Все. Решение принято. Назад пути нет. Гордость и упрямство сделают свое дело в борьбе с трусостью и нерешительностью. Смелая идея возникла сама собой, как будто всплыла на поверхность из глубин подсознания. Еще вчера утром Герда и представить себе не могла, что осмелится даже подумать о том, чтобы обратиться к Джордану, а сейчас вот собирается на встречу с ним.

Когда наконец Герда закончила одеваться, квартира имела такой вид, словно здесь побывали грабители. Все было вверх дном. Содержимое шкафов — платья, блузки, туфли, белье, — все валялось в беспорядке на кровати, на полу, на подоконнике. На трюмо в хаосе помад без колпачков и украшений лежал полупустой опрокинутый флакончик — лосьон лужей растекся на поверхности столика. И в придачу ко всему, будто прикрывая весь этот бедлам, поверх лежал небрежно брошенный цветастый шелковый шарфик. Зато Герда вышла из квартиры, что называется, во всеоружии. Ни в макияже, ни в одежде не упустила ни одной мелочи.

Смущало только то, что она не имела ни малейшего представления, где искать Джордана и что говорить, если все-таки найдет его. Вроде бы у него есть квартира в городе, но где именно… В телефонной книге Герда нашла адрес, взяла такси и отправилась в гости. Ну и что, если без предупреждения. О чем предупреждать? Что она приедет и будет уговаривать его изменить решение?

Такси остановилось перед очень красивым старинным домом. Такие очень редко, но еще можно встретить в джунглях гигантских стеклобетонных небоскребов. Отшлифованные булыжники, даже в жаркую погоду дышащие вековой прохладой, милые створчатые оконца и висящий на крыльце фонарь хранили атмосферу Англии восемнадцатого века. Герда подумала, что, может быть, водитель не расслышал адрес. Никогда не думала, что Джордану свойственна ностальгия по старинным уютным домикам Лондона эпохи правления короля Георга.

К дому вела узкая каменная дорожка. Неброская табличка над звонком гласила, что дом принадлежит Джордану Блэку. Предательский страх холодком пробежал по спине. Может, его нет дома? Сегодня же пятница. Он, должно быть, уехал в Грин-Риг на выходные.

Почти на цыпочках Герда прокралась за угол и в тени деревьев увидела зеленый «мерседес». Охваченная паникой, она остановилась, пытаясь заставить себя трезво соображать. Как гром среди ясного неба над головой раздался голос Джордана:

— Вообще-то дверь с другой стороны. И она не заперта, только поверни задвижку.

Герда чуть не подпрыгнула от неожиданности, быстро обернулась и посмотрела наверх. Он стоял у открытого окна — брови удивленно приподняты, волосы непослушно топорщатся на ветру.

— Ты ведь меня ищешь, не так ли?

Герда молча направилась к крыльцу. Дверь послушно отворилась, и она очутилась в низком сводчатом холле с темно-бирюзовыми стенами и паркетом янтарного цвета. Справа — деревянная узкая лесенка. Растерянно озираясь, Герда медлила. Входная дверь тихо захлопнулась, будто возвещая о том, что назад пути нет. С замиранием сердца Герда стала подниматься по ступенькам.

Из-за волнения висящие в простенках великолепные японские гравюры не были оценены по достоинству. Лестница сразу выходила в просторную гостиную, где Герда увидела Джордана, все так же стоящего у окна.

— Проходи, проходи. Или, может, тебе удобнее говорить прямо оттуда?

Она нерешительно подошла к темно-зеленому кожаному креслу.

— Я закрыла дверь там, внизу.

— Что бы я без тебя делал. Что будешь пить?

— Ничего, спасибо.

— Присаживайся. Сигарету?

— Нет, спасибо. Ты, наверное, собирался уходить? Я тебя не задерживаю?

— Нет. Иногда приятно просто побыть дома в одиночестве. — Он уселся напротив нее, картинно положив ногу на ногу, всем своим видом демонстрируя, что нисколько не удивлен нежданной гостье.

Со смехом в глазах он бесцеремонно рассматривал вытянувшуюся от напряжения, неуклюже сидящую на краю огромного кресла фигурку.

— Ну что же, я польщен. Какая честь. Итак?

Вся съежившись под сканирующим взглядом, Герда, словно в поисках поддержки, беспомощно огляделась вокруг. Со вкусом обставленная просторная комната. С обеих сторон старинного камина из зеленого мрамора возвышаются куполообразные ниши, придающие обстановке некую торжественность. Джордан сидел, развалившись в кресле, и не спускал с Герды глаз. Он явно нервничал. Герда прекрасно помнила эту привычку как бы в задумчивости легонько постукивать по нижней губе большим пальцем. Неожиданно он встал и снисходительно усмехнулся:

— Ну конечно… Какой же я дурак. Ты же умрешь от любопытства, если я не покажу тебе дом. Эх, вы, любопытные создания. Пойдем. Сначала спустимся вниз. Вообще-то раньше этой лестницы не было. Была со стороны сада. Но теперь я там ставлю машину… — непринужденно болтал он. — А потом мне не нравятся эти новомодные мизерные кухоньки. Так что здесь внизу у меня столовая. Когда-нибудь я заменю это сосновое покрытие. Оно, конечно, красивое и создает эффект большего пространства, но это чисто ковбойский стиль и здесь немного не в тему.

Джордан стоял, опираясь на большой холодильник, и наблюдал за Гердой, которая с искренним любопытством рассматривала узор на сосновом покрытии. Кухня сверкала безупречной сталью и напоминала картинку из глянцевого каталога. Далее шла маленькая, уютная столовая, снова лестница с гравюрами и гостиная. Везде очарование старины ненавязчиво сочеталось с современным стилем. Джордан остановился перед открытой дверью в ванную комнату. Великолепие мрамора цвета топаза и сепии было завершающим аккордом роскошной симфонии стиля и роскоши. Ослепленная и восторженная, Герда не сразу расслышала Джордана.

— Я, конечно, понимаю, что красиво, но я тебя уже два раза спросил: почему ты все-таки пришла?

Она набрала полную грудь воздуха и выпалила:

— Я пришла попросить тебя, чтобы ты пересмотрел свое решение.

— Какое именно?

— Ты прекрасно знаешь, о чем я. — Пока ей удавалось сохранять бесстрастность. — Мы получили письмо сегодня утром.

— А, значит, это чисто деловой визит, — сухо прокомментировал он.

— Не совсем. Твой ответ, то письмо, далеко от делового хотя бы потому, как безжалостно ты… — Она запнулась, чувствуя, что начинает терять контроль над собой. — Я пришла узнать, как логически или юридически ты можешь аргументировать свой отказ в продлении контракта. И что значит вся эта полученная информация и какие-то там переговоры, которые якобы ведутся.

— Неужели ты еще не поняла?

— В противном случае я бы не стала спрашивать.

— Угу… — Он прошел в холл, вернувшись, подошел к бару и вдруг ни с того ни с сего заявил: — Я планирую купить «Черингфолдс».

— Что?

— А что ты так удивляешься? Еще одна дочерняя компания, только и всего.

— Но «Черингфолдс» не продается. Ховард и не думает об этом. Потом у него контрольный пакет акций. Так что здесь ты просчитался.

— Не думаю. — Джордан подошел, держа в каждой руке по стакану. — Я знаю, что выкинул Тэйлор. И еще располагаю несколькими фактами… Но самое главное, не думаю, что Дюррел будет сопротивляться. Дела уже идут неважно, а к тому времени, как он вернется, думаю, вы совсем обанкротитесь.

— И как давно ты ждешь, что мы пойдем ко дну? — с горечью спросила Герда.

— Достаточно, — невозмутимо парировал он и присел на кушетку. — Уже несколько недель.

— И ничего не сказал мне?

— Тогда еще все было довольно неопределенно.

— О боже! Не могу поверить, что ты до такого… — Герда почувствовала себя ничтожной и подавленной. Вдруг в голову пришла чудовищная мысль. Глаза испуганно округлились. — Ты что, делаешь это из-за Рэчел и Стюарта. И меня… потому что я не…

— Я бизнесмен и руководствуюсь только собственной выгодой, — грубо оборвал ее Джордан. — «Черингфолдс» на грани банкротства. Я в состоянии поставить компанию на ноги и, кроме того, сделать процветающей. В качестве дочернего предприятия «Уэнтфорд», конечно.

— Да, в самом деле. О чем это я? Главное — прибыль. А люди — так, побочный материал. — В ее словах слышались боль и душераздирающая ирония над собой, над своей наивностью.

Он только пожал плечами. Тяжело сознавать, но на этот раз все кончено. Все усилия напрасны. В комнате надолго воцарилось молчание. Словно очнувшись, Герда со вздохом поднялась. Как глупо, что она, не подумав, прибежала сюда. До каких пор можно верить в сказки? Как она могла надеяться, что может хоть что-нибудь изменить. Нет, требовать от Джордана Блэка проявления человеческих чувств — бесполезная трата времени. Она же знала его, всегда знала как расчетливого дельца. Да и как можно повлиять на этого человека, если в его глазах ты пустое место?

С холодной учтивостью Джордан подошел, чтобы помочь ей надеть пиджак. Она уже хотела сунуть руки в рукава и вдруг обернулась и встретилась с ним взглядом. В его глазах отражалась мучительная борьба. Они словно молили о чем-то и в то же время презрительно отталкивали. Как-то само собой получилось, что Герда порывисто заговорила:

— Джордан, прошу, скажи правду. Хотя бы раз будь честным. Это все из-за меня, да? Потому что я связана с «Черингфолдс» и в хороших отношениях с Ховардом? Я знаю, что ты думаешь обо мне, ты и Стюарт и… — Ей не хватало дыхания. — Но я должна знать. Ты ведь никогда не позволил бы, чтобы твои личные чувства влияли на деловые решения?

Он застыл на мгновение, потом медленно произнес:

— Ну а если я скажу, что позволил бы, что тогда?

— Так я и знала. — Она в отчаянии покачала головой. — Значит, из-за меня пострадает не только Ховард, но еще множество невинных людей. Значит, из-за меня… — Губы ее задрожали. Больше не было сил выдерживать этот равнодушно-надменный взгляд. Она медленно взяла из его рук пиджак и отвернулась. Слезы хлынули ручьем. Дрожащим голосом Герда прошептала: — Ну что же, значит…

— Герда…

Она вздрогнула и непроизвольно обернулась, так ласково прозвучало ее имя.

— Я не понимаю тебя, Герда. Эту твою фанатичную преданность Ховарду и фирме. Как-то необычно, ненормально, несвойственно для тебя.

— Я знаю, что ты женщин не считаешь за людей.

Джордан начал злиться:

— Я говорю за себя. На своем опыте испытал вашу вероломность. И даже теперь… А, ладно, что уж… — Он нетерпеливо махнул рукой. — Только, ради бога, не надо так смотреть на меня. Не строй из себя мученицу. Как будто я в чем-то виноват.

— А что, нет? — горько усмехнулась она сквозь слезы.

— Вот так всегда! Все вы одинаковы. Только женщины способны так яростно доказывать свою правоту, даже когда сами себе не верят.

— Доказывать? Как я могу что-то доказать, когда я абсолютно бессильна. Ты не оставляешь мне выбора. Как я могу доказывать свою правоту, когда ты изначально считаешь, что я лгу? Ты с самого начала видишь во мне только самое плохое. Винишь меня в том, что произошло с твоим братом. Пытаешься шантажировать, заставляешь помогать тебе, расстроить отношения Стюарта с девушкой, которая действительно его любит. Ты и ее ненавидишь! Считаешь меня предательницей. Ты осудил и приговорил меня, даже не зная, что на самом деле произошло. Постоянно оскорбляешь. Да, да! — Она разревелась, заметив, что он смотрит на нее как на сумасшедшую. — Я не забыла, как ты испытывал меня, разнюхивал три года назад, чтобы убедиться, достаточно ли я хороша для твоего драгоценного братца. Он сам рассказывал. Мы, мы… — Герда захлебывалась в слезах. — Мы тогда свели все к шутке, но я никогда тебя не прощу. Никогда! Давай же, давай! Накажи меня, ты же меня ненавидишь! Но при чем тут Ховард и все остальные?

— Он действительно так много значит для тебя?

— Да, — отрезала Герда. Измученная, истерзанная, выплакавшая наконец все, что так долго копилось на душе, она еле держалась на ногах. — Ты не должен причинять ему зло из-за меня. Это жестоко. Это не укладывается ни в какие понятия, несправедливо и… боже, я сойду с ума. Это невыносимо.

Джордан порывисто шагнул к ней.

— Ну, теперь я хоть знаю, в чем ты меня обвиняешь. Ну, ну, не плачь! Почему вы женщины вечно начинаете…

Она неистово качала головой, будто отгоняя его от себя, и судорожным движением, ничего не видя от слез, схватила сумочку. Стараясь не показывать заплаканное лицо, вырвала у него пиджак и накинула себе на плечи.

Джордан загородил дорогу:

— Ты не уйдешь вот так. Ты…

— Тебе-то что до меня? Я знала, что все бесполезно. Я…

— Герда! Ты не…

— Плевала я на тебя и на твои угрозы. Дай пройти. Не имеешь права…

— Ты никуда не уйдешь. — Он встал в лестничном проходе. — Герда. Ну что мне сделать?.. — срывающимся голосом крикнул он, схватил девушку за плечи и сильно сжал, будто хотел успокоить.

Герда яростно рванулась в сторону, стараясь обойти его. Пиджак упал с плеч. Они одновременно наклонились и больно столкнулись лбами. Несколько секунд оба были в шоке. Потом, как будто увидев со стороны свое истеричное поведение, выпрямились, с напряженным, деланным спокойствием следя друг за другом. Казалось, буря прошла стороной. Джордан неуклюже накинул Герде на плечи пиджак, поправил воротник и неожиданно обнял ее.

— Успокойся. Ты просто не в себе.

Она порывисто вздохнула.

— Давай сядем и успокоимся.

— Нет. Я в порядке. — Герда резко отвернулась. — Я не хотела…

— Тихо. Тихо. — Властно и бесцеремонно обняв ее голову, Джордан прижал девушку к груди. — Ты уже все сказала.

Ее плечи все еще вздрагивали.

— Нет, не все. Я…

— Я сказал, успокойся. — Голос прозвучал повелительно, но в то же время ласково. Умиротворяющее тепло сильных рук негой безразличия растекалось по телу. Дрожь постепенно прекращалась. Голос словно убаюкивал. — Полагаю, тебя послал Ховард?

— Нет. Он даже еще ничего не знает. — Она судорожно сглотнула. — Пока я ему не скажу.

Он молча гладил ее волосы. Один из врожденных инстинктов человека, спонтанное движение, когда хочется утешить, успокоить. Пальцы трепетно скользнули по щеке. Непреодолимое желание расплакаться навзрыд, как ребенок, снова охватило Герду. Она ощущала, что закончилось наконец какое-то жестокое, неизбежное испытание. Все равно, в чью пользу, главное, что все кончено и больше не повторится. Захотелось прижаться к его надежному телу, и взмолиться о пощаде, и впитать обратно всю силу, которую он забрал. Приятный трепет холодком дошел до затылка, заставляя очнуться и протрезветь. Какое всепоглощающее, сладкое наваждение! Как не хочется бороться с собой!

Герда встрепенулась и попыталась оттолкнуть Джордана, но слишком неуверенно, нехотя. Джордан снисходительно посмотрел на нее:

— Все нормально?

Она едва заметно кивнула, избегая смотреть ему в глаза.

— Герда, значит, ты считаешь, что я должен сделать так, как ты просишь. Продлить контракт, забыть о планах насчет «Черингфолдс». По-твоему, это решит все проблемы? — Голос Джордана был каким-то странно-хриплым.

— Проблемы?.. Конечно, решит, — еле слышно прошептала она.

— Точно?

— Мои проблемы, по крайней мере… А вообще, я не очень понимаю, что ты имеешь в виду, но…

Джордан вздохнул:

— Может, хватит притворяться? Герда, посмотри на меня.

Лучше бы она провалилась прямо сейчас на этом месте, лишь бы не смотреть ему в глаза. Глаза выдадут ее с потрохами. Несколько секунд Герда стояла опустив голову.

Джордан взбесился:

— Почему ты такая упертая? Сколько можно сопротивляться неизбежному?

— Тебя никто не принуждает покупать «Черингфолдс»…

— Да при чем здесь «Черингфолдс»?

Герда увидела, как уголки его губ подергиваются от напряжения.

— Тебе не разжалобить меня!

— О чем ты?

— Красные от слез глаза, краска потекла, но я не куплюсь на это.

Герда что есть сил уперлась ему в грудь кулаками и уже хотела закричать. Но было поздно. Он впился в ее губы грубо, бесцеремонно, а ладонями в судорожной страсти скользнул по спине. Голова закружилась. Так долго сдерживаемое желание, разрывая оковы, вырвалось на волю и грозило задушить предостерегающий от опасности здравый смысл.

Как будто воспользовавшись временной уязвимостью, его руки стали напористей, губы требовательней. Помятое, истерзанное сознание молило забыть реальность, отключиться и уснуть на его груди. Задохнувшись в неистовом поцелуе, Джордан, словно голодный, ненасытный зверь, начал целовать ее шелковистые волосы.

— Как долго я этого хотел, — чуть слышно пошептал он.

Каждое слово отдалось в ее ушах сладкой болью. Все это время, каждый раз при встрече, она сознательно убивала мечту, тушила малейшую искру влечения, думая, что в его сердце не осталось ничего, кроме ненависти. Он слишком понадеялся на свою ненависть. Сердце радостно забилось. Хотелось открыться, признаться, упасть к его ногам… Но это потом, позже. А пока внутри все звучит сладостным резонансом эхо волшебных слов. Губы, как будто от смущения прячущиеся на плече, в складках белой рубашки, все шепчут дорогое имя…

Джордан осторожно взглянул ей в лицо в надежде увидеть ответное желание.

Пушистые ресницы затуманили взор. Не говоря ни слова, он опять поцеловал Герду, но уже совсем по-другому — долго, нежно, прощая и умоляя простить. Тонкие руки доверчиво обняли его. И с каждым новым вздохом тепло прикосновений становилось все мучительней, заставляя ее тело изгибаться в сладостной агонии страсти.

— Герда, ты останешься?

Пьянящая карусель чувств резко затормозила.

— Остаться… Ты хочешь, чтобы…

— Я хочу тебя. Столько лет… Как наваждение какое-то…

Руки, только что такие нежные, показались ей железными тисками. Герда сжалась, как от холода:

— Нет, я… Я не могу. Не проси.

— Почему? Ты тоже этого хочешь.

— Нет. — Отчаянным рывком она освободилась и шагнула в сторону. — Нет. Ты…

— Тогда что это было?

— А я не просила, чтобы ты целовал меня. Я… — Постепенно приходя себя, Герда уже сама не верила, что могла позволить себе зайти так далеко. Она растерянно развела руками. — Я не хотела. Как-то само собой получилось.

— А, здорово! «Так получилось»! — Ему с трудом удавалось говорить спокойно. В голосе слышалась закипающая злоба. — «Так получилось» и «до свидания, дорогой». Я, видишь ли, вдруг вспомнила, что совсем и не хотела. Какие же вы все ханжи! — взорвался он. — Но самое противное, что вы считаете это нормой.

— Ты не в своем уме! — яростно выкрикнула Герда, встретившись с его презрительным взглядом. — У тебя слишком разыгралось воображение. Я не считаю, что это нормально, но ведь я пришла сюда не для того, чтобы предложить тебе заняться любовью.

— Правда. Да, у тебя все на лбу написано, и предлагать не надо. Сама мучаешься и меня мучаешь.

Не выдержав надменного, самоуверенного взгляда, Герда отвернулась, с горечью осознавая, как она уязвима, пока над ней властвует предательское желание. Джордан молча наблюдал за ней.

— Иногда я начинаю верить, что я тебе действительно безразличен. Но это только еще больше разжигает во мне зверское желание сорвать с тебя шкуру невинной овечки.

В медленных, обманчиво непринужденных шагах Герда ясно расслышала приговор. Джордан подошел вплотную. Горькая усмешка говорила только об одном — на самом деле он ни на секунду не осознавал, чего ей стоило удержаться и не броситься ему на шею. Слова прозвучали вкрадчиво, почти угрожающе:

— Так ведь можно заиграться не на шутку. Я не ручаюсь, что не изнасилую тебя прямо здесь и сейчас.

— Давай, давай! Как бесчувственную куклу, да? — неожиданно взбесилась она.

— Ах, а мы иногда позволяем себе чувствовать? — зло паясничал он. — Ты же отрицаешь, что хочешь меня. — Он был нагло спокоен. Его руки плавно двигались под пиджаком по тонкому шелку блузки. Несмотря на июньскую жару, Герду колотил озноб.

— Ты слишком хороша, чтобы брать тебя силой, моя снегурочка. Лучше займемся любовью, — сказал он тихо, чуть хрипловатым голосом. Не отрывая взгляда от ее испуганного лица, он осторожно снял пиджак и бросил его на стол. Герда почувствовала тепло его рук, с нежным нетерпением трогающих ее грудь. — Ты слишком долго играла со мной, Герда. Теперь моя очередь.

Усталость лишила ее силы воли. Бороться бесполезно. Да и стоит ли? Что получала она до сих пор взамен растоптанных желаний? Только боль и разочарование. Отдаться, хоть раз отдаться во власть его страсти. Может, хоть так удастся заглушить переполняющую ее горечь воспоминаний. Покорно и несмело Герда склонила голову ему на плечо.

Объятия закружили в безумном сладостном вихре, а она все шептала в полузабытьи одно и то же:

— Нет, Джордан, тебе не в чем меня винить.

Герда впервые встретила Джордана на одной из вечеринок на яхте недалеко от Уиндзора. К тому времени она уже была знакома со Стюартом. Когда тот представил их друг другу, Джордан равнодушно поприветствовал девушку. Потом, когда им случалось встречаться, он ее почти не замечал. Герда досадовала, но причиной тому было не просто задетое самолюбие. Каждый раз она ловила себя на том, что глазами ищет его в толпе. А когда он появлялся в поле зрения, весь мир вокруг словно исчезал, становился лишь фоном, на котором ясно вырисовывался только один силуэт, одна фигура, одно единственное лицо. Джордан Блэк. Это было не просто уязвленное самолюбие, но Герда не позволяла себе задумываться. Только спустя несколько месяцев, в тот первый незабываемый уик-энд в Грин-Риг, все встало на свои места.

К тому времени Стюарт был по уши влюблен в нее. Увидеть Джордана можно было только на официальных семейных мероприятиях, которые случались очень редко. Постепенно Герда поняла, что стала встречаться со Стюартом, только чтобы иметь возможность хоть изредка видеться с Джорданом.

С каждым днем чувство вины становилось все нестерпимее. Несколько раз Герда собиралась во всем признаться. Так просто, с беспечностью глупенькой девочки сказать: «Прости, но мне больше нравится твой брат». Но либо мешал страх, что Стюарт слишком болезненно воспримет это, либо не хватало смелости открыть свои чувства. Мучения продолжались, пока однажды Стюарт неожиданно не сделал ей предложение.

Он сказал это так, будто восхищался, что ей удалось-таки заставить его пасть к ее ногам, пожертвовать своей драгоценной свободой. Какой-то странный восторг богатенького мальчика, полного самолюбования и якобы бессилия перед судьбой. Когда Герда, насколько возможно мягко и деликатно, отказала, искреннее изумление Стюарта перешло в злобное замешательство. Гордый и эгоистичный по натуре, он не ожидал отказа и наговорил гадостей. В конце концов дошло до того, что он совершенно несправедливо обвинил Герду в том, что она изменяет ему с Блэйзом Мэнстоном. Для Герды в то время не было друга ближе, чем Блэйз. Она целиком и полностью доверяла ему. Их отношения походили на отношения Ховарда Дюррела с матерью Герды. Герда никогда не смотрела на Блэйза как на потенциального любовника. Да и тот, казалось, видел в ней лишь застенчивую восемнадцатилетнюю девчонку, которой недостает внимания и поддержки. Довольствуясь малым, не желая навязывать свои чувства или боясь, что в их спокойной дружбе может появиться натянутость, Блэйз никогда не говорил Герде, как сильно любит ее. Это было и так ясно.

Он всегда был рядом, когда она нуждалась в нем. Герда испытывала к нему огромную симпатию и благодарность, но не любовь. Зачем она, отказав Стюарту, вышла за него замуж? Может быть, от отчаяния, может, от желания сделать хоть кого-то счастливым, раз уж самой не дано. С Блэйзом она обрела покой и умиротворение, понимая, что он счастлив с ней. Но она так и не смогла забыть Джордана.

К любви, таящейся в ее сердце, примешивалось странное благоговение, даже страх перед ним. Видит бог, Герда пыталась выбросить мысли о нем из головы. Но воспоминания тревожили ее душу. Вдруг на улице встретится прохожий с серебристыми волосами или в желтой водолазке, какая была на Джордане в тот день, кто-нибудь из знакомых ненароком упомянет о нем, в газете попадется его фотография, — в такие минуты ее сердце начинало неистово колотиться, а перед глазами возникал образ любимого…

Герда презирала себя. Блэйз не заслужил предательства, хоть и мысленной, но все же измены.

Неприятности начались, когда его младшая сестра неожиданно для всех вышла замуж. После того как молодожены вернулись после медового месяца с Капри, вся семья воссоединилась в доме матери Блэйза в Девоне. В тот день погода была прекрасная, и все целый день отдыхали на пляже. Вот тогда, наблюдая за счастливыми новоиспеченными мужем и женой, Герда впервые увидела, как счастливы люди, которые по-настоящему любят друг друга. Весь оставшийся день она молчала, а ночью, не в состоянии заснуть, бродила в одиночестве. Стихийная сила неподвластного чувства заставила наконец считаться с собой, и впервые за все время Герда позволила себе помечтать о счастье.

Всею силою веры в истинную любовь захотелось любить самой, страстно и нежно, создавая свой собственный, тайный мир, где двое понимают друг друга с полуслова, с полувзгляда. Где нестерпимо, до исступления любишь все — смех и насмешки, веселье и тоску, — все, что создает неуловимое духовное единение двух земных существ. И милое смуглое лицо Джордана вновь возникало перед глазами, и Герда почти физически ощущала тепло его ласкового взгляда. В ушах божественной мелодией непрерывно звучал тихий хрипловатый голос. А где-то там, в лазурной бесконечности, белой чайкой парила мечта о неземной любви…

— Почему ты раньше не сказала?

Вопрос прозвучал неожиданно грубо. Она нервно поежилась и отстранилась от него.

— Ты бы все равно не поверил. — В голосе дрожала давняя обида.

— Еще бы… О господи, как глупо получилось!

Он сидел, сгорбившись, какой-то жалкий, сбитый с толку. Она замерла в ожидании. Наконец устало произнесла:

— А что это меняет?

— Глупая, все меняет! — Он порывисто встал и нервно заходил по комнате. — Я не святой, но у меня есть принципы, представь себе. Я не соблазняю невинных девочек.

При этих словах она только сильнее закуталась в его большой теплый халат. Голова не работала, не хотелось ни о чем думать. Как надоели все эти бесполезные разговоры. Какой смысл?

— Теперь все равно.

Он резко обернулся. Лицо исказилось в страдальческой усмешке.

— И все-таки я не верю.

От злости у нее перехватило дыхание.

— Ну и не надо. Я же сказала, теперь все равно.

— Не все равно. — Он подошел и осторожно присел на кровать. — Для меня не все равно.

Герда чувствовала на себе тревожный взгляд, но намеренно смотрела в другую сторону.

— Я думал, что ты… Когда мы здесь… Почему ты не сказала… Почему?

Она молчала. Он в отчаянии схватился за голову:

— Я и предположить не мог… Что ты девственница… Ты же была замужем… А как же Блэйз?

— Мы не жили вместе, — сквозь зубы процедила она, а потом злобно, как бы защищаясь, выкрикнула: — А что такое? Испугался, да?

— Нет, но… Даже не знаю, что и думать. — Он навзничь упал на постель и замолчал. На лице была такая неподдельная скорбь, что Герда даже немного испугалась.

— Никто никогда не знал, что мы не жили, — тихо начала она. — Понимаешь, Блэйз…

Он вдруг дотронулся до ее руки:

— Не надо ничего объяснять. Я…

Она отдернула руку. Почему-то сейчас прикосновение раздражало.

— Нет, выслушай. Мне нужно высказаться… Это я во всем виновата. Я даже не пыталась признаться тебе… Я не могла… Я любила тебя и тогда тоже. Хотела, чтобы ты любил меня, а не… — Дыхание пресеклось.

— Не надо, Герда. — Губы растянулись в вымученной улыбке. Он потянулся к пачке сигарет. Прикурил две и протянул одну Герде. — Расскажи мне о Блэйзе. Если хочешь, конечно. Если тебе станет легче.

Как ни странно, но впервые за все это время у нее действительно возникло непреодолимое желание все рассказать. И рассказать именно ему.

— Помнишь, ты как-то сказал, что думаешь, будто я вышла за Блэйза из жалости? Ну, так ты был прав. Да, конечно, звучит чудовищно, но тут еще кое-что… — Ее губы задрожали. — Не просто чтобы отделаться от Стюарта, потому что я действительно виновата в том, что с ним произошло…

Джордан поморщился:

— Герда, не надо о грустном.

Было понятно, что сейчас ему стыдно за несправедливые обвинения.

Спокойно, тихим ровным голосом Герда начала:

— Все произошло, когда заболела мама. Врачи говорили, что в ее состоянии наш климат неприемлем, и рекомендовали клинику в Швейцарии, чтобы потом еще долго долечиваться где-нибудь, где тепло и влажность воздуха пониженная. Мы получили направление, и я отвезла ее в Швейцарию. Там мы и познакомились с Блэйзом. Он лечился в той же клинике. Ему тогда удалили легкое, и у него было совсем плохо с сердцем. Он был так внимателен, любезен. Мама ужасно переживала и нервничала по поводу предстоящей операции. Она ведь до этого почти никогда серьезно не болела. Но Блэйз постоянно успокаивал ее, повторяя, что все будет нормально. Я переживала сначала, что мама совсем отчается и перестанет бороться, и боялась уезжать. И если бы не Блэйз… Без его поддержки она бы не выкарабкалась.

Где-то через шесть недель от нее пришло письмо. Она чувствовала себя гораздо лучше и вскорости собиралась на оздоровительный курорт куда-то недалеко от Тамина-Гордж, по-моему. Знаменитый курорт с минеральными водами. Там она встретила профессора Херца, и уже через несколько месяцев они поженились. Она осталась там жить. Они до сих пор друг в друге души не чают. — Герда замолчала с озадаченным видом, поняв, что ушла от темы. — Так вот, в том письме она сообщила, что Блэйз возвращается в Англию и хочет навестить меня. Он приехал, мы встретились, сходили в ресторан. Он рассказывал о маме, о себе. Рассказал, что он художник, дизайнер, довольно успешный. Он был гораздо старше меня и уже два года как вдовец. Когда мама вышла замуж и осталась жить за границей, мне надо было решить, переезжать к ним или жить самостоятельно. Они звали меня, но я сомневалась. Все советовали ехать. Только Блэйз говорил, что не надо, если я не хочу. Позже, когда я приехала к ним на каникулы, поняла, что Блэйз прав. Мне нечего было там делать. Они были так поглощены друг другом, я им только мешала. Профессор работал над переводом какой-то средневековой рукописи. А мама, представь себе, помогала ему, и довольно успешно. Она выглядела счастливой и довольной, и я решила, что можно спокойно возвращаться домой.

Как раз тогда, вернувшись в Англию, я и познакомилась со Стюартом. Блэйз как-то сразу отошел на задний план. Я тогда не сознавала, как эгоистично вела себя по отношению к нему. Несмотря ни на что, он всегда был готов помочь мне. А потом я узнала, что он смертельно болен. Было поражено второе легкое, и врачи говорили, что ему осталось не больше года.

Герда растерянно посмотрела на Джордана. Он приподнялся, наклонился вперед и осторожно взял у нее из рук нетронутую сигарету, уже наполовину истлевшую.

— И что было дальше?..

Она смахнула слезу, задумчиво посмотрела в окно и неохотно произнесла:

— Дальше ты знаешь. Я отказала Стюарту, потому что не любила его. Я была ужасно несчастна. А однажды Блэйз предложил мне выйти за него. Понимаешь, я была одна, в полной депрессии, а он единственный, кто меня понимал, кому я могла полностью довериться. Я знала, что он никогда не причинит мне зла.

Джордан заметил, что Герда специально тянет время и не говорит главного.

— А потом я поняла, что тоже люблю его и хочу за него замуж. Хочу заботиться о нем. — Она глубоко вздохнула. — Мы были счастливы, хотя знали, что это ненадолго. Иногда ему было очень плохо, но он держался молодцом, старался не показывать, как страдает. Так прошел год. Он чувствовал себя лучше, и мы уже начинали всерьез думать, что врачи ошиблись или произошло чудо. Судьба подарила нам еще почти год. А в прошлом декабре, как раз перед Рождеством, Блэйз умер. Мы… — Она едва сдерживала слезы. — Мы тогда собирались на выходные в Девон, но вдруг Блэйз почувствовал себя очень плохо. Он умер в больнице.

В комнате надолго воцарилось гнетущее молчание. Джордан встал, подошел к окну и, не оборачиваясь, задумчиво произнес:

— Да, спокойствие и несколько совместных счастливых воспоминаний. Все, что он тебе оставил.

Герда сначала не поняла, что он имеет в виду.

— Он был прекрасным человеком. Между нами не было ничего недосказанного. Я была для него другом, товарищем, помощником. Старалась хоть как-то скрасить его последние дни, а от него получала понимание и поддержку. Эти отношения… Это дано не каждому, и это главное в браке. Мы были настоящими мужем и женой.

Джордан повернулся с таким видом, будто собирался что-то сказать, но передумал. Голос звучал ровно, почти равнодушно:

— А если бы Блэйз жил еще долго, что бы ты делала?

— Ничего бы не делала! Боже, как жестоко! — яростно прошептала Герда.

Казалось, она вот-вот расплачется. Его присутствие становилось невыносимым. Она-то думала, Джордан все поймет и поверит. Открыла ему душу, а он растоптал ее доверие, надругался над ее чувствами. Удрученная и подавленная, единственное, чего она хотела сейчас, — не видеть его, остаться одной. Но Джордан, казалось, ничего не замечал. Он резко подошел к кровати и наклонился к ней. И вдруг впервые она увидела, какая мучительная борьба происходит в его душе. Выдали глаза, полные сомнения, раскаяния и нежности.

Неуверенно, увещевающим тоном он произнес:

— Это все меняет, понимаешь? Я никогда, никогда бы не вел себя так с тобой, если бы знал все, что ты мне только что рассказала. — Он неуклюже, несмело обнял ее в попытке хоть как-то утешить. — Я не прошу прощения, но ты должна поверить, что я действительно не хотел тебе зла.

Но когда затронуто чувство собственного достоинства, очень трудно рассуждать здраво, очень трудно заставить себя простить. Меньше всего на свете Герда сейчас хотела этих снисходительно-самодовольных объятий. Она содрогнулась от возмущения и грубо отстранилась:

— Я уже сказала… Мне все равно.

Джордан опустил руки, выпрямился и с горечью посмотрел на нее. Нотки равнодушия в голосе прозвучали фальшиво и наигранно.

— Полагаю, что бы я ни сказал, я все равно виноват.

Герда с усталым вздохом откинула назад волосы и нагнулась, чтобы обуться.

— Прошу тебя… Я просто хочу все забыть. Я ни в чем тебя не виню.

— Да? То, как ты на меня смотришь, — уж лучше б убила.

Никак не реагируя на этот крик души, она невозмутимо принялась расчесывать волосы. Вдруг он с силой хлопнул себя по бедрам, встал и перешел почти на крик:

— Прекрасно! Пусть я ошибся насчет тебя. Все, я каюсь, но… — Он зло усмехнулся. — Но ведь вот в чем штука: если бы я соблазнил тебя тогда, ты бы меня упрекала, может быть, даже возненавидела. Но я этого не сделал. Ты оскорбилась и поэтому все это время избегала встреч со мной.

Какая мерзость! Герда сморщилась как от боли. Ею овладела жуткая, неконтролируемая ярость. Плевать, что, говоря такие вещи, он пытается заглушить свой собственный стыд, стараясь хоть как-то оправдаться в собственных глазах. В любом случае такую жесткость нельзя понять. Невинная девочка. Дурочка! До сих пор наивно полагала, что она особенная, что для нее сказка окажется былью.

Как сумасшедшая, от слез не разбирая ничего на своем пути, отмахиваясь от его предложений подвезти ее, Герда выскочила из дома в надежде найти спасение в бездонной черноте ночи.