избыток сладкого может довести до умопомрачения. Вся крепость им провоняла. Даже внешний двор. Мухи повсюду. Готов поклясться, что они прилетели из Йорка.

У Идит все внутри сжалось от его насмешливых слов.

— В Соколином Гнезде у меня был отдельный сарай для меда, далеко от замка. А мухи в любом случае улетят через день-другой.

— О, смею сказать, что все случится быстрей, — лениво протянул он. — Мухи, видишь ли, привлекли ворон из всех графств Нортумбрии. Во дворе теперь столько птичьего помета, что даже не видно земли. — Он выразительно поглядел на свои башмаки в белых пятнах, которые пачкали только что выскобленный кухонный пол, и коварно улыбнулся. — Может, ты пошлешь туда прислугу с метлами? Безмозглые птицы еще не слышали про твои строгие требования к чистоте.

Идит поежилась от его насмешливых слов. Шутит? Или действительно ему не нравятся ее порядки?

Тем временем Эйрик подошел к столу, возле которого стояла Идит. Берта и Бритта тем временем перетаскивали горшочки в кладовку. Заглянув через ее плечо, он фамильярно положил руку ей на ягодицу, да там и оставил.

Идит едва не взвилась до потолка.

— Убери руку, развратный ублюдок, — прошипела она.

— Ох, извини, жена, — ответил Эйрик, и его голубые глаза моргнули с невинным видом. — Я думал, что держусь за угол стола.

Она недоверчиво уставилась на него.

— Я не говорил этого прежде, но у меня сложности со зрением, плохо, знаешь ли, вижу предметы на близком расстоянии. — И он сощурился на нее, подчеркивая свой изъян.

Идит подозрительно покосилась на него, не зная, верить ли тому, что он схватил ее за зад случайно. Впрочем, когда она взглянула на Берту, убиравшую последние горшки, тучная повариха закатила глаза и прошептала:

— Что я говорила по мужскую похоть? Сначала трясущиеся сиськи, затем задница.

Идит подавила смешок. «Святые мощи! Этот человек заставит меня спятить».

Однако Идит вскоре забыла про оскорбление, нанесенное Эйриком ее персоне, когда увидела, что он делает с медом. Сначала засунул длинный палец в горшок с лучшим клеверным медом и облизал палец. И уже собирался проделать то же самое с другим горшком, когда она ударила его по руке:

— Ты с ума сошел, мужлан? Эти горшочки предназначены для моих покупателей в Йорке. Кто станет их покупать после того, как ты сунул туда грязные пальцы?

Эйрик только усмехнулся, делая вид, что не слышит ее, и залез в следующий горшок. Небрежно роняя капли на чистый стол, он поднес палец к ее рту:

— Вот, попробуй, миледи. Всегда полезно пробовать свой товар. К тому же тебя не мешает подсластить.

— Я уже достаточно напробовалась за день, — воспротивилась она, отворачиваясь от него. Однако он упорствовал, размахивая измазанным пальцем перед ее ртом, и даже капнул несколько раз ей на грудь. К ее ужасу, Эйрик, казалось, был готов слизать упавшие капли, однако ограничился тем, что прижал кончик пальца к ее губам:

— Лизни.

— Нет. Ох, милостивый Боже, ты бы по крайней мере взял ложку. Совершенно у тебя нет никаких манер.

— Чего нет, того нет. — Он все еще усмехался, и у Идит забилось сердце от такой восхитительной близости. От него пахло лошадью, потом, дымом костра и мужчиной. Но она почему-то не испытывала отвращения, напротив, ее неизъяснимо притягивал этот своеобразный запах. Муж приводил Идит в сильное замешательство, и это ей вовсе не нравилось. А теперь, сбрив усы, он выглядел моложе, менее суровым и восхитительно красивым.

Прижавшись к стене, она покорно, не желая устраивать сцен, лизнула кончик пальца языком. И напрасно.

«Будь осторожна, — молча напомнила она себе, когда все доселе неведомые ей эротические точки на теле внезапно ожили. — Один дьявольски красивый мужчина уже обманул тебя. Этот может растоптать тебя так же, как и Стивен».

Однако Идит не смогла побороть в себе восторг, когда ее язык скользнул по грубой, шершавой коже его пальца. Словно грубость эта напомнила ей о собственной нежной женственности. Она вдруг почувствовала себя грешницей. И не устыдилась. А захотела снова попробовать вкус его кожи.

Ей не следовало этого делать.

Она сделала.

— М-м-м, — простонала она. — Это мед из вишневого цвета.

«Теперь уйди, исчадие ада, пока я не решилась на какую-нибудь глупость. Например, отвела бы волосы с твоего лба. Или провела рукой по твоей мускулистой груди. Или, пресвятая Матерь Божия, уступила бы своей низкой натуре и потянулась, чтобы отведать меда на твоих губах».

— Попробуй еще, — стал настаивать он хриплым голосом. Палец все еще искусительно маячил у ее рта.

— Эйрик, я не…

Он оперся другой рукой о стену над ее головой и наклонился к ней по-грешному близко. Затем бесстыдно засунул ей в рот палец, и Идит ничего не оставалось, как лизать и сосать его, тем более что он то вынимал палец, то засовывал снова. Странно, но почему-то ей вспомнился тот новый для нее поцелуй языков, которому он научил ее в их свадебную ночь. Тот самый, которым она так бесстыдно наслаждалась.

Вскоре она и вовсе забыла про мед, когда двигавшийся палец Эйрика вызвал странные ощущения в других частях ее тела. Груди внезапно набухли. Кровь сгустилась и тяжко хлынула к рукам и ногам и, о Боже, в потаенное место между ног. Ей захотелось обнять его за шею руками и привлечь к себе еще крепче. Еле удержав себя, она обратилась к той крошечной части своего «я», которая еще не до конца поддалась распутству.

Единственным утешением было то, что Эйрик больше не усмехался. Голубые его глаза потемнели, губы полураскрылись, потом сомкнулись. Он смотрел на ее рот, словно голодный человек, внезапно увидевший богатую еду.

Борясь с притяжением его взгляда, Идит пыталась сопротивляться лукавому волшебству мужчины, который смог перевернуть все в ее душе одним только пальцем. Видимо, она превращается в порочную женщину. Ох, конечно же, он не станет целовать ее здесь, на кухне, на глазах у всех. Впрочем, Идит это не волновало. Почему-то, вопреки всем своим самым благим намерениям, она потянулась вверх, возжаждав его губ и чего-то еще неведомого, что, как она смутно догадывалась, принесет ей огромное удовлетворение.

Похотливый смешок Берты, прозвучавший с другой половины кухни, привел их обоих в чувство, однако Эйрик привлек ее к себе, ласково укусил за ухо через вуаль и шелковым голосом прошептал:

— А ты станешь сосать мед с моего языка, сладкая женушка, если я принесу горшочек сегодня ночью в нашу спальню?

Сердце у Идит в панике замерло и пропустило один удар, а по телу пронеслась дрожь наслаждения.

— Может, к тому времени я не буду таким усталым, — тихо и многозначительно произнес он, обнял ее за плечи и подтолкнул перед собой, при этом не удержался и грубо ущипнул за зад. Не успела она отругать его, как он спросил: — Ну как, ты поупражнялась в тех любовных стонах, которым я научил тебя вчера?

Идит возмущенно остановилась, отказываясь идти дальше. Негодующе обернувшись к нему, она изо всех сил толкнула его в грудь руками, чтобы показать свое недовольство.

Не сдвинувшись ни на волосок, он взял ее за руку и потащил из кухни через коридор в зал замка, а по пути оглянулся на нее через плечо и предупредил:

— Лучше уж не раскрывай рта, Идит, особенно когда вокруг столько мух. Ты ведь пахнешь словно горшочек с медом.

Недовольная собой, она закрыла рот, пообещав себе, что впредь постарается держать в руках себя и свои разбушевавшиеся чувства. Впрочем, до сих пор она не научилась сдерживаться и не отзываться даже на его насмешливые уколы. Обаятельный негодяй уже вкрался ей в душу и скоро вовсе лишит покоя своими соблазнами. Нет, этого нельзя допустить.

Но она забыла про свое раздражение, когда Эйрик сказал:

— Я должен поговорить с тобой наедине о Стивене и наших сегодняшних открытиях.

— Стивен! Ох, Матерь Божия! — Идит отругала себя за то, что как-то позабыла про опасность, которая привела ее в Равеншир. Как глупо с ее стороны, что она так расслабилась. Так что же теперь натворил злодей Стивен? По мрачному виду Эйрика она поняла, что, видимо, дело очень скверное.

Когда они прошли в комнату, расположенную сбоку от большого зала, Эйрик рухнул на стул и махнул ей рукой, чтобы она тоже садилась. Только теперь Идит обратила внимание на состояние Эйрика. Он снял панцирь, но по-прежнему оставался в нижней рубахе из толстой материи и тяжелых шерстяных штанах. Его лицо и руки покрывали царапины и кровоподтеки, а также сажа. Сажа?

Идит удивилась:

— Где-то был пожар, верно?

Он кивнул.

— Хижины батраков на севере твоих владений?

Он устало потряс головой и, налив медовой браги в два больших кубка, один протянул ей.

— Нет, — отказалась она, чувствуя себя нехорошо. Медовый запах в замке в соединении с принесенными Эйриком новостями вызвали у нее позывы к тошноте.

Но он сунул кубок ей в руки:

— Пей.

Его голубые глаза пристально изучали ее, но Идит больше не волновало, что он может раскрыть ее обман. В животе у нее все похолодело, сжалось — от сознания вины, ведь это она навлекла бедствия на вассалов Эйрика. И эта вина намного перевешивала ее глупый маскарад.

Угрюмое выражение лица Эйрика испугало ее, а его настоятельное требование, чтобы она выпила тоже… ну, тут напрашивалось лишь одно объяснение. Она сделала большой глоток, едва ощущая вкус жидкости, которая с трудом проходила из-за вставшего в горле кома, а потом быстро допила остальное.

— Соколиное Гнездо?

— Да.

— Как это могло получиться? — воскликнула она. — Я оставила его хорошо защищенным.

Эйрик покачал головой:

— Не крепость. Замок и стены все еще целы.

Идит с ноющим сердцем ожидала продолжения.

Внезапно Эйрик подвинул стул ближе к ней, так что теперь они сидели почти касаясь коленями. Он нежно взял ее руки в свои. Вместо облегчения заботливое выражение его лица вызвало в ней страх. Затем он удивил ее, сменив тему:

— Скажи мне, Идит, сколько этих самых пчел сейчас у тебя в моем саду?

— Что… что?

— Пчелы… по-моему, их тут уже просто невероятное количество. Ты можешь примерно сказать, сколько их у тебя?

Она подняла плечи, прикидывая.

— Может, сто тысяч.

— Сто тысяч пчел! — Вкрадчивая участливость Эйрика сменилась возмущением. — Ты с ума сошла, женщина? Да они сожрут все мое поместье.

Идит улыбнулась.

— Нет, сотня тысяч — это немного. Просто колония с одной пчелиной маткой, в которой более пятидесяти тысяч рабочих пчел и две тысячи трутней. А у меня дюжины колоний.

Глаза у Эйрика удивленно расширились.

Впервые супруг проявил какой-то интерес к ее делу, и это ее невероятно обрадовало. Испытав прилив гордости, она даже не стала отнимать рук, которые он все еще нежно держал в своих. Даже когда начал отрешенно гладить шершавой подушечкой большого пальца оставшийся после помолвки шрам на ее запястье, посылая трепет удовольствия вверх по руке.

— Да и вообще, Эйрик, — продолжала она на удивление ровным голосом, пытаясь подавить волнение, — пчелиная матка откладывает по две тысячи яиц каждый день с марта по октябрь.

Он недоверчиво покачал головой:

— И что мы будем делать со всеми этими пчелами? Превратим замок в гигантский улей?

— Ты не дал мне договорить. Процесс этот не бесконечен. К примеру, пчела-мужчина, то есть трутень, умирает, после того как они… — Идит оборвала фразу, когда поняла, куда завели ее слова.

— После того как они… что? — упорствовал он.

— Спариваются, — сказала она тихим голосом.

Эйрик разразился громким хохотом:

— Ах, Идит, разве не так устроен мир? Мужчины развратничают так, что после этого умирают. А женщины, ну, женщины просто перелетают после этого к другому… цветку. — И он подмигнул ей.

Идит изо всех сил пыталась подавить улыбку, но это ей не удалось, не удержало даже предчувствие, что сейчас последуют плохие вести. Эйрик выпустил одну ее руку и дотронулся кончиками пальцев до губ.

— Тебе нужно чаще улыбаться. Тогда у тебя не такое скучное лицо.

Скучное лицо! Идит оцепенела от его многозначительного комплимента, затем подозрительно прищурилась, заметив озорной блеск в его голубых глазах.

— Не всем же относиться к жизни так легкомысленно, как ты. По-моему, сам-то ты смеешься слишком много.

— Ну, тут я должен с тобой не согласиться, жена. Еще несколько часов назад мне казалось, что теперь я не смогу смеяться очень долго.

Она оттолкнула его руку от своих губ и с силой выдернула другую ладонь.

— Избавь меня от своих загадок. Что случилось сегодня?

— Стивен сжег все твои ульи в Соколином Гнезде, — без обиняков объявил он. — И теперь до самого Равеншира не осталось ни одной пчелы.

Идит ахнула, слезы брызнули у нее из глаз.

— Кто-нибудь пострадал? — прошептала она.

— Нет, но переполох поднялся немалый — пришлось тушить огонь и расчищать потом пожарище. Огонь охватил по крайней мере целый надел земли.

— И почему Стивен такой жестокий? Я никогда не делала ему ничего плохого. Совершенно ясно, что эта новая его подлость направлена против меня.

Эйрик покачал головой:

— Нет, не только против тебя. Он сделал это как предупреждение всем нам, но ты не бойся, миледи. Я обещаю тебе, что сумею защитить тебя и твоего сына.

Идит была тронута его словами, прозвучавшими с сердечной искренностью, и уже собиралась сказать ему об этом, когда он заговорил вновь:

— И я помогу тебе заменить все проклятые ульи, даже если мне самому придется надеть на себя эту чертову сетку.

Идит вытерла глаза и попыталась улыбнуться.

— Ну, зрелище получится такое, что слуги от страха испустят дух. Представь себе, мы с тобой бредем вдвоем по этим сумрачным залам, укутанные в прозрачную сетку.

— Особенно если под ней ничего не будет, — добавил он, сверкнув на нее дьявольски обольстительной улыбкой.

Слишком потрясенная, чтобы возмутиться, Идит задержалась в комнате и после того, как он ушел в спальню мыться. Гм, голышом в сетке… Разве женатым парам свойственны такие извращения? А ведь это извращение, разве не так?

Эйрик лежал в большой деревянной лохани, расслабив усталые мускулы, хотя вода уже давно остыла. Милостивый Христос! Как ему хотелось встретиться со Стивеном лицом к лицу и положить конец его злодеяниям! Уж наверняка Бог не осудит его за это.

И наверняка весь благочестивый мир будет благодарен.

А Идит? Насколько она лжива? Как с нею быть, позволить признаться в своем двуличии, чего ей так явно сейчас хочется? Или продолжать свой собственный обман, пока не выяснятся ее истинные мотивы?

Сомнений нет: она была потрясена и убита тем, что Стивен сжег сегодня ее ульи. Разве что…

В каком-то отношении очень уж ловко все совпадает: Идит отдала ему как приданое изрядное количество своих драгоценных пчел и сумела вывезти их из Соколиного Гнезда до пожара. Сомнения точили Эйрика, и он не находил готовых ответов. Однако был полон решимости прояснить тайну. И в скором времени.

Все еще лежа в воде, он послал Вилфрида за Сигурдом. Его надежный друг из норвежских земель внимательно выслушал наказы. Эйрик велел Сигурду побывать в Соколином Гнезде, в соседних деревнях, даже в Йорке и разведать все, что удастся, про Идит и ее отношения со Стивеном из Грейвли в последние несколько лет. Если обнаружится, что Идит находится в тайных сношениях со Стивеном, это станет огромной уликой. Напоследок он наказал Сигурду возвращаться как можно скорей.

Помимо опасности, нетерпение Эйрика подстегивала еще одна причина. Внезапно ему мучительно захотелось осуществить брак со своей законной женой. Уже много-премного недель он не спал с женщиной, и его тело тосковало по удовлетворению, такому, какое можно получить только между женских ляжек. Но не с какой угодно женщиной, как он вдруг с раздражением осознал. Ему хотелось заняться любовью именно с этой злюкой Идит. Кто бы мог подумать, что Ворон, знаменитый своими победами над женскими сердцами, воспылал страстью к собственной верной жене? Не к той невзрачной воробьихе, какой она прикидывалась, а к яркой птичке, укрывающейся под мерзкими балахонами.

В течение всего дня Эйрик возвращался мыслями к ее обнаженному телу, лежавшему в его постели прошедшей ночью, гадая, как она будет выглядеть без золы на лице и уродливых платьев, когда отмоет волосы от жира. Лежа под ним и извиваясь от страсти. Как и накануне ночью, на ощупь, вслепую, он начал познавать ее женскую натуру. За холодным фасадом скрывалась любительница театрального действа, и он заподозрил, что внутри нее угли жаркой чувственности ждут лишь подходящего мужчины, который бы заставил их запылать.

Сможет он стать таким мужчиной? Хочется ли ему этого?

Да, черт побери!

Эйрик покачал головой, смеясь над собой, затем намылил волосы и скользнул под воду, чтобы смыть пену. Когда он вынырнул снова и глотнул воздуха, посреди комнаты стояла застывшая на месте Идит со стопкой постельного белья. Она в изумлении уставилась на него, будто он был китом, пустившим фонтан через дыхательное отверстие.

Обеими руками он откинул с лица мокрые волосы и пригладил их. Потом встал.

Ее челюсть отпала, будто к ней привесили тяжелую гирю.

Эйрик с трудом подавил усмешку:

— Ты не дашь мне одну из простыней? Я хочу вытереться.

Идит уставилась на ту часть его тела, которая любит посторонние взгляды. Очень любит. Последовала немедленная реакция, и глаза жены пораженно вскинулись вверх.

— Что ты сказал? — проскрипела она. — Когда?

— Только что.

— Ты не дашь мне одну из простыней, которые держишь в руках? — повторил он, забавляясь ситуацией.

— О… — Она шагнула ближе, явно заставляя себя не опускать взгляд ниже уровня его груди. Торопливо положила белье на комод и повернулась, чтобы уйти.

— Ты не могла бы вытереть мне спину? — спросил он, желая задержать ее в комнате.

Ему показалось, что он расслышал сдавленный вздох.

— Пожалуйста!

Она вернулась, буквально волоча ноги. Нерешительно взяла простыню и стала вытирать его спину, начиная с плеч.

— У тебя огромный синяк на плече. Больно?

Она нажала на него пальцем, и Эйрик дернулся:

— Святые мощи! Конечно, больно.

— Как это случилось?

Он пожал плечами:

— Мы тушили огонь, и на меня упал ствол горевшего дерева. Мне досталось и немало царапин.

— Деревья в саду тоже сгорели? — тихо спросила она.

— Да, но многие из них можно будет спасти осторожной подрезкой. Ты ведь умеешь все на свете, поэтому я не сомневаюсь, что тебе удастся их оживить.

Она сделала вид, что не слышала его насмешку.

— Тебе нужно положить мазь на ушиб. Кожа повреждена.

— А что ты скажешь насчет свиного сала с твоих волос? — предложил он сухо.

Он почувствовал, как ее пальцы дрогнули. Сейчас она прикидывает, шутит он или говорит всерьез.

— Ведь ты говорила, что оно помогает лошадям, верно?

— Да, верно, а ты определенно из той же породы, хотя больше походишь на мула. — Она засмеялась, и напряжение ушло из кончиков пальцев, она продолжала вытирать его нежными, быстрыми движениями, отчего чувства его пришли в необычное возбуждение.

— Почему у тебя всегда горячая кожа? — выпалила она.

— Что?

Он оглянулся через плечо. Идит прикусила нижнюю губу и вспыхнула сквозь слой копоти на лице.

— Твое тело пышет, будто печка.

— Правда? — улыбнулся Эйрик. — Может, это потому, что ты и твоя губительная близость распаляют меня, — насмешливо произнес он.

— Ха! Моя и всех других девиц отсюда до Йорка.

Эйрик не стал обращать внимания на ее выпад и хрипло спросил:

— А вот интересно, леди супруга, что может заставить тебя стать горячей?

У Идит отхлынула от лица кровь, сделав золу еще более безобразной. Она недовольно откинула простыню в сторону и отошла прочь.

— Перестань все время трогать мои чувства.

Эйрик ухмыльнулся:

— Я трогаю твои чувства?

«Мне хотелось бы трогать не только твои чувства, а и все остальное, сладкая ведьма. Почему бы тебе не подойти немного ближе? Подойди, Идит, давай немножко поиграем… потрогаем друг друга».

Но не только ее чувства были затронуты, Эйрик понял это, когда опустил глаза и увидел, насколько в нем пробудилось желание. Он хотел было повернуться к ней, но засомневался, стоит ли и впрямь так уж ее дразнить.

Впрочем, ей это только на пользу, решил он наконец и с нахальной улыбкой повернулся.

— Лучше бы ты прикрывал свое добро, милорд, или те вороны, о которых ты говорил внизу, найдут себе новое место для насеста.

Наступила очередь Эйрику поперхнуться. Он невольно воздал должное острому язычку жены, пусть даже она и пустила его в ход против него. Засмеявшись, он натянул нижнее белье и пару линялых штанов, все время следя за ее грациозными движениями, пока она укладывала белье в комод, стоявший в изножье кровати, подбирала его грязную одежду и мокрую простыню, сгребала намокший тростник возле лохани в кучку, чтобы потом выбросить.

— Тебя нужно подстричь, — заметила она за его спиной, когда он расчесывал гребнем из слоновой кости длинные до плеч волосы.

— Да, пожалуй, — признал он, глядя на себя в кусок полированного металла, висевший над туалетным столиком. — Вот и займись этим.

— Я не очень хорошо умею стричь, — отказалась она.

— Боже мой, Идит! Наконец-то мы обнаружили что-то, в чем ты не мастер, верно?

Она не улыбнулась его насмешке.

— Смотри веселей, жена. Жизнь слишком коротка, чтобы все время кукситься.

— Сам подстригай себе волосы, дурень. У меня нет времени на твои глупости. — Схватив в охапку белье, она направилась к двери.

— Нет, останься и подрежь мне волосы, — велел он. — К тому же я хочу поговорить с тобой насчет Стивена.

Она неохотно вернулась и положила белье на пол. Он уселся спиной к ней на низкий табурет и вручил ножницы.

— Коротко тебя подстричь?

Он пожал плечами и провел пальцем воображаемую линию под затылком.

— Покороче. Только не отрежь мне уши. — «Или какую-нибудь другую часть тела».

Она молчала за его спиной, захватывая прядь за прядью и отстригая их концы ножницами.

— Идит, неужели ты никогда не смеешься?

— Смеюсь, когда слышу что-нибудь смешное. Но в основном то, что тебе кажется смешным, на самом деле просто плоские шутки в мой адрес.

«Что ж, в основном это верно», — подумал он.

— А что может рассмешить тебя?

— Твое бахвальство тем отростком, который находится у тебя между ног и который ты так высоко ценишь, — быстро нашлась она. Он почувствовал по кончикам пальцев, на миг замершим, что она тут же пожалела о поспешных словах.

Эйрик засмеялся.

— Ты преувеличиваешь мою способность… к росту, — тут же отозвался он, обнаруживая, что ему нравится эта более легкомысленная и менее чопорная сторона его жены.

Жены!

Эйрику вспомнились прежние мысли насчет Идит и жажда поскорей завершить их брачный обет. А причиной, по которой он не решался осуществить то, к чему до боли звало его тело, был Стивен из Грейвли.

Может, ему надо сейчас просто повалить жену на постель и покончить со всеми играми? Провести день в постели с покорной его ласкам женщиной — чертовски неплохая мысль. Он оглянулся через плечо и обнаружил, что Идит хмурится после его последних слов о юморе.

Пожалуй, не время, мудро рассудил он.

Покончив со стрижкой, Идит провела гребнем по его волосам, проверяя, ровно ли сделала работу.

— Что ж, неплохо, — заявила она, откладывая в сторону ножницы и отгребая пряди волос к кучке мокрого тростника.

Она остановилась посреди комнаты, словно что-то обдумывая.

— Эйрик, мне уже давно хотелось обсудить с тобой нечто важное, — нерешительно проговорила она.

Он показал рукой на соседний стул.

— Мне очень неловко, но я бы хотела, чтобы ты понял, почему я на это пошла.

Эйрик встрепенулся, понимая, что она собирается признаться в своем маскараде. Теперь, зная про ее обман, он ясно увидел, что Идит необыкновенно хорошенькая. Раньше он принимал морщинки от ее хмурого вида за старческие складки. А уж рот с неотразимой родинкой был выше всяких похвал. Ему не терпелось рассмотреть и другие части ее тела, которые она держала спрятанными так надежно.

Но хотелось ли ему выслушивать ее признание до того, как вернется со своим докладом Сигурд? Одна его часть жаждала как можно скорей лечь с ней в постель и погасить огонь желания, бушующий в крови. Эта часть располагалась ниже пояса. Другая, более подверженная рассудку, предостерегала, что он рискует заронить семя в женщину, которая замыслила вместе со Стивеном его погибель. Нет, придется подождать несколько дней до возвращения Сигурда.

Эйрик стал придумывать, как бы предотвратить ее признание. И внезапно возликовал от одной заманчивой мысли, что пришла ему в голову.

— Идит, расскажи мне подробней про свои свечи-часы.

— Что?

— Ты говорила, что делаешь какие-то особые свечи. Какие они? Ты их сама придумала?

— Нет. Первым их стал делать король Альфред много лет назад. Но я поработала над этим и кое-что улучшила, так что мои свечи теперь более совершенны.

— Посмели бы они не стать такими!

— Ты и вправду хочешь слушать или просто делать ехидные замечания?

— Я вправду хочу слушать.

Идит с сомнением покосилась на него, но все же стала объяснять:

— Свечи, придуманные стариной Альфредом, содержат воска в семьдесят два пеннивейта и горят четыре часа, значит, шесть свечей сгорают за сутки, по ним отмечают время. Я придумала одну большую свечу, с четырьмя отметками, которая горит двадцать четыре часа, и таким образом…

— Таким образом, можно не думать о там, что пора зажигать следующую свечу, — закончил он за нее, невольно пораженный ее сообразительностью. — Вероятно, на них огромный спрос.

— Немалый. И они очень дорогие, но все же раскупаются столько, сколько я успеваю делать. — Она испытующе поглядела на него и спросила: — Так зачем ты захотел узнать про мои свечи?

«Гм, значит, она не приняла за чистую монету мой внезапный интерес к ее замечательным талантам. Умная леди!»

— Ты не захочешь этого слушать.

— Нет, захочу.

— Ну, раз уж ты за себя ручаешься… — «Прежде чем я разделаюсь с тобой, ты отучишься лгать мне вообще. И пожалеешь о своем маскараде гораздо больше, чем можешь предполагать». — Я просто подумал: не могла бы ты мне сделать свечу на пять часов? — кротко сказал он.

Она подняла бровь, почуяв что-то неладное.

— Для каких целей?

«Я-то думал, что ты не спросишь, моя чопорная и правильная женушка. Ну-ка, посмотрим, сумею ли я расшевелить твои чувства еще немного».

— Ты слыхала про лотос с пятью лепестками? — «Никогда в жизни, клянусь головой, ведь я сам только что придумал».

— Нет. — Она нахмурилась, вероятно пытаясь как-то связать его вопрос о свече-часах с цветком лотоса. — А что, этот цветок имеет какое-то отношение к воску для свечей? Может, когда пчелы собирают с него пыльцу, воск получается какой-то особый?

Эйрик едва удержался, чтобы от удовольствия не потереть руки. Как можно небрежней он сказал:

— Нет, тут важно как раз то, что делается за те пять часов, пока горит свеча.

— О?

— Но думаю, тебе это не интересно. — Со скучающим видом он поглядел на ногти. «Спроси меня. Спроси меня. Спроси меня».

— Ты меня заинтриговал.

«Клюнула! Клюнула, моя маленькая, доверчивая голубка. Ты так кротко шагнула в мою хитрую ловушку, весьма тебе благодарен».

— Ну, если тебе и впрямь интересно узнать, то в одном из восточных гаремов был калиф…

— Ох, нет, не хочу слушать, твои гаремные сказки!

Он с невинным видом поднял брови.

— Разве я уже тебе рассказывал?

— Помнишь, ты сказал, что прозрачные ткани, вроде моей сетки для пчел, носят в восточных гаремах?

— Я забыл. Нет, это другая история. — Он небрежно махнул рукой. — В этой говорится про время и, может, про твои свечи.

Она с сомнением поглядела на него своими фиалковыми глазами, краше которых он никогда в своей жизни не видел, и наконец процедила:

— Продолжай.

«Ох, мне она нравится, как она мне нравится!»

— Так вот, в одном восточном гареме жил-был калиф, он купил девушку-рабыню, которая не оценила чести разделить с ним ложе.

— Хм!

— Даже когда он пообещал сделать ее своей одиннадцатой женою, она не позволила ему насладиться ее прелестным телом.

— Одиннадцатой! Ха! Да он и так небось слишком устал, ему некогда было даже дух перевести.

Эйрик усмехнулся, удовлетворенный тем, что ему удалось возбудить ее интерес, и предвкушая, как поймает ее в паутину собственного любопытства.

— Чего он только ни пробовал — подарки, афродизиаки…

— Афро… что?

Вопрос Идит на мгновение смутил Эйрика, в его голове закружились всяческие неприличные фантазии. Взяв себя в руки, он проворчал:

— Оставим объяснение на другой раз. Ты все время будешь перебивать меня? Если так, то мы можем пропустить обед, а я страшно проголодался.

— Продолжай. Обещаю, что больше не помешаю тебе.

«Я искренне сомневаюсь в этом».

Одним словом, калиф испробовал все, но безрезультатно. Наконец обратился к некоему мудрецу, который рассказал ему про лотос с пятью лепестками.

Он взглянул на Идит, которая с интересом наклонилась вперед. «Вот так-то, Идит, моя доверчивая птичка. Подожди немного».

— Мудрец дал калифу совет запастись пятьючасовым временем. И каждый час обрывать на лотосе по лепестку. В первый час не должно быть вообще никаких прикосновений. Мужчина и женщина снимут одежды и будут просто разговаривать. Они могут выпить чашу вина, чтобы расслабиться, и мужчина может рассказать женщине, как он собирается ее ласкать. Конечно, женщина тоже может сказать мужчине про свои желания, но если застенчива, то может ограничиваться намеками, чего бы ей хотелось от мужчины. А если она и в самом деле робеет, то будет просто кивком головы показывать, что он затронул какую-то особенно возбуждающую тему.

— Ох, ты и в самом деле сошел с ума, Эйрик, если рассказываешь мне такие дурацкие сказки. По-моему, тебе пора навестить свою любовницу в Йорке. Может, Аза излечит тебя от развратных мыслей.

Эйрик насупился. Ему не нравилось, что Идит так легко отмахивается от него. И, странное дело, не нравилось и то, что Идит принимает его любовницу. В этом было что-то противоестественное.

— Сейчас мне не хочется заниматься любовью с Азой. Вообще-то в последнее время я больше думаю о тебе в моей постели.

Идит до того изумилась, что просто онемела. Правда, он и сам удивился, что признался в своей тайной склонности. Однако тут же воспользовался молчанием Идит, чтобы продолжать свою придуманную историю, пока у жены не проснулся вновь язвительный язычок.

— В течение второго часа они будут только целоваться, но самыми разными поцелуями, с которыми ты, несомненно, знакома. Включая все части тела.

Идит ахнула от негодования и встала, словно ей невмоготу было оставаться в его обществе.

— Ты… ты…

Толкнув ее снова на стул, он продолжал:

— К этому времени, конечно же, она уже сумеет один раз… хм… достичь экстаза, и тогда…

— Экстаза? — недоуменно переспросила Идит.

И тут растерялся Эйрик. Его наивная жена, пусть даже она лежала с мужчиной и родила ребенка, не понимала, что значит для женщины взбираться на вершину любовного блаженства и взрываться от исступленного наслаждения. Он попытался найти нужные слова, а потом осторожно сказал:

— Ты, несомненно, знаешь, что мужчина теряет разум от удовольствия, когда совокупление достигает… ну, своей высшей точки. То же самое происходит и с женщиной.

— Теряет разум? И это удовольствие, к которому нужно стремиться? Я так не считаю.

Эйрик усмехнулся и поспешил закончить историю, пока Идит ему не помешала:

— В течение третьего часа они ласкают тела друг друга, познавая все тайные места, которые повышают чувственность. Женщина, разумеется, впадает в экстаз еще раз. Или два. — «Ты слушаешь, Идит? Или просто пытаешься ловить мух открытым ртом? Клянусь святыми апостолами, я могу найти более подходящее занятие для этих сочных губ».

Наконец она пришла в себя и недоверчиво фыркнула. Но не поднялась со стула. История явно возбудила ее интерес.

— В течение четвертого часа, — продолжал он беспечно, — она должна лежать абсолютно тихо, пока мужчина занимается ее грудями и женскими складками между ног.

— Ох, ты жуткий, жуткий человек! — вскричала Идит, и ее лицо ярко вспыхнуло. — Как ты смеешь говорить о таких извращениях мне, леди?

— Не леди. Своей жене, — поправил он, — и это вовсе не извращение, раз происходит между мужем и женой. Нет, не уходи, пока я не закончу.

Она встала и надменно взглянула на него. Ну, теперь-то он заставит ее потупить свое высокомерное лицо.

— В течение пятого часа мужчина наконец погружается в готовое принять его женское лоно, и она, вне всяких сомнений, снова познает экстаз и впадает, содрогаясь, в беспамятство еще несколько раз.

Идит грозно нахмурилась, вероятно больше не веря в его историю. В этот момент ее лицо стало настолько пунцовым от ярости, испещренным морщинами, что он почти был готов поверить, что она такая же старая и безобразная, какой и хотела казаться.

— А сколько раз будет «содрогаться» и «впадать в экстаз» мужчина во время этой бесконечной любовной игры?

— О, раз десять или двенадцать, — солгал он с невозмутимым лицом.

Ее глаза расширились от удивления. Эйрик был поражен, что его обычно разумная жена не поняла нелепости его преувеличения. «Будь поосторожней, парень, — упрекнул он себя, — или она начнет требовать от тебя больше, чем ты сможешь ей дать».

Идит глядела на него с открытым от изумления ртом.

— Вот теперь ты знаешь историю про калифа и лотос с пятью лепестками, — торжественно заключил он.

Вернув самообладание и заключив себя в железные его тиски, Идит бормотала что-то про отвратительный лотос, подбирая испачканную одежду и с негодованием направляясь к двери.

— Так ты мне сделаешь свечу на пять часов? — крикнул он ей в прямую, как палка, спину.

— Когда ад замерзнет и ангелы наденут коньки, — ледяным тоном ответила она, не соблаговолив обернуться. Потом с грохотом захлопнула за собой дверь.

Ну, по крайней мере, он предотвратил ее признание. Пока что. Однако понимал, что не сможет откладывать его до бесконечности.

А что же ему делать в следующий раз, чтобы она не рассказала своего секрета до возвращения Сигурда? Конечно же, он постарается уязвить ее такую самоуверенную натуру, уязвить ее гордость.

Эйрик улыбнулся от такой удачной мысли.

 

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Эйрик сводил ее с ума.

— Я должна рассказать тебе, — настаивала Идит, укладываясь в постель в тот вечер. Ей отчаянно хотелось признаться в дурацком маскараде. И впрямь, час за часом она начинала все сильнее бояться за свою судьбу, если этого не сделает.

Но ей с трудом удавалось сосредоточиться, когда в каком-нибудь волоске от нее лежало обнаженное тело супруга, и он не проявлял абсолютно никакого интереса к завершению их брачных обетов. Если он хоть раз еще зевнет, с шумом, широко раскрыв рот, она засунет брачный контракт ему в глотку.

— Эйрик, прекрати так грубо зевать и посмотри на меня.

— Разве зевать грубо? Я этого не знал. Вот видишь, как ты мне полезна, Идит. Научишь меня множеству важных вещей.

Идит с подозрением покосилась на него. Он насмехается?

— Эйрик, перестань увиливать. Я хочу сказать тебе что-то важное.

— Нет, сейчас слишком жарко для разговоров. Я едва дышу под этими простынями. — Он выразительно поглядел на ту, что прикрывала ее обнаженное тело. — И ведь всякий раз, когда у тебя ко мне появляется «что-то важное», это означает какую-то новую работу. Когда ты пристаешь ко мне, у меня закипает кровь, а сейчас тут и без того душно.

— Может, виной все эти свечи, которые ты зажег. — Она оглядела спальню, в которой горела дюжина свечей. Эйрик настоял внезапно на том, что ему нужен свет, на случай, если понадобится ночью дойти до ночного горшка.

— В любом случае я не собираюсь приставать к тебе. — Идит старательно пыталась отвести взгляд от его обнаженного тела. — Я просто…

Договорить она не смогла.

Ее слова замерли в воздухе, когда она нечаянно все же взглянула на него. О Боже, он лежал положив руки под голову, скрестив длинные ноги в щиколотках, а ТА его часть торчала вверх, словно твердое, как сталь, копье.

Она ахнула и заставила себя отвести взгляд и посмотреть ему в лицо.

— Идит, ты всегда меня донимаешь.

Хорошо еще, что Эйрик не заметил ни ее долгого взгляда, ни последовавшего смущения. Он беспечно поглядел на нее, голубые глаза недовольно пошарили по простыне, которую она натянула до самого подбородка.

— Я чувствую себя, как в печке, — снова проворчал он.

— Что я могу с этим поделать? — огрызнулась она и тут же пожалела о своих словах.

— Убери все простыни. Все до одной.

Идит едва не задохнулась.

Эйрик заворочался, пытаясь устроиться поудобней. Взмахнув рукой, он случайно провел по ее груди, и она ощутила это даже через ткань. Тогда она повернулась к нему спиной, но его колено прижалось на какое-то мгновение к ее ягодице.

Она затаила дыхание. Однако вскоре расслабилась, понимая, что прикосновение могло быть случайным. Он часто говорил ей, что ее фигура, лицо и манеры отталкивают его. И впрямь, единственным, что в ней, казалось, обладало какой-то привлекательностью для этого невозможного мужчины, была родинка над верхней губой. Благословенная Святая Бригитта! Этот мужчина был извращенцем. Если он еще хоть раз скажет, что хотел бы сделать языком с ее родинкой, она его просто придушит.

С другой стороны, он не собирается завершать их брачные обеты. Хмм.

Внезапно Идит поняла, что позволила мужу снова отвлечь ее внимание от главного — от признания. Она резко вскочила и села на постели, едва успев натянуть простыню, которая мгновенно съехала с ее плеч.

Глаза у Эйрика расширились и едва не вылезли из орбит. «Кажется, кое-что он видит достаточно хорошо».

— Эйрик, я настаиваю, чтобы ты выслушал меня. Перестань ерзать и слушай…

— Может, мы завершим наши обеты, — немедленно перебил он ее. — Прямо сейчас.

— Сейчас? — воскликнула она. Боже, этот человек вгоняет ее то в жар, то в холод.

— Да, если бы ты кое в чем мне помогла, то я, возможно, и справился бы, — заискивающим тоном предложил он. Идит почудилось, что она заметила усмешку, искривившую уголки его твердых губ, но поручиться не могла: если он улыбнулся, то лишь на короткий миг.

— Мне кажется, что твое тесто уже и так подошло, — сухо заметила она, слишком хорошо памятуя, как его мужской орган выглядел всего несколько минут назад. Она махнула рукой в его сторону, не решаясь удостовериться воочию. — Тебя трудно назвать поникшей лилией.

— Ах, так ты заметила. Однако, как видишь, опара снова опустилась. Взгляни сама.

«Нет, не буду, даже если бы от этого зависела моя жизнь!» Идит вскинула подбородок и поглядела вместо этого на противоположную стену, но ожившая перед глазами картинка заставила лицо ее вспыхнуть.

Он издал странный, кудахтающий звук.

— Конечно же, если бы ты попыталась сделать кое-что… мы, пожалуй, сумели бы оживить его опять.

— Что? — подозрительно спросила она, бросая на него взгляд через плечо.

— Ну, я знал в свое время одного человека…

— Только не надо мне рассказывать снова про этого дерьмового калифа!

— Идит! Укроти свой язык! Ай-ай-ай! Нет, то был другой мужчина, не калиф. Торговец шелком из Миклегаарда, да, кажется, оттуда. — Он махнул в воздухе рукой. — Тесто этого мужчины тоже не хотело подниматься. Несомненно, из-за того, что лицо его жены напоминало скорей зад мула. — Он с душевным сочувствием посмотрел на Идит.

Идит внутренне сжалась, когда ее супруг так уничижительно оценил достоинства ее наружности… или их отсутствие.

— Однако жена старалась изо всех сил, надо отдать ей должное, — продолжал он. — Он рассказывал, что часто она готова была стоять у кровати на четвереньках, лишь бы воспламенить его. Голая, разумеется. Ее длинные волосы свисали вниз, прикрывая некрасивое лицо. И мужчина говорил, что это всегда приносило свои плоды. Детей у них было с десяток, не меньше. Я не думаю…

— Никогда! — взвизгнула Идит и перекатилась на бок, подальше от несносного мерзавца. Конечно же он лжет. Женщины не делают подобных вещей. Идит просто была уверена, что не делают.

«А вдруг?»

К ее глубокому возмущению, Эйрик снова перевернулся на спину и перестал обращать на нее внимание. Не то что ей хотелось, чтобы у Эйрика появилось к ней желание. Может, так-то оно и лучше, уговаривала она себя.

Тогда почему она чувствует себя странно обделенной?

На следующее утро она проснулась и услышала, что Абдул бушует во всю мочь. Эйрик стоял перед птичьей клеткой полностью одетый, в черных штанах, башмаках и в нижней рубахе из толстой материи, вероятно намереваясь отправиться вместе со своими людьми на ристалище. Он держал перед голодной птицей кусочек хлеба.

— Противный чурбан! Авк! — скрипела птица голосом, сильно напоминавшим голос Идит. — Надоедливый ублюдок! Безмозглый негодяй! Лорд Дубина! Авк!

Эйрик оглянулся на нее и оскорбленно поднял бровь.

— Может, у тебя слишком много времени, Идит?

— Поцелуй меня в зад.

— Я не учила его этому, — заверила его Идит, когда он снова насмешливо поднял брови.

— Вялая лилия. Вялая лилия. Вялая лилия.

Глаза у Эйрика прищурились, в них сверкнула угроза, ведь птица повторила слова Идит, прозвучавшие в прошедшую ночь.

Идит почувствовала, как щеки ее вспыхнули от смущения.

— Хммм. Может, тебе нужен урок, моя леди супруга? — произнес Эйрик шелковым голосом, протянул руку к клетке и подобрал длинное зеленое перо, которое обронила птица. Задумчиво покосившись на Идит, он подошел к кровати, присел на краю, и сквозь укрывавшую ее простыню она ощутила своим боком тепло его бедра.

Коснувшись кончиком пера родинки, он хрипло произнес:

— Когда-нибудь… когда-нибудь, Идит, мы восхитительно позабавимся при помощи этого перышка.

Она уставилась на него, завороженная учащенным пульсом, забившимся у него на шее, пылкой чувственностью в светлых глазах, полнотой великолепных губ. И как только мог этот мужчина переходить от полного отсутствия интереса к пламенной страсти в течение нескольких мгновений? А Идит совершенно не сомневалась, что в этот миг он желал ее — так, как только мужчина может желать женщину. И могла бы поклясться, что сейчас в его тесных штанах нет никаких проблем с готовностью к любви.

Пристально глядя ей в глаза, он начал водить перышком по ее губам, по линии подбородка, по обнаженному плечу и, о Пресвятая Мария, по кончикам прикрытых простыней грудей. Через тонкую ткань они оба увидели, как ее соски затвердели.

У Эйрика вырвался резкий вздох.

У Идит по телу пронеслось новое, восхитительное ощущение, и она с нежным стоном закрыла глаза.

Однако глаза ее тут же широко распахнулись, когда она ощутила, что перышко провело нежную линию между грудей, миновало талию, живот и подошло к впадине между бедрами. Ткань простыни не защищала от щекочущего прикосновения. Драгоценное самообладание Идит грозило рухнуть, ей отчаянно хотелось раздвинуть ноги и выгнуться навстречу этим нежным ласкам. Ей потребовалась вся ее воля, чтобы удержаться.

«Ох, я становлюсь бесстыдной развратницей, — отругала себя Идит. — И самое ужасное, мне это нравится».

Ее кожа начинала пылать повсюду, куда бы он ни касался, — на коленях, лодыжках, щиколотках. Кровь гудела в ушах, а дыхание вырывалось неровное и шумное. Все тело тосковало по чему-то неясному, но уж точно грешному. Не успела она понять, что он затеял, как Эйрик откинул край простыни и пощекотал шелковым пером ее ступни.

Она громко застонала в настоящем, как ей подумалось, экстазе от этой его пытки. Или это была пытка его собственным экстазом? Ее смятенный разум ничего не мог понять.

Эйрик поднялся с мрачным удовлетворением на лице — как раз тогда, когда между ними начали возникать, подобно летней молнии, разряды страсти. Казалось, он слегка заколебался, затем нехотя повернулся и направился к двери.

— Ты оставляешь меня здесь в таком… состоянии?

Он остановился и медленно оглянулся, сверкнув на нее такой улыбкой, что сердце у нее зашлось. По всему было видно, что чувства бушевали в нем не менее сильно, чем в ней. Тихим голосом он поинтересовался:

— В каком состоянии?

— Честно говоря, и сама не знаю, но уверена, что это знаешь ты. Останови это, говорю я тебе.

— Остановить что?

Идит поняла, что такое ее состояние забавляет его.

— Эти твои игры со мной.

— Игры? Нет, жена, в игры играю не я. — Он засунул перышко в прорезь пряжки-дракона на плече и похлопал по нему. — Я приберегу перо для другого раза, Идит. И обещаю, что мы доведем эту игру до конца.

— Какую игру? — крикнула она вслед, но он уже ушел.

А ее тело изнемогало от голода, который он пробудил в ней к… перьям.

Да, этот мужчина сводит ее с ума.

Идит сводила его с ума.

В тот день Эйрик выжал на ристалище из своего тела, как и из тел своих людей, все силы, до последней капли, однако же не сумел стереть из памяти образ жены, лежавшей в то утро в его постели, с телом, изнемогавшим от потребности погасить вспыхнувшую страсть. Потребности, которую он разделял с ней наравне.

Итак, он ошибался не только в отношении внешности своей жены. Не была она и холодной мужененавистницей, какой он считал ее. Холодной? Ха! Будь она хоть чуточку погорячей, он уже сгорел бы.

Как бы там ни было, но что ему делать с собой, здоровым мужчиной со здоровым мужским аппетитом? Он пробыл без женщины уже с самого обручения, десять недель. И понимал, что не сможет еще одну ночь противиться искушению в покое и единении своей спальни. Но нечего и думать о том, чтобы пойти на риск и заронить в нее семя, не будучи до сих пор убежденным в ее верности.

Нет, нужно каким-то образом поставить между ними барьер до возвращения Сигурда со своим шпионским заданием. Но как ему это сделать, да поскорей, иначе он вот-вот уступит? Значит, надобно начать с Идит. Он должен сделать что-нибудь такое, отчего жена возненавидит его на какое-то время; разозлить ее настолько, чтобы пресечь этот ее бессознательный зов к нему. Он должен так ее разозлить, чтобы она превратилась в холодный камень.

Задача, судя по всему, не будет слишком трудной.

Эйрик вытер рукой потный лоб и рассеянно поглядел на край площадки, где один из его новых воинов, Аарон, обнял молодую жену, прекрасную мавританку со стройной фигурой, оливковой кожей и глазами газели. Засмеявшись от внезапного озарения, Эйрик подошел к молодой чете с быстро возникшим планом. Поначалу они не соглашались, с недоверием встретив его необычное предложение, однако вскоре, когда несколько монет согрели им ладони, согласились помочь. «Идит будет в истерике», — с усмешкой подумал Эйрик. Оставалось лишь надеяться, что этого случая окажется достаточным до возвращения Сигурда.

Идит положила пчелиную сетку на кухонную лавку и стряхнула капли дождя с накидки и платья. За стенами громыхал гром, предвещая летнюю грозу, бурную, но недолгую.

— Мужчины уже вернулись? — спросила она Берту, которая разбивала в глиняный горшок яйца для сладкого заварного крема.

Повариха кивнула, и ее глаза таинственно забегали.

— Что случилось?

— Ничего.

— Ты лжешь. Я это вижу. Где Эйрик?

Пухлое лицо Берты стало красным как свекла.

— Откуда мне знать?

— Ты знаешь про все на свете.

— Ха! Сама ищи его.

— Следи за своими манерами, а то пойдешь у меня отскребать пол в уборных, — пригрозила Идит Берте, впрочем, без особой злости. Она уже привязалась к простодушной поварихе.

Схватив со стола кусок сыра, Идит отправилась, задумчиво жуя его, на поиски Эйрика. Она понимала, что их брак скоро окажется завершенным, и не хотела, чтобы между ними оставались какие-то неприятные секреты. Поэтому твердо решила признаться Эйрику в своем обмане немедленно, пусть даже его придется для этого связать и заткнуть рот кляпом. Она улыбнулась, и у нее приятно защемило под ложечкой от показавшегося ей заманчивым плана.

Дождь громко барабанил по крыше, и Идит, проходя через зал, проверила потолок, не протекает ли. Похоже, ее ремесленники наконец-то починили все прорехи. Теперь она направит их восстанавливать церковь.

Идит уже собиралась подняться по лестнице в спальню Эйрика, когда ее окликнула Бритта:

— Госпожа, я бы не советовала тебе идти туда сейчас.

— Почему?

— Это будет неразумно, — пробормотала Бритта, кротко отворачиваясь подобно Берте.

Что-то было не так. Что-то ей не понравилось. И это касалось Эйрика. Глаза ее сузились, и она решительно направилась вверх по лестнице, чтобы положить конец всяким загадкам.

— О Господи, — услышала она зловещее бормотание Бритты за спиной. — Сейчас полетят пух и перья во все стороны.

Идит не стала утруждать себя стуком в дверь — теперь это ведь их общая спальня, сказала она себе. Просто повернула ручку и вошла. И ахнула от ярости, завидев безобразную картину.

Эйрик лежал на кровати, опершись на локти. На нем была лишь легкая набедренная повязка, а его тело и приглаженные назад волосы влажно блестели от недавнего купания.

Он был не один.

Молодая женщина — молодая, красивая женщина — сидела возле него поджав ноги и держала его за ступню.

Глаза Идит недоверчиво расширились.

Мавританка подстригала ногти на ногах у Эйрика, а он лежал почти совсем голый.

— Идит, я и не знал, что ты здесь. Заходи, — произнес ее супруг с невинным видом. Однако его глаза говорили о многом.

Ох, какой позор! Эйрик привел любовницу в ее дом, на глазах у всех. Она убьет его! Может, даже маленьким ножом, который держит в руках эта женщина. Может, она убьет их обоих.

В приступе гнева глаза ее затуманились слезами разочарования. До этого времени она и не сознавала, насколько стала доверять этому человеку, ее супругу, насколько ждала их единения. Ох, все рухнуло. Сначала Стивен, а теперь этот блудливый негодяй.

Какой же глупой она была, пойдя на этот брак с широко открытым сердцем! В гневе вскинув подбородок, она постаралась скрыть свое огорчение от испытующего взгляда Эйрика. Она ведь сильная, она ведь привыкла к жестокой реальности одинокой жизни. И она переживет предательство еще одного мужчины. Да, переживет.

Недолго думая, она схватила бадью с водой, стоявшую возле лохани, в которой он только что мылся, и вылила ее содержимое на развалившееся тело. Вода окатила его, намочила все постельное белье и забрызгало платье шлюхи, которая присела на корточки, с ужасом глядя на нее.

— Проклятье, Идит! Вода холодная как лед! — воскликнул Эйрик, протягивая руку к полотенцу. — Ты что, недовольна тем, что мужчина поддерживает себя в чистоплотности?

— Чистоплотность? — Она едва не задохнулась от злости, перелила из лохани в бадью грязную воду, и снова направилась к кровати. Молодая женщина завизжала от ужаса, спрыгнула с постели, юркнула мимо нее и вылетела за дверь.

Эйрик поспешно поднялся и метнул в нее строгий взгляд:

— Не смей выливать на меня помои, не то пожалеешь.

Несмотря на ярость, Идит невольно залюбовалась мужем, стоявшим перед ней почти голым. Свет, падавший из щелевидного окна, играл на прекрасно развитых мышцах, выступавших на плечах и руках, высвечивал выпуклую мускулатуру на длинных ногах, слегка искривленных годами верховой езды. Бросив полотенце на постель, он подбоченился с надменным видом. Испытующая улыбка играла на его восхитительных губах, а голубые глаза сверкали от какого-то извращенного удовольствия.

И тут Идит ослепила красная пелена ярости; Этот человек еще смеется над ней! Он только что развлекался здесь с другой женщиной, а теперь веселится над гневом жены. Клялся ей в верности при обручении, а потом изменил еще до того, как был завершен их брак. И что хуже всего, нашел привлекательной эту невежественную женщину, а ее… а ее, свою верную жену, терпеть не мог в постели.

Она плеснула воду Эйрику в лицо. Мыльная вода потекла с его волос, ресниц, подбородка. Изумленный тем, что она ослушалась его приказания, Эйрик даже рот открыл. Но лишь на один миг. Удивление тут же переросло в гнев, и он пообещал со зловещим видом:

— Ты пожалеешь, жена, что не вняла моей угрозе.

Тогда Идит поняла, что, пожалуй, поторопилась и выбрала не тот способ, чтобы выказать ему свое возмущение. Ей следовало бы подождать, пока не уляжется ее ярость, и обсудить ситуацию с ним разумным образом. Святые мощи! Где та трезво мыслящая, сдержанная женщина, которой она была до приезда в Равеншир? Она просто не узнавала себя в этой вспыльчивой мегере.

Эйрик шагнул к ней, и в его глазах появился хищный блеск.

Идит тут же повернулась и помчалась вниз по ступенькам, потом проскочила через зал, не обращая внимания на воинов, которые, спасаясь от дождя, сидели за длинными столами и играли в кости. Как слепая, вылетела она во двор замка, не зная, куда бежать, понимая лишь, что надо скрыться от грохочущих за ее спиной шагов.

Едва выскочив наружу, она услышала, как босые ноги Эйрика поскользнулись на мокрых ступеньках. С громкими ругательствами он упал в грязь.

Идит озабоченно поглядела через плечо и хотела было вернуться и узнать, не ушибся ли он. Но одного взгляда на него оказалось достаточно, чтобы передумать. Эйрик сидел в грязи, по-прежнему одетый лишь в узкую набедренную повязку, и смотрел на нее так, что она решила поскорей найти себе какое-нибудь укрытие и переждать, пока не остынет его гнев.

Она уже почти добежала до сада, когда Эйрик прыгнул на нее сзади и схватил за талию. Она упала на живот, лицо оказалось вдавленным в грязь, а Эйрик навалился на нее сверху. Дождь поливал их обоих.

Идит упиралась ладонями в раскисшую землю и пыталась поднять голову и плечи, но не могла пошевелиться. Эйрик накрыл ее всю, с головы до пят, своим крупным телом, и она даже дышала с трудом.

— Слезай с меня, ты, большой болван!

Эйрик перевернул Идит на спину, но продолжал прижимать к земле своим телом. Несмотря на дождь, который теперь, после того как из туч выглянуло солнце, стал затихать, несмотря на то, что его жена напоминала мокрую, грязную крысу, несмотря на свой немалый гнев, Эйрик почувствовал острое наслаждение, ощущая под своим твердым телом ее женственные, мягкие формы. Да, мягкие, понял он не без удовольствия; его жена вовсе не костистое существо, как он когда-то вообразил себе.

Не спеша, с осторожностью он лег поудобней и прижал к ее телу свою возбудившуюся плоть.

Она ахнула и поглядела на него с вопросительным и невинным видом. Струйки дождя промывали дорожки на ее покрытом грязью, лице а намокшие волосы вырывались из-под плата безобразными седыми космами.

Но Эйрика это почему-то не оттолкнуло.

Ловким движением обеих ног он зацепил ее лодыжки своими и раздвинул их. Затем, сквозь тонкое промокшее платье, умело проник к самой сердцевине наслаждения — по крайней мере, у других женщин, которых он знал, это место было средоточием наслаждения. Хотя, может, у жены его все не так.

Губы Идит раскрылись с нежным вздохом удовольствия:

— О!

Эйрик улыбнулся. Нет, в конце концов, у нее все так же, как у других. И эта мысль принесла удовлетворение… и предвкушение.

— О?

— О, ты ублюдок! — воскликнула Идит своим обычным сварливым голосом, приходя в себя и стараясь отпихнуть его.

— Я? Ублюдок? — переспросил он. — Миледи, ты еще не знаешь, каким ублюдком я могу быть. — Он протянул правую руку и схватил горсть грязи. Затем с торжествующим смехом вымазал ей щеки. — Это тебе за то, что плеснула мне в лицо грязную воду.

Она фыркала и плевалась, забрызгав грязью его лицо тоже, пыталась ногтями вцепиться в него. Но он другой рукой крепко держал обе ее руки над головой. Потом зачерпнул еще одну горсть и намазал грязью груди, после чего погладил ладонью по скользкой поверхности. И завороженно загляделся, как расцвели под тонкой тканью соски.

А затем еще крепче прижался к ней.

— Почему ты это делаешь? — простонала она.

— Потому что нравится.

Он осторожно шевелил на ней бедрами, пристально наблюдая за реакцией. Она не разочаровала его.

Инстинктивно ноги ее раздвинулись, и она выгнулась ему навстречу. Томно закрыв глаза, разжала губы, и из них вырвалось неровное, учащенное дыхание. Ее тело сказало ему то, что не мог сказать надменный язык: она хотела его. Не меньше, чем хотел ее он сам.

— Кхе-кхе.

Услышав легкое покашливание, Эйрик простонал и понял, что момент упущен, еще до того как поднял голову и увидел в кухонных дверях Бритту и Берту, а также нескольких его воинов.

Идит мгновенно опомнилась и выбранила его обиженным голосом:

— Ох, ты самый плохой супруг в мире! Подумать только, решил завершить наш брак прилюдно. В грязи. При свете дня.

— Разве мы этим занимаемся? — удивленно спросил он. — Ну, должен признаться, что такое происходит со мной впервые. Видимо, ты плохо на меня влияешь. Куда ты еще меня заведешь, жена, на какие кривые тропы?

— Я?! Я?! — пронзительно закричала она и стала его спихивать.

Он засмеялся, но не пошевелился. Она укусила его в плечо.

— Ох!

Он тоже укусил ее в плечо.

Она закричала еще громче.

Тем временем зрители с открытыми ртами продолжали глазеть на представление, которое они устроили. Эйрик понял, что пора уходить, пока они и в самом деле не завершили свой брак на глазах у всех. Дождь прекратился, яркое солнце светило сквозь тучи, от влажной земли стал подниматься пар. Немного подумав, Эйрик поднял голову и распорядился:

— Бритта, принеси мне мыло, гребень и пару полотенец. А также что-нибудь из сухой одежды для меня и моей леди супруги.

— Что? — воскликнула Идит.

— Мы пойдем купаться… в пруду.

— Мы?

Эйрик почувствовал панику в голосе Идит, но не стал обращать на нее внимания. Она завела его слишком далеко. Он слишком долго ждал, больше у него нет сил.

— Эта игра для двоих или к ней может присоединиться кто-нибудь еще? — раздался над ними басовитый голос.

Эйрик оглянулся через плечо и увидел Сигурда, восседавшего верхом на коне. Он въехал на нем прямо на кухонный двор. Идит придет в ярость, если он растоптал ее драгоценные травы.

Но тут Эйрик понял все значение приезда Сигурда и встал, освободив Идит от тяжести своего тела. Он позволил встать и ей, но держал за запястье, не позволяя уйти.

— Что ты выяснил? — с беспокойством спросил он, когда Сигурд спешился и передал поводья конюху. — Она шпионка или нет?

Сигурд обвел их удивленным взглядом, затем выразительно взглянул на все еще заметную выпуклость между бедрами Эйрика. Засмеявшись, он покачал головой с преувеличенным отчаянием:

— По-моему, ожидание измучило тебя, милорд.

— По-моему, тебе лучше поскорей сообщить новости, пока сам не оказался вслед за нами в грязной луже.

Сигурд широко ухмыльнулся, играя на его терпении. Наконец заявил:

— Она невинна, как новорожденный младенец.

И тогда пришел черед Эйрику ухмыльнуться от уха до уха:

— Ты уверен? Где ты проверял?

— Соколиное Гнездо. Йорк. Даже два поместья Грейвли. Да, уверен. Она ненавидит этого человека. Все, кто был с ней рядом, знают об этом. И между ними больше не было никаких отношений с тех пор, как он явился отбирать сына в минувшем году.

— Ты посылал его шпионить за мной? — не веря своим ушам, переспросила Идит, вырываясь из хватки Эйрика. Лицо ее потемнело от злости. — Как ты смел? О, как ты смел? — Тут она размахнулась и ударила его в живот.

— О-о-х! — Захваченный врасплох, Эйрик поскользнулся и снова упал в грязь, увлекая за собой Идит.

Она размахивала руками и отбивалась, они снова барахтались в грязи, снова забрызгались с головы до ног.

— Ты, тупой осел! — Она ударила его по лицу и попыталась отползти прочь.

— Ты, своенравная баба! — Он схватил ее за ногу и с силой дернул к себе.

Внезапно она вспомнила еще об одной обиде, и тело ее оцепенело, а лицо застыло и превратилось в маску.

— Ты обманул меня с другой женщиной, — взвизгнула она, поднимаясь на колени.

— Я? — Поначалу Эйрик и забыл, отчего они катались в грязи — про уловку, на которую он пустился при помощи молодой жены Аарона. Неужели он и впрямь был настолько безмозглым и верил, что сможет привести жену в ярость, сделав вид, что закрутил роман с другой женщиной, — и при этом не пострадает от последствий? — Ах, это просто был розыгрыш, чтобы рассердить тебя, — без всякого стыда признался он.

— Зачем? — Ее лоб нахмурился от удивления.

— Чтобы ты не искушала меня на завершение нашего брака, пока… — Эйрик вдруг замолчал, увидев, как в лучистых фиалковых глазах закипает ярость. Пожалуй, он признался слишком легко и слишком во многом. Некоторые женщины бывают очень вспыльчивыми, и с ними надо обращаться осторожно. В своем гневе он совсем забыл про дипломатию.

— Искушала тебя? Искушала? — вскипела Идит. Ее упрямый подбородок вскинулся до небес, и оказалось, что они с мужем поменялись ролями. Незаметно от него схватив две пригоршни грязи, она швырнула их ему в лицо. Мгновенно ослепнув, он сел на корточки и отпустил ее, пытаясь протереть глаза от грязи. Когда наконец зрение вернулось к нему, Идит стояла перед ним подбоченясь и с вызовом глядела на него. — Ты поистине самонадеянный ублюдок.

— Мне не нравятся ни твои слова, жена, ни тон. — Осознав, что у них по-прежнему много зрителей, Эйрик рявкнул на всех, кто столпился в дверях кухни: — Убирайтесь! Все до одного! Мне надо потолковать со своей женой наедине.

Бритта захихикала и сказала что-то вроде того, что они похожи на двух свиней в хлеву. Берта похотливо засмеялась и сделала странное замечание насчет того, что даже самые плоские груди могут показаться трясущимися, если их покрыть грязью. Сигурд и Вилфрид просто хохотали.

Когда они наконец остались одни, Идит, стоя перед ним лицом к лицу и тяжело дыша, упрекнула его:

— Ты посылал человека шпионить за мной, хотя я и дала слово, что буду верна тебе. Ты поверил, что я в заговоре с твоим злейшим врагом — моим злейшим врагом. И ты собирался переспать с другой женщиной, просто чтобы избежать моих неприятных прикосновений?!

— Неприятных? — ахнул он. — Миледи, ты сильно заблуждаешься, если не видишь, как я жажду твоего тела… и твоих прикосновений.

— Правда? — Радость, вспыхнувшая на миг у нее на лице, погасла, когда она поняла всю подоплеку его слов. — Так ты говоришь, что нарочно устроил сцену с мавританкой в своей спальне?

— Я повторяю, это был розыгрыш. Я вовсе не намеревался спать с этой женщиной. Ведь она замужем за моим воином.

— Какой обманщик!

Идит заморгала, чтобы прогнать слезы, наполнившие ее фиалковые глаза.

Эйрик почувствовал легкий укол вины.

— Я хотел знать наверняка, — оправдываясь, сказал он.

— Почему ты не мог спросить у меня? Я бы сказала тебе всю правду.

— Так ли это? — тихо проговорил он.

И тут Идит поймала в светлых глазах Эйрика странное выражение и внезапно поняла, что он знает про ее маскарад. Так вот чем объясняются все его выходки в последние дни!

— Давно? — спросила она, на всякий случай пятясь назад. — Ты давно знал об этом?

Он пожал плечами:

— Давно.

— И ты… сердишься на меня?

Он кивнул и шагнул к ней. Она отступила на шаг.

— Ну, я тоже сержусь на тебя.

— О? — Он сделал еще шаг.

На этот раз она отступила на два шага.

— Ты шпионил за мной.

— И не без оснований.

— Может, у меня имелись веские причины для моего… моего маленького, безобидного обмана.

Эйрик усмехнулся, услышав, какие она выбрала слова, а Идит вдруг обнаружила, что он подошел к ней еще на два шага, пока она говорила. Она отошла на пять шагов, так, на всякий случай, и он улыбнулся ей хищной улыбкой, которая ей совсем не понравилась. Ей показалось, что она беззащитная птичка, оказавшаяся — перед старым, хитрым котом.

— Может, ты соблаговолишь просветить меня насчет своих мотивов? — спросил он, задумчиво потирая испачканную грязью верхнюю губу.

— Ты выглядишь очень смешно — голый, покрытый грязью, — заявила, не подумав, Идит. На самом деле он казался ей удивительно мужественным и неотразимо прекрасным. Конечно, она никогда ему этого не скажет.

В кристально чистых глазах Эйрика сверкнули озорные искры.

— Ах так, тогда будет справедливо нам сравняться.

Идит опешила, брови ее нахмурились. Она сказала, что он выглядит смешным, стоя голый и покрытый грязью. Поглядев на себя, она увидела, что тоже вся покрыта грязью. Оставалось только…

Ее рот открылся. Он не посмеет!

Эйрик прыгнул на нее.

Видимо, посмеет.

Перебросив Идит через плечо, Эйрик понес ее, не обращая внимания на вопли и бешено дрыгающиеся руки и ноги. Он тащил ее к пруду, лишь кротко качая головой на совсем не свойственный для леди подбор выражений.

Господи, он любил хорошую драку, и эта его упрямая, властная и надменная жена сулила ему неплохую забаву. Без всяких колебаний он вошел по колено в ледяную воду питавшегося родниками пруда. Несмотря на жаркое солнце, их купание обещало быть бодряще холодным из-за недавнего дождя. Он широко улыбнулся и окунул Идит в воду прямо в одежде.

Она вынырнула, отфыркиваясь и выкрикивая все оскорбительные прозвища, какие только могла придумать:

— Отвратительный чурбан! Мерзкий деревенщина! Проклятый ублюдок! Похотливый болван!

Эйрик снял без всякого стыда набедренную повязку и приблизился к ней.

— Ну-ка, поглядим, что я купил в брачной сделке, жена.

— Купил? Купил? Ты не покупал меня, мерзавец. Если уж на то пошло, это я купила тебя своим приданым! — завизжала она, пытаясь проскочить мимо него к берегу в намокших одеждах и стараясь сохранить при этом как можно больше достоинства. Она уже потеряла в воде и плат и обруч, а остальная одежда соблазняюще прилипла к телу.

Эйрик в ответ на ее дерзкие выпады лишь насмешливо поднял бровь, не в силах оторвать глаз от чистой линии ее грудей, бедер и длинных ног.

— Ну, что ж, тогда мы оба проверим свои покупки.

Когда он шагнул вслед за ней на мелководье, она пронзительно ахнула, заметив, что он снял с себя все.

— И у тебя совсем нет стыда?

— Ни капли.

Он стал срывать с нее одежду. Задача оказалась нелегкой, поскольку она брыкалась, царапалась и клялась мстить беспрестанно и до конца дней.

— Не смей трогать меня… ох, ты разорвал мое платье, неуклюжий ублюдок!

— А ты перестань так крутиться. Ты скользкая как угорь. Ох! Ты оцарапала мне нос. До крови оцарапала своими когтями, — возмутился он и окунул ее в воду.

Она вынырнула, отплевываясь.

— Ублюдок! — И сама бросилась на него, опрокинула и попыталась встать коленями на грудь. Нос у него горел, и он едва избежал роковой травмы, когда она попыталась ударить его коленом в пах.

— Идит, что за ухватки! Как у торговки рыбой. Пора тебе вести себя, как подобает жене.

— Ха! А уж ты только что вел себя как галантный рыцарь, а не как грубый тролль.

— Тролль! — воскликнул он. — Сейчас мы посмотрим, кто тут тролль. Довольно с меня твоего упрямства и не женских выходок. — И, забыв про нежность, он грубо сорвал с ее тела платье и нижнюю сорочку.

— Погляди, что ты сделал с моей обувью! Ох, ты заплатишь мне за весь урон, который нанес моим вещам.

Усмехнувшись при виде комично плавающих рядом башмачков из мягкой кожи, он сдернул с ее ног чулки.

Оставшись нагой, Идит не дала ему возможности полюбоваться на ее прелести. Выскользнув из его хватки, она нырнула в воду и поплыла прочь, давая ему возможность лишь мельком увидеть ее голые ягодицы и восхитительные ноги.

Он улыбнулся.

Затем, схватив мыло, которое Бритта оставила на берегу, в несколько взмахов догнал ее и, схватив за волосы, поволок назад к берегу. Там уселся на берегу, а ее зажал между коленей так, что она оказалась сидящей в воде. Ее крики, несомненно, слышали даже в Йорке.

— Теперь бойся встать ко мне спиной, ты, проклятый язычник, викинг, ненавистный зверь, иначе я отплачу тебе за все сторицей.

— Я дрожу от страха, миледи. — Быстро, пока она не улучила возможности вырваться и на самом деле нанести ему какую-нибудь травму, Эйрик намылил ее длинные волосы, затем окунул с головой в воду. Трижды он повторял процедуру, не обращая внимания на яростные крики.

Решив наконец, что удалил весь жир с ее волос, он отпустил Идит. Она сердито закинула свои длинные, мокрые волосы за плечи и бросилась прочь, не давая ему как следует разглядеть ее тело. Что ж, ладно, потом у него будет для этого предостаточно времени.

Тогда он приступил к собственным омовениям, зайдя туда, где поглубже. Вымыл волосы и тело, несколько раз нырял, чтобы смыть всю грязь. А когда наконец появился из воды, Идит стояла на берегу, одетая в платье из нежного лавандового шелка, перехваченное поясом, и расчесывала длинные, до пояса, волосы.

И она была прекрасна.

Вероятно, Бритта не принесла нижнее белье для его леди супруги, хвала богам, поскольку тонкая ткань подчеркивала ее женственные прелести. Она оказалась стройной, как он и подумал вначале, однако вовсе не тощей. И вновь он отругал себя за то, что был таким слепым болваном.

Его губы дрогнули в улыбке предвкушения. Он протянул руку к полотенцу и медленно, не спеша, удалил с тела влагу, все время поглядывая на жену.

И она тоже глядела на него. С опаской.

Он почувствовал, как твердеет его желание под ее пристальным взглядом.

Она вспыхнула и отвернулась.

— Наконец-то мы осуществим наш брак. Ты понимаешь это, Идит, или нет?

Она заколебалась и прикусила нижнюю губу, затем кивнула и проворчала:

— Только не думаю, что стану стоять ради тебя на четвереньках.

Глаза у Эйрика расширились.

— Ну, возможно, в этом не будет нужды; я же вижу теперь, что ты не походишь на зад мула.

Идит метнула в него острый взгляд, который ясно сказал, что это он сам похож на зад мула.

— И не думай, что я тебе дам такую пятичасовую свечу для твоих похотливых целей, — язвительно добавила она.

— Что?

Она пренебрежительно махнула рукой:

— Ну, ты знаешь… тот лотос с пятью лепестками, о котором ты распространялся. О, я понимаю, что не могу избежать теперь брачного ложа, но не думай, что найдешь во мне союзницу в своих извращениях.

У Эйрика не сразу забрезжило понимание, а сообразив, он громко рассмеялся. Боже милостивый, Идит поверила его немыслимой истории про пятичасовые любовные турниры и, несомненно, ожидала такой же прыти от него в их брачную ночь.

— А… освежи мою память, Идит… сколько раз, я говорил, женщина впадала в экстаз в тот вечер?

— Я точно не помню, — сказала она, и ее лицо мило зарделось. — Семь или восемь раз, кажется.

— Се… семь или восемь? — переспросил он, пораженный собственной фантазией. Потом содрогнулся, вспомнив о другом. — А сколько раз, по моим словам, впадал в экстаз мужчина за эти пять часов?

— Двенадцать, — не колеблясь ответила она.

Эйрик издал глухой стон и шагнул ближе. Взяв из ее рук гребень, бросил его на землю. Потом, схватив за талию, которая как раз подходила к его ладоням, поднял ее от земли так, что их тела встретились — бедро к бедру, живот к животу, грудь к груди.

Наклонив голову, он хрипло пробормотал возле ее губ:

— Идит, я боюсь, что не выдержу и пяти минут, не говоря уж про пять часов.

— Ах, так я и думала. Мужчины всегда хвастаются способностями, которых не имеют.

Он прижался кончиком языка к родинке над ее верхней губой, затем обвел края тонко очерченных губ с умопомрачительным удовольствием:

— Ты уже недовольна мной, жена?

— Нет, теперь мы, по крайней мере, можем договориться. Меня совершенно не волнует длина любовных игр. Мне лишь бы поскорей все завершить, и дело с концом, — заявила она неубедительным и сконфуженным тоном, откинув назад голову и стараясь увернуться от его губ. Такой жест лишь открыл ему доступ к ее гладкой шее.

— Ах, тут ты ошибаешься, жена. Мы зажжем твою проклятую пятичасовую свечу, — сказал он, уткнувшись в теплую кожу, — и я обещаю доставить тебе длительное удовольствие… даже если нам обоим придется вновь, и вновь, и вновь впадать в экстаз, пока не выдохнемся.

Идит как-то сразу растерялась и не находила слов. Однако бешеное биение жилки на ее шее предательски щекотало его губы.

 

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Когда они направились к замку, Эйрик небрежно положил руку ей на плечо.

Она исподлобья взглянула на него.

Он подмигнул.

«Какой это муж подмигивает своей жене?»

Идит увернулась от него.

— Перестань меня дразнить, — заявила она и, вырвавшись вперед, пошла быстрым шагом.

— Я? Дразню? Я просто веду себя так, как подобает супругу. Кстати, Тайкир был прав насчет твоих бедер.

Она — оглянулась через плечо и увидела, что его глаза бесстыдно прикованы к ее заду. Святой Хиларий, мысли у этого человека следуют лишь по одной дорожке. Она остановилась и стала дожидаться его, вовсе не собираясь выставлять на обозрение свой зад в тонком шелковом платье, тем более что Бритта забыла принести ей сорочку либо что-то из нижнего белья.

— Тебе и впрямь не мешает привыкнуть к моим прикосновениям, Идит, — небрежно заметил он, пытаясь переплести свои пальцы с ее.

Она оттолкнула его руку:

— Зачем?

— Поскольку я намерен часто это делать.

Она непонимающе нахмурилась. Когда до нее дошло, что он собирается часто ласкать ее, она жарко вспыхнула от покрасневшего лица до, несомненно, внезапно налившихся грудей.

— Ты… ты… распутник, — выпалила она, подыскав наконец подходящее слово, чтобы пресечь его потуги на игривость. Он явно сказал это не всерьез, просто хотел распалить ее гнев. По крайней мере так она думала, пока не заметила, что его глаза с интересом уставились на ее грудь.

Она опустила взгляд и едва не застонала. Ее соски напряглись и стали жесткими. О Господи.

— Ты случайно не извращенец?

Эйрик засмеялся, и крошечные морщинки вокруг его глаз украсили его лицо самым восхитительным образом. Он убрал со лба густые волосы, которые солнце уже высушило. Свежевымытая, загорелая кожа сияла здоровьем, жизненными силами и суровой мужественностью. Поистине супруг ее греховно красив. И представлял серьезную опасность для ее с трудом завоеванной независимости.

— Нет, Идит, я не извращенец.

— Тогда почему ты так много говоришь о прикосновениях и блуде?

— Вероятно, оттого что прошло много времени, с тех пор как я этим занимался.

Это ее удивило. Ей хотелось спросить, почему же это давно, если он предположительно навещал свою любовницу между их помолвкой и его возвращением в Равеншир несколько дней назад, но у нее язык не повернулся. Если спросишь, он сразу поймет, что ее это интересует. А ей безразличны и он, и все другие мужчины. О Господи.

— Уже три месяца, — сказал он, давая ответ на ее невысказанный вопрос.

Глаза ее расширились, и против воли волна радости нахлынула на нее. Пытаясь изо всех сил вернуть свою холодность, она заявила самым равнодушным голосом, какой только могла изобразить:

— Возможно, для мужчины это довольно долго, но, по-моему, ты придаешь слишком большое значение совокуплению между мужчиной и женщиной.

— Мужем и женой, — поправил он ее с легкой усмешкой.

Она пренебрежительно махнула рукой:

— Мужчина, женщина. Супруг, супруга. В конце концов, это просто плотская потребность, которой придается преувеличенное значение. Вроде приема пищи. Или зевания. Слишком преходящая, чтобы заслуживать такого внимания. О, я не сомневаюсь, что это приятно для мужчин. Во всяком случае, они любят почесать об этом языки, но я не сомневаюсь, что для большинства женщин это не более чем досадная необходимость.

Эйрик бросил на нее косой, удивленный взгляд и медленно покачал головой:

— Зевание? Ах, Идит, с каким удовольствием я научу тебя другому взгляду.

— Мне не нужны твои греховные уроки.

— Нет ничего греховного в хороших занятиях любовью мужа и жены.

— Хорошие. Плохие. Для меня это не составляет разницы.

— Составит.

— Ха!

Эйрик протянул руку и взял в пальцы ее длинный, кудрявый локон. С благоговением потер его между большим и указательным пальцами, а потом, не отрывая своего взгляда от ее глаз, поднес локон к губам.

— Я подозреваю, моя чопорная, правильная леди, что ты цепляешься за какие-то превратные представления насчет любви. Если бы все зависело от тебя, то, могу поклясться, это было бы быстро и спокойно, чисто и холодно. Ты справлялась бы с этим весьма ловко, как и с домашним хозяйством.

Она лишь молча вскинула подбородок, упрямо отказываясь клевать в этот раз на его крючок. Он тихо засмеялся и продолжал:

— Но позволь мне заверить тебя, дорогая, что хороший любовный поединок бывает долгий… и мокрый… и грязный… и шумный… и очень, очень жаркий.

«Жаркий? Мокрый? О Боже». У Идит невольно приоткрылся рот от недоверия.

— Ты меня совсем не понимаешь, — произнесла она с досадой. — Ты все время искушаешь меня. А ведь единственное, чего мне хотелось, так это мужа, который защитил бы моего сына, хотелось законного брака. — Она в отчаянии закрыла глаза.

— Я же хочу большего.

Тихо произнесенные Эйриком слова поразили Идит, и она открыла глаза, чтобы встретить голодный огонь в его горящем взоре. «Голодный? Почему? О нет, это невозможно… ох, это наверняка не из-за меня».

Она споткнулась, и Эйрик схватил ее за талию, чтобы поддержать. Простого прикосновения его рук к ее одетой в шелк коже оказалось достаточно, чтобы сердце у нее застучало, а кровь хлынула жаркой волной во все конечности. Милостивая Мария, его руки были настолько чудесными, что ей захотелось на всю жизнь удержать этот момент.

Это была та сладость, о которой она мечтала юной девушкой, прежде чем Стивен из Грейвли рассеял ее иллюзии. Рот ее приоткрылся, издав тихий стон отчаяния, — так ее измучили усилия, направленные на то, чтобы устоять перед обаянием Эйрика.

Эйрик резко вздохнул, вероятно понимая слишком хорошо ее невольный ответ ему.

Не успела она повернуться и убежать, что ей наверняка следовало бы сделать, пока он не спалил ее заживо своими горящими глазами, как Эйрик порывисто прижал ее к своей крепкой груди. Затем, схватив руками за талию, поднял вверх, так что ее босые ноги заболтались в воздухе, и понес к ближайшему дереву.

Когда ее спина оказалась прижатой к грубой коре, а ноги едва касались земли, он прильнул бедрами к ее животу и продемонстрировал то, что имел в виду, когда говорил, что будет часто к ней прикасаться.

— Прелестна… так прелестна, — бормотал он, уткнувшись ей в шею, а руки его между тем играли с ее телом, сдвигали скользкую ткань шелкового платья на бедрах, на спине.

— Не надо, пожалуйста… да перестань ты, похотливый козел! — воскликнула она, стараясь схватить его за запястья, но он был слишком проворным. Его руки оказывались одновременно повсюду.

— Я не могу остановиться, Идит… Не могу, — хриплым голосом прошептал он и игриво укусил за мочку уха.

— При таком насилии я даже не испытываю стыда.

— Бесстыдная жена, — задумчиво произнес он. — Хммм. Я думаю, что мне это нравится, Идит. Даже очень.

Затем, словно прорвавшаяся дамба, его ласки волнами хлынули на нее. Он уже не обращал внимания на ее крики насчет непристойности его прикосновений к самым ее интимным местам. Когда он потерся своей волосатой грудной клеткой о ее покрытую шелком грудь, Идит задрожала от восторга.

— А я не знаю, — удивленно произнесла Идит.

— Зато я знаю, — заявил он с возмутительной самонадеянностью.

Она хотела сказать что-нибудь еще, но была слишком захвачена сладострастным зудом, который распространялся по ее телу словно лесной пожар.

— Я не хочу этого чувствовать, — простонала она.

— Придется, — заявил он и приблизил к ней свои теплые губы. Одновременно его большие ладони обхватили ее ягодицы самым бесстыдным образом. Ей следовало бы возмутиться, но почему-то она не возмутилась, и он привлек ее еще крепче к своему жесткому естеству.

— Ты хочешь поцеловать меня, Идит? — прошептал он возле ее губ.

— Нет, — солгала она, все еще пытаясь побороть бушующий огонь, который грозил поглотить и ее, и все ее твердые представления о жизни.

— Тогда отчего же ты так дрожишь?

— От отвращения.

Ее упорство только развеселило его, он потянулся рукой к ее груди и, поддерживая ее снизу ладонью, шершавым большим пальцем пощекотал затвердевший кончик, пока грудь не налилась тяжестью и не затосковала по какому-то завершению, хотя она не могла понять, в чем оно состоит. Тогда он сделал то же самое другой рукой с другой ее грудью.

Она утопала в волнах неги.

— Тебе сейчас хорошо? — спросил он тихим голосом.

Она не могла говорить, лишь упрямо качала головой.

— Ты лжешь, Идит, — сказал он с понимающей усмешкой. — Твои губы распухли, зовя меня. Твои глаза, твои прекрасные фиалковые глаза горят страстью. А ноги раздвинулись сами собой, чтобы мы соединились.

Ужаснувшись, Идит посмотрела вниз и увидела, что и в самом деле широко расставила ноги, чтобы ближе прильнуть к его бедрам.

— Ох, ох… вот видишь, что ты со мной сделал? Я стала грешной и непристойной.

— Нет, только не непристойной. Ты стала моей женой, — с удовлетворением сказал он, слегка проводя своими губами по ее рту — искушая, дразня, еще сильнее разжигая ее голод. — Скажи мне, что ты хочешь, жена… скажи мне… скажи, — уговаривал он.

— Я хочу твоего поцелуя, и ты прекрасно это знаешь! — воскликнула она в конце концов, сдаваясь.

Удовлетворенный шорох его дыхания смешался с ее дыханием. Он слегка наклонил голову и сложил свои крепкие губы так, чтобы они лучше подошли к ее рту. Ох, несравненное удовольствие его глубокого поцелуя! Когда его язык проскользнул между ее губ, она обняла руками его мощные плечи и неожиданно застонала, желая того, что он давал ей, и еще большего.

Идит никогда и не представляла, что поцелуй может быть таким пьянящим, может обрывать сопротивление женщины лепесток за лепестком. Голова ее кружилась от всех восхитительных ощущений, донимавших ее, окруживших, поглотивших целиком — вкус рта Эйрика, ветерок, доносивший запах сладкого клевера, хриплый звук их неровного дыхания, жужжание шмеля, ощущение длинных пальцев Эйрика, зарывшихся в ее волосы, восхитительный запах нагретой солнцем мужской кожи, конское ржание…

Конское ржание! Идит оторвала губы, и глаза ее широко раскрылись. Взглянув через плечо Эйрика, она увидела, к своему ужасу, что Вилфрид и еще несколько воинов Эйрика сидят верхом на конях неподалеку и с удовольствием глядят на идиотское представление, которое они с Эйриком устроили.

Застыв от ужаса, она попыталась оттолкнуть мужа от себя, сообщив ему приглушенным шепотом:

— Мы тут не одни.

Затуманенные голубые глаза Эйрика были сонными от желания, а губы распухли от их глубокого поцелуя. Ох, Святая Мария, на кого похожа она? На бродяжку, вот на кого.

— Что? — переспросил Эйрик, и дрожь сдерживаемого вожделения пробежала по нему, когда он нежно отвел пряди с ее лица. Глаза были все еще затуманены страстью.

— Тут рядом твои люди, и они глазеют на нас, — проговорила она сдавленным шепотом.

Внезапно встрепенувшись, Эйрик оглянулся через плечо и по-приятельски кивнул им, словно открыто обниматься с женой казалось тут обычным делом.

— Я, видимо, кажусь развратницей в глазах твоих людей. Ох, никогда тебе не прощу, что ты поставил меня в такое положение!

— Правда? — ласково переспросил он. — Лучше уж привыкай к таким ситуациям, потому что мне нравится мысль о распущенной жене. — Он подмигнул ей и бесстыдно ущипнул за зад, а потом хотел повернуться к своим людям.

Она вцепилась в него и не пустила. Он вопросительно поднял бровь:

— Хочешь продолжать?

— Нет, дело не в этом, дурень. Не поворачивайся, или ты опозоришь нас обоих еще больше.

Он без всякого смущения поглядел на свои штаны:

— Ты права.

Он подтолкнул ее вперед перед собой, туда, где Вилфрид и прочие сидели на лошадях, дергая поводья и ухмыляясь от уха до уха.

— Кажется, ты в конце концов научил пчелку, как делать мед, — грубо заметил Сигурд, воин-викинг. Другой зажужжал как пчела где-то сзади.

Идит захотелось провалиться сквозь землю.

Однако Эйрик и его люди забыли про нее тут же, как только Вилфрид с тревогой сообщил Эйрику, что прибежал какой-то батрак и сообщил, что опять забит скот, на этот раз на ферме неподалеку от Равеншира. Идит только сейчас заметила боевого коня Эйрика, которого они привели для него.

— Я подумал, что ты захочешь немедленно проверить все на месте, — закончил свои объяснения Вилфрид и с виноватой улыбкой поглядел на Идит.

— Да, правильно, что ты приехал за мной. Мы немедленно поедем и проверим.

— Ну ладно, тогда я вернусь в замок, — вмешалась Идит нарочито будничным тоном, обрадовавшись, что может сбежать от губительной близости Эйрика и получит возможность восстановить свое пошатнувшееся самообладание.

Однако у ее супруга были другие планы. Эйрик подошел к ней, ведя за собой коня. Слабая, загадочная улыбка приподняла краешки его губ.

— Нет.

— Нет? Что ты имеешь в виду, говоря «нет»? — Ее голос выдал ее, став пронзительным от разочарования.

— Теперь ты не убежишь от меня так просто, жена. Ты отправишься с нами. В любом случае поездка будет приятной. И не бойся за свою безопасность. Я сумею защитить тебя от любого злодея.

«Ха! А кто защитит меня от тебя?»

— Я не могу поехать с тобой, — запротестовала она, потом понизила голос, чтобы не слышали остальные. — Ведь у меня под платьем ничего нет.

— Я знаю, — ответил он и коварно улыбнулся.

«Он знает? Ну конечно же знает, после всех его ощупываний».

— Просто не понимаю, почему Бритта оказалась такой беспечной и принесла мне только верхнее платье. Да к тому же самое мое праздничное, шелковое!

Он ухмыльнулся, словно прекрасно знал, каким было намерение Бритты. Чурбан! Губы ее недовольно надулись.

— Это просто скандал.

— Я знаю.

«Скажи это еще раз, муженек, и я завяжу узел на твоем языке».

— Тебя не беспокоит, что остальные это заметят?

— Никто не сможет заметить, что ты голая под платьем, кроме меня, — спокойно сказал он, держа ее за рукав. — Разве ты не понимаешь? Вот это мне и нравится — сознавать, что ты голая только для меня.

«О Боже, он снова взялся за свое. Сейчас меня снова бросит в жар и трепет».

— Я отказываюсь.

— Я не помню, чтобы давал тебе право выбирать.

Идит поняла, что попала в тупик, и покорно проглотила эту его пощечину. Сейчас не время и не место спорить с мужем. Он не допустит этого перед своими людьми.

— Что ж, тогда пусть приведут мою лошадь, — ворчливо уступила она.

— На это нет времени, — ответил Эйрик со зловещей улыбкой и скрестил руки на груди, с вызовом приготовясь к очередным ее протестам.

«Что ты задумал теперь, мой супруг?» Она промолчала, хотя ей страшно хотелось огрызнуться, и он, не дождавшись отклика, добавил:

— Ты поедешь со мной.

— В шелковом платье? Ты совсем сдурел?

— Тише, тише! Что за язык! Мне придется учить тебя вежливым речам, жена.

«Да, я определенно думаю, что он будет неплохо выглядеть с узлом на языке».

Не успела она глазом моргнуть, как он нагнулся до земли, поднял подол ее платья и сунул ей в руку. Она посмотрела с ужасом вниз на безобразный ворох, похожий на подоткнутую юбку прачки. И опять не успела возразить, как он подхватил ее за талию и посадил верхом на коня, а затем вскочил позади нее.

Ее ноги широко раздвинулись на огромном боевом коне, голые, без обуви и чулок, обнаженные почти до колен. Конь тронулся с места, и Эйрик обхватил ее одной рукой за талию, чтобы она не упала. Поводья он держал в другой руке.

— Ох, как ты мог так поступить? Теперь все видят мои голые ноги.

— Сигурд, привези мой длинный плащ. Он висит на вешалке в зале. Моя леди внезапно озябла. — И тихим голосом он прошептал ей на ухо: — Видишь, Идит, каким я могу быть покладистым? Думаю, что стану примерным супругом. Истинно тебе говорю.

«Пожалуй, два узла будут еще лучше». Идит начала высказывать ему все, что о нем думала, но потом онемела от изумления, когда жесткий стержень его мужского орудия уперся в нее сзади, а ее самые сокровенные женские места стали тереться о седло, когда массивный конь иноходью двинулся вперед.

Когда же Эйрик накинул длинный плащ на свои и ее плечи, прикрыв их обоих от шеи до щиколоток, она поняла, что испытывает маленькая мошка, попав в паутину.

Вилфрид держал свою лошадь справа от Эйрика, Сигурд слева, а пятерка воинов следовала позади.

— Это пятый случай за три месяца, когда забивается скот, а туши не забирают на еду, — заметил Вилфрид как раз в то время, когда левая рука Эйрика под прикрытием плаща протянулась к ее правой груди.

Эйрик кивнул и произнес:

— Это дело рук Стивена из Грейвли, сомнений нет. — Тем временем его длинные пальцы дразнили ее грудь опытными движениями — поднимали ее снизу на ладони, гладили круговыми движениями, сжимали сосок большим и указательным пальцами и нежно крутили.

«О Боже». Она оглянулась через плечо на Эйрика, однако он глядел на Сигурда и внимательно слушал, как тот говорит ему:

— Я думаю, что надо осуществить твой план и на какое-то время расставить стражей по всем твоим землям.

— Да, ты прав, Сигурд, — спокойно сказал Эйрик, казалось бы не замечавший поднявшейся под плащом паники. — Я опасаюсь, что он начнет устраивать в моих землях пожары, как сделал это в Соколином Гнезде, и тогда нам, возможно, придется иметь дело с трупами людей, а не только скотины. — Тем временем он перекинул поводья в левую руку и начал проделывать то же безобразие с ее левой грудью.

Вилфрид и Сигурд совершенно ничего не замечали.

— А король или витан ничего не могут сделать?

— Я пытался говорить об этом, когда встречался с Эдмундом, но он сказал, что я должен доказать злодейства Грейвли — не просто свидетельством крестьянина, — если хочу, чтобы против него выступил витан.

— А Грейвли никогда не оставляет улик, — закончил за него Сигурд.

— Я послал за несколькими рыцарями из йомсвикингов, старыми друзьями моего отца, чтобы они помогли нам охранять замок, пока мы не поймаем Стивена. Жду их уже несколько недель, но они все не едут; так что люди, которыми мы располагаем, должны быть особенно усердными.

— А дополнительные люди, которых ты нанял в Йорке в свое постоянное войско?

— Они будут здесь через несколько дней, вместе с викингами, которых мой кузен Хаакон шлет из своих норвежских земель.

Идит изумилась этим новостям. Он не сказал ей, что послал за подкреплением. Но еще больше она изумлялась большой руке, прижавшейся к ее плоскому животу, длинным пальцам, которые пробирались к ее самым сокровенным местам. Когда он интимным жестом положил туда ладонь, она что-то пропищала, протестуя.

— Ты что-то сказала, миледи? — вежливо спросил ее Вилфрид.

— Нет, — выпалила она. — Просто меня донимает противный комар. — Она повернулась и взглянула через плечо на Эйрика.

Он одарил ее в ответ невинной улыбкой. И начал тереть ее потайной холмик сложенной в лодочку ладонью. Жар прихлынул ей к лицу и растекся по всему телу. Она чувствовала себя беспомощной и уязвимой, с ногами, широко раздвинутыми на массивной спине коня. А потом странная, набухающая боль начала пульсировать меж бедер под нежными, ритмичными прикосновениями.

— Ненавижу тебя, — тихо прошипела она.

— Может, я смогу это исправить, — шепнул он в ответ, и она поняла, что усовестить его нет никакой возможности.

— Давай посмотрим, насколько хорошей комедианткой ты сможешь быть теперь, моя леди из маскарада. — Он снова повернулся к Вилфриду. — Как я вижу, все эти западные поля засеяны новой пшеницей. — А его рука легла на ее бедро и задирала платье, пядь за пядью, пока край его не оказался у нее на коленях, обнажив голую кожу.

— Это работа твоей леди супруги, — сообщил Вилфрид Эйрику. — Спроси ее, как она донимала меня, чтобы я достал яровых семян, пока ты ездил по королевским делам.

Длинные пальцы Эйрика прошлись по гладкой коже на ее ляжках и погрузились в жаркую жидкость, которая удивительным образом собралась у нее между ног. Идит была готова соскочить с лошади, если бы левая рука Эйрика не прижималась к талии, удерживая ее в седле.

— Это верно, жена? — ласково поинтересовался он.

Она не могла отвечать и только кивнула. Теперь, когда закончился ее маскарад, все мужчины тайком постоянно поглядывали на нее.

— Эйрик, почему твоя жена все время краснеет от застенчивости? Ты знал прежде, что она у тебя такая скромная? — дразнил Вилфрид.

— Нет, не знал, — со смехом отвечал Эйрик. — Она обычно говорила мне, какой я болван и что я ничему не могу ее научить. Разве это не так, жена? — Его средний палец нашел чувствительное место на ее теле, о существовании которого она и не подозревала, доказав этим, что она тоже не все знает.

Красный туман застлал ее глаза, когда сладкая, почти болезненная жажда — чего? — стала разворачиваться из той точки, до которой он так нежно дотронулся. Новое и неожиданное тепло спиралью поднялось по телу. Она громко застонала.

— Миледи, — в один голос воскликнули Вилфрид и Сигурд. — Что случилось? Вам больно?

Эйрик убрал руку, и она почувствовала себя повисшей на краю исступления. Она обрадовалась, что он убрал пальцы, которые так ее мучили. И хотела, чтобы они вернулись назад.

— Просто у нее месячные, — бесстыдно солгал он.

Идит негодующе фыркнула и наклонила голову.

Если она когда-нибудь переживет эту пытку, то с огромным наслаждением убьет супруга, причем очень медленно.

— Почему бы вам обоим не поехать вперед с другими людьми? Только слишком не удаляйтесь, — заботливо предложил Эйрик. — А я отвезу миледи к тому ручью. Может, глоток воды освежит ее чувства, прежде чем мы последуем за вами.

«Уф, ох». Идит была не настолько одурманена похотливыми прикосновениями Эйрика и понимала, что она окажется еще в большей опасности, если они останутся одни.

— Нет, со мной уже все в порядке. Это была просто… судорога в животе, — поспешно сказала она.

Однако мужчины уже поскакали вперед, а Эйрик повернул к ручью, улыбаясь ей с дьявольским удовлетворением. Однако там он не остановился, пересек ручей и направил коня к уединенному месту на другом берегу. И лишь тогда проворно соскочил на землю и привязал поводья к маленькому дереву у воды.

Она стала опускать подол платья вниз, поскольку сзади уже не было Эйрика с его плащом, однако он протянул руку, останавливая ее.

— Нет, я хочу посмотреть на тебя, — хриплым голосом заявил он, и Идит теперь увидела, что не такой уж он холодный и сдержанный после своих ласк, каким казался только что. Его светлые глаза сверкали страстью, а твердые губы распухли и раскрылись от желания.

«О Господи».

Он рывком завел ее руки за спину, затем поднял подол платья до самой талии. Молча смотрел на потаенную женскую часть тела, блестевшую странной, похожей на росу влагой. Резко вздохнул, вероятно, в шоке от вульгарного вида.

Идит со стыдом наклонила голову, и горячая слеза скатилась по щеке и упала на его руку, лежавшую на ее голом бедре.

— Идит! Почему ты плачешь? — нежно воскликнул он, снял ее с коня и поставил перед собой. Положив палец ей под подбородок, поднял ее лицо и снова спросил пораженным тоном: — Почему ты плачешь?

Теперь слезы ручьем полились из ее глаз.

— Потому что мне стыдно.

— Чего? — удивился он. — Того, как я тебя трогал?

— Да, но не только этого… — Она замолчала, не в силах договорить свое постыдное признание.

Эйрик наклонил голову набок, и лицо его озарилось догадкой.

— Ох, Идит, в женской страсти нет ничего постыдного, особенно если она ее проявляет к законному супругу. Погляди, как мое тело кричит о моем желании к тебе, а ведь мне совсем не стыдно.

— Такая приятная вещь непременно должна быть грехом. И я оказалась такой же испорченной, как и ты, потому что другие женщины наверняка раструбили бы свою новость всему свету, если бы получали столько же… столько же… наслаждения от прикосновения мужчины. Милостивая Матерь Божия, от твоих дьявольских пальцев я теряю рассудок. Рассудок! Ох, я больше никогда не смогу быть хорошей хозяйкой замка, разумно вести свои торговые дела, если буду знать, что я еще слабее, чем любая другая женщина.

— Мне страшно приятно узнать, что мои прикосновения лишают тебя рассудка, — нежно сказал Эйрик, и тут он не смеялся над ней. — А я-то думал, что ты сумеешь остаться такой же железной, как всегда.

Он потащил ее на плоскую, заросшую травой полянку в стороне от ручья и бросил на землю широкий плащ. Затем снял серебряный пояс и сел, стаскивая с себя короткие кожаные башмаки.

— Что ты делаешь? — спросила она, вытирая последние слезы рукавом платья.

Он снял через голову рубаху и встал перед ней, босой и с голой грудью.

— Раздеваюсь.

Он развязал веревки на штанах и уже начал их стягивать с себя, когда она в тревоге воскликнула:

— Зачем?

— Чтобы я мог заниматься любовью со своей женой, причем как следует и надлежащим образом, — будничным тоном сказал он и бросил свои штаны на землю.

— Здесь? — пропищала она. — Не в спальне? При свете дня?

Он только усмехнулся и кивнул, стоя перед ней в головокружительной своей наготе. Она увидела столько обнаженной кожи, сколько ей за всю жизнь не приходилось видеть на мужчинах — от широких плеч до узкой талии и стройных бедер, до длинных мускулистых ног и узких ступней, а жезл его был до того напряжен, что она испугалась, как бы он не лопнул. Он призывно протянул к ней руки, и Идит подумала, что сейчас умрет.

Он был невероятно красив. И был ее мужем. И ее тело запульсировало жарким огнем, который он зажег своими прикосновениями. И она хотела его. И она не хотела его. И, о Боже…

Он обольстительно улыбнулся и согнул палец, подзывая ее поближе.

Нестерпимое притяжение, возникшее между ними, казалось, гулом отдалось в тиши молчаливой лужайки.

Как могла она сдаться?

Как могла она не сдаться?

Идит сделала нерешительный шаг к нему.

— Ты околдовал меня, — прошептала она.

— Да, но это сладкое колдовство. — Он одарил ее нежной улыбкой, от которой у нее замерло сердце, и она шагнула еще ближе.

Ей понравилось, что он не принуждал ее силой, что давал ей выбор. Правда, на самом деле выбора у нее не было. Новая волна возбуждения наполнила ее всю.

— Ты заставил меня… позабыть все запреты, потерять власть над собой.

Губы Эйрика дернулись в улыбке.

— Ах, Идит, не сваливай этот грех на мои плечи. Еще задолго до того, как мы встретились, ты сняла с себя запреты. Только направляла свою страсть по другим каналам.

— О!

— И тут нечего стыдиться, миледи. Отсутствие у женщин запретов всегда доставляет мужчине удовольствие.

— Правда?

— Правда.

Эйрик посмотрел на жену и понял, что время разговоров осталось позади. Его терпение и самообладание иссякли.

— Иди сюда, Идит, пора. — Он протянул руку, чтобы помочь сделать ей последний шаг через разделявшую их хоть и узкую, но все же пропасть, и она позволила ему наконец-то привлечь ее в свои объятия. Он глубоко и удовлетворенно вздохнул.

— У меня такое чувство, будто мириады бабочек ожили в моем животе и грозятся прорвать кожу, — с дрожью в голосе призналась она, и ее теплое дыхание ласкало ему кожу.

Эйрик засмеялся ей в волосы, в дикую гриву серебристых волос, и удивился, как мог быть таким слепцом, чтобы не увидеть ее красоты.

— Бабочки — это хорошо, — заявил он, переводя взгляд на ее лицо. — Давай посмотрим, что можно сделать, чтобы их освободить.

Он медленно снял с нее платье и, велев стоять тихо, какое-то время любовался ею. Ее волосы небрежно вились по плечам и вниз, по гладкой коже прямой спины, соперничая с тугими завитками внизу живота. Идит была высокой и длинноногой, с узкой талией и достаточно большой грудью, чтобы наполнить мужскую ладонь. Она нервно сжала тонко очерченные губы, привлекая внимание к восхитительной родинке.

— Ты такая красивая, — удивленно сказал Эйрик, — и моя.

— У меня остались полосы на животе после родов, — робко сказала Идит, стараясь честно рассказать ему про свои недостатки под его пристальным взглядом.

— Да, но твои груди просто великолепны.

— Соски слишком широкие.

Эйрик едва не прищелкнул языком.

— Нет, я не думаю, что слишком широкие, — сказал он ей после короткого молчания, успокоив свои чувства до такой степени, что миновала опасность пролить семя на землю.

— Правда?

— Правда. Они в самый раз, чтобы наполнить рот младенца. Или мужчины.

При этих словах глаза ее обрадованно вспыхнули, но она тут же прикусила нижнюю губу, не решаясь сообщить еще про один свой недостаток.

— Но мои груди не трясутся.

— Не трясутся? — Он разразился смехом. — Что ты хочешь этим сказать?

— Берта говорит, что мужчины любят женщин, у которых трясутся груди.

— И ты ей поверила? Ах, Идит, мне кажется, что я никогда с тобой не соскучусь.

— Может, и я не буду жалеть, что у меня такой супруг, как ты, — добавила она с внезапным ехидством.

Он протянул руку и дотронулся до восхитительной мушки над полными губами, затем обвел ее рот подушечкой большого пальца. Шутки закончились, когда он приблизил к ней свои губы.

Сначала поцелуй был нежным, осторожным, но когда она ответила ему с открытым и жадным любопытством, его губы стали жесткими и требовательными. Идит отвечала на его поцелуи с беззаботным отчаянием, даже когда он погрузил язык в ее влажные глубины. Наслаждение, чистое и бурное, разлилось по его телу, и Эйрик упал на расстеленный плащ, подминая под себя Идит.

Она лежала на спине, выжидающе глядя на него, и Эйрик почувствовал, как затрепетала давно омертвевшая часть его сердца.

— Ох, Идит, ты можешь себе представить, как сильно я тебя хочу?

Ее рот изогнулся в бессознательной улыбке вечной женственности.

— Тебе ведь нравится держать меня под своим каблуком? — нахмурясь, поинтересовался он, проводя по гладкой коже ее живота ладонью. Затем рука двинулась ниже, к спрятанным глубинам.

Она ахнула.

— Похоже на то, что у тебя каблук более тяжелый.

Он улыбнулся:

— Раздвинь для меня свои ноги, моя сладкая.

Когда он опустился на колени между ее ног, глядя на медовые складки ее женского лона, Идит вспыхнула и отвернула лицо в сторону:

— Ты делаешь мне больно.

— Я?

Она кивнула, затем резко всхлипнула, когда его пальцы нашли набухшую почку в ее сердцевине.

— А боль эта сильная?

Молча кивнув, она попыталась сдвинуть ноги.

— Хватит, это уже слишком! — воскликнула она, когда он отказался убрать свои трепещущие пальцы с ее расцветающего бугорка.

— Нет, этого еще недостаточно, — отрывисто сказал он, не уверенный, сколько еще «боли» он сможет выдержать сам. — Господи, ты как теплый мед стекаешь с моих пальцев.

Он вставил длинный палец в узкое отверстие ее лона и почувствовал дрожь ее нараставшего возбуждения. Желание загудело в его ушах, когда ее бедра поднялись кверху, в поисках завершения, к которому она стремилась, сама не понимая этого.

Он взял свой затвердевший жезл и, подхватив другой рукой ее под ягодицы, приподнял, чтобы войти внутрь.

Не успела его головка войти в ворота, как Идит задрожала от собственной неодолимой жажды. Мелкие спазмы с жадностью обхватывали его и едва не лишили заряда еще до начала.

— Не торопись, пройдем этот путь вместе, дорогая, — уговаривал он.

Она смотрела на него остекленевшими от страсти глазами, не вполне его понимая, пока он не накрыл с жадностью губами ее рот и не вошел длинным движением в узкое лоно.

— Ох… ох… о-о-х. — Ее горячие, шелковые складки приветствовали его ритмическими конвульсиями, которые становились сильней и сильней, пока она не достигла своего первого экстаза, мотая головой из стороны в сторону и издавая стоны.

Когда штормовые разряды страсти утихли и сменились тихой рябью, она открыла глаза и, казалось, впервые заметила его. Робко улыбнувшись ему, она вопросительно приподняла брови:

— Почему у тебя такой вид, словно ты напрягаешься изо всех сил?

— Потому что так оно и есть, — пробормотал он, по-прежнему жесткий, как пика, и вошел в нее до конца, но не надолго.

Он увидел, как Идит поразило осознание его затруднений.

— Это как раз то, что ты говорил про экстаз, верно?

Он кивнул:

— Не шевелись… пока что.

Упрямая ведьма замурлыкала и выгнула тело, как кошка.

Застонав, он почти полностью вышел из нее, и ее рот изумленно открылся. Когда он вошел снова, она выдохнула с громким шумом. С каждым восхитительно-мучительным прорывом его плоти в ее сердцевину он постепенно снова пробуждал задремавшую чувственность в своей сирене жене.

— Скажи мне, — шепнул он, тяжело дыша.

— Я хочу…

— Скажи мне.

— Хочу… ох, Эйрик, ты заставляешь меня чувствовать…

Его движения становились жестче и короче, и способность чопорной жены отзываться на ласки поражала его. Мотая головой из стороны в сторону, она несвязно шептала о том, чего хочет. Волна самого острого наслаждения, какое он когда-либо испытывал, нахлынула на него, и он тузил свою жену жестким орудием, которое никак не могло насытиться.

— Пожалуйста, — умоляла она.

— Скоро, — обещал он.

— Ты кончишь вместе со мной?

— Обязательно. Ах, Идит, ты сжигаешь меня своим жаром.

— Ты зажег во мне пламя, любовь моя.

«Любовь моя?» И тут Эйрик взорвался с ревом первобытного мужского удовлетворения, шея его изогнулась назад, орган выплеснул семя жизни в пульсирующее лоно Идит.

Поначалу Идит не могла пошевелиться, так ее поразили новые и чудесные волны удовольствия, которые продолжали рябить у нее внутри.

— Идит… ох, Идит… ты просто чудо, — прохрипел Эйрик, уткнувшись ей в шею. — Ты забрала все, что я мог тебе дать, и заставляешь меня желать отдать еще больше. Отдать все.

— Я была… я была хорошей? — нерешительно спросила она, вспоминая жесткий отзыв о ней Стивена.

Эйрик слегка поднял голову.

— Как можешь ты спрашивать? Ты все, о чем может мечтать мужчина, и даже больше.

— Правда? — спросила она, невероятно довольная.

— Правда. — Он наклонил голову и прижался губами к ее шее. Вскоре она почувствовала теплое дыхание его сна на своей коже. И не обиделась. Ведь и сама она ощущала себя в странной летаргии после всех взлетов, поэтому позволила и себе на минуту задремать.

Через несколько мгновений Идит проснулась, чувствуя себя замечательно наполненной. Она все еще лежала на спине, вес мужа придавливал ее к земле, а полуувядший мужской орган по-прежнему оставался в ней.

Она могла бы теперь, когда взрыв любви утих и чувства утихомирились, испытать отвращение. Но этого не было.

Она могла бы почувствовать себя раздавленной грубыми телесами мужчины, одного из тех, кого не хотела допускать в свою жизнь. И этого не случилось тоже. Взамен она испытывала странную радость, покоясь в колыбели его рук, крепко державших ее.

Она могла бы ужаснуться своей бесстыдной отзывчивости к похотливому чурбану, который повалил ее на спину. Этого тоже не случилось.

«Так вот что такое быть любимой», — подумала Идит. Впервые в жизни она поняла, какую силу обретает женщина, уступая. Она улыбнулась, выгнув бедра в чувственном позыве.

Пора будить этого развратного негодяя и его замечательно похотливое мужское орудие.

 

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

«Моя жена».

Эйрик дернул поводья и с удивлением поглядел вниз на женщину, сидевшую у него на коленях, положив голову ему на грудь. Она крепко заснула полчаса назад, почти сразу же, как только лошадь двинулась в путь.

Идит прильнула сильней — святые мощи, язвительная женщина действительно прильнула — и издавала нежное, удовлетворенное мурлыканье. Ну, она и впрямь должна была испытывать удовлетворение, после того как буквально опустошила его в тот второй раз. Наверняка у него на заднице остались пятна от травы, а на спине следы когтей.

Ему с трудом удавалось примирить в своем сознании ту правильную и чопорную леди, с которой он венчался, с той сиреной, которая только что проявила себя более чем ровней ему в любовном поединке. Приятно было наблюдать за ее невинным сладострастием, за тем, как оно раскрывалось в этом браке, против которого он поначалу сопротивлялся, но теперь воспринимал его совершенно в другом свете.

Откинув назад голову, он постарался получше разглядеть ее. Волосы падали, словно пучки серебряных нитей, в диком беспорядке. Ее губы, тонко очерченные губы, набухли и посинели от множества поцелуев. Нежные щеки окрасил розовый румянец любви. «Скромница Идит содрогнулась бы от ужаса, если бы могла сейчас увидеть себя», — подумал он с легким смешком, но ему нравилось осознание того, что его жена более чем удовлетворена и носит на себе следы его любви.

«Моя жена». Эйрик улыбнулся сам себе — не в силах поверить в такую удачу. Все равно что свалиться на кучу навоза и обнаружить, что это золото. Он сомневался, что Идит одобрит такое сравнение. Пожалуй, он все же скажет ей об этом, решил он со своевольным смешком.

Потом он сделался более серьезным. Та Идит, которую он сегодня увидел, оказалась женой, о какой он мечтал давным-давно: она могла создать для него дом и семью, а в то же время была чувствительной и страстной подругой в постели. Впрочем, слишком уж очаровываться не следует. В конце концов, он то же думал и до женитьбы на Элизабет. А та оказалась чистым разочарованием. Да, надо быть осторожней.

Идит медленно пробуждалась от ритма конской иноходи под собой и от гулкого сердцебиения Эйрика у своего уха. Сначала она не открывала глаз, желая продлить этот сладкий миг до бесконечности.

Нельзя надеяться слишком сильно. Кому, как не ей, это знать. Но ведь, о Святая Мария, она и представить себе не могла, что совокупление мужчины и женщины может быть таким замечательным. «Мужа и жены», — поправила она себя тут же с довольной улыбкой.

«Мой муж».

Идит захотелось громко петь от всех тех новых, чудесных ощущений, которые накапливались у нее внутри. И в то же время хотелось держать их при себе, в тайне от всех, проверять их и лелеять, а то вдруг они окажутся хрупкими и обманчивыми.

Она провела босой ногой по боку коня и подумала, что ей придется следить за своей внешностью и поведением после возвращения в Равеншир. Слуги не станут почитать ее, если она не сумеет держаться с достоинством, приличествующим хозяйке замка, пусть он даже находится в таком плачевном состоянии, как Равеншир. Однако приятно было на время почувствовать себя свободной от всяческих условностей.

Не сумев подавить довольный зевок, Идит привлекла к себе внимание Эйрика.

— Пора просыпаться. Мои люди ждут нас впереди.

Идит немедленно встрепенулась и попыталась разгладить морщины на платье и собрать волосы сзади в узел, насколько могла это сделать, сидя на лошади.

— Как я выгляжу? Я хочу сказать, видно ли что…

— Ты выглядишь чудесно, — тепло сказал Эйрик, стряхивая несколько травинок с ее плеча. Слабая улыбка удовлетворения играла в уголках его твердых губ. Губ, которые казались разбитыми от ее нескончаемых поцелуев.

Идит приложила пальцы к собственным губам, поняв, что они, вероятно, выглядят не лучше, а то и хуже. Она почувствовала, как жаркий румянец залил ей щеки.

«О Господи».

Эйрик торжествующе улыбнулся.

— Мой позор тебе нравится, не так ли?

— Нет, но вот сама ты — да. — Он быстро поцеловал ее и хотел сказать что-то еще, но тут ему пришлось осадить коня — навстречу им шел Вилфрид.

Эйрик спешился.

— Оставайся здесь, — кратко приказал он, подходя к Вилфриду, который начал что-то оживленно говорить ему тихим шепотом, так что она ничего не могла расслышать.

Когда Вилфрид закончил, беспокойство исказило черты Эйрика. В душе у Идит пронеслась тревога, мрачные предчувствия охватили ее. Эйрик обернулся к ней.

— Оставайся здесь, Идит. Я скоро вернусь. — И он зашагал прочь.

— Нет, я хочу с тобой.

Он резко обернулся и нетерпеливо рявкнул:

— Я сказал — оставайся здесь, и я не шучу. — Вскоре он исчез из виду.

Вот так просто отмахнулся от нее, накричав, как на какую-то рабыню. Идит вся кипела. Из-за того, что пробил в ней брешь и вызвал пару вздохов, он теперь считает ее бессловесной, опьяненной похотью тварью. Похожей на всех остальных его распущенных женщин.

— Ничего подобного, черт возьми, — пробормотала она, неуклюже слезая с огромного животного, которое с довольным видом пощипывало сочную травку. Она направилась к маленькой группке, состоявшей из жен батраков с двумя маленькими детьми и грудным младенцем, которые столпились возле одной из хижин. Как и она, они тоже были босыми.

— Я леди из Равеншира. Что случилось? — спросила она женщину постарше, у которой под опрятным чепцом виднелись седые волосы. Женщина зарыдала: если судить по опухшим, покрасневшим глазам, она делала это уже не раз.

— Демоны убили весь наш скот. Ох, наверняка сам Сатана их прислал. Они так мучили животных, просто нелюди.

Идит содрогнулась. Отвратительное происшествие говорило о причастности тут руки Стивена.

— Вы видели, как это случилось?

— Да, видели, и большего ужаса мне не доводилось наблюдать за всю свою жизнь.

— Они выпускали внутренности у еще живой скотины, — заговорил маленький мальчик, — и бросали их своим злобным псам. Они были как волки, и люди, и собаки. И они повалили старую Бесс и напустили на нее одного кровожадного пса, и тот грыз ее, пока она не умерла. — В больших карих глазах мальчика блестели слезы.

— Цыц, Ховаг, — сказала пожилая женщина, правда, не строго.

— Как мы переживем зиму? — причитала молодая женщина. — Хозяин говорит, что мы даже не можем есть мясо, потому что оно испорчено собаками.

— Ваш хозяин позаботится о вас. Он даст вам новый скот и поможет починить то, что пострадало из хозяйства, — заверила их Идит, беря плачущего младенца из рук матери. От него пахло испачканными пеленками и кислым молоком, но она не обращала на это внимания. Она не держала в руках ребенка с тех пор, как подрос Джон, и была невероятно взволнованна. — Самое лучшее сейчас, что мы можем сделать, это начать расчищать тут все, пока мужчины занимаются мертвым скотом.

— А хозяин согласится на то, что ты сказала? — спросила пожилая женщина. — Он никогда не интересовался нами прежде.

— Я говорю, что все будет сделано, — строго заявила Идит, — и моего слова достаточно.

Женщина с сомнением поглядела на Идит, но больше ничего не сказала.

Идит осмотрела все вокруг, возмущенно закудахтала при виде сломанных сох и перевернутых телег, которые вандалы бесстыдно поломали, когда уходили. До нее уже долетел пронзительный запах горелого мяса — Эйрик и его люди начали сжигать убитых животных. Какое бессмысленное, расточительное злодейство!

Она вернула младенца матери и велела позаботиться прежде всего о нем. Затем приказала женщинам и детям помочь ей привести хоть в какой-то порядок разгромленные хижины. Отправила Ховага в Равеншир, строго наказав, чтобы он шел, безопасности ради, по открытой дороге, и велела ему передать Берте, дабы та прислала сюда корову и телегу с едой и другими припасами.

Когда через час вернулись мужчины, все испорченное добро было разделено на две кучи — в одной находилось то, что еще можно починить и где требовалась мужская рука. В огромном котле тушились кости кролика и овощи, испуская вкусный запах, а на разложенном неподалеку костре пеклись на горячих углях пресные лепешки.

Эйрик помыл окровавленные руки в бадье, стоявшей у колодца, затем плеснул воду огромными пригоршнями в лицо и зачесал пальцами волосы. Внезапно его глаза расширились от удивления — он наконец заметил присутствие Идит. Удивление вскоре переросло в недовольство, когда к нему подошла пожилая женщина и что-то торопливо проговорила. Выслушивая ее, Эйрик время от времени косился в сторону Идит.

Когда женщина ушла, Эйрик вопросительно взглянул на жену. Потом лениво направился к ней, и лишь трепещущие ноздри выдавали его гнев. Обняв ее рукой за плечи, он отвел в сторону, шепча в волосы:

— Ты не выполнила моего распоряжения и не осталась сидеть на месте.

— Ты ушел больше чем на час. Неужели рассчитывал, что я отращу себе копыта и стану щипать травку все это время?

— Не противоречь, жена. Ты постоянно не выполняешь моих распоряжений, и этого я не могу вынести.

— Я действительно не люблю, когда мною командуют, — призналась она, не желая спорить с Эйриком, особенно после их недавних ласк.

— Это мягко сказано, — прорычал он. — Ты давала от моего имени обещания этим женщинам? — Вероятно, именно это обсуждала с Эйриком жена батрака.

— Да, давала, — призналась она, внезапно сообразив, как это могло не понравиться Эйрику, — но заверяю тебя, милорд, что я не сказала ничего, чего бы ты не пообещал самолично.

— О? Так ты умеешь читать мои мысли?

Идит пыталась стряхнуть с себя руку, которая крепко держала ее.

— Не будь таким придирчивым. Я сделала то, что надо было сделать. А ты просто слишком упрямый, чтобы признать за женщиной умение самостоятельно мыслить.

Глаза Эйрика обшарили деревню и, казалось, заметили, сколько работы она переделала в их отсутствие.

— Хоть ты и ослушалась меня, я благодарю тебя за помощь женщинам.

Идит испытала необыкновенное удовлетворение, поняв, что угодила ему, несмотря на ворчливый тон, которым он поблагодарил ее.

— Это Стивен устроил кровавую бойню?

Он кивнул.

— Он становится все наглей в своих бесчинствах и все ближе подходит к Равенширу. Это вызов для всех нас, тебе не кажется?

— Да. По-моему в скором времени грядет решающий бой между Грейвли и мной.

— Это не твой бой, Эйрик. Вспомни: он хочет моего ребенка. Хочет, чтобы я не обращалась в витан за справедливым судом.

— Да, но теперь я отвечаю за твою безопасность. Запомни это, жена. — Эйрик крепко прижал ее к себе, большая ладонь нежно погладила ее плечо. Идит вдруг обнаружила, что люди Эйрика с удивлением поглядывают на нее, несомненно оттого, что она перестала быть язвительной старой каргой, за какую все ее принимали, а также оттого, что неизменно чопорная леди позволила так по-хозяйски обнять себя их господину.

Делал ли это Эйрик намеренно, чтобы показать свою власть над ней? Идит подозрительно прищурилась и бросила на него взгляд исподтишка. Он самодовольно улыбнулся ей с высоты своего роста. Мерзавец!

Может, дать ему затрещину, как она обычно поступала с нерадивыми слугами? Ох, с каким удовольствием она сделала бы это, чтобы не позволял себе таких вольностей при посторонних, но не здесь, решила она. Он скорее всего ответит ей тем же. Или поцелует.

О Господи.

Потом. Потом она доберется до него.

Люди Эйрика и деревенские жители стали зачерпывать себе еду из котла и больше не обращали на них внимания.

— Отпусти меня, ублюдок, — прошипела она, высвобождаясь из его хватки.

Он с грустью засмеялся.

— Сейчас ты поедешь со мной домой, жена, — произнес он ласковым голосом и протянул ей руку. — Я предпочитаю обедать в своем собственном зале.

— Ты командуешь мною… опять? — сухо поинтересовалась она, всеми силами стараясь не обращать внимания на соблазнительно протянутую ей руку.

— А если и так?

Его губы скривились в снисходительной улыбке, и Идит почувствовала, что разрывается между желанием отбросить его руку прочь либо схватить и поцеловать ее.

«О Господи».

— Тогда мой ответ — нет, — заявила она, с вызовом вскинув подбородок.

— Жена должна повиноваться своему мужу, — процедил он холодным голосом, больше не улыбаясь. Его рука была все еще протянута к ней.

— Кто это сказал?

— Святая церковь, к примеру.

— Которая состоит из мужчин, — усмехнулась Идит.

— Почему ты сопротивляешься тому, что естественно для женщины?

— Женская подчиненность мужчине не соответствует моему представлению о естественности.

— Сейчас я лишь попросил тебя поехать со мной домой, — сказал он, устало покачав головой.

— Нет, ты сделал не это. Ты приказал мне.

— И мы так будем постоянно устраивать соревнование самолюбий и воли?

— Это от тебя зависит.

Эйрик с минуту внимательно смотрел на нее, задумчиво потирая верхнюю губу.

— Так ты поедешь со мной домой? — спросил он наконец примирительным тоном.

— Конечно, — весело ответила Идит и переплела его пальцы со своими.

Она скорей догадалась, чем услышала, как он пробормотал себе под нос:

— Милостивый Боже, избавь меня от упрямства этой женщины.

Вечером после обеда Эйрик отправился со своими людьми купаться на пруд, а для Идит принесли лохань в ее комнату. Она как раз заканчивала мытье, когда он вернулся. Пискнув от смущения, она глубже погрузилась в мыльную воду.

После возвращения Эйрик почти не говорил с женой, разве что обменялся незначительными фразами за вечерней трапезой. Но теперь ему было что сказать ей, и она явно не могла одобрить те действия, которые он намеревался предпринять по отношению к ней.

— Идите сюда, — приказал он двум слугам-мужчинам, которые шли позади него.

Идит возмущенно воскликнула:

— Убери этих мужчин отсюда! И сам убирайся тоже, безмозглый идиот. Неужели я не могу спокойно искупаться?

Эйрик оставил без внимания эти визгливые протесты и стал складывать всю одежду Идит в протянутые руки слуг — ее верхние одежды, нижние рубахи, белье, плащи — все, что только мог найти. Затем вручил им все из своего облачения и все простыни. Велев им сложить весь ворох в соседней комнате, он запер дверь и положил ключ в мешок, висевший на поясе.

— Ты совсем потерял свой чертов разум? — закричала Идит, когда они остались одни.

— Нет, — ответил Эйрик, придвигая низкий табурет к лохани. Положив подбородок на руки, а локти на колени, он уставился на жену, изо всех сил стараясь не замечать влажные локоны Идит, каскадом свисавшие через край лохани, и полукружья ее грудей, едва скрытые грязной водой. Наконец он объяснил: — Я просто хочу иметь уверенность, что ты не выберешься из этой комнаты, пока мы не придем к какому-нибудь соглашению, даже если на это уйдет неделя. Или больше.

— Неделя!

Идит нахмурилась, недоверчиво глядя на него. Он увидел, как недолгое замешательство перерастает в обиду, затем в ярость. И в этот миг Эйрик понял, что новые, замечательные отношения, о которых он мечтал, оказались уничтожены в зародыше.

— Не делай этого, Эйрик, — тихо взмолилась она, закрывая глаза, словно от внезапного приступа боли. — Я никогда не смогу простить тебе этого, а мне ужасно хочется… гармонии.

— Я должен, Идит. Ты вынуждаешь меня к этому, — заявил он, стараясь, чтобы она поняла. — С самого первого дня ты постоянно бросаешь мне вызов, как наедине, так и на глазах у моих людей. Твой маскарад стал одним из примеров этого. И то, что ты сегодня не подчинилась моему приказу, да к тому же принимала за меня решения, является лишь частью тех твоих поступков, которые я более не намерен терпеть.

Была еще одна причина, которую он не мог открыть Идит. Один из батраков подслушал, как этим утром Стивен из Грейвли хвастался о своем намерении похитить леди из Равеншира и держать ее заложницей в обмен на сына. Даже теперь кровь у Эйрика кипела, а кулаки невольно сжимались при мысли о тех неслыханных злодеяниях, которые Грейвли готовит для Идит, когда она попадет в его западню.

Эйрик не мог допустить, чтобы Стивен протянул свои нечестивые лапы к Идит, и в то же время знал, что упрямая жена никогда не согласится по доброй воле сидеть в стенах замка. Когда речь идет о ее собственной безопасности, она ведет себя слишком беспечно. Да, она пообещает соблюдать осторожность, но лишь только появится на свет где-нибудь ягненок, или начнут роиться пчелы, или она прослышит про то, что в Йорке можно выгодно продать какую-нибудь ерунду, она не задумываясь покинет надежные стены Равеншира, забыв про опасность.

— Ты слишком преувеличиваешь мое своеволие, — возразила она, прервав его размышления. Она продолжала лежать в остывшей воде, а ему хотелось объяснить ей, что своеволие входит в число ее прелестей. Ему хотелось вытащить ее из воды, обнять и продолжить то, чем они занимались в этот день на берегу ручья.

Но он не мог. Не теперь.

— Своеволие! Ты недооцениваешь свой норов, миледи. Если уж я должен остаться в Равеншире, мне нужно, чтобы меня уважали мои воины и остальные подданные.

— Но…

Эйрик протянул вперед руку, останавливая ее дальнейшие слова:

— В замке может быть только один господин. И им являюсь я, миледи.

Она устало посмотрела на него:

— Итак, я должна понести наказание за свое упрямство. Вот что значит эта тюрьма? — Она обвела рукой запертую комнату.

— Она будет тюрьмой лишь в том случае, если ты сама этого захочешь.

Она скептически подняла брови.

— Но что именно ты хочешь просить от меня?

— Подробности мы можем обсудить позже, — сказал он, протягивая ей полотенце. — Ты уже посинела от холода.

Она швырнула полотенце на пол.

— Говори сейчас. — Ее глаза блестели от ярости, она тяжело дышала, приоткрыв губы. Восхитительные губы.

Может, просто рассказать ей про Стивена и свои опасения за нее? Нет, решил он, это слишком опасно, слишком рискованно, пока у него не появится больше времени, чтобы обеспечить ее послушание. Он должен защитить ее любой ценой. Набравшись духу, он продолжал:

— Я буду принимать все решения, касающиеся Равеншира, — его защиты, ферм и полей, батраков и рабов. И тебе нет необходимости покидать стены крепости. Если ты захочешь мне что-то предложить по управлению хозяйством, я выслушаю тебя, разумеется, но окончательное решение останется за мной, как это и должно быть.

— А в твое отсутствие?

— Идит, ты слишком ревностно относишься к этому.

— А в твое отсутствие? — прозвучал ее ледяной голос.

Разговор проходил вовсе не так, как задумал его Эйрик. О, он не сомневался, что Идит станет протестовать против его условий, однако не ожидал, что будет ощущать себя таким виноватым.

— В мое отсутствие ты будешь советоваться с Вилфридом.

— Советоваться или подчиняться?

Эйрик почувствовал, что краснеет, и промолчал.

— А мои пчелы? Ты и их у меня отбираешь?

— Идит, я ничего у тебя не отбираю. Ты должна радоваться, что я снимаю с твоих плеч этот тяжелый груз. — Даже ему стало понятно, насколько неубедительно звучат его слова, хотя он и подбирал их как можно тщательней. — У тебя появится время, чтобы…

— Я задала тебе вопрос, супруг. Пожалуйста, окажи любезность и дай ответ, — фыркнула она. — Что будет с моими пчелами?

— Ты можешь продолжать разводить своих пчел, гнать мед, варить медовуху и делать свечи, но только я не хочу, чтобы ты ездила в Йорк и улаживала там свои дела. Это слишком опасно. И неприлично.

— Ты ублюдок!

Окончательно разъярившись, она встала в лохани на ноги, расплескивая воду и не обращая внимания на свою наготу. На короткий миг кровь у Эйрика забурлила от прекрасной ее наготы, а сердце гулко заколотилось в грудной клетке.

А она схватила маленькое полотенце, прикрылась им спереди и произнесла спокойным, ледяным голосом:

— Убирайся. Убирайся из этой комнаты, пока я не прикончила тебя голыми руками. Можешь запирать меня здесь до конца жизни. Я никогда не соглашусь на твои условия. Никогда.

Слезы наполнили ее лучистые глаза, она усиленно заморгала, чтобы не расплакаться при нем. Эйрик почувствовал себя так, словно получил удар в живот.

— Будь моя воля, я бы никогда не пошла на брак. При нашей первой встрече я говорила тебе, что женщины теряют независимость, когда выходят замуж. Я-то думала, что ты не такой, как все, будь ты проклят. — Потом с грустью добавила: — Я думала, что ты другой.

Он протянул к ней руку. Она оттолкнула ее.

— Идит, прошу тебя, верь мне. Возможно, это продлится недолго, а потом…

— Почему я должна тебе верить? — пронзительно закричала она. — И почему все это ненадолго? Ты хочешь сказать, что я стану послушной, как девицы с коровьими глазами? И буду кланяться тебе, когда ты будешь входить сюда? Повторять каждое мудрое слово, которое ты обронишь со своих уст?

Эйрик скрипнул зубами, не чувствуя больше в себе желания пойти на мировую.

— Давай ложиться, Идит. День был долгим. Мы можем обсудить все остальное утром, когда ты немного успокоишься.

— Силы небесные! Да у тебя, должно быть, каша вместо мозгов, если ты думаешь, что я лягу вместе с тобой в эту ночь… — Она неожиданно запнулась, и лицо ее вспыхнуло. — Или раскину для тебя ляжки, ты, жалкий негодяй.

— Мы будем спать вместе, жена, — заверил ее Эйрик, надвигаясь на нее, а она пятилась, все еще прижимая к телу смешной маленький кусок ткани, который не закрывал ни ее длинных ног, ни многого другого. Внезапно ему захотелось, чтобы эти ноги обхватили его за талию, а этот рот издавал стоны под его поцелуями. — Да, мы будем спать вместе. Более того, ты наденешь тот наряд, который я тебе оставлю.

— Наряд? Какой наряд? — Она осмотрела комнату и ничего не увидела, если не считать сетки для пчел, висевшей на деревянном гвозде. Когда ее осенило, она с ужасом пробормотала: — Не хочешь ли ты сказать…

— Да, хочу. — Он взял одной рукой прозрачную ткань, другой ножницы и кое-как вырезал в ней отверстие для головы. Затем вручил ей. — Или ты наденешь сама, или это сделаю я.

Идит бросила на мужа испепеляющий взгляд, которого он, впрочем, не заметил, отвернувшись от нее. Ее глаза метались по комнате, пытаясь найти какое-нибудь убежище. Или оружие. Но не находили ни того, ни другого.

После некоторых колебаний она надела тонкую ткань, которая была еще хуже, чем нагота. Сетка покрывала ее от шеи до щиколоток и запястий, однако ее прозрачность заставляла Идит ощущать себя более голой, чем прежде.

Эйрик ухитрился зажечь по крайней мере три дюжины ее дорогих восковых свечей. Скорбно скривив губы, Идит подсчитала в уме, во сколько это обойдется, и решила стребовать с него эти деньги в ближайшие же дни. Ха! Видимо, он считал их теперь своей собственностью. «Совсем как я». Она прикусила нижнюю губу, чтобы остановить слезы, навернувшиеся на глаза при этой неприятной мысли.

Положив на стол трут, Эйрик обернулся, и рот у него открылся. Он взглянул на нее с нескрываемым восхищением, его глаза шарили сверху донизу по соблазнительному наряду.

К удовлетворению Идит, теперь Эйрик не казался таким холодным и сердитым. Его губы растянула невеселая улыбка.

— Я давно мечтал, чтобы ты это надела, даже еще до того, как узнал про твою красоту.

— Сбылась твоя мечта, безмозглый идиот, только ни о чем другом больше не мечтай, не получишь.

— Ты так думаешь? — с вызовом спросил он, подходя ближе.

— Я не хочу тебя, Эйрик.

— Ты хотела меня сегодня… страстно, — напомнил он ей.

К собственной досаде, Идит почувствовала, как краска залила ее лицо.

— Тогда я была опьянена похотью. Теперь, когда я знаю, каков ты на самом деле, этого больше не повторится.

— А я говорю, повторится.

— Итак, насилие и тюрьма станут моим наказанием.

— Я никогда в жизни не принуждал женщину силой и не намерен делать это сейчас, — зарычал он, сжимая кулаки. — Однако, святые мощи, ты искушаешь меня на насилие своим язвительным языком.

— Совсем недавно ты ничего не имел против моего языка.

Эйрик удивленно покачал головой на ее меткий ответ:

— Да, но тогда твой язык выполнял и более приятные обязанности. Вообще-то, сегодня вечером я собирался научить тебя новому упражнению для языка. — И он начал рассказывать ей невероятно ужасную вещь, которую мужчины и женщины могли делать друг другу при помощи языков.

— Ох… ох… ты действительно испорченный. Когда ты был в последний раз на исповеди? Уж не сомневаюсь, что священники заламывают руки от радости, когда ты появляешься на исповеди. Не сомневаюсь, что потом тебе приходится несколько недель нести тяжкие наказания.

— Всегда, — ответил он, нимало не смущенный.

Идит уставилась на него, лишившись дара речи, изо всех сил стараясь не думать про те скандальные грехи, в которых он исповедовался.

Эйрик провел руками по волосам, стараясь подыскать к ней какой-нибудь подход. Наконец он кротко поглядел на нее.

— Идит, мне хочется заниматься с тобой любовью. Очень хочется. Ты позволишь мне? — спросил он тихим голосом.

— Нет. — «Дорогая блаженная Матерь, удержи меня от искушения. Дорогая Блаженная Матерь, удержи меня от искушения. Дорогая…»

— Прошу тебя.

Идит прикусила нижнюю губу и вонзила ногти в мякоть ладоней, отчаянно стараясь не вспоминать, что делал этот нечестивец с ней совсем недавно.

Эйрик шагнул ближе, и она едва не застонала от сладкой жажды, которую испытала при виде его приоткрывшихся губ. Его светло-голубые глаза шарили по ее почти голому телу с восхитительной, чувственной лаской. И любое место, куда бы они ни касались, наливалось теплом и томлением. Идит поняла, что слабеет, и стала еще упорней противиться его обаянию.

— Нет, даже если ты встанешь на голову, весь голый, и помашешь тем хвостом, что так нахально торчит у тебя между ног, — заявила она, надеясь отпугнуть его грубостью.

Вместо этого он довольно засмеялся:

— Теперь ты никогда не дашь мне забыть ту историю про калифа и его безобразную жену, которую я рассказал, верно?

— Это была история не про калифа, болван. То было про торговца из Миклегаарда и его жену, которая выглядела как задница у мула, — поправила она его.

Эйрик поднял брови.

— Твоя блестящая память поражает меня.

— А мне и хотелось тебя поразить, все верно. Тебя, с твоими смехотворными историями, которые ты мне рассказывал. Двенадцать раз! Ты, должно быть, смеялся над моей доверчивостью на все королевство.

— Двенадцать — что? — пораженно спросил он, придвигаясь чуть ближе.

Идит метнулась влево, испытывая неловкость от его близости, хоть он и обещал, что не станет насильно тащить ее в постель.

— Да, двенадцать раз, осел. Ты говорил мне, что мужчина может… ну, ты знаешь… тот экстаз… двенадцать раз. Ха! Два раза оказались для тебя мучением.

— Ох, так ты теперь дразнишь меня моими мужскими способностями? Опасная игра, Идит. Очень опасная. Может, я намеревался закончить нашу игру после возвращения в Равеншир. В конце концов, день имеет двадцать четыре часа, а мы провели на берегу ручья всего лишь час.

Идит нахмурилась, не понимая, говорит ли он всерьез или снова дразнит ее. Он тер свою бритую верхнюю губу обычным манером, по-прежнему скучая без усов, и она не могла понять выражения, застывшего у него на губах. Двенадцать раз! А это вообще возможно?

— Ну, мне теперь все равно, один раз ты хрюкаешь и стонешь или пятьдесят, со мной этого у тебя не повторится.

— Хрюкаю! Поистине, Идит, ты слишком вольно обращаешься со словами, и это вовсе не подобает женщине.

— Ты знал, что у меня неподобающий язык, еще до того, как женился на мне.

— Но я не знал, какая ты красивая, а теперь, когда мне это известно, я хочу заниматься с тобой любовью.

Сердце у Идит замерло от его ласковых слов.

— А ты отменишь свои дурацкие правила?

Идит показалось, что Эйрик скрипнул зубами.

— Нет, мои «дурацкие правила» останутся… на время. Ты можешь мне поверить, Идит, что так будет лучше… на время?

— Ты просишь слишком многого, — сказала она со стоном.

Он раздраженно махнул рукой:

— Я не стану тебя упрашивать.

После этого повернулся и направился к кровати.

Ее глаза расширились, но отвернуться она не могла, завороженно глядела, как он сел на постель и снял кожаные башмаки, потом через голову стянул шерстяную тунику. И смотрел ей прямо в глаза, даже когда встал, развязал завязки на штанах и позволил им упасть к его ногам.

У Идит на миг перехватило дыхание при виде его замечательного тела, со всеми его мышцами, сухожилиями, шелковистыми волосами и мужественными формами… и твердым, твердым мужским орудием, звавшим ее. Ей бы закрыть глаза и отгородиться от искушения. Она же этого не сделала.

— Теперь я понимаю, что чувствовала Ева в раю, — с сожалением призналась она, позабыв на миг про свою непреклонность.

— Ты чувствуешь искушение, Идит? — хрипло спросил он. — Я кажусь тебе похожим на Адама?

Она сразу же опомнилась:

— Нет, на змея.

Он тихо засмеялся и лег на мягкий матрас, не сводя с нее глаз.

— Я не могу спать рядом с тобой.

— Выбор за тобой. Спи на стуле, либо на полу, либо на кровати. Я уже обещал, что не трону тебя, если ты этого не захочешь сама.

Идит подошла ближе к кровати и сняла прозрачную ткань. Потом улеглась на матрас, на дальний край, и пожаловалась:

— Никакого постельного белья. А если я замерзну, что мне делать? — И она тут же пожалела о сказанном.

— Может, тогда ты прижмешься ко мне. Клянусь, кожа у меня сейчас жарче, чем адский огонь.

— Лучше я выращу на носу сосульку, — упрямо заявила она. — А ты свою сосульку держи от меня подальше, повернись на другой бок.

— Сейчас это больше напоминает горячую кочергу, — засмеялся он.

Она невольно фыркнула и легла на живот, зарывшись в матрас и пытаясь устроиться поудобней.

— Я не могу спать без одеяла или простыни.

— Могу накрыть твое холодное тело своей горячей кочергой.

— Ты вульгарен, как боров при случке.

— А боров способен на случку? Может, хряк? Хм-м-м. Я совсем ничего не знаю про это. А ты, значит, знаешь гораздо больше моего про эти хозяйственные дела.

— Откуда я знаю, водят ли борова на случку? — злобно воскликнула она. Нервы ее не выдержали.

Он засмеялся.

«Мужлан».

— А ты знаешь, что у борова член в форме спирали и в возбужденном состоянии бывает длиной с мужскую руку?

— Врун.

— Клянусь, что это правда. Спроси у любого крестьянина. А еще интересны, конечно, черепахи. Тебе известно, что их мужские органы выворачиваются наизнанку при спаривании? А Тайкир однажды сказал мне, что видел мужчину с двумя членами, но только я не знаю, верить ли этому.

— Ох, ты просто невозможен! Я больше тебя не хочу слушать. Спи, — сказала она и прижала руки к ушам. — Спи и храпи так, что голова отвалится.

— Может, я вместо этого удовлетворю себя сам.

Она ахнула и сердито повернулась к нему, обнаружив, что слышит его слова даже с заткнутыми ушами.

Он лежал, закинув руки за голову, и самодовольно улыбался ей, а его орудие торчало вверх.

— Не желаешь посмотреть?

У нее отпала челюсть. Вообще-то она не очень хорошо представляла себе, что он имел в виду, но была уверена — речь идет о каком-то извращении.

— Ты выглядишь… по-дурацки, — заявила она, махнув рукой на его живот и отказываясь туда смотреть.

— Ты так думаешь? Некоторые женщины не разделяют твоего мнения.

Идит отвернулась от него, и странное чувство разрывало ей сердце. Он так просто говорит о других женщинах. Поедет ли он к Азе, своей любовнице, теперь, когда она отвернулась от него? Или найдет другую, ближе к дому? Идит говорила себе, что это ее не волнует. Но кривила душой.

Ей вспомнились сладкие мгновения, которые доставил ей сегодня Эйрик. Ублюдок научил ее тело отзываться на его страсть, прежде она не думала, что такое возможно. И она позволила себе размечтаться о том, что у них будет хорошая семья, такая, о которой мечтала еще девушкой.

— Эйрик? — тихо позвала она.

— Да, — так же тихо ответил он.

— Ты не можешь пойти мне навстречу? Чтобы у нас в браке было равенство? Разве плохо иметь жену, у которой на плечах есть собственная голова? Я не собираюсь забирать у тебя власть, просто хочу делить ее с тобой. Ты никак не можешь с этим согласиться?

Последовало долгое молчание. Наконец Эйрик громко выдохнул:

— Нет, не теперь. Может, со временем, но не теперь, Идит. Не теперь.

У Идит оборвалось сердце. Зарывшись в матрас, она дала волю тихим слезам. Неужели вся ее жизнь будет такой?

Но недолго она предавалась жалости к себе. Вообще-то ее участь — брак без любви — была не хуже, чем у остальных женщин, кого она знала, и лучше, чем у многих. Утешив себя этим, она попыталась заснуть, но не смогла. То и дело ворочалась, ерзала. Наконец повернулась на другой бок и посмотрела на мужа, ровное дыхание которого говорило о глубоком сне. Ее губы скривились в усмешке. Как это похоже на мужчин! Довел женщину до слез, расстроил и разозлил, а сам спокойно храпит. Честно говоря, Эйрик не храпел, но вполне мог бы. Противный мул!

И это совокупление, подумала с раздражением Идит. Почему выбирает мужчина, заниматься этим или нет? Почему именно мужчины начинают любовную игру, а женщины послушно ожидают их прихоти? Удовольствие, которое доставил ей Эйрик в этот день… ну, мужчины, несомненно, держат секрет таких удовольствий при себе, чтобы жены зависели от них. Вот еще одно средство заставить женщин подчиниться.

«А что, если… х-м-м.

Нет, я не могу.

Ну почему бы и нет?

Он может проснуться.

Я буду очень осторожной».

И вот Идит, со своей обычной энергией, взяла дело в свои руки.

 

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

С крайней осторожностью она подобралась ближе к Эйрику, который спал на спине, закинув руки за голову. Долго глядела, завороженная, как он мерно дышит сквозь приоткрытые губы, освещенный горящими свечами. Даже его дыхание было восхитительным, возбуждающим, призналась себе Идит, сокрушенно покачав головой.

Опершись на локоть, она изучала лицо мужа. Мелкие морщинки окружали уголки его глаз и краешки твердых губ. Они ей нравились. Да, нравились. Морщинки придавали его лицу неповторимую характерность.

Теперь, привыкнув к лицу Эйрика без усов, она решила, что и это ей нравится. Некоторые люди выглядят с усами лучше, потому что они скрывают безвольные, тонкие губы. У Эйрика губы были полными и чувственными, и уж определенно не безвольными. Сможет ли она до них дотронуться и не разбудить мужа? Ну, пожалуй, совсем слегка. Кончиком указательного пальца она обвела упругие края, и ей ужасно захотелось прижаться к ним своими губами. Не то чтобы ей хотелось поцеловать ублюдка, сказала она себе, просто интересно узнать, насколько они твердые.

С невольным восхищением Идит оценила и остальные части его тела, от слегка покрытой растительностью груди до больших, узких ступней. Это было тело воина, густо усеянное шрамами, прекрасно вылепленное, с мощными мускулами, мужественное. Очень приятное. Правда, этот противный чурбан наверняка сам это сознает. Вот почему он пользуется таким успехом у женщин, предположила она. Да еще его талант устраивать «экстаз».

Простое созерцание тела супруга вызвало у Идит бурление в крови, а ее руки и ноги налились свинцовой тяжестью. Она опустила глаза на свои груди, потом перевела взгляд на плоские соски Эйрика. Какие они разные и все-таки похожие. Идит нерешительно дотронулась до одного из сосков кончиком пальца. Прикосновения оказалось недостаточно. Замерев, чтобы убедиться, что он еще спит, она нагнулась и накрыла один из жестких бутонов своими влажными губами. Затем слегка пощекотала его кончиком языка. И немедленно отпрянула, когда ей показалось, что он застонал. Но нет, муж продолжал спокойно спать, хотя теперь губы его сомкнулись, а дышал он уже через нос.

Идит осторожно села, потом встала на колени. На теле Эйрика имелся некий орган, который она намеревалась разглядеть попристальней. Удостоверившись, что муж не проснулся, она наклонилась вперед и с любопытством поглядела на «него». Лежавший на мужских мешочках, вялый мужской орган определенно выглядел иначе, чем тогда, когда был возбужден.

Она прикоснулась к нему кончиками пальцев и сразу же отдернула назад руку, словно обожглась. И едва не захихикала вслух. На ощупь он был мягким и хлипким, словно гигантский червяк.

Осмелев, она протянула руку и осторожно обхватила его пальцами. «Ох, кожа неплотно прилегает… она сдвигается. Как странно!»

И вдруг «он» начал расти под ее пальцами. Идит ахнула и осторожно отпустила «его». Покосившись на лицо Эйрика, увидела, что тот продолжает спать здоровым сном. Видимо, выпил за обедом изрядное количество ее медовухи. И она снова обратила свое внимание на нижнюю часть его тела и увидела, что мужской орган продолжает расти, становится толще и длинней. Теперь кожа натянулась, словно мрамор, и заблестела. Прямо волшебство.

Ну, вообще-то не волшебство. Идит жила слишком много лет среди грубых мужчин, чтобы не слышать об «утренней тяге» и набухших от потребности отлить мужских органах. Видимо, «он» может расти по многим причинам, не только для совокупления.

Все эти дела с совокуплением были загадкой для Идит, удивительной загадкой, которую она еще не могла постичь. Даже при взгляде на тело Эйрика у нее возникало странное чувство, оно даже тревожило ее. Распутство. Ей хотелось ощупать все его тело, познать тайные места, которые приносят ему удовольствие.

И почему только он все разрушил своими глупыми правилами?

С глубоким вздохом сожаления Идит уже собралась лечь и попытаться заснуть, но взглянула в лицо Эйрика и увидела его глаза, широко открытые и уставившиеся на нее.

Их взгляды встретились на долгий, бесконечный миг. Он ничего не сказал, но его остекленевшие глаза и приоткрытые губы свидетельствовали о желании. И все-таки он не обнял ее, не стал просить ее любви. Тогда она вспомнила. Он сказал ей, что не станет этого делать.

— Я не хочу заниматься с тобой любовью, — опережая его, заявила она с вызовом, а потом спохватилась, что стоит перед ним на коленях голая. Она села и подтянула колени к груди, обхватив руками лодыжки.

Эйрик промолчал, но его неровное дыхание говорило само за себя.

Она покосилась на него:

— Мужчины так бахвалятся своим телом. Мне просто захотелось посмотреть, как оно устроено.

Он тихо и недоверчиво засмеялся.

— Нет, это правда. К тому же мужчины всегда принуждают женщин, навязывают им свои ласки, заставляют подчиняться. А мне хотелось поглядеть, как можно устроить все наоборот, чтобы самой взять все в свои руки.

— Так почему же ты теперь остановилась? — поинтересовался он хриплым голосом, словно ему было трудно говорить.

— Что?

— Любовь не может быть навязана, Идит. Но если ты думаешь, что тебе понравится держать в любви верх, пожалуйста… присаживайся, будь моей гостьей.

Она непонимающе посмотрела на него. Тогда он наклонился и приподнял ее над собой, так, чтобы колени обхватили его бедра. Не успела она ничего сказать, как он посадил ее на свое твердое орудие, которое наполнило ее, заставило все внутри расшириться, чтобы принять его целиком. И теперь уж Идит не стала бы протестовать, если бы даже речь шла о ее жизни…

Всегда чутко спавший, Эйрик слышал, как Идит передвинулась на его сторону кровати, но заставил себя дышать по-прежнему ровно и не открывать глаза.

Он мысленно считал до ста, изо всех сил стараясь не отзываться на легкие прикосновения жены. Спокойно, спокойно, говорил он себе, и был вынужден начинать счет трижды.

Когда Идит взяла его плоть в руку, Эйрик скрипнул зубами. И уж конечно, глаза его вылезали из орбит за закрытыми веками. Он заставил тело сохранять неподвижность, но у орудия любви собственный нрав.

Эйрик видел за свою жизнь столько женщин, что уже давно перестал вести им счет, но собственная жена постоянно ставила его в тупик. Вот и теперь она безропотно оседлала его, жаркое лоно ласково приняло его, роса страсти текла, будто теплый мед, однако бледно-фиалковые глаза расширялись от страха и смущения, а сама она боялась пошевелиться.

— Мне кажется, ты думаешь, что выиграл, — сказала она.

— Выиграл что? — спросил он сквозь стон, с трудом удерживая в своем теле бурлящее семя.

— Войну между нами. За власть надо мной.

— Идит, ты пришпилила меня к постели своей женской страстью. Мои кости тают при виде тебя. Если я не смогу к тебе прикасаться, пробовать тебя, то боюсь, что сойду с ума. А теперь скажи мне: кто из нас от кого зависит?

Она удовлетворенно улыбнулась. Кокетка! Потом сделалась более серьезной:

— Я не понимаю, что ты делаешь со мной. Ты пробудил во мне такую страсть, что у меня просто мысли путаются.

«Хорошо».

— Идит, иди сюда. — Он привлек ее к своей груди. — Поцелуй меня, Идит… ты слышишь меня, просто поцелуй, вот и все.

— Ха! Просто поцелуй! Я еще не настолько одурманена, что не чувствую горячей кочерги, дрожащей у меня внутри.

Воспользовавшись ослаблением ее враждебности, Эйрик осторожно двинул бедрами, ощущая ее влагу.

Она тихо застонала.

Он усмехнулся. «Лиха беда начало».

Схватив ее за талию, Эйрик медленно приподнял ее, потом опустил, показывая ей ритм.

— О.

Он вставил палец между их телами, играя им ритмичную мелодию.

— Я… не… хочу… этого, — проскрипела она, но раздвинула ноги пошире, чтобы ему было удобней.

Он убрал руки и заставил себя прижать их к бокам.

— Тогда слезай с меня. Я не собираюсь принуждать тебя, — напомнил он.

— Если я соглашаюсь в этот раз, не думай, что так будет и впредь. Лишь один этот раз. Не больше.

«Один раз! Ха! Ну, каждый раз по разу, возможно. Один раз в час. Один раз в час, каждый час, пока я не смогу насытиться тобой».

— Как скажешь, Идит, — кротко сказал он, улыбаясь про себя.

Она, сдаваясь, наклонила голову.

А он смиренно позволил ей делать с ним то, что ей нравится.

Идит оказалась способной ученицей, да и сама кое-чему научила его. Овладев ритмом, она отдалась ему с бешеным самозабвением. Ее жадность приводила его в невероятный восторг. Отсутствие запретов было просто восхитительным. И Эйрик почувствовал себя обласканным богами.

Когда он лежал под ней, обессиленный и необыкновенно довольный, Идит нежно спросила, покусывая его за ухо:

— Я тебе не сделала больно?

И Эйрик рассмеялся, и смеялся, смеялся… пока Идит не укусила его за плечо. Что навело его на мысль о других вещах, которые она могла сделать своим ртом.

Обнявшись, они наконец-то заснули. Среди ночи Эйрик еще раз потревожил жену. На этот раз они любили друг друга медленно, нежно, с ласковыми словами. Не спеша взобрались они на вершину страсти, блаженно предвкушая сладкую муку, Затем оба рухнули в пучину жарких конвульсий.

В конце он торжествующе воскликнул:

— Ты моя!

И разумеется, Идит не согласилась с ним, заявив:

— Нет, это ты мой.

Эйрик проснулся еще до рассвета с улыбкой на лице. Он взглянул на женщину, спавшую в его объятиях, прильнувшую к его теплому телу. Он нежно поцеловал шелковистые волосы и подумал о том, не возбудить ли ее, поцеловав «другие» волосы. Это было лакомство, с которым он еще не познакомил свою новую жену. Нет, подождет, когда она проснется, чтобы увидеть ее реакцию на такое восхитительно бесстыдное упражнение. К тому же его донимал другой голод. Эйрик решил спуститься на кухню и принести еды себе и жене. Тогда они поговорят. Нет, поправил он себя с улыбкой. Они снова займутся любовью, а потом поговорят и придут к согласию.

Он натянул штаны и отправился по темным, тихим залам. Войдя на кухню, зажег стенной факел, не обращая внимания на громкий храп Берты, доносившийся с подстилки в углу. Положил на деревянную доску хлеба, твердого сыра и несколько ломтей холодной оленины и налил большой кубок медовухи. После чего направился по коридору к большому залу.

— Так, значит, твоя новая жена не удовлетворяет всего твоего голода, брат?

Эйрик вздрогнул и едва не уронил доску.

— Проклятье, Тайкир, что ты тут делаешь, шастаешь по темным залам? Я-то думал, что ты уже давным-давно находишься при дворе у Хаакона.

— Я задержался в Йорке, — сказал Тайкир и поднял кверху руку, зажигая факел в стене. — Я прибыл к тебе со срочными вестями из дома Раин, приюта в Йорке.

— От Раин? Ох, нет, только не Эмма! Здорова моя дочь? Что-нибудь случилось?

Тайкир кивнул:

— Большие неприятности. В приюте распространилась болезнь — возможно, это проклятая оспа. Раин и Селик отправили Эмму и других детей в дом Гайды и ждут твоего слова.

— А Эмма тоже больна… оспой? — спросил Эйрик, содрогнувшись от страха.

— Нет. Во всяком случае, пока нет. Не знаю, захочешь ли ты, чтобы она приехала сюда, в Равеншир. Прежде ты не выражал желания, чтобы тут жили дети. Однако, брат мой, нехорошо оставлять ее в доме у Гайды, ведь она всегда была добрым другом нашей семьи. Поскорей отправляйся к ней.

— Да. Гайда, вероятно, страшно устала с детьми. А мне что, надо привезти всех этих сирот сюда?

— Нет, ты не можешь этого сделать, — торопливо сказал Тайкир, — раз над тобой нависла угроза нападения Стивена. И еще вот что, Эйрик. Раин говорит, что к Эмме начинает возвращаться голос и память. И ей может быть очень тяжело, когда она вспомнит, что случилось с ней и матерью.

Эйрик тяжело вздохнул:

— Ты вернешься со мной в Йорк, Тайкир?

— Да. Пойду приготовлю лошадей. Мы можем отправиться через час?

— Да.

Эйрик вернулся на кухню, разбудил Берту, отдал необходимые распоряжения и сказал, что сам он вернется скорее всего к ночи. Затем поднялся в спальню, где Идит по-прежнему крепко спала. Положил доску на стол и не спеша оделся.

Ему хотелось разбудить жену и поговорить с ней про дочь и про свои заботы. Но он знал, что Идит захочет отправиться вместе с ним либо покинуть спальню в его отсутствие. Им необходимо поговорить, прежде чем он позволит ей это, а времени не было. И он нежно поцеловал ее в губы и запер за собой дверь спальни.

В то утро Идит проснулась поздно, лениво потянулась. Ее не удивило, что Эйрик уже встал. По лучам солнца, пробивающимся в узкие окна, видно было, что час уже не самый ранний. Милостивый Боже, она не спала так долго с самого детства, подумала Идит, широко зевая.

Она натянула на себя сетку для пчел, недовольно поморщившись. Ладно, очень скоро она раздобудет себе другую одежду, вот только позавтракает. Потом заметила на столе доску с едой и улыбнулась предупредительности Эйрика.

Поев и освежив в памяти чудесные события прошедшей ночи, когда она лежала в объятиях Эйрика, Идит направилась к двери, надеясь незаметно проскользнуть в соседнюю комнату и забрать одежду. Дверь не открывалась. Она снова повернула ручку. Все напрасно.

Рассудок ее отказывался понимать очевидное. Этот ублюдок запер ее в спальне.

Она убьет его. Задушит этой проклятой сеткой. Ох, какое унижение! После того как она вечером добровольно «сдалась» супругу, он все-таки не отказался от своих мерзких правил.

Она стала барабанить в дверь и пронзительно кричать. Дверь наконец открылась, за ней подбоченясь стояла Берта. А за ее спиной страж, преграждая Идит дорогу.

Идит поскорей спряталась за дверь, не желая показываться в своем жалком одеянии.

— Где… мой… муж? — набросилась она на вошедшую Берту, произнося слова с расстановкой. Ее голос дрожал от ярости.

— Он поехал в Йорк, — сообщила ей кухарка.

— В Йорк? — Идит этого не ожидала. — Зачем?

Берта пожала плечами:

— Откуда мне знать? Сказал, что вернется к ночи и чтобы ты сидела взаперти в спальне, пока он не поговорит с тобой. Сказал, что тебе не мешает немного отдохнуть. — При этих словах Берта усмехнулась.

— Скажи мне, что тебе известно, почему Эйрик так спешно поехал в Йорк, — строгим голосом приказала Идит.

— Я уже сказала тебе, что ничего не знаю про его намерения. — Но тут глаза ее расширились от внезапной догадки, и она ханжески опустила голову.

— Что? О чем ты подумала?

— Ну, — нерешительно сказала Берта, — его любовница Аза живет там. Может, ему вдруг захотелось навестить ее.

Словно ледяную воду плеснули Идит в лицо; внезапная и ужасная новость сокрушила ее. Она задрожала от злости.

Закрыв дверь за Бертой и стражем, она равнодушно услышала, как ключ повернулся в замке. На нее нахлынула черная тоска.

«Предательство! Снова! И когда я только научусь уму-разуму? Сначала он набрасывает на меня сети своих развратных чар. Потом отпихивает в сторону, как вчерашнюю кашу. И как мне перенести эту боль? И, что самое важное, как мне сбежать отсюда?»

Она знала, что уже полдень, поскольку одна из драгоценных 24-часовых свечей, которые Эйрик зажег накануне вечером, все еще расточительно горела.

Она рыдала.

Она ругала себя за то, что оказалась такой дурой.

Она приходила в отчаяние оттого, что больше не надеялась излечить свое разбитое сердце.

Она начинала любить Эйрика.

«Чурбан!»

Она начинала ненавидеть Эйрика.

«Чурбан!»

Она плакала из-за таких противоречивых чувств. Дергала себя за волосы, только бы отогнать мысли о том, какую замечательную жизнь представляла себе еще совсем недавно. Мимолетный образ счастья порадовал ее на один миг и исчез.

Потом Идит рассердилась.

Она обзывала Эйрика всеми гадкими именами, какие только могла придумать, а потом слушала, как Абдул повторяет каждое ее слово с возмутительной точностью.

Она швырнула об стену доску с остатками еды. Затем, обнаружив, что швырнуть больше нечего, разодрала матрас и разбросала солому по всей комнате.

Через несколько часов, успокоившись, она стала прежней Идит. Холодной. Рассудительной. Немножко поумневшей. И готовой убить.

Когда вечерние тени заплясали в стрельчатых окнах, она рухнула на остатки постели с охапкой соломы. И начала обдумывать свое положение.

«Вот опять я польстилась на нежные слова обманщика. Это просто означает, что я слабей, чем думала. Но теперь, зная о своей слабости, я должна укрепить свою оборону. Как мне это сделать? Хмммм. Мне придется уйти — по крайней мере на время — от Эйрика и его соблазнительных речей… языка… губ… и рук… и… о Господи!

Может, мне вернуться в Соколиное Гнездо? Это будет вполне безопасно, если я возьму с собой достаточно воинов. Затем, когда стану сильней, когда мои кости не будут размягчаться от одного его взгляда, а сердце выскакивать из груди от мимолетного прикосновения, тогда я смогу поговорить с Эйриком о новых условиях нашего брака, который пока что еще нельзя назвать настоящим. Первое: мне надо сбежать из тюрьмы, устроенной мне Эйриком. Но, Святая Мария, как же мне сбежать от собственного разбитого сердца и его боли?»

С новой решимостью она подобрала одну из тяжелых боковых опор, которые оторвала от кровати Эйрика, пока бушевала, и направилась к двери.

— Брайен… Брайен, ты там? — ласково окликнула она.

— Да, госпожа, — нехотя отозвался страж. — Ты подняла письмо, которое я подсунул тебе под дверь? Ты устроила такой шум, что я не уверен, расслышала ли ты мои слова.

— Письмо? Какое письмо? — Идит опустила глаза и увидела на полу кусок пергамента, наполовину закрытый тростниковой подстилкой. Распечатав его, она прочитала письмо, присланное ей Эйриком из Йорка.

«Идит.

Я задерживаюсь. Надеюсь вернуться завтра к вечеру. Я привезу с собой прелестную девочку. Не сомневаюсь, что она тебя очарует так же, как и меня. Я объясню тебе все, Идит, и мы обсудим и все другие вопросы, которые остались нерешенными. Верь мне, дорогая.

Твой супруг. Эйрик».

Идит прислонилась спиной к двери, закрыв глаза от жестокой боли, сжимавшей ее сердце. «Прелестную девочку! Очарует!» Этот ублюдок даже не скрывает своей измены. Ей не хватало воздуха, она задыхалась, смяв в руке письмо, и слезы снова полились из ее глаз.

Верить ему? Как это возможно? Ему хотелось предаваться разврату с любовницей, а в то же самое время знать, что в Равешнире его ждет покорная жена. И даже хуже того, он собирается привезти свою подружку в Равеншир.

И как он смеет называть ее «дорогая», обманув так? Она вытерла глаза тыльной стороной ладони и подумала, затаив дыхание, о том, какие любовные уловки он использовал с Азой.

Исполнившись решимости, Идит крикнула через закрытую дверь:

— Брайен, пришли сюда Берту с метлой и тряпками. Надо слегка прибраться в спальне.

Он что-то пробормотал, но потом затопал прочь.

— Идет беда, — пропищал Абдул, и Идит злобно стрельнула в него взглядом. Попугай поднял свой надменный клюв, не обращая внимания на гневное предупреждение. — Идет большая беда.

Идит с угрозой прищурила глаза. Она что-нибудь сделает с грубой, слишком прозорливой птицей. Но не теперь.

Топнув от нетерпения ногой, Идит стала прохаживаться по спальне в ожидании Берты. Очень скоро ключ повернулся в замке. Берта открыла дверь и ввалилась своим широким корпусом, таща с собой принадлежности для уборки. Дверь с громким стуком захлопнулась за ней.

Рот у Берты открылся от изумления, а глаза стали большими, как у коровы, когда она повернулась и увидела обнаженное тело Идит, прикрытое прозрачной тканью.

— Ох, Господи! Подожди, вот все остальные внизу услышат, что хозяин сделал с тобой! Подлый дьявол! Не только запер свою высокородную леди в спальне для своих удовольствий, но и одел ее, как рабыню из гарема. — Она разразилась громовым хохотом. — Конечно, — еле выговорила она, — если бы твои груди тряслись посильнее, а тело было не таким худым, он, возможно, и остался бы дома с тобой, не поехал бы к любовнице. Могу поклясться, что у той-то груди трясутся, как сладкий заварной крем. — И Берта, взяв метлу, с ухмылкой нагнулась.

И тогда Идит без сожаления вытащила из-за спины доску и ударила болтливую бабу по голове. Удар был достаточно мягким и не причинил ей особого вреда, но все же настолько сильным, что толстуха скользнула на пол в мертвом обмороке.

Посапывая от напряжения, Идит сумела оттащить огромную тушу Берты в угол, где быстро сняла с нее линялое платье. Сняв с себя позорную пчелиную сетку, она разорвала ее на полосы, связала повариху по рукам и ногам и заткнула ей рот. Затем торопливо натянула ее платье на себя, не желая, чтобы слуги увидели ее голой.

Затем она заманила в комнату и Брайена, попросив его помочь Берте передвинуть комод. И его ждала та же участь, что и Берту.

— Большая, большая беда, — заявил Абдул.

Идит повернулась к надоедливой птице:

— А что ты скажешь про кошек, мой пернатый друг? Кажется, я видела огромного крысолова в конюшне, он очень любит вкусные крылышки и крошечные языки.

Абдул, вероятно, знал, когда заткнуть свой клюв.

Удовлетворенная пока что своими усилиями, Идит потерла руки, вышла из комнаты и закрыла за собой дверь.

На следующий вечер Эйрик и его усталый оруженосец въезжали во двор Равеншира. Эмма спала крепким сном, прильнув к нему. И вообще она не отпускала его от себя с тех пор, как увидела в доме Гайды, и хныкала то «папа», то «домой» — два новых слова, которые она произнесла за последние три года. Добрый знак, предположил он.

К счастью, приют поразила не оспа, а менее страшная болезнь. Эйрик помог Селику и Раин перевезти детей снова в их дом за городом, а затем отправился с дочкой домой.

Вилфрид подошел к нему и неуверенно пробормотал:

— Милорд, я хочу сказать…

— Тише, — предостерег его Эйрик, приложив палец к губам, и осторожно слез с коня. Ему не хотелось, чтобы Эмма проснулась в незнакомой обстановке, пока он еще не предупредил Идит. Он жадно поглядел на дворец и стал торопливо подниматься по ступенькам с Эммой на руках.

— Пожалуйста, милорд, я должен сообщить…

— Потом, Вилфрид, дай мне сначала уложить ребенка в постель. И повидаться с женой. Моей женой! — Эйрик тревожился из-за дочки и хотел спросить совета у Идит. Кроме того, в последние два дня он много думал об Идит и их зарождающихся отношениях. Ему надо было сказать ей так много, и, что самое главное, он ужасно скучал по жене, гораздо больше, чем ожидал.

Он слишком не доверял женщинам, чтобы назвать эти новые чувства любовью, но начинал относиться к своей новой жене очень серьезно. Может, со временем…

Уложив дочку в постель в гостевой комнате на втором этаже, Эйрик прошел в свою спальню, расположенную рядом.

— Идит, — тихо окликнул он, отперев дверь. Она, вероятно, спала, поскольку уже стемнело.

Ответа не было, а в спальне было темней, чем в преисподней. Взяв в коридоре факел, он вошел снова.

Там царил разгром. Пол был усеян остатками еды, содержимым матраса, разбитыми горшками и кусками его разломанной кровати.

А жены не было.

— ИДИТ!

Его рев можно было услышать даже во дворе. И Эмма громко заплакала от страха.

Абдул начал скрипеть:

— Большая беда, большая беда, большая беда. Авк. О Господи. Большая беда, большая беда…

Эйрик выругался и отправился к дочке. Успокоив ее и подождав, пока она снова заснула, он спустился к Вилфриду, который накачивался для храбрости медовой брагой в большом зале.

— Ну? — ледяным тоном справился хозяин.

— Она отправилась назад в Соколиное Гнездо и взяла с собой сына. — Вилфрид выпалил все на одном дыхании, словно загодя заучил эти слова.

— А как ей удалось сбежать из запертой спальни? Или она выпорхнула из окна?

Вилфрид простонал и уронил голову на руки:

— Нет, она проломила черепа Берте и Брайену.

Глаза Эйрика расширились от удивления.

— Что она сделала? Впрочем, неважно. Не думаю, что мне хочется это знать… прямо сейчас. А где был ты, когда она разбивала им головы?

— Я патрулировал вместе со стражей возле Питшира. Там видели каких-то странных людей. — Когда Эйрик вопросительно поднял брови, Вилфрид покачал головой. — Они уехали к тому времени, когда мы появились.

— А Идит рискнула своей жизнью и жизнью Джона, чтобы покинуть Равеншир? Почему?

— Ну, она распорядилась, чтобы ее сопровождала группа воинов. Так что, надо отдать справедливость, она приняла меры предосторожности против Грейвли. А почему уехала… ну, Берта проговорилась, что она намекнула хозяйке…

— Ну? — нетерпеливо спросил он.

— … что ты отправился в Йорк к Азе.

— Проклятье! И почему Идит в это поверила?

Вилфрид пожал плечами:

— Кто поймет, что у бабы в голове? Но ведь ты уехал, ничего не объяснив Берте, и меня рядом тоже не было, а потом ты ведь поспешил в Йорк, а Аза живет там, и…

— Я думал, что сказал Берте… хмммм… может, в спешке и забыл… — Он замолчал и, погладив верхнюю губу в раздумье, решил, что действительно не сообщил Берте причину поспешного отъезда в Йорк. — И все-таки Идит нельзя было уезжать из Равеншира вопреки моему приказу.

— Это точно, — согласился Вилфрид и для вящей убедительности ударил кубком по столу.

— А ты ее снова запрешь в спальне без всякой одежды, кроме гаремной прозрачной накидки, чтобы прикрыть ее голый зад? — с надеждой поинтересовалась Берта за его спиной.

Эйрик едва не свалился со стула от неожиданности, заслышав над ухом пронзительный голос поварихи.

— Святые мощи, Берта! Как это ты подобралась ко мне незаметно и без предупреждения?

— Ты хочешь сказать, вроде твоей подлой жены с тяжелой рукой? Видел, что она мне сделала? Видел?

Голова Берты была обмотана огромным куском холста, настолько широким, что хватило бы перевязать слона, которого Эйрик как-то раз видел в своих странствиях.

— Боже! Я всего-то и сделала, что посмеялась над ее нарядом! — объяснила Берта.

Эйрик зарычал на беспардонную повариху:

— Берта, ты должна знать свое место и не смеяться над своей хозяйкой.

— Ну, я думала, что леди пригодятся кое-какие полезные советы. Это же надо, раскроить мне череп просто из-за моего замечания о том, что ее груди не трясутся, как подобает женщине, даже в таком неприличном наряде.

— Трясутся? — в один голос воскликнули Эйрик и Вилфрид.

— Да, трясутся. Мужчины любят, когда сиськи немного трясутся, — сообщила она им с умудренным видом. — И я не раз говорила об этом твоей леди супруге.

Вилфрид вытаращил глаза на Эйрика, и оба осклабились.

Выслушав и другие сетованья Берты, Эйрик отправил ее убирать спальню:

— И перестань болтать направо и налево про наряд Идит. Ей это не понравится.

— Ха! Об этом уже все и так знают. Теперь мы все ждем твоего следующего шага. Я думаю, ты посадишь ее в клетку и выставишь на стену.

Эйрик не стал обращать внимания на неуместный совет Берты и повернулся к Вилфриду, посерьезнев:

— Я не могу оставить Эмму. Она начинает кричать по малейшему поводу, потому что к ней понемножку возвращаются воспоминания о смерти ее матери. Возьми двадцать человек и отправляйся за Идит.

— Сейчас?

— Да. Я хочу, чтобы она вернулась этой же ночью, даже если тебе придется привязать ее к лошади.

Вилфрид нехотя поднялся, явно не обрадованный поручением.

— Что я скажу ей?

— Ничего, скажи только, что муж требует ее возвращения. Я ей потом все объясню.

— Мне, конечно же, придется связать ее и засунуть в рот кляп, — пробормотал Вилфрид, отправляясь выполнять поручение хозяина. — А она спустит с меня потом шкуру тем или иным способом, когда получит такую возможность. Не сомневаюсь, что пошлет меня чистить уборные. Снова.

Идит и впрямь была связана и прикручена веревкой к седлу, когда они прибыли на рассвете в Равеншир. Когда Вилфрид стал освобождать ее, она смерила его ледяным взором. С ним она разберется позже. Но первым делом ей надо убить одного негодяя. С черными волосами и голубыми глазами. А того не было видно нигде.

И без того плохо, что Эйрик потребовал такого спешного ее возвращения, да еще не удосужился приехать за ней самолично. Явно он считал ее своей собственностью, вещью, подумала Идит, изо всех сил стараясь подавить стон отчаянья. Она должна сохранять в себе злость, не позволять этому противному чурбану заметить, насколько он обидел ее своим предательством и грубым обращением.

Идит шагала вверх по ступенькам, когда утреннее солнце поднималось над горизонтом, окрасив небо в яркий пурпур. Слуги собрались, чтобы поглядеть на ее восхождение, глаза их широко раскрылись от любопытства, многие хихикали. Она слышала, как некоторые упоминали про вуаль и тряску, и понимала, что язык Берты поработал как всегда.

Она вошла без стука в спальню Эйрика. Пустая комната была прибрана, на починенной кровати красовался свеженабитый матрас и покрывало. Все сгоревшие свечи были удалены, а на их место вставлены в подсвечники новые, еще не зажигавшиеся. Ну, ей придется кое-кому сказать, чтобы не тратили ее с трудом изготавливаемый товар.

Резко повернувшись, Идит уже собиралась отправиться вниз и поискать там своего ненавистного мужа, когда услышала тихое мяуканье, словно раненой кошки. Казалось, оно доносится из гостевой комнаты. Идит вернулась назад, положила руку на дверь и осторожно ее открыла.

Эйрик сидел на стуле с высокой спинкой и укачивал прекрасного золотоволосого ребенка, который тихо рыдал, почти уснув, прижавшись к его груди. Ее коварный, противный чурбан муж нежно ворковал:

— Тише, сладкая Эмма. Никто теперь тебя не обидит. Тише. Спи.

И тут Идит поняла, что «прелестная девочка», о которой Эйрик писал в своем письме, и есть его драгоценная маленькая дочка. В ужасе от своей ошибки Идит прижала ко рту ладонь.

Эйрик поднял глаза и уставился на нее неподвижным взглядом. И Идит поняла, что ей придется заплатить за все.

Молча, не говоря ни слова, Идит прикрыла за собой дверь и вернулась в спальню Эйрика. Села на край кровати и стала ожидать наказания, которое казалось ей неизбежным. Слишком часто она бросала вызов его достоинству.

Через некоторое время Эйрик вошел в спальню, закрыл и запер за собой дверь, потом небрежно прислонился к ней спиной, не спуская глаз с Идит. Его бесстрастное лицо не выдавало ни его чувств, ни намерений. Но Идит знала, что он зол. Очень зол.

В наступившей тишине Абдул решил сказать мудрое слово:

— Похотливый чурбан. Авк. Соблазнитель невинных дев. Авк. Предательский дьявол. Авк. Слабовольный сын Сатаны. Авк. Лжец с шелковыми речами. Авк. — Все это он преподнес, превосходно подражая голосу Идит.

Она застонала.

— Огромный кот. Огромный кот. Авк. Скоро придет. Скоро придет. Авк. Мертвая птичка. Мертвая птичка. Авк. Авк. Авк.

Лицо у Эйрика оставалось неподвижным.

— Эйрик, позволь мне объяснить…

— Да, это будет началом, — произнес он с каменным видом и отошел от двери. Налил два кубка вина и протянул один ей. Несмотря на ранний час, Идит не отказалась, чувствуя, как все пересохло в глотке.

Он оперся плечом о стену и ждал, крутя в пальцах ножку кубка со зловещей небрежностью.

Идит допила вино тремя торопливыми глотками, затем поставила кубок на пол у своих ног.

— Я была сердита, что ты запер меня в комнате после…

Она сглотнула. Он ждал.

— … после того как мы занимались любовью, — протянула она слабым голосом.

— Так ты думала, что раз соблазнила меня в ту ночь, то этим купила себе свободу?

Идит с негодованием ответила:

— Я не соблазняла тебя. Я хочу сказать… ох, какая разница! — Она пожала плечами. — Кто начал — не суть дела. Я пытаюсь объяснить, почему я сбежала из этой комнаты…

— … и проломила черепа двум моим верным слугам, — ледяным тоном продолжил он, — оставив их лежать замертво.

— Этого не было! Я слегка ударила по их деревянным башкам, и они оба это знают. А если говорят другое, то врут.

— Так продолжай свою историю. Ты разозлилась… и что?

— Я разозлилась, что ты запер меня, и тогда Берта сказала, что, может… может…

— Почему ты так нерешительно говоришь, жена? Это тебе не свойственно. Говори в своей обычной, язвительной манере и обвиняй меня в грехах. Поскольку я могу обвинить и тебя.

Она вызывающе усмехнулась в ответ на его строгий тон:

— Я думала, что ты предаешься блуду с любовницей.

— Но, Идит, — сказал он с насмешливым участием, садясь рядом с ней с хищным видом, — ты сама не раз мне заявляла, чтобы я убирался со своей похотью в Йорк к любовнице. Или теперь тебе вдруг стало не безразлично, что я занимаюсь любовью с другими женщинами?

Она закрыла глаза, борясь со слезами, которые неожиданно и жарко начали выступать на глазах, и сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. «Святая Мария, — взмолилась она, — не дай мне разрыдаться прямо сейчас». Огромный ком в горле мешал ей говорить.

Кончиком пальца Эйрик обвел края ее дрожащих губ и поймал крупную слезу, скатившуюся из глаза. Потом другую.

— Так что? Тебе не безразлично, если я провожу время с другой женщиной? — пробормотал он.

Почему его голос звучит мягко, от нежности или подавленного гнева? — подумала Идит. Она открыла глаза и кивнула.

— Ну?

— Я не знаю, — неуверенным голосом сказала она, в отчаянии ломая руки. — Мне хотелось бы знать. Я ненавижу эту слабость, которая делает меня плаксивой.

— Я действительно видел Азу, когда был в Йорке, — без всякого стыда признался Эйрик, накрывая ее руку своей и крепко прижимая.

Она застыла от его слов и стала вырываться.

— Ты заставил тут меня мямлить оправдания, хотя сам был виновен все время. Ох, какой ублюдок! — взорвалась она, пытаясь ударить его свободной рукой.

Эйрик взял обе ее руки в свои и заставил повернуться к себе. Его разрывали противоречивые чувства.

Ему хотелось вытрясти из нее дух вон за своеволие. И в то же время хотелось бесконечно целовать, забыв в ее объятиях про все неприятности, которые омрачали их жизнь.

— А ты не желаешь узнать, почему я встречался с Азой? Не желаешь услышать, с каким важным известием я к ней приезжал?

— Нет, — упрямо ответила она.

Он вдруг уронил руки:

— Что ж, ладно. Я и сам не хочу говорить. Ты не заслуживаешь объяснений.

— Я не заслуживаю! Почему ты…

Эйрик рывком вскочил с кровати и стал расхаживать взад и вперед. Он должен держаться на расстоянии от этой гадкой бабы. Ее близость обезоруживает его, сладкая родинка над сочной губой дразнит, запах лавандового мыла манит к себе.

— Я все еще сердит на тебя, Идит. — «Несмотря на некоторую часть моего тела, которая уже забыла почему».

— Ну, я тоже все еще сердита на тебя.

— О? — «Может, ты посидишь у меня на коленях и снова возьмешь надо мной верх, Идит?»

— Ты посадил меня в тюрьму.

— По важной причине. — «Возможно язык, который ругается на меня так часто, сможет найти себе лучшее применение. Как насчет…»

— Не представляю себе, по какой такой причине можно посадить жену в тюрьму, особенно после… ну ты знаешь.

Он с трудом подавил усмешку. «Да, знаю». Она заметила это, и ее лицо внезапно вспыхнуло. Видимо, ее воображение нарисовало те же сладострастные картинки, что и его. Затем настроение его переменилось, когда он вспомнил, что она сделала. И он решил положить конец их жестким взаимным обвинениям.

— Стивен намеревается похитить тебя и держать как выкуп в обмен на сына, — без обиняков объявил он. — А уж как он намерен тебя развлекать, пока ты будешь находиться под его попечением, и повторить невозможно.

— Откуда ты знаешь? — ахнула Идит.

— Батрак слышал, как он хвастался об этом в тот раз, когда убили скот.

Когда смысл его слов начал просачиваться в затуманенное сознание Идит, она потрясение выдернула руки из его ладоней и уперлась ему в грудь.

— Ты твердолобый, слабоумный кретин… ох, просто слов не могу найти, как тебя назвать! Ты предпочел запереть меня, не мог поговорить со мной разумно!

Эйрик не пошевелился и никак не ответил на ее слова, и тогда она замахнулась, чтобы ударить его. Однако он поймал оба ее запястья и крепко сжал.

— Ты была заперта, если можно назвать это так, ради твоей собственной безопасности.

— Ух! Как ты смел запирать меня, будто слабоумную девицу, вместо того чтобы сказать мне правду?

— Я знал, что ты меня не послушаешься и не останешься в стенах крепости. И твой отъезд в Соколиное Гнездо из-за какого-то пустячного повода доказал мою правоту.

— Пустячный повод? Я бы не сказала, что супружескую неверность можно назвать пустяком.

Он пожал плечами и был доволен, увидев, что ее лицо стало буквально пунцовым от злости из-за его якобы бессовестного поведения.

— Как вел бы себя ты, если бы твоя жена… если бы я… отправилась на свидание с другим? Да еще заперла бы тебя в спальне, чтобы ты дожидался, когда я соизволю вернуться?

Он и не старался скрыть ухмылку:

— Что ж, это открывает кое-какие интересные возможности.

Его большие пальцы чертили чувственные круги на ее нежной коже с внутренней стороны запястий. Он ощущал, как предательски участился ее пульс под его пальцами, пока он говорил. И краска, залившая ей лицо, была, несомненно, вызвана его близостью, а не ее продолжавшимся гневом. Он привлек ее к своей груди и обхватил руками за талию.

Она попыталась отвернуть от него свое выразительное лицо, однако он схватил ее рукой за подбородок и повернул к себе.

— Ты не должен принимать решения за меня, — слабо протестовала она. — Я не ребенок. А также не из тех жен, которым нельзя доверять.

— А ты не должна пренебрегать решениями, которые я принимаю, — возразил он. — Как будто я сам не способен управлять своими землями или заботиться о своих подданных.

Взгляды их скрестились.

— Ты должна быть наказана.

Она надменно вздернула подбородок:

— Я не собираюсь больше ходить ради твоего удовольствия в той прозрачной сетке.

— Это не было наказанием, — усмехнулся он.

— Для меня было. Ты уже выставил меня на посмешище перед слугами. И сейчас собираешься снова запереть меня в спальне?

— Нет, разве что вместе с собой, — ласково и многообещающе заверил он. И после этих слов почувствовал прилив крови в чреслах. — И впрямь, неплохое будет наказание. Вот видишь, Идит, я иногда слушаюсь твоих советов.

— Я вовсе не давала тебе совет запирать нас вдвоем в спальне, — с негодованием заявила она.

Он тихо засмеялся:

— Но ты должна согласиться, что это открывает определенные возможности. Хмммм. Надо это обдумать.

— Мне нужно приглядеть за пчелами, а Берта наверняка устроила на кухне в мое отсутствие свинарник, и…

— Я не говорю, что мы займемся этим немедленно. Ай-ай. Не надо так надрываться. Я понимаю, ты хочешь отвлечься от искушения, которое тебя гложет, но…

— Надрываться? Какая глупость! И что за искушение?

Он широко ухмыльнулся.

Идит озадаченно глядела на улыбку Эйрика, которая не смягчала его сердитых глаз. Потом ее губы пораженно разжались, а лицо залило от догадки жаркой краской.

— Ох… ладно. Я вижу, что ты меня просто дразнишь, говоря о наказании.

— Нет, отнюдь. Ты заплатишь, и заплатишь как следует, на моих условиях, Идит. Но сейчас мне требуется твоя помощь с Эммой. Если я запру дверь этой спальни — а я решил, что это создает хорошие возможности для твоего «наказания», — я решу этот вопрос на много дней, и тогда пусть уж меня не беспокоит никто, даже моя бедная дочка. Но сейчас она нуждается в заботе.

«Много дней! — восхитительные мурашки поползли по Идит. — Что могут делать вместе два человека много дней?» Но затем до ее сознания дошли и его другие слова.

— А что с Эммой? — спросила она.

Он начал ей рассказывать про немоту своей шестилетней дочки, наступившей после пожара, унесшего три года назад жизнь ее матери.

— Ее память начала возвращаться. Несомненно, это было вызвано эпидемией в приюте, когда сжигали зараженную одежду и белье. Она даже начала говорить кое-какие слова. Вот только кричит и плачет непрерывно день и ночь.

Идит забыла про собственные беды и про гнев Эйрика.

— Скажи, чем я могу помочь.

Когда Эйрик изложил свою просьбу, она кивнула и пошла вместе с ним к двери. Перед тем как войти к Эмме, он обернулся и сказал:

— У нас с тобой много незаконченных дел, жена. Не думаю, что я что-то забуду. У меня долгая, очень долгая память, а список твоих провинностей растет с каждым днем.

 

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

К вечеру Эйрик вернулся со своими людьми с ристалища. Потный и усталый после физических нагрузок, а также от душевного напряжения последних дней, прошедших в тревоге за Эмму и Идит, не говоря уж об отсутствии новостей из витана, он медленно поднимался вверх по ступенькам.

Шагнув к открытой двери своей спальни, он остановился, изумленный домашней идиллией. Идит сидела на кровати, прислонившись к спинке. Одна ее рука обнимала Эмму, другая Джона. Рядом сидели, скрестив ноги, Лариса и Годрик. А верный барбос Принц лежал, распростершись на полу, не сводя с Идит влюбленного взора.

Дети жадно слушали историю про его прадеда, Гаральда Светлоглавого, некогда короля всей Норвегии.

— И Гаральд безумно влюбился в Гиду, дочь короля Гордаланда. Однако Гида отказалась выйти за него замуж, пока он не покорит всю Норвегию, а этого не удавалось до него ни одному королю.

— А мой дедушка Торк был сыном Гаральда? — с благоговением спросила Лариса.

— Да, одним из многих, многих сыновей. Говорят, что у Гаральда их было двадцать шесть, и столько же дочерей.

Эмма потянула Идит за рукав.

— Еще, — попросила она, заставляя Идит продолжать историю. И Эйрик понял, что его немая дочь произнесла новое для нее слово, сама того не замечая. Он увидел свет в глазах жены и понял, что она тоже это заметила. Радостно обняв Эмму, Идит продолжала:

— А Гаральд так сильно любил белокурую Гиду, что поклялся не стричь волосы и не мыть тело, пока не станет правителем всей Норвегии и не получит Гиду в жены. И вот много лет он добивался своей цели, становясь все более волосатым и грязным. Его даже прозвали Гаральд Лохматый.

— Наверно, от него воняло, как от сраного поросенка, — захихикал Джон.

— Джон! Разве можно говорить такие гадкие слова?

— А мне можно не купаться и не стричь волосы много-много лет?

— Нет, нельзя.

— Расскажи мне дальше, — попросила Лариса. Они с Эммой были просто в восторге.

Эйрик удивленно покачал головой: откуда Идит знала, что его дочери будут рады послушать о своей родословной, тем более что и в семье-то они толком не жили? И где могла слышать его жена эти истории про храбрые подвиги и романтические приключения одного из его предков?

— Тайкир говорит, что ваш прадедушка так и не стриг волосы, пока прекрасная принцесса не согласилась выйти за него замуж, — продолжала она и закончила свой рассказ так: — Но потом помылся и постриг их, и его стали все звать Гаральд Светлоглавый.

«Мой брат! Как это я не догадался, что только Тайкир мог сочинить такую увлекательную сагу про нашего кровожадного деда. Идит не упомянула, сколько жен и любовниц Гаральд покрыл, произведя на свет полчище детей. А детки выросли в кровожадных молодчиков, которые начали убивать друг друга из-за короны».

Однако Эйрик не стал нарушать благоговейного настроения детей и жены. Он стоял, прислонившись к косяку, очарованный этой новой для него чертой своей язвительной жены.

А еще он почувствовал, как защемило сердце, а по телу пронеслась волна тоски, до боли сильной. Он никогда не имел своего дома, даже в детском возрасте. Всегда они с Тайкиром были гостями в других семьях, а их отец служил в йомсвикингах и старался защитить их от мстительных дядьев.

Да, иметь жену и детей, о которых он будет заботиться! Которые тоже будут заботиться о нем! Как это было бы чудесно!

В груди у него защемило. Он не жаждал богатств, да и имел их достаточно, говоря по правде. Он не стремился к титулам и обширным землевладениям, ему просто хотелось жить в безопасности и мире в своем небольшом уделе. Как мог он прожить свои тридцать с лишним лет и не понимать до сих пор, что теплая сцена, которую он видит сейчас перед собой, как раз то, чего он искал всю свою жизнь? Слезы затуманили его глаза, и он уже хотел незаметно ускользнуть.

Но тут его увидел Джон и крикнул:

— Отец!

Эйрика всегда трогало, как легко мальчик принял его. Вот и сейчас, не успел он протянуть руки, как Джон стремительно бросился в его объятия, обхватил худыми ногами за талию и обнял руками за шею. Эмма и Лариса тоже соскочили с кровати, подбежали и обхватили его ноги. Годрик, сирота, стоял робко в стороне, удерживая Принца, который скулил и тявкал, мотая хвостом словно веером.

У Эйрика сжалось горло, поначалу он даже не мог говорить.

— А ты покажешь нам, как устроить состязание в плевках, отец? А? А? — все спрашивал Джон. — Ты ведь обещал.

И он с улыбкой вспомнил, как несколько дней назад в шутку похвастался, что когда был в таком возрасте, как Джон, то мог с башни замка доплюнуть до другого края рва.

— Ох, Джон, отстань со своими плевками! — воскликнула Лариса с пренебрежением. Его старшая дочь любила верховодить над Джоном, хоть и была всего на год старше. — Папа скоро покажет мне, как надо танцевать.

Идит вопросительно вскинула брови.

— Танцевать? — беззвучно спросила она одними губами.

У него не было возможности ответить ей, поскольку дети требовали его внимания. Вскоре их юное веселье теплым коконом обволокло его, и он уже смеялся вместе с ними от всей души.

— Лариса не верит, что ты можешь поднять пук соломы пальцами ноги, — сообщил Джон, смерив Ларису презрительным взглядом. И при этом стал немного похож на Идит. Эйрик решил, что высокомерие, несомненно, у них в крови.

Он поднял глаза и поймал удивленный взгляд своей своевольной жены, которая слезала с кровати, покачивая головой на нелепое заявление сына. Их глаза встретились и никак не могли расстаться. На какой-то миг он даже забыл, что должен сердиться на нее за бегство в Соколиное Гнездо. Ему захотелось прогнать детишек из комнаты и повалить жену на постель. Тонкая нить, уже протянувшаяся между ними, едва не порвалась, потом стала еще крепче, связывая их между собой странным, новым, нерасторжимым образом.

— Или еще мы можем устроить состязание по ссанью, — предложил Джон.

Разомлевший от идиллии Эйрик резко встрепенулся.

— Джон! — воскликнула Идит. — Как ты смеешь?

Остальные дети захихикали.

— Таким языком нельзя говорить в присутствии леди, — строго сказал Эйрик, пытаясь совладать с дергавшимися от смеха губами.

Джон пристыженно повесил голову. Тогда и Абдул решил показать, на что он способен, и запищал:

— Ссанью. Авк. Ссанью. Авк. Ссанью. Авк. — И Эйрик, к своей досаде, понял, что это слово станет, несомненно, постоянной добавкой к грубому словарю коварной птицы.

— Да и вообще, состязание будет нечестным, — со знанием дела поделилась Лариса с Эммой, как старшая сестра, — потому что у мальчиков их краны находятся спереди. Это дает им преимущество, а так нечестно.

Эйрик с немым удивлением поглядел на дочь, потом на Идит.

А потом все разразились смехом.

Неделей позже Идит сидела вместе с Эйриком после дневной трапезы за высоким столом.

— Спасибо тебе за помощь с Эммой в эти дни, — сказал он, накрыв ее руку своей. — Я каждый день вижу все новые улучшения. — Он опустил глаза на дочь, которая устроилась у него на коленях и почти уснула.

Идит с тревогой покосилась на ладонь Эйрика, которая небрежно накрывала ее руку. Одного этого было достаточно, чтобы ее сердце учащенно забилось, несмотря на ее постоянное недовольство тем, что он навестил свою любовницу Азу. Она старалась не обращать внимания на теплую тоску, которая все нарастала, день за днем, особенно если учесть, что они не занимались любовью с той ночи, когда Идит соблазнила своего негодяя мужа.

Ей бы отдернуть руку. Ей бы сопротивляться этому нараставшему притяжению. Но почему-то не хотелось ни того, ни другого.

— Как ты думаешь, сумеет ли Эмма поправиться до конца? — спросила она.

Эйрик растерянно провел пальцем по верхней губе, и Идит захотелось самой коснуться ее. Его губы были полными и твердыми — мужскими. Она слишком хорошо знала, как они умеют со знанием дела прикасаться к ее губам, шевеля их, тревожа, уговаривая…

— О чем ты думаешь?

— Что?

— Ты спросила меня, верю ли я в полное выздоровление Эммы, а я ответил, что вижу с каждым днем улучшение. А потом я справился о твоем мнении, но твои глаза уже остекленели, и ты так странно на меня уставилась…

Идит тряхнула головой, чтобы прийти в себя:

— Я просто устала. Мы оба. Ведь мы поочередно спим с Эммой на ее кровати. Просыпаемся через каждые пару часов, когда она кричит во сне. А потом она целый день не отходит от нас. От этого можно сойти с ума. Но зато она говорит теперь больше слов и кажется счастливой большую часть времени. И все же…

— … все же она продолжает липнуть к нам, и кошмары тоже не прекращаются, — закончил за нее Эйрик.

Она кивнула.

— Если бы мы могли как-то поговорить с ней о пожаре.

— Я пытался, но каждый раз, когда упоминаю про ее мать или про набег, разрушивший деревню, она зажимает руками уши.

— А ты только представь, какие ужасы она пережила. Видеть, как твой дом пылает, а там внутри гибнут в пламени мать и бабушка с дедушкой. А она такая маленькая и ничем не может помочь.

— Слава Богу, хоть догадалась спрятаться в кустах, пока злодеи не уехали. Ей станет лучше, Идит, и тогда мы сможем вернуться к повседневным делам. И не забывай, жена, — добавил он, сжимая ей руку и наклоняясь к уху, — мы с тобой не закончили одно дело.

Ее сердце сжалось, и она вопросительно посмотрела на него.

Он подмигнул.

«Чурбан!»

— Ты имеешь в виду Азу и то, почему тебе захотелось пойти к ней?

Он засмеялся:

— Нет. Я имею в виду твое наказание.

— Ах это. — Идит махнула рукой, словно расплата вовсе ее не интересовала.

— Не думай, что я забыл, жена. И не думай, что тебе удастся избежать моего гнева. Я готовлю для тебя самую сладкую пытку.

Идит нервно облизала губы и поймала голодный взгляд, которым он проследил за движением ее языка. Можно себе представить, что он имел в виду под «сладкой пыткой».

— Не думай, что ты сможешь прыгать взад и вперед между постелью любовницы и моей. Как рогатая жаба.

— Рогатая жаба! Что ж, это наводит меня на интересные размышления. Но скажи мне, дорогая жена, что ты будешь делать, чтобы удержать меня в своей постели?

Она смерила его искоса недоверчивым взглядом и попыталась выдернуть руку из его железных пальцев, но без успеха.

— Будешь ли ты атаковать меня снова? — поддразнил он.

— Я не атаковала тебя.

— Ты права. Это было соблазнение. — При этом он не казался недовольным.

Она почувствовала, как ее лицо запылало, поскольку не могла ни отрицать его слова, ни совладать с бурными воспоминаниями о тех скандальных вещах, которые проделывала.

— Этого больше не случится, ведь теперь я знаю, что ты покинул мою постель ради Азы. И больше не стану заниматься с тобой любовью, даже если… даже если…

— … даже если я встану на четвереньки и буду сверкать голым задом? — договорил он за нее, снова напомнив ей свою историю.

— Даже тогда, — упрямо сказала она. Легкая улыбка заиграла в уголках его рта.

— А если я скажу тебе, что не делал этого? Она смущенно взглянула на него:

— Не делал чего?

— Не занимался с Азой любовью.

Сердце у Идит болезненно защемило, когда Эйрик облек в слова ее душевные муки.

— Ну, я рада, что ты заговорил об этом, Эйрик. Я-то думала, что несправедливо обошлась с тобой.

— О?

— До нашего обручения я сказала тебе, что ничего не имею против твоих любовниц, если ты проявишь в этом такт. И мне не следовало менять свои правила. Если ты действительно испытываешь нужду в…

— Ну-ка высунь язык, — резко потребовал Эйрик.

— Зачем? — спросила она, отодвигаясь от него.

— Чтобы я выдернул его из твоего болтливого рта, безмозглая женщина.

— Надо же! Я веду себя с тобой необычайно великодушно, а как ты поблагодарил меня за это? Черной неблагодарностью. Ты просто…

— Уймись, Идит.

— Нет, уж извини.

— Извинения принимаю.

— Уф!

— Я сказал Азе, что больше не могу с ней видеться. И если бы ты не болтала своим языком, а слушала меня, то давно бы уже узнала про это.

У Идит с надеждой забилось сердце.

— Ты сказал это до того, как переспал с ней, или после?

Он усмехнулся и сокрушенно покачал головой:

— Ни то и ни другое. Я оставил ей деньги, чтобы она открыла свое собственное дело и привела в порядок дом. И не прикасался к ее восхитительному телу ни разу. — Он наклонился вперед и легко провел губами по ее губам, дразня, возбуждая ее чувственность.

Сердце Идит бешено забилось. Большой палец Эйрика выписывал возбуждающие круги на ее запястье, за которое он продолжал держаться. Наверняка он ощущал бешено бившуюся на нем жилку.

— Ты возражаешь?

Она потрясла головой и прокашлялась.

— Не сомневаюсь, что мне придется продать очень много свечей, меда и браги, чтобы покрыть расходы, — заявила она, изо всех сил стараясь не поддаваться соблазнительным чарам его пальцев и жадных глаз.

Он тихо засмеялся:

— Опять ты язвишь, Идит! Нет, те деньги были вынуты из моего собственного кармана.

Тогда до ее сознания болезненно дошли другие слова Эйрика.

— Так, значит, у Азы восхитительное тело? — «Не сомневаюсь, что ее груди трясутся, как коровье вымя».

Ублюдок усмехнулся, и, несмотря на радость от хорошего известия, Идит почувствовала невыносимое желание стереть эту ухмылку хорошей пощечиной.

— Угу, — подтвердил он наконец с самодовольной ухмылкой. — А тебе не хочется узнать, почему я разорвал свои отношения с Азой?

Магнетическое притяжение светлых его глаз влекло се к нему, но она яростно сопротивлялась, чувствуя, как рушится оборона.

— Потому что нашел себе другую любовницу? — слабым голосом предположила она.

— Нет, — сказал он, и кончики его губ вздернулись кверху.

— Потому что Аза сделалась жирной и неряшливой… и… и ее груди больше не трясутся?

В ответ на ее грубые слова рот у Эйрика ошарашенно открылся. Не сразу он пришел в себя.

— Нет, Аза просто великолепна в своей красоте.

Желание ударить его по губам становилось все более настоятельным.

— Тогда почему?

— Потому что у меня есть жена, которая ужасно мне нравится, и в постели, и так. Конечно, если только она не сопротивляется моим приказаниям, не прикидывается старой каргой, не напускает на меня своих пчел, не язвит меня, не пристает со своими просьбами, не покушается на мою власть, не зовет меня грубыми именами, не…

Идит вытащила руку из его клешни и зажала ему рот, заставляя замолчать.

— Но ведь такое происходит все время, — с сокрушенным стоном признала она.

Он прижал ее пальцы к своим губам и стал покусывать и сосать их кончики, отчего она нежно и с восторгом вздохнула.

— Да, это так, — подтвердил он, — но я решил дать тебе время, чтобы ты переменила свой вредный характер, если…

— Если — что?

— … если по-прежнему будешь нравиться мне во всем остальном, — осторожно сказал он.

И Идит подумала, что ей не так уж трудно будет ему угодить «в остальном».

Джон, Лариса и Годрик взбежали вверх по ступенькам помоста и заговорили все разом. Босые и покрытые грязью, они пахли конюшней. В другой день Идит отругала бы их. Но сегодня это показалось ей не таким уж и важным.

Эмма встрепенулась на отцовских руках и засияла от удовольствия; ей явно хотелось быть вместе с другими детьми, но она боялась покинуть безопасные отцовские руки. Но потом вдруг спрыгнула с коленей Эйрика и побежала к человеку, вошедшему вслед за детьми. Это был Тайкир.

Одетый в тонкие штаны из шерсти и светло-коричневую рубаху длиной по колено и с коротким рукавом, Тайкир выглядел как свирепый и воинственный викинг. Длинные светлые волосы свисали на плечи, но были зачесаны на одну сторону, открывая щегольское золотое кольцо в ухе. Широкие металлические браслеты обхватывали огромные мускулы выше локтя. Он величественно направлялся к ним, прекрасно сознавая свою красоту.

— Милостивый Боже. Пожалуй, надо запереть всех девиц в замке, — пробормотала Идит.

— А ты меня называешь похотливым чурбаном! — подхватил ее мысль Эйрик, однако в его словах прозвучала нежность к брату.

— Дядя Тайкир! — со счастливой улыбкой завизжала Эмма и бросилась в его распростертые объятия. Обхватив тонкими ручками его шею, пока он кружился вместе с ней по залу, Эмма смеялась как всякий нормальный ребенок. Ее смех веселой трелью разлетался по сторонам и был слаще, чем мелодии арфы. И Идит наконец поверила, что Эмма действительно может поправиться.

Она радостно переглянулась с Эйриком.

Поднявшись с места, Идит одарила гостя приветственным поцелуем, а затем ударила по руке, когда он попытался ущипнуть ее за зад.

— Я уже несколько дней тебя жду, — проворчал Эйрик. — Ты бы помог мне обучать военному искусству новых людей и объезжать дозором северные земли Равеншира.

Тайкир пожал плечами:

— В Йорке случился сильный шторм, и мои работники никак не могли до сегодняшнего дня отремонтировать корабль.

— Означает ли это, что ты нас снова покинешь, раз твой корабль готов к плаванью? — поинтересовалась Идит. Ей нравился ее новый брат по мужу, и при всех хлопотах с Эммой, которые появились сейчас у них с Эйриком, не говоря уж об их собственных стычках и ее муках из-за зловещего молчания витана, им не помешала бы малая толика жизнерадостности Тайкира.

Тайкир ухмыльнулся свойственным ему плутовским манером.

— Ну, если бы я знал, что без меня вы так скучаете, то давно бы вернулся. Видимо, я не смог как следует научить Эйрика, как сделать женщину надолго… счастливой. — И он весело взглянул на своего нахмурившегося брата.

— Присядь, Тайкир, — пробормотал Эйрик, — а то я задам тебе несколько уроков, чтобы ты научился уважать брата.

— Ха! — сказал Тайкир, пытаясь устроиться на соседнем с ними стуле. Это было нелегко, поскольку Эмма вцепилась в него мертвой хваткой — обвив руками шею, а ногами талию.

Идит встала и протянула руки к Эмме, но малышка яростно затрясла головой и еще крепче вцепилась в него, пропищав:

— Дядя Тайкир!

— Женщины любят меня вне зависимости от возраста, — бесстыдно похвастался Тайкир. — Но послушай, милая, — нежно добавил он, гладя худенькие плечи девочки, — мне нужно сходить в уборную. Пока ступай к папе.

Эмма решительно затрясла головой.

Эйрик взглянул на Идит с просиявшим лицом, словно его внезапно осенила счастливая мысль. Он встал, положил ей руку на плечо и посмотрел на Тайкира.

— Ты ведь не любишь спать один, братец, — сказал он льстиво. — Позволь предложить тебе новую подружку, чтобы не было скучно. — Он показал на Эмму, которая радостно улыбнулась, явно не возражая, чтобы дядя Тайкир занял место отца или мачехи.

— А для тебя, моя леди супруга, — произнес Эйрик, поворачиваясь к Идит, — кое-что найдется. — Пошарив в складках туники и рубахи, он наконец извлек помятое зеленое перышко.

— Что? — переспросила Идит, недоуменно наклонив голову, когда Эйрик положил ей на ладонь перо попугая.

В глазах у Эйрика вспыхнули озорные огоньки.

— Поскольку я покинул тебя в брачную ночь и поскольку с тех пор у нас не находилось для себя времени, — заявил он низким, хриплым голосом ей на ухо, — я разрешаю тебе считать эту ночь нашей свадебной.

— Разрешаешь? — с запинкой вымолвила Идит, затем поглядела на перо. — А это?

— Это подарок невесте.

— Подарок невесте? — захохотал Тайкир. — Что же это за подарок? Ты стал прижимистым на старости лет, братец.

Эйрик пропустил насмешку брата мимо ушей и взял Идит за руку. Его глаза светились скрытым намеком.

— Помнишь перо, которое я показал тебе однажды в нашей спальне, и мое обещание, что упражнение продолжится? — ласково сказал он, проводя пером по ее губам в напоминание о том, что он проделывал в тот раз. — Вот время и пришло, Идит.

И не успела она воспротивиться, как он подхватил ее на руки и понес вниз с помоста. Она извивалась и сопротивлялась, а Тайкир и его люди усмехались и отпускали им вслед сальные шуточки.

— Ты поистине противный чурбан.

— Согласен.

— И бесстыдный деревенщина.

— Да.

— Развратный негодяй.

— Совершенно верно.

— И… э…

— Не забудь про рогатую жабу.

Идит пыталась вырваться из его рук, но он крепко держал ее в объятиях. Затем крикнул через плечо:

— Доброй ночи вам всем! Увидимся утром.

— Утром! — запищала Идит, прекращая борьбу и зарываясь запылавшим лицом ему в плечо. — Ведь еще даже вечер не наступил.

— Да, — сказал он, улыбаясь с крайне довольным видом. И добавил голосом, полным сладких обещаний: — Мне ведь предстоит одолеть двенадцать экстазов, поэтому я хочу сделать ранний старт.

— Две… двенадцать! Ох, ты просто неистовый самец!

— Да. Это одно из тех качеств, которые ценят во мне женщины.

Когда они оказались в спальне, запищал Абдул:

— Противный чурбан. Авк. Большая беда. Авк. Поцелуй меня в зад. Авк. — Не колеблясь, Эйрик взял клетку и вынес ее в коридор, несмотря на злобные крики птицы.

Затем, когда дверь за ними закрылась, Эйрик стал зажигать множество восковых свечей, расставленных по комнате. Сердце у Идит билось так громко, что он мог слышать его в другом конце комнаты. Она прислонилась к закрытой двери, и у нее кружилась голова от бурления в крови, а руки и ноги налились свинцовой тяжестью.

«О Господи».

— Зачем тебе сейчас свечи? Ведь на улице день, — нервно заметила она, все еще не отходя от двери.

— Да, но ведь ты знаешь, что у меня нелады со зрением. И я хочу сегодня увидеть все. — И он снова сверкнул на нее своей очередной обворожительной улыбкой.

«О Господи».

— Когда тебе хочется, ты все прекрасно видишь. Известно ли тебе, сколько стоят эти свечи? — проворчала она, нерешительно пытаясь найти тему для разговора, чтобы справиться с внезапной робостью, нахлынувшей на нее, как только захлопнулась дверь.

— А известно ли тебе, что мне на это наплевать?

Она стала было укорять Эйрика за такую расточительность, но замолкла, увидев, как он запрыгал на одной ноге, потом на другой, — это он снимал башмаки, после чего стал стягивать через голову рубаху. Глаза его сверкали диким огнем, он неотрывно смотрел на нее. Не в силах отвести от него взора, она смотрела, как он развязал штаны и сбросил на устилавший пол тростник, а потом небрежно перешагнул через них.

Без стеснения взяв в руку свое затвердевшее орудие любви, он сказал низким, сдавленным голосом:

— Ты видишь, как сильно я хочу тебя, жена? Хочешь ли ты меня хоть вполовину этого?

Вдвое сильней, подумала Идит, чувствуя в потайной своей сердцевине горячий, липкий сок. «О Господи».

— Разденься, Идит, — попросил он тихо и хрипло. — Я хочу посмотреть, как ты раздеваешься.

Идит удивлялась себе, как легко согласилась на его просьбу. Робко сделав несколько шагов от двери, она развязала пояс своей гунны, и та упала на пол. Пальцами ног сбросила кожаные башмаки, а потом сняла тунику и нижнюю рубашку.

Ей бы смутиться, когда она, обнаженная, предстала перед мужчиной, но этого не случилось. Эйрик был не просто мужчина. Он был ее муж. А удовольствие, которое она видела на его лице, когда его глаза шарили по ее телу, радовало ее.

— Ты прекрасна, Идит, — сипло прошептал он. И Идит вправду почувствовала себя красавицей, впервые за много, много лет.

— Дотронься пальцами до сосков, Идит, — попросил он, все еще не приближаясь к ней. — И представь, что это я тебя трогаю. Мне хочется увидеть наслаждение на твоем лице.

— О, — тихо прошептала она, но сделала так, как он просил, и едва не пошатнулась от острого желания, которым налились ее груди.

— Теперь оставь одну руку на груди, а другой дотронься до тех волос, что внизу. И скажи мне, что ты почувствуешь.

Идит почувствовала, как жаркая волна захлестнула ее лицо и плечи.

— Желание, — смущенно произнесла она.

— Это твое тело само готовится для меня, Идит, — с трудом проговорил он и подошел вплотную.

Она хотела обнять его за шею и привлечь к себе для поцелуя, однако он не позволил ей этого сделать.

— Нет, радость моя, на этот раз мы не будем спешить… все произойдет очень медленно. — Он слегка поцеловал ее в губы, взял за руку и отвел к узкому окну. — Встань здесь, — приказал он, указывая на место у стены, на которое падал из окна свет. Взял ее руки и положил ей на шею, так, чтобы пальцы сцепились на затылке.

— О, я не знаю, понравится ли мне это, — запротестовала она. — Давай лучше ляжем в постель, Эйрик.

— Нет, не сейчас. Сначала мы поиграем.

— Поиграем? — переспросила она.

— Да, в перышко.

— Я не понимаю.

— Поймешь. Поймешь.

— А что я получу, если выиграю?

— Меня.

Она насмешливо засмеялась:

— А что получишь ты, если одержишь победу?

— Тебя.

Ее брови удивленно нахмурились.

— Ведь это одно и то же, не так ли?

— О нет, тут существует большая разница. Игра очень интересная. Итак, во-первых, ты не должна убирать пальцы с шеи. Ни на чуточку. Или ты проиграла. А я не смею прикасаться к тебе ничем, кроме перышка, ни губами, ни руками, иначе проиграю.

— А как я узнаю, что выиграла?

— Если ты познаешь тот самый «экстаз». — Он широко улыбнулся, словно был самым умным человеком на свете.

— Экстаз? — пропищала она. — От перышка? Ты уверен в этом? Ты уже делал так прежде?

— Никогда, но я абсолютно уверен.

Затем он поднял перо, которое она уронила на пол, и начал водить им по ее бровям, носу, родинке, краям губ. Она со вздохом закрыла глаза, а восхитительные ласки все нарастали.

— Нет, ты должна держать глаза открытыми, — сказал он. — Это тоже одно из правил.

— О! — подозрительно возразила она. — Правила меняются, что ли, по ходу игры?

— Возможно. — Он передвинулся к внутренней стороне ее поднятой руки, провел под мышкой, обвел грудь. Она затаила дыхание и ждала. Круги становились все меньше и меньше, сходясь к середине груди.

— Тебе хочется, чтобы я дотронулся до того места? — искушающим тоном прошептал он.

— Я умру, если ты этого не сделаешь.

— Ну, мы не можем себе позволить иметь мертвую невесту в брачную ночь, верно? — засмеялся он и провел кончиком пера взад и вперед по затвердевшему соску. Ее руки едва не расцепились от сокрушительного наслаждения, охватившего ее.

— Расскажи мне, — пробормотал он осипшим от страсти голосом, переходя к другой груди. — Расскажи мне, что ты чувствуешь.

— Боль. Пульсацию. Мне очень хочется…

— Хочется чего, радость моя?

— Твоих губ… чтобы поцеловали, наверное… ох, я не знаю.

— Скоро, Идит, скоро. Нет, не закрывай глаза. Помни правила.

Она заставила себя открыть глаза и поглядела вниз, где перо-мучитель двигалось к животу и внешней части бедра.

— Почему на твоей мужской штуке выступили синие вены? Тебе больно?

Эйрик издал глоткой странный звук и оперся рукой о стену, закрыв на мгновенье глаза, словно набираясь сил. Когда он открыл их снова, Идит спросила его с понимающей улыбкой:

— А тебе правила разрешают закрывать глаза?

— Да, кокетка, — ответил он, покачав головой.

У Идит уже не было сил дразнить его, когда Эйрик дотронулся пером до ее женских волос. Встав перед ней на колени, он попросил ее раздвинуть ноги, и Идит подчинилась, обезумев от желания, когда вся бурлившая в ее теле кровь, казалось, собралась на одном крошечном островке чувственности. При помощи пера он убрал завитки с ее складок и сказал ей, какая она там.

Игра продолжалась. Идит начала беспомощно стонать, особенно если он заставлял перо трепетать, как птичьи крылья. Боль в грудях и женских складках росла и росла, готовая прорваться, и Идит выгнула бедра вперед, ее ноги напряглись, а Эйрик все убыстрял движения пера, щекотал им все быстрей и быстрей.

Идит разжала руки и уперлась ими в плечи Эйрика, когда ее колени ослабели, а от сердцевины побежали во все стороны крошечные спазмы удовольствия. Яркие вспышки стали взрываться под прикрытыми веками, и она застонала:

— Хватит, Эйрик. Хватит. Это слишком сильно.

Он уронил перо и прижался лицом к ее тугому животу. Когда он наконец поднялся, Идит увидела затуманенными от страсти глазами, что его мужское естество увеличилось до чудовищных размеров, а на кончике выступила капелька семени. Его глаза голодным огнем сжигали ее тело, а из раскрытых губ вырывалось хриплое дыхание.

Он хотел ее. Идит видела это и была счастлива.

— Я проиграла? — виновато спросила она, когда он прижался к ее телу.

Он сверкнул на нее ослепительной улыбкой и поднял в воздух:

— Я бы сказал, что мы оба выиграли, сладкая моя. Но теперь моя очередь получать награду.

Он бросил ее на постель и сам рухнул вслед за ней. Обхватив руками ее щиколотки, поднял их вверх, затем раздвинул в стороны. Посмотрел на нее один миг, после чего погрузился в ее глубины длинным рывком. Идит застонала от острого желания, когда ее всю наполнил супруг, и они слились в одно целое.

— Ты такая горячая, — прошептал Эйрик, наклоняясь к ней на вытянутых руках и изгибая шею назад от мучительного сладострастия. — Твой женский жар сжигает меня заживо. Я хочу целовать тебя всю, твои груди, шептать сладкие слова, но не могу ждать… не могу ждать…

И он начал пронзать ее тело длинными рывками, которые становились все короче и жестче. Она уперлась руками в изголовье кровати и стала подыгрывать его движениям. Когда в ее лоне все снова задрожало, она шире раздвинула ноги и выгнула вверх бедра, подняв их в воздух. Трепет перешел в спазмы, затем в мощные конвульсии, и голова ее заметалась из стороны в сторону, еще, еще и еще… Когда она достигла своего «экстаза» и раскололась на тысячи осколков радости, Эйрик откинул назад голову и вошел в нее с силой последний раз, извергнув из себя грубый мужской рев триумфа.

Наконец он тяжело упал на нее, грудь тяжело вздымалась, прерывистое дыхание щекотало ей шею. Идит почувствовала между ног влагу — его семя и ее женскую росу. Его увядшее орудие уснуло у нее внутри.

Тепло, сродни весеннему солнышку, пронеслось по ее телу. Она слегка провела кончиками пальцев по его плечам и по спине. После их бурного любовного соития в ее душе царили покой и умиротворение.

— Я люблю тебя, Эйрик, — шепнула она, гладя его волосы.

Тишина продолжалась несколько мгновений. Потом он поднял голову и улыбнулся:

— У меня и впрямь талант к любовным играм. Верно?

— Я сказала, что люблю тебя, Эйрик, — повторила она, нежно гладя его. — Я не прошу тебя отвечать мне тем же, но и не хочу, чтобы ты над этим смеялся.

— Не буду. Ах, Идит, не знаю, верю ли я в любовь вообще. Для этого требуется больше доверия к женскому полу, чем есть у меня. Ты мне очень нравишься, все больше и больше, и я доволен, что мы женаты, но большего пока обещать не могу. Пока.

Разочарование обожгло душу Идит, но ведь он был с ней честен, и это тоже много значит.

— Стало быть, я должна научить тебя доверять мне. — А на самом деле она хотела сказать — «любить меня».

Он улыбнулся и поцеловал ее в родинку.

— Неизменно неуемная женщина, верно? — Потом он сполз пониже и подул ей на грудь. — Что ты говорила недавно насчет поцелуя?

Идит не нашлась что ответить. Потом она поинтересовалась, можно ли играть в перышко так, чтобы его держала она, и он ответил:

— О, конечно. Это лучше всего.

К утру они разорвали матрас в нескольких местах. Сломали ножку табурета. Подстилка из тростника сбилась на полу в неровные кучи.

Колени Эйрика стерлись, а плечи покрылись следами укусов. Лицо и грудь Идит рябили следами от страстных поцелуев.

Она открыла один глаз и уставилась на Эйрика. Он как раз стоя пил мед из кубка. Поймав ее взгляд, он подмигнул. Не иначе как приглашал продолжить. Опять!

— Нет, хватит. Я больше не могу. Нет, даже если… — Она широко зевнула и сонно закрыла глаза.

— Ид-ит! — крикнул вскоре Эйрик странным тоном. Когда она не отозвалась, он повторил: — Идит, посмотри сюда, что у меня для тебя припасено!

Она еще крепче закрыла глаза.

— Я уже знаю, что у тебя припасено, и с меня достаточно.

— Я знаю, знаю — даже если я встану на четвереньки голый, с голым задом. Но сжалься надо мной. Ты не поверишь этому. Правда.

И он был прав.

Рот у Идит открылся от удивления, когда она с трудом расклеила веки. Глаза ее расширились от увиденного.

Эйрик стоял на голове. С голым задом, нагой.

Когда она отсмеялась, а он встал на ноги, она сказала, протягивая к нему руки:

— Ну, может, я и передумала. Маленькое мужское упражнение заслуживает награды.

 

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Потом они проснулись от громкого стука в дверь.

— Убирайся, — прорычал Эйрик и прижал Идит еще сильней к себе. Ее голова покоилась у него на груди, а одна нога была бесстыдно закинута на его ноги. Эйрик покачал головой, удивляясь этой невозможной картине… и своему везению.

— Не надо больше, Эйрик, я слишком устала, — сонно пробормотала Идит.

Губы Эйрика растянулись в улыбке крайнего удовлетворения; он понимал, что проделал невероятно трудную работу, чтобы насытить ее.

— Эйр-рик, — заскулил Тайкир, снова забарабанив в дверь. — Уже давно рассвело, а у меня в постели четверка жутких огольцов, они так шумят, что у меня раскалывается голова. Пора вам с Идит заняться ими.

— Исчезни, Тайкир. И не появляйся, если только замок не подвергнется нападению.

Эйрик услышал, как Тайкир пробормотал пару ругательств и удалился. Потом положил руку на бархатные ягодицы Идит, радуясь мысли, что у него есть на это права супруга. Новые, удивительные чувства переполняли его, когда он смотрел на жену, и в то же время он боялся обращать слишком пристальное внимание на эти чувства — вдруг они окажутся эфемерными и исчезнут без следа. И он закрыл глаза, чтобы снова погрузиться в сон.

Однако у Идит были другие намерения, и они вскоре стали очевидны, когда она подвинулась и потерлась грудями о его мохнатую грудь, а затем властно положила руку на его усталый мужской орган и промурлыкала:

— Кажется, тебя нужно немного оживить, дорогой. И на этот раз запротестовал Эйрик, простонав:

— Не сейчас, Идит. Я слишком устал.

Однако вскоре передумал, когда она дерзко поинтересовалась:

— Даже если я встану на голову, с голой…

— Ты этого не сделаешь! — с ужасом вскинулся он, и его глаза распахнулись. — Или сделаешь? — Он не смог скрыть интереса, блеснувшего в его глазах.

— Нет, ублюдок, не сделаю. — Затем она рывком оседлала его и с вызовом спросила: — Ты уже так быстро перестал «экстазировать»? Ведь обещал мне, что сделаешь это двенадцать раз, а пока что остановился на шести.

Эйрик обнаружил, что уже больше не чувствует себя таким усталым.

Часом позже Тайкир снова подошел к их двери и настойчиво забарабанил:

— Эйрик, ты рискуешь нарушить узы братской любви. Оторви свой зад от кровати и забери у меня этих щенков. Джон вызывает меня на состязание, чья струя добьет дальше. Из-за Ларисы у меня уже отваливаются ноги, она заставила меня танцевать. Танцевать! Клянусь Тором, где это слыхано, чтобы воин-норманн танцевал? Эмма испачкала медом волосы. Годрик попал стрелой в масло у Берты. Абдул начал линять. А твоя проклятая собака насрала мне на постель.

Эйрик и Идит обменялись веселыми взглядами, оба одновременно воскликнули: «Убирайся!» — и разразились смехом.

— Это вы надо мной смеетесь? — взревел Тайкир.

От разочарования голос его стал грубым.

— Почему бы тебе не научить детей какому-нибудь из своих магических трюков? — выдавил из себя наконец Эйрик, пока Тайкир продолжал громко бубнить что-то в коридоре. Тайкир четко и без обиняков ответил, что он думает об Эйрике и его советах, и зашагал прочь.

Раз уж они все равно проснулись, Эйрик решил научить Идит кое-каким из этих трюков.

— Ты когда-нибудь слышала про знаменитое у викингов пятно «С»? — поинтересовался он у жены, усмехнувшись в ущелье между грудями, и направился ниже, помечая свой путь цепью поцелуев.

— Нет. Это очередная история про калифа?

— Конечно же нет, — с обидой ответил он. — Мой дядя Селик рассказывал мне про пятно «С». Весь фокус в том, что его можно найти только при помощи…

— Чего? — спросила Идит и ахнула, когда Эйрик встал на колени у нее между бедер и положил ее ноги себе на плечи.

— … языка, — ласково ответил он и подмигнул.

И позже, гораздо позже Идит ему сказала, что он может показывать ей свои магические трюки в любое время, когда ему захочется.

В третий раз Таикир забарабанил им в дверь уже в полдень и сообщил:

— Эйрик, выходи поскорей. Бритта исчезла, и мы опасаемся, что ее мог похитить Стивен.

Идит собрала испуганных ребятишек возле себя, и они смотрели, как Эйрик и его люди поскакали в полном боевом облачении на поиски пропавшей девушки. Она старалась спрятать свой страх за Эйрика с Тайкиром, а особенно за беспомощную Бритту, которая оказалась в когтях у Стивена.

Прежде чем сесть на коня, Эйрик обнял Идит и прошептал ей в губы:

— Я очень доволен тобой, жена. Надеюсь, что у меня вскоре будет больше времени вознаградить тебя.

— Я тоже счастлива в этом браке, — осипшим голосом призналась она, ласково проведя кончиком пальцев по его щеке. — Будь осторожен, мой супруг. Будь осторожен.

Они с Бертой занялись детьми, заставили их смыть всю грязь с тела, а потом посадили за кухонный стол, где Идит стала их учить. Хоть они и ерзали, не в силах совладать со своей неугомонностью, но все же оказались любознательными учениками, даже Годрик, и многое успели усвоить за три часа, пока не услышали, что лошади возвращаются в замок. Приказав детям оставаться с Бертой, Идит, полная нехороших предчувствий, побежала через зал.

Когда она открыла дверь, Вилфрид поднимался по ступенькам, неся на руках безжизненное, избитое тело Бритты. Эйрик с остальными уже снова ускакал прочь на поиски сатанинского Грейвли и его приспешников.

— Она жива? — спросила Идит у Вилфрида.

— Еле-еле, — проскрежетал он.

— Неси ее в гостевую комнату, — сказала она, направляясь вперед, и крикнула Гирте: — Скажи Берте, чтобы прислала горячую воду и тряпки.

Когда Бритту положили на кровать и сняли с нее лохмотья, в которые превратилась ее одежда, Идит и Вилфрид в один голос невольно ахнули при виде ужасных ран и синяков, покрывавших все ее тело от лица до ступней. Кровь и мужское семя засыхали на ляжках. Один глаз уже заплыл от кровоподтека, нижняя губа была рассечена. Левая рука казалась сломанной возле запястья.

— Проклятый ублюдок. Я убью его за это, клянусь! — воскликнул Вилфрид.

— Уйди, Вилфрид, — в конце концов взмолилась Идит, мягко кладя на его плечо руку. — Лучше дай я обмою ее тело без тебя. Найди травницу в деревне, если хочешь, и пришли ко мне со снадобьями.

— Она останется жива? — дрожащим голосом спросил он.

Идит пожала плечами:

— Я надеюсь на это. Постараюсь сделать все, что в моих силах. Большего обещать тебе не могу.

К тому времени, когда она обмыла Бритту, девушка пришла в сознание и простонала:

— Ох, госпожа, эти звери… что они делали со мной… все так болит…

— Ладно, Бритта, теперь ты в безопасности. — Но она не могла не спросить: — Это был Стивен из Грейвли?

Бритта взглянула на нее расширенными от ужаса глазами.

— Да. Он и пятерка его людей поочередно… ох, извращенцы… заставляли делать меня ужасные вещи… никогда не забуду… и он велел тебе передать…

Идит застыла от ужаса.

— Он велел… он велел… передать тебе, что ты станешь следующей. И сказал, что не будет с тобой таким милосердным.

Идит убрала с избитого лица Бритты похожие на паклю рыжие волосы, прежде струившиеся как золотая пряжа. Затем обняла юную служанку и стала укачивать ее, словно ребенка, прекрасно сознавая, что Бритта потеряла последние остатки детства, которые сохранялись в ней до сих пор. И на глаза ей навернулись слезы жалости.

К вечеру, когда Эйрик вернулся со свитой в замок, Бритта спала тревожным сном благодаря травам, которые принесла женщина из деревни. Идит уже видела, что служанка поправится со временем — по крайней мере, ее тело, если не душа.

Увидев нахмуренное лицо Эйрика, она поняла, что ему не удалось найти Стивена. Зловещему графу снова удалось уйти от расплаты.

Она поскорей приказала слугам приготовить лохани с горячей водой для Тайкира и мужа и накрывать столы к вечерней трапезе.

— И выкати несколько бочек медовухи, — сказала она Ламберту. — По-моему, у мужчин сильная жажда.

К тому времени, когда Идит поднялась наверх, Эйрик и Тайкир закончили мытье и сидели в спальне Эйрика, обсуждая события дня. Она рассказала о ранах Бритты и надеждах на ее выздоровление.

Сердце у Идит защемило от жалости к мужу. Она видела, как поникли его плечи от усталости и разочарования. Красивое лицо напряженно застыло. В этот день он не брился, и темная щетина покрывала щеки. Сомнений нет, он сильный мужчина… однако в этот день ему досталось.

Поколебавшись, Идит положила руку мужу на плечо. Он поднял к ней лицо, сначала с удивлением, а потом положил сверху свою ладонь. Идит пронзил восторг от такого мимолетного проявления нежности вдалеке от постельных дел.

— Мы больше не можем ждать решения витана по петиции об опеке, — сказал Эйрик.

Она кивнула, понимая, что опасность нарастает со дня на день, поскольку Стивен становится все более наглым в своих злодействах.

— Я все же говорю, что мы могли бы разоблачить этого ублюдка, если используем для этого Идит или Джона, — проворчал Тайкир.

— Тайкир, я уже предупредил тебя, чтобы ты и не вспоминал про Идит. — Эйрик угрожающе встал с места и шагнул к брату.

Идит толкнула Эйрика на место:

— Ладно, Эйрик, пусть Тайкир расскажет, что придумал. Да и вообще, обращайся со мной как с женщиной, а не как с ребенком.

— С ребенком! — Несмотря на серьезность положения, Эйрик ухмыльнулся ей.

Идит вспыхнула, понимая, что он подумал об их минувшей долгой ночи и о том, что он обращался с ней вовсе не как с ребенком.

— Ответ будет «нет», и мы не станем обсуждать это снова, Тайкир, — ровным голосом протянул Эйрик. — Мы поступим иначе. Завтра я намерен поехать во владения Грейвли в Эссекс, спрячусь там и буду ждать его возвращения, сколько бы это ни заняло времени.

Но возможность решать была перехвачена из их рук на следующее утро, когда к ним прискакал с недоброй вестью граф Орм.

— Король Эдмунд убит в Глостершире. Это случилось на празднике Святого Августина. Он пировал с придворными в Пакльчерче, и злодей Леофа ударил его кинжалом прямо в сердце.

Идит и Эйрик обменялись пораженными взглядами. Что может это означать?

— Слуги короля разорвали Леофу на куски, но поздно. Эдмунд был уже мертв, — сообщил Орм, жадно глотая медовую брагу.

— Он был так молод, — пробормотала Идит, качая головой. — Прожил едва ли больше двадцати четырех зим.

— Да, — согласился Эйрик, — а его сыновья Эдви и Эдгар едва вылезли из пеленок, одному четыре, другому всего лишь два года. Теперь престол унаследует, несомненно, его брат Эдред, а он чуть моложе Эдмунда… по-моему, ему двадцать два года.

Тайкир встал и взволнованно прошелся по комнате.

— Однако, в отличие от Эдмунда, который окружил себя мудрыми советниками, Эдред предпочитает общаться с темными личностями, такими, как Грейвли. Недобрые ветры подули на Британию, скажу я вам.

— А Эдред имеет какое-то отношение к смерти брата? — спросила графа Идит.

Орм пожал плечами:

— Его подозревают, однако пока доказательств нет. Его сторонники собираются в Уэссексе, якобы для присутствия на похоронах, а скорее всего не желая упустить свою выгоду.

— А витан? — с беспокойством спросил Эйрик, выражая молчаливую тревогу о судьбе петиции Стивена теперь, когда король убит.

— Витан не может изменить состав до похорон, а потом в течение короткого траура. Примерно месяц, — сообщил Орм. — Впрочем, ходят слухи, что его теперешние члены встретятся через три дня в Глостершире, чтобы наметить стратегию. Но уже теперь Эдред потребовал, чтобы его признали мерсии и датчане из земель датского закона. Дальше черед за Нортумбрией, и сомнений нет, Эйрик, что нас с тобой принудят поклясться на верность. Оттуда он отправится на Скалу Таддена, где ожидает присяги от всех северных королей.

— Он не теряет времени, — с насмешкой произнес Эйрик. — Но ведь мы этого и ожидали. Да, мы принесем ему клятву на верность, Орм. Что нам еще остается? Но, может, нам удастся договориться с теперешним витаном и предупредить слишком резкие изменения в управлении государством.

— Я подумал то же самое. Давай встретимся через два дня и отправимся вместе в Глостершир, согласен?

Эйрик кивнул.

Позже, после отъезда Орма, Эйрик и Тайкир снова уселись за стол, чтобы обсудить вместе с Идит такой новый поворот событий.

Идит положила ладонь на руку Эйрика, стараясь привлечь его внимание.

— Я не позволю использовать Джона никоим образом, но, на мой взгляд, у тебя не остается иного выбора, как сделать меня приманкой для Стивена, — заявила она мужу. — Медлить сейчас просто опасно. Если Эдред посадит в витане своих людей, опасаюсь, что петиция Стивена будет одобрена.

Эйрик угрюмо смотрел на нее, но в конце концов кивнул, соглашаясь:

— Мы сделаем все по моему плану, Идит, и ты не подвергнешься опасности. Ты слышишь?

— Я обещаю. Но скажу тебе вот что, муж. Я убью и себя, и сына, но не позволю этому сатанинскому отродью добраться до Джона. Отдать ребенка на его попечение равнозначно тому, чтобы собственноручно низвергнуть его в ад.

Эйрик обнял ее за плечи и прижал к себе. Пока что она ощущала себя в безопасности. Но кто знает, что ожидает их завтра.

В тот день Эйрик отвел ее в подземелья замка и показал тайный ход из крепости, которым они воспользуются по его плану в борьбе со Стивеном из Грейвли. Она не догадывалась, что потайная дверь под землю ведет из большого зала.

В основном помещения подземелья были наполнены старым оружием и вышедшей из употребления мебелью. Идит разглядывала сломанные стулья, столы и кровати, думая, что часть этого добра можно раздать батракам в их лачуги.

— А что в этой закрытой комнате? — поинтересовалась она.

— Сокровища, — небрежно ответил Эйрик. Он щурился, оглядываясь при тусклом свете по сторонам, затем поднял ржавый меч и убрал его подальше с дороги.

— Сокровища? Какие сокровища?

Эйрик взглянул на нее и пожал плечами:

— Монеты. Драгоценности. Ткани.

Дрожь интереса пробежала по телу Идит.

— Можно посмотреть? — льстивым голосом попросила она.

Эйрик вскинул голову при ее просительном тоне, однако снял с кольца на груди большой ключ и открыл скрипучую дверь. Затем, вытащив из стены факел, шагнул вперед.

Идит ахнула. Она не могла поверить своим глазам. Повсюду, куда бы она ни смотрела, ее взгляду открывались немыслимые богатства — сундуки, до краев набитые драгоценностями и золотыми монетами, тонкие шелка и богатая шерсть, несколько слоновых бивней, бочки с вином, душистое масло, гобелены, тяжелые блюда и серебряные столовые приборы.

Она повернулась к мужу и ударила его в грудь обеими руками:

— Ты скупой тролль! Как ты посмел?

— Что-о? — опешил он, пятясь назад.

— Ты, должно быть, смеялся про себя, глядя на мое скудное приданое. Прикинулся нищим, чурбан.

— Ну что ж, смеялся. Но только немножко.

Ей не было смешно, она насупилась. А он, прислонясь к стене, ухмылялся, глядя на нее без малейшего раскаяния на лице. Негодяй.

— Ладно, Идит, не злись. Ты же мне сказала, что богатство тебя не интересует.

— Не делай из меня дурочку, муж. Ты прекрасно знаешь, что одно дело — не стремиться к богатству, а другое — выбиваться из сил, чтобы свести концы с концами.

— Выбиваться из сил? Ты преувеличиваешь.

— Откуда ты знаешь? Ох, подумать только, я такой виноватой чувствовала себя, когда заказала несколько жалких овец и…

— Двадцать.

— Что?

— Ты заказала двадцать овец, Идит, а не несколько.

— Ох. — Она и не знала, что Эйрик так пристально следил за ее хозяйственными делами. — А коровы! В замке была одна-единственная на все хозяйство, когда я сюда приехала.

— Теперь их восемь. И я удивляюсь, откуда они взялись, — сухо заметил он, поднимая брови.

И снова Идит поразилась тому, что Эйрик оказался более наблюдательным, чем она думала. К ее удивлению, он виновато опустил голову.

— Я и сам собирался купить еще коров. Да только все руки не доходили.

Ее верхняя губа презрительно скривилась.

— Скажи мне, Эйрик, почему ты живешь так убого?

— Для норманна — даже для полукровки-викинга, как я, — неразумно вызывать зависть своих соседей-саксов.

Идит поняла его, хотя это не объясняло нежелания Эйрика сказать о богатстве ей, его жене.

— Как ты думала, чем я плачу всем новым воинам, которых позвал в Равеншир? — Он дергал ее играючи за кудрявый локон и накручивал его на палец, пока говорил.

Идит почувствовала, что краснеет.

— Я не подумала об этом. Конечно же, ведь ты все время смущал мои мысли.

— Да. Это я умею… смущать. Разве нет? — Он усмехнулся и привлек ее к себе, потянув за локон, по-прежнему накрученный на палец. Она старалась не поддаваться сладостному теплу, которое он излучал уже одной своей близостью.

— Ох, ты просто невозможен! А Азе, своей любовнице, — этим ты ей заплатил тоже, верно? — Идит махнула рукой на сокровища, и у нее сжалось в груди при одной мысли об этом. Какой же она была дурой, ведь даже заподозрила Эйрика, что тот расплатился с любовницей ее деньгами. А вместо этого он, несомненно, бросил ей к ногам несметные богатства. Может, даже и не расстался с ней окончательно.

— Немедленно прогони из головы эту противную мысль, — зарычал Эйрик. — Если ты посмеешь обвинять меня в измене после того, как стесала мой хрен до основания, я клянусь, что вырву твой язык и прибью к твоему хмурому лбу.

Идит едва не задохнулась:

— Какой ты вульгарный!

— Да, такой. — Затем он плотоядно улыбнулся. — А ты не хочешь лечь в эти шелка и совершить со мной вульгарную вещь?

Она бросила на него недовольный взгляд, но потом не сумела сдержать улыбку, которая расползлась по ее губам. Он был таким симпатичным, стоя тут со счастливой улыбкой, будто переросший мальчишка.

— Нет, я не стану портить хорошие ткани, валяясь на них вместе с тобой.

— Ах, вечно разумная жена! — Он нежно поглядел на нее, затем добавил, потирая грудь и подмигивая: — Тогда, может, тебе подойдет эта прекрасная шерсть?

Она невольно рассмеялась.

Он протянул к ней руки, и она шагнула к нему в объятия. Хоть и ущипнула его за живот, чтобы показать, что еще не до конца перестала сердиться.

Позже, когда они вышли, держась за руки, из потайного хода, который вел к лачуге батрака, стоявшей за стенами, Идит, перейдя на серьезный тон, сказала:

— Эйрик, я так боюсь за судьбу Джона теперь, когда Эдред стал королем, но мне хочется, чтобы ты знал… — И она замолчала, не в силах справиться с волнением.

— Что, дорогая? — спросил он, пальцем поднимая ее подбородок кверху.

— Мне просто хочется, чтобы ты знал. Сейчас я такая счастливая, какой не была никогда в жизни.

Он попытался пошутить, чтобы рассеять ее серьезность:

— Да, у меня просто талант в том, чтобы делать тебя счастливой, разве нет?

Но она не позволила ему смеяться над своими чувствами.

— Я люблю тебя, Эйрик. Нет, не води глазами по сторонам и не опускай их вниз. Я не прошу тебя отвечать мне тем же. — «Во всяком случае, не теперь». — Видно, женщины устроены по-другому. Знаю только, что я не смогла бы так отдаваться, как теперь, если бы не отдала тебе свое сердце.

— Мне нелегко говорить о таких вещах, Идит. Мне трудно научиться доверию, да и вообще, я никогда не думал, что сумею кого-то полюбить. Дай мне время.

— Дам. — Она улыбнулась ему. — Просто я боюсь, что наступают трудные времена, и мне хочется, чтобы ты знал, что я чувствую. — Она поглядела по сторонам, желая сменить тему, и сказала: — Погляди на тот зеленый луг. Я и не видела его прежде. Как ты считаешь… хммм… вот, может, мы могли бы купить несколько… ну, совсем немножко, понимаешь… коз?

— Коз? — изумился он.

Потом рассмеялся, увидев, что она его дразнит.

— Какая ты красивая, когда улыбаешься, Идит. Если бы ты улыбнулась хоть раз или два, когда изображала из себя старую каргу, то моментально разоблачила бы себя.

— Ты так думаешь?

— Я это знаю, дорогая моя. Даже с моими проклятыми глазами я не смог бы проглядеть красоту твоей улыбки.

— Ох, Эйрик, не говори так о своих глазах. Я люблю твои глаза. — Ведь, в конце концов, именно эти прозрачно-голубые глаза и привели ее в Равеншир.

— Ты? Ах да, они мое слабое место, но…

Она дотронулась кончиками пальцев до его губ:

— У тебя нет слабых мест, мой супруг. Я увидела почти сразу же, что у тебя неладно со зрением, поскольку у моего отца было то же самое, однако это совсем не сказывалось на его мужских достоинствах.

— Ну… — сказал он, словно бы отмахиваясь от ее лести, но Идит видела, что он доволен. Его слабое зрение — единственная слабость, по его мнению, — было уязвимым местом в ее отношениях с мужем.

И она оскорбила его гордость, устроив свой нелепый маскарад.

Идит влюбленными глазами смотрела на него и благословляла судьбу, давшую ей этого человека в мужья.

— В чем дело? Почему ты так на меня уставилась?

— Как?

— Как твой проклятый пес, Принц.

Идит тихо засмеялась. Точное сравнение!

— Хотя я не думаю, Идит, что ты готова… ладно, неважно… — Он намеренно замолк, возбудив ее любопытство. Затем погладил верхнюю губу, не сводя с нее глаз, в которых сверкало озорство.

Подбоченясь, Идит вопросительно наклонила голову.

— … помахать хвостом, — закончил он фразу и расхохотался.

— Тебе это будет сделать легче, у тебя организм удобней устроен, — огрызнулась она, шутливо ударив его в грудь. Он упал на спину, потянув ее за собой.

Обхватив ее лицо руками, Эйрик крепко поцеловал ее в губы. Говоря по правде, Идит никак не могла насытиться ни его губами, ни зубами, ни языком. И как это она не знала прежде, что целоваться так приятно?

— У тебя снова затуманились глаза, Идит, — пробормотал он, нежно подув ей на влажные губы.

— Ничего удивительного! Твои поцелуи просто сводят меня с ума, и ты это прекрасно знаешь.

— Как и твои, Идит. Как и твои. Теперь расскажи мне, почему ты глядишь на меня так, как Принц на мозговую косточку?

— Я просто удивляюсь, как это ухитрилась так быстро в тебя влюбиться.

— Не сомневаюсь, что все дело в моей мужской силе, — похвастался он без ложной скромности.

— Мне кажется, что я полюбила тебя задолго до того, как ты дотронулся до меня.

— Правда? — В его глазах сверкнул интерес.

Она кивнула:

— Да, это случилось, несомненно, когда ты признал на свадебном пиру Джона своим сыном. И тогда, когда ты поцеловал меня в тот же вечер в своей спальне. Помнишь тот глубокий поцелуй с языком? Я тогда заподозрила, что не смогу долго устоять против твоего обаяния.

— Да, у меня мощное обаяние.

Она ущипнула его за плечо и продолжала:

— И потом, когда тебя искусали мои пчелы и ты не побил меня.

— Мне страшно хотелось это сделать.

— Но ты не сделал.

Глаза их встретились, и наступило долгое молчание. Идит внутренне обливалась слезами, оттого что Эйрик не мог сказать ей слова любви. Хоть она и уговаривала себя, что это не имеет значения, однако на деле это было не так.

— Я стараюсь, Идит, — тихо сказал он, угадав ее мысли.

— Знаю, — прошептала она, пытаясь спрятать боль, и наклонилась под его нежный поцелуй.

— Опять вы взялись за свое? — Они подняли глаза и увидели, как из потайного хода появился Тайкир. — Черт побери, Эйрик, когда бы я ни появился, ты все время пересчитываешь зубы Идит своим языком.

— Тридцать два, — ответил Эйрик, не моргнув глазом.

— Что? — спросил Тайкир.

— Тридцать два зуба у Идит.

И они все расхохотались.

Отсмеявшись, Тайкир рухнул на землю рядом с ними.

— Где дети? — спросила Идит.

— Я привязал их к столбам в большом зале.

— Как ты мог! — воскликнула Идит, ужаснувшись его жестокости, и стала подниматься.

— Да не тревожься, сестра. Сядь. Они думают, что это игра. Я могучий викинг, а они все мои пленники. По крайней мере, хоть немного передохну. — Он скорчил забавную гримасу. — Я обещал, что когда вернусь, то сам стану их пленником. Адское пламя, после отъезда из Равеншира отправлюсь куда-нибудь воевать, просто чтобы отдохнуть.

Потом они перешли от шуток к серьезным делам и стали обсуждать план, как заманить Стивена в ловушку.

— Завтра я уеду с большим войском, — сообщил Эйрик. — Если граф Орм еще этого не сделал, тогда я сам распространю слухи о том, что еду в Глочестер говорить перед витаном.

— Наверняка Стивен будет следить за тобой, — с тревогой сказала Идит.

— Да, но я отправлюсь в полном боевом оснащении, включая шлем, который закроет мне волосы. Когда я отъеду от Равеншира на несколько наделов, начнется лесистый участок, и там меня будет ждать Сигурд. А он почти одного со мной роста. И мы с ним поменяемся доспехами. После того как войско отправится дальше, я вернусь в Равеншир и проникну внутрь через потайной ход.

Идит в тревоге закусила нижнюю губу.

— Я знаю, что ты тревожишься за Джона. Я отправлю его под большой охраной в Соколиное Гнездо вместе с Ларисой и Эммой. Они уедут сегодня через потайной ход. Не хочу, чтобы дети оставались в замке, вдруг у нас что-либо не удастся.

Идит приложила ладонь ко рту, полная тревожных предчувствий.

— А Тайкир?

— Отправится сегодня вечером из Йорка вниз по Хамберу на корабле в Северное море. Затем по суше доберется сюда. И останется с детьми в Соколином Гнезде. Я не думаю, что без нас кому-нибудь еще удастся справиться с Эммой.

— Все это звучит так… разумно… но ведь тебе известно, что Стивен не рассуждает, как нормальный человек. Я опасаюсь его коварства.

— Мы будем очень осторожны, Идит. Я смогу защитить вас. — В подтверждение своих слов он обнял ее.

Жест Эйрика согрел Идит даже больше, чем слова. Он не любит ее… пока. Идит видела это. Но она верила, что не безразлична ему. А это уже кое-что. Начало.

— И последнее, Идит. Возможно, у нас в замке есть шпион. Поэтому мы не должны обсуждать наши планы ни с кем из слуг, и я не должен подниматься наверх, когда якобы уеду из Равеншира. Мы приготовим внизу комнаты с постелями, едой и питьем для меня и еще нескольких моих людей. Даже коней нам придется держать при себе.

Увидев ее недовольный взгляд, он добавил:

— Это продлится только одну-две ночи. Я уверен, что Стивена удастся заманить известием о том, что ты с Джоном осталась в плохо защищенном замке.

Два дня прошли, но о Стивене не было ничего слышно. Идит ходила по комнате, спускалась в кухню, где Берта встречала ее ворчанием:

— Господи! Ты протрешь скоро в полу дорожку, а от твоих постоянных причитаний у меня свернется молоко для заварного крема.

Эйрик настрого приказал Идит не покидать стены крепости ни при каких условиях, и лишь Вилфрид и Иеремия, ее надежный каменщик из Соколиного Гнезда, были посвящены в их план. При первых же признаках присутствия внутри крепости Стивена либо кого-то еще из посторонних об этом следовало сообщить Эйрику. А на посторонний взгляд крепость должна выглядеть малочисленной и плохо охраняемой.

— Если возле тебя появится Стивен, ты должна находиться неподалеку от Вилфрида и Иеремии, чтобы они могли дать сигнал мне и моим людям. Ты должна выполнять мои приказы неукоснительно, ты слышишь меня, Идит? — много раз повторял Эйрик перед отъездом.

На третий день Идит почувствовала такое раздражение и уныние, что решила чем-нибудь заняться.

— Сегодня мы будем делать мед, — заявила она Берте и Гирте.

Повариха что-то пробормотала насчет помойки, в которую превратится кухня, но замолчала, увидев глаза Идит. Бритта помогать не могла, поскольку все еще лежала в постели, медленно поправляясь после побоев. Идит велела Ослаку, бортнику, которого она привезла с собой из Соколиного Гнезда, чтобы тот достал как можно больше сот из ульев. Эйрик запретил ей выходить даже в сад, где стояли ульи, на случай, если там притаился Стивен.

Ослак вскоре вернулся, принеся с собой три дюжины пчелиных сот, и, откинув с лица сетку, сказал, что там осталось еще столько же.

— Мы слишком долго не вынимали мед, госпожа, так что пчелам удалось попировать.

Идит кивнула, сознавая, что в последние дни была занята совсем другим. Она отправила Ослака за новыми сотами, а сама заглянула на кухню, чтобы убедиться, достаточно ли сильно горит огонь и разложены ли на столе все ее принадлежности.

Гирта направилась в кладовую, чтобы принести побольше горшков. Берта вытерла пот со лба рукой и проворчала:

— Что ж, чем скорей отделаемся, тем лучше.

Вскоре Идит уже срезала верх у трех дюжин медовых сот, и мед стал капать сквозь ткань у огня, а Ослак все не возвращался. Идит уже начинала сердиться и нервно ходила по кухне, желая поскорей закончить работу.

— Промой пустые соты вместо меня, Берта, — сказала она и вышла в дверь, ведущую на кухонный двор.

Ослак приближался к дому, таща огромную охапку пчелиных сот в одном из ящиков для перевозки пчел — по меньшей мере шесть дюжин. Видно, их оказалось больше, чем он первоначально предполагал. Он остановился у колодца и поставил ящик на землю. Поначалу Идит удивило его поведение, но затем она увидела, что он сел на камень, снял башмак и вытряхнул оттуда несколько камешков.

Улыбаясь, она вышла во двор, подняла лицо навстречу теплому, полуденному солнцу. Ей не хватало свежего воздуха, работы с пчелами, хотелось проскакать на лошади по полям крестьян или отправиться на рынок в Йорк. Она подошла ближе к Ослаку и заметила:

— Наши пчелы неплохо поработали. В этом году мы сделаем много свечей, тебе не кажется?

Он кивнул, потирая натертую ступню, затем надел башмак и встал.

Странные мурашки пробежали у нее по голове, подняли мелкие волоски на шее. Все дело было в росте Ослака. Она и не замечала, что он такой высокий, или это…

Не успела она додумать свою мысль, как Ослак сбросил сетку и железными пальцами схватил ее за руку. Она закричала, но он прижал ее к себе, схватив одной рукой за талию, а другой зажал ей рот.

Это был Стивен из Грейвли.

— Проклятая сука! Где ты спрятала Джона? Ослак сказал, что не видел его в замке уже несколько дней.

Идит повернула голову и заглянула через плечо Стивену в лицо. Он тащил ее к кустам, собираясь укрыться там с нею от посторонних глаз.

Ее кровь застыла от чудовищных перемен в его внешности, которые произошли с тех пор, как они виделись в последний раз. Хотя он все еще сохранил свою красоту, но жутко похудел. Щеки у него ввалились, болезнь набросила серый отблеск на когда-то здоровую кожу. Налитые кровью глаза горели лихорадочным огнем, настороженно обшаривали кухонный двор. В них пылало безумие, в этих бешеных глазах, и Идит заподозрила, что болезнь его мужского органа перешла на мозг.

— Я спрашиваю тебя, где Джон, сука, — сказал он и оторвал большой кусок от ее рукава, а потом использовал его вместо кляпа. То же он проделал и с другим рукавом, после чего связал этой тканью руки ей за спиной и лодыжки. Потом рывком поставил на колени и сильно ударил по лицу. — Я ненадолго вытащу кляп, и если ты осмелишься закричать, клянусь, что перережу твою проклятую глотку. — Он достал из-за пояса кинжал и приставил к ее горлу, а другой рукой удалил кляп.

— Где Джон? — снова спросил он.

Вероятно, он уже знал, что Джона в замке нет, из-за предательства Ослака. Ослак, видно, и был его шпионом.

— В Йорке, — солгала она.

— Тебе уже ясно, что ты не сможешь спрятать от меня сына? Эдред обещал мне его за мою верность. Так что это лишь вопрос времени.

— Тогда почему ты здесь?

Она поняла свою ошибку, когда глаза Стивена сердито сверкнули и он с размаху ударил ее по другой щеке. Она пошатнулась и едва не упала, но Стивен больно схватил ее за шею и удержал от падения.

— Мой дед умирает от мучительной болезни в земле франков, как мы уже говорили, Идит. По какой-то непонятной причине он испытывает ко мне отвращение, но согласился передать земли моему наследнику. Если я не приведу ему своего сына до того, как он умрет, все его земли отойдут церкви. Я не могу этого допустить.

— Ступай к собственной жене, Стивен, делай сыновей с ней, — сказала Идит, не уверенная в том, что история Эйрика про стерильность злодея соответствует истине.

Поначалу он как будто собирался ударить ее снова, но затем опустил руку.

— Разве тебе не известно, что моя жена умерла две недели назад? — спросил он, хитро прищурив окаймленные красной полоской глаза. — Какая-то ужасная болезнь живота… напала на Иниду внезапно… бедняжка. — Он захохотал, вытащил из одежды маленький пузырек и сунул ей в лицо. — Сильно она не страдала благодаря снотворному, которое я ей дал.

Идит почувствовала, как у нее все в груди сжалось от страха, по телу пробежала дрожь. Она и без слов догадалась, что пузырек содержит яд, который он дал жене. Но для чего?

Он вскоре ответил на этот вопрос:

— То же самое ты дашь своему мужу.

Идит резко вздохнула. Этот человек действительно потерял рассудок.

— Зачем мне делать это?

— Теперь я свободен и могу жениться, и ты должна тоже получить свободу.

Сокрушительный страх, черный и смертельный, захлестнул ее, как приливная волна, и Идит едва удерживала дрожь в теле.

— Но ты ведь сказал, что витан даст тебе право опеки. Тогда зачем я тебе нужна?

Он фыркнул, услышав ее вопрос, но ответил:

— В витане есть люди, которые не послушают приказов нового короля. Они верят заявлению твоего мужа об отцовстве… или хотят от него чего-то получить. В конце концов витан даст мне право опеки, можешь не сомневаться, но для меня важно время. Я не могу ждать. Тут все просто. Эйрик должен умереть, а ты выйдешь за меня замуж.

Он рывком поставил ее на ноги.

— Но сначала мы отправимся в Йорк и заберем моего сына.

— Я так не думаю, — произнес у них за спиной стальной голос.

Идит оглянулась и увидела выходящего из кухни Эйрика. Его меч был поднят, за ним шла еще дюжина воинов. Другие появлялись со двора, третьи из сада.

Стивен крепче схватил ее и сильней прижал к горлу кинжал, так что под его острием выступила кровь. Идит увидела, как гневный взгляд Эйрика устремился на ее шею, и испугалась, что он может потерять осторожность.

— Джона нет ни здесь, ни в Йорке. Ты больше никогда не увидишь его, Грейвли. Говоря по правде, тебе не видеть даже завтрашнего дня, — заявил Эйрик жестким, беспощадным тоном, медленно надвигаясь на него.

Стивен хрипло засмеялся:

— Я так не считаю, ублюдок, иначе твоя милая женушка пострадает вместе со мной. — Он прижал нож сильней, и Идит почувствовала, как ей под рубаху потекли ручейки крови.

Плотно сжатые губы Эйрика искривились от напряжения, и он остановился.

— Тогда предлагаю сделку, — сказал Эйрик с явной неохотой. — Твое освобождение за свободу для Идит.

— Не выйдет. Сучка отправится со мной. Думаю, что ты не станешь рисковать ее жизнью, хотя мне и не терпится узнать, чего она стоит.

— Для меня она стоит дорого, — хрипло сказал Эйрик, со значением посмотрев на миг в глаза жены. Потом снова перевел взгляд на Стивена. — Но я убью тебя и избавлю ее от опасности, прежде чем позволю забрать ее из моего замка. Убери свои мерзкие руки от моей жены.

Невзирая на опасность, Стивен демонически расхохотался и прижал нож сильней, в другую руку фамильярно положил на ее грудь и стиснул. Идит застонала от боли и увидела, как руки Эйрика сжались в кулаки, — он изо всех сил пытался справиться с гневом.

Стивен стал пятиться, волоча ее за собой. Эйрик и его воины осторожно наступали.

— Я даю тебе свое слово, — сказал наконец Эйрик, когда они дошли до того места, где стоял привязанный к дереву конь Стивена, — что если ты освободишь Идит, я не стану гнаться за тобой, по крайней мере в ближайший час. Как и все мои люди.

Стивен заколебался, казалось, обдумывая слова Эйрика.

— Ты знаешь, что я дорожу своей честью, Стивен. Оставь Идит.

Наконец Стивен кивнул и вскочил в седло, яростно пнув ногой Идит, так что она почти без чувств упала на землю. Но не могла не услышать его зловещих слов, когда он поскакал прочь.

— Я еще вернусь, Идит.

 

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Эйрик сам отнес ее в замок и поднялся по лестнице в их спальню, где осторожно вытер кровь с шеи и попытался завязать рану куском полотна, прогнав кудахтавшую Гирту.

— Я сам могу позаботиться о своей жене, — произнес он хриплым голосом. — Ступай к Бритте и присмотри за ней. А то она совсем потеряла рассудок.

Идит повторяла Эйрику, что это всего лишь глубокая царапина, и отказывалась от перевязки.

— Блаженная Беатрис! — вскричала она в конце концов, оттолкнув его дрожавшие руки. — Ты сделаешь меня похожей на Берту с ее слоновьей перевязкой. К тому же воздух залечивает порезы лучше всего.

— Полежи хоть чуточку спокойно, Идит. Нечего пытаться справиться со всем на свете, сегодня тебе и так досталось, — унимал он ее с мягкой улыбкой. Сидя на краю кровати рядом с ней, он откинул кудрявые пряди с ее лица, пока говорил, и поцеловал кончики пальцев. Идит не могла не заметить озабоченности в плотно сжатой челюсти и грозовых глазах. Его нежные хлопоты говорили о большем, чем простое выполнение супружеского долга, и она надеялась, что он привяжется к ней сильней, чем прежде.

— Тайкир и Сигурд готовят моих людей к отъезду, — продолжал он, — но мы должны поговорить после моего возвращения… о других делах. Когда я увидел, как Стивен держал сегодня нож у твоего горла, я… я… — Он замолк, явно пытаясь взять себя в руки.

«Он неравнодушен ко мне», — радостно подумала Идит.

— Ты собираешься гнаться за Стивеном?

Он кивнул:

— Я дал ему обещанный час, но ни минуты больше.

Идит почувствовала гордость за супруга, столь дорожащего своей честью, и, протянув руку, погладила его заросшую щеку сгибом пальцев. Он прожил в подземной комнате три дня и нуждался в купании, теплой пище и мягкой постели. Но времени для этого не было. Пока что не было.

— Ублюдок наверняка уже куда-нибудь скрылся, — проворчал он, резко поднимаясь с места.

— Ничего, придет его час.

— Наверняка, — проскрежетал он, и его глаза блеснули словно осколки голубого льда.

Поколебавшись, он ненадолго прилег возле нее, просто охватив руками, словно она была из тонкого стекла, а не той твердой скалой, какой пришлось ей быть в эти последние несколько лет. И душа ее наполнилась любовью и надеждой на счастливую жизнь, которая может у них получиться вместе.

Он нежно поцеловал ее, медля с уходом. Прижав к ее губам кончики пальцев, он остановил слова любви, которые вот-вот готовы были у нее вырваться. Теплые слезы сожаления наполнили ее глаза.

Когда он ушел, Идит на удивление быстро заснула. Проснулась лишь через несколько часов, услышав звон башенного колокола, возвещавшего о прибытии в замок гостей.

Торопливо расправив складки платья, она ополоснула лицо холодной водой. Не обращая внимания на мольбы Гирты, уговаривавшей ее остаться в постели, Идит надела под обруч мягкий белый плат, который спрятал тонкий кровавый шрам на горле.

Выйдя из большого зала на крутые каменные ступени, которые вели на крепостной двор, она увидела въезжавшего в ворота графа Орма со свитой, за ним показались Эйрик и его люди.

— Мы встретились по дороге, — спрыгнув с коня, объяснил Эйрик и неодобрительно поглядел на ее плат и обруч. Он ведь не раз ей говорил, что терпеть не может, когда она прячет свои красивые волосы.

— Так что, значит, я женился на монашке? — шепнул он ей на ухо.

— Разве вчера я походила на монашенку, когда обхватила тебя ногами за талию, супруг? — бойко парировала она.

Эйрик закатился хохотом и по-свойски обнял ее за плечи, что было бы немыслимо для Идит еще пару недель назад. Вместе со всей компанией они прошли в зал.

От Идит не укрылась озабоченность на лице у Эйрика и то, какой напряженной была его рука, когда он ее обнял. По дороге она остановилась и положила руку ему на грудь:

— Что произошло? Стивен сделал что-то еще? Ох, неужели не будет конца его злодеяниям?

Эйрик потряс головой:

— Дело не в Стивене. Граф Орм только что вернулся из Глостершира и принес нам… новости. Но лучше мы их обсудим с тобой отдельно.

Дрожь пробежала по ее коже, словно касание крылышек мотыльков, а сердце бешено застучало. «Глостершир? В Глостершире собирался витан. Неужели он принял какое-то решение насчет Джона? Ох, Пресвятая Мария, прошу… прошу, помоги нам».

Гирта прошла вслед за ними в отдельную комнату рядом с залом, неся несколько досок с хлебом, ломти холодного мяса и твердого сыра. Слуга принес кубки с медовой брагой.

Идит с волнением уселась рядом с Эйриком за стол, нервно теребя сложенные на коленях руки, а Орм, Тайкир и Вилфрид сели напротив. Даже Тайкир, не обходившийся без веселых поддразниваний, был зловеще молчалив.

Идит отказалась от питья, которое Эйрик поставил перед ней, а он не настаивал. Еще один зловещий знак.

Не тратя времени, Эйрик успокоил ее:

— Ты только не пугайся, Идит. Все не так плохо, как может показаться.

Она вопросительно взглянула на него, не в силах произнести ни слова.

— Витан потребовал, чтобы Джон присутствовал вместе со мной на похоронах Эдмунда в аббатстве Гластонбери. Затем Джон отправится в Винчестер, где король назначит ему временного опекуна.

— Опекуна! Ох, Матерь Божия. — Затем она выдавила из себя: — Временного?

— Пока новый витан не соберется в следующем месяце.

— Ох, Эйрик, почему же ты говоришь, что эта новость не такая плохая, какой может показаться? Ведь что может быть хуже?

Он протянул руки и сжал ее дрожащие ладони:

— Верь мне, Идит, я не позволю, чтобы Джону был причинен какой-то вред.

— Каким образом?

Граф Орм отпил большой глоток меда и утерся рукавом.

— Я уже переговорил с несколькими членами витана — илдорменом Биртнотом из Эссекса и Элфером из Мерсии. Они наверняка останутся в витане, даже при правлении Эдреда, вместе с илдорменом Элфи из Гемпшира и Этельвольдом из Восточной Англии. Все это влиятельные и знатные люди, которые видят опасность союза нового короля со Стивеном из Грейвли. Они обещали поддержку.

Идит увидела резон в его словах, кроме того, она и сама знала кое-кого из упомянутых лиц — то были добрые люди с честными намерениями. Может, они помогут ей с Эйриком одержать победу в борьбе за опекунство.

— Несмотря на свою юность, Эдред должен понимать, что в политике идет по канату над пропастью, — заметил Вилфрид. — Его брат Эдмунд сумел покорить всю Британию. Малейший промах — и Эдред утратит власть над недовольными королями.

— А Эдреду приходится к тому же оглядываться назад и на собственных землях, — заметил Тайкир. — Его знать стала весьма сильной и влиятельной за последние годы процветания. Их собственные интересы кажутся им важней, чем верность сюзерену. Да еще и Эдред не так любим всеми, как его брат Эдмунд. Ему понадобится потратить больше усилий, чтобы добиться всеобщей любви.

— Да, все это верно, — сказал Эйрик, оглядывая собравшихся. Потом обратился к Идит: — А что еще важнее для нас — я поеду в Гластонберийское аббатство, а затем в Винчестер вместе с Джоном. И уговорю Эдреда назначить меня временным опекуном мальчика, — заверил ее Эйрик. — Архиепископ Дунстан, кузен Эдреда, будет там, а он больше, чем кто-либо, имеет влияние на короля. Дунстан уже давно считается главным советником правителей Уэссекского дома. Помимо того, Дунстан обязан мне за одну услугу, которую я в свое время оказал ему в земле франков. Огромную услугу. И теперь наступит мой черед обратиться к нему.

— А мы возьмем с собой и Ларису с Эммой тоже?

— Нет, Идит, ты должна оставаться в Равеншире вместе с ними. Я уже послал Сигурду весть, чтобы он привез их домой.

Она с негодованием вскочила с места, но Эйрик мягко усадил ее назад.

— Тебе будет лучше не показываться при дворе. Как бы тебе ни претили предвзятости, но витану может не понравиться вмешательство женщины. А у тебя есть привычка терять терпение и взрываться по любому поводу. — Последние слова он произнес с легкой улыбкой. — Предоставь мне справиться с этим самому.

Идит знала, что может довериться мужу, что у него есть дар решать такие дела. И все же ей было нелегко вручить судьбу сына в чужие руки.

Однако она молча кивнула в знак согласия.

Через неделю Эйрик не вернулся, и Идит места себе не находила без него и своего сына. Однако Эйрик присылал ей каждый день весточки, сообщавшие о продвижении дела или отсутствии такового. Илдормены, которых упоминал граф Орм, вроде бы поддерживали их интересы, но они составляли лишь малую часть королевского совета.

Большие надежды Эйрик возлагал на архиепископа Дунстана, однако лукавый клирик все торговался с Эйриком. Помимо прочего Дунстан требовал, чтобы Эйрик сам согласился служить илдорменом в королевском совете, а Эйрик давно уклонялся от этой должности. Дунстан же стремился посадить в новый совет как можно больше епископов и мирян из тех, которые бы действовали по его подсказке.

К несчастью, Эйрик не мог побеседовать с самим королем, поскольку тот страдал от заболевания, присущего их семейству, — слабости и болезненного распухания суставов. И из-за мокрой погоды, стоявшей в последнее время, был прикован к постели все дни, последовавшие за пышными похоронами его брата в Гластонбери.

Стивен из Грейвли при дворе не показывался.

Миновала еще неделя, и нервы Идит были напряжены так сильно, что она опасалась, как бы не взорваться. Ища забвения в тяжелом физическом труде, она работала каждый день от темна до темна, вынуждая недовольных слуг следовать своему примеру.

Гобелены из сокровищницы Эйрика теперь украшали большой зал и некоторые комнаты. Она перенесла все ткани из сырого подвала в кладовую на втором этаже. Затем присматривала, когда из тонкой шерсти кроились и шились одежды для Эйрика, Тайкира и Вилфрида, не говоря уже о детях.

Хотя обычно к изготовлению свечей приступали осенью, накануне она, Берта, Гирта и медленно поправлявшаяся Бритта сделали шесть дюжин конусовидных свечей и десять свечей-часов. Сегодня она собиралась заставить Гилберта помочь ей соорудить перегонный куб для изготовления медовой браги. Из-за данного Эйрику обещания не выходить за пределы кухонного двора и передней части двора замка ей пришлось устроить временную медоварню прямо рядом с кухней.

Она стояла и смотрела, как Гилберт кладет камни в основание постройки, когда Эмма потянула ее за подол.

— Годрик, — проговорила она, и ее большие голубые глаза с мольбой взглянули на Идит. — Помоги Годрику.

Идит опустилась на корточки возле ребенка.

— Что такое, милая? Ты хочешь, чтобы я помогла тебе найти Годрика? Он снова спрятался от тебя?

Эмма резко потрясла головой:

— Нет. Годрик ушел.

Тревога окатила Идит от внезапно возникших предчувствий.

— Пойдем, — сказала она, беря Эмму за руку.

И тут же разыскала Ларису, которая на кухне помогала Бритте лущить горох.

— Где Годрик?

Лариса и Бритта с удивлением поглядели на нее.

— Я не видела мальчика со вчерашнего дня, — ответила Бритта. Затем ее глаза, больше не опухшие, как после нападения на нее, озабоченно расширились. — Ты меня спросила, и я вспомнила, что он не приходил утром разжигать печь.

— После отъезда Джона он все время дулся, — беззаботно добавила Лариса. — Не сомневаюсь, что он играет с Принцем где-нибудь в пустой спальне.

— Оставайся здесь, Эмма, — приказала Идит, а сама отправилась на поиски. Она обыскала весь замок, от кладовой до спальни на втором этаже, от двора замка до кухонного двора. Годрика нигде не было.

Идит нашла Вилфрида перед дворцом, как раз когда гонец вручал ему только что доставленное послание. Вилфрид передал ей запечатанный воском пергамент, который она нетерпеливо вскрыла и быстро прочитала слова Эйрика:

«Идит!

Добрые вести. Мы с Джоном выезжаем завтра в Равеншир. Я наконец-то получил аудиенцию у Эдреда. Влияние Дунстана достойно изумления. Эдред согласился сделать меня временным опекуном Джона. В ответ ждет от меня многого, но об этом позже. Стивена не видел, однако, по слухам, он обозлен. Будь осторожна, сердце мое.

Твой супруг, Эйрик».

«Сердце мое!» Идит радостно улыбнулась и поделилась новостью с Вилфридом. Затем рассказала о пропавшем Годрике.

— Он мог отправиться в деревню, — предположил Вилфрид и, недолго думая, поехал с несколькими рыцарями на поиски, а Идит снова пошла на кухню. В зале она встретила Эмму.

— Яблоки, — сказала Эмма без видимой связи с чем-либо.

— Что? Тебе хочется яблока? Сейчас?

— Нет. Годрик любит яблоки, — нерешительно сказала Эмма, потом просияла, гордясь тем, как ловко она научилась излагать свои мысли словами.

Идит вдруг вспомнила про страсть Годрика к яблокам, особенно к незрелым. Она присела перед малышкой и, положив ей на плечи руки, серьезно спросила:

— Эмма, дорогая, ты говоришь, что Годрик ушел из замка нарвать яблок?

Эмма торжественно кивнула.

Снова отправив Эмму на кухню в помощь Ларисе, Идит встала, нетерпеливо постукивая кожаной туфелькой. Наверняка Годрика заметили бы, если бы он вышел из крепости. Стражи стоят на всех воротах и расставлены на стенах крепости.

Задумавшись, она пыталась вспомнить каждую яблоню, которую видела возле Равеншира. По пути к ним повсюду стоят стражи.

Кроме…

Идит улыбнулась, внезапно просветлев. Кроме дерева, растущего как раз возле подземного хода, рядом с заброшенной хижиной. Заодно она вспомнила, что те яблоки были больше всего по вкусу Годрику.

Проходя по пустому залу, Идит прикидывала, кого бы послать за мальчиком. Нет, придется подождать до возвращения Вилфрида, однако… хммм. Она нерешительно направилась к двери, ведущей в подземелье. Почему бы ей самой не спуститься вниз, чтобы поглядеть, не побывал ли там Годрик.

Она зажгла факел и направилась по сырому коридору. С удовлетворенной улыбкой увидела яблочный огрызок у наружного входа. Еще сильней разулыбалась, когда обнаружила, что дверь закрыта. Маленький паршивец выбрался наружу, а когда дверь за ним захлопнулась, уже не мог вернуться в крепость тайком, пришлось бы ему идти вокруг стен к главным воротам. И тогда Вилфрид задал бы ему трепку за непослушание.

Ну что же, она постарается спасти сорванца от наказания. Открыв дверь, она высунулась наружу — и тут же поняла свою ошибку.

Прямо напротив нее, облаченный в доспехи, стоял Стивен из Грейвли, а с ним шестерка свирепых воинов. Лениво прислонившись к дереву, он жевал яблоко. Зато Годрика нигде видно не было.

— Вот так встреча! Счастлив видеть Серебряную Суку Нортумбрии! — Он схватил ее за руку и, не успела она опомниться, надел на глаза повязку, сунул в рот кляп и связал по рукам и ногам. Затем бросил впереди себя на лошадь и поскакал со своей свитой прочь.

Первая мысль Идит была про Эйрика — как он рассердится, что она снова ослушалась его приказа. Но тут же она поняла, что сейчас есть заботы и поважнее — ее собственная безопасность и безопасность Годрика.

Ей показалось, что они ехали верхом около часа. Когда же наконец остановились, Стивен грубо сдернул ее с лошади и снял веревки с ног. Она рухнула на колени. Его пальцы впились ей в плечо, и он стал толкать ее впереди себя на каменные ступени и по длинному коридору. Лишь когда они уже вошли внутрь, он снял с ее глаз повязку. И тогда Идит увидела, что они находятся в маленьком особняке, который ей незнаком.

По-прежнему подталкивая перед собой, Стивен провел ее в галерею, которая находилась над небольшой комнатой, ярко освещенной факелами. Идит содрогнулась от ужаса, увидев жуткое зрелище, и стала вырываться из рук Стивена, но безуспешно. Она беззвучно закричала, но крик ее был заглушен кляпом: слезы брызнули из глаз и хлынули по щекам.

В середине комнаты стоял плачущий Годрик, руки его были подняты над головой и привязаны к веревке, свисавшей с потолочной балки, худое тело было голым, несмотря на холод в комнате. Рядом на стуле лениво сидел страж, положив на колени меч. Идит не увидела на ребенке ран, лишь несколько синяков, однако глаза ее расширились от страха, а тело сотрясла дрожь.

Решив, что она достаточно насмотрелась, Стивен толкнул ее в другой коридор и провел в небольшую комнату. Ни единой души не встретилось им по пути. Особняк казался покинутым. Зайдя внутрь, Стивен поставил факел в дополнение к нескольким висячим свечам из мыльного камня. Жестом приказав ей сесть, он удалил кляп, но не стал развязывать запястья, по-прежнему стянутые за спиной. Затем рухнул на стул и злобно уставился на нее.

Стивен выглядел даже хуже, чем пару недель назад, когда ему пришлось спасаться бегством из Равеншира. Когда-то божественно красивое, мускулистое тело казалось болезненно-истощенным. Синюшная бледность притушила бронзу, которой в былые времена снята его здоровая кожа. Даже волосы, прежде густые и блестящие, словно черный шелк, свисали тусклыми прядями на лицо.

— Ты болен, — невольно вырвалось у нее.

— Да, однако не думай, что я распрощусь с жизнью в ближайшем будущем. В моем распоряжении еще много лет, сука, и, умножив свое богатство при помощи нашего сына, я отправлюсь в Святую Землю. Там есть один сарацинский доктор, который обещает вылечить мою… болезнь.

Идит содрогнулась.

— Стивен, освободи Годрика. Мальчик не сделал тебе ничего плохого.

— Нет. У меня на него свои планы. — Он зловеще засмеялся, потом зашелся в приступе кашля, пока наконец не выплюнул на кусок полотна кровавую слизь.

— Какие еще планы? — поинтересовалась она, изо всех сил стараясь скрыть перед Стивеном свой страх, чтобы не доставлять ему лишнего удовольствия.

Он наклонился вперед, и Идит отпрянула от гнилостного духа, хлынувшего на нее.

— Я уже сказал тебе, Идит, что ты должна убить мужа и освободить место для нашего брака. Вместо этого ты натравила на меня ублюдка. Ай-ай. Я не потерплю такого неповиновения. Как же мне наказать тебя? — Он постучал пальцем по голове и сделал вид, что его внезапно озарило. — А, мальчишка!

— Нет, ты не можешь убить Годрика в отместку мне! — закричала она, вскакивая на ноги.

Стивен нагнулся и пихнул ее обратно на стул:

— Нет, я ведь не сказал ничего про убийство, — спокойно протянул он, презрительно смерив ее холодными голубыми глазами. — По крайней мере, не сейчас. Идит неловко заерзала на стуле, ежась под ледяной его улыбкой. Наконец он отчеканил мертвенно холодным голосом:

— Все произойдет так, МОЯ БУДУЩАЯ ЖЕНА. Я дам тебе пузырек с ядом, вроде того, которым ты не воспользовалась прежде. Ты дашь его мужу. Никаких следов этот самый яд не оставляет, и тебе будет приятно узнать, что действует он без боли. Принявший его человек просто засыпает. Затем, по прошествии приличествующего срока… скажем, четырех недель, мы обвенчаемся. И будем жить счастливо, — добавил он со зловещим удовлетворением.

— Зачем мне это делать?

— Потому что, строптивая сука, у тебя нет иного выбора. Если ты осмелишься сказать кому-нибудь о наших планах, особенно супругу, мальчишке придется переносить немыслимую боль, такие пытки, какие ты себе и вообразить не можешь.

Она ахнула и покачала головой.

— Если Эйрик не умрет в течение трех дней, я намерен доставить тебе в Равеншир специальную посылку. Ты ведь любишь сюрпризы, как и большинство женщин, не так ли? — спросил он. Выждав несколько мгновений, он продолжил: — Голова мальчишки будет доставлена к твоей двери.

Идит в ужасе смотрела на Стивена, не замечая, как слезы струятся по лицу. Прежде она никогда не верила в одержимость бесами, но теперь убедилась.

Стивен встал и показал на узкую подстилку в углу:

— Ты можешь спать на ней ночь или столько ночей, сколько понадобится, чтобы принять решение. В конце концов ты признаешь, что другого выхода для тебя нет.

Он закрыл за собой дверь, но она еще слышала какое-то время его удаляющийся зловещий смех.

Весь остаток дня и всю бессонную ночь Идит обдумывала пути к спасению и отбрасывала один за другим как негодные.

Ей ужасно хотелось вернуться и послать весточку Эйрику, но она решила, что не может этого сделать. Нельзя рисковать жизнью Годрика, ведь у Стивена, скорей всего, есть шпион в Равеншире.

Конечно же, она не станет убивать Эйрика. Она никого не сможет убить, и уж конечно, не супруга, которого полюбила. Однако Стивен не знает этого. Насколько он мог судить, брак их был браком по расчету, заключенным для того, чтобы ей обрести защиту мужа, а Эйрику пополнить казну и расширить свои владения.

Она подумала о том, не поискать ли ей защиту у церкви. Но это означало бы, что она оставит Джона с Эйриком. Впрочем, она могла бы перенести даже болезненную разлуку с сыном, если это обеспечит его безопасность. Но нет, не получится: Стивен просто приложит еще больше усилий, чтобы убить Эйрика и добраться до Джона.

Если бы она могла убить Стивена сама, то сделала бы это не колеблясь. Однако ей не удавалось вспомнить ни одной своей встречи с ним, когда бы он оказался уязвимым для нападения. Если уж даже Эйрику не удалось убить этого нечестивца, то на что могла надеяться она?

Вновь и вновь Идит обдумывала, как ей быть. Все время вспоминала свои слова, сказанные Эйрику, что она никогда, никогда не отдаст ни себя, ни сына в грязные лапы Стивена, лучше умереть.

В конце концов все сходилось на том, что ей с Джоном ничего не остается, как умереть.

На следующее утро, когда Стивен вернулся и отпер ее комнату, Идит уже владела собой. За то время, пока она морочила голову Эйрику насчет своей внешности, у нее появились навыки настоящей лицедейки. И теперь она прибегла к этому опыту.

— Я согласна, — деревянным тоном сказала она Стивену.

— Я знал, что ты согласишься, — заявил он с самодовольной ухмылкой, вытащил из одежды пузырек с ядом и вручил ей. Идит отметила, что он вымылся и побрился и выглядит почти как прежде. Вполне вероятно, что если он задумает пустить в ход свое прежнее обаяние, то сможет заманить какую-нибудь доверчивую женщину в свою западню. Либо одурачить знать из витана Эдреда.

— Лучше всего, если ты вернешься в Равеншир как можно скорей, — посоветовал он. — Мои осведомители сообщили мне, что Эйрик еще не вернулся с Джоном. Не говори ему, что ты была у меня. Скажи — заблудилась в лесу либо еще что-нибудь придумай. Женщины горазды на ложь.

«Мужчины тоже. Ты предатель и подлец».

— Ты должен освободить Годрика, чтобы он поехал вместе со мной.

Он категорически покачал головой:

— Мальчишка останется до тех пор, пока у меня не будет доказательств смерти Эйрика.

Сердце у Идит упало.

— Но я не могу оставить тут бедного ребенка на муки.

— Его не мучили и не будут, если только ты не откажешься от своего обещания.

— Почему я должна тебе верить? — взвилась она.

Мышца задергалась возле тонких губ Стивена, однако он не ударил Идит, как она того ожидала.

— Меня мучи… со мной плохо обращались, когда я был в том же возрасте, — поведал, к ее удивлению, Стивен. — Тебе, вероятно, трудно в это поверить, но у меня не развился вкус причинять такую же… боль другим детям. Да, я знаю, Эйрик говорил тебе, как я бил его ребенком, но не могу сказать, что мне доставляло радость мучить детей. Взрослых… другое дело.

Идит увидела обжигающую боль в налитых кровью глазах Стивена, когда он на миг забылся и уставился в пространство, вспоминая какие-то события из своего далекого прошлого. Как могло случиться, что у него в детстве так был искорежен рассудок?

— У тебя странное чувство справедливости, Стивен. Ты причиняешь страшное, страшное зло людям. А потом заявляешь, что не сделаешь вреда Годрику лишь оттого…

Он резко покачал головой, словно желая отогнать от себя ужасные воспоминания, и огрызнулся:

— Хватит! Мне нет нужды объясняться перед тобой. Пойдем. Телега ждет тебя внизу. Ты поедешь назад в Равеншир на роскошной повозке, миледи.

Все веревки снова были надеты на Идит, а также повязка на глаза и кляп, затем ее положили на дно телеги и прикрыли соломой. Перед отъездом Стивен сказал ей:

— Три дня, Идит. Или получишь мой «подарок».

В нескольких наделах от Равеншнира крестьянин остановил телегу и освободил ее. Он показал дорогу, с каменным видом отказавшись отвечать на ее вопросы, затем развернулся и поехал в противоположную сторону. Идит отправилась в долгий путь домой и вошла наконец в крепость через подземный ход. Изнутри загородила его засовом, чтобы предотвратить дальнейшие нежелательные визиты со стороны Стивена.

К счастью, Эйрик и Джон еще не вернулись из Уэссекса. У нее было время собраться с мыслями и обдумать свой замысел. И все обитатели Равеншира, вместе с недоверчивым Вилфридом, приняли ее объяснение, что она заблудилась, когда искала Годрика в лесу.

В тот же вечер Идит попросила Бритту помочь в ее планах. Девушка, сама пострадав от рук Стивена, поймет ее желание пойти на такие крайние меры. Во всяком случае, она надеялась, что Бритта поймет.

— Ты с ума сошла? — воскликнула Бритта, услышав историю Идит. — Ты хочешь, чтобы я помогла тебе умереть, и Джону тоже?

— Я говорю не про настоящую смерть, а про ложную. Ты ведь понимаешь больше, чем остальные, что он не шутит. Он обезглавит Годрика, если я не выполню его приказа.

— И он приказал тебе убить лорда Равенширского?

— Да, а потом обвенчаться с ним.

Бритта содрогнулась от отвращения:

— Но должен быть и другой выход. Если ты обсудишь все с господином…

— Нет, я не могу. Стивен узнает и отомстит мне, замучив Годрика. А потом Эйрик в гневе начнет преследовать Стивена, и я боюсь и за его жизнь тоже. — Последние слова она произнесла шепотом, и в ее глазах появились слезы.

— Значит, ты любишь лорда Равенширского? — спросила Бритта, сочувственно положив руку на локоть Идит.

Идит кивнула, не в силах говорить.

— Но ведь у господина разорвется сердце, когда он узнает о твоей смерти. Он ведь тоже тебя любит.

— Ты полагаешь? — с надеждой спросила Идит.

— Разве что слепой не видит, как он к тебе неравнодушен. Неужели ты можешь причинить ему такую боль?

— Как же мне не сделать этого, если я его люблю? Так будет лучше для всех. Это единственный выход. — Она сглотнула горький вкус отчаяния в горле и взяла Бритту за руки. — Я знаю, что ты любишь Вилфрида и что он хочет обвенчаться с тобой. Нет, не протестуй. Я знаю: тебя заботит ваша разница в происхождении… мы обсудим это потом. Но подумай, если бы ты оказалась в таком же положении и боялась за жизнь Вилфрида, что бы ты стала делать?

— Ох, госпожа! — тихо сказала Бритта, прекрасно понимая, что у Идит нет выбора. — И сколько тебе придется оставаться в укрытии?

Идит пожала плечами:

— До смерти Стивена.

— Но это может занять годы и годы.

Она уныло кивнула.

— А если Эйрик решит еще раз жениться?

Идит ахнула. Она не думала о такой возможности. И живо представила себе годы, которые ей придется жить… одинокой, покинутой и несчастной. Но велела себе не расслабляться.

— Тогда я останусь навсегда «мертвой», хотя Джон может вернуться, когда достигнет совершеннолетия, чтобы править Соколиным Гнездом.

— А как он объяснит свою «смерть» и твою, когда вернется?

— О, я не знаю. Все эти вопросы! Я буду думать над ними, когда придет время. Ты мне поможешь, Бритта? Ты моя единственная надежда.

Бритта неохотно согласилась.

— Все придется сделать скоро. Может, завтра. Ну, послезавтра самое позднее. Стивен дал мне только три дня.

— А что с Годриком?

— Я думаю, Стивен отпустит его, когда узнает, что мы с Джоном мертвы. То, что он говорил мне, заставляет надеяться, что он не станет без нужды мучить мальчика. Похоже, Стивен жестоко пострадал, когда сам был ребенком.

Бритта с сомнением поглядела на нее:

— А как ты собираешься «умереть»? При помощи яда, который он дал тебе?

— Нет, мертвых тел не должно быть, чтобы Эйрик не мог проверить. Я подумала про огонь, но это будет тишком сильным потрясением для Эммы, болезнь может вернуться. Потерять меня и Джона будет тяжело и ей и Ларисе.

— Утонете?

— Я и об этом думала, но поблизости нет больших водоемов, в которых течение достаточно сильное, что-бы унести прочь улики. Эйрик ведь станет искать наши тела.

— Тогда что? — Бритта с ужасом смотрела на нее.

— Я слышала, что в холмах свирепствуют волки. Как ты думаешь, можно изобразить, что мы стали жертвами диких зверей?

— Но разве не покажется странным, что не останется никаких улик?

— Верно, но если мы разбросаем там окровавленные лоскуты от наших одежд и немного костей…

— Кости? Какие еще кости? — Бритта попятилась от Идит, словно опасаясь, что та потеряла разум. Вероятно, так оно и есть.

— Ну, я подумала, что, быть может, ты сумела бы…

— Я? Что? Что ты задумала? О Боже! — воскликнула Бритта, когда ей показалось, что она знает ответ. — Ты хочешь, чтобы я разрыла могилы, да?

Идит невесело улыбнулась:

— Нет, даже я не способна зайти так далеко. Но вот если бы мы взяли с кухни кости животных и немного их покорежили, то Эйрик не стал бы слишком пристально вглядываться в них. — Она с надеждой поглядела на Бритту. — Как ты думаешь?

— Я думаю, что ты сошла с ума.

Больше обсуждать план они не могли, потому что в дверь постучала Гирта и радостно объявила:

— Приближаются всадники со штандартами Равеншира. Это, должно быть, Эйрик и молодой Джон возвращаются из Гластонбери. Идите скорей.

Идит обняла Бритту и поблагодарила прочувствованным шепотом:

— Я никогда не забуду того, что ты делаешь для меня.

— Кажется, я тоже никогда не смогу забыть, — проворчала Бритта и пошла собирать кости.

Не успела Идит выйти во двор, как в ворота въехал Эйрик со свитой. Джон соскочил с коня, бросился в ее объятия и начал что-то возбужденно рассказывать.

Пока она обнимала и целовала его, он воскликнул:

— Если бы ты видела похороны, мама! Там было столько народу, и все плакали по королю. А еще было две сотни белых коней с золотой сбруей. А у принца Эдви и принца Эдгара есть собственные пони. И я научился играть в кости…

Идит бросила взгляд на Эйрика, который слезал с коня.

— В кости?

Но Джон уже рассказывал дальше, одновременно пытаясь вырваться из ее рук:

— … а король Эдред и какой-то священник по имени Дунстан говорили со мной про отца, и еще они спрашивали меня про какого-то дядю, Стивена, кажется… и вообще, король и…

Джон стал говорить про что-то еще, но совсем сбивчиво; наконец Идит отпустила его, и он помчался вверх по ступеням замка, туда, где ждали Лариса и Эмма. Тогда Идит повернулась и попала в объятия мужа. Крепко прижавшись к нему, она не могла остановить слез, которые текли по ее лицу. Каждая минута, которую ей оставалось провести вместе с Эйриком, казалась ей драгоценной.

Эйрик с удивлением глядел на Идит. Прежде она не позволяла себе такое на людях. Ну, она тревожилась за судьбу сына, это понятно, а их с Джоном слишком долго задерживали интриги Дунстана. Несомненно, чувство облегчения заставило ее обнять его так, что у него перехватило дыхание, и замочить слезами его рубаху.

Но он надеялся, что ее объятия говорят еще и о том, что она скучала без него. Так же сильно, как скучал он.

«Я люблю ее», — удивленно подумал Эйрик. — Теперь он уже не сомневался в этом. Он понял это в первый же день, который провел от нее вдалеке, только не стал открываться ей в письмах. Ему хотелось увидеть ее лицо, когда он в первый раз скажет ей о любви.

«Я люблю ее».

Эйрик поглядел на улыбающуюся жену и тоже улыбнулся. Ничего, что временами она бывала язвительной, — пожалуй, даже чересчур часто, подумал он с улыбкой сожаления. Мог он смириться и с ее стремлением повелевать — до определенного предела. Еще одна улыбка сожаления искривила его губы. Пока она будет нравиться ему в постели… и говорить, что любит его… и давать тепло семейного очага ему и их детям… и…

Мысли Эйрика оборвались, когда он понял: «Я просто люблю ее. Тут нет никакой разумной причины. Просто крепко поймала меня в ловушку. Языкастая, вредная ведьма!»

— Успокойся, дорогая, — произнес Эйрик и обнял ее за плечи, целуя в голову и прижимая к себе.

Вилфрид шагнул к нему:

— Мне надо о многом тебе рассказать. Этот заморыш Годрик…

Эйрик отмахнулся от него:

— Потом. Я лучше… сначала успокою жену.

— Но…

Эйрик не стал задерживаться с Вилфридом и другими слугами. Лариса и Эмма находились на другой стороне зала, удерживаемые Гиртой. Потом… потом он как следует поздоровается с детьми. А сейчас ему хотелось… нет, нужно было остаться наедине с женой.

Едва они закрылись в спальне, как Эйрик прижал Идит к двери, упершись в косяк руками над ее головой. Глаза Идит безумно заметались по сторонам, избегая его взгляда. Она застонала, словно от боли.

— Идит, дорогая, — произнес он хриплым голосом, взяв ее за подбородок и заставив поглядеть на него, — скучала ли ты без меня так же сильно, как я скучал по тебе?

— Ужасно. Я ужасно скучала без тебя, — призналась она, отбросив обычную сдержанность.

Сердце Эйрика готово было выскочить из груди, а жезл его страсти мгновенно начал твердеть, прижимаясь к ее животу и показывая, как ужасно тосковал и он тоже.

— При дворе Эдреда было, конечно, множество красивых женщин, — сказала она, ласково водя пальцем по его щеке, а потом покрывая ее поцелуями.

— Конечно, — хрипло ответил он. Его кровь бурлила, а кожа горела. Чресла его стали тяжелыми от желания, и ему пришлось сдерживать себя, чтобы не бросить жену на постель с неприличной поспешностью.

Она выгнула навстречу ему бедра, и Эйрик задохнулся. Конечно же, она хотела его так же неистово, как он ее.

— И несомненно, эти женщины были… доступными для тебя?

«Неужели она всерьез думает, что я замечал других женщин, после того как у меня появилась она?»

— Несомненно. — К своему удивлению, он увидел, как ее глаза загорелись от гнева.

— И они были сладкими и покорными?

«Неужели это моя язвительная Идит выглядит такой ранимой и беззащитной?»

— Несомненно, — ласково ответил он, улыбаясь ей в губы.

Она куснула его зубами за нижнюю губу, чтобы показать свое недовольство.

Он проделал то же самое с ней и продолжал:

— Но я испытывал странную тоску по колкостям… и по женщине, которая может сделать покорным меня самого. Ты случайно не знаешь такой?

— Может, и знаю. — И она улыбнулась ему в губы.

Он дотронулся кончиком языка до восхитительной родинки, потом обвел им краешки ее губ, которые раскрылись с невольным вздохом.

— Так скажи мне, моя не-такая-сладкая-и-не-такая-покорная жена, что ты прикажешь мне для тебя сделать?

— Облегчить мою боль, — тихо сказала она, удивив его. — Ты можешь вылечить меня от этой сладкой, жаркой боли, которая нахлынула на меня?

У Эйрика едва не подогнулись колени. Он приподнял Идит за талию, так что она едва касалась пола, и прижался к ее лону.

Она застонала и откинула назад голову.

— Я ведь совсем слепой, Идит, тебе это известно…

Она недоверчиво хмыкнула.

— … поэтому ты должна показать мне, где у тебя… болит.

Прищуренными, остекленевшими от страсти глазами она посмотрела на него и смело положила его ладонь себе на сердце.

И он едва не потерял над собой последнюю власть. Обхватив обеими руками ей лицо, он покрыл его поцелуями с неистовой силой, отдаваясь непрерывно терзавшему все эти две недели желанию. Потом приник губам, заставляя их открыться, и осторожно просунул внутрь язык. Она поразила его жаждой, с которой отозвалась на насильственное вторжение, возвращая ему поцелуи с равным пылом.

Он хотел поглотить ее всю. Ему хотелось, чтобы она поглотила его всего.

Он хотел опалить ее жаром, который сжигал его.

Он хотел, чтобы она окружила его стеной из собственного огня.

Он хотел любить ее до конца времен. И хотел, чтобы она вечно отвечала на его любовь.

Но он мог только повторять «Идит» — нежно, с удивлением, вновь и вновь, между поцелуями и неистовыми ласками, и вожделение его росло, росло и росло. Наконец он оторвал от нее губы, прерывисто дыша. Больше ждать он не мог. Подняв ее на руки, сделал несколько коротких шагов и осторожно положил на постель.

Торопливыми, резкими движениями они помогли друг другу раздеться, порой даже разрывая в спешке ткань. Когда оба были уже голыми и хватали ртами воздух, Эйрик наклонился над Идит и лег сверху. Протянув руку, он привычным жестом прикоснулся к влажным волосам лона.

— Ты уже готова для меня, Идит, — прохрипел он.

— Я уже много дней готова для тебя, мой супруг. Может, всю жизнь, — призналась она прерывистым шепотом.

— Я уже много дней думаю о нас с тобой, — сказал он и, стиснув зубы, вошел в ее влажный шелк медленно, так медленно, что едва мог дышать. Жаркое лоно, приветствовало его жадными спазмами, и складки его сдвинулись, приспосабливаясь ко все возраставшей величине орудия. Из ее тела пролилась жаркая роса, омыв его женской негой.

Идит испустила медленный и пронзительный возглас боли-радости и обвила длинные ноги вокруг его талии.

Длинными, сокрушительно-медленными движениями он привел ее — и себя — на грань безумия, потом остановился и начал все снова. Он встал на колени, все еще не выходя из нее, и выгнул ее тело кверху, чтобы груди встретились с его жадным ртом. Он то сосал, то покусывал жаждавшие ласки соски, и она отвечала ему яростной дрожью и конвульсиями. Однако он не позволял себе расслабиться.

Он наполнял ее. Он поглощал ее. Он хотел всего, что она могла дать, и еще больше.

Он был рядом с ней, над ней, под ней, вокруг нее — касаясь, целуя, обнимая. Он не мог сказать, где заканчивается ее стройное тело и начинается его. Ее трепещущая, жаждущая плоть взывала к его дремлющим, глубинным инстинктам.

— Пусть это произойдет, — взмолилась она.

Желание гудело в его ушах, будто ветер в штормовом море.

Он приподнялся на вытянутых руках и выгнул назад плечи.

— Смотри на меня, Идит, — потребовал он сипло.

Она лишь слегка приоткрыла веки и взглянула на него туманными глазами, и тогда он приказал: — Нет, открой глаза. Действительно гляди на меня.

Овладев целиком ее вниманием, Эйрик почти до конца вышел из ее тела.

— Я люблю тебя, Идит. Ты слышишь меня? Я… люблю… тебя.

Ее глаза распахнулись еще шире, затуманенные слезами, а потом она улыбнулась. Улыбка была прекрасной, нежной, словно ласка, от которой замирает сердце.

— Я тоже люблю тебя. Ох, Эйрик, тоже люблю. Прошу тебя, всегда помни об этом.

И тогда он целиком отдался своей страсти, пронзая ее податливое, содрогавшееся в спазмах тело все более жесткими и короткими движениями, пока не вошел в самую ее сердцевину и наполнил своим семенем.

— Я люблю тебя, Идит! — воскликнул он еще раз и тяжело навалился на нее.

Его охватило удивительное ощущение полноты жизни, когда он медленно пришел в себя, перекатился на бок и увлек ее за собой. Чудо, которое только что случилось с ними, было чем-то намного большим, чем простое совокупление. Гладя ее бархатное плечо, шелковистые волосы, он пытался найти слова, чтобы выразить свои ощущения. Но потом заметил, что Идит рыдает, молча и отчаянно.

Он оперся на локоть и поглядел на жену, на свою любимую жену.

— Так вот, как ты отзываешься на мои первые слова о любви к тебе, Идит? — пошутил он, странно вдетый ее слезами.

Она постаралась улыбнуться, но не смогла. Погладив его по щеке, пробормотала:

— Твоя любовь значит для меня все в мире, Эйрик. Знай это, всегда знай.

«Всегда»? Слово прозвучало в его ушах со зловещим оттенком. Он сузил глаза и пристально вгляделся в нее. Проклятое зрение! Он прищурился и слегка отодвинулся назад, чтобы разглядеть ее получше. Под глазами темные круги, губы плотно сжаты. Такой ли она была, когда он приехал? Или их любовные упражнения вызвали ее недовольство? Или, хуже того, его слова о любви?

— Скажи мне, что тебя беспокоит, Идит, — потребовал он, садясь. — Чем я огорчил тебя?

— Ох, нет, не ты, — заверила его Идит, потом виновато отвела глаза, словно что-то утаивая. Даже ему, с его плохим зрением, было видно, что она нервничает. Она рассказала ему, что пропал Годрик и что она заблудилась в лесу. Но отвела взгляд в сторону, когда он ледяным тоном спросил, как это она ослушалась его приказа и покинула крепость и в какой точно части леса заблудилась.

— Мы найдем Годрика, — пообещал он и увидел, что ее глаза нервно дернулись. Он взял ее дрожащие руки в свои и спросил: — Это все, Идит?

Она кивнула, но ее глаза оставались далекими, отрешенными.

— А со Стивеном ты больше не встречалась? — спросил он, лег возле нее на спину и лениво провел пальцем по руке, а потом поцеловал нежные жилки на запястье.

Она задрожала, то ли от прикосновения, то ли от вопроса. Потом помотала головой. Эйрик вгляделся в ее лицо и увидел, что оно вспыхнуло.

— Почему ты спросил про Стивена? — неуверенно поинтересовалась она и крепко сжала кулаки.

Эйрик пожал плечами, и тупая боль зловещего предчувствия поползла по позвоночнику.

— Да так. Ты просто такая нервная и… напуганная.

Он почувствовал, что пульс на ее запястье бешено забился. Пристально глядя на нее, он пытался понять ее волнение.

— И это все?

Она заколебалась:

— Да.

И Эйрик понял, что жена бесстыдно лжет. У женщины, которой он только что признался в вечной любви, снова появились какие-то секреты. Его захлестнул бешеный, необузданный гнев.

Женщины и ложь, вечное сочетание! Проклятье! Неужели он так никогда и не привыкнет к этому?

 

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

— Они обе что-то скрывают, — сообщил Вилфрид Эйрику на следующее утро, когда они вдвоем завтракали на рассвете в большом зале. Он в сердцах ударил кубком об стол, расплескав разбавленный водой эль. — Бритта и твоя леди жена вчера полдня о чем-то шушукались. И теперь, стоит мне спросить Бритту, в чем дело, она только дрожит всем телом и молчит.

— Идит верна себе, — с несчастным видом произнес Эйрик. В прошедшую ночь ему, охваченному гневом, казалась невыносимой сама мысль о том, чтобы снова заниматься любовью с женой. Она потеряла для него привлекательность, когда он понял, что она запуталась в каком-то новом обмане, да еще и упорно отказывается сообщить ему правду. Он не стал даже ложиться к ней в постель, несмотря на ее слезные уговоры. Вместо этого преклонил голову на одной из подстилок в зале. Однако спать не спал.

— Может, они просто беспокоятся из-за Годрика, — без особой уверенности предположил Вилфрид.

— Мы все беспокоимся, но я чувствую: тут кроется что-то еще. Святые мощи, возьми тот неубедительный лепет Идит насчет ее отсутствия в замке. За всю свою жизнь я не слышал такого бормотания, запинок и откровенной лжи.

— Так ты не поверил, что она заблудилась в лесу?

Эйрик фыркнул:

— Я в ярости оттого, что Идит покинула замок вопреки моему повелению. Своеволие этой женщины просто потрясает. И более того, вблизи крепости нет таких лесов, в которых вообще можно заблудиться.

— Эйрик, я понимаю, что ты сердишься, однако за всем этим должна крыться какая-то причина.

— Для лжи нет никаких оправданий. Никаких. Идит знает, как высоко я ценю честность, и все-таки сознательно обманывает меня. Опять.

Вилфрид подвинулся ближе к столу:

— Я просто подумал о другом. Леди Идит и в остальном ведет себя странно после своего возвращения. Носится по крепости самым неистовым образом…

— Она всегда так носится, — возразил Эйрик, — бранится, приказывает, что-то затевает.

Вилфрид махнул рукой:

— Нет, я хочу сказать, что она составляет для всех и каждого странные списки. Календарь работ, которые каждый слуга в Равеншире должен выполнять в течение года. Перечисляет все ремонтные работы, которые требуется выполнить в крепости и в хижинах батраков. Покупки, которые надо сделать в Йорке. Указания, как заботиться о ее пчелах и что делать с медом и воском. — Все это наводит на мысль, будто… — Глаза Вилфрида расширились от ужасной догадки.

— Что?

— Как будто умирающий человек приводит в порядок свои дела, — ответил Вилфрид.

Эйрик невесело засмеялся:

— Идит здорова, как мул. Подлый, упрямый, крикливый мул. — «С подлостью змеи». Тем не менее он глубоко задумался над словами Вилфрида, поглаживая верхнюю губу. — Уверен, существует какая-то связь между их с Бриттой заговором, исчезновением Годрика, ее списками работ и… мне ненавистна сама мысль об этом… Стивеном из Грейвли. Можешь не сомневаться, я доберусь до решения этой загадки, но никогда, никогда не стану больше доверять женщине.

Вилфрид сурово кивнул:

— Посмотрим, что удастся тебе выяснить.

Эйрик уже собирался отправиться к себе в спальню и снова поговорить с Идит, когда Вилфрид махнул ему рукой, чтобы он подошел к двери, ведущей во двор замка.

— Проклятье! — воскликнул Эйрик, увидев Иеремию, каменщика из Соколиного Гнезда; тот въезжал в ворота на доверху нагруженной телеге. Он и Вилфрид спустились по каменным ступеням и подошли к строению, возле которого телега остановилась. На ней лежали плетеные пчелиные ульи, глиняные горшки для меда, ткань для процеживания, формы для изготовления свечей и кухонные припасы, которых хватило бы в Равеншире на год. — Ради всех святых, что это такое? — злобно спросил Эйрик у оробевшего слуги.

Иеремия пожал плечами, отшатнувшись от бурного напора хозяина.

— Моя госпожа отправила меня вчера утром в Йорк с длинным списком покупок.

— Списком! — в один голос воскликнули Эйрик и Вилфрид, обмениваясь многозначительными взглядами.

— И ты ехал всю ночь, чтобы попасть сюда на рассвете? Чем вызвана такая спешка?

Иеремия неопределенно покачал головой:

— Госпожа сказала, что дело срочное.

— Горшки под мед?

— Мой господин, — нетерпеливо ответил Иеремия, — я выполняю то, что мне приказала госпожа. Вопросов не задаю.

Эйрик велел Иеремии разгружать телегу, но до этого слуга вручил ему большой сверток, обернутый плотной тканью.

— Что это еще? — зарычал Эйрик.

— Новая ткань для пчелиных сеток. Ты передашь ее госпоже? И скажи ей вот что. Поверенный говорит, что это последний кусок, который ему удалось найти в Йорке. И он ужасно зол из-за ее требований…

Эйрик грубо отвернулся, прервав слугу на полуслове, слишком раздраженный, чтобы быть вежливым. Он направился к дворцу. Ее поверенный был не единственным «ужасно злым» на Идит. Эйрик намеревался еще раз поговорить с женой и добиться на этот раз от нее ответов.

— Идет беда, — пропищал Абдул, когда Эйрик вошел в спальню. Не будучи в настроении слушать пронзительные вопли, он набросил на клетку темную ткань. Но последнее слово осталось за мерзкой птицей: — Противный чурбан. Авк.

Эйрик увидел, что Идит по-прежнему спит, хотя и беспокойно мечется во сне. Несомненно, в беспокойстве из-за своего последнего обмана, подумал Эйрик. Он подвинул стул поближе к кровати и уселся, положив ногу на ногу и сцепив руки.

Он не мог как следует разглядеть ее при тусклом свете, лишь контуры и выпуклости обнаженного тела, едва прикрытого тонким одеялом. Но на этот раз ни мягкие груди, ни длинные ноги, ни даже восхитительная родинка над губой не ввели его в соблазн. Глядя на жену, он видел лишь одно — обман.

«Как я вообще смогу жить с женщиной, которая лжет так же часто, как дышит? И вообще, хочу ли я быть с ней вместе хотя бы день?»

— Эйрик? — нерешительно сказала Идит, открыла заспанные глаза и села на постели. Натянув простыню на грудь, она откинула на плечи серебристую гриву. — Ты так и не лег со мной, — упрекнула она его дрожащим голосом.

Он ничего не сказал, просто смотрел на нее, пытаясь понять ее изменчивый нрав.

— Эйрик, ляг со мной. Пожалуйста.

— Я никогда больше не лягу с тобой, Идит, — ответил он, удивляясь, как может говорить так спокойно, несмотря на гнев.

Она ахнула и тихо застонала.

— Если ты не скажешь мне правду, — продолжал он жестким голосом. «А возможно, и после этого», — добавил он про себя.

Она закрыла глаза и стала раскачиваться, охваченная тоской, но ничего не говорила. Даже прикусила нижнюю губу, словно не хотела позволить непрошенным словам вырваться из ее уст.

Его настроение упало еще больше.

Когда она наконец открыла глаза, он увидел, что они полны слез и мольбы. Его это не тронуло.

— Я люблю тебя, — тихо сказала она.

Он встал и поглядел на нее с ледяным презрением.

— Мне наплевать. — «Боже, помоги мне. Если бы так оно и было». Он швырнул ей на постель сверток с тканью, который передал Иеремия. — Вот. Только что прибыл для тебя.

Идит в ужасе поглядела на полотняный сверток и оттолкнула его от себя. Он упал на подстилку из тростника. После этого она пронзительно закричала:

— Ох, нет, прошу тебя, не надо. О Господи, ведь сейчас только второй день. О Господи…

— Проклятье, Идит, что на тебя нашло? Это всего лишь ткань, которую ты заказала в Йорке. Иеремия привез. — Он озадаченно глядел на нее сверху. — Ты что, подумала, что это — саван?

Ее фиалковые глаза, затуманенные слезами, непонимающе заморгали.

— Ткань? — Взгляд ее прояснился, и она прижала руку к сердцу, словно пыталась остановить его бешеный стук. После чего крепко сжала губы, отказываясь отвечать на его вопрос.

Рассердившись на ее молчание, Эйрик вышел и громко захлопнул за собой дверь. Сигурд и Тайкир ждали его в зале.

— Наконец-то у нас добрые вести, Эйрик, — сообщил ему Тайкир. — Граф Орм прислал нам весточку. Теперь мы знаем, где прячется в Нортумбрии Грейвли… точно знаем. Это маленькая крепость в двух часах езды отсюда, возле владений лорда Сирила.

Эйрик закрыл глаза и молча возблагодарил судьбу, что наконец-то поймает злодея. Остальная жизнь его рушилась. По крайней мере, хоть тут он получит удовлетворение.

— Если повезет, мы найдем и Годрика, — сказал Сигурд. Остальные кивнули.

Внезапно к Эйрику подлетел Вилфрид:

— Милорд, пойдем скорей. Ты не поверишь, что я нашел.

— Некогда…

— Поверь мне, Эйрик, для этого у тебя найдется время.

Эйрик велел Тайкиру и Сигурду готовить коней.

— Я сейчас приду.

Нехотя последовал он за сенешалем, ворча, что зря теряет время. Они прошли через кухню и вышли во двор, провожаемые любопытными взглядами слуг. Подойдя к наспех сделанной пристройке для варки медовой браги, Вилфрид с многозначительным видом распахнул дверь.

У Эйрика открылся от удивления рот.

У перегонного куба лежала куча окровавленных костей. Самых разных — коровьи ноги, лопатки, кости овец, нечто похожее на череп свиньи, глаза… глаза! Куча уже издавала неприятный запах.

— Что все это значит? — воскликнул Эйрик. — Мне пора ехать с Сигурдом и Тайкиром ловить Грейвли. Почему ты отнимаешь у меня время, показывая мне какую-то падаль? И почему она здесь, а не на помойке? — И он наморщил с отвращением нос.

— Это разгадка, — объявил Вилфрид, самодовольно ухмыляясь.

— Ты что, тоже сошел с ума, как и кое-кто в этом замке? Что еще за разгадка?

— Разгадка к заговору леди Идит и Бритты.

Эйрик подбоченился и с гневным нетерпением топнул ногой.

— Разве не понимаешь? Они спрятали тут кости с какой-то хитрой целью. По-моему, все может иметь какое-то отношение к Годрику.

— А по-моему, у тебя сегодня неладно с головой. Скорее всего, в медовухе Идит есть что-то вредное.

Глаза Вилфрида удивленно расширились.

— Ты правда так думаешь?

— Нет, болван, не думаю. Найди Бритту и немедленно приведи ее сюда. Довольно с меня всей этой чепухи. Я хочу получить ответы, и немедленно.

Вскоре перепуганная Бритта стояла перед ними в пристройке. Рыжие волосы стояли дыбом, а передник сбился. Весь ее вид говорил то ли о спешке, то ли о жутком волнении.

— Я дам тебе возможность ответить на вопросы, Бритта, — сурово произнес Эйрик. — Малейшая ложь… самая ничтожная, — и я прогоню тебя из Равеншира. И не думай, что тебе поможет твоя госпожа, потому что, возможно, она отправится той же дорогой, что и ты.

Бритта оглянулась за помощью к Вилфриду, но тот скрестил руки на груди и с неприступным видом нахмурился.

— Скажи правду, Бритта, — ледяным тоном сказал Вилфрид, — ведь если тебя прогонят, я не смогу уйти с тобой.

Ее глаза растерянно заметались по сараю, как у пойманного кролика.

— Почему вы с Идит собирали эти кости? — спросил Эйрик с нетерпением.

Девушка шумно и решительно выдохнула, а потом призналась еле слышным голосом:

— Чтобы она и Джон могли умереть.

Рот у Эйрика открылся, а глаза Вилфрида буквально полезли на лоб.

— Умереть? Умереть? — Эйрик схватил Бритту за локти и потряс. — Хватит болтать глупости. Зачем тут кости?

— Я сказала, — произнесла Бритта, клацая зубами. — Госпоже нужно изобразить все так, будто ее и Джона съели волки, а эти кости послужат доказательством. Ох, Пресвятая Мария, теперь Годрик умрет. И ты тоже, лорд Эйрик. — Она бросилась на грудь изумленному Вилфриду и громко запричитала про яд, утопленников и человеческие головы.

Когда Бритта немного успокоилась, они уселись втроем на скамью, и Эйрик заставил Бритту все ему рассказать. После длинной и невероятной истории он резко встал, дрожа от злости.

— Она думала одурачить меня коровьими костями и поросячьими глазами? — недоверчиво спросил он. — Неужели она считает, что у меня такое плохое зрение и слабые мозги?

— О нет, господин, мы хотели их немного покорежить. Если бы мы раздробили кости молотом на мелкие обломки, тебе уже было бы трудно понять… — Она замолкла, услышав его прерывистый вздох. Он глядел на нее искоса полным недоверия взглядом.

— Бритта, как ты могла? — вымолвил Вилфрид. — Я верил тебе. Я просил тебя стать моей женой. Как ты могла?

Она опять завыла.

— А куда она направляется? — поинтересовался ледяным тоном Эйрик, с расстановкой выговаривая слова.

— В Нормандию.

Эйрик стиснул челюсть.

— Миледи велела своему поверенному позаботиться — кроме закупки припасов — о проезде для нее и Джона.

— А как же она намеревалась жить?

— Пчелами, — слабым голосом предположила Бритта. — Она забирает с собой маленький улей, чтобы развести новую колонию пчел.

Эйрик закатил глаза к небу.

— И последнее. Где яд, который дал для меня Стивен?

Бритта, казалось, была в нерешительности.

— Он спрятан над дверью в вашей спальне, подальше от детей, но госпожа, возможно, уже его выбросила. Ох, господин, ты ведь не думаешь, что она и вправду могла его тебе дать, верно?

— Нет, я думаю дать его ей. — Он обернулся к Вилфриду и сказал: — Я надеюсь, что ты накажешь Бритту за участие в этом дурацком заговоре. А с моей вероломной женой я справлюсь сам.

Вилфрид кивнул, и Эйрик направился снова в замок к своевольной, лживой и безмозглой жене. В этот момент он был способен убить ее без всяких колебаний.

Идит была не единственной, кто умел составлять списки. Он начал мысленно составлять перечень способов помучить ее перед смертью. Пожалуй, он сунет ее головой в эту кровавую кучу костей. Или заставит проглотить пару поросячьих глаз.

К счастью, Идит пряталась за ширмой, когда Эйрик вошел. Он протянул руку и достал над дверью пузырек с ядом, затем запер за собой дверь. Быстро опрокинул содержимое пузырька в ночной горшок, промыл и наполнил водой.

Заметив валявшийся на полу сверток, он на какой-то миг посочувствовал Идит, догадавшись, что она, видно, приняла его за голову Годрика. Но ее боль показалась ему ничтожной, когда он сравнил ее с болью, которую испытал бы сам, узнав о смерти ее и Джона. «Как она только могла?»

Идит ощутила себя на седьмом небе, когда, выйдя из-за ширмы, уже полностью одетой, увидела, что муж ждет ее, прислонившись к дверному косяку.

— Ты вернулся, — с надеждой пролепетала она, протягивая к нему руки.

Он уклонился от ее объятий.

— Я уезжаю с Сигурдом и Тайкиром, — ровным голосом сообщил он, едва сдерживая себя, чтобы не разразиться ругательствами. — Наконец-то Грейвли у нас в руках. И я надеюсь сообщить тебе в конце этого дня, что злобный демон мертв.

— О нет, ты не должен сейчас ехать за Стивеном!

— Почему не должен? — Он удивленно поднял бровь.

Рука, которую Идит прижала к губам, дрожала, а сама она едва не пошатывалась. Даже непосвященному глазу было видно, что с ней что-то неладно. В конце концов она с отчаяньем простонала:

— Прошу тебя… если я когда-нибудь была тебе не безразлична, не надо ехать сегодня.

— Почему?

— Потому… потому что я видела сон, предвещающий несчастье. — Она отвела взгляд, не в силах смотреть ему в лицо.

«Лгунья!»

— И я себя плохо чувствую. — Глаза ее блуждали по сторонам.

«Лгунья!»

— Ты беспокоишься, что я не смогу справиться со Стивеном из Грейвли?

— Нет.

«Лгунья!»

— Ты думаешь, что, возможно, Годрик у него и мои неосмотрительные действия поставят жизнь мальчика под угрозу?

Она ахнула, глаза ее расширились от ужаса при его словах, свидетельствующих о сверхъестественной прозорливости.

— Конечно нет, ведь ты знаешь, насколько Стивен порочен, и если Годрик у него, он может сделать с ним все, что угодно… — Она замолкла, осознав, насколько противоречивы ее слова, и заметив, что его взгляд полон ледяного презрения. — Эйрик, умоляю, останься сегодня в Равеншире. Ты сможешь отправиться за Стивеном и в другой день.

— Объясни мне толком, почему я должен остаться.

— Потому что я люблю тебя.

Сказанные Идит слова глубоко задели Эйрика, поскольку теперь он знал, какая она мастерица лгать. Если она кривит душой в одном, то может обмануть и в другом. И он решил не слушать ее уговоров.

— Любовь и ложь никогда не ходят вместе, Идит.

Плечи ее поникли, когда она поняла свое поражение.

— Почему ты дрожишь, Идит?

Она встрепенулась и сжала кулаки, заставляя тело успокоиться. «Воля этой женщины заслуживала восхищения. И храбрость тоже», — невольно признал Эйрик.

Он сделал шаг вперед и поднял пузырек с пола, куда перед этим его поставил.

— Что это такое? — спросил он, рассматривая его с насмешливым удивлением.

— О! — воскликнула Идит, покрывшись смертельной бледностью. — Дай мне его. Он, должно быть, упал… — И она невольно взглянула на дверной карниз.

Эйрик поднес его ближе и принюхался:

— Странный запах!

— Дай его мне, — потребовала она близким к истерике голосом, бросаясь к нему.

Эйрик отвел руку с пузырьком в сторону и вопросительно склонил набок голову.

— Это снадобье от головной боли, которое дала мне травница. Я ведь говорила тебе, что неважно себя чувствую.

«Лгунья!»

Он раскрыл глаза с деланным восторгом.

— Замечательно! У меня сейчас жуткая головная боль. — И не успела она ничего сказать, как он открыл пузырек и выпил содержимое одним большим глотком.

Тогда она закричала:

— Ох, нет! Ох, нет! Это яд, дорогой мой! Скорей, постарайся, чтобы тебя стошнило!

— Ты хотела меня отравить? — спросил он, с обидой глядя на обманщицу жену.

— Нет, Грейвли! — Она попыталась сунуть пальцы ему в рот, чтобы вызвать тошноту, и он сильно ударил ее по руке, а затем, грубо оттолкнув от себя, нетвердыми шагами подошел к постели и рухнул на спину. С преувеличенным вздохом закрыл глаза и простонал:

— Моя любящая жена, я буду без тебя скучать, — после чего сделал вид, что умирает, ощущая себя комедиантом из бродячей труппы.

Он мог бы поклясться, что слышит насмешливый писк Абдула.

Идит же не собиралась сдаваться. Она бросилась к нему, отчаянно стараясь приподнять. Затем снова сделала попытку открыть ему рот и засунуть в глотку пальцы, чтобы его вырвало. И все это время судорожно рыдала, твердя, в каком она отчаянии и как сильно его любит.

Он заскрежетал зубами, изображая на лице предсмертную судорогу и окоченение мышц. Не сумев засунуть пальцы ему в рот, Идит начала хлестать его по лицу, пытаясь оживить. Даже взяла за уши и стала изо всех сил трясти ему голову. У него уже хрустела шея и звенело в ушах от ее воплей. Адское пламя, так у него и вправду заболит голова.

В дверь громко постучали, донеслись встревоженные крики Тайкира, Вилфрида и Сигурда. Вероятно, они услышали крики Идит. Черт побери, даже голуби в Йорке услышали ее завывания.

Идит ничего в беспамятстве не замечала, она вопила как одержимая. Улегшись на него сверху, попыталась вдохнуть собственный воздух в его рот, для чего зажимала ему нос одной рукой и, прижавшись ртом, дула ему в легкие воздух, да к тому же поднималась и опускалась на его грудной клетке, чтобы заставить вновь заработать сердце. Наконец он решил, что настрадался уже более чем достаточно. Если немедленно не остановить эту женщину, она и вправду отправит его на тот свет.

Переведя дух, он, сбросил ее со своей груди и скатился с постели:

— Прибереги свою помощь для кого-нибудь еще, Идит. Мне она не нужна.

Ахнув, она безумными глазами уставилась на него:

— Ты не умер.

— Какая наблюдательность! — фыркнул Эйрик и крикнул мужчинам, все еще барабанившим в дверь: — Все в порядке! Я через минуту выйду к вам. — Он услышал, как они ворча удалились прочь.

Идит потрясла головой, совсем как намокшая собака. Придя наконец в себя и все поняв, она метнулась к нему и стала колотить в грудь кулаками:

— Ты зверь! Как ты мог сыграть со мной такую жестокую шутку?

— Жестокую? Жестокую?! — вскричал он в безумном гневе, схватив ее за руки и не подпуская близко к себе. — Я скажу тебе, что такое жестокость. Это когда совершенно не веришь в мужа и в его способность защитить тебя. Когда лжешь, если это тебе удобно. Когда собираешься разыграть собственную смерть и смерть сына. Оставляешь мужчину, перед тем заверив в своей любви, может, на год, а может, и навсегда. Когда тебя не волнует горе, которое ты посеешь из-за своих бездумных действий. Вот что такое жестокость, моя леди сука. — Он отпустил ее руки и с презрением оттолкнул от себя.

«Эйрик знает. — Мысль эта просочилась в затуманенный разум Идит. — О Боже, простит ли он когда-нибудь меня после этого?»

— А теперь я отправляюсь за Грейвли. Нам известно, где он прячется. Наконец-то. Да, моя лживая жена, я считаю себя способным справиться с этой задачей, хоть ты в меня и не веришь.

— Эйрик, я никогда не сомневалась в твоих способностях…

Он поднял руку, приказывая ей замолчать:

— Сейчас ты не сможешь сказать ничего, что загладило бы твою вину. Не пытайся себя оправдать. И не ругай Бритту, что она выдала твой безмозглый заговор. Вообще подло было вовлекать ее в свои дела.

Идит крикнула, в исступленной тревоге ломая руки:

— Я беспокоюсь за твою безопасность, Эйрик! Все делалось мной ради тебя и Годрика.

— Сейчас мне ничего от тебя не нужно, Идит. Ни твоего беспокойства. Ни твоих нежных излияний. — Он шагнул к ней и ткнул пальцем едва ли не в лицо. — Ни шагу из этой комнаты до моего возвращения либо до того, как ты получишь известие, что Стивен из Грейвли больше не представляет угрозы. Или привязать тебя к кровати? А может, поставить стража у двери?

Она потрясла головой, и слезы безысходного уныния и безнадежности заструились по лицу.

— Я люблю тебя, — прошептала она ему вслед.

— Мне наплевать, — равнодушно ответил он, не поворачивая головы.

Добираясь до места, где скрывался Грейвли, Эйрик запретил себе думать про Идит и про боль от ее предательства. Ему требовалось сосредоточить все внимание на предстоящей задаче. Его сопровождали Тайкир и Сигурд, а также три дюжины вооруженных воинов.

Когда они с тыла подъехали к брошенному дворцу, Эйрик жестом приказал людям разделиться на четыре группы и прикрыть все фланги крепости, которая казалась хорошо охраняемой. Он попытается проникнуть внутрь один, сзади, пока Сигурд проведет отвлекающие маневры возле передних ворот.

Он привязал коня к дереву немного поодаль и стал пробираться к задней стене. Здесь не было такой многочисленной охраны, как спереди, поскольку ворот не было, просто цельная каменная стена. Эйрик дождался, когда пройдет страж, и понял, что у него в запасе лишь несколько мгновений. Забросив на стену веревку, он постарался зацепиться петлей за зубец. Ему удалось это с третьей попытки.

До него донеслись крики и звон металла — это его люди старались прорваться в передние ворота. Он поспешно натянул веревку и осторожно взобрался на стену. И улыбнулся, несмотря на серьезность ситуации. Штурм стен был искусством, которому они с Тайкиром настойчиво учились в юности под строгим оком деда в Равеншире. Это была для них игра, в которой они вскоре оба преуспели. С Божьей помощью обретенные навыки помогут ему и сегодня.

Наверху он тут же оказался в опасности. Два стража Грейвли приближались по парапету с разных сторон, изрыгая непристойные ругательства. Вытащив меч, Эйрик немедленно обезвредил одного из них ударом в громадное брюхо. Другой был посильней, и Эйрику удалось лишь несколько раз поразить его в руки и ноги. Когда Эйрик отступал от одной наиболее жестокой атаки, он споткнулся о ногу упавшего воина и тут же оказался припертым к стене.

Прижав меч к горлу Эйрика, так что выступила кровь, здоровяк страж прокричал:

— Ты кто такой? Из Равеншира?

Эйрик молчал, чувствуя, как лезвие врезается ему в шею.

— Готовься к смерти, — пригрозил страж.

Эйрик произнес молитву о своей бессмертной душе, поняв, что смерть близка, но тут же напрягся, полный решимости, когда подумал, что Грейвли снова удастся ускользнуть. Окрыленный жаждой мести, он ударил воина в пах. Тот на миг задохнулся, а Эйрик взмахнул руками и ударил в массивную грудь. Через несколько секунд страж уже лежал под Эйриком, лицом кверху, пронзенный его мечом, и кровь жизни покидала его тело. Эйрик с отвращением вытащил меч и поспешно вытер его о рубаху убитого.

Он обернулся и едва не задохнулся от неожиданности.

За ним стоял Тайкир, прислонившись к парапету, и широко ухмылялся:

— Ну, я рад, что не пришлось тебя спасать.

— Проклятье, Тайкир, что ты тут делаешь? Ведь ты должен быть вместе с Сигурдом.

— Ты думал, я позволю тебе забираться на стену без меня? Ведь я всегда побеждал в наших состязаниях.

Эйрик сокрушенно покачал головой в ответ на его насмешку, понимая, что несвоевременная шутка брата скрывает серьезную тревогу за его жизнь. Эйрик поступил бы точно так же, если б речь шла о Тайкире.

Некоторое время спустя дюжины воинов Грейвли уже лежали мертвыми или умирали во дворе замка, в зале и в коридорах, но самого демонического лорда нигде не было видно.

Эйрик обходил один за другим покои замка и наконец нашел Годрика, привязанного в дальней комнате. Когда он освободил его, рыдающий мальчик в страхе прильнул к нему, не в силах вымолвить ни слова. Помимо страшного испуга у него вроде бы не оказалось никаких травм. Может, Идит была и права, сказав Бритте, что Стивен не причинит вреда мальчишке.

Посадив его на колени, Эйрик осторожно спросил:

— Ты знаешь, куда ушел Грейвли?

Маленькое тельце Годрика страшно затряслось, и он еще крепче прижался к Эйрику, но глаза невольно устремились на прикрытый тканью альков в дальнем конце комнаты. Стараясь держаться спокойно, Эйрик позвал глазами Тайкира и передал ему мальчика:

— Покорми Годрика перед дорогой домой. Не сомневаюсь, что Джон и другие дети встретят его как героя.

Он подтолкнул обоих к двери, одновременно вытаскивая меч из ножен и кинжал из-за пояса.

Когда он откинул в сторону занавес, на него опрометью выскочил Грейвли, размахивая боевым топором. Синие глаза были вытаращены и сверкали безумием. Пена капала с уголков рта.

— Наконец-то! — взревел Стивен и, воспользовавшись своим преимуществом, взмахнул топором над головой Эйрика. Тот увернулся, но лезвие рассекло ему плечо почти до кости. Изрыгая ругательства, Эйрик парировал последовавшую тут же новую атаку противника, не обращая внимания на боль, и сумел ранить Стивена в нижнюю часть живота.

Несмотря на болезнь, изнурившую когда-то красивое тело Стивена, он все еще оставался сильным воином, способным достойно держаться против опытного Эйрика, по крайней мере в начале. Они то бросались в атаку, то парировали удары. Стивен отшвырнул топор и молниеносно выхватил меч. Но вскоре немощь взяла свое, и выносливость Грейвли пошла на убыль. Он стал делать ошибки и утратил ловкость.

А у Эйрика прошло желание убивать. О, он покончит со своим злейшим врагом. Он должен это сделать, хотя бы для того, чтобы положить конец его бессмысленным нападениям на всякого, кто попадался ему под руку. Но человек этот явно безумен. Его глаза неестественно расширились и остекленели от неистовой жажды крови. Челюсть отвисла и дрожала, как у старика.

Может, он всегда был безумен, только скрывал это за холодной красотой.

«Как могу я испытывать жалость к человеку, причинившему мне столько боли? Потому что, без всякого сомнения, он неимоверно страдал, прежде чем впал в такое плачевное состояние», — ответил Эйрик сам себе.

После мощной атаки Эйрик прижал Стивена к стене и приставил меч к горлу.

— Все кончено, Грейвли, — прорычал он. — Наконец твоим злодейским делам будет положен конец.

Стивен захохотал:

— Да, но сможешь ли ты спокойно жить после моей смерти, БРАТ?

Холодная оторопь пробежала по телу Эйрика. Комната наполнилась зловещей тишиной. Он должен был бы догадаться, что, даже уходя из жизни, Стивен найдет способ оставить за собой смятение.

— Эйрик, не слушай его, — крикнул сзади Тайкир. — Убей выродка.

Грейвли снова захохотал, даже не пытаясь вырваться.

— Разве тебе никогда не казалось странным наше сходство, Эйрик? Черные волосы. Голубые глаза. Тот же рост. У нас с тобой одна и та же кровь, БРАТ. И ты это знаешь.

— Этого не может быть, — Эйрик решительно покачал головой.

— Твой отец заронил свое семя в мою мать в то время, когда ей удалось убежать от ее мужа, печально знаменитого графа Грейвли, человека, которого все считали моим родным отцом. Она вернулась к нему, когда узнала, что понесла ребенка.

Эйрик покачал головой, не веря словам Стивена. Он все еще держал меч у горла противника.

Стивен продолжал свою невероятную историю:

— Мой «отец» никогда не любил меня, а после того как они с матерью умерли, я был в десятилетнем возрасте оставлен на попечение самого большого злодея в Британии — Джерома, смотрителя замка Грейвли. А также мой брат Элвинус, едва вышедший из младенческого возраста. О Господи, — простонал он, и его глаза закатились от болезненных воспоминаний, которые даже теперь повергали его в безумие.

Затем Стивен, казалось, успокоился. Он поглядел Эйрику в глаза, на мгновение обретя ясный рассудок, и дрожащим голосом сказал:

— Брат…

И тут же резко рванулся вперед, на меч, сам себе перерезав глотку. Кровь брызнула во все стороны из тела, которое полный ужаса Эйрик продолжал держать, прижав мечом, на вытянутых руках.

И на его глазах выступили слезы жалости к своему злейшему врагу.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Идит посмотрела на кусок пергамента, который держала в руках, и перечитала написанное, стараясь понять:

«Идит,

Все кончено.

Эйрик».

Что все это значит? В тот вечер Вилфрид вернулся с людьми, слава Богу, они привезли домой целого и невредимого Годрика. Но сам Эйрик отправился в Йорк вместе с Тайкиром, не сообщив ей ни слова, когда вернется в Равеншир.

«Все кончено». Хотел ли он этим сказать, что борьба со Стивеном из Грейвли наконец-то завершилась? Или он имел в виду их брак?

Идит донимала расспросами Вилфрида и не получала ответа. Правда, Вилфрид сообщил ей о последних словах Стивена, и сердце ее защемило от боли за мужа и Тайкира, которые, должно быть, страдали, зная теперь, что в них текла одна кровь с этим сатанинским отродьем. Или, возможно, им было невыносимо думать, что они не могли помочь Стивену, когда тот был мальчиком, до того как его рассудок тронулся от насилия.

Идит восстановила в памяти события последних дней. Следовало ли ей пойти к Эйрику и рассказать обо всем, даже подвергая опасности жизнь Годрика и его самого? Видимо, Эйрик считал именно так.

Поступила бы она по-другому, если бы события продолжали идти своим зловещим чередом? Вероятно, нет, призналась сама себе Идит. В каких-то вопросах она слишком упряма, тут Эйрик прав.

Впрочем, она может и измениться. Вот если она избавится от всех своих дурных, как считает Эйрик, качеств, о которых он говорил, будет ли он доволен и полюбит ли ее снова? В последующие дни, пока Эйрик оставался в Йорке и не присылал ей больше ни слова, Идит советовалась с Вилфридом по многим хозяйственным вопросам, вызывая его удивление. Даже если он, на ее взгляд, плохо справлялся со своими обязанностями.

Она больше не повышала до пронзительного визга свой голос, не сделала этого, даже когда Берта громко рыгнула в зале.

Она проводила больше времени с детьми, учила их и рассказывала сказки. Разве от этого она не становится более женственной и менее похожей на мужчину? Разве это не сможет понравиться ее мужу?

Лишь бы Эйрик приехал в Равеншир, а уж там она постарается держать себя так, чтобы ему нравилось в ней все. Ей до боли хотелось, чтобы вернулся муж, вернулась потерянная любовь.

Мучило ее и другое. Все дни, пока Эйрика не было, Идит каждое утро тошнило, днем она никак не могла утолить свой волчий аппетит и еще рыдала от любого пустяка.

Она понесла ребенка от Эйрика. И была невероятно счастлива. И в то же время невероятно несчастна оттого, что не могла поделиться доброй вестью с супругом. Да и сочтет ли он это за добрую весть?

— Пошли весточку этому болвану в Йорк, и сообщи ему о ребенке, — советовала Гирта. — Он тотчас примчится, когда узнает о твоем состоянии.

— Нет, я хочу, чтобы он приехал из любви ко мне, а не из-за ребенка.

— А если он не вернется?

— Ох, Гирта, — со слезами воскликнула Идит, бросаясь в объятия к старой няньке. — Я не перенесу, если он никогда ко мне не вернется.

Чем дальше, тем больше в голову Идит стали заползать всякие тревожные мысли, ведь неделя кончалась, а от ее пропавшего мужа по-прежнему не было никаких вестей.

«Может ли он быть с Азой? Нет, не может. Он к ней не пойдет. Ведь он мне сказал, что решил с ней больше не встречаться, когда появилась я».

А другой голос в ее голове возражал:

«Но ведь это было до того, как я солгала ему. Что ж, если этот ублюдок предпочел другую женщину, пусть уходит».

Идит обдумывала последнюю возможность лишь один миг.

«Нет! Черт побери, нет! Я не позволю никакой другой женщине забрать моего мужа».

И она стала собой прежней. С решительным видом приказала Вилфриду привести ей коня и дать для сопровождения двух воинов. Она поедет в Йорк.

А потом, будучи неизменно практичной и деловой, решила, что нет смысла ехать в торговый город налегке, не захватив поверенному меду и свечей. Пожалуй, можно продать и немного шерсти. Поразмыслив, она велела Вилфриду приготовить возницу с телегой.

— Может найтись покупатель и на наши прекрасные вишни, да еще на шитье, которое делает Гирта, — сказала она Вилфриду.

Сенешаль закатил глаза к небу, хотя не преминул пробормотать:

— Рад видеть, что ты стала прежней, миледи.

Добравшись к вечеру до Йорка, Идит направилась сразу же в дом поверенного, где обычно останавливалась во время приездов в город. Вечером она обсудила дела с Бертраном, а на следующий день поехала за город, в приют, которым ведал Селик, «дядя» Эйрика, со своей второй женой Раин, сводной сестрой Эйрика и Тайкира.

Счастливая чета тепло встретила Идит, когда она им представилась среди шума, визга, криков и смеха дюжины детей. Идит не могла не поразиться примечательной супружеской паре. Раин была почти такой же высокой, как и ее викинг муж. Оба были светловолосыми и красивыми. Они постоянно старались дотронуться друг до друга, чем бы ни занимались, любовь между ними была видна всем.

Что удивительно, Раин была лекарем — необычное занятие для женщины — и содержала собственный маленький госпиций на землях приюта. Селик же владел кораблями, которые плавали по свету в разные торговые города. Идит вскоре подумала, что может заключить с ним взаимовыгодную сделку, чтобы он развозил кое-какие из ее изделий.

— Мне жаль, что мы не смогли приехать на вашу свадьбу, — сказала Раин. — Я не совсем хорошо себя чувствовала, и Селик боялся, что дорога окажется мне во вред на таком позднем сроке беременности. — Она похлопала себя по огромному животу, и Идит долго не могла оторвать от него взора. Глаза ее наполнились слезами, когда Селик подошел к Раин сзади и возложил с любовью руки на их будущего ребенка, поцеловав жену в шею. Идит никогда не видела, чтобы женатая чета демонстрировала свою любовь так открыто, и почувствовала, что преисполнилась завистью. Заметив огорчение Идит, Раин пригласила ее посидеть с ними.

— Что случилось, дорогая? Можем ли мы чем-нибудь помочь?

— Вы видели Эйрика? — с замиранием сердца спросила Идит.

— Около пяти дней назад, — кивнул головой Селик. — Он приходил искать помощников, чтобы починить свой корабль.

— Корабль? — Идит оцепенела от досады. Значит, ее муж не только имел под замком комнату с сокровищами, но и владел кораблем в Йорке. Все это время, пока она трудилась не покладая рук в замке, у него в Йорке стоял собственный корабль. Святые угодники! Если бы она не стремилась так сильно вернуть домой этого болвана, уж непременно надрала бы ему уши.

Затем ей пришла в голову тревожная мысль.

— А он что, собирается отправиться в плаванье?

Селик пожал плечами.

— Он не сказал нам об этом. — Потом с удивлением взглянул на Идит. — Скажи, почему ты ищешь своего мужа?

Идит почувствовала, что краснеет, но теперь ей было не до гордости. Она рассказала обо всем, начиная со своего нелепого маскарада, и закончила Стивеном из Грейвли.

Селик и Раин обменялись странным взглядом, потом крепко обняли друг друга. Раин объяснила со слезами на глазах:

— У нас с Селиком — как и у многих других — имеются основания радоваться гибели Стивена.

— Хмм. Теперь я понимаю, почему Эйрик казался таким расстроенным, — заметил Селик. — Он всегда был разумным, даже угрюмым мальчиком. Всегда очень серьезно относился к жизни. Не сомневаюсь, что ему не хотелось ранить наши чувства.

— Эйрик? Угрюмый? — Идит засмеялась. — Нет, спросите у Тайкира. Если только Эйрик не сердится, он всегда поддразнивает, смеется или подмигивает.

Раин и Селик уставились на нее, открыв рты от изумления. Раин повернулась к Селику:

— Ты когда-нибудь слышал, чтобы Эйрик кого-то дразнил?

— Никогда, — решительно ответил Селик. — А ведь я знаю его еще с пеленок.

— А чтобы он подмигивал? — Раин снова засмеялась. Затем взяла обе руки Идит в свои и тепло их пожала. — Видно, он любит тебя, дорогая, раз ты узнала эту сторону его характера.

Сердце Идит согрелось от надежды, но все-таки до возвращения Эйрика и их примирения было далеко. Селик и Раин предложили Идит побыть у них, но она отказалась, потому что хотела находиться в городе, поближе к Эйрику.

Когда она вернулась в Йорк, был всего лишь полдень, и она решила поискать Эйрика в порту. Не успела пройти и несколько шагов, как увидела Тайкира, разговаривавшего с группой моряков, грузивших корабль. С уколом сожаления она поняла, что он готовится в торговое плаванье. Отправится ли Эйрик с ним? — подумала она, и у нее сжалось сердце.

Когда Тайкир увидел ее, глаза его радостно засияли, он быстро закончил разговор и отправил моряков прочь под каким-то предлогом.

— Идит! Как я рад тебя видеть! — Раскинув руки, он заключил ее в объятия. Потом обхватил за плечи и повел на свой корабль.

— А где он? — сразу же спросила Идит. — Ты видел Эйрика?

— Да, конечно, я его видел. Он работает на своем корабле неподалеку отсюда. Только вчера вечером он уехал в Уэссекс повидаться с королем Эдредом и еще не вернулся.

— Он вернется сегодня?

Тайкир пожал плечами:

— Эйрик не в себе, Идит. Он ничего мне не говорит.

— Я тревожусь за него. Моя ложь и слова Стивена… — Она замолкла, не в силах продолжать.

Тайкир с братской заботой убрал с ее лба упавшие локоны.

— Он был в ужасе от признания Грейвли. Не стану этого отрицать. Мы оба в ужасе. Однако он вынужден был признать, что мы ничего не могли поделать, чтобы изменить жизнь Стивена. Мы не подозревали о существовании Стивена, когда были мальчишками, а Эйрику было всего пять лет, когда Стивен осиротел.

Она кивнула:

— А моя ложь? Простит ли он меня?

— Идит, правду тебе говорю: дай Эйрику время. Он угрюмый парень, однако…

— Угрюмый! Угрюмый! Почему все называют Эйрика угрюмым? Он веселый плут, и тебе это известно.

— Плут? Эйрик? — Он долго смотрел на нее, затем заявил: — Видно, он любит тебя, если показал свою плутовскую сторону только тебе, и никому другому.

Он произнес почти дословно то, что сказали ей Селик и Раин. И тогда Идит встревожила Тайкира и удивила даже себя, разразившись слезами. Что ж, сказала она себе, всхлипывая, все идет как положено, она уже извергла из себя содержимое желудка утром, а теперь извергает слезы.

Вскоре она уже сидела на бочонке с вином на палубе у Тайкира и с завидным аппетитом подкреплялась. Съела три яблока, четыре медовых пирожка и двенадцать сушеных ягод инжира.

Он смотрел на нее во все глаза, пораженный ее аппетитом.

— А «противный чурбан» знает?

— Знает о чем?

— Что ты носишь «сына противного чурбана»?

Она метнула в него быстрый взгляд, удивившись его догадливости.

— Нет, и не говори ему. Я не хочу, чтобы он вернулся ко мне из чувства долга.

Часом позже Тайкир провожал ее до дома поверенного. По пути он внезапно остановился возле лавки восточного купца, и в его глазах мелькнули озорные огоньки.

— По-моему, я знаю, чем можно заманить твоего мужа домой.

— Что такое? — подозрительно спросила она.

Когда Омар, торговец, показал ей товар, который посоветовал купить Тайкир, рот у Идит сложился от удивления в маленькое «о».

— Ты думаешь… нет, я не смогу… никогда… ну, если ты действительно так считаешь…

В тот вечер Эйрик не вернулся в Йорк, на следующее утро тоже, и Идит была близка к панике. Тайкир пообещал ей, что заставит Эйрика явиться к ней сразу же, как только тот приедет, даже если бы ему пришлось связать брата и нести на спине. Идит все больше проникалась нежностью к своему новому родственнику.

Могло ли случиться так, что Эйрик вернулся в Йорк и отказался пойти к ней? Ведь, в конце концов, Тайкир не заставит его делать то, чего он не захочет. А может, Эйрик вернулся в город, но не пошел на корабль. Что, если…

У Идит все внутри перевернулось при мысли о том, что Эйрик мог быть у Азы, своей бывшей любовницы. Не в силах больше сидеть и ждать, она нарядилась в бледно-лавандовую гунну поверх платья кремового цвета. Не стала надевать плат, но накинула прозрачную лиловую вуаль, которую носила на свадьбе. Тонкий золотой обруч поддерживал вуаль на голове, а гармонирующий с ним пояс из золотых звеньев обхватывал талию. Она думала, что выглядит неплохо, особенно если учесть ее нынешнее состояние… пока не добралась до Медных ворот и не нашла ювелирную лавку Азы.

Маленькая красавица с черными, как вороново крыло, волосами была поистине жемчужиной. Идит почувствовала себя рядом с ней глыбой простого гранита. Полная жалости к себе, она поняла, что не может соперничать с такой красавицей.

Когда Идит представилась, глаза у Азы расширились, но она любезно пригласила Идит зайти к ней в жилище, располагавшееся в задней части лавки. Идит быстро огляделась в маленьком, но прекрасно обставленном доме, украшенном несколькими стульями и столами с тонкой резьбой — видимо, взятыми из сокровищницы Эйрика, промелькнула у нее подлая мысль. Она представила себе Эйрика тут вместе с Азой, как он сидит перед этим камином, ест ее кушанья, поднимается наверх в уютную спальню. «О Господи».

К своему ужасу, она разразилась слезами.

Эйрик был невероятно раздосадован. Он только что вернулся из Винчестера, где провел день в спорах с Эдредом и его советниками насчет планов вторжения в Нортумбрию и во все графства, которые готовили против короля заговор, возглавленный архиепископом Вульфстаном и их с Тайкиром дядей Эриком Кровавым. Возражения его не доходили до их слуха. Эдред собирался развязать кровавую войну, в которой Нортумбрии суждено стать проигравшей стороной. Хотя Равенширу нападение и не грозило, многие соседи Эйрика пострадают, и Эйрик оказывался в неизбежной позиции человека, которому придется выбирать, на чью сторону податься.

Ему не терпелось как можно скорей вернуться в Равеншир, и не только из-за угроз Эдреда. Он начинал чувствовать вину за плохое отношение к Идит.

Тысяча чертей, эта женщина сводит его с ума. Он терпеть не мог ее за пронзительный, властный ток, за то, что она постоянно во все сует нос. И особенно ненавидел ее за ложь про Стивена из Грейвли. Но, о Господи, он любит эту женщину до умопомрачения. Им придется еще много приложить усилий, чтобы как-то все уладить.

Он прискакал в порт и увидел, как Тайкир грузит корабль. И тут же вспомнил, что брат отплывает на следующий день в Гент. Плохо ему будет без брата.

Тайкир едва взглянул на него. Его холодный вид говорил о бурлившем в нем гневе.

— Что такое?

— Твоя жена в Йорке и разыскивает тебя, — бесстрастным голосом сообщил ему брат, заканчивая со своими помощниками перебрасывать на борт последние бочки.

Эйрик удивленно поднял бровь:

— Идит? В Йорке? Разыскивает меня?

— Ты что, брал уроки у своего попугая, Эйрик?

— Да, но вот в уроках насмешничанья не нуждаюсь, братец. Почему жена разыскивает меня?

Тайкир подбоченился и осуждающе уставился на него:

— Ты безмозглый осел. Какого дьявола, ты думаешь, она ищет тебя? За пчелами ухаживать?

— Мне не нравится тон, каким ты со мной разговариваешь.

— И что ты с этим поделаешь?

Эйрик сердито сжал кулаки и удивился сам тому, что готов ударить брата. Тяжело вздохнув, он немного успокоился и спросил с подчеркнутой вежливостью:

— Дорогой брат, почему моя жена в Йорке?

— Потому что безмозглая женщина соскучилась по своему противному чурбану супругу, дорогой брат, — парировал Тайкир не менее вежливым тоном. — И потому что страшно за тебя тревожится. — Тайкир шумно выдохнул и посоветовал: — Поезжай домой, Эйрик. Поезжай домой и живи душа в душу с Идит. Не знаю за что, но леди любит тебя.

Эйрик усмехнулся:

— За то, что я милый чурбан, верно?

— Семья рассудит, — ответил Тайкир, шутливо ударив Эйрика по плечу. — Да, кстати, — небрежно добавил он, — ты случайно не знаешь, почему Идит упражняется стоять на голове?

Эйрик поперхнулся от удивления, и Тайкиру пришлось еще пару раз ударить его по спине, прежде чем он смог отдышаться.

— Ты лжешь, Тайкир. Знаю я тебя, ты все придумал.

— Да что ты говоришь! — возразил Тайкир, со скучающим видом разглядывая ногти. — Ну, может, я не так ее понял.

Братья засмеялись, обняв друг друга за плечи, после чего вместе отправились к Тайкиру на корабль и выпили прекрасной медовухи, которую Идит привезла ему в плаванье. Вскорости Эйрик уже рассказывал брату о планах Эдреда, заодно выразил свою радость, что Тайкир уедет из Британии, подальше от начинавшейся драки. Тайкир сообщил ему, что отчалит на рассвете, поэтому до отъезда они больше не увидятся.

— Ох, чуть не забыл, — воскликнул Тайкир, щелкнув пальцами. Затем пошел к сундуку и вернулся со свертком.

— Что это? — подозрительно спросил Эйрик.

Тайкир пошевелил бровями.

— Это мой подарок тебе на свадьбу. Я приобрел его с разрешения Идит вчера в одной из лавок на рынке.

— Мне? И зачем тебе понадобилось ее разрешение? К тому же ты и так подарил этого проклятого попугая нам на свадьбу.

— Нет, — засмеялся Эйрик. — Попугая я подарил Идит. А это подарок лично для тебя.

— А мне он понравится?

— Эйрик, ты будешь благодарить меня до конца своих дней.

Братья снова обнялись возле дока. Эйрик уже собирался ехать к поверенному Идит, когда Тайкир снова щелкнул пальцами.

— О, я забыл про кое-что еще.

— Что? Еще одна таинственная покупка?

— Нет, я просто подумал, что тебе было бы интересно знать, где сейчас Идит. — Тайкир оперся с надменным видом на огромный моток веревок, и Эйрику на миг захотелось схватить его и бросить в реку. Он уже знал, что ему не понравится то, что сейчас скажет ему Тайкир.

— Ну?

— Она пошла к Азе.

Ювелирная лавка Азы была закрыта, когда Эйрик подъехал к Медным воротам, и поначалу никто не ответил на его стук. Наконец появилась служанка. Узнав его, она показала ему рукой в сторону просторной прихожей. Эйрик прошел через нее на маленькую террасу и неожиданно замер от ужаса.

Идит и Аза сидели рядом на скамье возле окна. Идит рыдала, а Аза, обняв ее за плечи, шептала слова утешения.

— Идит? — окликнул ее Эйрик, приблизившись.

— Эйрик! — одновременно воскликнули Идит и Аза, вскочив со скамьи. Идит оказалась намного выше ростом миниатюрной Азы. Он-то всегда считал Азу самой красивой женщиной в мире. Но теперь увидел, насколько ошибался. Идит, его жена, была гораздо красивей. Величественней. И она принадлежала ему.

«И я люблю ее».

Он тепло улыбнулся жене, ожидая ее ответной улыбки. Вместо этого она взглянула полными боли глазами сначала на него, потом на Азу. В фиалковых глазах вспыхнули злые огоньки.

— О… о… — забормотала она и, оттолкнув его в сторону, выбежала через прихожую прочь на улицу.

— Что такое? — спросил он Азу.

Аза просто потрясла головой, словно была самым бестолковым существом на свете.

Эйрик развернулся и бросился вслед за женой, но та уже исчезла на людной улице. Он вскочил на коня и поскакал к дому поверенного. Пока пробирался сквозь толпу, настроение его все больше портилось. В дом он ворвался без стука.

Пораженная леди — вероятно, жена Бертрама — подняла глаза, и Эйрик грубо спросил:

— Где Идит? Тысяча чертей!

— А ты?.. — Пышнотелая особа приближалась к нему с поднятым медным черпаком.

— Ее муж.

— О! Противный чурбан?

При этих словах лицо Эйрика скривилось в гримасе.

Женщина опустила свое оружие и кивнула в сторону лестницы, ведущей на второй этаж. Вслед ему донеслось бормотанье:

— Может, хоть теперь-то она перестанет лить слезы.

Эйрик нашел Идит в одной из гостевых спален, она упаковывала свои пожитки в кожаную сумку.

— Добрые вести, жена, — сказал он ласковым голосом, словно только что вернулся с ристалища в Равеншире как в прежние дни еще до их ссоры, до смерти Стивена. Он закрыл за собой дверь и повернул ключ, чтобы им никто не мешал. Потом лениво прислонился к стене, пристально глядя на жену.

Она поглядела на него опухшими глазами и смерила пренебрежительным, осуждающим взглядом, на которые была мастерицей; так она смотрела на бестолковых слуг и безмозглых мужей. Боже, он любит эту женщину.

— Мы едем домой? — поинтересовался он, выразительно глядя на дорожную сумку.

— Не знаю, куда едешь ты, но я возвращаюсь в Равеншир.

— Тогда, полагаю, поедем вместе.

— Я не нуждаюсь в твоей компании.

— Зато я нуждаюсь в твоей, — нежно произнес он. Ее глаза широко раскрылись.

— С каких это пор?

— С того самого дня, когда ты вломилась в замок, дала пинка моей собаке и стала распоряжаться моей жизнью.

— Я не давала пинка твоей собаке, — запротестовала она. — Просто слегка пихнула. — Когда и другие его слова дошли до ее сознания, она покраснела. — А как же Аза?

— А что такое?

— Не надо играть со мной, Эйрик. Ты пришел к ней домой.

— Ну и что?

— Ничего, я же сказала тебе при первой встрече, что ты можешь иметь любовниц, только не привози их в Равеншир. Ну… ну, если тебе хочется этого…

— Идит… Идит… Идит, — нежно вымолвил он, качая головой. — Еще хоть раз скажешь, что тебе наплевать, если я заведу себе любовницу, и я могу…

— Я никогда не говорила, что мне наплевать, — с жаром возразила она. — Наоборот, мне вовсе не все равно, но я не хочу выступать в роли язвительной жены и делать тебя несчастным.

Он поднял с насмешкой брови.

— Правда? Не знаю, нравится ли мне такое благородство. Кажется, я уже полюбил… этот язвительный язык.

Она закудахтала и стала походить на себя прежнюю. Ему захотелось стиснуть ее от радости в объятиях.

— Идит, я не был с Азой со дня нашего обручения.

Внезапно замерев, она пристально посмотрела на него, и он заметил, что у нее дрожат руки, когда она отложила в сторону какую-то вещь.

— Почему ты здесь, Эйрик?

— Почему ты приехала в Йорк? — ответил он вопросом на вопрос.

Ее ресницы опустились вниз, и она сказала еле слышным шепотом:

— Чтобы убедить тебя ехать домой.

— Ну так убеждай.

Она искоса взглянула на него, пытаясь угадать его настроение.

— Ты поедешь домой? — наконец неуверенно спросила она, высокомерно вздернув подбородок, словно бы заранее готовясь к отрицательному ответу.

Он сделал вид, что задумался над вопросом, и направился от двери в ее сторону. Снял сумку с кровати и поставил на пол, затем устало опустился на постель и, притянув Идит к себе, усадил рядом.

Идит хотелось поскорей услышать ответ и в то же время сохранить гордое молчание. Но больше всего она жаждала сохранить их брак.

— Эйрик, я сделала ошибку, — с трудом выговорила она, — но мне кажется, что я смогу измениться.

Эйрик недоверчиво взглянул ей в лицо. И сердце у Идит сладко заныло. Милостивый Боже, какой он красивый.

— Мне хочется быть уверенным, что я могу доверять тебе, Идит. Я терпеть не могу ложь, просто не выношу.

— Согласна, я виновата. Хотя думала, что поступаю правильно.

— Ты всегда так думаешь. — Он слабо улыбнулся, и тонкие морщинки паутиной окружили его глаза и уголки рта. Он казался измученным и усталым, и Идит едва не заплакала при мысли, что причинила ему столько боли.

Эйрик взял ее руку в свою и провел пальцем по шраму на запястье, который остался после обручения. Пульс Идит бешено забился от нежной ласки. А он сцепил ее пальцы со своими так, чтобы оба шрама коснулись друг друга.

— Сердце моего сердца, — прошептал он, повторяя их клятву, сказанную при помолвке. Сердцу Идит стало тесно в груди от переполнивших ее чувств. Не нашлось бы таких слов, чтобы их выразить.

Конечно же, она зарыдала.

— Что мы будем делать, Идит? — спросил Эйрик, вытирая слезы кончиками пальцев своей свободной руки.

— Я не знаю, — проговорила она сквозь рыдания. — А чего хочешь ты?

Он невозмутимо взглянул на нее.

— Жену, которую буду любить и которая отвечала бы мне тем же. Семью. Теплый дом. — Он долго смотрел ей в глаза, затем шепотом добавил: — Тебя.

Сердце у Идит на миг остановилось. Потом она бросилась на него, повалила спиной на кровать, стала целовать его лицо, шею, глаза, волосы, непрерывно плача. Ее вуаль соскользнула с головы, а золотой обруч со звоном упал на пол.

— Ох, Эйрик, обещаю, что ты не пожалеешь. Я стану самой послушной женой в мире.

Он недоверчиво засмеялся, уткнувшись ей в шею, а сам водил ладонью вверх и вниз по ее спине, от плеч до бедер, туда и обратно.

— Обещаю, что я никогда, никогда больше тебе не солгу.

Эйрик взял ее лицо в колыбель своих ладоней.

— Идит, не давай обещаний, которых не сможешь выполнить.

Идит заметила боль в его чудесных голубых глазах, боль, которую причинила ему своей нечестностью, какой бы благонамеренной она ни была.

— Я буду стараться, — сказала она.

Он кивнул, одобряя ее слова.

— Это уже хорошо. — Он наклонил ее голову и поцеловал со всей страстью, накопившейся за последнюю неделю разлуки. Когда же наконец оторвался от нежных губ, хватая воздух, то сказал хриплым голосом, полным чувств: — Я так скучал без тебя, дорогая, что ты себе и представить не можешь.

— Я не хочу потерять тебя, Эйрик. Ты должен мне помочь. Мне надо избавиться от застарелой привычки к самоуправству. Ты ведь часто бывал недоволен этим. Но… почему ты улыбаешься?

— Потому что вспомнил кое-какие случаи, когда твое самоуправство оказывалось не таким уж и плохим.

Глаза у нее расширились, ей вспомнился тот скандальный случай однажды ночью, когда она устроила соблазнение мужа. И удивилась тем переменам, которые этот мужчина привнес в ее холодную жизнь и привычки. Добрые перемены, решила она.

Тем временем пальцы Эйрика занимались своим делом. Он развязал ей пояс и снял с нее через голову платье и нижнюю сорочку, временами останавливаясь и целуя ей плечо, кусая грудь, трогая кончиком языка родинку.

Когда она была окончательно раздета, он поставил ее перед собой и разделся сам, неотрывно глядя ей в глаза.

— А ты видишь меня в такой темноте? — спросила она нерешительно, зная, насколько болезненно он относится к своему зрению.

Эйрик тихо засмеялся:

— Достаточно для того, чтобы заметить, как набухают твои груди. Как наливаются соски сладкой болью. Как губы раскрываются навстречу моим поцелуям. Как выступила роса на…

Она шагнула вперед и положила ему на губы кончики пальцев, заставляя умолкнуть. Потом хотела обнять его за шею, однако он отстранил ее от себя с нежным поцелуем:

— Не так быстро. Сначала я хочу вскрыть свадебный подарок, который отдал мне Тайкир.

— Свадебный подарок? О! — воскликнула она и вся зарделась, узнав покупку, которую вчера сделал на рынке Тайкир. — А он сказал, что это подарок для меня.

Развернув сверток, Эйрик обнаружил в нем шелковую одежду для гарема и, усмехнувшись, протянул ее Идит. Она состояла из нескольких прозрачных шарфов с крошечными бубенчиками по краям, скрепленными воедино.

— Ты станцуешь для меня, Идит? — попросил он неожиданно охрипшим голосом.

Робея, но не желая разочаровывать мужа, Идит натянула на себя этот эфемерный наряд, потом хотела прикрыться руками, но не решилась, увидев довольный блеск в глазах Эйрика, которые жадно оглядывали ее с головы до ног.

— Я не могу танцевать. Никогда не училась, — призналась она. — Но могу посидеть у тебя на коленях и послушать, как ты расскажешь мне одну из своих историй про калифа.

Эйрик нашел ее предложение достойным внимания.

Однако ему удалось рассказать лишь начало истории, когда наряд полетел на пол. Эйрик погрузился в ее сокровенные женские глубины, она прижалась к нему, стремясь навстречу нарастающей страсти, которая вскоре заставит их забыться, перенесясь в мир чистого блаженства. Она наслаждалась слиянием с мужем, этими мгновениями, выпадающими из связи времен, когда существуют только он и она — мужчина и женщина, муж и жена.

Эйрик, казалось, тоже весь отдался наслаждению. Опираясь на вытянутые руки, он с обожанием посмотрел на нее и сказал прочувствованным шепотом:

— Я люблю тебя, Идит.

— Я тоже люблю тебя, Эйрик. Нет, не шевелись пока… о! — Она охватила его ягодицы обеими руками, удерживая на месте, и ненадолго закрыла глаза, пока не затихли спазмы сладкой радости от их единения. Потом взяла со вздохом его руку и положила себе на живот. И взволнованным голосом сказала: — Вы с Тайкиром сделали мне подарки к свадьбе, а я тебе еще ничего не подарила. Вот тут мой подарок, и я надеюсь, что тебе он будет так же дорог, как мне твои дары.

Поначалу он просто непонимающе глядел на нее. А когда понял, то улыбнулся с такой любовью, что она почувствовала себя благословленной Богом. А он медленными, бережными движениями, сладкими поцелуями, нежными словами любви постарался показать ей, как дорог ему этот подарок.

А потом, гораздо позже, Идит расслабленно лежала в объятиях мужа и водила пальцем по мягким волосам на его груди, испытывая радость от мысли, что имеет право дотрагиваться до него вот так попросту. Взгляды и ласки Эйрика все время обращались на ее плоский живот, словно он поражался, что они смогли вместе сотворить ребенка.

Несмотря на поздний час, они решили ехать в Равеншир, чтобы поскорей оказаться в своем доме, со своими детьми. Вскоре все было готово к дороге, лошади привязаны позади повозки, немногочисленная свита Эйрика уже сидела в седлах. Перед тем как подняться на сиденье повозки, чтобы ехать рядом с Эйриком, Идит заметила мужу:

— Я вот что подумала, Эйрик, раз мне стало известно, что у тебя есть торговый корабль… Ведь мне надо все продукты продавать, ну, вот я и…

— Ты слишком много думаешь, Идит, — проворчал он и мягко шлепнул ее пониже спины для подкрепления своих слов. — Я намерен занимать тебя другими делами, так что не думай о торговле.

Она бросила раздраженный взгляд на мужа, когда он садился возле все на сиденье. И еле слышно пробормотала:

— Я уверена, что смогу справиться со всем.

Однако Эйрик услышал ее и откинулся со смехом назад:

— Я вовсе не сомневаюсь в этом, Идит. Затем обнял ее за плечи и привлек к себе. — Да, мы со всем справимся ВМЕСТЕ.