Перевод Ан. Горского

 

1

Прозвонил станционный колокол.

— Прошу занять места! — крикнул кондуктор.

Два маорийца торопливо проглотили чай и, оставив чашки на подоконнике, бросились к вагону второго класса. Паровоз с шумом разводил пары.

Они уселись друг против друга у открытого окна. На них были узкие, изрядно помятые костюмы, из-под стоячих воротничков свисали неловко повязанные галстуки. Сразу было видно, что эти люди шесть дней в неделю носят майки, рабочие штаны и подбитые гвоздями башмаки.

— Уж больно остановки короткие, и за пивом не успеешь сбегать на станции, — проворчал Муту Сэмюэл, тот, что был крупнее и старше своего спутника.

— Ха! — ухмыльнулся Джо Туки. — Должно быть, боятся, как бы не вылетел в трубу вагонный буфет… или как его там.

Поезд набирал скорость. Маорийцы облокотились на опущенную раму и, прислушиваясь к звонкам паровоза на переездах, покуривали табак из общей пачки.

— Не мешало бы подзаправиться как следует, — заметил Муту.

— Точно. Эх, дружище, ну и жратва была на этих танги! У меня даже пузо выросло! — Джо похлопал себя по животу. — Наверное, пройдет месяц, не меньше, пока я снова похудею.

— Давненько я не пробовал курицы, приготовленной в ханги.

— А я вообще не помню, когда ел что-нибудь из ханги. Ты видел, какую свинью они зарезали? Фунтов двести пятьдесят, не меньше.

— Эх, съесть бы еще кусочек таро.

— Захватить бы с собой отросток да посадить у нас на лесопилке.

— Пустое дело Почва не та. Сплошная пемза.

Кондуктор, пощелкивая щипцами, распахнул дверь, и в вагон вместе с ветром ворвался лязг сцеплений и стук колес.

— Прошу предъявить билеты до станции Турама!

— Это нас касается, — сказал Джо. — Билеты у тебя?

Муту вытащил из внутреннего кармана старый потертый бумажник и порылся в нем.

— Вот они.

— Благодарю… — Прикусив кончик языка, кондуктор закомпостировал билеты. — С вашего позволения, я оставлю их у себя.

— Вам виднее, начальник.

Покачиваясь, кондуктор двинулся дальше по проходу.

— Билеты до Турамы!.. Билеты…

— Это предпоследняя остановка?

— Да, предпоследняя. — Муту спрятал бумажник. — А все-таки хорошо снова вернуться домой!

— Еще бы. Съесть чего-нибудь горяченького. От сэндвичей и сладкой водички только живот пучит. Как у коровы от клевера.

Муту снова облокотился на раму окна.

— А знаешь, забавно все-таки: едешь домой и радуешься. Ты дома. А спросят тебя: «Где ты был эти дни?» — ответишь: «Дома… Ездил домой на танги…»

— И верно. Не знаешь, где у тебя дом. И там дом, и тут дом. Два дома, наверное.

Поезд проходил по виадуку; внизу виднелись ивы и мутный ручей.

— Джо, а ведь там теперь все по-другому.

— Не сразу и поверишь, что это те же самые места.

— Старых деревьев нет, повырубили. В детстве, помню, был у нас сад позади коровника. Теперь там один чертополох торчит, да и то лишь кое-где. И не подумаешь, что тут когда-то был сад.

Джо кивнул.

— А помнишь, недалеко от большого дерева на выгоне для свиней протекала речка? Я как-то поймал там угря, толстого, как автомобильная шина. Теперь от речки остался малюсенький ручеек. Даже жеруха перестала там расти. Туда, говорят, собираются привезти машину камней и завалить ручей. Вики говорит, зимой там непролазное болото.

— Уезжаешь откуда-нибудь и думаешь, что ничего там не изменится — хоть через десять лет вернись, хоть через пятнадцать.

В окно вместе с ветром влетали хлопья паровозной сажи. Маорийцы сидели молча, каждый по-своему представляя себе утраченный рай.

Внезапно Джо подался вперед.

— Ты слыхал, старый Пайкеа Те Пано говорил, что нам досталась в наследство земля?

Взволнованность Джо не произвела на Муту впечатления.

— Слышал. Я всегда знал, что у меня будет земля, только не знал, сколько и где.

— Понимаешь, я ведь им дальняя родня и никогда особенно не надеялся. Вот было бы здорово — вернуться на свою собственную землю, а, Муту?

— Уж на что лучше. — Он взмахнул рукой. — Но мы не знаем, где она, мы ничего о ней не знаем. Старый Пайкеа тоже не знает.

— Я слышал, он говорил, на ней растет лес. А ты разве не слышал? Помнишь, когда мы вернулись из церкви и собрались в ухаре? Вот тогда он и сказал. Он сказал, что там лес.

— Чего не слыхал, того не слыхал, — усмехнулся Муту. — Зато видел, что никто и глазом не успел моргнуть, как он уже нализался.

— И все равно, пьяный или трезвый, он знает. Он все знает про землю, и кто там живет, и у кого что есть.

— Что он сказал?

— Он сказал, что и мне и тебе там полагается земля, и на ней лес.

— Лес!

— Да, лес. — Джо помолчал. — Уж мы-то знаем, что такое лес, а? Я работал на лесопилках… постой, постой… ну да, лет восемнадцать, не считая войны. На разных, конечно. Фермером мне теперь уж не быть, отвык. А вот лес — другое дело.

— Лес, это да! Если его там много, будем рубить и продавать. Мы с тобой, Джо. Рубить и продавать.

— Вполне возможно. Стоит только начать, а там какая-нибудь большая компания наверняка поможет тебе. Или маорийское управление. Разные фирмы, где я работал, тоже могут помочь.

— Стоит начать, а там — руби да руби. По-моему, маорийское управление обязательно нас поддержит.

— Грузовик купим возить древесину. — Джо взмахнул рукой. — Мы с тобой в лесу, Муту! Работаем на себя, а?

— Здо́рово! Сроду на себя не работал. А хватит леса — дома́ себе построим, Джо.

— Еще бы! Да мой топор… на меня-то… так заработает! Построим свои дома из своего леса. На такую постройку и денег-то не так уж много уйдет.

Тут Муту нахмурился, пораженный собственной бестолковостью.

— Черт возьми! Я слышал, как старый Пайкеа говорил о земле, да пропустил его слова мимо ушей. Даже не подумал!

— И я тоже. Решил, что, наверное, это полоска чьей-нибудь земли, и нечего мне впутываться. Но когда он сказал о лесе…

У Муту внезапно возникло подозрение.

— Подожди, а ты уверен, он так и сказал, что на той земле есть лес? Ты уверен, он не спутал с другим участком? Он говорил, что́ там за лес?

— Нет, не говорил. Он сказал только то, что ты слышал от меня.

— Ну что ж… Придется написать в земельный суд и разузнать.

Джо продолжал горячо настаивать:

— Старый Пайкеа не сказал бы, если бы не знал! Он был пьян, когда говорил, но он никогда не соврет — ни пьяный, ни трезвый.

— Не мешало бы нам поразузнать все еще до отъезда из Матити. Расспросить стариков — может, они что знают. Ты спрашивал у кого-нибудь?

— Нет, и в голову не пришло. Только сейчас, когда мы заговорили об этом, я понял, чем тут пахнет. А до этого и не задумывался. Не до того было — пришлось с каждым поговорить, припомнить имена.

— И мне тоже. Плохо, когда долго не видишь своих, — забываешь, а потом, когда встречаешься, ломай голову, припоминай.

— Да, и чувствуешь себя чужим. Забываешь старые порядки. Вот я, например… пришел в молитвенный дом в башмаках. Хорошо еще, что кто-то посоветовал снять. Чувствуешь себя дураком, когда тебе напоминают об этом.

— Я тоже забыл, — отозвался Муту. — Представь себе, старики разговаривают со мной по-маорийски, а я и половины не понимаю. И знаешь, стою и головою киваю — все, мол, понятно.

Лицо Джо вдруг оживилось, он наклонился и толкнул Муту в бок.

— Но уж если мы вернемся туда, Муту, и станем трудиться на своей земле, то больше не будем там посторонними.

— Да. Одной семьей заживем.

Слово «семья» глубоко взволновало их обоих. Некоторое время они молча смотрели в окно. Луга, ряды тополей, пальмы у заросшего камышом болота, обветшавшие сараи…

Муту ткнул себя в грудь.

— Взгляни на меня, Джо. Всю жизнь я бродил с места на место, скитался по чужим квартирам. Гол как сокол. У меня спрашивают: «Откуда ты?» А я не знаю, что и сказать. Спроси у других маорийцев, откуда они, и сразу получишь ответ: с севера, с восточного берега, с юга или еще откуда-нибудь. А когда спрашивают меня, я называю место, где родился, но, знаешь, не чувствую по-настоящему, что там моя родина.

— Понимаю. Приезжаешь в старый дом только когда кто-нибудь помрет. Плохо это.

— Видишь ли, я уехал из дому еще мальчишкой. Не чувствую я, что Матити — мой дом. Спроси меня: откуда ты? Могу сказать из Окленда, из Копуаухары, из Те-Куити, из любого другого места, где когда-то жил или работал или где у меня друзья. И там, где живет родня жены, у меня тоже дом. У меня везде дом, где я снимал комнату. Везде, где жил, был мой дом, хоть и не собственный.

Джо кивнул.

— То же самое могу сказать о родственниках жены. Мы жили у них после свадьбы три или четыре года. Там дом Химаймы, а значит, и мой. И про Матити можно сказать — это дом. На лесопилке в Тураме теперь тоже дом.

Муту покачал головой.

— Плохо. Я хочу, чтоб мои дети знали, где их родина. Вырастут ребята, люди спросят у них: «Откуда вы?» И они ответят: «Из Матити!» — и будут знать, что так оно и есть, на этой земле они росли. Будут знать: тут у них родина, семья, старики, Полли и я. А уедут — будут знать, что у них есть куда вернуться, стоит только захотеть. Не то что их отец — не знает, откуда он и что отвечать людям.

Поезд подошел к работающей на путях ремонтной бригаде и замедлил ход. Сидевшая напротив, по ту сторону прохода, маорийка сунула ребенку грудь. Вдали показались покрытые густым кустарником холмы.

— Хорошо бы получить участок земли, а, Муту?

— Уж куда лучше. Когда есть земля, чувствуешь себя, как за каменной стеной. Тебя и пальцем тронуть не посмеют, если у тебя есть что-то свое.

— Как приедем домой, напиши в земельный суд, надо разузнать насчет земли.

Муту нахмурился и поскреб затылок.

— Не силен я в писанине, Джо. Сроду не отличался. Учитель в школе называл меня не иначе, как болваном.

— Вот что, — подумав, ответил Джо. — Повидай старину Вайтанги Мэтьюза — он же мировой судья, начальник. Попроси его написать.

Муту покачал головой.

— Не годится. Он с восточного берега, не знает нашей родословной. Начнет расспрашивать, как да что, да почему. А земля все равно наша. Я лучше сам попробую. Обдумаю все, а потом попросим Хайнемоа написать.

— Давай. Оба подумаем — ты и я, все припомним, а как-нибудь вечерком я зайду к тебе и мы обсудим, что написать. Вместе будем писать.

Послышались три долгих пронзительных гудка. Джо выглянул в окно.

— Станция. Вон и водокачка!

— Мы возьмем такси. Передай-ка мне плащ, Джо.

— Надеюсь, у Химаймы есть что-нибудь горяченькое.

Холодный сырой ветер вырывался из соседних зарослей и обдувал маленькую захолустную станцию. Хлопали порванные афиши. Муту надел плащ.

— Хорошо бы выбраться из этой дыры, — сказал он.

 

2

Химайма Туки лежала на кушетке в столовой Сэмюэлей. Двухлетний ребенок в одной коротенькой рубашонке играл у ее толстых ног нанизанными на веревочку катушками. Тут же, с трудом примостившись на краешке кушетки, сидела за вязаньем Полли Сэмюэл. В открытое окно с лесопилки за выгоном доносился пронзительный визг пил, вгрызающихся в тотару. В комнате пахло горячим молоком, жареным мясом и подгоревшим жиром. Над камином висели фотографии, большей частью без всякой окантовки, — головы стариков, группы улыбающихся и обнимающихся людей; на одной из фотографий был снят Муту с огромным угрем на проволоке.

Посреди комнаты за швейной машиной сидела хорошенькая сердитая девочка лет пятнадцати.

— Хайнемоа, накрой на стол, — распорядилась Полли.

— Но, ма, мне же надо шить платье, — не взглянув на мать, ответила девочка.

— Платьем займешься потом. Убери тряпки со стола. Да помешай в очаге.

— Ох! — Девочка откинула со лба волосы и надула губы. Не торопясь, она свернула материю и унесла машину в спальню.

— Уж эти девчонки… — проворчала Полли. — Поступают в среднюю школу и в четырнадцать-пятнадцать лет начинают невесть что из себя корчить.

— Вот и я думаю, что лучше, — сказала Химайма, — когда они маленькие или когда большие? Пока маленькие, хочется, чтоб скорее подросли и перестали под ногами путаться. А когда подрастают, становятся такими дерзкими, так начинают нос задирать, что уж пусть бы лучше оставались маленькими.

— По-моему, лучший возраст у них — около четырех. А года в два-три прямо не знаешь, как с ними сладить.

— Как с моим Джекки. — Химайма взъерошила волосы игравшему у нее на коленях ребенку. — Скажешь ему: «Нельзя этого делать!», а только отвернешься, он тут же это и сделает. От Джо сейчас помощи никакой. После танги у него только и разговору, что о земле, которая будто бы есть у них в Матити. Сидит целыми вечерами, уставится куда-то, а сам, поди, и не видит ничего.

— Вот и Муту тоже. Скажу ему что-нибудь, а он: «А?» Я повторяю, а он снова: «А?» Что же это такое? Даже на футбол не пошел в субботу.

— Вот уж, наверное, обрадуется, когда увидит письмо! — Химайма кивнула на каминную доску.

— Джо тоже, — улыбнулась Полли. — Наверное, сейчас же отправятся в пивную.

— Да раз уж такое дело… Я и сама с радостью уехала бы из этой дыры!

— Да, да! Я жила при лесопилках лет… дай вспомнить… даже сказать не могу… Во всяком случае, с самой войны.

— Хорошо бы наши участки оказались рядом. Можно было бы всегда забегать друг к другу, как сейчас.

— Какой дом ты хочешь, чтобы построил Джо?

— Ну, я хочу три комнаты, а если появятся еще дети — будем пристраивать. Мне нужна огромная комната с открытым очагом, где я могла бы печь хлеб. Комната должна быть такая, чтоб поместились все, кто к нам придет.

— В этих домах при лесопилках нет таких комнат, где можно собрать всех.

— Уж куда лучше было бы иметь большую комнату с большим очагом. Очаг посредине дома! Тут все считают, что огонь нужен только для стряпни. Не понимают они, а?

— Не понимают! А что за дома тут! Не отличишь один от другого.

Химайма широко развела руки:

— Мне нужен во-от такой огромный огонь, чтобы готовить. Печь хлеб, как пекла моя бабушка. Джо может сам сложить такой очаг из глины.

— Интересно, много ли земли у нас будет под огородом?

— Если наши огороды окажутся рядом, мы можем их объединить. Достанем плуг и вспашем, чтоб не копать самим.

— Можно посадить фруктовые деревья. Не покупать больше в лавках гнилье вместо фруктов.

— Купим лошадь, и ребята смогут кататься на ней по берегу, как когда-то мы сами.

— А как она вздрагивает всей кожей, когда гладишь ее, а?

Они вспомнили те времена, когда были молоды, босоноги и жизнерадостны и жили далеко от этих мест.

— Джо хочет купить грузовой автомобиль и вывозить на нем лес, который они собираются рубить, — продолжала Химайма. — В конце недели посадим ребят в машину и — на берег, кататься. Прихватим с собой чего-нибудь из еды, а домой привезем топливо для очага.

— Я видела в одном каталоге миленькую материю в голубую клетку. Пожалуй, куплю на занавески.

Джекки сполз с кушетки и принялся распускать обтрепавшийся край циновки. Химайма шлепнула его.

— А я куплю линолеум с рисунком, — отозвалась она. — Пора уж выбросить циновки и подстилки из мешков. Можно выделать и покрасить несколько овчин, как делала моя мать. Чего лучше — разостлать их на полу, когда ребенок еще ползает!

— Если мы будем жить рядом, можно обойтись одним гаражом.

— Раз в неделю посылать заказы в магазин. А овощи будут свои: кукуруза, сладкий картофель!

— Заведем пару коров. И домашнюю птицу.

— Джо говорит, в Матити есть ручей. Значит, можно развести там уток. Люблю кекс на утиных яйцах.

— А у нас утиных яиц днем с огнем не сыщешь. Там будет в изобилии жеруха и всякая зелень. Возможно, и лен там растет.

— Только вот до пивной далеко. Наверное, Джо снова начнет варить пиво дома.

— Да! Вероятно, вместе с Муту будут варить.

— Здорово! — Химайма расплылась в улыбке. — По субботним вечерам станем приглашать всех к себе. Комната большая, каждому найдется местечко. Зажжем яркий огонь!

— Если они выгодно продадут лес, можем потом купить холодильник. Станем делать снежные шарики для ребят.

— Не нужно будет платить за квартиру!

— Купим большущее радио. И много пластинок.

— Никто не будет ворчать и жаловаться, если пошумим немножко.

Непривычным и странным было это волнующее чувство при мысли о том, что они могут надеяться в будущем на что-то хорошее.

— С тех пор как Муту рассказал об этой земле, я всем говорю, что мы скоро уедем, — сообщила Полли.

— Лопаются, поди, от зависти!

— Еще бы! Вряд ли найдутся такие, кому не хочется унести отсюда ноги.

— А как хорошо будет выбраться из этих джунглей снова на равнину! Видеть по утрам, как поднимается солнце. Знать, что выстиранное белье обязательно высохнет. Подумать только — с первого дня, как мы сюда приехали, ни одна вещь не просыхает.

— И у нас тоже. Как только переедем в Матити, заставлю Муту сделать одну из этих вертушек для сушки белья, что поворачиваются на ветру.

— Дети смогут в маорийскую школу ходить. А в здешней школе… Чем только дети тут занимаются! Похоже, мой Санни ничего не знает.

— Вот, вот. И Вилли тоже. Если Муту удачно продаст лес, мы пошлем Хайнемоа в одну из этих знаменитых женских школ в Окленде… имени королевы Виктории или в этом роде.

— Красота! — крикнула Хайнемоа из соседней комнаты.

— Ты что там делаешь? — спросила Полли.

— Что же, по-твоему? Шью платье для сегодняшнего вечера. Ты согнала меня со стола, вот я и устроилась на постели.

Полли понизила голос.

— Ей только на пользу пойдет, если мы уедем отсюда, — доверительно сказала она. — Чему хорошему научится девушка в таком месте? Да ничему! Сидят за картами, судачат о мальчишках. А что тут за ребята? Нет, ей обязательно надо уехать отсюда.

— Да, да, — кивнула Химайма. — Ты ведь слышала, что случилось с девочкой Беллы?..

Муту неторопливо пересек выгон и пробрался через проволочную изгородь за домом.

— Вилли! — крикнул он. — Убери башмаки с крыльца!

— А вот и старик, — объявила Полли. — Да еще не в духе.

Вилли, перевернув велосипед вверх колесами, смазывал цепь и не двинулся с места.

— Да это мои сандалии, — пробормотал он.

— Если еще раз бросишь их на самой дороге, получишь взбучку!

— Да это мои сандалии…

— Неважно. Убери!

Муту оставил башмаки у порога и вошел в комнату.

— Тена кое, Химайма. Рад видеть тебя. А Джо где?

— Скорее всего в пивной.

— Не мешало бы и мне пойти туда. Черт побери! Как я голоден!

— В кастрюле кусок грудинки, — откликнулась Полли.

Муту пристально посмотрел на нее.

— Э? А где мидии?

— Мы их съели.

— Как?!

— Ну а что, по-твоему, мы должны были делать с ними? Целый день на них любоваться?

— Черт… Мой желудок целый день напоминал мне о них. Неужели не оставили мне хоть немного?

— Пошарь в шкафу.

Муту открыл шкаф и достал из него эмалированную чашку с оббитыми краями.

— Ага! Ну и прекрасно!

Он вынул из ящика нож, присел к столу и начал вскрывать створки раковин, высасывая из них сначала сок, а уж потом съедая содержимое.

— А что ты так волнуешься, муженек? — поддразнивая Муту, спросила Полли. — Вот заживем на своей земле в Матити, и ты сможешь, если захочешь, хоть каждый день ходить на берег и добывать сколько угодно и мидий, и пауа…

— …и кина… и пипи… и камбалу, — добавила Химайма.

— Красота! И тохероа, если повезет. Когда-то там водилось много тохероа. Химайма, а ты полакомилась мидиями?

— Да. Вкусно! В последнее время мне что-то нездоровится, вот и тянет на солененькое.

— Трудно долго обходиться без морской пищи, — заключил Муту. — Вот чем плохо здесь, вдали от моря. Эти мидии нам попались первый раз за весь год.

— Ма, покажи отцу письмо! — крикнула Хайнемоа.

Полли вскочила.

— Сегодня пришло из земельного суда.

— Э! Где оно?

— Вот. Ты думаешь, мы его прячем?

— С моими счетами поступай, как знаешь. А мою настоящую почту подавай мне сразу, как только я прихожу.

— Да не прятала я твое письмо!

— Ну говори, что в нем написано?

— А я не все поняла. Больно уж мудрено пишут эти парни из земельного суда. Скажи Хайнемоа, она тебе прочитает.

— Хайн!

— Иду! — Девочка неторопливо, со скучающим видом, вошла в комнату. — Ну, что еще?

— Прочитай отцу письмо! — распорядилась Полли.

— Я его уже читала.

— Прочти еще.

— А разве ты не можешь пересказать, что в нем?

— Делай, как тебе велят!

— Ну хорошо… — Девочка передернула плечами, взяла с камина из-за жестяной чайной коробки длинный конверт и развернула письмо.

— «Мистеру Муту Сэмюэлу. Дом номер пять. Гурамская лесопильная компания, станция Турама. Дорогой сэр! Мы получили ваше письмо от двадцать пятого июня…»

— Они, должно быть, принимают меня за идиота, который не знает, когда он писал свое собственное письмо, — прервал Муту.

— «…и должны сообщить вам, что в округе Матити, как явствует из наших записей, на ваше имя действительно зарегистрирована земля».

— Это значит, что у тебя и в самом деле есть земля, — пояснила Химайма.

— Красота! У нас есть земля!

— «В данное время мы наводим справки, — продолжала Хайнемоа, — с тем чтобы определить площадь, местоположение и денежную стоимость участка. В недалеком будущем мы известим вас о результатах. Одновременно, в соответствии с вашей просьбой, мы наводим справки о собственности мистера Хохепа Тейхотеранги Туки. С совершенным почтением…»

— Это означает, что, по их сведениям, у тебя есть земля, но они не знают, где она, сколько ее и какова ее стоимость, — разъяснила Химайма. — По-моему, и у Джо кое-что есть, иначе они не написали бы, что наводят справки. Они собираются хорошенько поискать и найти.

— И сколько же времени им потребуется?

— В письме об этом ничего нет, — ответила Хайнемоа.

— Может быть, годы, — сказала Полли.

— В конце бумаги говорится, что тебе снова напишут, как только все выяснят, — заметила Хайнемоа, складывая письмо.

— Как ты смотришь, может, мне стоит взять выходной да съездить на автобусе к тому парню, что писал? — спросил Муту, перебирая ракушки.

— Незачем, — ответила Полли. — Ты знаешь обо всем не больше, чем он. Скорее даже меньше.

— Да, но ему могут понадобиться имена всех наших предков.

— Ты и сам их не знаешь. Ты даже не знаешь свою собственную родословную.

— Знаю! — подумав, обиженно ответил Муту. — Я многое знаю. Ты бы удивилась, если бы я стал говорить обо всех, кого знал. Тому парню легче было бы разобраться с разными родами, если бы ему кто-нибудь помог.

— Им все известно, — сказала Полли. — У них записано, им стоит только посмотреть. Этот владел тем участком, тот — другим. У них все записано.

Муту открыл еще одну раковину и, высасывая сок, откинулся на стуле.

— А в общем-то у нас есть земля. Это главное.

— Нужно подождать, пока они не напишут обо всем, — сказала Полли.

— А потом поедем в город! — радостно воскликнула Химайма. — Прихватим бочонок пива галлонов на восемнадцать!

— И раков на ужин!

— Здо́рово! — ухмыльнулся Муту. — Устроим такой пир, что все будут только ахать да охать!

 

3

До улицы, где находилась почта, Джонни Хиривини подвез Хайнемоа на заднем сиденье своего мотоцикла. Они стояли на углу и болтали, когда Хайнемоа заметила на дороге учителя из своей школы.

— Ну, пока, — заявила она и с независимым видом прошла мимо педагога в почтовую контору.

Она сразу догадалась, откуда пришло письмо, и стремглав выбежала за дверь.

— Джонни! Джонни! Отвези меня скорее домой!

На повороте к дому Хайнемоа соскочила с машины и помчалась по усыпанной гравием дорожке.

— Ма! Ма! — выкрикивала она. — Письмо пришло!

Полли высунулась из окна кухни.

— Давай сюда, да живее! — Она внимательно посмотрела на оттиснутый в углу конверта обратный адрес. — Да, это из земельного суда. Вилли!

Вилли сидел на пороге и вырезал из дощечки нос лодки.

— Ну?

— Беги на лесопилку, позови отца и дядю Джо. Живо! Скажи, пришло письмо, пусть сейчас же идут домой.

— Но гудка еще не было.

— Неважно! Отправляйся. Беги что есть мочи!

— Бегу! — Вилли перескочил через изгородь позади дома и по выгону помчался к лесопилке.

— Хайн, сбегай за Химаймой… Нет, подожди… я сама ее позову. — Полли прошла в спальню, распахнула окно и крикнула: — Химайма! Иди скорее к нам!

Из дома Химаймы донеслись рев и визг Джекки:

— Ма! Ма!

Раскрылось окно.

— Да? Заткнись, Джекки! Дождешься у меня! Ты звала меня, Полли?

— Иди быстрее! Письмо пришло!

— A-а! Подожди минутку!

Полли и Хайнемоа стояли на кухне и рассматривали конверт.

— Хайн, как ты думаешь, Вилли быстро добежит до лесопилки?

— Да он уже, наверное, там. Я слыхала, отец говорил, что сегодня они будут работать во дворе.

Вошла Химайма, босиком, на плечах у нее сидел Джекки.

— Боже мой! Уж как я торопилась! Не понимаю, что происходит с Джекки? Весь день я должна нянчиться с ним.

— Вот наше письмо!

— Дай-ка взглянуть. — Химайма ощупала толстый пакет и подняла его на свет, надеясь разглядеть что-нибудь сквозь конверт. — Откроем, а?

— Что ты! Муту разозлится. Подождем. Вилли побежал за ними, они вот-вот будут здесь.

На крыльце послышались тяжелые шаги, и в комнату ворвался Муту, весь мокрый от пота.

— Где письмо? Где оно?

С трудом переводя дыхание, вбежал Джо и плюхнулся на кушетку.

— Если бы наш тренер видел, как я летел через выгон, он, наверное, в следующую же субботу поставил бы меня нападающим.

Муту разорвал конверт и вынул оттуда жесткие серые листки.

— Прочти, Хайн. У меня язык не приспособлен к таким длинным словам.

Хайнемоа трясущимися руками взяла письмо.

— «Мистеру Муту Сэмюэлу…»

— Можешь пропустить всю эту чепуху. Читай насчет земли.

— Тогда подождите… «…и должны сообщить вам о нижеследующем…» Подождите, подождите… дальше идет что-то непонятное на целую страницу… «Дело номер 632/КУ… Муту Тамахере Сэмюэл… Приход Хое-О-Матити… Карта номер 8435… Примерно девяносто четыре владельца… Ваша доля составляет одну целую пять десятых…»

— Что-то они все на свете перепутали, — заметил Джо.

— Сколько земли? — вмешался Муту. — Там что-нибудь говорится?

— Вот, говорится… Всего два с половиной перча.

— Какие еще перчи? — поинтересовалась Полли. — При чем тут курятник?

Хайнемоа снисходительно взглянула на нее и скорчила гримасу.

— Это проходят в третьем классе. Перч — мера длины, по-моему, около тридцати квадратных ярдов.

— Сколько, он говорит, перчей? — спросил Муту.

— Два с половиной.

— Другими словами… — Муту забормотал, покачивая головой, — другими словами, шестьдесят… семьдесят… пять… ну, скажем, семьдесят пять квадратных ярдов. Интересно, сколько это футов?

— Тут говорится — общей стоимостью семь шиллингов шесть пенсов, — сказала Хайнемоа.

Секунд десять все молчали, уставившись в пол.

— Семь и шесть! — прошептала Полли.

— Примерно от линии ворот до того места, откуда бьют пенальти, — пробормотал Муту.

Джо расхохотался. Подбоченившись и откинув голову, он гоготал все громче и громче, так что колыхался его тугой живот. Но вот он закашлялся, брызгая слюной, и его смех перешел в хихиканье.

Муту сурово взглянул на него.

— Над чем ты закатываешься, дружище?

— Да у меня под ногами и то земли больше! — крикнул Джо.

— Ах, так? — ухмыльнулся Муту. — Тогда посмотрим, сколько земли у тебя.

Джо, затаив дыхание, махнул рукой.

— Читай дальше, Хайн.

— Здесь написано на отдельном листке: «Собственность мистера Хохепа Тейхотеранги Туки…»

— Номер участка и все такое можешь не читать.

— «Дело номер… доля… владельцы…» Вот: «…всего девять перчей… приблизительной стоимостью один фунт два шиллинга».

Наступило молчание. Джо сжал губы.

— Бог ты мой! — прошептал он.

Муту с издевкой глядел на него.

— Ну что ж, смейся! — произнес он. — Что ж ты не смеешься?

— Бог ты мой! — повторил Джо.

Полли тихонько всхлипывала, вытирая глаза фартуком. Химайма растерянно гладила Джекки по голове.

— Другими словами, — продолжал Муту, — площадь твоей и моей земли вместе равна примерно теннисному корту.

— Хватит нам на могилы, — сказал Джо.

— Точно!

— А как же с лесом? — спросила Химайма.

— Скорее всего, на участке деревянный забор стоит, — сказал Джо. — Старый Пайкеа, я думаю, о заборных столбах говорил.

— Тут в конце есть подпись парня, который разыскивал землю.

— Ему, наверное, пришлось чертовски потрудиться, пока он отыскал такую уйму земли! — загоготал Муту.

Все засмеялись.

— Ты все еще ревешь? — спросил Муту, поворачиваясь к Полли. — Где кувшины?

— Какие кувшины?

— Что значит — какие? Два моих кувшина по полгаллона каждый.

— В прачечной.

Муту глубоко вздохнул и выпрямился.

— Хайн, — распорядился он, — забери письмо. Отправляйся в прачечную, хорошенько промой кувшины в бочке с холодной водой. А то еще лопнут.

— А почему не Вилли?

— Делай, что тебе говорят!

Хайнемоа выбежала из комнаты.

— Муту, у нас завелось тридцать лишних шиллингов, — усмехнулся Джо.

— Ага. Не купить ли нам лотерейный билет? Может, выиграем что-нибудь? Пошли, Джо.

— Куда вы, ребята? — спросила Химайма.

— Куда же, по-твоему? — огрызнулся Джо.

— Поторопись с кувшинами, Хайн! — крикнул Муту.

— Они готовы.

— Тогда идем, Джо.

— Только не задерживайтесь! — наказала Химайма. Джекки захныкал. — Заткнись, Джекки! Или хорошего шлепка захотел?

Полли вытерла глаза и поправила волосы.

— Вилли! — крикнула она. — Пойди наколи дров.

— Я уже наколол, — сердито ответил Вилли, снова занявшийся своим куском дерева.

— Так наколи еще. У меня завтра стирка.

Муту и Джо свернули с покрытой гравием дорожки на шоссе. Полли высунулась из окна и крикнула:

— Муту! Пришли один кувшин обратно на такси! Для нас.

Муту, не останавливаясь, оглянулся.

— Это еще зачем? Мы быстро.

— Тогда возвращайтесь прямо домой.

— Отец, принеси нам снежный шарик! — закричал Вилли с поленницы.