14

Наша вторая встреча произошла совершенно случайно. Я собиралась шикануть напоследок и снять номер в «Хасслере» с видом на Испанскую лестницу, но, несмотря на мои попытки подкупить администратора купюрой в сто евро и обворожительной улыбкой, все номера с видом, разумеется, оказались заняты. Тратить столько денег, а потом смотреть в окно на Римскую стену не имело никакого смысла, но пока администратор проверял наличие номеров, я заметила в базе знакомое имя: Кэмерон Фицпатрик! В последний раз я мельком видела его на той жуткой вечеринке «Тентис и Тентис», он разговаривал с Рупертом. Фицпатрик работал арт-дилером, время от времени я звонила ему по делам отдела. Он заведовал странноватой старомодной галереей, находившейся в одном из заброшенных зданий XVIII века недалеко от Театра Адельфи. Из-за довольно беспутной внешности и вечного легкого румянца от выпитого виски казалось, что лишь искусное словоблудие спасает его от судебных приставов, но это впечатление было ложным: он действительно отлично разбирался в редких работах художников второго эшелона. Призадумавшись, я вспомнила газетную заметку о недавно обнаруженном им автопортрете матери Оскара Уайльда. Часы над стойкой показывали пять минут первого – самое время выпить аперитив. Может, стоит подзадержаться здесь, вдруг встречу его? Мне хотелось разузнать, ходят ли слухи о моем увольнении. Конечно, я не представляла никакой ценности для «Британских картин», поэтому вряд ли выходку Руперта кто-нибудь заметил, однако в любом случае в моем положении не стоило упускать такой контакт, раз уже я решила заниматься этим бизнесом. Я спросила у администратора, у себя ли синьор Фицпатрик, получила отрицательный ответ и отправилась на террасу отеля, где заказала бокал просекко и принялась наблюдать за тем, что тут происходит. Прошло полчаса, Фицпатрик так и не появился, и я уже собралась уходить, как вдруг меня окликнул голос с приятным ирландским акцентом:

– Джудит Рэшли?

Кэмерон – неуклюжий здоровяк с густыми темно-каштановыми волосами, пожалуй вполне привлекательный с учетом того, что он занимался искусством и не был геем. Поскольку ему совершенно не обязательно было знать, что его-то я и поджидала, я изобразила удивление:

– Кэмерон! Какой приятный сюрприз!

Я подошла к нему, подставила щеку для обязательного по нынешним временам американского поцелуя, после чего мы неловко замолчали, робко поглядывая друг на друга, как и положено лондонцам.

– Я только что приехал. Ты здесь остановилась?

– К сожалению, нет. Рим в августе? Ты здесь, наверное, по делам? Как твоя галерея?

Мы немного поболтали, пока он регистрировался, доставая то паспорт, то кредитку. В Риме у него назначена встреча с клиентом. Я быстро сообщила, что уволилась из «Британских картин», – Руперт и компания вряд ли станут распространять обо мне сплетни, не того я полета птица, но лучше ничего не скрывать и сразу выложить все начистоту.

– Так ты не здесь остановилась?

– Нет, живу у друзей. Де Гречи, – поведала я Кэмерону с таким видом, будто эта фамилия должна была ему что-то сказать.

В колледже я училась с парнем по имени Франческо де Гречи, переспала с ним разок. А еще в честь его предков была названа какая-то улица во Флоренции.

– Здóрово! – уважительно отозвался он.

– Мне тут просто кое-что надо было забрать, – продолжала я, сделав вид, что тороплюсь. – Была рада встрече! – закончила я и сделала паузу.

Как я и рассчитывала, он, разумеется, пригласил меня пообедать. Я притворилась, что удивлена, посмотрела на часы и сказала, что с радостью приму его приглашение. Он поднялся в номер, а я быстро сгрузила сумки обратно в такси и заплатила водителю, чтобы тот отвез их в небольшую гостиницу в Трастевере, где я когда-то останавливалась. А вот де Гречи, быстро решила я, пусть проживают в очаровательной старинной вилле недалеко от Боргезе.

Когда Кэмерон спустился, на нем был все тот же темно-синий костюм, а вот официальная рубашка и галстук уступили место рубашке из жатого белого льна. В талии он немного располнел, но в целом мужчина был симпатичный, если, конечно, в принципе интересоваться таким типажом.

– Ты хорошо ориентируешься в Риме? – спросил он.

– Почти ничего не знаю, – развела я руками, решив, что всегда лучше притворяться святой простотой.

Пока Кэмерон вел меня через толпу зевак-туристов, мы немного поболтали о том, где бывали в Италии. На фоне площадей, укрытых толстым золотистым одеялом пыльной жары, узкие серые улицы казались зловещими и таинственными. Мы вышли на небольшую площадь, укромное расположение которой говорило о том, что ресторан будет неплохой. За столиками на улице сидели мужчины, что-то оживленно обсуждавшие с римским акцентом, – наверное, адвокаты известных политиков, застряли здесь в самую жару, когда все горожане уехали отдыхать на пляжи полуострова. Одинокий турист в бейсболке и насквозь пропотевшей футболке читал французский путеводитель. Я сказала Кэмерону, что полагаюсь на его вкус, и, услышав, что он заказал, лишь с благодарностью произнесла «grazie».

Мне нужно было очаровать его, сделать так, чтобы он наслаждался проведенным со мной временем. Он заказал себе «Негрони сбальятто», потом принесли морские черенки и тончайшую домашнюю пасту с кроликом и карамелизированной цедрой. После первой бутылки лигурийского «Верментино» он вскоре заказал еще одну, хотя я допивала лишь первый бокал, да и то разбавив водой. Кэмерон умел правильно разговаривать с женщинами, надо отдать ему должное, осыпал меня комплиментами, рассказывал последние сплетни, внимательно выслушивал мое мнение и делал вид, что ему интересно. Когда я сочла, что клиент дошел до нужной кондиции, то спросила о таинственном клиенте из Рима.

– Ты не поверишь, – доверительно сообщил он мне, понизив голос и подавшись вперед, – у меня есть настоящий Стаббс!

– Стаббс?! – Я чуть не подавилась своим напитком.

Ну за что мне это??? Почему снова Стаббс?! Я всегда питала искреннюю симпатию к этому парнишке с севера, которого бесконечно унижали лондонские снобы. Неужели он превратился в мое личное наваждение, словно альбатрос с головой лошади? Кэмерон не расспрашивал меня о причинах моего ухода из «Британских картин», а я не стала ничего говорить, поэтому сделала вид, что ахнула оттого, что впервые услышала об этом шедевре.

Потом Кэмерон достал из нагрудного кармана пиджака в несколько раз сложенный каталог, раскрыл его, и я испугалась, что недавно съеденные гребешки снова окажутся на моей тарелке! Я сразу узнала картину и тут же поняла, что задумал Руперт и почему так бесцеремонно уволил меня и беднягу Дейва. Единственное, что меня удивляло, так это собственная тупость: ну как я могла повестись на все это, пытаться стать идеальным сотрудником, если любой человек с минимальным житейским опытом сразу же понял бы, какую аферу затеял провернуть Руперт!

Я просмотрела каталог, одобрительно кивая в нужных местах, и отметила про себя, что засранец Руперт хотя бы включил в провенанс полученные мной данные о продаже через «Урсфорд и Свит». Кэмерон сказал, что давно к ней присматривался, ждал, когда все прояснится и картину выставят на аукцион, а потом решил, что следует действовать по-другому, и нашел частного покупателя. Как же я могла ничего не заметить?! Наверняка он тоже в этом замешан, вот о чем они с Рупертом шептались на вечеринке у Тентисов! Нашли деньги на покупку Стаббса у Тайгеров, провели сделку через наш аукционный дом, чтобы ни у кого не возникло сомнений в подлинности картины, а потом сняли ее с торгов и решили продать по-тихому, без лишнего шума и посторонних глаз.

Я была права! Это не Стаббс, и Руперт знал об этом с самого начала. Он наверняка позвонил чете Тайгер и подтвердил, что их «Стаббс» – работа одного из подражателей великого художника того же периода. Поэтому у меня и вышел такой странный телефонный разговор с миссис Тайгер. Потом Кэмерон сделал вид, что работает частным образом, и выкупил у них картину. Как только «шедевр» перешел в собственность Фицпатрика, картину взялся «почистить» какой-нибудь реставратор из Флоренции или Амстердама в грязной мастерской в Ист-Энде, и – с ума сойти! – выяснилось, что это все-таки подлинник! Руперт навел шороху, заведя речь о грядущем аукционе, чтобы снять любые подозрения, и картина получила штамп самого респектабельного аукционного дома в мире – любой покупатель счел бы такую сделку крайне выгодной! На самом деле эти парни никогда и не планировали выставлять картину на публичные торги, поэтому изначально был заложен такой низкий резерв. Если продавец отзывает картину незадолго до начала торгов, он должен оплатить резерв в пользу аукционного дома в качестве штрафа. Кэмерон вполне мог наскрести восемьсот штук, учитывая, что с покупателя они с Рупертом намеревались слупить намного больше. Интересно, сколько они заплатили Тайгерам? Миссис Тайгер была вполне довольна полученной суммой… Ну, скажем, штук двести, значит, вместе с резервом их расходы составили около миллиона. Сумма серьезная, подумала я, сколько же они собираются взять с потенциального покупателя?!

Продумано все было идеально, с юридической точки зрения не подкопаешься – конечно, при условии, что картина подлинная. Мистер и миссис Тайгер могли узнать, что их картину пытаются продать как Стаббса, и поднять шум, но полотно сняли с аукциона до начала торгов – ложная тревога! Если бы кто-нибудь начал задавать вопросы, то Руперт всегда мог сказать, что купил картину, не понимая, как ему повезло, и не представляя истинной стоимости. В случае чего мог бы свалить все на некомпетентных ассистентов. И даже если картина – подделка, в чем я была уверена, клиент может поместить ее в хранилище на год, а потом попытаться продать еще менее искушенному покупателю: каким-нибудь нуворишам из Китая или Эмиратов, помахав перед их носом каталогом, который я держала в руках.

Если я чему и научилась, будучи женщиной, так это одному: если не знаешь, что делать, строй из себя дурочку!

– Но это же просто замечательно, Кэмерон! – с придыханием произнесла я. – И сколько за него дают?

– Джудит!

– Ну давай! Я никому не скажу! Да и кому мне говорить?

Довольно ухмыльнувшись, он растопырил пальцы и поднял руку вверх. Пять лимонов. Не так уж и много, за Стаббса можно легко получить все десять. Пару лет назад Пьер Дэвис из Нью-Йорка продал полотно 1765 года «Скаковая лошадь Джимкрэк с конюхом на Ньюмаркетской пустоши» за двадцать. С другой стороны, пять миллионов они наверняка получат наличкой. Достаточно высокая цена для оригинала, достаточно низкая, чтобы клиент считал, что ему несказанно повезло. Молодцы, ребята, умно!

Внезапно на долю секунды время как будто остановилось. Я перенеслась на десять лет назад и снова, в первый раз в жизни, очутилась в галерее Уффици перед картиной Артемизии «Юдифь, обезглавливающая Олоферна». Стандартный библейский мотив: героиня-иудейка убивает вражеского полководца, но в исполнении Артемизии сцена выглядела дико, почти антихудожественно. Если присмотреться к покрытому тончайшей эмалью клинку у шеи Олоферна, то видно, что меч занесен не ритуально, не напоказ, а уже вошел в плоть под совершенно неэстетичным углом, не пригодным для создания идеальной композиции. Здесь видна рука женщины, которая сама резала головы курам и сворачивала шеи кроликам, чтобы приготовить рагу. Юдифь разделывает Олоферна, как мясник, методично перерезая жилы, ее мускулистые руки напряжены от усилия. В сцене есть что-то бытовое: белые простыни, неуместное кровавое пятно, странное ощущение полной тишины. Вот так поступают женщины, говорит нам Артемизия, молча делают свое дело. Вот так поступают настоящие женщины. Я смотрела на свои запястья, легко касающиеся стола рядом с чашкой эспрессо с долькой лимона, словно находилась где-то далеко-далеко отсюда, однако, несмотря на пронзительную тишину, сопровождавшую это переживание, сердце у меня колотилось так, что казалось, вот-вот задребезжит фарфоровая чашка. Я слишком много обещала ей, той девушке в музее. Я в долгу перед ней. И тогда я поняла, что собираюсь украсть эту картину.

– Наверное, с моей стороны очень невежливо просить тебя показать мне картину? Я просто мечтаю взглянуть на нее!

– Ну почему же! Хочешь, поедем прямо сейчас?

Я сделала вид, что задумалась. Меня ведь ждут друзья… Но может быть, вечером выпьем еще по бокальчику? Потом поужинаем, а там видно будет, тонко намекнула я. Посмотрев в улыбающиеся глаза ирландца, я напомнила себе, что из-за него мы с Дейвом лишились работы. Я оказалась права: Руперт – мошенник и Фицпатрик с ним заодно!

Сказав Кэмерону, что мне пора бежать, я подождала, пока он не запишет мой номер в свой модный телефон с распознавателем отпечатков пальцев, наградила его долгим поцелуем в щеку на прощание, пощекотав волосами, закрывшими наши лица, словно бархатный занавес римских теней.

На ходу я уже начала обдумывать план действий. Я смогу сделать это, обязательно смогу! Сейчас надо успокоиться и думать только о следующем шаге! Я должна убедиться в том, что Руперт и Кэмерон заодно. Кэмерон сказал, что ему давно говорили об этой картине, но не факт, что о ней рассказал ему Руперт. Нужно убедиться в том, что он и был тем самым таинственным покупателем, чье имя никак не могла припомнить миссис Тайгер. Я взяла такси в мой слишком современный для Рима отель на другом берегу Тибра, заселилась в номер и спросила, где у них бизнес-центр. Пока медленный итальянский модемный Интернет устанавливал подключение, я набросала на салфетке список необходимых покупок. Потом пробила Кэмерона по «Гуглу», узнала, кого он еще продавал в последнее время, потом посмотрела картину Стаббса «Скачки в Гудвуде». Раз уж я собираюсь на собеседование, надо хорошенько подготовиться. Продажа этой картины действительно была сорвана. Я взглянула на часы: по итальянскому времени было около четырех, вполне возможно, что Фрэнки еще на работе, а ее номер я догадалась сохранить.

Она сразу подошла к телефону, разговор начался напряженно, мы неуверенно спрашивали друг у друга, как проводим лето, но потом я все-таки задала ей интересовавший меня вопрос:

– Слушай, окажи мне одну услугу. Помнишь Стаббса, которого сняли с торгов? Можешь найти имя продавца? Того, кто приобрел ее у изначальных хозяев?

– Не знаю, Джудит… Ты так внезапно уволилась, даже не попрощалась. Руперт сказал нам, что…

– Ладно, Фрэнки, не хочу ставить тебя в неудобное положение. Я все понимаю. Если тебе это сложно, я сама разберусь.

– Хорошо, – отозвалась она, немного помолчав, потом в трубке раздался шелест страниц: Фрэнки листала каталог. – Здесь написано просто: «Из частной коллекции».

– Нет, это я и так знаю. Надо пойти в бухгалтерию – они же взяли с продавца резерв, а потом взыскали с него неустойку за то, что он отозвал картину с торгов.

– Я не имею права, Джудит…

Меня охватило жуткое чувство вины. Дейв уже лишился работы… Но сейчас появился шанс все исправить! Когда Руперт наехал на меня, я просто струсила, но теперь я через многое прошла и уже не та, что раньше. Пока Фрэнки думала над моей просьбой, я вспомнила обо всем, что привело меня сюда. Еще пара усилий – и я смогу развернуть свои новые радужные крылья и воссиять в солнечном свете! Боже мой, как поэтично!

– Знаю, но я буду тебе очень-очень признательна, – заговорила я, смущенно и умоляюще.

– Я бы с радостью помогла тебе, но я… Я не хочу ничего натворить.

Эх, Фрэнки, добрая душа! Конечно, она во всем этом не участвовала… Да у нее и денег-то таких отродясь не водилось.

– Мне предлагают работу, и я должна подготовиться к собеседованию. Фрэнки, пожалуйста, у меня уже совсем с деньгами туго…

Упоминание о бедности в разговоре с людьми вроде Фрэнки практически то же самое, что финальный свисток для школьного учителя физкультуры. Даже находясь далеко от нее, я поняла: решение принято.

– Ну ладно, попробую. Напишу тебе попозже, только никому не говори, поняла?

– Клянусь всем святым!

Хорошо изучив карту Рима, я купила билет на поезд до Комо с открытой датой на сайте «Трениталии».

На всякий пожарный. Может, еще ничего из этого не выйдет, подумала я, и тут мне пришла эсэмэска.

Кэмерон Фицпатрик, целую!

Я быстро ответила:

Готова благодарить тебя миллион раз!!! Целую!!!

Ну или пять миллионов.

15

Впоследствии у меня была уйма времени подумать о том, когда именно я приняла это решение. Может быть, оно зрело внутри меня постепенно и ждало своего часа, словно опухоль? Может быть, это произошло, когда Руперт выставил меня на улицу, как надоевшую служанку с плохими рекомендациями? Или когда я услышала сдержанное отчаяние в голосе Дейва? Или когда согласилась работать в «Гштаде», или когда согласилась на идиотскую затею Лианны пойти повеселиться, или когда закрыла дверь в номер, где лежало тело Джеймса, и села на поезд в Вентимилью? Будь я романтичной особой, то убедила бы себя в том, что решение было принято давным-давно и приняла его Артемизия – молодая женщина, слишком хорошо знавшая, что такое ненависть, покинувшая своего мужа и приехавшая в этот самый город, чтобы своим талантом обеспечивать достойное существование семье. Однако все эти варианты – неправда. На самом деле решение я приняла, поднявшись к себе в номер, спокойно сняв босоножки на пробковой платформе и надев сандалии на плоской подошве. Застегнув дрожащими руками многочисленные ремешки, я медленно встала и пошла прямиком на Корсо д’Италия.

В магазине «Зара» я подобрала себе короткое льняное платье-трапецию с глубокими карманами. Если присмотреться, то сразу было видно, что пошито оно плохо, однако модель достаточно простая, чтобы в сочетании с правильными аксессуарами смотрелась дорого. Я купила сразу два: черное и темно-синее. Потом зашла в спортивный и обзавелась шортами на пару размеров больше, чем надо, и нелепыми белыми кроссовками. В довершение всего купила в лавке с туристическим хламом футболку с надписью «Я люблю Рим», зашла в еще два жутких сувенирных магазина, а потом в самом конце Виа Венето нашла легкий плащ «Кензо» яркой расцветки, в белых и ярко-розовых тонах, – броская вещь. В довольно неплохой табачной лавке, из тех, где продаются серебряные рамки для фотографий и коробки с увлажнителем для сигар, я приобрела увесистую гильотину для сигар и тубус из плотной кожи, в котором мои спутники по средиземному круизу хранили сигары «Коиба». Еще мне понадобился черный нейлоновый рюкзак, достаточно вместительный, чтобы убрать мою кожаную сумку, а в аптеке – упаковка прокладок самого большого размера и влажные салфетки. Когда я покончила с приготовлениями, на часах было уже шесть вечера. Немного погоревав о том, что в этот раз так и не увижу портреты Пинтуриккьо в Ватикане, я решила, что пора отправляться в отель, принимать ванну, укладывать волосы и готовиться к свиданию с Кэмероном.

Около восьми я присоединилась к нему в «Хасслере». Он ждал меня в холле, тут же предложил выпить по коктейлю, но я сказала, что лучше попозже. Пока мы поднимались в лифте на третий этаж, я пару раз тонко намекнула, что мечтаю работать в частной галерее. Добавила, что де Гречи – ах, какое совпадение! – именно сегодня приглашены на ужин к родственникам. Мы вошли в номер, я неторопливо сняла новый плащ «Кензо» и кинула его на спинку стула. Взгляд Кэмерона медленно скользнул вверх по моим ногам, и я дала понять, что заметила его интерес, смущенно потупившись и улыбнувшись. В номере, это часто бывает в отелях, была слишком интимная обстановка. Окно за надежными тройными шторами выходило на видавшую виды вентиляционную шахту. На специальной стойке лежал закрытый небольшой чемодан на колесиках, на краю стола – стопка бумаг и ключи. Потом я наконец заметила дешевый кейс из черного пластика, вроде тех, которыми пользуются студенты художественных училищ, но когда Кэмерон расстегнул его, я увидела, что внутри он профессионально уплотнен и снабжен подкладкой. Фицпатрик с благоговением достал картину в простой металлической рамке.

– Ты не стал брать специальный контейнер?

– Слишком много возни с этими итальянскими бюрократами…

Отлично, значит, никто, кроме него, Руперта и клиента, не знает, что картина в стране. И вот я снова смотрела на герцога и герцогиню, навечно оставшихся возле скатерти с пикником, на трех несущихся галопом коней. В синеватых римских сумерках она выглядела более броско, а возможно, китайские клиенты предпочитают картины, покрытые настоящим лаком. Кэмерон стоял у меня за спиной и смотрел на картину. Он не полковник Моррис, будет терпеливо ждать, пока его позовут к столу.

– Итак, – произнесла я, – деловая часть меня впечатлила! А теперь ты готов побыть моим Марчелло Мастроянни?

– Я брошу к твоим ногам всю дольче виту, синьорина!

Я сказала ему, что в путеводителе рекомендуют один неплохой ресторан, но на самом деле я помнила это место еще со времен учебы в Риме. Старомодное заведение, недалеко от Пьяцца Кавур, напротив замка Сант-Анджело, на первом этаже с крытой террасой, где можно было поужинать. В «Гштаде» я отлично натренировалась, как сделать вид, что пьешь, но при этом не проглотить ни капли, поэтому, когда мы доедали фаршированные цукини и рыбу гриль, Кэмерону пришлось заказать третью бутылку. У меня в горле стоял ком от напряжения, есть удавалось с трудом. Кэмерон был далеко не простым парнем. Конечно, он легко мог пообещать тебе луну с ирландского неба и достать ее, если уж на то пошло, но меня интересовали не флирт и обаяние, а то, что скрывалось за ними. Чего на самом деле хочет этот мужчина? Где у него находится та самая кнопка, стоит нажать на которую – и он будет мой? Такая кнопка есть у всех мужчин, надо просто найти ее, а потом, если оно того стоит, просто стать той женщиной, которая им нужна, но в чем они отчаянно боятся себе признаться. В опускавшихся сумерках остатки вина в бутылке приняли голубовато-зеленый оттенок, Кэмерон взял меня за руку и поднес мои пальцы к губам:

– Так странно, Джудит… Мне кажется, будто мы с тобой похожи.

– В каком смысле?

– Мы с тобой оба… одиночки. Как будто наблюдаем за жизнью со стороны.

О нет, только не это! Давайте обойдемся без монологов о тяжелом детстве… Какая же именно полузабытая боль делает нас столь похожими друг на друга? Фу, ни за что! Разговоры по душам в мои сегодняшние планы не входили! Отдернув руку, я задумчиво потерла подбородок и произнесла:

– Кэмерон, мы с тобой и правда очень похожи… – И, выдержав театральную паузу, добавила: – Думаю, тебе стоит меня трахнуть.

– Тогда я попрошу счет.

Как только мы вышли из ресторана, он прижал меня к стене и поцеловал, глубоко проникая в рот языком. Вообще-то, было очень даже приятно ощущать его вес, давление его широкой груди. Я слышала, как кровь пульсирует в его жилах, как бешено колотится сердце. Взяв его за руку, я наклонилась, сняла босоножки и потащила его за собой. Мы побежали босиком по августовским улицам Рима, пересекли мост рядом с замком Сант-Анджело, сбежали по одной из лестниц, еще немного поцеловались и пошли по набережной, держась за руки. Один мост, второй… Тибр ничуть не похож на Сену, отполированную и начищенную для туристов: между булыжниками пробивается трава, на берегах свалены кучи мусора. Проходя под вторым мостом, мы встретили кучку пьяниц. Кэмерон напрягся и расправил плечи, но они даже не взглянули в нашу сторону.

– Я замерзла.

– Возьми мой пиджак, дорогая! – галантно предложил он и накинул пиджак мне на плечи, а я звонко рассмеялась и снова побежала по теплым гладким камням.

Кэмерон старался не отставать, а мне и нужно было, чтобы он выдохся. Под третьим мостом я притянула его к себе, скинула с плеч пиджак и набросилась на него с поцелуями, гладя его бедра и чувствуя уже напрягшийся член.

– Я хочу тебя, господи, я хочу тебя прямо сейчас! – шептала я. – Хочу, чтобы ты трахнул меня прямо здесь!

Он стоял спиной к воде. Я опустилась на колени, взялась зубами за его ремень, расстегнула пряжку и поймала ее языком – дешевый трюк, но довольно простой в исполнении и эффектный. Он уже вцепился руками в мои волосы и простонал:

– Боже, Джудит!

Я высвободила головку его члена из трусов и быстро взяла в рот. Вспомнив, как напевала песенку в ванной отеля «Эден-Рок», а в это время Джеймс, раскинув руки и ноги, лежал на постели в ожидании, я чуть не расхохоталась. Язвительный голосок у меня в голове прошептал: «Ну вот, Джудит, все возвращается на круги своя!» Не слушать, не слушать, закрыть глаза и думать только о том, что делать дальше!

Кэмерон ничего не сказал, когда я достала из правого кармана перочинный нож, открыла его и воткнула ему в щиколотку, прямо над ахилловым сухожилием. Он ахнул и склонился набок, будто марионетка, которой обрезали нитки. Мне пришлось спустить ему брюки, чтобы выдернуть нож из тела. Кэмерон заорал. Достав из левого кармана прокладку, с заранее оторванной клеящейся полосой и свернутую в трубочку, я засунула ее ему в рот, зажав на всякий случай ладонью, чтобы не начался рвотный рефлекс. Это, кстати, тоже полезно знать, когда делаешь минет. Нужно открывать гортань медленно и втягивать ноздри. Кэмерон схватывал на лету.

Концентрация нервных окончаний в ахилловом сухожилии такая, что ранение в эту зону временно отключает все тело. На несколько драгоценных секунд Кэмерон будет полностью обездвижен. Вскочив на ноги, я выкинула из сумочки босоножки. Мой спутник скорчился на земле и прерывисто дышал, вне себя от боли. Я уселась на него сверху, взяла его за волосы и резким движением повернула голову в сторону. Нащупывая ухо, я увидела, как он открыл глаза, и поняла, что он все еще думает, будто я пытаюсь ему помочь.

Возможно, взгляд у него был лихорадочный и блуждающий, но я старалась особо в глаза ему не смотреть. Воткнув нож чуть пониже мочки уха, я с усилием нажала на рукоятку, так чтобы лезвие вошло в горло целиком. Пришлось приложить усилие, словно разрезаешь арбуз или, скорее, тыкву, подумала я, вспомнив о несчастном кролике, которого мы ели на ужин. Кэмерон не издал ни звука, но через мгновение по льняной рубашке расплылось темное пятно, я ощутила теплую влагу рядом с бедром. Его большое тело корчилось в судорогах, внезапно он размахнулся левой рукой и ударил меня в челюсть. Удар эхом отдался в гортани, и я отшатнулась, ловя ртом воздух. Давно меня никто не бил с такой силой! Интересно, а синяк останется? Однако времени переживать по этому поводу не было, надо действовать! Проявляя чудеса гибкости, Кэмерон извернулся и пополз в мою сторону, голову держать он уже не мог, но из последних сил цеплялся за мои ноги. Моя голова еще слегка кружилась от пунша, и я попыталась отступить в тень моста, но двигалась слишком медленно. Он схватил меня за колени, и я упала. Кэмерон старался вцепиться мне в лицо, я отбивалась как могла, но он был слишком тяжелым и подбирался все ближе и ближе, из его горла вырывалось громкое бульканье. Он схватил меня за шею и крепко сжал. А я уже и забыла, какой силой обладают мужчины! Я пыталась оторвать его руки от себя, но у меня не было ни малейшего шанса. Начав задыхаться, я почувствовала, что нижняя половина тела полностью обездвижена, он прижал меня к земле всем весом, и я ничего, совершенно ничего не могла сделать; хватка становилась все крепче, перед глазами затанцевали странные огоньки, но тут его пальцы вдруг разжались, и Кэмерон замер. Я подавила импульс тут же сбросить его с себя, судорожно вдохнула, потом еще и еще, пока дыхание не восстановилось полностью. Лежа под его обмякшим телом, я посмотрела на его руки, лежавшие на моей груди, и они показались мне похожими на ветви мертвого дерева. Глубоко вдохнув, я напрягла мышцы, а потом расслабила, повернулась на бок, сбросила его с себя и встала на четвереньки.

Не самая достойная поза, надо признать. Подняв голову, я быстро оглядела противоположную сторону набережной. Если там кто-нибудь есть, можно притвориться, что мы занимаемся любовью, но на берегу никого не было. Окончательно спихнув его с себя, я отползла в сторону, касаясь обнаженным животом булыжников – платье порвалось. Теперь нас соединяли лишь мои пальцы, сжимающие нож, и рука, напоминающая ужасно перекрученный кабель. Я потянула за рукоятку. Главное, не смотреть на него. Стоя на коленях, я отвернулась от тела, достала из сумки сложенный рюкзак, твердой рукой вынула все, что вскоре понадобится, считая про себя секунды. Он проживет еще несколько минут. Уткнувшись лицом в колени, я уставилась на напоминавший пиксели гравий. Дыхание Кэмерона стало более поверхностным и участилось. Гиповолемия. Если сейчас к нему прикоснуться, то окажется, что он уже холодеет.

Когда-то я читала книгу о Первой мировой, в которой говорилось, что солдаты шли в атаку, а потом ложились на нейтральной полосе и засыпали беспробудным сном. В груди внезапно потеплело, ощущение собственного дыхания словно убаюкивало меня. В себя я пришла, только когда мимо с ревом пронеслась машина. Вздрогнув, я очнулась: черт, черт, черт! Срочно придумать легенду, срочно! Мы гуляли, на нас напали, я просто вытащила нож из раны… Я принялась раскачиваться туда-сюда, притворяясь, что нахожусь в состоянии шока. Потом взглянула сквозь пальцы закрывавших лицо рук перед собой и увидела небольшую лодку с округлым носом, скользящую по воде, словно акула, на корме – сгорбленная фигура рыбака. Да, в Тибре до сих пор водятся угри. Только когда лодка исчезла из виду и вода стала гладкой как зеркало, я заметила, что Кэмерон перестал дышать.

Теперь надо разобраться с большим пальцем. Для разблокировки телефона Фицпатрик всегда пользовался левой рукой. Я прижала ладонь к мостовой, растопырила его пальцы, приставила лезвие к большому пальцу и нажала. Сделав глубокий надрез, я достала сигарную гильотину, с хрустом раздробила кость, выкинула гильотину в воду и засунула палец в тубус для сигар. С самого начала я боялась, что у меня не хватит сил спихнуть тело в воду, а теперь, когда я на своей шкуре узнала, сколько весит этот здоровяк, страх усилился. Мне пришлось босиком встать в лужу крови, чтобы поудобней ухватиться за его плечи. Наверное, мне помог адреналин, и одним рывком я спихнула тело через причал. Левая рука снова дернулась, точно зомби, пытающийся достать меня с того света. Тело изогнулось, как гимнаст, затылок стукнулся о булыжники, но больно ему уже не было, а мне, может, и на руку сотрясение мозга. Упершись коленом Кэмерону в грудь, я вытащила у него изо рта кляп, потом толкнула, и тело с плеском упало в воду. Модный лофер упал с ноги, я подняла его и посмотрела на лейбл – «Гуччи», что ж, неплохой вкус! Размахнувшись, я швырнула туфлю в воду вслед за хозяином.

Наступила тишина, но вдруг за моей спиной раздался громкий визг, и краешком глаза я заметила какую-то черную тень! Вскрикнув, я споткнулась и чуть не последовала в темные воды Тибра вслед за Кэмероном. Крыса, это всего лишь крыса, с облегчением поняла я, но дыхание стало сбивчивым, и руки нещадно дрожали. Мне почудилось, будто из теней вот-вот покажется чья-то фигура, почему-то меня не покидало ощущение, что за мной пристально наблюдают. Это просто крыса. Наверное, ее привлек запах свежей крови, с отвращением подумала я.

Стараясь размеренно дышать, выпуская воздух сквозь стиснутые зубы, я достала из сумочки полупустую бутылку «Эвиан», влажные салфетки, и немного прибралась. Салфетки затолкала в бутылку и выкинула в зассанные бродягами кусты под мостом. Дешевое синее платье я скомкала, засунула в упаковку от прокладок и положила в полиэтиленовый пакет, решив, что избавлюсь от него позже. В пакет с использованными прокладками ни один уважающий себя бродяга или мусорщик не полезет. Потом я достала черное платье, обвязала его вокруг талии, чтобы выглядеть толще, надела жуткие шорты и с трудом натянула через голову футболку. Волосы убрала в хвост, босоножки – в сумку, а сумку в нейлоновый рюкзак, вместе с тубусом для сигар и телефоном Кэмерона. Перед тем как избавиться от тела, я обшарила карманы пиджака, нашла ключ от номера и спрятала в бюстгальтер. Ни паспорта, ни бумажника при нем не было, так что опознают труп не скоро. Темнота меня раздражала, но, с другой стороны, так лучше: здесь нет романтичных фонарей, под которыми так любят прогуливаться влюбленные парочки. Я подождала, пока в замке не включат подсветку, затем в последний раз посмотрела на блестящее от крови лезвие и медленно облизала его с обеих сторон, высасывая солоноватую жидкость. Считайте меня суеверной, но мне казалось, что вместе с кровью я слизываю свое отражение. А потом выбросила нож в воду, наблюдая за тем, как он пролетел по дуге и мягко вошел в воду, издав негромкий всплеск.

Когда Борджиа хотели показать остальным, кто тут главный, то приказывали наемникам связать жертву, перерезать ей горло, положить в мешок и выкинуть в Тибр, чтобы течение вынесло тело прямо к замку Сант-Анджело. Иногда даже устраивали специальные тростниковые плотины, чтобы тело точно нашли. Интересно, какова скорость течения реки в этом месте? Мне казалось, что у меня есть по меньшей мере час, прежде чем кто-нибудь заметит тело. Я вставила наушники, прикрепила телефон к воротнику и размашистым шагом пошла по набережной под грохотание AC/DC.

Через пятнадцать минут я вернулась в «Хасслер», взбежав без передышки по Испанской лестнице. Задыхаясь, я вошла в холл, искренне надеясь, что действительно похожа на американскую туристку, решившую вечером побегать, чтобы скинуть лишние килограммы, набранные благодаря чудесному итальянскому мороженому. Я гордо прошествовала к лифту, и никто даже не посмотрел в мою сторону. В номере было темно, шторы задернуты, с тихим жужжанием работал кондиционер, на подушке – традиционная шоколадная конфета-комплимент, по обеим сторонам аккуратно расстелены тканые коврики. Первым делом я умылась, посмотрела в зеркало и с удовлетворением отметила, что синяка на лице от удара Кэмерона все-таки не осталось. Потом переоделась в черное платье и туфли на каблуке, сверху накинула яркий плащ, который ранее оставила на стуле. Быстро проверила футляр с картиной – вдруг в номер заходила горничная? – но картина была на месте.

Так, теперь телефон! Расстелив на ковре полотенце, я открыла тубус для сигар, и оттуда выпал окровавленный палец. Белый с серыми пятнами, он напоминал жирную личинку. Прижимая подушечку к экрану, я провела пальцем по слайд-бару. Дисплей замигал и выдал сообщение: «Попробуйте еще раз». Черт! А вдруг сенсор реагирует еще и на тепло?! Я подержала палец под горячей водой, попробовала еще раз, и блокировка, слава богу, снялась! Палец выпал из рук прямо мне на колени – господи, какая гадость! Я аккуратно положила его на край полотенца. Конечно, неплохо было бы почитать переписку Кэмерона, но на это не было времени. Быстро пролистав список приложений, я открыла календарь в надежде, что Кэмерон отметил там встречу с клиентом, но, к своему разочарованию, нашла лишь данные обратного рейса в Лондон – вылет послезавтра из Фьюмичино. Ладно, тогда хотя бы ясно, что встреча назначена на завтра. Что еще? Банковская книжка с кодами! Мне нужны пин-коды и пароли от всех возможных счетов, куда он собирался положить деньги. «Британские авиалинии», «Хитроу экспресс», «Бутс» – ничего оригинального. Код от банковской карты HSBC – это вариант, но счет открыт на имя Кэмерона и требует пароля и кода безопасности. Да нет, не собирался он класть пять лямов на такой счет! Думай, Джудит, думай! Палец Кэмерона укоризненно указывал на меня. Постойте-ка, вдруг у Кэмерона есть рюкзак? Рим всем известен как город карманников, не станет он хранить важную информацию на новехоньком телефоне!

Встав, я задела полотенце, и неугомонный палец упал на пол.

– Да пошел ты! – прикрикнула я на него.

Но, бросив взгляд на палец, я увидела, что обрубок с раздробленным суставом указывает на чемодан. Может, у него есть записная книжка! Мне позарез необходимы коды, без них вся эта затея теряет смысл! Так, что тут у нас: аккуратно сложенные рубашки, носки, белье, книга в мягкой обложке… Пролистав книгу, никаких пометок на страницах я не обнаружила, но решила, что могу жить с чистой совестью, зная, что убила человека, который добровольно читает Джеффри Арчера. Кэмерон должен был где-то все записать! О том, что он держал всю информацию в голове, мне даже думать не хотелось. Да есть у него записная книжка, наверняка есть! Я проверила внешний и внутренний карманы чемодана, но не нашла там ни единого листка бумаги, а потом вспомнила о дорожном несессере, который видела в ванной.

Ну конечно! В кармане несессера оказался маленький красный блокнот «Молескин»! На полотенце осталось всего лишь одно крошечное пятнышко крови, поэтому я повесила его на край раковины и для достоверности выдавила из тюбика немного пены для бритья. Отрезанный палец завернула в туалетную бумагу и спустила в унитаз. Потом сложила рюкзак, запихнула все снаряжение в сумочку, взяла кейс под мышку, выглянула в коридор, осмотрелась и повесила на ручку двери табличку с надписью «Не беспокоить!», помянув добрым словом старину Джеймса.

Я всегда считала, что прятать вещи нужно на самых заметных местах, прямо у всех под носом, поэтому я спустилась на лифте на первый этаж, надеясь, что уже не такая красная после пробежки, подошла к ресепшен и поинтересовалась, не оставлял ли мистер Фицпатрик для меня сообщения. Нет, синьора. А не могли бы вы позвонить ему в номер? Никто не отвечает, синьора. Поблагодарив администратора, я спокойно вышла через второй выход, сняла плащ, сложила его покомпактней и убрала в сумочку. Потом спокойно прогулялась до Пьяцца Навона, выбросила окровавленное платье в один мусорный бак, тубус для сигар – в другой, наклонилась поправить ремешок босоножки и совершенно случайно выронила паспорт Кэмерона в водосток. Наличку и кредитки из бумажника я вытащила заранее: наличку убрала в свой кошелек, а кредитки выкинула. Еще в бумажнике была пара фотографий и сложенное в несколько раз, потемневшее от времени письмо. На эти вещи я старалась не смотреть. Вероятно, и у Олоферна с картины Артемизии была семья… Бумажник и телефон я решила выбросить в воду на обратном пути в отель. Присмотрев симпатичное кафе рядом с фонтаном Бернини, я села за столик, заказала коньяк и кофе шейкерато, достала блокнот, уверенно открыла его и принялась неторопливо листать. Список покупок, напоминание купить карточку, название ресторана с вопросительным знаком рядом… Ну же, давай, давай! Все, что мне требовалось, оказалось на последней странице: имя и адрес, рядом время – 11 утра, подчеркнуто. А на внутренней стороне обложки оказались все нужные пароли. Вот оно, счастье! Попивая ледяной кофе с коньяком, я выкурила три сигареты, наблюдая за туристами, фотографировавшимися на фоне фонтана и бросавшими в него монетки. Алкоголь согревал меня изнутри, но, дотронувшись до щеки, я обнаружила, что она холодна как лед, несмотря на теплую погоду. Я оставила щедрые чаевые и вежливо распрощалась с официантом, надеясь, что он меня запомнит, если кто-нибудь будет интересоваться, и снова пошла через мост, на другой берег Тибра.

В номере я разделась, аккуратно сложила одежду, подняла крышку унитаза. Меня выворачивало до тех пор, пока в желудке не осталось ровным счетом ничего. Потом я постояла под обжигающе горячим душем, завернулась в полотенце и, скрестив ноги, устроилась на кровати, чтобы подробней изучить записную книжку Кэмерона. Я вошла в его счет со своего ноутбука, ввела нужный пароль и одобрительно кивнула. Мои ребятки-мошенники оказались не промах! Счет на островах Кука был явно открыт недавно, судя по тому, что на нем лежало ровно десять тысяч долларов – необходимый минимальный взнос – как и на моем швейцарском. IBAN, SWIFT, имя бенефициара – вот тут они немного прокололись: «Гудвуд холдинг инкорпорейтед», вот идиоты! Но пароль был еще круче: «Лошадь1905». Обалдеть! Я закрыла ноутбук. Полагаю, Руперт тоже имеет доступ к счету и ждет не дождется, когда на нем появится семизначная цифра. Так, поехали дальше! Встреча назначена на завтра, имя найденного Кэмероном клиента – Монкада. Конечно, всегда есть вероятность, что Фицпатрик записан к какому-нибудь модному римскому парикмахеру, но почему-то мне так не показалось.

У меня все тело ломило от усталости, уже не было сил смотреть на часы. Ладно, мне не впервой сутками не спать. Заварив отвратительный растворимый кофе в миниатюрном чайнике отеля, подошла к окну и глотнула свежего воздуха, а потом вернулась к ноутбуку. «Гугл» человека по имени Монкада не знал. Я просмотрела сайты крупных арт-галерей, отчеты мелких арт-дилеров, списки гостей богемных вечеринок мира искусства, меценатов, журналистов – ничего! Потом залезла в адресную книгу Рима в поисках любых связанных с искусством заведений, потом пробила по «Гуглу» и увидела изображение занюханного пригорода. Зачем Кэмерону на– значать встречу по крайне важной сделке в таком месте?! Монкада – либо крайне скрытный частный коллекционер, либо – жулик, и я поставила не на ту лошадку.

Я зашла в «Гугл букс» и проверила именной указатель в книге «Отмывание денег в искусстве: точка зрения правосудия» – когда-то я пользовалась этой работой при написании магистерской диссертации, – но Монкада там не значился. Попробовала зайти по-другому: набрала «Италия мошенничество искусство» – еще несколько случайных наборов слов – и все-таки нашла то, что искала! У итальянской мафии, разумеется, были свои люди в мире искусства, но и что с того? Мафия – такой же непреложный факт итальянской жизни, как полуголые ведущие викторин по телевизору. За что люблю итальянцев, так это за их серьезное отношение к культуре. Вот ведь и не подумаешь никогда, что этим ребятам, которые в основном занимаются коррупцией на правительственном уровне и закатыванием трупов в бетон на юге, есть дело до живописи, но эти ребята – настоящие профи! Одной группировке удалось успешно выдать двадцать подделок в стиле эпохи Возрождения за оригиналы и сбагрить в один из музеев Ватикана в Риме, оригиналы они продали на черном рынке, а на вырученные деньги купили оружие, необходимое для войны за передел территории в Калабрии. Подделки обнаружили лишь через несколько десятков лет, некоторые полотна удалось вернуть. Пример из недавнего: несколько человек были арестованы по делу об отмывании денег за подделку античных греческих артефактов, которые якобы обнаружили во время раскопок на крошечном островке у побережья Сицилии под названием Пенисола-Маньизи, знаменитом полевыми цветами и тем, что именно там, если верить Гомеру, нимфа Калипсо девять лет держала Одиссея в сексуальном рабстве. Участники аферы не пришли в восторг от того, как с ними решила обращаться римская полиция, и успели подорвать нескольких человек, пока те наслаждались капучино в пляжном кафе. Будет жаль, если клиент Кэмерона из этих ребят. Лазая в Интернете, я узнавала все больше страшных подробностей о судьбах тех, кто решился перейти дорогу гангстерам. Бетон и взрывчатка – вечная классика, и это все было бы очень смешно, если бы не было правдой. Истории вполне во вкусе Дейва.

Через некоторое время я поняла, что хожу по кругу, да и глаза уже ничего не видели, поэтому я сдалась. Если этот Монкада из тех ребят, которые носят в кейсе отрезанные большие пальцы, то чем меньше я о нем знаю, тем лучше. За акриловыми занавесками отеля всходило солнце, но даже после тяжелого дня нельзя забывать об увлажнении кожи, поэтому, прежде чем отключиться на блаженные пару часов, я открыла мини-бар и залпом выпила две бутылки минеральной воды.

16

На следующий день в половине десятого я вошла в холл отеля «Хасслер», села на диван, заказала капучино и уткнулась в газету «Репубблика». В утреннем выпуске – тишина. Через десять минут я сделала вид, что звоню по телефону, потом подождала еще десять минут и снова «позвонила». Затем заказала стакан воды. Наконец я подошла к стойке и повторила вчерашний спектакль. Нет, синьор не оставлял для вас сообщений, нет, в номере его нет. Я подождала еще немного, притворившись, что взволнована, все время поправляла волосы и разглаживала складки льняной юбки. Минут через сорок я снова подошла к администратору и спросила, могу ли я оставить записку для синьора Фицпатрика, тот протянул мне фирменную бумагу отеля, и я написала:

Дорогой Кэмерон, утром я ждала тебя в отеле, как мы договаривались, но у тебя наверняка возникли неотложные дела, я все понимаю. Позвонишь мне, когда вернешься в Лондон? Надеюсь, ты чудесно проведешь время в Риме. Спасибо за прекрасный ужин.

Твоя Д. Р.

Инициалы я поставила свои, хотя могла бы написать все, что угодно, но кому какая разница?

В одиннадцать часов я вышла из трамвая неподалеку от места, адрес которого обнаружила в записной книжке Кэмерона, – окраина Рима, захудалый спальный район, состоящий из восьмиэтажек на островках пожелтевшей травы и собачьего дерьма. Магазин я нашла сразу, между пиццерией и ремонтом обуви. Это оказалась багетная мастерская, в витрине были выставлены две большие позолоченные рамы и подборка современных фотографий, в основном китайские невесты во взятых напрокат нейлоновых кринолинах в духе псевдобарокко. За стойкой со скучающим видом смотрела телевизор китаянка в спортивном костюме. У нее за спиной я разглядела дверь, которая, судя по всему, вела в мастерскую, так как оттуда пахло канифолью и клеем.

– Buongiorno, signora. Ho un appuntamento con il Signor Moncada. C’è?

– Di fronte, – равнодушно бросила в ответ она и снова уставилась в телевизор, где, судя по тому, как кричали люди на экране, шла передача о политике.

– Grazie.

Через дорогу от мастерской я заметила небольшой бар с алюминиевыми столиками под навесом в зеленую полоску. Единственным посетителем оказался мужчина в светло-сером костюме, с седеющими волосами до плеч. Он поднял чашку эспрессо, и из-под манжеты рубашки блеснул «ролекс». Подмышки и спина тут же вспотели, я так крепко вцепилась в кейс, что от напряжения заболели пальцы. Вовсе не обязательно ввязываться в эту историю, подумала я. Можно просто сесть на трамвай, потом на поезд, затем одна пересадка – и вечером я буду дома, в Лондоне. Что делать дальше, я как-то не думала, настолько была поглощена грандиозностью своего замысла. У меня оставалось десять шагов, чтобы придумать вескую причину все-таки довести дело до конца, но в голову не приходило ничего, кроме одного: я сделаю это просто потому, что это возможно. Я убедила себя в том, что у меня все получится, и я не стану пасовать в последний момент!

– Синьор Монкада?

– Si? – отозвался он и удивленно посмотрел на меня.

Темные очки «Булгари», изящно повязанный бледно-голубой шелковый шейный платок – ну почему только итальянцы умеют так стильно одеваться?! Я протянула ему визитку, которую взяла из кармана у Кэмерона, и свой паспорт.

– Я ассистентка синьора Фицпатрика, – представилась я по-итальянски.

– Ассистентка? А где сам синьор Фицпатрик? – спросил Монкада, переходя на английский.

– Сегодня утром я не нашла его, сэр. – Я смущенно опустила глаза. – Вчера вечером он прислал мне это сообщение, – добавила я и показала ему телефон.

Сообщение я, разумеется, отправила себе сама, в полдвенадцатого ночи, перед тем как спустить большой палец Кэмерона в унитаз. Сделала пару орфографических ошибок, чтобы любому было ясно, что отправитель был подшофе. В сообщении он просил меня провести встречу с покупателем без него. Никто, кроме нас двоих, никогда этого не прочитает, так как телефон Кэмерона с вынутой сим-картой давно почил на дне Тибра.

– Разумеется, картина при мне, – с извиняющимся видом пожала плечами я, – а также все необходимое.

– Я должен посмотреть на нее.

– Думаю, вы знаете какое-нибудь место, где я смогу спокойно показать ее вам, синьор Монкада?

Он махнул рукой на багетную мастерскую, достал из кармана мелочь и положил на столик. Мы прошли мимо китаянки, даже не повернувшей головы в нашу сторону, и зашли в мастерскую. Потолки здесь оказались низкие, – наверное, магазин просто пристроили к более старому зданию. Монкаде пришлось пригнуться, и я ощутила прохладный запах древнего, вечно находящегося в тени камня. Верстак был пуст, словно ожидая нашего прихода. Раскрыв кейс, я аккуратно достала картину, рядом положила каталог и провенанс и отошла в сторону. Монкада не торопился, давая мне понять, что прекрасно в таких делах разбирается.

– Я должен поговорить с синьором Фицпатриком.

– Пожалуйста, позвоните ему сами.

Он вышел, а я осталась в мастерской, прикрыла глаза и в панике схватилась за покрытую стеклом столешницу.

– Не могу дозвониться…

– Мне очень жаль, что так вышло, но если вы довольны картиной, то у меня есть все полномочия заключить с вами сделку.

Еще один звонок, еще пара минут томительного ожидания с крепко зажмуренными глазами.

– Va benе. Я возьму эту картину.

– Конечно. Однако мне запрещено передавать ее вам, пока вы не переведете оплату на указанный счет, синьор Монкада. Мистеру Фицпатрику это не понравится, – объяснила я, про себя добавив: «потому что мистер Фицпатрик знает, что вы мафиози, и вы знаете, что он знает». Точнее, знал.

– Как перевести деньги?

– У вас ноутбук с собой? – спросила я по-итальянски, сразу же расправив плечи. – Отлично! Тогда надо найти место, где есть Интернет, вы сделаете перевод, я увижу, что деньги поступили на счет, и передам вам картину. Все очень просто, не правда ли? – быстро произнесла я и, не дожидаясь ответа, выглянула из мастерской и спросила у китаянки, есть ли в соседнем ресторане Wi-Fi.

Мы зашли в пиццерию, заказали две диетические кока-колы, две «Маргариты» и вошли в интернет-банк. Я написала все коды доступа на салфетке и положила ее перед Монкадой. Сердце словно стянули эластичной лентой. Потом я вошла в счет Кэмерона со своего ноутбука, на экране возник вращающийся пляжный мяч, и, пока программа загружалась, я налила себе колы, чтобы избавиться от жуткого тремора в руках. Сайт загрузился, я ввела пароль. Со вчерашней ночи ничего не изменилось, так что я могла спокойно отслеживать появление на счету денег. Монкада медленно вводил все необходимые данные на своем ноутбуке, нажимая на клавиши одним пальцем, и я почувствовала себя молодой и продвинутой.

– Ecco fatto.

Некоторое время мы оба молчали, я пристально смотрела на экран. Вот они! 6,4 миллиона евро!

– Я должна еще раз попробовать дозвониться до синьора Фицпатрика. Вы не против?

– Certo, signorina. Prego.

Его любезность придала мне уверенности. Будь я мужчиной, Монкада наверняка бы усомнился в личности бенефициара и попросил бы у меня доказательств, что я не сделаю то, что я как раз и собиралась провернуть. К счастью, итальянские мужчины, да и сказать по правде, не только они, невысокого мнения об интеллектуальных способностях молодых дам.

На улице он закурил. Я поднесла телефон к уху, сделала вид, что оставляю сообщение, а сама продолжала щелкать по клавиатуре ноутбука. Быстро открыть счет, который завел для меня Стив, свернуть это окно, сделать перевод со счета «Гудвуда». Отправить. Войти в мой счет. SWIFT, IBAN, пароль… Банку «Оспрей» сегодня повезло. Деньги на счете! Я положила кейс с картиной на стол, рядом с нетронутой, разогретой в микроволновке пиццей. Как же деградирует итальянская кухня, грустное зрелище!

– Я оставила ему голосовое сообщение, синьор Фицпатрик в ближайшее время перезвонит вам. Еще раз прошу извинить нас за то, что он не смог прийти на встречу лично, синьор Монкада, но искренне надеюсь, что вы и ваш клиент останетесь довольны. Это чудесная работа!

Взяв такси, я вернулась в отель и на всякий случай поинтересовалась, не звонил ли мне синьор Фицпатрик. Потом я расплатилась за проживание и оставила администраторше свой номер – на случай, если синьор все-таки позвонит. Беззаботно щебеча, я сообщила ей, что собираюсь съездить отдохнуть на озера. Не слишком подробно, ровно столько, сколько она сможет запомнить. Рядом с Кампо-ди-Фьори было одно местечко, где делали настоящую римскую пиццу, с розмарином и основой из моцареллы, в общем, все как положено. Я решила, что заскочу туда, а потом заберу вещи, доеду до вокзала и сяду на поезд до Комо. Никогда там не была: позагораю, съезжу на пароме в Белладжо, а там и полиция подоспеет.

17

Не случайно барокко изобрели именно в Италии – здесь слишком много красоты, слишком много идеальных видов, от которых захватывает дух, слишком много нежных, слегка приглушенных оттенков в слишком поразительном средиземноморском свете. Эта роскошь чересчур избыточна, она приводит в смущение. Поезд тронулся, оставив позади элегантный в своей суете Центральный вокзал Милана, и медленно пополз по унылым, застроенным многоэтажками пригородам с пустынными, как обычно по выходным дням, улицами, проехал по нескольким тоннелям в предгорьях Альп и наконец оказался среди зеленых холмов и голубых рек, ярких и сияющих, словно внезапно открытый ларец с драгоценными камнями. Перестук колес всегда четко улавливает настроение пассажира, и мне показалось, что вагоны тихонько напевают: «Ты богата, ты богата, ты богата!»

Тем не менее, добравшись до Комо, я нашла самый скромный пансион, настолько старомодный, что вообще непонятно, как они до сих пор не закрылись. Зеленый линолеум на полу, общий санузел, который мне предстояло делить с пестрой компанией веселых голландцев и немцев, которые каждое утро отправлялись в велосипедные или пешие походы, предварительно набив карманы своих нейлоновых комбинезонов бутербродами с более чем скудного шведского стола. Я разобрала одежду, дорогую отложила в сторону, купила в ближайшем супермаркете дешевый пластиковый контейнер, сложила ее туда, поставила в дышащий на ладан шкаф и прикрыла одеялом неопределенного коричневато-желтого цвета.

В первый вечер я пошла в закусочную, заказала кока-колу, но даже не притронулась к ней, и минеральную воду. Достав школьную тетрадку в клетку, я составила список нужных имен.

Кэмерон. С ним вопрос решен, он уж точно ничего никому не расскажет.

Но что будет, когда новость об убийстве попадет в газеты? Руперт наверняка уже с ума сходит, пытаясь дозвониться до Фицпатрика, в ужасе оттого, что сделка могла сорваться. Признаться, я ощущала удовольствие, представляя, какое лицо будет у этого шотландского засранца, когда он поймет, что обанкротился. Надо думать, у Руперта есть доступ к счету на островах Кука, он увидит, что деньги пришли на счет и тут же исчезли с него, более того, увидит, куда был сделан перевод. Когда он узнает о смерти Кэмерона, а это лишь вопрос времени, то решит, что его сообщник вписался в какие-то грязные делишки, нанес кому-то смертельное оскорбление, решил пойти на риск, но игра не стоила свеч. Заявить в полицию о краже Стаббса Руперт не сможет. Но что, если в газетах промелькнет мое имя? Конечно, Джудит Рэшли вполне могла оказаться в Риме, встретиться там с Кэмероном и закинуть удочку насчет работы. Руперту прекрасно известно, что мы с Дейвом что-то разнюхали насчет Стаббса, но даже если он окажется высокого мнения о моем интеллекте, решит, что я обо всем догадалась, и поймет, что Кэмерон по глупости мог все мне выложить, что с того? Картины-то все равно нет! Он ничего не сможет сделать. Ну или практически ничего.

Значит, в списке остается два имени: Лианна и Монкада. Лианна не из тех, кто читает газеты, но, с другой стороны, она не совсем дура. Если мое имя появится в газетах, она вполне может соединить его с двумя убийствами. Однако я слишком хорошо знала ее: она не станет этого делать просто потому, что Лианну не интересует никто и ничто, кроме нее самой, а ей тут ловить нечего, только неприятности на свою голову искать.

И наконец, Монкада. Он не показался мне любителем общаться с полицией. Закон не запрещает заниматься посредничеством в такого рода сделках, но даже для итальянца он был слишком хорошо одет, чтобы оказаться чистым перед законом. Его я не обманула, клиент останется доволен и выплатит ему обещанный гонорар. Я достаточно убедительно сыграла ассистентку Кэмерона, Монкада передал мне деньги, поскольку решил, что я повела себя совершенно правильно, ну, если, конечно, не считать того, что мне было прекрасно известно, что в момент заключения сделки мой босс уже сутки гнил на дне Тибра. Если уж на то пошло, то он скорее испугается, что милашка Джудит обратится в полицию! На долю секунды у меня внутри все похолодело. А если он попытается добраться до меня? Вдруг он запомнил мое имя, он же видел мой паспорт! Это была вынужденная мера: чтобы показаться надежным человеком, я должна была предъявить документы. Если моя интуиция не врет и Монкада действительно связан с организованной преступностью, то, пока я в Италии, ему ничего не стоит найти меня. Может, он уже несется по альпийским тоннелям, словно злобная крыса, почуяв исходящий от меня запах страха! Сердце мое заколотилось, руки затряслись, у меня началась паника. Спокойно, Джудит, спокойно! Ну-ка, прекрати! Монкада знает, что никак не связан со смертью Кэмерона, меня он подозревать тоже не станет. Он думает, что отдал деньги не мне, а Кэмерону. Представим себе наихудшее развитие событий: Монкада неожиданно проявляет истовый интерес к исполнению гражданского долга и идет в полицию. Улик против меня нет, лишь косвенные доказательства. Твою мать, я стала рассуждать совсем как эти идиоты, которые думают, что знают все о работе правоохранительных органов, потому что смотрят новости! Включи голову, Джудит! На данный момент Джудит Рэшли – бывший арт-дилер, неудачница, которая оказалась замешана в ужасном несчастном случае – точнее, в двух, если они догадаются просмотреть все мои регистрации в аэропортах и выйдут на Джеймса. Есть данные о снятии средств с ее счета в Великобритании, поэтому всем ясно, как именно она финансировала свое скромное путешествие, после которого собиралась вернуться в Лондон и заняться поисками работы.

Единственный прокол – возможная связь между Кэмероном, Рупертом и Монкадой. Если Руперту удастся выйти на Монкаду и узнать, что мы с ним встречались и я передала ему картину, вот тут-то он все и поймет. А потом все, что требуется, – один анонимный звонок в итальянскую полицию… Единственным реальным доказательством моей вины могут стать банковские счета, если властям удастся их отследить. Для того чтобы предъявить мне обвинение в убийстве, Руперту придется раскрыть свою аферу, но денег ему все равно не видать… Внезапно я заметила, что правое запястье судорожно подергивается, я едва могла удержать ручку. Сколько же я вот так просидела?!

Вдох через нос, выдох через рот. Спокойствие, только спокойствие! Я не могу контролировать все возможные варианты развития событий, но ведь и Руперт не может! По крайней мере, пока он не узнает об убийстве, ничего предпринимать точно не станет. Значит, нужно вытащить деньги со швейцарского счета, тем более что до Швейцарии отсюда рукой подать, и я могу поехать куда угодно и начать новую жизнь! Надо просто дождаться приезда полиции и рассказать им мою легенду. Скомкав листок с именами и зажав его в кулаке, я встала и пошла на берег озера, опустила руку в воду и долго смотрела, как бумага постепенно растворяется. Да, вдруг поняла я, самое тяжелое – это ожидание.

Следующие три дня я испытывала нечто сродни практически невыносимому желанию. Всепроникающий белый шум в отсутствие возлюбленного, который постоянно жужжит в венах, что-то нашептывает тебе на ухо. Я напоминала влюбленную женщину, тайную любовницу, жуткие муки которой может прекратить лишь одно: звук шагов любимого в коридоре дешевого отеля. Каждое утро я бегала по головокружительным туристским тропам, доводя себя до изнеможения, пока бедра не начинали дрожать, а икры – гореть. Я заказывала еду на обед и ужин, но практически не притрагивалась к ней. Постоянно курила, пока меня не начинало мутить, но тут же снова закуривала, ощущая во рту металлический привкус собственных внутренностей. Купила бутылку дешевого бренди и снотворное, какое смогла достать без рецепта, чтобы каждый вечер иметь возможность вырубиться, но все равно просыпалась еще до рассвета от колющей головной боли и наблюдала за тем, как под ветхой голубой простыней бьется мое сердце. Я осунулась, скулы заострились, стали выпирать подвздошные кости. Еще я пыталась читать: на скамейках, откуда открывался потрясающий вид, как на открытке, забравшись на подоконник, растянувшись на песке на безлюдном пляже, но на самом деле мне удавалось лишь смотреть перед собой в пустоту и бесконечно поглядывать на телефон. Я играла с собой в игры, словно влюбленный подросток: если мужчина в голубой кепке выберет шоколадное мороженое, то они скоро позвонят, если паром просигналит дважды – они скоро позвонят. Всякий раз, когда у меня начинал вибрировать телефон, я хваталась за него как утопающий за соломинку, лихорадочно нажимала на кнопки, но не получила ни единого сообщения, кроме короткого «Привет, как жизнь?» от Стива да рекламных рассылок от итальянского «Телекома». Газет я не покупала, чтобы не потерять способности вести себя естественно, хотя это, наверное, было глупо с моей стороны. Раньше я испытывала желание, даже вожделение, но никогда не ощущала такого возбуждения, как в тот момент, когда из трубки зазвучал голос инспектора да Сильвы, пролившийся бальзамом на мою измученную душу после всех этих дней, тянувшихся так же медленно, как янтарная смола стекает по стволу сосны.

– Могу я поговорить с Джудит Рэшли? – неуверенно произнес он по-английски.

– Джудит Рэшли слушает.

– Синьора, меня зовут да Сильва, Ромеро да Сильва.

Неожиданно для себя я чуть не рассмеялась от облегчения. Ну наконец-то началось!

– Синьора, я служу в рядах итальянской полиции. Работаю карабинером в Риме.

Этот момент я хорошо отрепетировала, поэтому быстро ответила:

– В чем дело? Что-то случилось? С моей семьей?! Пожалуйста, скажите, что произошло!

Мне даже не пришлось притворяться взволнованной, потому что я была на грани обморока от напряжения.

– Нет-нет, синьора. Но к сожалению, у меня для вас плохие новости. Убит ваш коллега.

– Не понимаю, о ком вы, – тяжело вздохнув, ответила я.

– Ваш коллега, мистер Кэмерон Фицпатрик.

– О боже! – задохнулась я от ужаса.

– Да, синьора.

Теперь он будет ждать моей реакции, подумала я, наверное, наш разговор записывается. Главное – не переигрывать! Еще пару раз вздохнув в трубку, я заговорила:

– Но мы с ним недавно виделись в Риме, я не понимаю…

– Да, синьора, вы оставили свой телефон в отеле.

– Но как это произошло? Я…

– Мне очень жаль, что я вынужден сообщать вам столь шокирующие известия, синьора. Скажите, вы еще в Италии?

– Да-да, в Италии! На озере Комо!

– Тогда, с вашего разрешения, я должен задать вам несколько вопросов. Вы не против?

– Конечно, разумеется! Мне приехать в Рим? Как это случилось?

– Нет необходимости, синьора, если вы сообщите мне ваш адрес…

– Мне позвонить в консульство? Или его семья уже…

– Все формальности улажены, синьора. Мы просто зададим вам пару вопросов. Пожалуйста, примите мои искренние соболезнования.

Через пять часов они уже были на месте, заранее позвонив и сообщив о своем прибытии. Я ждала их в обшарпанном холле пансиона, ненакрашенная, в черном платье, купленном в Риме, с кожаным ремешком. В голове мелькали безумные мысли о ДНК, которая могла попасть на платье вместе с каплями крови с отрезанного пальца Кэмерона. Вот я и решила надеть то самое платье, не станут же они меня раздевать! Женщина-администратор отвлеклась от просмотра телешоу и с любопытством взглянула на меня, когда у отеля остановилась машина финансовой полиции с римскими номерами. Продолжая спиной чувствовать ее взгляд, я вышла под лучи палящего вечернего солнца и подошла к машине. Сначала я решила, что да Сильва – тот, что постарше, но оказалось, что ему около тридцати, накачанное, мускулистое тело, короткие темные волосы, чистые ногти, обручальное кольцо. А парень-то недурен собой, подумала я. Его напарнику, Монсони, на вид было около пятидесяти, слегка обрюзгший, немного сутулый мужчина. Оба в штатском, идеально отглаженные джинсы и спортивные рубашки поло. Интересно, это хороший знак или плохой? Наверное, если бы они собрались меня арестовать, то приехали бы в форме? Я поздоровалась с ними за руку и замерла в ожидании.

– Мы можем где-нибудь поговорить, синьора?

Я ответила по-итальянски – они тут же заулыбались, обрадовавшись, что не придется говорить по-английски, – и предложила побеседовать у меня в номере: там нас никто не побеспокоит, к тому же они поймут, что мне скрывать нечего. Администраторша посмотрела на нас с таким видом, будто собиралась что-то спросить, но я даже не взглянула в ее сторону, спокойно пошла вверх по лестнице на второй этаж и не обернулась, даже когда она окликнула меня. Войдя в номер, я села на единственный стул, а мужчинам извиняющимся тоном предложила присесть на край полутораспальной кровати. Разгладила на коленях платье и, стараясь говорить спокойно, спросила, чем могу быть полезна.

– Синьора, как я уже сообщил вам, ваш коллега… – начал да Сильва.

– Думаю, мне следует рассказать вам, что мы с мистером Фицпатриком никогда не были коллегами. Раньше я работала в «Британских картинах», – произнесла я, отметив про себя, что они знают, о чем идет речь, – поэтому мы были с ним немного знакомы – скажем так, пересекались. В Риме мы случайно встретились и обсудили, что, возможно, я могла бы работать на него, в его лондонской галерее. Я надеялась, что он перезвонит мне, но, видимо… – Я осеклась, притворившись, что до сих пор в шоке от произошедшего, однако плакать не стала, решив, что это будет чересчур.

– Синьора, я должен задать вам один вопрос: у вас с мистером Фицпатриком были какие-то отношения, помимо деловых?

– Я поняла, на что вы намекаете. Нет, других отношений у нас не было. Как я уже говорила, мы с ним почти едва знакомы, – быстро ответила я, надеясь, что они не заметят моей оговорки и спишут ее на мое плохое знание итальянского.

Они задавали вопросы о моем пребывании в Италии, о том, как мы встретились с Кэмероном в отеле «Хасслер». Я сказала, что мы вместе пообедали и поужинали, а потом Кэмерон ушел, сказав, что у него встреча, и мы договорились встретиться в холле отеля на следующее утро. Я прождала его почти час, продолжала я, а потом оставила ему записку и ушла, решив продолжить путешествие, как и планировала. Скромно потупившись, я поделилась с ними своими опасениями насчет того, что Кэмерон, возможно, и не собирался брать меня на работу, а просто хотел весело провести время в Риме в моей компании, пока ждал клиента. Еще я рассказала, что в Рим приехала одна, собиралась походить по музеям, и дала адрес отеля, в котором останавливалась. Мое имя и телефон они явно узнали из записки для Кэмерона, на что я и рассчитывала. Если бы внутренне я не была в жуткой панике и не пыталась всеми силами успокоить колотящееся в груди сердце, то, возможно, даже ощутила бы некоторую гордость.

– Говорите, он ждал клиента? – проглотил наживку да Сильва.

– Да, он сказал, что приехал в Рим, чтобы встретиться с клиентом. Похоже, эта перспектива его очень радовала, но больше он ничего мне не рассказал.

– Это не вызвало у вас подозрений?

– Нет, что вы! Арт-дилеры – скрытный народ, – со знанием дела сообщила я.

– Вам не показалось, что синьор Фицпатрик чем-то обеспокоен? Встревожен?

– Нет, не сказала бы…

– Знаете ли вы, с кем он встречался в тот вечер? С тем самым клиентом?

– Не знаю… Не могу ответить на этот вопрос.

– Как думаете, это могла быть женщина?

Женщина в ярком плаще от «Кензо», которую видели в «Хасслере». Плащ, кстати, надежно спрятан в мусорном пакете и выкинут в бак недалеко от миланского вокзала, поражающего своей архитектурой фашистского периода.

– Понятия не имею, правда.

– Портье отеля «Хасслер» утверждает, что в ночь убийства синьора Фицпатрика к нему приходила какая-то женщина.

Неужели они достанут размытое фото с камер наблюдения в отеле и на нем я увижу себя?! Неужели они поймут, что я вру, и наденут на меня наручники? С какой-то радости я вдруг вспомнила Хелен и Стенли в доме свиданий на Честер-сквер… Как некстати! Монсони внимательно смотрел на меня. Держись, Джудит!

– Нет, это была не я. Мы с ним попрощались в ресторане. Боюсь, названия сейчас не припомню… Там еще такой балкончик был… Потом я пошла на Пьяцца Навона, выпила там кофе, кажется… Мне нужно алиби? – рассмеялась я, потом сделала вид, что смутилась, поняв, что шутки тут неуместны.

– Синьор Фицпатрик не рассказывал вам о какой-нибудь женщине? – перебил меня да Сильва.

– Нет, ничего такого он мне не говорил.

– Нет, синьора, алиби вам не требуется, – добавил Монсони. – Сколько дней вы планируете пробыть в Италии? Возможно, нам потребуется задать вам еще несколько вопросов.

– Всего пару дней. Потом я собиралась ехать дальше. Разумеется, я готова помочь всем, чем смогу. Бедный Кэмерон! У меня до сих пор в голове не укладывается!

– Конечно, вы в шоке, – мрачно кивнул да Сильва.

– Да, в шоке…

Некоторое время мы сидели молча и втроем пребывали в шоке. Потом мужчины встали, мы распрощались, я открыла дверь, они спустились вниз и вежливо сказали «до свидания» любопытной администраторше. Отойдя на несколько шагов от окна, я слушала, как заработал двигатель полицейской машины. Она скрылась за поворотом, а я так и не двигалась с места. А вдруг они незаметно разместили камеру у меня в номере? Наверное, это сделал Монсони, пока да Сильва отвлекал меня разговорами! Но разве это законно? Искать камеру нельзя, потому что тогда они могут увидеть, как я что-то ищу, и все поймут! Господи! Ну, по крайней мере, про нож меня не спросили. Собравшись с духом, я села в кресло и закурила, а потом встала и принялась собирать вещи. В косметичке у меня еще оставалась изрядная пачка полученных от Стива денег. Проведу в Италии еще максимум пару дней, а потом поеду на поезде в Женеву. Пока не получу то, что мне нужно, буду везде расплачиваться наличкой.

Прислонившись к окну, я провела рукой между бедер. Приятно понимать, что ты способна на многое… Не просто приятно, а очень приятно… Натягивая трусики, я почувствовала, как набухло влагалище. Я проявила терпение и вышла сухой из воды, ну или почти что. А пока надо подыскать отель посимпатичнее и сделать то, о чем я мечтаю уже несколько недель, – найти с кем потрахаться!

18

Конфетно-букетный период меня совершенно не интересует, равно как и флирт, свидания и все остальные мероприятия, цель которых – наврать с три короба. Мне нравится сам процесс выбора, поэтому я предпочитаю ходить на вечеринки, где всю эту скучную рутину можно пропустить и перейти прямо к делу. Там все знают, зачем пришли, никто не ищет задушевных бесед и томных взглядов, не пытается найти свою вторую половинку. Одиночный полет, ощущение свободы – все это куда сложнее. Женатиков с детьми я отмела сразу – они, может, и не против, но у них же работа, куча проблем и неудобств, вслед за ними отправились местные подростки – от них вряд ли можно ожидать особых талантов, значит остается персонал довольно сносного отеля в Белладжо, куда я переехала на следующий день. Нет, я не слишком гордая, чтобы заниматься этим с обслуживающим персоналом – секс с Яном был скорее приятным исключением, – но зрелище они собой представляли печальное. После разговора с полицией у меня между ног аж зудело, и нужно было поскорее сбросить напряжение.

Маттео показался мне идеальным вариантом. Я позволила ему снять меня в простецком баре на берегу озера, зайти в который решила исключительно из-за огромного количества припаркованных рядом с заведением мотоциклов, хотя давно заметила, что байкеры, разъезжающие в районе озера Комо, обычно уже укомплектованы девушками подходящих габаритов. Маттео сидел один, мы разговорились, и он рассказал, что сам из Милана, а сюда приехал в гости к бабушке. Он только что окончил университет, а значит, по итальянским меркам был старше меня на пару-тройку лет. Красавцем назвать его было сложно, но ростом он вышел, широкие крепкие плечи рельефно выделялись под застиранной черной футболкой. Маттео угостил меня бокалом жуткого просекко, потом я взяла себе еще бокал, а ему заказала пиво. Запрыгнув на его «веспу», мы помчали к бабуле Нонне. Как он сообщил мне, она как раз уехала на море. Я снова представилась Лорен и выложила ему привычную легенду о том, что решила попутешествовать, прежде чем искать новую работу. «Веспа» с трудом взбиралась по крутой дороге, которая вела из города в горы, внизу лучи закатного солнца уже окрасили озеро в розовый цвет. На мгновение я прижалась лицом к его куртке, нежно обхватив его за бедра, и ощутила укол одиночества. Все так, как и должно было быть, подумала я. Если я сумею все преодолеть, то уже никогда не стану прежней. Однако сейчас я на долю секунды как будто снова стала самой собой.

Не могу сказать, что мысли о коттедже пожилой дамы меня возбуждали, но домик у Маттео оказался вполне симпатичным – не самый худший образец итальянской архитектуры семидесятых: белые стены, темное дерево, огромная терраса с видом на воду. К вечеру похолодало, и Маттео дал мне свой кашемировый свитер. Мы сидели на террасе с бутылкой странного на вкус красного игристого вина и смотрели на огни последнего отходящего в сторону Комо парома. Маттео закурил косяк, я притворилась, что затянулась, и тут он признался, что, хотя в университете изучал архитектуру, на самом деле мечтает написать роман. Потом он спросил, хочу ли я послушать, как он играет на гитаре, но я поняла, что это может затянуться, поэтому прошептала в ответ «возможно, потом» и поцеловала его взасос. Он удивился, но, учитывая, что итальянцы считают всех англичанок проститутками, быстро сообразил, что к чему. Поцелуи становились все более страстными, я ерзала у него на коленях и терлась об него грудью, ощущая языком сладковатый привкус травки, и вскоре почувствовала, что у него встал.

– Пойдем к тебе в комнату, – тут же предложила я.

Поднимаясь за Маттео по лестнице на второй этаж, я увидела ту картину и, кажется, только в этот момент поняла, что я сделала в Риме. Ненавижу, когда мир подкидывает вот такие дешевые совпадения! На стене висела репродукция «Кампо Ваччино» Тёрнера, его последний городской пейзаж. Некоторые видят в этой картине сожаление, мягкую игру света над Форумом и прощальный танец великого человека. Туристический сувенир, такие картины обычно продают на набережных Тибра, где я была еще совсем недавно.

Маттео остановился, прижал меня к стене и стал целовать уже с куда большим рвением. Я скинула с себя ботинки и джинсы, легла на кровать и слегка оттянула край трусиков, он снял свитер и футболку, и я быстро прижала его к себе, опрокинула на спину и прошлась языком по его твердой юношеской груди, слегка задержавшись на сосках. После долгого воздержания я потекла от одного мужского запаха. Уткнувшись лицом ему в подмышку, я слизывала мускусный пот, словно колибри, наконец-то добравшийся до нектара. Потом я провела языком по узкой полоске волос на его плоском животе, слегка задержалась у первой пуговицы на «левисах», расстегнула ширинку и взяла его в рот. Член у него оказался длинный, но немного тонковатый, с неприятной, по-детски большой крайней плотью, но зато твердый как железо! По его сбивчивому дыханию я поняла, что такие истории в Комо случаются не каждый день, и твердо решила, что он не должен кончить раньше меня.

– У тебя есть презерватив? – спросила я.

Он встал, включил свет в ванной, повернувшись ко мне своими трогательно тощими ягодицами. Я тем временем поглаживала свою киску, а потом облизнула пальцы, чтобы попробовать себя на вкус. Я пребывала в таком возбуждении, что, казалось, могла кончить в любой момент, а этот засранец, похоже, не торопился: долго надевал презерватив, а потом устраивался поудобнее между моими раздвинутыми бедрами. Я направила его в себя, позволила уткнуться носом мне в шею, и сжала мышцы влагалища, чтобы он не двигался слишком быстро.

– Aspetta. Подожди. Не спеши, – прошептала я, и его движения стали медленнее, глубже и ритмичнее. – Сильнее, – стонала я, просунув руку между нашими телами, чтобы добраться до клитора. – Vai! Сильнее!

Потом он кончил, и в первый момент ощущения полного раскрытия, вбирания в себя мужского сока, я вдруг словно вышла из тела. Дыхание Маттео рядом с моим ухом напомнило мне прикосновение крыльев летучей мыши, словно демон читал мне стихи о любви. В спальне было темно, но мне все же удалось разглядеть несколько предметов, стоявших на комоде рядом с кроватью: книга в мягкой обложке, пепельница, трогательный серебряный кубок за спортивные достижения. Можно взять кубок, вдруг подумала я, взять и со всей силы ударить Маттео по затылку. По его виску заструится кровь и станет капать на мое лицо, но он даже не поймет, что произошло, и медленно опустится мне на грудь, дергаясь, словно марионетка, и в последнюю очередь жизнь покинет его член, как это бывает у повешенных. Я прикрыла глаза, чувствуя, что скоро кончу, и у меня перед глазами замелькали кадры из фильма: взгляд умоляющих глаз, латунный уголок дипломата, алые от крови гигиенические прокладки, отекшее, посеревшее лицо. Внезапно мне стало страшно, что я трахаюсь с очередным трупом, но эта мысль почему-то доставила мне удовольствие. Словно со стороны, я услышала свое тяжелое горловое дыхание, переходящее в стоны, хрип, рвущийся из горла Маттео, а потом последовали несколько секунд блаженного забытья, и вот мы уже лежим на простынях точно настоящие влюбленные, которых выкинуло на берег после кораблекрушения. Я не могла ни говорить, ни смотреть на него. Некоторое время мы молчали, а потом он придвинулся ко мне, ласково целуя волосы и плечи.

В изобразительном искусстве есть такой прием под названием «анаморфированная перспектива»: предмет изображается на наклонной поверхности таким образом, что увидеть его неискаженным можно только при взгляде на картинку с определенной точки. Самый известный пример использования этого приема, пожалуй, «Послы» Гольбейна: на этой картине белое пятно на переднем плане портрета под определенным углом зрения оказывается черепом. В Национальной галерее, где висит это полотно, вы сразу увидите потертую паркетину справа от картины, на которую следует встать, чтобы оптическая иллюзия стала реальностью. Однако, на мой взгляд, все великие художники в той или иной степени прибегают к анаморфизму. Надо только встать в нужное место, и тогда вы будто падаете в картину, погружаетесь в нее. Своего рода квантовый фокус: вы одновременно находитесь как бы и снаружи и внутри, пребываете в двух состояниях. Ни одно из состояний не может существовать отдельно от другого. Так и я сейчас одновременно находилась и в Риме, и в постели с Маттео.

– Ciao, cara! Ciao, belissima!

– Ciao, – прошептала я, уткнувшись ему в шею.

Я пыталась произнести это искренне, лениво поглаживая его волосы. Маттео был очень мил, не его вина, что все вышло именно так. Он налил стакан воды и протянул мне, но я покачала головой, завернулась в одеяло и притворилась, что задремала. Я так и осталась в его свитере, но из-за этого казалась себе еще более обнаженной, когда он улегся сзади и обнял меня, прижимаясь ко мне бедрами. Дождавшись, когда его дыхание успокоится и замедлится, я резко открыла глаза, словно вампир из фильма ужасов. Медленно сосчитав до тысячи сначала по-итальянски, потом по-французски и затем по-английски, я аккуратно выскользнула из его объятий, встала с постели, сняла свитер, подобрала с пола джинсы и ботинки. Вообще-то, я собиралась прижать ему к лицу свои трусики, чтобы, кончая, он вдыхал мой запах, но мне было не до таких маленьких фокусов – я представляла себе, как сексуально было бы убить его. Полуголая, я на цыпочках спустилась по лестнице в холл, натянула на себя остальную одежду, встав прямо под туманной дымкой пейзажа Тёрнера. Внизу горели огни Белладжо, я сделала глубокий вдох и побежала по дороге. Ключ от номера я оставила у портье. Маттео не спросил, где я остановилась, но даже если бы ему и удалось меня вычислить, к утру я уже буду далеко. Все должно было быть совсем не так, повторяла я про себя, но теперь все так, как есть. Просто мой мозг принялся играть со мной в игры от усталости и перевозбуждения, показывая мне цветное шоу, вот и все, не стоит беспокоиться на этот счет. Ночь выдалась безлунная, было еще не поздно, но я знала, что спать мне не придется. Вернусь в гостиницу, соберу вещи, оплачу номер, закажу такси на пять утра и поеду на вокзал на другом берегу озера. Сейчас мне потребуются все мои силы, надо лишь пережить несколько дней, и все закончится. Не стоило устраивать весь этот балаган с Маттео, раздраженно подумала я. Что я, наркоманка, что ли? Не могла потерпеть?! Скоро у меня на эти игры будет сколько угодно времени. А сейчас нужно думать только о следующем шаге, потом еще об одном, еще одном – и так, пока я не приеду в Женеву и не доведу дело до конца.

19

Году в 1612-м в Риме Артемизия Джентилески написала небольшую картину: портрет Данаи, дочери царя Аргоса, которой Зевс явился в виде золотого дождя и соблазнил ее. Довольно странный выбор для начинающей художницы. Без сопровождения ее даже не выпускали из дома отца. По современным стандартам красоты Даная Артемизии далеко не красавица – слишком бледная плоть, слишком выступающий живот. И хотя она откинулась назад, демонстрируя свою наготу, заметно, что у нее двойной подбородок. Я обожала эту картину, поскольку, в отличие от остальных вариаций на эту популярную в утонченном искусстве порнографии XVII века тему, она была написана остроумно. Веки Данаи полуприкрыты в экстазе, но не сомкнуты до конца. Из-под опущенных ресниц она наблюдает за золотистыми каплями, ласкающими ее податливую плоть. Правая рука, покрытая золотистыми волосками, лежит на довольно внушительном бедре, но мышцы предплечья напряжены, в кулаке она сжимает свою добычу. Даная выставляет на посмешище бога, который возомнил, что она от него в восторге. Полуприкрыв глаза, она смеется над зрителем, над мужчиной, которому приходится выбирать респектабельный классический сюжет, чтобы иметь возможность насмотреться на ее обнаженное тело. В этом наша сущность, говорит Даная, даже когда мы строим из себя нимф, вы обязаны наполнять наши вагины золотом. Однако смех юной художницы беззлобен, она приглашает зрителей посмеяться вместе с ней над тем, какие мы инвалиды в эротическом отношении. Если бы ее Даная стала персонажем комикса, то надпись над ее пухлыми персиковыми губками гласила бы: «Ну ладно, большой мальчик! Сколько дашь?»

Воспоминание об этой картине вызвало у меня на лице довольную улыбку. Я сидела в лобби-баре «Отель де Берг» в Женеве. В отличие от других европейских городов, в августе Женева не вымирает. В домах тихо работают кондиционеры, но на улице, под блеклым швейцарским небом, город продолжает исподтишка сверкать деньгами. Помню, как-то я читала мемуары знаменитой барышни по вызову, и она писала, что если вы хотите снять проститутку в приличном отеле, то надо искать женщину в скромном деловом костюме. Я вспомнила свою твидовую юбчонку, в которой тысячу лет назад была с Лианной в «Рице». Судя по всему, с оттенком сухой иронии подумала я, судьба просто ждала своего часа. Мой нынешний наряд был жестом вежливости Стива, выгодная покупка из осенней коллекции прошлого года: нежно-голубое платье «Валентино» строгого, но мягкого кроя, высокие черные сандалии «Джимми Чу». Волосы убраны наверх, никаких украшений, маникюр-педикюр в перламутрово-бежевых тонах. Внешне я настолько напоминала сотрудника банка, что просто не могла не оказаться шлюхой.

Я заказала бокал «Шенен блан» и огляделась. В баре сидела пара молодых арабов, с интересом поглядывавших на меня, престарелый тип, похожий на диктатора в изгнании, с неизменной спутницей-блондинкой, компания немок с ноутбуками, неодобрительно посматривавших на блондинку, двое моложавых мужчин в джинсах и с часами «IWC», которые пили водку с тоником. Плохой знак: в джинсах ходят биржевики. Нет, мне нужен кто-нибудь, одетый в моем стиле, какой-нибудь банкир, подумала я, прихватила экземпляр «Экономиста» и отправилась ужинать в «Квиринале», где заказала свежайшее фуа-гра – гулять так гулять! Просмотрела статью о Северной Корее, и тут в соседнем баре заиграла музыка – агрессивный хаус, ведь отбросы европейского общества только так понимают, что отрыв начался. Я заказала шоколадный мусс с жасминовым сиропом, решив ни в чем себе не отказывать, а потом переместилась в бар и перестала притворяться, что читаю. Народ постепенно прибывал. Рядом со мной за стойкой сидели две женщины в черных костюмах, стандартная комбинация из блондинки и брюнетки, хотя у брюнетки были такие большие руки и выдающаяся челюсть, что я подумала: с кем бы она ни решила провести ночь, его ждет большой сюрприз. Буквально через пару минут они подцепили пару «костюмчиков» и вскоре уже допивали первую бутылку шампанского, смеясь, встряхивая своими мелированными гривами и делая вид, будто они на седьмом небе оттого, что находятся в этом отстойном баре с еще более отстойным диджеем и уж совсем пошлыми плавающими свечками в ледяных подсвечниках в компании именно этих потрясающе остроумных мужчин, в то время как их коллеги поудачливее нюхают кокс с плохими русскими парнями где-нибудь на Ривьере. Подождав еще десять минут, я попросила швейцара вызвать мне такси до «Леопард лаундж».

Приехав, я заказала себе бурбон. Здесь никто не скрывал, что это место – просто рынок мяса. Фотомодели-подростки уровня каталогов нижнего белья, гомик в белых джинсах «Дольче и Габбана», парочка стареющих Казанов с волосами, напоминавшими паклю, которой наверняка были заткнуты щели в их рассохшихся, подержанных яхтах. Ну и конечно же, блондинки с бюстами на любой вкус, снова «белые воротнички», снова «ролексы», отбеленные лазером зубы и безжизненные глаза. Биржевики, которых я заметила еще в отеле, не на шутку разошлись, явно перебрав водки, на каждом висело по паре девиц в обтягивающих штанах из искусственной кожи. Повсюду девушки, готовые на все. Девушки, у которых в глазах светится надежда, что именно этот вечер принесет им удачу, станет трамплином в новую жизнь и они наконец поймут, что все эти жуткие пробуждения в постели непонятно с кем и отвратительные минеты где попало были не зря. В общем, такие же девушки, какой когда-то была и я.

Женева – город маленький, здесь куча молодых богатых холостяков, а два с половиной процента населения города заняты в сфере сексуальных услуг. Конкурентки меня особо не волновали, но к половине двенадцатого я уже начала приходить в отчаяние. Ну не заказывать же еще один бурбон?! У меня перед глазами стоял список, который я составила еще в Комо, в ушах бесконечной шарманкой звучали имена: Руперт, Кэмерон, Лианна, Монкада. Сколько у меня остается времени? Если я не смогу провернуть эту аферу, придется снимать со счета все, что есть, и быстренько делать ноги. Сколько наличности я имею право снять, не нарушая закона? Возможно, у меня в запасе не больше пары дней, и тогда мне еще повезет, если я смогу забрать деньги из «Оспрея» и выбраться из Европы, прежде чем до меня доберется кто-нибудь из коллег да Сильвы.

Знаете, бывают такие моменты, когда надо крепко-крепко зажмуриться, очень сильно пожелать чего-нибудь и тут происходит чудо, будто в кино. Я открыла глаза и увидела его: около полтинника, седеющий, не слишком симпатичный, но явно при деньгах, обручальное кольцо, костюм с Сэвил-роу, запонки «Булгари» (идеально, значит, он не аристократ и слегка не уверен в себе), безупречные ботинки и часы. Особенно ботинки. За время моего небольшого вояжа по Европе мне так надоели потрепанные лоферы, что глаза бы мои их больше не видели! Мужчина один, а значит, дела у него идут не очень, и он решил выпить, или же, наоборот, все сложилось удачно, и он решил выпить. В любом случае выпить ему предстоит со мной.

20

Мы вернулись в мой отель, я налила Жан-Кристофу выпить, денег вперед не потребовала, и только в этот момент до него начало доходить, что я не проститутка. Потом он зарылся лицом у меня между ног минут на пятнадцать и оттрахал сзади, быстренько, минуты за три, но зато с полагающимся оркестровым сопровождением – а я трепетала и вздрагивала в его на удивление волосатых руках, – но все равно никак не мог поверить, что я делаю это просто так.

– Если честно, я такого не ожидал, – произнес он по-французски.

– Наверное, ты ждешь, что я скажу: милый, обычно я веду себя куда скромнее, но, увидев тебя, просто не смогла сдержаться и забыла обо всем на свете, – улыбнулась я, встала с постели и, обнаженная, подошла к столу и не торопясь налила себе стакан воды, чтобы Жан-Кристоф успел хорошенько меня разглядеть. – Что ж, это правда, ты мне нравишься, но я взрослая женщина и уже устала от всех этих игр, – продолжила я.

– Я заметил.

– Но удерживать тебя я не стану: если хочешь – оставайся, – заявила я, возвращаясь в постель и залезая под одеяло, – не хочешь – уходи.

Он обнял меня сзади, положив ладони мне на грудь, и легонько куснул в шею. Что ж, может, все даже будет не так скучно, как я думала.

– Утром мне нужно быть в офисе.

– Какой у тебя размер рубашки?

– А что?

– Позвоню на ресепшен, попрошу поискать чистую рубашку. А то вдруг им нечем заняться?

И Жан-Кристоф, разумеется, остался до утра. А вечером пришел снова и на следующий день тоже. Потом предложил мне съездить с ним на выходные в Куршевель. Сейчас идеальный для меня сезон, подумала я, то, что надо: мужчины успели сплавить своих жен куда-нибудь отдохнуть (кстати, интересно, а мадам Жан-Кристоф тоже не скучает и развлекается с каким-нибудь тренером по теннису на Антибе или голодает в Биаррице с упорством, достойным лучшего применения?), плюс ко всему я совершенно не умела кататься на горных лыжах, и если бы на дворе была зима, то светской девушке Лорен, занимающейся искусством, было бы довольно непросто объяснить столь досадный пробел в образовании. Такая девушка, как Лорен, конечно же, пришла в детский восторг, однако не открыла рот от удивления, когда «ягуар» Жан-Кристофа свернул в сектор частных самолетов женевского аэропорта. Разумеется, на частных самолетах я еще никогда не летала, но теперь начала понимать, что имела в виду Карлотта. Через двадцать минут вертолет Сикорского взмыл в воздух, я смотрела вниз на потрясающие своим изяществом альпийские горные пейзажи, и вскоре мы приземлились, как будто попав в 1850 год. Да, ради такого можно душу дьяволу продать!

Остановились мы в шале одноклассника Жан-Кристофа. У него самого был дом в Вербье. Думаю, друзья заключили своего рода долгосрочный договор, который вполне устраивал обоих. Мне пришлось самой занимать себя, пока мой спутник делал последние деловые звонки, в пятницу вечером их обычно накапливается прилично. Дом был довольно скромный, совсем не похожий на дворцы с окнами во всю стену стоимостью миллиард долларов, которых тут понастроили русские чуть ли не посреди лыжных трасс; он скорее напоминал уютное семейное гнездышко: три спальни, все из дерева, небрежный альпийский шик, несколько заурядных, но симпатичных предметов восточного искусства. На кроватях – яркое постельное белье в полоску, в баскском стиле. Единственным по-настоящему гламурным предметом интерьера оказалась кедровая бочка на деревянном подиуме, с которого открывался вид на долину. Повсюду лежали зачитанные книжки, на стенах висели семейные фотографии: друг, его жена с мелированием и трое светленьких ребятишек на заснеженных склонах или на тропических пляжах. Старшая дочь была моложе меня лет на десять, и я подумала, интересно, на что похожа ее жизнь: в какой элитной школе-интернате она учится, какую носит одежду, как проводит каникулы… Каково это – расти в атмосфере защищенности и уверенности в завтрашнем дне? Хотя сама она наверняка покуривает травку и ведет с друзьями в «Фейсбуке» длинные разговоры о том, как ей тяжело живется.

Жан-Кристоф попросил извинить его за то, что не сможет сводить меня в «Манжуар» – ресторан, превратившийся в самый дорогой ночной клуб Куршевеля, – но я заверила его, что предпочитаю времяпрепровождение попроще. Мы переоделись в джинсы и кашемировые свитеры и, взявшись за руки, пошли гулять по городу, а потом завернули в небольшое бистро, хозяин которого, как выяснилось, знал месье. Жан-Кристоф вежливо поинтересовался у меня, не кажется ли мне, что раклет – слишком тяжелая еда, а я не менее вежливо ответила, что здесь, в горах, так холодно, что я с радостью присоединюсь к нему. Вскоре мы уже вырезали горячий сыр из посудины, напоминавшей средневековый пыточный инструмент, и накалывали его на тонкие ломтики копченой ветчины и оленины, попивая чудесное бургундское. На самом деле страсти я к Жан-Кристофу, конечно, не испытывала, но в принципе он был мне симпатичен. В отличие от Джеймса, у него были безукоризненные манеры, с ним было легко болтать о том о сем – в основном разговор вертелся вокруг путешествий. Лишних вопросов он мне не задавал, но я специально рассказала ему, что планирую открыть галерею. Когда бутылка почти опустела, он взял меня за руку, поцеловал и произнес:

– Mais, que tu es belle!

Я чуть не захихикала от удовольствия. Сложись моя жизнь по-другому, такие слова были бы пределом моих мечтаний: приличный пожилой господин, эксклюзивный ресторан, господи… Но сейчас я сидела и считала минуты, пока мой спутник не окажется в кедровой бочке. Домой мы пошли пешком, я восхищалась красотами звездного неба, которое и правда было совершенно необыкновенным – от него исходило как будто осязаемое сияние, – а потом первой вбежала в дом, прихватила шампанское и два бокала, нажала на нужные кнопки и, когда он вошел, уже успела раздеться и улечься под струи воды, распустив волосы так, что они рассыпались по спине. Жан-Кристоф присоединился ко мне, закурил сигару и удовлетворенно откинулся на спинку бочки. Какое-то время мы молча смотрели на звезды, потягивая шампанское, потом его пальцы принялись лениво поглаживать мой сосок, но тут я выпрямилась и серьезно произнесла:

– Дорогой, я хочу тебя кое о чем попросить.

Он тут же напрягся. Если бы я завела речь о деньгах, он бы не удивился и повел бы себя исключительно галантно, но был бы глубоко разочарован и, возможно, немного опечален. Дав ему немного помучиться, я продолжила:

– Понимаешь, мне нужна твоя помощь в одном деле.

– Oui? – равнодушно и бесстрастно произнес он.

У него на лице было написано, что он перебирает варианты: сейчас она попросит заплатить ей за квартиру? Или за обучение в колледже? Скажет, что мать тяжело больна? Нет, это было бы слишком.

– Разумеется, я заплачу столько, сколько нужно. Не знаю, возможно, сто тысяч евро?

– Заплатишь? Ты?!

– Ну конечно. Помнишь, за ужином я говорила, что собираюсь открыть галерею?

– Да.

– Я приехала в Женеву, потому что у меня есть инвестор. Клиент серьезный, он готов поддержать меня. Я уже разобралась с формальностями, и на данный момент средства находятся на счете в банке «Оспрей».

Жан-Кристоф с интересом слушал меня, начиная думать как делец, а не как герой-любовник.

– «Оспрей»? У меня там есть знакомые.

– Я хочу перевести деньги в другое место. Понимаешь, мой клиент очень… дотошный. Он хочет собрать серьезную коллекцию, и я знаю, что, выбирая меня, он идет на определенный риск. Однако ему важна и конфиденциальность, понимаешь, о чем я? Ему не нужно, чтобы все и вся знали, что именно он покупает. А мне кажется, в Швейцарии далеко не все так тихо и гладко, как выглядит на первый взгляд, особенно после прошлогодней истории с «Юнион-банком».

– И?..

– И поэтому я хочу перевести деньги на другой счет. Но действовать надо очень быстро, потому что у моего клиента есть некоторые проблемы с концентрацией и, если я не смогу быстро найти интересующие его картины, он может потерять терпение. В начале сентября состоится Шанхайская выставка современного искусства, и к этому времени я должна быть во всеоружии. К тому же весной можно будет достать нескольких интересных авторов на выставке в Базеле и Гонконге. Я не могу себе позволить бюрократические проволочки! Поэтому я решила попросить тебя помочь мне, – закончила я, стараясь смотреть ему прямо в глаза, насколько это позволял свет плавающих свечей и бурлящая в джакузи вода.

– Что ты предлагаешь?

– Жан-Кристоф, мы едва знакомы, но мне кажется, тебе можно доверять. Речь идет о крупной сумме – шесть миллионов евро. Я хочу, чтобы ты как можно скорее перевел эти деньги на корпоративный счет в Панаме, с которого я смогу снимать средства для покрытия своей заработной платы и совершения сделок. Я, в свою очередь, обязуюсь перевести тебе сто тысяч евро на любой указанный тобой счет. Вот и все.

– Шесть миллионов?

– Ну, это стоимость самого дешевого Ротко, не так уж и много…

– Ты поразительная девушка, Лорен!

– Да, поразительная, – ответила я, погружаясь под воду.

В очередной раз я порадовалась, что у меня есть сертификат с курсов спасения жизни на воде, и вспомнила слова инструктора о том, что такие навыки рано или поздно обязательно пригодятся.

В общем, у меня выходные выдались довольно напряженные, а Жан-Кристоф расслабился по полной. В понедельник утром мы вернулись в Женеву на его вертолете, взяли такси и сразу поехали в «Оспрей». Я сказала Жан-Кристофу, что не хочу заходить, но он возразил, что мое присутствие необходимо, иначе они не согласятся закрыть счет. Однако, похоже, благословенные миллионы Стива охраняли меня не хуже феи-крестной, потому что сотрудник банка оказался куда более любезным и услужливым, чем управляющий. Я передала ему коды и решила оставить на счету десять тысяч, которые изначально туда положила – на всякий случай, никогда не знаешь, как оно обернется. Как только дело будет сделано, я собиралась послать Стиву какой-нибудь подарок примерно на эту сумму, и тогда мы будем в расчете. Если знакомый Жан-Кристофа из «Оспрея» и удивился, то виду не подал – вот в этом вся Швейцария! Здесь можно скрыть все, что угодно, лишь бы деньги были. Когда мы вышли из банка, Жан-Кристоф стал на сто штук богаче, а я обрела гордый статус сотрудника акционерного общества с ограниченной ответственностью под названием «Джентилески лимитед», зарегистрированного на имя некоего Кляйна Фенивеса из Панамы. Моя ежегодная зарплата составляла сто тысяч евро, а также я имела особые опционы для закупок, которые могла перевести на любой счет на свое усмотрение. Налоги исправно выплачиваются, все прозрачно, надежно и на мое имя. Никаких связей с переводом мистера Монкады или сомнительным счетом на островах Кука. Пить шампанское за успех предприятия, однако, было еще рановато, поэтому мы с некоторой неловкостью пожали друг другу руки на ступеньках банка, я что-то там пропела насчет того, что позвоню, когда в следующий раз окажусь в городе, хотя мы оба прекрасно понимали, что видимся в последний раз. За Жан-Кристофом приехал водитель, он сел в машину и уехал, хотя меня растрогало то, что он не сразу полез за телефоном, а исправно смотрел на меня в окно, пока машина не свернула за угол. Интересно, понял ли он, что я его обдурила? Наверное, все-таки понял, хотя, с другой стороны, я щедро оплатила его услуги.

Накрапывал мелкий дождик, я вернулась в отель пешком. Заглянув в комнату для багажа, я отметила про себя, что за это время у меня накопилось приличное количество разномастных сумок и чемоданов. Что ж, теперь я смогу себе позволить обзавестись приличным комплектом дорожных сумок. От этой мысли настроение у меня на удивление улучшилось не так сильно, как я надеялась. Почувствовав, что чертовски устала, я пошла в лаундж-бар, заказала кофе и открыла сайт «Коррьере делла сера». Вот оно: «Жестокое убийство английского бизнесмена». Я заставила себя медленно прочитать статью, потом еще раз и еще – мое имя нигде не упоминалось, лишь короткая фраза: «Полиция допросила коллегу жертвы, которая подтвердила, что у того была назначена встреча с неизвестным клиентом». Раз сегодня об этом написали в итальянских газетах, значит завтра новость попадет в британскую прессу, в августе дела быстро не делаются. Но я вышла сухой из воды! Руперт будет просто вне себя, когда обнаружит, что деньги ушли на счет в швейцарском банке, а потом просто испарились! «Оспрей» не выдаст никаких подробностей сделки, какими бы связями ни обладал этот жирный хрен. Теперь легенда сложилась полностью: даже если он узнает, что я встречалась с Монкадой, даже если он найдет меня, я просто скажу ему, что раскусила их аферу со Стаббсом и уговорила Кэмерона взять меня в долю и отдать мне десять штук – жалкую сумму, предел мечтаний для таких, как Джудит Рэшли. Кэмерон на встречу не явился, мне пришлось встречаться с клиентом самой, я проследила, чтобы деньги появились на счете Кэмерона, вот и все. Больше ничего не знаю. Пусть Руперт считает, что во всем виноват Монкада, Кэмерон – да кто угодно, но на меня у него ничего нет. Почему я не упомянула имя Руперта в разговоре с итальянской полицией? Остатки корпоративной лояльности: играя в школьной команде, главное – не подвести товарищей! Собачья преданность ценностям компании… Когда-то я думала, что этим смогу завоевать их сердца.

Наконец я прикрыла глаза. Сколько же времени я не могла себе позволить спокойно дышать? Вообще-то, мне надо было пошевеливаться, собирать долбаные шмотки, ехать на такси на вокзал, делать следующий шаг, а потом следующий… Но я просто сидела и смотрела на стекающие по стеклу капли дождя.