Встреча
Последний момент, который помнил Филипп, — это то, что они оба и все остальное потонуло в бесконечном потоке солнца. Оно погрузилось в их комнату, как в море, и в самом его центре — он нашел Эллин.
И только тогда, когда солнечный поток ослабел — он увидел Свою Любимую явственно. Ее имя испарилось из памяти Филиппа, но это казалось неважным.
Он знал, что это — Она. Его — Единственная и Неповторимая, с которой он наконец встретился.
И тогда началась сказка.
Дом, где они жили принадлежал не им. Филипп помнил об этом, и одновременно забывал, настолько это казалось ему неважным.
Он был со своей Любимой.
Филипп и Его Любимая оказались вдвоем — в Раю. Целый день, как Адам и Ева, они проводили под солнцем любви друг к другу. Они возлежали — на кроватях. Они валялись — на кроватях. Они бесились — на кроватях.
Когда им это надоедало, они начинали бегать наперегонки — по пушистым персидским коврам, что покрывали полы и стены их огромных бесконечных комнат.
Эти комнаты были лабиринтами.
Они анфиладами уходили вдаль. Куда они могут привести? Филипп не знал и не пытался узнать.
Со своей Любимой он переживал все чувства первого человека: смеялся и плакал. Гордился и выказывал мощь. Наконец — то Он — мог рассказать Ей о своих приключениях, которые испытал прежде, чем нашел Ее.
Это было очень важное условие их встречи. Он — ее добился.
Они — были счастливы.
Хотя что-то темное, похожее на облачко в ясном небе, проскальзывало иногда в их отношениях.
Филиппа удивляло, что иногда Любимая Его! — не видит.
Она застывала в двух шагах от него и начинала жалобно звать, как будто потеряла. А он думал — что это шутка и не откликался.
Любимая начинала шарить руками. Пугалась, и делала два неуверенных шажка вперед, как будто в темноту!
Филипп хохотал и подставлял ей ножку. И тогда: Любимая спотыкалась — и падала — прямо ему в объятия.
Страх оставлял Ее.
Мир принимал осязаемые очертания.
Филипп думал, что Бог не хотел, чтобы любимые пользовались конкретными именами. Для Филиппа не было Эллин — он видел только Любимую. Для Эллин не было Филиппа — она видела Любимого.
И все.
Они потеряли счет времени, которое кружило им голову. Они сами стали временем.
Как-то они питались, но Филипп не думал об этом, не чувствовал голода. Иногда Любимая почти насильно заставляла отведать какого-то кушанья. И оно возвращало Филиппу силы.
А иногда он этого не делал и тогда солнце, которое сияло всегда с того момента, как он ее увидел — начинало меркнуть.
Начинало выходить из комнат, как выходило оно из моря. Филипп негодовал и пытался вернуть его обратно.
Оно появлялось вместе с Любимой.
Она вносила роскошные фарфоровые блюда, полные яств, из которых они ели, а потом, бросались на тончайшего фламандского полотна простыни и начинали говорить друг другу простые и гениальные как жизнь слова:
— Я люблю тебя.
— А я люблю тебя.
Иногда, он с ужасом видел как фигура Любимой, опоясанная солнечным светом, испаряется на глазах, словно пожираемая неким чудовищем, и остается — Нелюбимая, которую он никогда не знал: ни в лицо, ни по имени.
Филипп пугался. Звал Свою Единственную и она приходила! Бросалась к нему! И он вновь обретал покой и счастье.
В один такой торжественный миг встречи, Филипп сказал самое важное: “Мы должны пожениться. Пригласим к себе священника, он сотворит обряд в доме, где мы оказались счастливы”.
Девушка согласилась и сказала, что уже позвала этого человека.
После этого она заснула и забыла дать питье измученному жаждой Филиппу. И Филипп почувствовал страшную муку во всем теле.
Он поднялся с роскошного ковра и уставился на кувшин для воды. Ему хотелось пить, а Любимая, которая приносила всегда питье — спала. Филипп не хотел ее будить и потому он ждал. И ждал очень долго. Наконец, он решил съесть то, что лежало рядом с кувшином в блюде — недоеденное раньше.
Вдруг отворилась дверь и на пороге возник неизвестный.
Толстый священник, в костюме светского человека. Филипп ободряюще ему улыбнулся, а человек вдруг произнес какие-то слова. Филипп не разобрал их смысл, только из комнаты ушло солнце и как показалось Филиппу — навсегда.
Юноша посмотрел на себя и увидел, что он наг и смутился этого.
Толстый господин, которого Филипп принимал за священника, вдруг представился дядей… Любимой. Филипп перестал смеяться. Он посмотрел на Любимую и увидел, что она — нага. Двое влюбленных перед неизвестным — наги как Адам и Ева. Сказка вдруг прекратилась.
— Вам, молодой человек, видимо приятно было общаться с моей племянницей, — заговорил тихим голосом толстый человек в лиловом сюртуке. — Что же, я очень рад, если вы нашли общий язык. Завтра у вас свадьба — как вы сами недавно пожелали. Поздравляю вас, вы будете мужем Роз Бибисер.
Филипп с ужасом оглянулся, желая, чтобы Любимая пришла на помощь. Но в комнате ее не было. На полу скорчившись сидела незнакомая девушка. Та, что встречала Филиппа.
— Я вас первый раз вижу, мистер, — прошептал он. Вы не могли бы мне объяснить, как я здесь оказался?
— Я не могу вам это объяснить, молодой человек. Я могу вам только сказать, что вас зовут Филипп. И вы успели тысячу раз обесчестить мою племянницу, которую зовут Розалия Бибисер.
Тишина, новая, незнакомая, во мраке.
— Я — не потерплю оскорбления.
Чужие слова, чужой голос. Юноша с трудом произнес.
— Я не знаю никакой Роз Бибисер. Я был здесь со своей Любимой. Не подходите ко мне. Верните мне Ее.
Вместо возражений, тот, кто назвался дядей, ударил Филиппа ногой. В грудь. Филипп упал. Вскочил, ринулся на обидчика, и получил второй удар.
— Сиди спокойно, щенок. Я найду с десяток белых слуг, что подтвердят, как ты использовал эту девушку и… тебе не отвертеться от суда. Учти это. А то, что ты ничего не помнишь — твое дело, или врачей, но никак не Роз. Не вздумай обижать бедную девушку.
Филипп испугался, потому что все, что происходило с ним было наяву, но он то знал, что это сон.
Бибисер спокойно взглянул на Филиппа.
— У вас скоро свадьба. Не дурите, мистер. И оденьтесь в следующий раз к моему приходу, — сорвался он на крик и вышел.
Филипп остался наедине с незнакомкой. Она сидела повернув к нему свое лицо и Филипп с ужасом понял, что девушка — слепа.
— Тебе сделали плохо, мой милый. Мой дядя? Да? — спросила она.
Филиппа обманули. У него украли Любимую. Кто?
— Роз, — сказал он, с испугом ощущая новое имя на языке. — Вас ведь зовут Роз? Сколько времени мы провели с вами здесь?
— Я не знаю, — Роз запнулась, как будто что-то скрыла.
— Роз, — позвал Филипп. — Где у вас хранится одежда?
Роз сидела, как изваяние. Только у нее дрожали губы.
— Я не помню, как вас зовут! — сказала она шепотом.
— Меня зовут Филипп. — Юноша понял, что никогда не смог бы назвать ее любимой.
С ним была не она. Но кто тогда?
Эллин!
Где она?
Филипп подумал, что Роз — надо одеть. Она еще более беспомощна, чем он. Потому, что слепа. Непонятна ясность разума в такую минуту.
Филипп встал, чтобы пройти в те сказочные комнаты, в которых он бегал за своей Любимой, там в шкафах висели немыслимо роскошные одеяния. И испугался. ПОТОМУ ЧТО ЕМУ НЕКУДА БЫЛО ИДТИ. Он стоял перед тупиком.
Комнат — больших и светлых не было и в помине. Перед ним были — три распахнутые двери, которые вели в три маленькие комнатенки. Чуланы.
В них не было окон. Самое страшное: никакое солнце никогда не могло заглянуть в них. Комнаты были предназначены для слепых.
И вдруг — новое потрясение. Персидские ковры? В которых утопали ноги двух счастливых людей!
Ковров не было. Страшные обычные дерюги, которые годятся для мустангеров в сапогах. Половики — в пятнах грязи. Обычные дерюги, что стелят под ноги белые охотники в хижинах. На этих дерюгах должны спать свиньи. А по ним — катались они с Роз.
Два божественных создания, которых объединяла любовь. Боже!
Филипп посмотрел на свое тело. Оно было все в синяках и ссадинах.
Парень подбежал к большому зеркалу, что стояло у окна. Он — Филипп! Это — он?
Худое, поросшее щетиной лицо.
Мускулы спали и торчат ребра.
Если это — он, то с ним не могла быть та, что зовется Роз.
Потому что у его Любимой атласная кожа. А тело Роз? Фантом! Это была кожа в пупырышках и ссадинах. Кожа Любимой не такая.
Такая кожа, такое сложение не могло быть у людей, которые ели вместе, всегда, когда чувствовали голод. Ели изысканнейшие яства, которые приносила возлюбленная Филиппа.
На стенах их комнат висели бесподобные полотна, которые говорили о вечной любви. Куда они подевались?
Картины, что висели на стенах, были богомерзкими рисунками, сплошь похабные, не вызывающие ничего, кроме чувства стыда.
Филипп замер. Балкон, на который они выбегали!
Они были Адам и Ева, их должны были видеть случайные прохожие. Их можно позвать на помощь. Филипп заметался в поисках балкона. Маленькое тусклое оконце под потолком — единственный проводник света, который за окном.
Филипп заглянул в него. За этим оконцем не было никакого леса, который видели Он и Любимая. Никаких джунглей, никаких райских садов. Пустырь, окраина города, где нет даже собак. Их тут никто не мог увидеть, кроме слуг. Слуги! Те, что приносили иногда еду.
Значит они могли наблюдать за ними все время, пока они счастливые бродили по комнатам, взявшись за руки. Надо бежать отсюда.
Подойти к двери — страшно.
Где же он находится? Филипп напрягся.
То, что он видел перед собой, не соответствовало тому, о чем помнил. Как будто все подменили.
“Наш голубой единственный флаг”, — всплыла в голове мелодия. Эту мелодию он спел, когда любимая попросила его колыбельную, а ведь раньше он петь не умел.
Как же он преобразился! И с кем?
Где та, что украла его Любимую? Что она делает? Почему затихла?
Филипп бросился к девушке. Та сидела у пустой оловянной миски. Где же хрупкая фарфоровая посуда. Где тот фарфор, в котором им подносили изысканные яства. Он видел в оловянной миске Роз бурду, которую нельзя есть.
Как хорошо, что у этой девушки нет зрения. Если бы она увидела мир таким, каким его видит Филипп, она бы сошла с ума.
Как же холодно. Надо найти одежду.
Раньше одежда висела в шкафу. Филипп бросился к маленькому шкафчику. Пусто. Ничего!
А ведь Филипп помнил как они доставали откуда — то самые изысканные наряды. Он был в костюме испанского гранда, а его любимая — восточной одалиски.
Может это были не они?
От девушки, сейчас, ничего не добиться. Она — в прострации. К ней не вернулось ясность ума.
Но я не хочу, чтобы она возвращалось ко мне, — крикнул Филипп.
Девушка вздрогнула.
Филипп вспомнил, как несколько часов назад они валялись на кровати, утопая в мягкой перине — и ничего не боялись.
Сейчас — страшно, и в комнате — стоит только грубый топчан, сколоченный из досок: из свежих неструганых досок — это единственное ложе, которое у них есть, кроме ложа страха, конечно.
А тонкие фламандские простыни. Они где? Никаких простынь.
Для их досок подходит саван. Наверное, им его уже готовят.
Филипп бросился к двери.
Заветная дверь! За ней — свобода, которая — “на запоре”. В двери — окошко, как в арестантской камере. Еду ставили на подставку возле этого окошка.
Филипп не сразу сообразил, что на него смотрит толстое лицо белого человека.
Лицо расплылось в улыбке.
— Я — адвокат мистера Бибисера, мистер Робийяр. Нам нужно составить ваш брачный контракт. Завтра вы женитесь! Свадьба будет без свидетелей.
Филипп вздрогнул, защитная реакция была самой простой: он плюнул в лицо адвоката. Слюна попала точно в глаз. Следующим был бросок на дверь, но она оказалась достаточно крепкой. Лицо “откатилось” от двери, Филипп заметил двух здоровенных громил — черных, что стояли в коридоре и мрачно смотрели на Филиппа. Один из них привел его сюда.
— Выпустите меня, — заорал он, — и девушку тоже. Мы — не хотим умирать! Здесь — холодно! — Громилы никак не реагировали.
И тут Филиппа осенило, как можно обмануть тюремщиков. Поддавки! Надо играть в поддавки, чтобы выбраться отсюда.
— Моя жена, — пусть оценят им сказанное. — Моя жена мерзнет! И я тоже! Отнесите мистеру Батлеру записку, чтобы он привез мою одежду. Немедленно одежду! Достойную наших тел, — заорал Филипп, сорвавшись на крик. — Немедленно доложите господину Бибисеру, чтобы он околел, что у его племянницы нет свадебного платья: пусть пришлют портного.
Лица дебилов вытянулись. Один из них стал “руки по швам”. Другой зашел в боковую комнатку и вышел оттуда с одеждой Филиппа.
Уловка провалилась. Никого сюда не пустят.
— Где одежда моей жены? — заорал Филипп от отчаяния, выбивая свою одежду из рук громилы. — Немедленно достаньте ее одежду. Мистер Бибисер сказал, чтобы мы были одеты.
Ссылка на Бибисера, подействовала. Один негр тут же исчез, а второй неуверенно уставился на одежду Филиппа, что упала на пол.
— Мою одежду, — Филипп тянул руку в окошко. Еще немного, и он незаметно откроет щеколду.
Громила поднял сюртук и протянул мистеру Робийяру. Филипп убрал руку.
Окошко захлопнули: путь на свободу был отрезан. В руках остался только сюртук, подаренный Батлером.
Эллин!..
Эллин!.. Филипп все вспомнил. Его встречи с Эллин, их план пожениться. Все рухнуло из-за этого страшного плена.
Кто-то запер его здесь со слепой девушкой и наблюдает за ним. Филипп резко обернулся к двери, откуда могут смотреть? Нигде ни просвета.
Хотя кто-то продолжал наблюдать: Филипп это чувствовал.
Филипп прислушался к крикам во дворе.
…Он с такими надеждами отправлялся в город, садился на поезд и думал, что он привезет его к Эллин.
Привез. Только не к Эллин.
А сначала все складывалось очень удачно.
Побег из имения Батлера, который хоть и хорошо к нему относился, имел на него какие-то свои далеко идущие планы. Встреча на вокзале с таинственным мистером Галлимаром, который помог провести Филиппа мимо Пьера Робийяра, потом дом, в котором, как обещал Батлер, его ждет Эллин. Эллин, которая придет к своей подруге Роз Бибисер.
Филипп напрягся. Вот откуда он знал это имя. Вот почему он пришел в дом к этой девушке. Кто-то пытался тихо открыть наружную дверь!
Филипп замер: звуки затихли. Тишина. “Что он знает об этом семействе Бибисеров. Про Роз он что-то слышал. Кто рассказывал? Сама она ничего не говорила. Что-то рассказал мистер Батлер. Что именно? Вспоминаем.
Слепая девушка и ее дядя.
Батлер говорил об этом за ужином.
Бибисеру нужно выдать замуж свою племянницу.
Если Роз выйдет замуж, то ее дядя получит деньги. От своего умершего брата. По завещанию. Дар Бибисер — отец Роз, понимал, что его братец Мартин просто так о племяннице заботиться не будет.
Но это же ответ на все вопросы Филиппа?
Бибисер должен выдать замуж племянницу, чтобы получить куш для себя. Но как же можно выдать замуж слепую девушку?
Только обманом.
За кого?”
В замочной скважине опять заскрипели ключом.
“Кого могли обмануть? Только такого юношу, который одинок, за которого некому заступиться. А Филипп Робийяр после изгнания из дому — совсем одинок, и глумиться над ним можно всякому.
Что сказал Бибисер? Филиппа могут сослать на каторгу, если он не женится на Роз. Это факт. Слуги подтвердят, что он целовал ее: и вообще: дальше, что хочешь! Дядя ославил его на весь штат. Кто же поверит трижды вору и соблазнителю девушек. Филипп бы такому тоже не поверил.
Плачь несчастная Кэролайн, что когда-то родила на свет Филиппа без отца, без роду, без племени.”
“Опять тишина? Почему тишина? За дверью никто не возится. Громилы побежали к Бибисеру? Интересуются, как поступить с Эллин… Опять с Эллин… надо запомнить: здесь нет никакой Эллин. Только Роз!.. и Филипп? Но это же страшно”.
“Вспоминай дальше!
Память возвращается с трудом, какими — то цветными лоскутками. Дальше, дальше!
Командует здесь Бибисер. Скорее всего придумал все — тоже он. И Филипп и Роз лишь жертвы его хищных планов. Он хочет женить свою племянницу на Филиппе.
Это упрощает дело. Нужно объяснить Роз то, что она стала пособницей в чудовищном преступлении. Она сохранила частицу разума — они смогут вместе убежать отсюда. И дело будет в шляпе. А вдруг Роз не захочет бежать?
Вдруг, она его действительно любит? От такого предположения мурашки по спине. Это невозможно, хотя тогда планы дяди — ей на руку. Но как Роз могла полюбить его? Ведь она — слепа.
Как она могла влюбиться в Филиппа. Не за лицо же? За тело? — Ерунда.
Или за поступки? Стоп.
Поступки.
Поступки, тех людей, что держат их здесь, похожи на маскарад. Филиппа все обманывают.
Нет, — все не то! К истине не приближает.
Филипп Роз, похоже, абсолютно не нужен. Ведь она даже его имя забыла. Интересы в этом деле — только у Бибисера. Юноша и девушка — его пленники. Его игрушки!
Бибисер хочет его женить! Но это невозможно! Его брак действительно невозможен с Роз!!! Потому что… потому что… он женат на Эллин!!!
Тайным венчанием!
Ура! Это спасительная гипотеза!
Но они захотят доказательств. Надо придумать доказательства! И… стоп. Ведь доказательств нет!
Этот трюк невозможен”.
“Становится все холоднее и холоднее. Что они там делают с этими комнатами! За окном — жара!
Какую роль играет в деле дядя. Почему он так поступает. Ворвался как зверь. О-о, его психология понятна, если следовать описанию Батлера…”
Бибисеру надоело ждать, что Роз не кричит: “Изнасиловали! Обесчестили! Раздавили!”
Обесчестили?! Бибисер решил это сделать сам. Появился внезапно, чтобы лично самому все засвидетельствовать. И поставил на этом деле точку. Все ясно и так.
А Роз пришла в ужас. Об этом говорил ее вид. Видно она все хотела устроить не так.
Бибисер что-то напортил. Это он понял по лицу Роз. Но он, прежде всего, хотел напугать Филиппа. Он дал ему понять, что с точки зрения морали он — по уши в дерьме. Которое волнует своим видом мнение общества.
Это общество отплатит Филиппу за шутки с девушкой плохой монетой. Оно ни на йоту не поверит ему, что его заманил в этот дом дядя слепой девушки, обладающий дьявольским умом, и заставил совратить ее.
Потому что почти никто не знает, что Бибисеру от этого польза.
“Кто мне поверит, что я не совращал девушку. Я — скорее ее жертва. Точнее, жертва ее дяди.
С точки зрения суда — только мужчина может совращать женщину. Он — насильник, а она — жертва.
И страшный Бибисер это понимает. И рассчитывает на то, что и я это понимаю: мне это общество грозит минимум десятью годами каторги за совращение слепой девушки. И потому: чтобы я ни говорил в суде, мне никто не поверит.
Какой ход с племянницей он придумал!
Если мужчина не женится на обесчещенной им девушке, — страдает не честь этой девушки — нет! Под угрозой находится жизнь мужчины. И поэтому я обязан на ней жениться. Это его гениальная находка. Не мог не отдать должное его гениальности. До такого навряд ли додумался бы сам Чарльз Батлер…”
Хотя Мартину Бибисеру действительно, не было нужды затягивать маскарад. Он пришел и сказал, что Филиппу пора жениться на его племяннице.
Потому, что он — уже в дерьме. Это означало, что пришло время окончания игр.
“А ведь со мной Бибисеру цацкаться незачем. Почему же меня до сих пор не избили?
А может быть у меня есть защитник?
Защитник? Кто же? Ведь со мной только Роз.
Но, с другой стороны, если бы меня кто — то не защищал, Бибисер бы пришел со свидетелями, и я уже был бы у позорного столба или у священника.
От меня ему нужен только подписанный брачный контракт, в котором я бы не имел права распоряжаться имуществом Роз.
Он уже пришел с адвокатом, который ждал, когда я, одурманенный, подойду к двери, мне протянут ручку, я покорно, памятуя о своих грехах, распишусь в бумаге, и адвокат уйдет. И меньше всего он ожидал плевка. Но то, что дядя ничего не предпринял, чтобы наказать меня за мой плевок — говорит о том, что за меня кто — то заступается. И может, распоряжается здесь всем вовсе не дядя, а кто?
Пока этот таинственный не сказал своего последнего слова, никто не имеет права утащить меня отсюда…”
“И значит дело пока не безнадежно. Кто же этот защитник? Кстати. Снова стало тепло.
Тепло. Холодно. Игры какие — то. Постоянно игры.
А ведь громилы принесли одежду Филиппу, но так и не нашлось платья для девушки! Надо будет девушке дать хотя бы что-нибудь.
А ведь, подозрительно, что охранники растерялись из-за крика Филиппа, будто Роз требует одежду. Они просто онемели. Не знали как на это реагировать. Интересно, почему?
Потому что… потому что…!!! А что, если Роз сама могла забирать свою одежду, когда ей вздумается”.
“…Стоп! И к чему это приведет. Кажется я что — то понимаю!
А точно ли виноват во всем Бибисер?
А что, если платья для Роз не нашлось потому, что она… могла забирать его самостоятельно. И снимала самостоятельно. Тогда, когда хотела.
Но тогда получается, что она — свободна!!!
Пленником был только Филипп. И забрали одежду — только его. Положили туда, откуда сами могли забрать. Пока охраняли.
А одежду Роз они не брали, не прятали. Все, что было ей нужно, она могла забирать сама. А когда? Да хоть пока… пока Филипп спал. Долго спал. Что не мудрено при таких изнурительных ночах.
Роз никто не держал в этом доме насильно.
Но она сейчас — неодетая? Мерзнет! Почему?
А что если Роз не могла при Филиппе забрать свою одежду? Отдавать распоряжения громилам. Поэтому была растеряна.
Она не смогла повлиять на ситуацию тогда, когда пришел дядя, и обидел ее Филиппа”.
“Может быть поэтому были растерянны громилы, когда я стал отдавать им приказы от имени Роз. Они не знали — может ли Роз передавать приказы через меня.
Роз не могла ни опровергать меня, ни подтвердить. И сейчас не может. Потому что я затих, я сижу на этом ковре и о чем — то думаю. И она, кажется, понимает, что я что-то понял. А если я не бросаюсь на дверь — значит что-то я в этой игре соображаю. Ах, кажется, Мартин Бибисер виноват вдвойне. Он запутал бедную девушку!
Она видит Филиппа таким, каким его придумала. А это самый пленительный образ на свете. Филипп ей дорог больше, чем ее жизнь.
Надо думать, как из всего этого выбраться.
Стоп. Если Роз и есть тот самый защитник, то тогда Бибисер поступил плохо не только по отношению к Филиппу. Он обидел Роз. Чем же?
Тем, что бесцеремонно вторгся в ее мир. Она собиралась играть в свою выдуманную любовь со своим выдуманным Филиппом до бесконечности. Может быть до тех пор, пока Филипп не умер бы от истощения.
А дядя оскорбил ее идеал. Он пнул ногой ее мужчину, который для нее самый сильный, самый мужественный.
Дядя совершил ошибку — он рассердил Роз. И Роз сейчас не просто сидит истуканом, она думает, что ей делать.
Ей приятно, что Филипп назвал ее женой. Но она не понимает — а вдруг Филипп блефует, а на самом деле принадлежит не ей. Роз не нужен был их брак юридически”.
“…Это проза жизни, от которой она плачет. Ей нужно счастье…”
“Она спросила Филиппа после того, как его ударил Бибисер: кто он. Она хотела сказать, что забыла его имя. Потому что Ее героя не могли принуждать идти под венец с ней. Ее герой должен был сам взять ее на руки и понести к алтарю.
Вот тут — то я и не прав. Роз не может желать мне ни плохого, ни хорошего, потому что она знает: я ее не люблю. Я никогда бы на ней не женился по доброй воле. Такой бы брак Господь Бог никогда бы не благословил.
А что, если бы нашелся кто — то кто бы это сделать. Это невозможно представить!
Нас бы никогда не благословил священник.
Нет.
А кто тогда? Нас бы благословил…”
“И все таки теперь здесь жарко. Хотя солнца нет… Солнце. Солнце светило все дни, что я был здесь. А сегодня, когда Филипп узнал свое истинное положение, оно в тучах. А может солнце не светит не потому, что за облаками: а потому что я — ничего не ел. Не ел из оловянной тарелки, которую принимал за фарфоровую.
А вот Роз — ела. Ела и плакала. Искала утешения не любви Филиппа — а в своей тарелке, с намешанной чудной смесью.”
“Стоп, я знаю кто бы нас благословил… Нас бы благословил…
…Мистер опиум!
Вот оно озарение. Я понял все!!!
Вот почему все дни в моем рту было так сладко. Этот непроходящий вкус сладости и сияние солнца в глазах — это же симптомы действия опиума. Мне рассказывал об этом Батлер. Секреты индейцев, которые он узнал во время мексиканской войны.
Жажду возбуждал дурман.
Филипп слышал от бывалых охотников, что к опиумным грибам, порошок из которых пользуют индейцы, возникает жуткая привычка, которая не искореняется ничем. Из-под этой власти зелья не освободиться”.
“А ведь пожалуй догадка верна! Была ведь одна деталь: Филипп собирался поесть перед тем, как в комнату ворвался Бибисер. Но он не поел, не поел не по своей воле.
Бибисер ворвался тогда, когда он сидел, рядом с Роз, хотел пить, а потом, собрался вкусить невиданные деликатесы, разложенные на тарелке.
Было время приема пищи и Роз ее приготовила.
А Бибисер опрокинул его тарелку в траву — то есть на лысый ковер, и юноша остался без волшебной еды…”
“Но это Филипп понял:
…я остался без солнца.
О Бибисер! Я начинаю тебя ненавидеть ненавистью Роз. Ты лишил меня моего солнца.
Роз очень часто рассказывала о каком-то дяде — негодяе. В лучах солнца его образ казался страшным. Только это был не Пьер Робийяр. Это был Мартин Бибисер… Значит все-таки виноват Бибисер”.
“Бибисер — опекун. Ему нужны деньги, которые получит он в случае брака Роз. Ему все равно, какой зять у него будет. Лучше — мертвый. Сразу после брака. Для этого сгодится опиум. Филиппа сажают на диету: салат из опиума. Жаркое — из опиума. И в гробу не Филипп, а три кусочка опиума. Из него, из Роз и их ребенка”.
“…Любимая Филиппа говорила, что мечтает быть матерью. А Мартин Бибисер мечтал быть банкиром.
Как смешно рассказывала Любимая. Ей нагадали, что у нее будет девочка, и несчастный муж. Если это так, то несчастный муж — это Филипп. Значит это Бибисер заставил Роз давать Филиппу опиум. Откуда же он его брал?
Друг Батлер!
Батлер как-то говорил, что у него есть слуга, который иногда выдает себя за Чарльза Батлера. Он — белый охотник. Большой специалист по опиуму. Он живет где-то под Милуоки. Его фамилия Джонсон.
У него плантации опиумного мака. В то время, когда все выращивают хлопок, рис и розы этот джентльмен выращивает грибы и маки. Вот так-то”.
Филипп заметался. Хотя бы это была ошибка.
…Роз хотела, чтобы он полюбил ее, чтобы он был ей послушным. Он должен был быть таким, каким она его выдумала. И для этого оказались нужны наркотики. Несмотря на то, что они приводили их смерти. Это ее не пугало. Роз была согласна на все…
А ведь есть и другая причина!
Филипп помнил, что Батлер рассказывал.
Слепота Роз не была врожденной. Врачи сказали, что при сильнейшем нервном стрессе она может прозреть.
Роз, так теперь можно называть его Любимую, говорила, что в своих снах она видит цвет. В них нет черного мрака. Мир оказывается напоен светом, какого никогда не было в настоящей жизни.
В наркотическом состоянии, как и во сне она могла возвращаться к своему зрячему состоянию. И ей стало не важно, что оно иллюзорно.
Она всегда говорила Филиппу, что его с необычайной отчетливостью. Это было действительно так. Только неизвестно, узнала бы этого Филиппа его мама — Кэролайн.
Под опиумным солнцем проходила настоящая жизнь Роз Бибисер, и она совершила свой выбор в его пользу…
“Но почему она остановила свой выбор также и на мне?”
…Филипп не знал, что в доме Бибисера часто обсуждали его историю. Все гадали, за что Пьер Робийяр неожиданно изгнал своего любимца.
Роз поразила романтическая история, что окутала имя Филиппа с недавних пор? Слава вора, слава дон-жуана-соблазнителя. Она догадывалась, что это из-за любви к женщине. Она увидела в этом юноше идеальный образ своих грез. Она поверила, что он — ее герой.
Более того, он — ее мужчина.
Она захотела его увидеть…
“…Значит, Бибисер не может тронуть меня пока меня охраняет Роз. А вдруг, Роз не только охраняет, но и приказывает? В нашем мире принято, что всеми делами должен вершить мужчина. Эту условность нельзя избегнуть никому. Роз нашла своего сообщника в лице дяди. Он стал теми руками, которые двигали пружины страшной истории. Он стал ее руками.
Но как? Он — хозяин. Значит кто — то должен был его заставить? Значит, все-таки есть третий?
Филипп может об этом догадаться, сидя в своей темнице.
Может!
Батлер как-то сказал, что отец Роз — Дар Бибисер никакого завещания в пользу дочери не оставлял.
И вдруг, оно появляется.
Батлер говорил, что в соседнем с Саванной Чарльстоне — городе промышляет адвокат. Янки. Аферист”.
Филипп был на пути истины.
Слепая девушка с помощью слуг разыскала этого человека и предложила ему дело. Вроде бы мелкое, но за большие деньги. Адвокат согласился.
Он составил завещание от имени родителей слепой девушки, которые сгорели в доме.
Поддельное завещание, никогда не существовавшее. И это стало началом триумфа Роз. Об этом завещании могла знать только дочь Дара Бибисера. Так, что ничего удивительного в том, что оно вдруг обнаружилось у Роз для людей не оказалось.
Только один Батлер, который хорошо знал Дара Бибисера подозревал, что эта Роз сама позаботилась о себе, и состряпала завещание.
Филипп вспомнил это!
Во-первых, ей нужны были собственные деньги, которыми могла бы распоряжаться только она.
Она ведь искала исцеления.
Во-вторых, ей нужно было заставить служить себе Мартина Бибисера. Поэтому в завещании появилась графа о том, что он должен выдать свою племянницу замуж и получить за это деньги.
Филипп не знал, что мистер Джонсон не причем.
Роз справилась сама. От своей служанки-негритянки, узнала про грибной опиум, которым индейцы лечат слепоту. Рабыня привела к ней индейца, знавшего разницу между сном и смертью.
С помощью зелья свою жизнь она превратила в сон, а свои сны сумела сделать явью.
…В городе расходился слух о Филиппе.
Ей надо было заманить его к себе и она нашла способ как это сделать. Каким-то таинственным образом сообщила Батлеру, что Эллин Робийяр некоторое время должна жить в ее доме. Батлер этому поверил, и сообщил об этом Филиппу. Это стало началом их страшного романа.
Роз угостила Филиппа порцией грибного зелья, и это стало способом погружения в мир звезд. Юноша был в дурмане, а Роз все контролировала: время приема пищи, ее количество.
Новое озарение пришло ей в голову: еще более завораживающее.
Роз придумала внезапное появление своего дяди, которое должно было подействовать на Филиппа как шок. И параллельно с этим — отказ от опиума: в результате которого реальный мир кажется кошмаром. Она-то ведь ее все равно не видела, но чувствовала душой: какой силой обладает нищета?
Убогость ей была нужна затем, чтобы Филипп не захотел возвращаться в тот мир, который был реальным, и который должен был открыться с приходом ее ублюдка дяди.
Она хотела, чтобы реальный мир испугал и оттолкнул Филиппа. Нервы его — на пределе, душа его — не хочет верить в то, что встреча с Любимой — мираж.
Она догадалась об этом. Роз была в душе поэтом и знала, насколько жизнь воображаемая превосходит жизнь подлинную.
Приход дяди она запланировала, но не подозревала, что он появится так рано и это испортит все дело.
Она распорядилась, чтобы к моменту пробуждения Филиппа в комнате лежала настоящая дерюга, чтобы его оставили без одежды, и чтобы он этого испугался.
Но она не учла, что Филипп станет о ней заботиться и потребует у стражи женскую одежду, которой у них не было. Она не верила, что он ее полюбит!
Роз забыла, что Филипп может любить, ведь именно потому она его выбрала.
Филипп был ее сказкой, которую она хотела подарить ему. Какой подарок!
“А что, если я ошибаюсь”, — думал Филипп.
И он действительно ошибался. Роз и Филипп сначала действительно спали на персидском ковре и действительно кутались в шелк. Она хотела, чтобы мираж был подлинный. Ее деньги это позволяли.
Она запланировала приход дяди, но только не учла степень мелкости и грубости его души. Приход Бибисера должен был буквально втоптать Филиппа в грязь, и его душа должна была не выдержать. Но она выдержала.
Розалин Бибисер не знала того, что любовь Филиппа к Эллин была поэмой, но поэмой — неоконченной, хотя к ней было уже невозможно добавить новую песнь, пока не спета старая.
Филипп не смог променять любовь к Эллин на те красоты, которые ему открыла Роз.
Даже несмотря на черноту, которая ему открылась в жизни.
Роз оказалась волшебной девушкой. Самой непредсказуемой из всех, каких он только знал. Но он не смог полюбить ее.
Она смогла доказать Филиппу своим телом, что красивая.
“Я не знаю какая она на самом деле? — думал Филипп. Она закружила мне голову маскарадом”.
И опять он ошибся. Ей не нужно было казаться красивой, потому что она была красивая!
Но еще она была поистине гениальна. Когда Филипп очнулся от дурмана, она загримировалась под уродину, чтобы напугать его. Она сделала все возможное, чтобы у него возник страх перед реальной жизнью, чтобы он сам, на коленях попросил у нее дурмана и вернулся бы к своей Единственной.
Розалин! Розалин!
Это шептала она ему на ухо во время сна. И если бы его сердце было не занято, ему бы не пришлось искать иной женщины…
“…Наверное сейчас она ждет, чтобы я сам выбрал, оставаться мне с ней или идти к Эллин. Она осталась верной своим принципам. Не захотела подчинять себе мужчину, тогда когда у него должен быть выбор. Она считает, что женщина Юга должна слушаться мужчину”.
Такая история была за плечами Роз Бибисер.
Но, как настоящий мужчина Юга Филипп должен был сам решить, что делать. К какой женщине идти: к той, что его любит так, как любит Роз, или к той, что пока не знает, какова сила ее любви — Эллин.
…“Что же. Ей решать”, — думал Филипп, когда понял свое положение…
…Но оказалось, что право решать предоставили ему.
Он чувствовал, как в соседней комнате Роз знает, что он все сейчас решает и ждала результата.
Войдет ли он к ней как был раньше и они упадут на персидский ковер, в ворсе которого утонут с головой, или он войдет одетый, как подобает джентльмену, который всегда остается чужим и отгороженным.
Именно за этим, Роз отобрала у Филиппа рванную одежду и приготовила костюм.
Чтобы все понять заранее. По шороху парадной ткани. И чтобы Филипп тоже чувствовал торжественность в выборе между нею и Эллин.
Роз нуждалась в том, чтобы все узнавать на ощупь, и даже без слов. Если Филипп войдет одетый — значит он уходит от нее, если нет — значит он принадлежит ей.
Она ждет, каким он выйдет.
“…Она не знает моей тайны.
Эллин — моя недописанная поэма.
Хотя сама Роз — вызвала мое уважение и страх.
Именно из-за него я до последней секунды не знаю, каким появлюсь перед ней: любящим или ненавидящим, но эти две женщины в моем сердце…”
Роз ожидала его, утопая в персидском ковре. Слепые глаза ее были устремлены к входной двери.
“…Сейчас он выйдет. Я слышу его шаги. Господи, это шаги босого человека — он принял мой мир? Кажется, что-то происходит с моими глазами, или это просто цветные круги от боли?..”
“…Это не Роз! Какая-то прекрасная девушка лежит на тахте, утопая в перине!
Я вижу персидский ковер, я вижу стены, увешанные прекрасными картинами, и ничего не понимаю: ведь я не принимал ни какого снадобья…”
“…Вот он подходит ко мне. Я чувствую запах его кожи. И еще, мне кажется я начинаю различать силуэты предметов. Надо дотронуться до его кожи, чтобы понять, что он выбрал. Филипп!..”
…Рука Роз тянется в пространство и ощущает казенную ткань мужских брюк.
Перед глазами наступает полный мрак… Голоса. Одни голоса.
— Я ухожу.
— Ты так решил? Тогда я тебя не держу.
— Спасибо. Что ты будешь делать?
— Только то, что я могу! Я буду мечтать за нас обоих.
— Роз, я должен тебе сказать, что не сержусь на тебя ни за что. Я тебя понял и принял такой, какая ты есть. Но я хочу уйти. Я не люблю тебя. Для меня есть другая.
Роз с трудом разжала пересохшие губы.
— Тебя не выпустят отсюда. За дверью охранники.
— Прикажи им что-нибудь. Я не могу не уйти. Меня ждет Эллин.
— Я это знаю. Но путь отсюда один, через подписанный брачный контракт. В этом вопросе все решает Бибисер.
— Роз! Но ты же знаешь, я не могу подписать его.
— Значит не выйдешь отсюда.
— Но ты меня отпускаешь?
— Я тебя отпускаю. Но я не властна отворять двери. Подпиши контракт, и тогда я покажу его тем охранникам, что стоят у двери, может быть тогда они выпустят тебя.
— Но подписать контракт — это значит…
— Это ничего не значит. Если ты веришь мне, то сразу как только ты уйдешь, я порву его — и ты будешь свободен.
— Ты порвешь его?
— Да. Я его порву!
— Мне остается ВЕРИТЬ тебе, Роз!
— А МНЕ что остается?… Знаешь, что мне остается? Мне остается — тебя ждать. И я буду ждать тебя. Буду! Пока ты не придешь. Я ведь еще должна увидеть твое лицо.
А сейчас подписывай контракт. Это надо сделать до прихода дяди. Зови адвоката. Он за дверью. Мы все успеем.
Филипп вышел в коридор, дорогу ему преградили стражники.
— Мне нужен адвокат, — сказал Филипп. — Я хочу все подписать.
Белый человечек появился как из-под земли.
— Давно этого ждал, давно этого ждал, — заверещал он. Адвокат вошел в комнату. В перине утопала прекрасная Роз. Адвокат хищным взглядом стрельнул по ее телу. Филипп захотел его ударить.
Адвокат был ловок: Вот здесь, — сказал он, протягивая Филиппу ручку и бумагу, и указывая место подписи.
Филипп расписался. Адвокат удовлетворенно подул на подпись. — Очень хорошо, мистер Робийяр. Поздравляю вас!
Филипп ничего не ответил.
Он смотрел на Роз. Та вытянула руки вперед.
Адвокат, — сказала она, — МОЙ МУЖ (как странно это звучит) должен на время уйти из моего дома. Он — свободен.
— Но это не положено, — осклабился в улыбочке адвокат, до прихода мистера Бибисера.
— Никаких приходов мистеров бибисеров! — закричала Роз, как раненое животное. — Он уйдет сейчас, потому что моему мужу не могут оказывать непочтение в моем доме. Вы все получили, что хотели. Контракт в ваших руках. Дайте мне его! Я хочу попробовать его на ощупь. Мне приятно ощупать бумагу, в которой заключена моя судьба.
Ничтожный адвокат протянул девушке лист. Филипп как зачарованный смотрел на ее руки.
— Ну что же вы стоите, МУЖ, — закричала она! Идите же, вас ждут.
Филипп вышел в двери — путь ему никто не загораживал. Все было как во сне.
Филипп остановился, оглянулся и спустился вниз по лестнице. Неожиданно побежал. Изо всех сил.
Он бежал и чувствовал, как ноги наливаются свинцом. Но это была ерунда. Он был свободен. И теперь он точно мог найти Эллин. Остальное было все равно.
Он выбежал на улицу, свернул за угол.
И не мог уже видеть, как с другой стороны улицы семенил в дом Мартин Бибисер, который еще издали увидел открытую дверь в комнаты Роз. На пороге стоял адвокат. В руках Роз держала бумагу и слепые глаза ее, расширенные от ужаса были страшны.
— Не подходите ко мне, — спокойно сказала она адвокату, — я порву эту бумагу.
Роз не ожидала, что Бибисер ринется к ней как ураган, услышав эти страшные для него слова. Для его кошелька.
Мартин ворвался в комнату прежде чем девушка успела что-либо предпринять. Он вырвал бумагу из ее слабых рук и заорал что-то.
На него кроличьими глазами смотрел адвокат.
— Где этот? Ведите меня к нему, — прохрипел Бибисер.
— Он ушел, мистер Бибисер, — прошептал подручный человечек. — Совсем ушел. Мисс Роз его отпустила.
Как? — заорал Бибисер, и с ненавистью и страхом посмотрел на Роз…
…Филипп бежал по улицам и говорил сам себе: Свободен, свободен! Роз любит меня. Она не обманет меня во имя нашей любви…
На следующий день он услышал как городские кумушки шушукаются о том, что несчастная Роз Бибисер, сидя у окна своей комнаты на третьем этаже, сделала неверное движение и упала вниз.
Филипп был потрясен и не предполагал, что ослышался и в городе судачили совсем про другую девушку.