Капитан Гатьен де Полиньяк сложил письмо и спрятал в карман своей форменной куртки. Из другого вынул черные четки и принялся задумчиво перебирать бусины. Слегка выпрямившись, он стал напевать под нос «Мистерию» Гауди, проделав это трижды. Закончив, он поднялся с лежавшего на обочине дороги ствола дерева, на котором сидел, и направился к мельнице. Она была выкрашена в ржаво-красный цвет и обладала четырьмя большими, обтянутыми грубой холстиной крыльями, однако они не вращались. Пройдет еще немало времени до того момента, как они снова завертятся, поскольку до урожая было еще далеко. В том числе по этой причине оказалось достаточно просто убедить мельника в том, чтобы на некоторое время тот передал им дом, двор и мельницу. Полиньяк дал мужчине, имя которого уже забыл, тридцать пистолей и посоветовал немедленно отнести золото в Маастрихт или Венло и не показываться здесь ближайшие пару недель.

Мушкетер вошел в здание мельницы. Внутри пахло влажной соломой и прелой мукой. Он узнал, что этот Челон поселился в Лимбурге, в абсолютной глуши, и это поначалу показалось ему странным. За городом чужаки всегда привлекают к себе внимание, даже если не делают ничего необычного. Жизнь крестьян настолько монотонна, что этим беспечным людям даже мертвая косуля на обочине дороги может служить темой для разговоров на протяжении многих дней. Гораздо проще залечь на дно в городах. Так почему этот тип не остался в Гааге или Амстердаме?

Полиньяк поднялся по скрипящим ступенькам наверх. Ответ был прост: Челон жил в поместье Питерсгехефт, примерно в двух милях отсюда, и несмотря на то, что незамеченным остаться не мог, безо всякого труда в свою очередь заметил бы любого шпиона или просто слишком любопытного собирателя ягод. Провинция Лимбург была плоской, как галета, можно было увидеть приближение любого на расстоянии многих километров. Местность просто отвратительная, и оставалось лишь надеяться, что Людовик Великий однажды пробьет плотины и все это исчезнет. Холмов или высоких деревьев просто не существовало, одна бескрайняя равнина. Соответственно, здесь не было никаких наблюдательных пунктов, с которых он и его люди могли бы наблюдать за англичанами, – кроме мельницы.

Полиньяк дошел до уровня галереи. Она находилась ниже вращающейся верхушки мельницы, здесь можно было осматривать окрестности с маленького балкона. Впрочем, это было довольно заметно, поскольку наблюдателя тоже было легко обнаружить. Феррата, его адъютанта, нигде не было видно. «Хорошо, – подумал Полиньяк. – Он забрался в наше воронье гнездо, как я ему и приказывал».

– Феррат, вы там, наверху? – И он поднял голову, глядя на переплетение деревянных брусьев, веревок и шестерней. Под самой крышей что-то шевельнулось.

– Я сижу здесь, наверху, капитан. И вам тоже следует сюда подняться.

– Оно того стоит?

За сегодняшний день Полиньяк забирался туда уже дважды, переходил с одной балки на другую, словно какая-то макака, чтобы добраться до маленького слухового окна в крыше, из которого с помощью подзорной трубы хорошо видно было, что происходит во дворе у Челона, но пока что ничего особенного там не было. Поэтому он не испытывал особого желания лезть туда снова, опять же, напрасно. Он увидел, что широкое бретонское лицо Феррата показалось рядом с балкой. Его черный парик был обсыпан чем-то белым, и это вряд ли была пудра.

– Кажется, дело пошло, капитан.

– Вы не могли бы выражаться несколько яснее, а? Вам есть о чем доложить?

– Думаю, да, месье капитан. Вот только я не знаю о чем. Они чем-то заняты во дворе, возятся с какой-то… аппаратурой. Я такого никогда раньше не видел.

Загадочные слова Феррата пробудили в Полиньяке любопытство, поэтому он ухватился за канат, поставил сапог на выступ в стене и взобрался на первую балку, затем на вторую. Когда он оказался наверху, Феррату, сидевшему свесив ноги с большой поперечной балки, пришлось немного подвинуться, чтобы для Полиньяка нашлось место. Адъютант протянул ему подзорную трубу. Мушкетер выдвинул ее и осторожно просунул в маленькое отверстие.

– Что за чертовщина?

Приходилось признать, что Феррат не преувеличивает. По всей видимости, Челон и некоторые из его приспешников решили воспользоваться погодой, чтобы поработать на улице. Во дворе перед главным зданием они установили несколько столов, заваленных бумагами и другими рабочими материалами. Он увидел рабочую поверхность с множеством стеклянных колб и пиал. Там стоял Челон. С первого взгляда было видно, что этот англичанин человек ученый. Он не был ни мускулистым, ни стройным, и спина у него была круглой, как у всех завсегдатаев кофеен. Тем не менее он буквально лучился энергией. Работал он быстро, насыпал порошки и настойки в стеклянные колбы, что-то толок в ступе. В таких вещах Полиньяк не разбирался, но все это показалось ему похожим на алхимический эксперимент. Спустя минуту или две Челон высыпал истолченный материал в две трубочки и отошел в сторону. Полиньяк повернул подзорную трубу, чтобы проследить за ним.

Англичанин прошел несколько метров до небольшой каменной стены, у которой его ждал другой мужчина. Он был несколько моложе и не похож на англичанина: для этого он был слишком хорошо одет. Возможно, это тот самый еретик-гугенот, о котором писал в своем письме Россиньоль.

Челон взял трубочки и положил на стену высотой примерно фута четыре, отделявшую двор от огорода. Вынул из кармана грузило и принялся что-то измерять. Через некоторое время он снова убрал его и что-то сказал гугеноту. Тот скрылся из виду и вскоре вернулся, держа в руках молоток и зубило. Челон взял у него инструменты и принялся с их помощью проделывать две дыры в строительном растворе у основания стены, примерно на расстоянии локтя друг от друга. Закончив с этим, он вставил туда металлические трубочки. Что было потом, Полиньяк не очень хорошо понял, поскольку сидевший на корточках у стены англичанин закрывал ему обзор.

В какой-то момент Челон поднялся и махнул рукой гугеноту, велев отойти. Тот послушался, и по его торопливым шагам и выражению лица Полиньяк понял, что он относится с огромным уважением к алхимическому оборудованию Челона. Челон тоже исчез. Полиньяк пытался проследить за ним с помощью подзорной трубы, но почему-то не отвел взгляда от стены. Какое-то время ничего не происходило, а затем из стены вылетела маленькая тучка черного дыма. Полиньяк увидел вспышку и услышал выстрел, затем второй. Заморгал. Значительная часть стены просто исчезла.

– Там стреляют, капитан! – взволнованно воскликнул Феррат. – Вы видите стрелка?

– Нет. Они вообще не стреляют.

– Но звук – что он означает?

– Черт меня побери, если я знаю, – проворчал Полиньяк.

Водя подзорной трубой из стороны в сторону, он пытался увидеть Челона и гугенота. Заметив движение в одном из окон главного здания, он замер. Сквозь круглые оконные стекла он видел лишь очертания человека, сколько бы ни перенастраивал трубу. Но то, что он увидел, заставило его замереть. У окна сидел или стоял мужчина спиной к нему. Он был одет в тюрбан, на турецкий манер, с красной шапочкой посредине, обмотанной белыми полотнами. Кроме того, он разглядел страусиное перо. Об османах Полиньяк знал не слишком много, однако в целом действовало следующее правило: чем больше тюрбан, тем важнее его обладатель, а этот головной убор был весьма внушительных размеров. Может быть, паша или бей? Незнакомый турок размахивал руками, снова и снова поворачивал голову. Вероятно, он с кем-то беседовал. Полиньяк предположил, что этот кто-то – генерал Марсильо, поскольку, как ему сообщили, болонец великолепно говорил по-турецки. Вот только как этот осман попал в Лимбург? И что ему здесь нужно? Полиньяк знал, что скоро нужно будет отправлять депешу в Париж, однако сначала он хотел посмотреть, чем занимаются Челон и гугенот. Он снова принялся водить подзорной трубой и вскоре нашел обоих. Они стояли у мельничного пруда, протянувшегося слева от главного здания, хлопали друг друга по плечам, по всей видимости поздравляя.

Полиньяк зажал подзорную трубу под мышкой и вынул трубку. Раскурив ее, он вставил мундштук между зубами, а затем снова поглядел в телескоп. К Челону и еретику, все еще стоявшим у пруда, присоединился еще один мужчина, худощавый и весьма мрачный, на поясе у которого висел огромный меч с корзинчатой гардой. Эти трое еще немного побеседовали. Вновь прибывший несколько раз кивнул, а затем направился к небольшому причалу у края пруда. Там была пришвартована небольшая лодка. Полиньяк прежде видел ее, когда осматривал окрестности в подзорную трубу, однако не придал значения. Теперь же он обнаружил, что лодка была довольно странной. Размером она была с гребную шлюпку, но не открытая, а имела что-то вроде крыши. В ней был люк, который невысокий мужчина как раз открыл, забрался внутрь и закрылся изнутри. После этого некоторое время ничего не происходило. Полиньяк перевел подзорную трубу на Челона и гугенота, стоявших на берегу и наблюдавших за происходящим, затем снова на странную лодку. В какой-то момент она пришла в движение, сначала медленно, затем постепенно набирая скорость. Парусов Полиньяк не увидел. Что приводит в движение эту штуку, он совершенно не представлял. Лодка двигалась не слишком быстро, лишь немногим быстрее медленно плывущего по воде лебедя. Она неспешно описывала круги в центре озера.

А затем затонула.

Все произошло в долю секунды. Полиньяк увидел несколько пузырей, поднявшихся на поверхность пруда по бокам лодки, а затем это странное сооружение камнем ушло вниз. И только круги на воде указывали на то, что там еще совсем недавно была лодка. Капитан поспешно перевел подзорную трубу на Челона. Тот все еще стоял на краю пруда. Удивительно, но ни гугенот, ни он сам не предпринимали попыток помочь своему утонувшему товарищу. Полиньяк снова перевел трубу, обыскивая поверхность пруда в поисках потерпевшего кораблекрушение, однако, судя по всему, мужчина не сумел вовремя покинуть тонущую лодку. Озеро было спокойно. Оба зрителя беседовали. Челон смеялся. Казалось, его очень веселил тот факт, что кто-то только что утонул всего футах в тридцати от него.

Полиньяк опустил подзорную трубу и поглядел на Феррата.

– Вот ведь хладнокровный тип!

– Как будем действовать дальше, капитан?

– Еще немного понаблюдаем за происходящим. Но для начала принесите мне перо и бумагу. Мне нужно написать письмо.

– Будет сделано, капитан.

Феррат стал медленно спускаться вниз. Полиньяк затянулся. Пока что он совершенно не представлял себе, что задумал этот Челон, однако уже начинал догадываться, что речь идет о какой-то чертовщине.

* * *

Версаль, 10 апреля 1688 года

Катерина (в настоящее время Луиза де Сальм-Дон-Нефвиль)

Дорогой месье Челон!

Вот уже два месяца я нахожусь в Версале и могу сказать, что этот замок – настоящий цирк! Конечно, я была наслышана о всяческих развлечениях и праздниках, которые у всех на слуху, и должна сказать, они не так уж преувеличивают, и все же роскошь и пышность поразили меня. Вы знали о том, что существует гигантская машина, состоящая из четырнадцати водяных колес и сотен насосов, благодаря которой постоянно работают фонтаны? Или о том, что король недавно приказал перестроить замок, добавив к нему огромный зал, стены которого состоят исключительно из венецианских зеркал? Даже если вы, будучи англичанином, возможно, относитесь к этому иначе, благодаря полученным здесь, при дворе, впечатлениям, я могу сказать, что Людовик – поистине великий правитель. Кстати, здесь его очень редко называют «королем-солнце». Вместо этого его чаще именуют величайшим королем.

Но обо всех этих вещах я могу en détail [31] рассказать вам позднее, когда мы встретимся снова, и встрече этой, вынуждена признать, я очень рада. В Лондоне и Бедфонте меня буквально потрясли ваши описания и кругозор. Однако же теперь мне хотелось бы быть краткой, поскольку работа с шифровальным стержнем крайне утомительна. Однако, кажется, ваша система работает – в конце концов, это уже третье письмо, которое я вам пересылаю. Если бы секретари его величества раскрыли наш шифр, я, вероятно, уже сидела бы в Бастилии.

Кстати, о тюрьме: на данный момент мне удалось установить связи в Версале и незаметно навести справки об этом вороватом графе. Кажется, то, о чем написал брат месье Жюстеля из Женевы, действительно правда. Внебрачный сын Людовика из Версаля исчез. С лета 1685 года его никто там не видел. Его имениями в Вермандуа управляют местные интенданты. Хорошо информированные лица полагают, что граф сидит где-то в тюрьме. Куда его поместили, не знает никто. Некоторые утверждают, что он гниет в замке Иф, другие считают, что сидит в Бастилии.

Честно говоря, обе версии кажутся мне весьма неправдоподобными. В указанных крепостях сидит несколько известных личностей. Они живут там по причине своего положения и богатства в гораздо более приятных условиях, чем принято считать. Самое главное, всем пленникам разрешено вести переписку с внешним миром. А если бы настолько высокопоставленная особа, как Вермандуа, поселился там, эта информация уже наверняка просочилась бы наружу. Соответственно, я позволю себе предположить, что его держат в плену где-то в другом месте.

Кроме того, вы хотели знать, не было ли украдено что-то из личных покоев Людовика XIV не так давно. Выяснить это было значительно труднее. Хотя в покои короля попасть проще, чем вы, вероятно, предполагаете, поскольку даже его утренний туалет является событием публичным, но его личный гардероб, оружие и доспехи охраняют хорошо и обычно все находится под замком. К счастью, мне удалось подружиться с секретарем принца де Марсильяка, который, будучи хранителем гардероба, прекрасно осведомлен о происходящем в покоях Людовика. И этот секретарь сообщил мне, что в 1685 году на короткое время из королевской капеллы пропала орифламма. Орифламма – это личное знамя короля, он несет его в бою. Так что вы наверняка представляете себе, какой поднялся переполох. Впрочем, удалось сохранить случившееся в тайне. Секретарь утверждает, что никто и никогда не узнал, кто оказался вором. Точно известно лишь, что спустя несколько недель орифламма вернулась на место.

Таким образом, исчезновение графа и кража королевского знамени произошли в один год. Интересное совпадение, если это так. Мне кажется, что мы нашли ответ на вопрос, что украл наш мастер-вор. Надеюсь, что сумела помочь вам. Остаюсь вашей верной подругой и слугой,

* * *

Слушая Марсильо, Жюстель отпил голландского пива.

– А когда герцог Монтегю узнал, что она беременна, его, конечно же, и след простыл. После чего этот Уилкинс с упреком сказал, что вряд ли его можно назвать джентльменом. Он даже заявил, что в таком случае нужно обдумать вопрос вступления в брак с дамой. И знаете, что ответил ему Монтегю?

– Что, генерал?

Марсильо склонил голову набок, возмущенно поднял брови и гнусавым голосом произнес:

– «Прошу прощения, сэр? Если дворянин переспит с какой-то приблудной простушкой и обрюхатит ее, теперь он должен сочетаться с ней браком? Да это же все равно что прострелить себе шляпу, а потом быть вынужденным надеть ее снова».

Оба мужчины звонко расхохотались, хлопая себя по бедрам. Немного в стороне от них на краю обеденного стола сидел Янсен, однако он и бровью не повел. Овидайя подошел к нему.

– Вы уже оправились от своего приключения, мистер Янсен?

– Я еще жив. Но с христианским мореходством у этого садка мало общего.

– Как вы полагаете, насколько далеко можно проплыть в этом под водой?

– Возможно, пару сотен ярдов, если повезет. Такой мельничный пруд – это одно, но, если путешествовать в ней по морю или крупной реке, течение может стать проблемой. Кроме того, воздуха хватает ненадолго.

– Возможно, для этого найдется решение.

Янсен пристально посмотрел на него. Моряк казался раздраженным, словно его что-то тревожило. С другой стороны, таким он был почти всегда.

– Можно, – продолжал Овидайя, – установить в потолке длинную трубку, которая будет находиться над поверхностью воды.

– Но достаточно ли ее будет для получения свежего воздуха? Или, скорее, воды? Сдается мне, ваше решение приведет к тому, что в этой подводной лодке скорее утонешь, чтобы не задохнуться.

Вместо ответа он положил руку на плечо Янсена и пригласил следовать за собой. Краем уха он услышал, как прыснул Жюстель. Они со старым генералом с каждым днем понимали друг друга все лучше. Наблюдать это было тяжело. Они вышли из большой жилой комнаты в главном здании через кухню во двор. Поместье, которое он снял для проведения приготовлений, было очень уединенным. Ближайшая крупная деревня находилась в четырех милях, а до Венло было и все пятнадцать. Последний арендатор не выдержал очень долгой и суровой зимы. Овидайя арендовал особняк, конюшни и мельницу у владельца, лимбургского дворянина, сроком на шесть недель. После этого свое счастье будет пытать следующая семья арендаторов.

Они стояли во дворе. Все было спокойно, даже немного пугающе спокойно, поскольку не только люди плохо пережили зиму, то же самое можно было сказать и о животных. Несмотря на то что к моменту их прибытия на место людей уже похоронили, они нашли двух замерзших насмерть котов, кур и несколько овец. Теперь они остались совсем одни, не считая кучера, который привозил им продукты, и служанки, приходившей раз в пару дней, чтобы вычистить их авгиевы конюшни. Что поделаешь, если четверо мужчин живут без слуг и к тому же проводят натурфилософские эксперименты, некоторый беспорядок просто неизбежен.

Янсен вынул из кармана куртки трубку, не глиняную, а из морской пенки. На ее искусно вырезанной чашке был изображен мавр с мясистыми губами. Набив ее и закурив, он произнес:

– Ну что?

– Я хотел спросить вас, насколько продвинулись наши приготовления к отъезду.

– Наш корабль стоит на якоре в Текселе, венецианец. Команду я уже тоже нанял, по большей части голландцы, кроме них – парочка датчан.

– Насколько быстро мы можем быть готовы к отплытию? И сколько потребуется времени, чтобы завершить приготовления?

Янсен сосредоточенно затянулся, затем открыл рот. Оттуда повалил густой дым, будто стекая по подбородку и клочьями улетая прочь.

– Это зависит от того, насколько быстро мы соберем нашу поклажу.

– Все необходимое находится в одном из Харлемских складов, – произнес Овидайя, – включая некоторые припасы.

Янсен поднял брови.

– А аппарат Дреббеля и, – он показал на стол с химикатами, – вот это?

– То, что можно унести с собой, мы заберем. Аппарат Дреббеля затопим. Я заказал два таких, чтобы мы не тащили этот через все Генеральные штаты.

Янсен покачал головой:

– А здорово они снабдили вас деньгами, перед вами даже монашка ноги расставила бы.

– Кто?

– Ну, вы понимаете. Компания.

Овидайя только кивнул.

– Вы все еще не ответили, сколько времени нам потребуется.

– До Эгейского моря около трех тысяч пятисот морских миль. В лучшем случае шесть-семь недель.

– Тогда до Ниццы нам потребуется около двух?

– Почему до Ниццы? Я думал, мы плывем прямо к туркам, чтобы подобрать там этого еврея. – Последнее слово он произнес словно с пренебрежением.

– В план вносятся небольшие коррективы. До Кордоверо нам нужно подобрать кое-кого еще, как вы чудесно выразились.

Овидайя положил правую руку на один из карманов своего полукафтана. В нем лежало письмо, которого он давно ждал, – будто бы ничего не значащее письмо графини. Расшифровав его, он понял, где находится граф Вермандуа.

– И кто же этот некто? – поинтересовался Янсен. – Да Глория? Куда она, к слову сказать, подевалась?

– Если все идет по плану, графиня уже находится в карете, которая везет ее из Версаля в Женеву. Там она выполнит одно мое небольшое поручение, прежде чем отправится дальше, в Савойское герцогство.

– Где окажемся и мы, как только прибудем в Ниццу. – Янсен недоверчиво поглядел на него. – Чертовски близко к французской территории. Разве вы не хотели избегать ее?

– Сейчас мы тоже близко к французской территории. Вы боитесь?

– Французов? Ни капельки. Кстати, вы не ответили на мой вопрос, Челон.

– Разве?

– С кем мы встречаемся в Савойе?

– С мастером-вором. Прошу отнестись с пониманием к тому, что пока я не могу назвать вам его имени.

– Ваше стремление делать из всего тайну здорово действует мне на нервы.

– Понимаю вас, мистер Янсен. Однако, пока мы находимся на расстоянии вытянутой руки от Франции, оно необходимо.

Янсен сделал несколько шагов, глядя на горизонт, где, кроме парочки ветряных мельниц, ничего не было видно. Овидайя пошел за ним.

– Хочу дать вам совет, Челон. Бесплатный. Хотите послушать?

– Прошу вас.

– Вы слишком печетесь о французах. И о мусульманах.

– Разве не нужно проявлять определенное уважение к своим противникам?

– Нет, нужно, конечно. Проблема в том, что удар кинжалом всегда следует с той стороны, откуда его не ждут.

Овидайя вопросительно поглядел на него:

– Кого вы имеете в виду?

– Голландскую Ост-Индскую компанию. Эти собаки способны на все.

– Возможно. Но они обеспечивают нашу экспедицию. А поскольку мы, если того захочет Господь, вернемся с множеством распускающихся кофейных деревец, они заплатят нам, как мы и договаривались. Именно это вас и тревожит, не так ли?

– Нет, не это. Компания всегда платит по счетам. Причем в срок.

– Но?

– Но вы должны понимать, что связались с дьяволом.

– Мистер Янсен, сдается мне, вы склонны драматизировать ситуацию.

Янсен шагнул к нему и схватил за лацкан камзола. Овидайя услышал, как порвалась подкладка, – хватка у моряка была очень крепкая.

– Да вы же ничего не знаете. Не знаете, на что способны эти змеи.

И он снова выпустил Овидайю.

– Я был на Молуккских островах.

– Это к востоку от Батавии, верно? Оттуда возят гвоздику.

– Да, а еще мускат. Компания контролирует всю торговлю. – Янсен говорил очень тихо. – Все туземцы, их было несколько тысяч, должны были собирать мускатные орехи по поручению компании. Я был на группе островов под названием Банда. В какой-то момент туземцы восстали. И я увидел, что бывает, если Ост-Индская компания не получает того, чего хочет.

– Там была война, я читал об этом. Голландцы действовали жестоко? Туземцев покарали?

Янсен безрадостно усмехнулся:

– Можно сказать и так. Они использовали японских солдат, самураев. Это не люди, а настоящие демоны. Теперь на Банда не осталось туземцев. Ни единого.

– А кто же тогда собирает мускатные орехи?

– Рабы, которых привезли на острова из других регионов.

Янсен отступил на шаг.

– Помните об этом: если мы каким-то образом станем между компанией и ее деревцами, нам всем конец.

С этими словами он повернулся и пошел в дом.

* * *

Делфт, 21 апреля 1688 года

Мауритис Смитсен, казначей Голландской Ост-Индской компании

Многоуважаемые сеньоры!

По поручению directiekamer [32] я составил список различных затрат, которые произвел наш агент. Для меня как для казначея компании, как известно многоуважаемым сеньорам, нет ничего превыше точного учета наших доходов и расходов. Прежде чем представить собственно список, я хотел бы напомнить о том, что кое в чем они не настолько точны, как могли бы быть, если бы англичанин всегда предоставлял чеки о своих расходах.

Однако поскольку это либо невозможно, либо нежелательно по причине необходимости соблюдать тайну, в некоторых случаях я могу давать лишь приблизительную оценку.

Почти все товары и предметы, которые приобрел наш агент в пределах Республики, были оплачены с его счета в Амстердамском банке, поэтому здесь я обнаружил достаточно хороший числовой механизм. Однако в некоторых случаях он расплачивался векселями золотых дел мастеров или монетами банкиров. В таких случаях я мог лишь записать списанную сумму. Какой цели служили эти средства, остается не выясненным.

Далее привожу список. Кутит ли наш агент и следует ли считать расходы и их размер, как было замечено некоторыми членами правления, недопустимыми, я сказать не могу. Простому счетоводу не пристало судить о таких вещах – он всего лишь должен обеспечить точные расчеты.

Ваш преданный слуга и так далее

Postscriptum: Не прямо через нашего агента, однако, предположительно, по его поручению, некоторые статьи, заказанные натурфилософом Х. Г. для своей мастерской, также были выставлены нам в счет. Я предоставлю их отдельно, как только у меня будут необходимые документы.

Баланс – расходы агента Голландской Ост-Индской компании:

– Гардероб, состоящий из нескольких полукафтанов, кюлот, чулок, ботинок и двух шляп с бобровой опушкой, кроме того, перчатки и рубашки первого сорта;

– Мужской парик с длинными локонами, черного цвета;

– Шиньон для волос, коричневого цвета;

– Шпага из толедской стали с эфесом, украшенным по венецианской моде;

– Проживание в «Синем Льве», Амстердам;

– Проезд в Дувр, дальнейший проезд в Грейвзенд и Лондон;

– Проживание в «Мелуортс», Лондон;

– Оборудование для химической лаборатории, в которое входят различные стеклянные колбы, ступки и бутылочки, кроме того, благородные металлы, порошки и ртуть;

– Наследственное имущество нескольких недавно умерших и живших прежде в Генеральных штатах французских дворян, среди которых гаагский дипломат Франсуа де Кабернье;

– Ряд книг, среди которых:

«The Sceptical Chymist: or Chymico-Physical Doubts & Paradoxes» Р. Бойля;

«Laboratorium Glauberianum, Darin die Spexification, und Taxation deren Medicinalischen und Chymischen Arcanitäten begriffen» И. Глаубера;

«A description of Helioscopes with other Instruments» Р. Гука;

«Traité des Chiffres» Б. де Виженера;

«Traité de l’art de jeter les bombes» Ф. Блонделя;

«Nederlantze Hesperides» Я. Коммелина;

«Explication de l’Arithmétique Binaire» Г. Лейбница;

«Les travaux de Mars» М. Маллета;

«Vitae et Icones Sultanorum Tircicorum» Ж. Буассара;

«The Advetures of an English Merchant, Taken Prisoner by the Turks of Argiers» Т. Смита;

«Relation du voyage fait au Levant» Ж. де Тевено;

«General Historie of the Turks» Р. Ноллса;

«Relation véritable de ce qui c’est passé à Constantinople» Г. де Гийерага;

«Bellicorum Instrumentorum Libri cum figuris et fictitiis literis conscriptus» Дж. Фонтаны;

– Строительные материалы для теплицы и их поставка в Англию;

– Арендная плата за поместье неподалеку от Венло;

– Арендная плата за лошадей в Лондоне, Амстердаме и Роттердаме;

– 27 квасцовых кристаллов первого сорта (зеленые и пурпурные);

– Часы с маятником;

– Лупа диаметром десять дюймов, двойной шлифовки;

– 3 фунта голландского табака (слива);

– 2 телескопа, изготовленные Томасом Томпионом;

– 1 игра в нарды с фигурками из слоновой кости и эбенового дерева;

– 4 шифровальных палки из кожи и дерева;

– 6 бочонков устриц;

– Различные счета за еду и напитки;

– Опционы на луковицы тюльпанов сорта «Красный попугай», 100 штук;

– Опционы на луковицы тюльпанов сорта «Август навсегда», 100 штук;

– Долговые обязательства, трассированные на Амстердамский банк, от разл. золотых дел мастеров с Ломбард-стрит, на общую сумму 97 гиней.

* * *

Мгновение Овидайя смотрел вслед каперу, а затем направился к мельничному пруду. У причала покачивалась конструкция Дреббеля, пара уток кружили по воде. Поверхность пруда кое-где заросла кувшинками. Через несколько недель она зарастет полностью. Подняв голову, он увидел медленно приближавшуюся к нему запряженную лошадьми повозку, до которой было еще несколько сотен футов. Овидайя не видел лица человека, сидевшего на козлах, однако знал, что это Коэн. Возница регулярно привозил им продукты. Овидайя обругал себя за то, что их аппарат стоит во дворе, у всех на виду. Хотя парень вряд ли что-то поймет, по мнению Овидайи, Коэн был самым настоящим болтуном. Не пройдет и недели, как весь Лимбург и окрестности будут говорить о том, что в поместье Питерсгехефт живут иностранные натурфилософы и проводят там некромантские эксперименты.

Он поспешно бросился к конюшне, вынес две попоны и едва успел накрыть ими столы и аппаратуру, прежде чем карета остановилась во дворе.

– Добрый день, мастер Коэн.

– Добрый день, сеньор, – отозвался мужчина. – Отличная погода, вы не находите?

Овидайя приветливо кивнул. Как обычно, ему приходилось напрягаться, чтобы понять кучера. Кроме того, он не слишком хорошо говорил по-голландски, а у Коэна была заячья губа и, что гораздо хуже, лимбургский акцент.

– Куда сложить вещи? – спросил мужчина.

– Как обычно, в маленький сарайчик за домом, если не затруднит.

И он принялся наблюдать за тем, как Коэн разгружает продукты. Он привез целый окорок, мешок картофеля и бочонок устриц. Овидайя с удовольствием отметил, что кучер привез заказанный ямайский ром и апельсины. Все это закончилось у них еще несколько дней назад, и виноваты в этом были в первую очередь Жюстель и Марсильо, которые почти каждый вечер варили пунш. Под конец кучер сгрузил с повозки несколько головок сыра: зрелый золотистый гауда, молодой эдам, зеленый тексельский.

Пока мужчина раскладывал все по местам, Овидайя сходил в дом и вскоре вернулся с полным мешочком монет. Коэн уже ждал его, потягивая трубку, на лбу его блестели капельки пота.

– Сколько с нас?

– За товары и доставку одиннадцать гульденов и шесть с половиной стейверов, сеньор.

– Хорошо. Полстейвера – это десять пеннингов, верно?

Коэн покачал головой:

– Вы путаете со своей странной английской системой, сеньор. У вас шиллинг состоит, наверное, из двадцати пенсов, а у нас – из шестнадцати.

– Значит, восемь пеннингов.

Овидайя вынул из кошелька двенадцать гульденов.

– Сдачу оставьте себе.

Коэн неловко поклонился:

– Благодарю за щедрость, сеньор.

Спрятав деньги, он произнес:

– Я заметил, что вы не выставили охрану.

Сначала Овидайя подумал, что неправильно понял кучера, однако, когда тот повторил сказанное, сомнений не осталось.

– Охрану? – спросил Овидайя. – Зачем же? Отсюда открывается обзор на много миль вокруг. Неужели нам здесь угрожает опасность?

Коэн заморгал и словно растерялся.

– Да, но разве вы не видели, что… ах, да я глупец! – И он хлопнул себя ладонью по лбу. – Я совсем забыл, что вы нездешние и, наверное, не умеете читать его.

Овидайя сделал шаг к нему:

– Что не умеем читать?

– Язык мельниц.

– Действительно, никогда о нем не слышал.

– Дело вот в чем, сеньор: Голландия – страна настолько плоская, что, как вы сами изволили заметить, видно далеко. А лучше всего видны ветряные мельницы. Если одна из них не работает, мельник поворачивает колесо так, что крылья стоят определенным образом. По крайней мере, если можно так сказать.

– Приведите пример.

– Если два крыла стоят прямо, а два – на одной линии с горизонтом, это значит, что у мельника выходной. Впрочем, только в том случае, если отдельные паруса не натянуты. Если же они натянуты, то же самое положение означает, что мельник принимает работу и ждать слишком долго не придется.

Овидайя кивнул, мысленно подсчитывая, сколько различных позиций существует у парусов мельницы. Десять? Двенадцать? Он не сразу понял, что это не самый важный вопрос.

– А что я мог бы прочесть по ветряным мельницам, мастер Коэн?

– Вы видите вон ту мельницу, сеньор?

Он ее видел. Та мельница располагалась примерно в трех четвертях мили к западу от поместья. Ее лопасти были поставлены в виде буквы «Х». Два паруса были белыми, остальные два мельник повернул. Из-за этого они казались темнее, поскольку вместо парусины видно было дерево.

– Это положение означает, что грозит опасность.

– И какая же опасность?

– Если верить сообщениям, король Людовик стягивает войска к Арлону, намереваясь напасть на Нидерланды. Вероятно, его разведчики и фуражиры уже бродят по окрестностям. Поэтому тот, кто живет здесь, за городом, должен отнестись к этому серьезно.

– Понимаю. Спасибо за предупреждение.

– Возможно, ничего не произойдет, однако лучше быть начеку, сеньор. Люди встревожены, многие еще помнят последнее нападение французов в 1678 году. Все мельницы, мимо которых я проезжал по пути сюда, были установлены именно таким образом. Вы только посмотрите, и вон та тоже. Эта… нет, странно.

– Что странно?

– Вы видите вон ту мельницу?

– Да. Лопасти у нее стоят иначе. О чем это говорит?

– О том, что мельник не принимает работу, поскольку занимается шлифовкой мельничных жерновов. – Коэн нахмурился. – Забавно, обычно такие вещи делают летом. Как бы там ни было, мне пора возвращаться.

– Хорошего и безопасного вам пути, мастер Коэн.

– Благодарю, сеньор.

Кучер взобрался на козлы, коснулся на прощание шляпы и развернул упряжку. Овидайя сделал вид, что смотрит ему вслед, но на самом деле косился вправо, рассматривая мельницу, на которой будто бы шлифуют жернова. Затем осмотрел остальные мельницы. Он старался делать это как можно более незаметно, даже устоял перед искушением воспользоваться подзорной трубой. Кроме этой, мельниц было еще четыре. И крылья у всех стояли в форме буквы «Х». Ему показалось странным, что один мельник проигнорировал предупреждение. Скорее всего, он видел остальные мельницы так же хорошо, как Овидайя.

Кучер уже почти отъехал, когда Овидайя окликнул его:

– Минуточку, подождите!

Коэн обернулся:

– Да, сеньор?

– Вы не отвезете для меня два письма?

– Конечно. Могу отнести их завтра на почту в Венло.

Овидайя шагнул к повозке, вынул из кармана еще один гульден и положил на козлы рядом с Коэном.

– Лучше сделайте это сегодня же, если получится. Дайте своим лошадям овса, в конюшне есть немного.

Коэн нахмурился:

– Вы что же, только собираетесь писать эти письма?

Овидайя кивнул:

– Да, но надолго я вас не задержу. Напишу всего пару фраз.

* * *

Гатьен де Полиньяк всегда хорошо спал, хотя очень редко ночевал дома. Шум, который устраивали солдаты в любое время дня и ночи, ему совершенно не мешал. Годы, проведенные в полях, научили его не обращать внимания на все те звуки, из-за которых нет необходимости открывать глаза: рев пьяных рядовых, фырканье коней, ночные стоны маркитанток. Однако стоило Полиньяку услышать угрожающие звуки, как он тут же просыпался.

Так случилось и в эту ночь. В постели мельника, единственной во всем доме, было довольно удобно. Поэтому мушкетер спал преотлично, несмотря на то что двое его людей уже не первый час играли в кости всего в паре метров от него и шумно комментировали каждый выигрыш. Полиньяку снилась молодая дама, за которой он ухаживал в Париже. Он как раз собирался запустить руку в ее декольте и обнажить идеальные розовые перси, как до ушей его донесся отдаленный грохот. Не успев проснуться, он уже стоял у постели со шпагой в руке. Бросившись в соседнюю комнату, он обнаружил, что двое его людей уже тоже на ногах.

– Это был выстрел? – спросил Полиньяк у Буле, более способного из двух этих молодых мушкетеров.

– Думаю, да, капитан. Он донесся со стороны поместья Питерсгехефт.

Буле еще не успел договорить, как раздался следующий выстрел. Он был значительно громче первого и явно был произведен не из пистоля, а из чего-то побольше. Полиньяк решил, что прозвучал он не непосредственно во дворе, а чуть подальше. Он быстро обернулся ко второму мушкетеру:

– Вилье, лошадей, скорее! Буле, в воронье гнездо!

Дожидаясь, пока его люди выполнят приказы, Полиньяк одевался. Засунув за пояс два пистолета, он повесил за спину мушкет. Если эта банда пытается смыться, он просто перестреляет их всех прямо в седле. Если уже не опоздал с этим. Капитан нетерпеливо бегал взад-вперед вдоль мельницы. Путей из поместья Питерсгехефт было всего два: на север по дороге на Неймеген, которая вела прямо мимо их убежища, и на юго-восток, по дороге на Рурмонд. Эта дорога вела вдоль Мааса до самого Маастрихта, а оттуда прямо в немецкие земли. Если заговорщики, как решил Полиньяк, собираются сбежать, то это направление, как и северное, также подходит. Поэтому он каждый вечер, если от мельницы было видно не слишком много, ставил двоих своих людей на южной дороге.

– Что вы видите, Буле?

– Во дворе пусто, капитан. В особняке горит свет, в остальном ничего не видать. И на дороге на Рурмонд тоже.

Полиньяк быстро оценил полученную информацию.

– Мы поедем к Феррату и Дюфуру. Поместьем займемся потом.

Вилье привел лошадей. Мушкетеры вскочили в седла и понеслись вперед. Луна была почти полной, и видно было довольно хорошо и далеко, чему Полиньяк был очень рад. Он обернулся к Вилье. Молодой человек был из хорошей семьи, однако умом не блистал, что вообще-то было не очень хорошо для мушкетера королевской гвардии. Однако он умел ездить верхом. Вилье доберется до Феррата и Дюфура быстрее, чем Буле, поэтому Полиньяк шепотом приказал ему:

– Вперед. Скачите так, словно за вами гонится сам дьявол!

– Так точно, капитан!

И Вилье исчез в темноте. Они скакали за ним во весь опор. Спустя некоторое время всадники миновали поместье. Оставалось еще около мили до небольших зарослей кустарника у дороги, в которых сидели в карауле Феррат и Дюфур. Раздался пронзительный крик. Человек так кричать не мог. Мушкетер слишком хорошо знал такие гортанные звуки. Так могла кричать лошадь, упавшая лошадь, мучающаяся от жуткой боли. На следующем повороте они увидели животное. Лошадь принадлежала Вилье. Вороной конь лежал посреди дороги, с губ его стекала кровавая пена, и было понятно, что встать он больше не сможет. Мушкетеры придержали коней. Полиньяк увидел, что под раненым животным что-то лежит. Это оказалась измазанная в смоле веревка, к одному из концов которой был привязан колышек. Когда Вилье налетел на полном скаку на натянутую поперек дороги веревку, колышек, должно быть, вырвался из земли. Самого мушкетера нигде не было видно. Несколько лет назад Полиньяку довелось стать свидетелем похожего случая. При этом всадника выбросило из седла и он пролетел по воздуху около тридцати футов. Тогда ситуация его развеселила. На этот раз она показалась ему гораздо менее забавной.

– Дальше! – прошипел он, обращаясь к Буле.

– Но Вилье…

– Придется ему подождать.

Без этого парня можно было обойтись, чего нельзя было сказать о Челоне и его сообщниках. Он пришпорил коня, Буле последовал за ним.

Полиньяк размышлял. Плана у него не было, но на такой случай не существовало инструкций. Сначала они поедут к Феррату и Дюфуру со всей возможной скоростью. Если наткнутся на врагов, то позаботятся о них, вот и все. Возможно, стычка, если она и была, уже разрешилась. В данном случае речь шла исключительно о том, чтобы как можно скорее начать преследовать преступников. Преимущество у Челона было не слишком велико, и Полиньяк знал, что лошади у них лучше. Мушкетеры второго полка скакали верхом на вороных конях, по этой причине их называли «черными мушкетерами»; по правилам верховые лошади должны были иметь в высоту не менее четырнадцати ладоней и стоить не менее трех сотен ливров. Он сомневался, что рабочие лошадки этих мошенников могут с ними тягаться. Они нагонят этих ребят задолго до того, как те пересекут границу.

Добравшись до мест, где расположились в засаде Феррат и Дюфур, поначалу они не заметили никого. Своих товарищей они увидели, только доехав до следующего поворота. Те лежали посреди дороги, вытянувшись во весь рост. Никто не шевелился. Полиньяку снова захотелось просто поехать дальше, однако при взгляде на обоих у него перехватило дыхание, и мушкетер остановился. Кто – или что – так ужасно обошелся с его людьми? От Феррата практически ничего не осталось. Левое плечо выглядело так, словно его растерзал волк, руки нигде не было видно. Лицо тоже практически полностью отсутствовало. Кроме того, во всех мыслимых частях тела Феррата было множество дыр, словно он попал под картечь на поле боя.

– Капитан! Кажется, он еще жив.

Поскольку Буле явно не мог иметь в виду растерзанного в клочья Феррата, капитан мушкетеров обернулся к Дюфуру. У того тоже шла кровь из доброй дюжины ран, часть лица тоже исчезла. Уцелел только один глаз, и им-то мушкетер на него и смотрел, однако Полиньяк вовсе не был уверен, что парень его узнает.

Опустившись на колени, он погладил Дюфура по голове.

– Это был Челон?

Дюфур исторг из себя фонтан черной крови и что-то прохрипел. Это с равным успехом могло быть как «Да, это был Челон», так и «Матерь Божья, позволь мне наконец умереть». Полиньяк предпринял еще одну попытку:

– Дюфур. Это я. Ваш капитан. Кто это был?

Теперь слова умирающего стали более понятны:

– Мушке… Мушке…

– Да, друг мой, вы были верным мушкетером короля. Но теперь скажите же мне…

– Мушке…

– Соберитесь, парень. Клянусь Господом, я отвезу вас домой, со всеми почестями, клянусь. Но скажите же мне: они уехали?

– Осто… рожно. Мушке…

– Что, дьявол его побери, он хочет нам сказать? – спросил Буле. – Что-то про мушкетеров?

– Нет. Он имеет в виду мушкетон, идиот, – произнес хриплый голос, говоривший со скандинавским акцентом.

Затем последовал выстрел, громкий, как из пушки, сопровождаемый яркой вспышкой. Полиньяк почувствовал, что его накрыло взрывной волной, сшибло с ног, и он успел лишь заметить, что прежде, чем он упал на дорогу, в него попало несколько пуль. Перед глазами заплясали белые пятна. Мушкетер перекатился на бок. Рядом с собой он увидел нечто бесформенное. По рукояти шпаги он понял, что это Буле. А над головой снова прозвучал голос:

– Мушкетон – это ведь французское слово?

Повернув голову, он увидел того, кто на него напал. Человек был довольно невысоким, можно даже сказать, почти карликом. Это был тот самый тип, который вчера днем утонул в мельничном пруду Челона. В руке он держал весьма странное оружие. Дуло у него было конусообразным, и казалось, что кто-то прикрутил к мушкету раструб трубы. Из огромного ствола шел дым.

Мужчина поднял оружие.

– Однако же мне больше нравится голландское название. Donderbuss. Громовая дуда. А вам как?

Полиньяк лишь захрипел.

– Ну да ладно, не важно, – произнес мужчина, а затем обрушил приклад громовой дуды на голову Полиньяка.

* * *

Жувизи, 6 июля 1688 года

Бонавентура Россиньоль

Многоуважаемый сеньор де Воврэй!

Надеюсь, ваша новая должность в качестве посла в Высокой Порте соответствует вашим ожиданиям; с момента нашей последней переписки прошло более девяти месяцев. С тех пор, если меня правильно информировали, был дважды назначен новый Великий визирь, а кроме того, новый гранд-сеньор. Вам довелось оказаться в Константинополе в весьма смутные времена, однако я слыхал от его величества и от маркиза де Сенлея, что оба весьма довольны текущими итогами вашего посольства. У нас на родине тоже происходит много всякого, и это одна из причин моего письма. Задуман заговор против его величества, масштабы которого мы пока что не можем осознать. Однако доступная нам информация настолько тревожит, что написать вам это письмо просто необходимо.

Группа агентов-провокаторов планирует ряд покушений с целью навредить Франции. К числу заговорщиков относятся также голландские каперы, английские диссиденты и гугеноты-подстрекатели. Действуют в Англии и Генеральных штатах. Мы приставили к этой банде одного из наших самых способных людей, Гатьена де Полиньяка, офицера второго мушкетерского полка. Капитану де Полиньяку было поручено наблюдать за этими заговорщиками и их предводителем, неким Челоном. Однако произошла стычка, в ходе которой были убиты четверо людей Полиньяка. Сейчас, когда я пишу эти строки, сам он лежит в лазарете под Намуром. Врачи говорят, что вероятность того, что он выживет, невысока: преступники обошлись с ним весьма жестоко.

Челона и его дружков с тех пор и след простыл. Из перехваченной корреспонденции нам стало известно, что этот англичанин снарядил судно для поездки в Средиземное море. Впрочем, наши шпионы из Текселя сообщают, что этот весьма сомнительный корабль покинул порт без предводителей на борту. Кажется, они бежали верхом на юг, предположительно в Юлих, Кёльн или другое немецкое княжество.

Наши люди обыскали поместье в Лимбурге, где некоторое время жил Челон. Несмотря на то что Полиньяк клялся, будто в тот судьбоносный вечер, когда он проезжал мимо него, здание было заброшенным и нетронутым, вскоре после этого оно, судя по всему, сгорело. Все указывает на то, что у Челона были там сообщники, которые помогли ему замести следы. В руинах наши разведчики нашли лишь несколько обугленных аппаратов, смысл и назначение которых остались для них неясными, а также опаленную книгу с названием « Traité de l ’ attaque et l ’ enceint de fer » [47] .

Не знаю, знаком ли вам этот труд. В нем идет речь о строительстве крепостей и en détail описаны крепости, которые заложил и обновил в минувшие годы для его величества генерал Себастьен Ле Претр, маркиз де Вобан. То, что эти преступники уделяют пристальное внимание нашим военным укреплениям, наводит на весьма тревожные мысли!

Все это, как вы, возможно, думаете, вряд ли касается вас, поскольку вы находитесь в тысячах миль от Франции. Однако же в Лимбурге мы нашли, кроме прочего, обрывок карты Османской империи. Еще более серьезным указанием может служить следующее: Полиньяк, целыми днями наблюдавший за уже разрушенным поместьем, клялся Святой Девой, что однажды вечером видел сидящего у окна высокопоставленного турка рангом не ниже паши. Судя по всему, у мятежников есть связи с влиятельными османскими сановниками – иначе зачем бы туркам посылать столь значительную особу в качестве переговорщика? Поэтому я прошу вас провести расследование: о каком заговоре могла бы идти речь со стороны турок?

Из ваших регулярно поступающих в Париж отчетов я могу судить, что некие группировки после поражения в Вене сместили Мехмеда IV и заменили его более удобным султаном. Может ли сеть этого Челона быть настолько обширной, что теперь он плетет интриги не только против нашего христианнейшего короля, но и против Высокой Порты?

Прошу вас как можно скорее навести справки по этому делу. Попытайтесь разузнать что-нибудь о махинациях Челона и том, кем может быть этот загадочный паша, находившийся в Голландии. Возможно, от этого зависит безопасность его величества. Поспешите и телеграфируйте мне как можно скорее; важна любая информация, поскольку мы не знаем, где этот Челон появится в скором времени.

Semper servus [48]

P. S. Как вам, вероятно, известно, у меня есть тайные связи с Сулейманом-агой, вашим парижским коллегой. Я бы очень хотел допросить посла Высокой Порты в связи с вышеупомянутыми событиями, однако не знаю, на чьей он стороне. Кому он верен в Константинополе? В этом отношении мне также требуется ваш совет.

* * *

Овидайя с некоторым недовольством отпил ароматного гипокраса, стоявшего перед ним. Он предпочел бы чашку кофе, однако во всем Турине не было ни единой кофейни – по крайней мере, они их не нашли. Остальные, казалось, были весьма довольны своими напитками. Они сидели в одной из задних комнат трактира, где остановились. Марсильо пил портвейн, хотя сейчас было всего лишь десять часов утра. Жюстель пытался не отставать от генерала, однако глаза его уже приобрели стеклянный блеск. Янсен мрачно смотрел в свой бокал, и стоило задуматься, почему козье молоко в нем до сих пор не скисло.

Вот уже четыре дня они находились в столице герцогства Савойского. Отдали в починку одежду, а в остальном не занимались почти ничем. После бегства из Генеральных штатов им очень нужно было немного отдохнуть. Вместо того чтобы, как было запланировано, плыть из Текселя в портовый савойский город Ниццу по морю, они отправились в путь верхом, и так было всю дорогу, через курфюршество Пфальц и герцогство Вюртемберг, через Брейсгау и Бернерланд до самого Турина.

В Савойе все было мирно, но именно это и тревожило Овидайю. Стояла странная тишина, спокойствие перед бурей. Людовик Великий, и об этом они слышали по пути неоднократно, собирал войска. Возможно, он решил воспользоваться тем обстоятельством, что Леопольд I преследовал турок на Балканах. Говорили, что большая часть императорского войска осаждает Белград, – а значит, находится слишком далеко на востоке, чтобы противостоять французам на западе.

Он обернулся к Марсильо:

– Думаете, будет война, генерал?

– Война есть всегда. Вопрос лишь в том, где. Вы имеете в виду Савойю?

– Да. В воздухе что-то витает, вы не находите?

Старый болонец задумчиво кивнул:

– Я тоже не могу представить себе, что в этом году сохранится мир. Армия Людовика скоро перейдет Рейн. Вопрос лишь в том, нападет она сначала на Испанские Нидерланды или на Пфальц.

– Но, вероятно, не на Савойю? – вклинился в разговор Жюстель.

– Нет, мой юный друг, это маловероятно. Со стратегической точки зрения это интересная местность, однако она небогата. И, кроме того, герцог Савойский до сих пор все время подбрасывал что-то французам, если они слишком уж начинали его донимать.

Жюстель скривился:

– Что-то? Вы хотите сказать, протестантов.

– Да, но это в прошлом. Герцог уже разогнал или перебил всех вальденсов. В дальнейшем ему придется отдавать крепости, или порты, или, возможно, своих дочерей. Я слышал, будто «королю-солнце» очень не нравится, что савойский принц состоит на службе у императора.

– А я еще ничего об этом не слышал.

– Некий Евгений. В военных кругах он считается ближайшим генерал-фельдмаршалом, однако мне это кажется сильным преувеличением.

Жюстель вопросительно уставился на генерала:

– Это имя мне уже доводилось слышать. Вы не думаете, что этот савойец талантлив?

Уголки губ Марсильо опустились вниз.

– Я знал этого парня, когда он был еще ребенком. Донельзя опустившийся и скандальный тип. Поверьте мне, в первом же настоящем бою этот молокосос свалится с коня.

В этот миг в дверь салона постучали. В комнату вошел молодой человек в одежде простого ремесленника и вежливо поклонился, а затем направился к Овидайе:

– Вы просили сообщить, как только они прибудут, сеньор.

Овидайя нахмурился:

– Ты уверен, что это именно та карета?

Молодой человек кивнул:

– Голубой герб с извилистой желтой лентой, как вы и говорили.

Овидайя вложил монету ему в руку. Парень снова поклонился и исчез. Янсен не сдержался и фыркнул. Овидайя вопросительно посмотрел на него.

– Вы ведь обещали покончить с этой чертовой напускной таинственностью. Наверное, у вас, алхимиков, это профессиональная болезнь.

– Я не алхимик, но вы правы. Джентльмены, мне очень жаль, что я так долго держал вас в неведении относительно наших последующих действий.

Овидайя поднялся и подошел к канапе, на котором лежала кожаная сумка на длинном ремне. Достав оттуда сложенный лист бумаги, он подошел к большому столу у камина. Остальные присоединились к нему. Овидайя развернул лист – это оказалась карта Савойи и прилегающих к ней областей. На севере и востоке герцогство граничило со Швейцарской Конфедерацией, Миланским герцогством, владением Испании и республикой Генуя, на западе – с Францией.

– Мы вот здесь, – он ткнул пальцем в Турин, – и скоро поедем дальше, в Ниццу, где нас ждет наше судно из Текселя. Вчера я получил сообщение о том, что оно стало на якорь. Однако прежде, – и он ткнул пальцем в точку в нескольких милях к юго-западу от Турина, – мы поедем сюда, в Пинероло.

– А что там? – поинтересовался Янсен.

– Крепость, – ответил Жюстель, и голос его прозвучал на удивление гулко. – Французская крепость.

– Не понимаю, – удивился Янсен, – мы ведь на территории Савойи, а этот Пинероло находится по меньшей мере в двадцати милях от границы.

Овидайя указал на узкую полоску, протянувшуюся от Пинероло к французской границе и заштрихованную темным цветом.

– Как только что сказал генерал, герцоги Савойские вынуждены постоянно подбрасывать голодному французскому льву то одно, то другое, чтобы откупиться от него. Пятьдесят лет тому назад герцоги уступили крепость Пинероло. С тех пор это французский апанаж. Область за ним, Праджелато, она… – И он поглядел на генерала в поисках поддержки.

– Не савойская, но и не французская. Что-то вроде крестьянских земель, как будто ничьих.

– Спасибо, генерал. Таким образом, крепость, которую Луи Вобан неоднократно расстраивал, относится к Франции, и христианнейший король использует ее донжон, запирая там неугодных ему людей. Местоположение просто идеальное. Сидящий здесь оказывается вдалеке от своих союзников или друзей, если таковые у него есть.

Жюстель кивнул:

– Говорят, здесь очутился Фуке, бывший министр финансов Франции.

– Из-за чего?

– Он отправлял значительную часть государственных доходов в собственный карман.

– Да, и что? – удивился Янсен.

– И построил себе на них замок роскошнее королевского.

Марсильо по-дружески ущипнул гугенота за бок.

– Вы опустили самую лучшую часть этой истории. – Он обернулся к Янсену. – Фуке, этот хапуга, заказал создание собственного герба. На нем красовалась белка, собирающая орехи. А под ней надпись: Quo non ascendam?

Жюстель и Овидайя расхохотались.

– Я не учил латынь, – проворчал Янсен.

– В переводе девиз означает: «Каких вершин я не достигну?»

Он выжидающе поглядел на Янсена, но датчанин даже не усмехнулся, вместо этого только спросил:

– И кого вы хотите вытащить оттуда?

– Мне тоже хотелось бы это знать, – произнес Марсильо, – но, думаю, не графа-белку, – или я ошибаюсь? Разве он уже не помер?

Овидайя покачал головой:

– Нет, конечно же не Фуке, а графа Вермандуа.

Глаза Жюстеля расширились от изумления:

– Того самого Вермандуа? Луи де Бурбона, признанного сына короля, графа Вермандуа? Второго сына Людовика Великого? Я думал, он мертв.

– Нет, не мертв. Просто сидит взаперти в донжоне замка Пинероло.

Овидайя взял глиняный кувшин, налил себе немного гипокраса и сделал глоток. Остывший напиток оказался еще более отвратительным, чем горячий.

– Я, – продолжал он, – немного навел справки в здешних кабаках. То, что говорили мне люди, подтверждает слухи, о которых мне поведали мои корреспонденты из Анси и Карманьолы, – а именно, что в данной крепости сидит весьма знатный заключенный.

– Если бы речь шла о сыне короля, его ведь непременно узнали бы, – вставил Марсильо. – Вряд ли нечто подобное можно сохранить в тайне.

– Поговаривают, что этот узник носит маску. Снимать ее имеет право только тогда, когда остается в камере один. Когда он прибыл в Пинероло, его несли в паланкине, обмотанном черной вощеной тканью. Носильщиками были не французские солдаты, а савойские пьемонтцы из Турина. Все это указывает на то, что речь идет о весьма высокопоставленной особе, имя которой ни в коем случае не должно стать достоянием общественности. По моей информации, речь может идти только о Вермандуа.

Янсен скрестил на груди руки.

– Все это очень мило, но зачем нам нужен версальский пупсик?

– Потому что он ворует, как сорока.

– Что-что?

– Позвольте, я немного проясню ситуацию. Некоторое время тому назад генерал указал мне на тот факт, что нам, гераклидам, как любит называть нас месье Жюстель, не хватает одного очень важного таланта. И нам нужен мастер-вор.

Датчанин презрительно хмыкнул.

– Хорошие воры водятся в подворотнях, а не во дворцах.

– Я тоже так думал, пока не узнал, что именно удавалось украсть Луи де Вермандуа. Преступление, едва не стоившее ему головы, оказалось кражей орифламмы из личной королевской оружейной. Но это еще не все. С тех пор как я начал заниматься этим графом, до меня доходят самые невероятные истории. Говорят, что при дворе тосканского великого герцога Козимо он украл его личный гербовый щит. Во время его визита в Страсбург из знаменитых астрономических часов кафедрального собора пропал глобус. Есть и другие подобные истории – все это весьма эффектные кражи, осуществленные в разных городах Европы, все в период с 1680 по 1683 год. И всегда возникал вопрос, каким образом ворам удавалось сделать это, поскольку все места, о которых шла речь, во-первых, очень хорошо охранялись, а во-вторых, доступны были только для высшего дворянского сословия. Я провел исследования и полагаю, что за всем этим всякий раз стоял Вермандуа.

– И вы думаете, что он станет играть в вора для нас? Зачем ему это? В качестве благодарности за свое спасение из темницы? – поинтересовался Жюстель.

– Мотивацией для высшего дворянства, а именно на это вы и намекаете, может служить недоступность чего-то для простых смертных. Однако наш наниматель предоставил мне определенные средства, благодаря которым мы, надеюсь, сумеем убедить графа.

– Неясным остается лишь один вопрос, – заметил Марсильо, – как вы собираетесь проникнуть в эту, предположительно, мастерски перестроенную Себастьеном де Вобаном цитадель?

– Я не собираюсь проникать туда. Если к графу Вермандуа впервые за много лет придет посетитель, мы просто войдем туда через главные ворота.

– Какой такой посетитель?

– Его мать, герцогиня де Лавальер, одна из бывших фавориток короля. После того как она неоднократно умоляла его позволить ей навестить своего страдающего сына, известный своей мягкосердечностью Людовик наконец согласился. А мы будем сопровождать герцогиню.

– Вы ее знаете?

– Конечно. И вы, господа хорошие, тоже.

* * *

Поскольку «Догано» представлял собой самый лучший трактир во всем Турине, герцогиня де Лавальер, конечно же, остановилась именно там. Скептичный наблюдатель поинтересовался бы, почему она вместо этого не воспользовалась гостеприимством дома герцогов Савойских и не живет в замке Шамбери, главной резиденции герцогов. Как бы там ни было, Виктор Амадей II был женат на племяннице Людовика XIV, которая наверняка пожелала бы послушать французские новости и встретила бы герцогиню весьма приветливо.

Однако никаких скептичных наблюдателей, которые могли бы задать этот вопрос, не было – по крайней мере, насколько было известно Овидайе. А если шпион сообщит во Францию о неожиданном прибытии Лавальер, это станет известно спустя долгое время. Ближайший королевский интендант сидел в Гренобле, почти в двух сотнях миль отсюда. Если кто-то решит уведомить герцога Виктора Амадея, это произойдет гораздо быстрее, но не слишком. До Шамбери не менее шести дней пути, как бы быстро ни ехал гонец. До тех пор их и след простынет.

Овидайя подошел к баснословно дорогому венецианскому зеркалу, проверил, в порядке ли жабо, и смахнул ворсинку с полукафтана. Они находились в салоне трактира, который можно было считать скорее дворцом. Янсен выглядывал в высокое окно в форме арки. Марсильо и Жюстель взволнованно переговаривались, однако, что бывало редко, с серьезными лицами, вместо того чтобы, по обыкновению, гримасничать, словно школяры. «Хорошо, – подумал Овидайя. – Вольготная фаза нашего проекта позади».

Шаги приближались. Все в салоне обернулись к двустворчатой двери. Дверь распахнулась. В комнату вошли двое слуг в ливреях и встали у распахнутых створок. За ними следовала дама в платье из каламанка цвета индиго с желтыми цветочными узорами. На голове у нее был каштановый фонтанж. В правой руке она держала прогулочную трость, которая, однако же, служила не просто для украшения. Было видно, что каждый шаг дается даме с трудом. Овидайя невольно усмехнулся и поспешно поклонился, чтобы никто не заметил этого. «А она очень основательно подходит к своим задачам», – подумал он. Похожа была не только одежда, графиня учла то обстоятельство, что настоящая герцогиня несколько лет назад неудачно упала с лошади и с тех пор мучилась от боли в бедре.

– Луиза Франсуаза де Ла Бом Ле Блан, герцогиня де Лавальер, – выкрикнул один из лакеев. Овидайя поглядел на своих спутников. По лицу Янсена нельзя было прочесть ничего, но на лицах двоих других мужчин читалось искреннее удивление. Марсильо и Жюстель в недоумении глядели на графиню, словно не веря своим глазам. Стоявшая перед ними женщина была не только на несколько дюймов выше Катерины да Глории, но еще и значительно старше. Под слоями пудры видны были сотни мелких морщин. Кроме того, у нее был небольшой горб.

Шагнув вперед, Овидайя снова поклонился.

– Высокочтимая герцогиня, я восхищен встречей с вами. Надеюсь, путешествие было приятным?

– Благодарю, сеньор. К сожалению, последний отрезок был весьма тяжелым. Кажется, пьемонтские дороги стали еще хуже лангедокских, если это вообще возможно. Простите, я вынуждена присесть.

Один из лакеев подбежал к ней, подставив стул с мягкой обивкой, на который женщина опустилась, тяжело вздохнув.

– Желаете выпить чего-нибудь, мадам?

– Чашечка кофе мне не помешала бы.

Один из слуг хотел было поспешно броситься выполнять поручение, однако Овидайя покачал головой:

– Сожалею, однако, кажется, в этом городе нет ни единого зернышка, я уже повсюду спрашивал.

Уголки губ Лавальер опустились вниз, демонстрируя недовольство женщины, не привыкшей себе в чем-то отказывать.

– Я забыла, что мы в итальянской провинции, где, к сожалению, совершенно не умеют жить. Ужасная страна, совершенно не годится для столь утонченной натуры, как я. За исключением Венеции – там чуть получше. Но даже там кофейни не слишком известны.

Она обернулась к своей камеристке, ожидавшей поручений на почтительном расстоянии.

– Клэр, сходите в кухню и принесите мне что-нибудь сладкое – может быть, пару печений. И спросите, нет ли здесь хотя бы шоколада. Если нет, то принесите нам вина, но только не итальянского. Лучше какого-нибудь рейнского.

Когда камеристка скрылась из виду, она велела обоим лакеям закрыть створки двери снаружи. Когда они наконец остались наедине, Марсильо широко улыбнулся:

– Глубокоуважаемая графиня, снимаю шляпу. Не только перед вашей красотой, но в первую очередь перед вашим искусством. Это переодевание – если бы я не был уверен, что это вы, то ни за что не узнал бы вас.

Графиня захлопала ресницами и осторожно провела ладонью по щеке.

– Благодарю вас. Однако ради этого моя красота сильно пострадала.

– Как вы это делаете? – поинтересовался Жюстель. – Вы выглядите на двадцать лет старше, как пятидесятилетняя дама.

Если да Глория обиделась из-за того, что гугенот заявил, будто ее истинный возраст составляет тридцать лет, виду она не подала.

– Яичный белок, – ответила она. – Тонко намазать на кожу – и получаются морщинки, которым позавидовала бы старая крестьянка.

– Извините, что перебиваю, – произнес Овидайя, – но времени у нас немного. Как только мы выйдем из этого салона, нам придется поддерживать этот маскарад на протяжении всего пребывания здесь. Все остальное было бы слишком опасно, поскольку Турин кишмя кишит французскими, венецианскими и габсбургскими шпионами, и кто знает, какими еще. Поэтому я еще раз повторю наши роли, согласны?

Никто не стал возражать, поэтому Овидайя продолжал:

– Герцогине де Лавальер пришлось пережить долгое и трудное путешествие, поскольку Людовик Великий наконец-то внял ее просьбам и позволил навестить сына. Вы, мадам, поклялись в присутствии короля и парижского архиепископа клятвой, обязывающей вас хранить все в строжайшей тайне. Кроме того, у вас есть пропуска, выданные Королевским советом внутренних дел.

Овидайя вынул из внутреннего кармана своего камзола запечатанный документ и протянул графине, которая немедленно спрятала его в пышных рюшах своего рукава.

– Этот господин, – он указал на Жюстеля, – Гислен Ожье Дебюсси, иезуитский секретарь, обычно выступающий в должности советника маркиза де Сенлея, государственного министра при Людовике. Официально он поехал с вами в качестве духовного наставника. На самом же деле отца Гислена, конечно же, приставили к вам в качестве соглядатая, поскольку «король-солнце» не слишком доверяет вам и вашим намерениям. Генерал, простите, я вынужден понизить вас в звании, но теперь вы лейтенант Бенито Виккари. Вы состоите на службе у Виктора Амадея II. Его светлость прислал вас сюда из Анси, чтобы вы помогали герцогине словом и делом, если ей потребуется помощь герцога Савойского.

Овидайя обернулся к Янсену:

– А вы, капитан, станете Клаусом Тьенсеном, уроженцем Ганновера и в настоящее время помощником графа Мертонширского.

Янсен нахмурил лоб:

– И в таком случае это вы? Разве этого недостаточно? Немец и англичанин в свите французской герцогини?

– Совершенно недостаточно. Джеймс, граф Мертонширский, – внебрачный сын покойного английского короля Карла II и его фаворитки Нелл Гвин.

– У Гвин были дети? – удивился Марсильо.

– Может быть. А может быть, и нет. В любом случае у Карла II было больше бастардов, чем лилипутов у испанской инфанты, так что это весьма вероятно.

Марсильо кивнул:

– Прошу вас, продолжайте.

– Тетка Карла, Генриетта Мария Стюарт, была, как вам известно, замужем за герцогом Орлеанским, братом Людовика. Соответственно, наш выдуманный граф Мертонширский приходится племянником монсеньору, а значит, и племянником «королю-солнце». Как и его двоюродная бабушка, граф Мертонширский проводил много времени в Париже, где познакомился с графиней, простите, то есть я имею в виду герцогиню Лавальер.

Да Глория улыбнулась ему:

– Значит, я смею предположить, что вы – мой юный paramour?

Овидайя обнаружил, что покраснел. Марсильо усмехнулся. Жюстель выглядел расстроенным.

– Возможно, я тоже лишь один из ваших советников, это можно обсудить. Если бы я, то есть, я хочу сказать, граф, был вашим любовником, то все равно потребовалась бы определенная ловкость для того, чтобы оспорить этот факт. Если же люди поверят в это – тем лучше для нашей маскировки.

В дверь постучали.

– А теперь, – прошептал Овидайя, – играйте свои роли, пока я не скажу вам обратного.

– А слуги? – прошептал Марсильо.

– Я наняла их всех в Милане, – ответила графиня. – Они считают меня Лавальер. – Она откашлялась и крикнула: – Входите!

Двери распахнулись, и в салон вошла гувернантка, неся в руках серебряный поднос, на котором стояли графин с вином и тарелка с марципанами. Графиня недовольно наблюдала за тем, как та поставила все на стол и наполнила один из бокалов вином.

– Ни кофе, ни даже шоколада, – проворчала герцогиня. – Ужасная страна.

* * *

Овидайя потер глаза в надежде, что пляшущие перед ними пятна пропадут. Снова поглядев на лежавший перед ним листок, он обнаружил, что пятна никуда не делись. И неудивительно. Он никогда еще так много не читал и не писал, как в минувшие недели. Только за сегодняшний вечер он написал три письма: одно – португальскому купцу в Александрию, второе – Гюйгенсу, а третье – Бейлю. И как раз принялся за четвертое, предназначенное для Кордоверо. Однако он начал опасаться, что зашифровать послание уже не сумеет, поскольку, можно сказать, наполовину ослеп. Поднявшись, он размял затекшие конечности и побрел к комоду в поисках портвейна. Налив себе бокал, он подошел с ним к открытому окну. На улице было по-прежнему тепло, несмотря на то что колокол на церкви Святого Иоанна Крестителя уже пробил одиннадцать. Его комната находилась на четвертом этаже «Догано», поэтому из окна открывался красивый вид на дворец. Вообще-то смотреть на пейзаж было не в его духе: для такого времяпровождения ему просто не хватало терпения. С другой стороны, он знал, что глаза отдохнут быстрее, если он будет смотреть вдаль. Поэтому Овидайя без особого интереса, однако старательно рассматривал все, что видел из своего окна: площадь, край герцогского сада, несколько лошадей.

Когда пятна перестали плясать перед глазами, он вернулся к письменному столу и взял чистый лист бумаги. Отметив точку перспективы, он быстрыми скупыми движениями принялся рисовать дворец. От окружающего пейзажа и фона Овидайя решил отказаться, вместо этого он нарисовал выдуманную площадь перед зданием, вымощенную квадратной плиткой, со статуей всадника посредине. С помощью линейки он нарисовал на бумаге решетку, некоторые плитки оставил белыми. Их он раскрасит позже, когда закончит шифр. Затем положил рисунок на стоявший рядом столик и взял в руки следующее письмо.

«Уважаемый дон Кордоверо!

Благодарю вас за прошлое письмо. Позвольте сразу начать с признания. Хотя мы еще не встречались с вами, я чувствую между нами определенную близость. Мне кажется, что благодаря предшествующей переписке между нами завязались доверительные отношения, подобных которым никогда…»

Овидайя пробежал взлядом написанное. Перед глазами снова поплыли круги. Смяв лист бумаги, он швырнул его под стол и едва взял в руки новый лист, как в дверь постучали.

– Входите! – крикнул он и обернулся к двери.

В комнату вошла Катерина да Глория. Она была одета в простое платье из желтого муслина, без драгоценных камней и золотого шитья. Графиня была одна, за ней не пошла даже камеристка. Овидайя поднялся и слегка поклонился:

– Мадам. – Он указал на кресло: – Прошу, присаживайтесь. Глоток вина?

– С удовольствием. И не называйте меня мадам… называйте Луизой.

– Если вам так будет угодно.

Он поднялся и подошел к буфету. Немного поразмыслив, он выбрал сладкое вино из Руссильона и налил гостье бокал. Та с благодарностью приняла напиток. Овидайя уже снова хотел сесть на стоявший у письменного стола стул, однако женщина пригласила его присесть на канапе рядом с ее креслом. Он подчинился. Сидя так близко от женщины, он чувствовал исходивший от нее лавандовый запах. Катерина, Луиза – кем бы она ни была – пригубила вина и поглядела на него огромными карими глазами.

– Я помешала вам работать, – взгляд ее упал на эскиз дворца, – точнее, рисовать.

Графиня взяла у него рисунок и принялась рассматривать.

– А у вас очень хорошо получается. Вы это только что нарисовали?

– Да.

– По памяти?

– Стоит мне увидеть что-то однажды, и оно настолько крепко запечатлевается у меня в памяти, что я в любой момент могу это воспроизвести.

– Даже такие здания? – удивилась она и вгляделась в рисунок. – Я довольно хорошо знаю Турин. И число крылец, и структура окон, и статуи на крыше королевского дворца – кажется, все совпадает. Как это у вас получается?

– Понятия не имею, мадам. Луиза. Я всегда это умел. В детстве я очень удивился, вдруг узнав, что другие не умеют так хорошо запоминать детали.

– Но ваш рисунок еще не закончен. Эта площадь перед дворцом и плитка – только наброски.

– Совершенно верно.

– Кроме того, мне кажется, что это неверно. Перед дворцом нет такой площади.

– Да, вы правы. Это… просто новая техника, я ее испытываю. Я придумываю части рисунка, а другие беру из реального мира.

По ее взгляду он понял, что она не совсем поверила в его слова, и поспешно добавил:

– Но довольно о моих любительских каракулях. Что привело вас в мои покои в столь поздний час?

Произнося эти слова, он обратил внимание, что графиня словно бы случайно выставила левую ножку вперед из-под юбки, чтобы Овидайя увидел ее обнаженные лодыжки. Если к этому прибавить этот запах духов и довольно глубокое декольте платья Катерины, то ответ, стоило опасаться, был довольно очевиден. Судя по всему, графиня считала так же, поскольку обворожительно улыбнулась ему.

– Еще тогда, в поместье Бедфонт-манор, вы вели себя довольно холодно. Вы хотите заставить меня умолять, Овидайя? Вам это понравилось бы?

– Мадам, Луиза, вы неверно меня понимаете.

– Вряд ли. Я ведь вижу ваши брюки, Овидайя. La tua cosa кажется мне весьма заинтересованной в этом вопросе.

Он чуть-чуть отодвинулся от нее, однако это было ошибкой, поскольку таким образом он освободил место на канапе для нее. Не говоря ни слова, она встала с кресла и села рядом с ним.

– Вы что же, боитесь? – Он видел, как ее рука, одетая в тонкую шелковую перчатку, ползет к его бедру. – Вы ведь отнюдь не пуританин. Или я ошиблась и вы, как говорят в Англии, molly?

Она улыбнулась.

– Вы что же, бережете себя для графа Вермандуа? Говорят, он очень привлекателен.

– Мадам, я не содомит, если вы это имеете в виду.

Он отодвинулся еще чуть дальше влево. Подлокотник уперся ему в бок.

– Но?

– Но наша работа… продолжается. Я полагаю, что подобные… романы станут сеять лишь раздор.

– Вы имеете в виду, поскольку я единственная женщина среди всех вас и вы все сохнете по мне?

– Что ж, месье Жюстель, к примеру…

– …слишком зелен и мил. А вот вы – мужчина. – Она придвинулась еще немного, положила руку ему на бедро. – Думаю, я знаю, в чем ваша проблема.

– Мадам?

– Это ни vice italien, ни ваша священная миссия. Вы просто немного… сложный человек, верно?

Овидайя хотел что-то ответить, однако во рту вдруг пересохло. Едва к нему вернулся дар речи, как графиня схватила его руку и положила себе на грудь.

– Но не беспокойтесь, я помогу вам. Можете начать отсюда.

Он не убрал руку, нет, он сжал ее рудь. Женщина нахмурилась.

– Ай! А ведь вы только что говорили, что не хотите, чтобы я умоляла. Вам нравится быть настолько грубым? Или…

Выражение ее лица вдруг изменилось. Казалось, ситуация веселит ее.

– Неужели это возможно? Такой ученый, но такой неопытный, в вашем-то возрасте? Неудивительно, что вы такой напряженный.

– Мадам, я…

– Луиза.

– Луиза, простите, если я не могу удовлетворить вашим требованиям. Я никогда слишком не интересовался женщинами и уж тем более… мужчинами. Интересовали меня совсем другие вещи.

– Тинктуры и формулы, не сомневаюсь. Но любому человеку нужно есть и пить, даже если ему это не нравится. И каждому человеку нужна разрядка время от времени. Это уже доказано.

– Но… кем?

Он почувствовал, как ее рука поползла к его промежности.

– Профессором да Глория, – ответила да Глория. Левой рукой она обхватила его за шею, а правой принялась возиться с его штанами.

– Мадам, Луиза, вы… прошу, оставьте в покое мою…

– А теперь сидите тихо и слушайте меня. Я – Лавальер, самая похотливая и бесстыдная герцогиня, которая когда-либо появлялась в Версале. А это кое-что значит. Моя показная набожность – лишь маскарад, и все знают об этом. Я никуда не поеду, не взяв с собой по меньшей мере одного любовника. И этот любовник – вы, граф Мертонширский. Все мои слуги уже шепчутся об этом, а кроме того – половина здешних постояльцев. Мы не имеем права разочаровать их. Если хотите, речь идет не о наших желаниях, а о маскировке. Вы ведь понимаете.

Не успел он ничего ответить, как она забралась к нему в штаны. С губ Овидайи сорвался стон. Правой рукой в перчатке она обхватила его стержень.

– Какая жалость, что вы не хотите им пользоваться. Una cosa fastosa. Однако принуждать никого нельзя.

Она двигала рукой вверх-вниз. Откинувшись на спинку, Овидайя тяжело дышал. А она поднесла губы к его уху и прошептала:

– Знаете, гувернантка любой дамы знает обо всем. Например, расцвела ли она. Или есть ли у нее commerce.

Язык да Глории проник к нему в ухо, и Овидайе показалось, что он вот-вот взорвется.

– Считайте эту небольшую помощь предложением, к которому вы можете позже вернуться, если вдруг вам надоест ваша девственность. Сегодня я просто слегка помогу вам и добуду немного жемчужин, чтобы успокоить свою любопытную камеристку.

Овидайя тяжело дышал. Спина выгибалась назад, бедра ушли вперед, чтобы облегчить труд графине. Он почувствовал, что вот-вот кончит, и в этот миг графиня соскользнула с диванчика и прижалась декольте к его промежности.

На миг Овидайя едва не потерял сознание, по крайней мере, ему так показалось. Снова открыв глаза, он увидел, что графиня стоит напротив него и вытирается платком. На платке и платье он увидел те самые «белые жемчужины», о которых она только что говорила.

– А теперь прошу меня извинить, Мертоншир, я возвращаюсь в свои покои. Там я отдам платье в чистку камеристке и немного помечтаю о том сильном и требовательном любовнике, которым вы могли бы быть. Заходите ко мне при случае, когда ваша пушка снова зарядится.

И женщина улыбнулась ему, а затем вышла из комнаты.

* * *

Раздался сильный удар, когда карета подпрыгнула на одной из многочисленных рытвин на дороге. Едва Овидайя оправился от сотрясения, как карета попала в следующий ухаб. К этому моменту они проделали уже примерно треть пути до Пинероло. Сидевшая напротив него графиня переносила тряску с достоинством греческого стоика. Овидайя проклял себя за то, что не поехал верхом, в отличие от Марсильо или Жюстеля. Однако ехать верхом ему было не положено по статусу, и, возможно, это вызвало бы недовольство савойских солдат, составлявших эскорт кареты. В конце концов, он – граф Мертонширский, бастард английского монарха, племянник «короля-солнце» и путешествует со своей любовницей, о чем он узнал вчера вечером. Единственным положительным моментом всей этой тряски было то, что любвеобильная графиня оставила его в покое. Он не слишком умел обращаться с женщинами, хотя вынужден был признаться себе, что вчерашнее переживание нельзя было назвать неприятным. Тем не менее его не покидала надежда на то, что в будущем да Глория будет стараться держаться от него подальше.

Местность, по которой они ехали, можно было назвать забытой богом. Турин давно остался позади, и теперь они пробирались по единственной горной дороге, по которой можно было ездить. Интересно, они еще на территории Савойи или же уже в крестьянской республике? В этом уверенности у него не было. До сих пор им не встретилось ни одной живой души. Лишь пара коз паслась чуть выше по склону. Еще через час, когда зад его уже был похож на отбивную, карета резко остановилась. Овидайя потянулся к ручке двери, однако графиня остановила его:

– Вы граф. Дождитесь, пока кучер откроет вам.

И они стали ждать. Было слышно, что савойцы спешились и принялись беседовать с кучером на итальянском диалекте, в звуках которого слышался рокот перекатывающихся камешков.

– Лейтенант говорит, что у французов неподалеку форпост, – перевела графиня. Тут дверь распахнулась. Овидайя выскочил из кареты и протянул руку графине. Пока она выбиралась наружу, он оглядывался по сторонам. Они находились в небольшой деревушке, домики которой напомнили ему о Северной Англии – маленькие покосившиеся строения со стенами из плоских, уложенных друг поверх друга камней, кое-как скрепленных глиной и пометом. Из некоторых каминов в безоблачное голубое небо уходили тонкие струйки дыма. Казалось, все жители буквально растворились в воздухе. Овидайя немного размял затекшие конечности, а затем галантно сопроводил Лавальер к деревянной скамье. Ее камеристка, сидевшая прежде на козлах, присоединилась к ней.

Пока один из солдат разжигал костер под небольшим котелком, Овидайя обернулся к лейтенанту, бородатому мужчине с широкими плечами и кривыми ногами.

– Где это мы? – спросил он у него по-французски.

– В деревне под названием Мадонна, ваша светлость. Полпути проехали.

– Но где же жители?

Солдат пожал плечами:

– Вероятно, на пастбище, с животными. Скоро будут косить сено, работы полно.

Овидайя только кивнул, однако про себя решил, что предстоящий сбор урожая – не единственная причина отсутствия жителей деревни. Для крестьян дворяне со свитой означали в лучшем случае необходимость кормить проезжающих и их лошадей. Платы за это не предполагалось. Награда могла состоять в том, что никто из солдат не подожжет их перекошенные хижины и не затопчет на скаку играющих в пыли детей. По крайней мере, так было в Англии и Франции, и ученый сомневался, что итальянские солдаты ведут себя намного лучше.

– По вашим словам, – произнес Овидайя, – можно предположить, что через три часа мы будем в Пинероло?

– Примерно. Впрочем, думаю, французы перехватят нас раньше.

– Понимаю. Есть ли повод для беспокойства?

– Вообще-то нет. – Лейтенант рассмеялся. – По крайней мере, когда вчера я говорил с нашим капитаном, отношения между домом Савойских и домом Бурбонов были вполне сносными. Если бы все вдруг изменилось, мы бы заметили.

Овидайя слабо улыбнулся. Лейтенант понял, что его шутка не слишком удалась, и поспешно добавил:

– Я хорошо знаю командующего крепостью, он благородного происхождения. Раньше был лейтенантом «серых мушкетеров».

Что такого совершил этот человек, что оправдывало бы перевод из Парижа в Пинероло? Добровольно никто не согласился бы занять должность в столь удаленной местности.

– Как его зовут? – поинтересовался Овидайя.

– Жан д’Отвий, ваша светлость.

– И что же дальше?

– Пока мы будем обедать, один из моих людей поедет вперед, он сообщил французскому форпосту, что в Пинероло едет герцогиня с савойской свитой, после чего нам выедут навстречу.

Эта процедура совершенно не нравилась Овидайе. Он предпочел бы появиться в Пинероло без предварительного оповещения, чтобы застать командование крепости врасплох. Однако возразить против действий лейтенанта так, чтобы он ничего не заподозрил, было нечего. Возможно, это не важно. Какой французам прок от информации, что через несколько часов к ним приедет Лавальер? Вокруг Пинероло нет ничего, не говоря уже о высокопоставленных королевских чиновниках, с которыми мог бы посоветоваться комендант. Нет, их план все равно сработает или, по крайней мере, не рухнет из-за такой мелочи.

Поблагодарив лейтенанта, Овидайя направился к Жюстелю и Марсильо, сидевшим на двух валунах и курившим трубки. Между ними на табурете стояла доска для игры в нарды. Марсильо намеревался выиграть, причем с огромным превосходством.

Овидайя усмехнулся:

– Мне кажется, генерал слишком хорошо разбирается в тактике, Пьер, чтобы вы смогли у него выиграть.

– Наверное, вы правы. Я не выиграл еще ни одной партии. Уже не первую неделю пытаюсь убедить его попробовать другую игру, однако он не хочет.

– И какую же? Фараон? Или пятнадцать? – спросил Овидайя.

Марсильо покачал головой:

– Нет. Он хочет, чтобы я сыграл с ним в мячик.

– Он имеет в виду теннис, – отозвался Жюстель.

– Называйте как хотите. Я слишком стар, чтобы колотить по мячику из пробкового дерева. Предложите игру, в которую можно играть сидя. Подойдет любая.

Вместо ответа Жюстель сделал ход, который можно было назвать только поразительно глупым. Марсильо с каменным лицом дождался, пока гугенот закончит, а затем бросил кости и забрал у противника две шашки.

– Признаю свое поражение, – произнес Жюстель. – Сколько я вам должен?

– Уже триста двадцать пистолей, друг мой.

Овидайя шумно вздохнул:

– Вы играете на такие деньги?

– Что ж, мы в радостном предвкушении будущих синекур, – с усмешкой ответил Марсильо.

Овидайя покачал головой:

– Шкура неубитого медведя, вы же знаете эту поговорку.

– Ах, вы просто слишком осторожны, – махнул рукой Марсильо. – Чего вы тревожитесь?

– Я не тревожусь. Просто удивляюсь вашей беспечности.

Марсильо развел руками:

– Мы все спланировали. Теперь нам остается только надеяться. Так в любой битве, и всякий солдат знает об этом. Так что прекратите наконец размышлять, вам это не идет. Лучше сыграйте со мной в нарды.

– Возможно, позже. Когда мы войдем и снова выйдем, я брошу вам вызов. – Он заставил себя улыбнуться. – По десять пистолей за партию!

– Слышите, слышите, вот это я понимаю!

От костра подул ветер, принеся с собой аромат сала и лука. Разговор оборвался, и без дальнейших рассуждений мужчины потянулись к костру. Придя туда, они обнаружили, что один из солдат уже собирается раздавать порции блюда, которое он назвал тартифлет. Готовилось оно из картофеля, поджаренного с салом и луком и перемешанного с тертым сыром. Простая крестьянская еда, совершенно не соответствующая его положению, однако Овидайя был слишком голоден, чтобы обращать внимание на подобные мелочи. Марсильо и Жюстель тоже с удовольствием налегли на еду. И только графиня отказалась, сославшись на то, что картофель – это для свиней, а не для людей, и уж тем более не для благородных дам. Овидайя не знал, удивляться ли настолько глупым предрассудкам или же восхищаться да Глорией и ее железной выдержкой, с которой она играла свою роль.

* * *

Вскоре карета снова покатилась по горной дороге. По подсчетам Овидайи, прошел еще примерно час, прежде чем они снова остановились. Он выглянул в окно и увидел впереди троих мужчин в форме. У них у всех были белые ленты, отличительная черта солдат французского короля. Предводитель их беседовал с савойским лейтенантом и несколько раз покачал головой.

Высунувшись подальше из окна, Овидайя обратился к Марсильо:

– Лейтенант Виккари, в чем причина задержки?

Марсильо подвел лошадь поближе к карете.

– Это французы, милорд. Они говорят, что без проездных документов не имеют права никого пропускать.

Овидайя хотел было выйти из кареты, однако опомнился и несколько раз стукнул тростью по стенке кареты. Кучер поспешно слез с козел и открыл дверцу. Демонстрируя возмущение, Овидайя вышел и направился прямиком к французским солдатам, держа одну руку на шпаге. Мужчины глядели на него, и он видел, как удивленно расширяются их зрачки. Конечно же, они не знали, кто он, вернее, за кого себя выдает, однако видели, как он одет. На Овидайе был дорожный костюм по теперешней моде высшего дворянства Франции, с очень широкими рукавами с замшевыми вставками и подходящими кюлотами. Наряд стоил целое состояние, и это было видно по каждому шву и каждой детали вышивки. Мужчины должны были понимать, что он приехал прямиком из Версаля. Все тут же вытянулись по струнке.

– Что здесь происходит? Пусть он объяснит мне это ужасное промедление, – произнес Овидайя, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Нижайше прошу прощения у вашей светлости, однако эти господа отказываются сопровождать вас дальше, – произнес савойский лейтенант.

– Отказываются? – Овидайя вперил взгляд во француза, который, если он правильно прочел знаки, был унтер-офицером. – Объяснись!

Тот, к кому он обратился, парень самое большее лет двадцати, поклонился:

– Прошу прощения у вашей светлости. Дело в том, что мы получили строгие указания от командования крепости.

– Что-что?

– Как вам известно, Франция находится в состоянии войны, по этой причине по распоряжению маркиза де Лувуа для всех крепостей действуют строжайшие предписания.

Овидайя ничего не ответил, изо всех сил пытаясь выглядеть донельзя раздраженным. При этом сам себе он казался несколько смешным и очень надеялся на то, что его жалкая актерская игра ни у кого не вызовет подозрений.

– Я имею право пропустить вас лишь в том случае, если вы можете предоставить свидетельство военного министерства, где сказано, по какому делу вы приехали в крепость, ваша светлость.

– У меня нет свидетельства от маркиза де Лувуа, – ответил Овидайя.

– В таком случае я не могу вас…

– Подобная дерзость недопустима! Пусть он прочтет это!

Овидайя вынул из рукава в несколько раз сложенный документ и протянул солдату. Развернув его и увидев печать, тот побледнел.

– Ваши милости! – Офицер щелкнул каблуками и низко поклонился. – Нижайше молю о прощении.

Овидайя выхватил документ у него из рук и снова убрал в рукав.

– Кажется, его невежество превышает его дерзость. По коням. Герцогиня не потерпит дальнейших промедлений.

И, развернувшись на каблуках, он вернулся в карету. Сев на скамью, он вынул из кармана жилета платок и промокнул им лоб.

– Это было довольно неплохо, – заметила графиня. – Маловато крови, но в целом сойдет.

– Благодарю. А почему маловато крови?

– Если бы вы были настоящим представителем высшего дворянства и хотели произвести впечатление на свою сидящую в карете любовницу, вы проучили бы этого парня.

– Мне показалось, я был довольно резок…

– Чушь. У вас ведь была с собой трость. Вы могли устроить этому типу отличную трепку. Должна была пролиться кровь.

– Только потому, что он выполнял свои обязанности? Это же бесчеловечно.

– Это вы так думаете. Но вы больше не вы. Помните об этом. Коменданта крепости будет не так легко одурачить, как этого болвана. Лучше предоставьте планирование этого обманного маневра мне.

Овидайя слегка склонил голову:

– Да, это хорошая идея. Берите командование в свои руки.

Она коварно усмехнулась:

– Я еще вчера заметила, что вам это нравится.

– Графиня…

– Луиза.

– Луиза, не знаю, в чем цель ваших попыток сблизиться, но, полагаю, нам следует сосредоточиться на совершенно иной задаче.

– Странный вы человек, Джеймс. Что же случилось с вами, что вам так неприятны женщины? И мужчины, судя по всему, тоже.

– Не думаю, что вам есть дело до моих желаний или их отсутствия.

Она надула губы и поглядела на него большими карими глазами. Овидайя сам удивился тому, что это не произвело на него совершенно никакого впечатления.

– Я очень плохо переношу отказы, милорд.

– Так обратитесь к другим господам из нашего маленького отряда. Возможно, там вы встретите большую взаимность.

– Нет, благодарю. Вот вы в моем вкусе, мне нравятся толковые мужчины. Мы можем хотя бы делать вид?

– Ради маскировки, это я уже слышал.

– Это с одной стороны. А с другой – таким образом мне будет проще держать на расстоянии этого прилипчивого паренька, которому хочется обязательно испробовать на мне свой гугенотский член.

– Мадам, я прошу вас!

– Ах, да полно вам! Вы из Лондона, не думаю, что найдется бранное слово, которое вы прежде не слышали.

– Но не из уст дамы.

Наклонившись вперед, она холодно посмотрела на него:

– Скажу вам кое-что, о чем вы сможете подумать на досуге, возможно, вместе с другими учеными, которые, как и вы, предпочитают читать трактаты, вместо того чтобы возиться с бабами.

– Да?

– Если вы, конечно же чисто гипотетически, вдруг испытаете желание, то можете сказать своим друзьям-джентльменам, что с вас довольно изучения орбит всяких там планет, а требуется хороший трах. И тогда можете пойти к «Матушке Уайзборн». Там выберете себе красивую ирландскую шлюху, которая как следует отсосет вам член. А потом будете рассказывать своим друзьям за чашечкой кофе, как отлично она это делает.

– Мадам, Кат… Луиза, вы говорите…

– Да?

– Как портовая шлюха.

– Иногда мне приходится играть и такие роли, поэтому я умею говорить, как они. Однако же, и вот об этом вам следует подумать на досуге: почему мне нельзя? Почему мужчинам можно говорить и жить непристойно, а женщинам – нет?

– В Лондоне найдется много женщин, которые поступают именно так.

– Возможно, но все они считаются шлюхами и потаскухами.

– Так и есть.

– Почему?

Он совершенно не представлял себе, к чему клонит графиня, поэтому осторожно ответил:

– Ну, потому что женщина, леди, обязана демонстрировать определенную сдержанность. Об этом даже в Библии сказано.

– Ага. Неужели с недавних пор среди ученых Королевского общества снова аргументируют свои утверждения псалмами? Я думала, что в основе всей натурфилософии должны лежать разум и эксперимент, как говорил Бэкон.

– Вы читали труды Бэкона?

– Представьте себе. Я способна на это, хоть и женщина. И вообще практически на все. Я даже пи́сать стоя могу. И, несмотря на это, я должна быть глупее вас и обладать меньшим количеством свобод? Для этого нет причин. По крайней мере, доказанных с научной точки зрения. Или вы можете процитировать что-то на этот счет из чьего-нибудь трактата?

Овидайя хотел ответить, но в голову ничего не приходило. Возможно, все дело было в странных утверждениях графини, а возможно, в ее руке, лежавшей на его колене. К счастью, в этот миг карета остановилась. Он открыл окно и выглянул наружу. К карете подъехал Марсильо:

– Мы на месте, милорд.

Высунув голову из окна, он увидел перед собой городок, в котором жило не более тысячи душ. На заднем плане была видна величественная панорама Альп. Некоторые вершины были настолько высоки, что на них все еще лежал снег. Однако же горы Овидайю не интересовали. Все внимание его было приковано к крепости. Сооружение состояло из более старой замковой стены, окружавшей огромную приземистую башню, донжон. В ней сидели узники. Даже проникнуть в это сооружение можно было считать безнадежной затеей. Однако кроме этого были и другие укрепления.

В минувшие годы «король-солнце» отдал приказ расширить замок Пинероло, как и все остальные крепости на восточной границе Франции, чтобы превратить их все в l’enceinte de fer, железный вал, который должен был сделать страну неприступной. Овидайя видел валы, напоминавшие огромные наконечники стрел, расходившиеся от центра сооружения. Их разработал военный инженер Людовика XIV Вобан, пользуясь новейшими исследованиями в области геометрии. Каждая стена, каждый ров – все стало воплощением математики в камне. Здесь не было мертвого пространства, не было слабых мест. С какой бы стороны армия ни решила атаковать эту крепость, ее всегда могли расстрелять картечью со стен. Все расстояния были выверены вплоть до метра, поэтому здесь не было точек, куда не могли бы достать пушки или картауны. И в то же время у защитников было великолепнейшее укрытие, и они были практически неуязвимы.

В случае Пинероло большая часть валов, рвов, шанцев и равелинов находилась на востоке, со стороны Альп. Сама же крепость возвышалась за городом. Всего он насчитал четыре защитных вала: один перед городом, три – вокруг донжона.

– Крепость производит впечатление, – проворчал Марсильо.

– Неприступная, – согласился Овидайя, а затем позволил себе улыбнуться. – Попасть внутрь совершенно невозможно.

– Честно говоря, отсюда кажется, что выйти оттуда тоже невозможно.

– Quod esset demonstrandum, друг мой, – отозвался Овидайя. Он представит доказательства. При условии, что Луи, граф Вермандуа, действительно такой великолепный вор, как все утверждают.

* * *

В сопровождении французских солдат их карета покатилась, подпрыгивая на выбоинах уходившей вверх дороги. У внешних ворот им пришлось ненадолго остановиться, затем их пропустили. Выглянув из окна кареты, Овидайя увидел позолоченный герб, красовавшийся над главными воротами. На нем было изображено солнце с лицом, а выше можно было прочесть девиз Людовика Великого: Nec pluribus impar, «не уступающий и множеству».

Спустя несколько минут они добрались до гласиса, находившегося внутри второго оборонительного конца, однако за пределами собственно крепостных стен. Там их ждали стоявшие по стойке смирно французские солдаты. Перед ними стоял мужчина в форме унтер-офицера мушкетеров. Видимо, это и есть д’Отвий, о котором говорил савойский лейтенант. Лучшие годы светло-серого камзола и парика давно миновали. То же самое можно было сказать и об их хозяине. Д’Отвий был стар, ему было не менее пятидесяти лет. Видно было, что его удерживают на плаву укоренившаяся в нем за многие годы солдатская дисциплина и алкоголь. Лицо у него было обрюзгшим, как у человека, который уже за завтраком выпивает несколько бокалов вина и самое позднее к обеду принимается за что-то посерьезнее, чтобы хоть как-то скоротать день.

Овидайя вышел из кареты первым и помог спуститься со ступеньки Лавальер. Жюстель, одетый в черную сутану и красную кардинальскую шапочку, шел за ней по пятам. Марсильо и Янсен держались в стороне. Д’Отвий разглядывал их со смесью недоверия и озадаченности на лице. Как и было условлено заранее, первым заговорил Жюстель:

– Приветствую, монсеньор. Я имею честь говорить с Жаном д’Отвием, капитаном гвардии мушкетеров его королевского величества?

– Совершенно верно, ваше преосвященство.

Жюстель слегка поклонился:

– Я – отец Гислен, из парижского капитула ордена Иисуса. Имею честь представить вам Луизу Франсуазу де Ла Бом Ле Блан, герцогиню де Лавальер и де Вожур. А этот дворянин – Джеймс, граф Мертонширский и племянник его величества.

Прежде чем комендант крепости поклонился настолько низко, насколько позволяли возраст и опьянение, Овидайя по его глазам понял, что он прекрасно знает, кто такая Лавальер. В принципе, в этом не было ничего необычного для того, кто долгое время провел в Париже или при дворе в Версале. С другой стороны, Лавальер не была королевской фавориткой уже более пятнадцати лет, жила уединенно за городом. То, что д’Отвий, несмотря на это, сразу же понял, кто она, стало для него указанием на то, что сын герцогини действительно сидит в Пинероло. Разговаривая со своими гераклидами, Овидайя всегда говорил об этом как об установленном факте, однако на самом деле до конца не был уверен.

Выпрямившись, д’Отвий произнес:

– Ваш визит делает нам честь, светлейшая герцогиня. Какая неожиданная радость! Какому же поводу Пинероло обязан вашим визитом, позвольте спросить?

Лавальер поглядела на Овидайю. Тот откашлялся и произнес:

– Полагаю, это лучше обсудить в вашем кабинете, капитан. Здесь, на улице, слишком много лишних ушей.

Д’Отвий кивнул:

– Конечно, конечно. Однако мой кабинет несколько… я сейчас сортирую бумаги нашего управляющего, там небольшой беспорядок. Однако в той казарме мы можем поговорить так, что нам никто не помешает. Господа, прошу следовать за мной.

И комендант крепости шаркающей походкой направился в сторону здания гарнизона, двухэтажного длинного дома с маленькими окнами, перед которым играли несколько детей. Жюстель, графиня и Овидайя последовали за ним, Янсен и Марсильо остались снаружи. Д’Отвий провел их в небольшой зал, и вскоре они уже сидели за большим обеденным столом. Когда слуга налил им вина и удалился, д’Отвий произнес:

– Вы здесь проездом?

– Милый капитан, к чему эти загадки, – с улыбкой произнес Жюстель. – Вы же знаете, что герцогиня приехала из-за сына.

Д’Отвий надул обвисшие щеки, сделал большой глоток из бокала. Казалось, только вино и придало ему достаточно сил для ответа.

– Отче, я… к сожалению, я не понимаю, о чем вы говорите.

– Лжесвидетельствование – великий грех, сын мой.

Д’Отвий расстроился.

– А еще больший грех для верного солдата – нарушать приказы. А я получил от военного министра, маркиза де Лувуа, недвусмысленное указание ни с кем не беседовать относительно сидящих здесь узников. Даже мои солдаты не знают, кто сидит в Пинероло.

– Однако так уж вышло, что мы знаем, – произнес Овидайя.

– Об этом обстоятельстве я вынужден немедленно доложить маркизу, – ответил д’Отвий.

– Конечно, месье. Само собой.

Мушкетер заморгал:

– Вы не против?

Герцогиня закатила глаза. Овидайя наклонился поближе к собеседнику:

– Месье, как вы полагаете, каким образом мы узнали о том факте, что здесь в плену содержится сын герцогини?

Д’Отвий открыл рот и снова закрыл.

– То, что граф находится здесь, – продолжал Овидайя, – должно было быть одной из наиболее тщательно оберегаемых тайн Франции.

– До сих пор я тоже так полагал, – удивленно произнес д’Отвий. – Откуда же вы узнали?

– От самого великого человека!

– Вы имеете в виду… Но я не понимаю. Он здесь вот уже более четырех лет, все контакты с внешним миром запрещены. Многие полагают, что он пал в бою во Фландрии. А приказ хранить в тайне его местонахождение в конце концов отдал не кто иной, как сам его величество. Я сам тогда видел lettre de cachet за его подписью. Я до сих пор помню, что там было написано: «Обращайся с ним как с благородной особой, однако проявляй строгость. Контакты заключенному запрещены. В присутствии третьих лиц и во время прогулок во дворе пленник всегда должен носить маску».

В этот момент Луиза де Лавальер душераздирающе всхлипнула. Удивление на лице д’Отвия, если это было вообще возможно, усилилось. Отец-иезуит поспешно опустил ладонь на плечо герцогини.

– Видите, что вы наделали, – негромко произнес он. – Вы заставили бедную герцогиню вспомнить обо всем том, что довелось пережить ее сыну.

– Прошу прощения, мадам, – пролепетал д’Отвий.

Овидайя протянул Лавальер платок. Та приняла его и промокнула лицо. Шумно высморкавшись, она выпрямилась и поглядела на д’Отвия.

– Не ругайте доброго солдата, отец Гислен. Он просто выполняет свой долг. Все верно, мой сын погрешил против его величества. И за то был сурово наказан. Но знаете, месье д’Отвий, почему Людовик – настолько великий король, более великий, чем все прочие? Почему слава его затмевает всех?

– Ма… мадам?

– Потому что он всегда готов простить даже своего самого заядлого соперника. Вспомните Великого Конде!

Овидайя едва сдержал улыбку. Ловкий ход – вспомнить принца де Конде. Во время восстания Фронды он сражался против отца Людовика XIV. Любой другой монарх немедленно казнил бы за это, а «король-солнце» помиловал кузена и сделал своим старшим гофмейстером. Часто он просил принца прислуживать ему за обедом. А уж если король простил предводителя восстания, то должен же когда-нибудь простить и своего непослушного сына!

– Вы… вы хотите сказать, что его величество графа… он его помилует?

– Я не смею трактовать желания и мысли его величества, – отозвалась герцогиня. – Однако же, по крайней мере, он разрешил мне увидеть моего Луи.

– Что ж, это… я очень рад за вас, мадам, равно как и за его светлость, графа. Однако боюсь, что до сих пор ничего о том не слыхал.

– Вы узнаете об этом сейчас, – нетерпеливо произнес Овидайя. – Вот письмо.

Он достал сложенный в несколько раз пергамент и протянул д’Отвию. Мушкетер какое-то время разглядывал печать с короной и ангелами, державшими украшенный лилиями щит, а затем сломал ее. Несколько неловким и беспечным движением он развернул документ, немного порвав его при этом. Овидайя внутренне содрогнулся. Он несколько дней трудился над этим документом, а для того, чтобы достать необходимые ингредиенты для печати и штампа, потребовалось несколько месяцев, и стоило это почти целое состояние. Д’Отвий прочел письмо. Затем еще раз.

– Развеяло ли это ваши сомнения, месье? – поинтересовался Овидайя.

– Что ж, отчасти – да, ваша светлость.

Овидайя в недоумении уставился на офицера. Отец-иезуит тоже выглядел несколько удивленным. И только Лавальер и бровью не повела.

– Это личное письмо из королевского секретариата, с подписью и личной печатью его величества! – произнес Гислен.

– Знаю, отче. Однако же этого недостаточно.

Д’Отвий заглянул в свой бокал.

– Эта крепость служит исключительно для размещения заключенных, совершивших особо тяжкие преступления. Поэтому его величество подчеркнул, что серьезные изменения условий содержания, перевод в другие крепости например, допустимы лишь в том случае, если прежде нам будет отправлено соответствующее préavis от военного министерства. Поэтому вашего письма недостаточно.

Овидайя вспотел. Дело пошло не так, еще не успев толком начаться. Он лихорадочно пытался сообразить, что можно ответить д’Отвию, когда услышал голос Жюстеля:

– Значит, вы говорите, что никакого préavis не получали.

– По крайней мере, насколько мне известно, отче.

– Возможно, оно потерялось, – вставил Овидайя.

– Ваша светлость, – произнес д’Отвий, – подобные бумаги, особенно касающиеся настолько важного пленника, не теряются практически никогда. Обычно их привозят мушкетеры королевской гвардии.

– Возможно. Однако же, как вы сами наверняка заметили, мой дядя, король, несколько дней тому назад перешел Рейн с более чем тысячью солдат с целью предъявить свои требования на Пфальц. На войне все может потеряться.

Д’Отвий с сомнением поглядел на него, затем сделал большой глоток из своего бокала.

– В Англии – может быть. Однако в таком упорядоченном государстве, как французское, королевские декреты не теряются.

Овидайя попытался придать своему лицу возмущенное выражение.

– А он начинает зарываться. В конце концов, мы прибыли по велению его величества.

– В этом я не сомневаюсь. Прошу простить меня. Не дерзость заставляет меня колебаться. Просто у меня свои приказы.

Овидайя сложил руки на коленях, чтобы никто не заметил, как они дрожат. Он знал, что вытащить графа Вермандуа из одного из самых охраняемых замков Франции будет непросто. Однако при этом он думал скорее о таких препятствиях, как толстые стены или расставленные повсюду стражи. Он даже не предполагал, что все перечеркнет самая обыкновенная французская бюрократия. И что теперь делать? Может быть, это préavis, о котором говорил д’Отвий, можно подделать на скорую руку? Может быть, они могут остановиться в Пинероло под предлогом того, что хотят подождать необходимого документа. Тогда у него будет достаточно времени, чтобы сфабриковать подходящий документ, при условии, что Жюстель еще в свою бытность секретарем видел, как должны выглядеть такие вещи и какие шифры для этого используются. Продолжая размышлять, он услышал голос гугенота:

– То, что вы столь скрупулезно следуете своим приказам, делает вам честь, месье д’Отвий, однако же, боюсь, вы их неправильно толкуете.

И Жюстель принялся разъяснять офицеру тонкости введенной Великим Кольбером системы упорядочивания. Сам Овидайя с трудом успевал следить за мыслью гугенота, и, судя по всему, д’Отвий понимал его не лучше. Когда мнимый иезуит закончил свой небольшой доклад, мушкетер произнес:

– То есть вы хотите сказать, что в данном случае достаточно письма его величества?

– Именно так. Если бы речь шла об изменении положения вашего заключенного – освобождении, перемещении, снятии анонимности, – тогда без préavis никак нельзя было бы обойтись, тут мы согласны. Однако в этом случае все обстоит несколько иначе. Мы никуда не собираемся увозить графа. И демаскировать его тоже не нужно. Всего лишь требуется позволить и без того посвященной в тайну герцогине поговорить с ним один-единственный раз, разумеется, в его камере.

– Вы оба тоже будете присутствовать?

– Нет, – ответил Жюстель. – Мы с графом просто проводим герцогиню до донжона и снова встретим после окончания визита, если ей потребуется духовная или мирская поддержка.

Д’Отвий беспокойно заерзал на стуле.

– Понимаю. Но не лучше ли подождать несколько дней? Наверняка скоро поступит préavis из Парижа. И мы все будем уверены в своих действиях.

– Вы все еще не понимаете, месье. Я ведь только что пояснил вам, – произнес Жюстель и очень мило улыбнулся.

– Правда?

– Да. Смотрите, когда его величество подписывал этот приказ, переданный вам графом, как вы думаете, что случилось потом?

– Полагаю, его понес какой-нибудь секретарь.

– Не какой-нибудь. Королевский premier commis передал копию письма, так написано в уставе, в государственный архив. Затем его передали секретарю уполномоченного королевским приказом министерства, в данном случае военного. А оно потом на основании содержания, – Жюстель оглядел всех с довольным видом, – приняло решение об отсутствии необходимости дополнительно отправлять в Пинероло préavis.

– А, то есть вы полагаете, что ничего подобного из Парижа не отправляли?

– Именно так. Поскольку, в отличие от нашего друга, графа Мертонширского, который, разумеется, не настолько детально знаком с французскими обычаями, мы понимаем, что подобные бумаги не теряются, и не ругаем тех, кто их должен передать. Особенно если речь идет о непосредственном приказе его величества.

– Что ж, если это так… в этом письме сказано, что вы можете поговорить с ним на протяжении часа. Когда же вы хотите увидеть заключенного, мадам?

– Сердце матери горит от нетерпения и желания поскорее броситься к нему. Скажите, можно ли сделать это сегодня?

Д’Отвий поднялся и поклонился.

– Через полчаса у него прогулка. После этого я отведу вас к нему.

Вместо ответа герцогиня Лавальер с благодарностью всхлипнула.

* * *

Овидайя стоял у донжона вместе с Жюстелем, Янсеном и Марсильо. Они курили и наблюдали за полком солдат, совершавших учения примерно в сотне футов от них. Унтер-офицер дунул в свисток, отдал приказ, после чего мужчины побежали вверх по лестницам и крепостным стенам. Затем он снова дунул, и солдатам пришлось снова спускаться по узким каменным лестницам. И так продолжалось вот уже некоторое время. Овидайя затянулся трубочкой.

– Лейтенант Виккари? – произнес он.

Марсильо обернулся к нему и улыбнулся:

– Милорд?

– Что это за странные ножи, прикрученные к солдатским ружьям?

– О, это новое изобретение французов. Считается, что создал его сам Вобан. Это называется байонет. Благодаря прикрепленному к стволу лезвию оружие может быть использовано в качестве пики, если дело дойдет до mêlée.

– И это работает?

– Да, и неплохо. Иногда оказывается, что самые простые изобретения имеют огромное значение. Например, это упраздняет пику. И саблю тоже.

Янсен фыркнул:

– Смешно. Эта штука годится самое большее на то, чтобы рубить головы курам.

– Вы забываете о своей роли, друг мой, – произнес Марсильо.

– Ах вот как?

– Да. Вы – слуга, по крайней мере в данный момент. А когда два джентльмена беседуют, вам стоит помалкивать.

Янсен скривился еще больше, чем прежде. Чтобы сказать что-нибудь приятное, Овидайя произнес:

– Думаю, до сих пор все играли свои роли просто превосходно. Особенно вы, отец Гислен. У вас отлично получилось, смею сказать.

Жюстель слегка поклонился:

– Благодарю вас. Поскольку я долгое время работал в морском министерстве, плести подобную чушь было несложно.

– Кстати, о чуши. Книга у вас наготове? Думаю, сейчас все начнется.

– Конечно, сэр Джеймс. Подождите, я ее сейчас принесу.

Жюстель удалился и через некоторое время вернулся, неся книгу под мышкой. У него было французское издание «Упражнения» Игнатия де Лойолы, иезуитский молитвенник. Это было роскошное издание из бомбазина, вдоль и поперек украшенного вышивкой. На лицевой стороне обложки были размещены металлические вставки с зелеными и фиолетовыми кристаллами в форме креста. «Книга, достойная короля, – подумал Овидайя, – и, уж конечно, одной из его бывших фавориток».

Жюстель передал ему «Упражнения», и Овидайя взвесил молитвенник в руке. Он был тяжелым, но не настолько, чтобы вызвать подозрения. Открыв книгу на первой попавшейся странице, он прочел:

– Не хотеть думать о вещах, вызывающих радость и веселье, как о небе, воскрешении и т. д.; ибо, дабы испытать мучения, боль и слезы ради наших грехов, недопустима любая мысль о счастье и радости.

И он захлопнул книгу.

– Да где же она? – прошептал Жюстель. – Она там уже не меньше получаса.

– С учетом нынешней моды это не слишком долго, если хочешь помочь леди избавиться от нарядов, – заметил Марсильо.

Жюстель усмехнулся и стал совсем не похож на священника.

– А вы эксперт, я полагаю?

– Возраст, мой юный друг, возраст позволяет сделать немало выводов.

Они действительно ждали графиню уже довольно долго. Несмотря на то что д’Отвий сдался, он все же настоял на том, чтобы принять определенные меры безопасности. Чтобы Лавальер не протащила в камеру своего сына тайной записки, кинжала или напильника, он повелел как следует обыскать герцогиню перед входом в донжон. Чтобы сохранить при этом приличия – и поскольку он не считал камеристку Лавальер достаточно надежной особой, – мушкетер велел привести двух кармелиток из находившегося неподалеку от крепости монастыря. И теперь обе монахини возились с графиней в одной из комнат гарнизона. Несмотря на это, Овидайя ни капельки не нервничал. Личный досмотр они учли. То, что дело несколько затянулось, действительно, скорее всего, было связано с пышными нарядами. Под одним только париком герцогини можно было спрятать пистолет или достаточно боеприпасов, чтобы перестрелять половину полка.

Прошло еще десять минут, когда дверь здания гарнизона наконец открылась и оттуда вышла Лавальер в сопровождении монахинь и виноватого д’Отвия. Судя по виду герцогини, она полагала, что с ней обошлись крайне несправедливо. Когда она подошла к донжону, четверо дожидавшихся ее мужчин почтительно поклонились.

– Вижу, вы героически пережили и эту пытку, мадам, – произнес Овидайя. И, обращаясь к д’Отвию, заявил: – Недостойная игра, месье.

– Мне искренне жаль, что пришлось прибегнуть к подобному, ваша светлость, однако же наши предписания в этом отношении, к сожалению, весьма однозначны.

– Как вам угодно.

Овидайя обернулся к графине и протянул ей молитвенник.

Д’Отвий недоверчиво вытянул шею:

– Что это за книга?

– Это «Упражнения» святого Игнатия, основателя нашего ордена, – ответил Жюстель. – Чудесный труд. Вы читали?

– Боюсь, что нет.

– Он разъясняет людям тройственную природу Господа Бога нашего с помощью простых упражнений, для выполнения которых требуется лишь несколько часов в день.

Д’Отвий наморщил лоб:

– Несколько часов в день? Я добрый католик, но у кого же найдется столько времени?

Жюстель ткнул пальцем вверх:

– Например, у вашего пленника. Герцогиня хочет подарить ему свое личное издание «Упражнений» для утешения в трудную минуту.

Д’Отвий почесал плохо выбритый подбородок.

– Никаких подарков заключенному. Это против правил.

– Вы хотите лишить заключенного Слова Божьего?

– У него есть Библия, отче.

Овидайя взял книгу из рук Лавальер и протянул мушкетеру:

– Если хотите, можете проверить ее.

Д’Отвий взял книгу, провел рукой по переплету, пролистал. Заметив, в каком месте открыл ее мушкетер, Овидайя поежился. Жюстель тоже обратил на это внимание и быстро шагнул к мушкетерам.

– Милые сестры, – произнес он, обращаясь к монахиням, – вы позволите?

Произнося эти слова, он взял книгу у д’Отвия, перелистнул на другую страницу и протянул открытые «Упражнения» одной из монахинь. Некоторое время та колебалась, а затем звучным голосом принялась читать:

– Номер двадцать семь. Первое вступление. Вспомнить содержание того, что должны созерцать; в данном случае представить себе, как три Божественных Лица взирали на мир, переполненный людьми, и как, видя, что все идут в ад, решили в своей вечности, чтобы второе Лицо вочеловечилось для спасения человеческого рода, И так, когда настала полнота времен, послан был Гавриил Архангел к Деве Марии. – Она перекрестилась и поглядела на Жюстеля. – Читать дальше, отче?

– Нет, думаю, этого достаточно. Благодарю вас, сестра.

Он поглядел на д’Отвия:

– Теперь вы довольны?

Сжав губы, мушкетер поглядел куда-то вдаль, а затем пожал плечами:

– Как угодно, можете взять ее с собой.

Жюстель слегка поклонился и вернул книгу графине. Кармелитки попрощались. Когда они ушли, д’Отвий подошел к воротам донжона и постучал. Вскоре послышались лязг и скрежет, когда стражник с другой стороны открыл несколько замков и засовов. Дверь распахнулась.

– Прошу, следуйте за мной, мадам, – произнес д’Отвий, а затем они с графиней вошли внутрь и дверь закрылась за ними.

– Вот теперь, – пробормотал Жюстель, – нам только и остается, что молиться.

– Вы слишком пессимистично настроены, – возразил Марсильо.

– Вы так полагаете? Вся история с книгой едва не пошла наперекосяк. Невероятное совпадение, что он открыл именно в том месте. Достаточно было прочесть один абзац…

Овидайя поднял руки, пытаясь успокоить товарища:

– Не тревожьтесь. Все сработает. По крайней мере, та часть, где речь идет о визите графини Лавальер к сыну.

– Он не ее… – начал Жюстель. Увидев взгляд Овидайи, он умолк.

– Месье, давайте немного пройдемся, – произнес Овидайя и указал на ворота. – По ту сторону стен нам никто не помешает.

И он пошел вперед, за ним последовали остальные. Все вышли из внутреннего кольца стен через каменные ворота с остроконечным шпилем. За воротами находился подъемный мост, переброшенный через глубокий ров, проложенный зигзагом, который в случае нападения можно затопить водой. На другой стороне находился небольшой гласис. За ним поднимался еще один вал в форме наконечника стрелы и называвшийся на жаргоне военных архитекторов равелином. С гласиса не видно было, что находится по другую сторону стен, однако Овидайя знал, что там располагается горнверк, еще один бастион, форма которого напоминала голову дьявола, с двумя устремленными наружу остриями и еще одним рвом вокруг него. Ученый невольно вспомнил о том, что много вечеров провел, изучая план этой и других крепостей Вобана, расположение их куртин, клещей и зубьев.

В гласисе было пусто. День был приятным и теплым, поэтому Овидайя уселся на густую траву, росшую под укреплением. Трое его спутников поступили так же. При этом Жюстель немного запутался в сутане. Наконец, устроившись поудобнее, он произнес:

– Здесь мы можем говорить открыто?

– Хотя есть по меньшей мере шесть точек, откуда хорошо просматривается гласис, однако слышать нас, предположительно, не может никто, – ответил Овидайя.

– Хорошо. Я хочу знать, почему вы настолько уверены, что граф Вермандуа не удивится и не позовет стражу, когда перед ним предстанет де Лавальер, которая явно не является его матерью.

– Я не думаю, что он удивится.

– Почему это? Вы что, протащили к нему в камеру какую-то тайную записку?

– Нет. Однако я исхожу из того, что этот мушкетер-пропойца сообщил графу, кто навестит его сегодня после полудня.

– Да, и что же?

– Предположим, что граф – человек умный. То, что он делал прежде, свидетельствует в пользу этого факта.

– Вы считаете, это умно – спереть знамя у Людовика Великого? – удивился Янсен.

– Вы путаете ум с разумом, – ответил Овидайя. – Этот молодой граф уж наверняка неразумен, однако определенным умом обладает, иначе его поймали бы еще на предыдущих кражах. И, основываясь на своем уме, он задаст себе вопрос: почему его навестит женщина, которую он не видел более пятнадцати лет.

Янсен и Марсильо недоуменно переглянулись, а Жюстель медленно кивнул.

– Что вам известно такого, чего не знаем мы? – спросил генерал.

– Что Лавальер никогда не растила своих детей лично. Она слишком была занята тем, чтобы удержаться при дворе и служить своему королю. Когда позже она впала в немилость, то уехала из Версаля. Тогда графу Вермандуа было шесть или семь лет, верно, Пьер?

Жюстель кивнул:

– Теперь я понимаю, что вы имеете в виду. Вермандуа растила вторая жена монсеньора, Шарлотта Пфальцская. Родная мать никогда им не интересовалась. Поэтому он должен удивиться, что она вдруг решила навестить его ни с того ни с сего.

– Он удивится еще больше, когда увидит, что она вообще не его мать, – произнес Марсильо.

– Конечно. Но он готов к этому. И достаточно умен, чтобы сначала поговорить с ней и выяснить, к чему весь этот маскарад.

Жюстель все еще сомневался:

– Однако же растерянного взгляда может оказаться достаточно, чтобы…

– Не забывайте, он носит маску. Никто не увидит его реакции, даже если при виде графини глаза у него полезут на лоб. Однако же, с учетом его предпочтений, это весьма маловероятно.

Марсильо не сдержался и захихикал.

– Неужели вы полагаете, что они смогут поговорить без свидетелей?

– Этого я не знаю. Я втолковывал графине, что ей следует предполагать, что их будут подслушивать. Если бы я был комендантом крепости, то поставил бы у двери шпиона со слуховой трубкой. Однако для нашего послания не нужны слова. Графине предстоит лишь немного проявить свое актерское мастерство и заставить полюбить упражнения начиная со сто двадцать третьего по сто двадцать девятое.

Некоторое время они молча сидели на траве и курили трубки. Солнце стояло высоко в небе, и Овидайе очень хотелось рухнуть спиной на мягкую траву, однако вместо этого он сунул руку в карман камзола и вынул оттуда часы Гюйгенса.

– Сколько она уже внутри? – поинтересовался Жюстель.

– Около сорока минут.

Марсильо откинулся на спину, подложив руки под голову.

– Если бы ничего не вышло, нас бы уже окружили солдаты д’Отвия, а затем отвели в камеру донжона. – И он довольно улыбнулся. – Овидайя, мои чувства подсказывают мне, что наша генеральная репетиция удалась.

– Да, по крайней мере, кажется, эта часть нашего плана сработала. Однако пойдемте, нам уже пора возвращаться, чтобы мы стояли у двери, когда вернется герцогиня.

Они поднялись и побрели обратно. Жюстель негромко произнес:

– Сэр Джеймс, а что, если Вермандуа не справится, несмотря на вашу помощь?

Овидайя пожал плечами:

– Значит, он не тот мастер-вор, которым мы его считали.

* * *

Тайны жизни Господа нашего Иисуса Христа

Номер 122: Зачатие

Ангел Гавриил, приветствуя Владычицу нашу, извещает Ее о зачатии Христа, Господа нашего. Ангел, войдя к Ней, сказал: Радуйся, Благодатная. И вот, зачнешь во чреве, и родишь Сына.

Номер 123: Извещение благой вести

Если хотите вы бежать из темницы земной своей, внимательно изучите эти упражнения. Следующие абзацы помогут вам бежать из этой юдоли скорби. По крайней мере, если вы должным образом примените дарованные вам Господом таланты.

Номер 124: О Нагорной проповеди Христа

Сначала снимите обложку с этой книги. Она может очень пригодиться вам. Выньте алаунские кристаллы из оправ, однако прежде, чем взяться за это, подложите кусок пергамента, чтобы не потерять порошок, находящийся между камнями и их оправой.

Номер 125: Как Христос шел по морю

Наполните бокал водой. Добавьте в нее три кристалла и немного порошка. Поставьте сосуд на жаровню и дайте воде закипеть; пусть кипит, пока не испарится наполовину. Ни в коем случае не следует вдыхать поднимающиеся от нее пары.

Номер 126: О первом чуде, совершенном на браке в Кане Галилейской

Благодаря божественному чуду химии вам удалось превратить воду в спиритус салис. Налейте небольшое количество на решетки окна своей темницы. Повторяйте это три раза в день. Через несколько дней прутья станут податливыми, словно трухлявое дерево.

Номер 127: О воскрешении Лазаря

Теперь вам потребуется переплет. Искусную вышивку, которой он покрыт, придется снять. Старайтесь не разрезать нить. Таким образом у вас получится моток ниток длиной тридцать футов, что в точности соответствует высоте, на которой находится окно вашей камеры. Не беспокойтесь насчет того, что нитка тонка. Это тончайший гугенотский шелк, он без труда выдерживает вес в сто пятьдесят ливров.

Номер 128: О пути в Иерусалим

Поскольку находитесь здесь уже давно, вы наверняка изучили архитектуру вашего невольного пристанища. Поэтому скажу лишь одно: лучший путь от донжона ведет через небольшие ворота в юго-западной стене, затем на восток через тот осушенный бассейн, из которого можно попасть под второй вал к гарнизонной башенке, по другую сторону которой находится водяной ров. Есть другой путь, короче; на описанном вам нужно будет пройти лишь три двери, однако на более коротком, ведущем вдоль ограды церкви святого Маврикия, шесть. Так что выбирайте со всей тщательностью.

Номер 129: О Вербном воскресении

Это не единственный выбор, который вам придется сделать. Как только душа ваша обретет крылья, вам придется решить, хотите ли вы перейти под наше покровительство. Настоятельно советую вам сделать это, поскольку мы обладаем определенными средствами и не потребуем от вас ничего, что противоречило бы вашей природе. Если же вы пожелаете принять нашу помощь, так же как мы хотели бы воспользоваться вашими талантами, как можно скорее поезжайте в Ниццу. Отправляйтесь в таверну под названием «Белл-Айл» и спросите Джорджио. По пути туда вам может пригодиться обложка книги. Под черной краской скрывается чистое золото.

Конечно же, вы вольны отправиться иным путем. Однако вам наверняка известно, что число ваших друзей было невелико еще тогда, когда вас отправили в изгнание. После отъезда оно уменьшилось, полагаю, еще больше. Если хотите сохранить свою свободу, бегите в Ниццу.

Да пребудет с вами Господь.

Ваш друг