Третье Национальное совещание ИНРА продолжает свою работу.
Один из военных руководителей, отличающийся радикальной позицией в борьбе против контрреволюции и тесно связанный с работами по осуществлению аграрной реформы, касаясь развернутой против нее враждебной кампании, заявляет несколько озабоченно:
«Говорят, то, что мы делаем, — это коммунизм. Латифундисты и надсмотрщики, до сих пор пользующиеся влиянием среди гуахиро, ходят по фермам и говорят: все, что забирает ИНРА, пойдет государству, и говорят им: „Это не для вас, это для ИНРА, это коммунизм“».
Фидель прекрасно понимал, что многие даже радикально, по-революционному настроенные товарищи боялись слова «коммунизм»; они не боялись экспроприировать латифундистов и передать земли народу; они без страха вступали в бой с империализмом и были готовы забрать всю власть у буржуазии, но развернутая янки в течение многих лет кампания выработала определенный условный рефлекс на слово «коммунизм».
Следует отметить всю работу, проводимую Фиделем в первые годы после победы революции, по особенно хотелось бы подчеркнуть его диалектику в те дни 1959 года. Вот лишь один пример.
Беседуя с сельскохозяйственными руководителями страны, Фидель дает отпор контрреволюционной кампании, которая пытается запугать их «призраком коммунизма». Нас могут называть как угодно, говорит Фидель, но мы-то знаем, что делаем. «Мы работаем на благо всей страны, и этого не скроешь, это видно всем, потому что мы располагаем поддержкой большинства народных масс. Мы с первых же дней определили нашу цель. Мы с первых же дней заявили, что проведем аграрную реформу, и, говоря о ее необходимости, я говорил о той ужаснейшей нищете и голоде, в котором живут крестьяне, говорил о необходимости проведения аграрной реформы, чтобы затем осуществить индустриализацию страны, потому ч го благодаря ей мы создадим внутренний рынок.
#i_019.jpg
Фидель Кастро получает трубку мира из рук вождя индейского племени „Белые птицы“. (Фото Мигелито Торраса)
#i_020.jpg
Генерал Ласаро Карденас и майор Фидель Кастро во время демонстрации 26 июля 1959 года на площади перед зданием Национального Капитолия. (Фото Рауля Корралеса)
#i_021.jpg
Камило Сьенфуэгос и Фидель Кастро во время митинга 26 июля 1959 года. (Фото Рауля Корралеса)
#i_022.jpg
Председатель Национального института аграрной реформы Фидель Кастро беседует с крестьянином Клементе Морихоном в его доме. (Фото Мигелито Торраса)
#i_023.jpg
Фидель Кастро и Алисия Алонсо у наскальной росписи. (Фото Рауля Корралеса)
#i_024.jpg
„Куба — единственная страна в Америке, которая захватила военную крепость и превратила ее в школу“ Бывшая военная крепость „Колумбия“. 11 сентября 1959 года.
#i_025.jpg
Фидель Кастро с крестьянами из Хагуэй — Гранде. (Фото автора)
#i_026.jpg
Эрнесто Че Гевара. (Фото Рауля Корралеса)
#i_027.jpg
Народ перед Президентским дворцом выражает свою поддержку революции. (Фото Рауля Корралеса)
#i_028.jpg
26 октября 1959 года. Фидель Кастро провозглашает создание Национальной революционной милиции. (Фото архива „Гранмы“)
#i_029.jpg
Народ протестует против подрывной антикубинской кампании американских информационных агентств. (Фото Рауля Корралвса)
#i_030.jpg
„Этот кооператив служит образцом любви кубинцем к сельскому ховяйству“, говорит Фидель Кастро учащимся из Бауты. (Фото Рауля Корралеса)
#i_031.jpg
Фидель Кастро подписывает первое свидетельство на владение землей. На втором плане — автор книги Антонио Нуньес Хименес. (Фото Рауля Корралеса)
#i_032.jpg
Крестьяне ранчо Мундито получают свидетельства на владение землей. (Фото Рауля Корралеса)
#i_033.jpg
Майоры Рауль Кастро и Камило Сьенфуэгос в исторический момент создания Министерства Революционных вооруженных сил. (Фото архива „Гранмы“)
#i_034.jpg
Фидель Кастро с угольщиками в канун рождества. (Фото Рауля Корралеса)
Вы, кто приходил в имения, заросшие сорной травой, кто видел там потом посевы хлопчатника, кукурузы или риса, осознаете справедливость и полезность этой работы, и никто не может вас обмануть, запутать или втянуть в интриги, заявляя, что все, что мы делаем, — это плохо. Мы знаем, что мир заражен враждебной пропагандой и клеветой на нас, но мы делаем свое дело, созидаем свою правду. Никому здесь не приходит в голову спорить или сомневаться в том, что то, что мы делаем, справедливо. Вы видели, что там, где раньше были кабальерии и кабальерии земли, на которых работало лишь 12 человек, где приходилось 6 коров на кабальорию, сейчас создано крупное скотоводческое хозяйство, крупный центр сельскохозяйственного производства, где в течение всего года занято 300 семей, где будет построена поликлиника, жилые дома, где дети будут иметь свои школы, свои спортивные площадки, и никому не приходит в голову подумать, что это несправедливо. Мне безразлично, как это квалифицирует враг».
«Должно быть, — продолжает Фидель, — наше дело правое, потому что вся внутренняя и внешняя реакция опол чилась против пас. С нами будут революционные народы, с нами будут все настоящие революционеры, а реакционеры всего мира будут против нас. Мы не грудные младенцы и не детсадовские малыши, чтобы не понимать этого.
Кроме того, хочу сказать вам кое-что о своем характере и полагаю, что мне не стоит жалеть, что я именно такой: всю свою жизнь я думал собственной головой. Учтите, что я родился в латифундии, насчитывающей порядка 900 кабальерий собственной и арендованной земли. Я был привилегированным ребенком, я был владельцем бейсбольных перчаток и мяча. Учтите, что я 12 лет был воспитанником религиозного колледжа, где процветал догматизм, но я стал революционером. Я революционер, потому что всю свою жизнь я думал собственной головой, всю свою жизнь я отказывался принимать чужую ложь. Я стал революционером в результате собственных размышлений, собственных дум, собственных наблюдений за реальностью.
К несчастью, не все люди одинаковы; еще много в мире людей, которые не имеют собственного мнения.
В мире слишком много недалеких людей; людей, всею боящихся, людей, верящих лишь в то, во что их заставляют поверить, и думающих лишь о том, о чем их заставляют думать. Я думаю так, как это вытекает из моих собственных выводов, из моих собственных размышлений; и, по правде говоря, на мою долю не выпало этого счастья, чтобы кто-то хотя бы помог мне сориентироваться на пути революции, дал бы мне ночитать какую-нибудь революционную книжку, и мне жалко лет, потраченных на чтение всякого мусора. Мне жалко тех лет, когда я оставил чтение шедевров мировой литературы и мировой истории. На мою долю не выпало даже этого счастья. Поэтому я делаю все, что в моих силах, чтобы наши дети уже сейчас имели эту возможность, чтобы даже самый бедный крестьянин имел возможность, которой он был лишен в мое время, потому что в той латифундии с 900 кабальериями земли единственным человеком, который мог учиться и пойти в университет, был я.
Это несправедливо, и я готов заявить об этом во всеуслышание и здесь, и в любом уголке мира. А кто говорит, что это не несправедливо, тот ошибается. Кто говорит, что ото не привилегия, когда из латифундии в 900 кабальерин, где живут сотни семей, единственным человеком, который мог пойти в университет, был я, кто говорит, что это не привилегия, тот глупец, безнравственный и черствый человек. Так что можете быть уверены, что я отличался тем, что всю свою жизнь думал собственной головой, так как полагаю, что человек ради чего-то начал ходить на двух ногах, хотя многие ходят на двух лапах, понимаете? Ради того, чтобы иметь голову и чтобы в ней рождались собственные мысли…»
Фидель подчеркивает: «Единственное, к чему мы стремимся, — это чтобы люди научились думать, потому что только так они смогут прийти к пониманию того, что в тысячу раз справедливей, когда любая бедная, простая семья имеет право на хлеб, на труд и на цивилизованную жизнь, чем когда в некоем имении 6 коров пасутся на целой кабальерии и когда лишь 12 человек живут там, где могут жить 300. Это поймет любой честный, думающий человек. Это и есть наша революция…
Знаете, кто действительно будет иметь право говорить о нас? Грядущие поколения. Тогда они откроют книгу по истории Кубы и прочтут там: к 1959 году это была страна, где у власти стояли латифундисты, милитаристы, где люди были разделены на касты и где существовали привилегированные сословия. И тогда группа людей решила совершить революцию. Они не поддались на подкуп и по капитулировали, а совершили этот подвиг, совершили революцию. Мы превратили крепости в школы. Мы строим школу на 20 тысяч учащихся в Сьерра-Маэстре. Мы создаем тысячи кооперативов, туристских центров, сеть шоссейных дорог. Так что у истории будут все факты, чтобы судить нас. История подведет итог тому, что мы сделали, и будет судить нас по нашим делам, и скажет, что мы поколение, спасшее родину и заложившее основы революции на Кубе и в Америке, если, конечно, мы все сделаем так, как должны сделать. И совершить этот подвиг могут лишь люди, осознающие, что они делают. Когда-нибудь мы все умрем — и реакционеры, и мы, и тогда нас рассудит только история, только она вынесет нам вердикт; а все остальное — это досужая болтовня, которая не должна волновать нас. Единственное, что мы должны сейчас делать, так это продолжать начатое памп дело, а пе говорить на политические темы. Мы признаём лишь одну политику — политику благополучия страны, одну-единственную политику — политику благополучия родины. Мы сознательно делаем наше дело. Здесь никого не обманывают, мы откровенно говорим, что собираемся делать и почему.
Те, кому мы великодушно оставили 30 или 50 кабальерий, не заслуживают, как я полагаю, даже пяти кабальерий. Думаю, что эти прожженные реакционеры заслуживают лишь того, чтобы их посадили в тюрьму и кормили».
Фидель отмечает далее, что па Кубе совершилась социальная революция, которая не свернула головы представителям привилегированных классов. «Вспомпите, — говорит он, — что восставшие на Гаити рабы свернули головы своим бывшим хозяевам. И вы знаете, что если мы скажем гуахиро, чтобы они сверпули головы латифундистам, то все будет кончено в 24 часа. Мы делаем революцию, не гильотинируя привилегированные классы. Вспомните французскую революцию, свернувшую головы маркизам, графам, всей знати. Социальные революции после победы сразу же расправлялись с привилегированными сословиями. Однако мы совершили революцию, оставляющую привилегированным деньги и часть их земель; они до сих пор имеют свои газеты, свои радиостанции. Но чем сильнее они будут обрушиваться на революцию, тем сильнее мы должны будем сжимать пашу хватку. Поэтому я полагаю, что, чем сильнее они будут стараться потопить нас, тем быстрее мы утопим всех их, и если в один прекрасный день нас вынудят принести их в жертву, мы без колебаний сделаем это. (Все участники совещания ИНРА встают и устраивают бурную овацию.)
Народ является свидетелем наших намерений. Если и есть за что нас упрекать, так это за чрезмерную терпеливость. Но еслн потребуется принести их в жертву — хотелось бы, чтобы этого никогда не случилось, — мы будем чисты перед историей, не мы будем виноваты в этом. В этом будут виноваты те круги, которые хотят натравить на нас вось мир, сознавая свое бессилие в борьбе внутри страны: они бессильны разоружить повстанцев, крестьян, рабочих. Ото те круги, которые хотят вторгнуться в нашу страну, ибо они понимают, что могут надеяться лишь на то, что американцы предпримут вторжение в нашу страну. Это их единственная надежда, так как здесь у них не осталось ни малейшей надежды па возвращение своих привилегий, а они, как и все реакционеры в мире, надеются, что некий иностранец вернет им утерянные привилегии. Так, во Франции во время революции реакция бросилась за помощью к англичанам, немцам и австрийцам, ко всем, чтобы ей помогли разгромить революцию. Реакция всегда, по всех уголках мира обращалась за помощью к иностранцам, надеясь, что ей помогут расправиться со своими соотечественниками, помогут потопить в крови ее собственную родину, и все это ради сохранения своих привилегий.
Мы должны понимать, что революцию необходимо защищать. Со своей стороны, могу сказать: я ужо давно не боюсь расстаться с жизнью и, когда надо будет подняться на защиту всего этого, я буду на переднем крае борьбы, как и каждый из нас, защищая революцию. И я уверен, что все кубинцы поднимутся на защиту Кубы и мы сумеем ее защитить, и, кроме того, я уверен, что если враг сунется сюда, то он будет разгромлен. В этом я совершенно но сомневаюсь.
Мы же, со своей стороны, будем применять к латифундистам установленный нами лимит, и мы должны как можно быстрее создавать кооперативы».
На этом историческом совещании Фидель разъяснил лам, в чем состоит главное различие между крестьянством и пролетариатом Кубы: оно заключается в том, что крестьяне объединены, в то время как рабочие все еще расколоты па фракции.
Окинув взглядом все эти годы, когда у власти находилось революционное правительство, и сев за эту книгу почти четверть века спустя после описываемых событий, я думаю, что самый выдающийся подвиг, совершенный Фиделем после победы революции, — это то, что он сумел объединить рабочее движение, которое к тому времени было опасно разобщено.
Фидель продолжал говорить, что он прекрасно понимает, что в революции есть и такие задачи, которые должны решаться не органами власти, а партией.
«Но мы должпы были совершить революцию очень своеобразную, которая была делом не какой-то определенной партии. Вначале это была маленькая группка людей, поэтому можно сказать, что мы были тем стартером, который запустил гигантский двигатель народных масс. Так как сегодня в нашем государстве нет политической организации, единственное, что мы можем сделать, так это добиться того, чтобы государство располагало эффективным государственным аппаратом. В настоящее время государство является первичной организацией, основой всего (конечно, не то государство, которое мы имеем, а государство, которое мы создаем). Государство и его революционные организации. Поэтому следует повысить эффективность государственного аппарата, так как сейчас он призван сыграть ведущую роль.
Сегодня ИНРА — это своего рода политическая организация: ведь он является тем органом, который приводит в движение народные массы страны, ставя задачу завершить начатое нами дело и обеспечить его защиту. Поэтому пе стоит тратить время, чтобы выяснить, из какой партии тот или иной товарищ. Если он хороший работник, то его заслуги будут признаны; если же он барахло, то мы его вышвырнем отсюда, откуда бы он ни пришел, что бы оп ни думал и что бы он ни говорил. Для нас важно лишь то, чтобы на этого человека мы могли положиться при любых обстоятельствах. ИНРА станет гигантским аппаратом власти для проведения невиданных мобилизаций, особегшо если мы сможем организовать крестьян в общественные группы и в военные группы».
Фидель предупреждает, как опасно вооружать народ, разделенный на политические группировки.
«Я не знал об этом, но мне рассказали, что в одном районе живут 20 человек, из них 14 человек принадлежав к одной политической группе, а 6 — к другой. У каждого винтовка, и вдобавок ко всему они враждуют. Никто меня не сможет убедить, что это полезно и целесообразно. Это ведет лишь к хаосу; они начнут сражаться за власть и за лидерство, а мы не можем допустить, чтобы у нас имели место стычки из-за власти, потому что она уже находится в руках революции и должна оставаться в руках революции.
Я знаю, что этот человек — революционер, не потому, что он заявляет о своей принадлежности к той или иной партии. Он революционер потому, что он таков на деле, потому, что он хочет уничтожить старую, никуда не годную структуру бывшего общества и заменить ее лучшей, и именно так должны поступать мы, революционеры. Наша партия — это решение стоящих перед нами задач. Власть у нас в руках, и надо научиться правильно пользоваться ею, чтобы завершить начатое нами дело; сейчас мы уже не ведем борьбу за власть. Мы ведем борьбу за осуществление великой задачи, и если мы хотим защитить революцию, то нельзя быть разобщенными на фракции.
Вооруженный народ — вот главный гарант революции. Грамотпый, революционно образованный народ — вот главный гарант революции. Революционно сознательный народ — вот главный гарант революции — именно потому, что он вооружен. Нас должны объединять стоящие перед нами задачи и дело защиты революции. Вот что должно служить нам опорой. Все остальное — чепуха. Я глубоко убежден, что все эти стычки бесплодны, бесполезны и вредны для дела революции. Революция уже у власти, у нее есть все необходимое, чтобы организовать наш народ, сделать его дисциплинированным, подготовить его к решению стоящих задач, к защите страны. Сегодня мы должны стать одним целым, все остальпое — ерунда. Но еще появляются какие-то группки, занимающиеся политиканством. Я полагаю, что мы должны обеспечить преемственность нашей революции, объединить и организовать народ так, чтобы успех начатого дела не зависел от отдельных личностей. Народ должен понимать, что он не может зависеть от жизни какого-то определенного человека, но для этого должны существовать надежные государственные институты. Мы должны располагать плеядой руководителей, которые прожили бы столько, сколько необходимо для того, чтобы совершить революцию и завершить начатое нами дело. Все остальное — это ерунда и досужая болтовня».
Руководитель одной из зон сельскохозяйственного развития обращает внимание на то, что зачастую получаемые указания противоречивы. Это — следствие того, что на местах имеются представительства не только ИНРА, но и других политических организаций. Ответ Фиделя служит еще одним уроком революционного единства.
Против диктатуры Батисты, говорит Фидель, выступили самые широкие слои населения: от жителей района Виста-Алегре в Сантьяго-де-Куба до обитателей района Мансана-де-Гомес. Затем возникли определенные проблемы, являющиеся следствием разнородного состава наших революционных рядов, потому что революция началась как борьба, вызванная к жизни различными политическими течениями, но благодаря деятельности революционного руководства она превратилась в борьбу за решение огромных социальных проблем, стоящих перед страной. И то, что было действительно необходимо Кубе, но не находило отражения в сознании масс, теперь стало реальностью и укрепилось в сознании сограждан. Революция уже укрепилась в сознании народа. Она перестала быть уделом романтиков и стала делом масс.
«Следует помнить, — продолжал Фидель, — как началась революция. Ведь революция началась не безлико. Революция началась как плод труда определенных людей. Вспоминается, что на первом этапе борьбы в Сьерра-Маэстре каждый раз, когда мы заходили в крестьянский дом, его обитатели стремились убежать, и не потому, что они к нам плохо относились, а потому, что боялись и, кроме того, не верили в возможность победы революции. Вначале у них не было веры, но был страх. Очень немногие верили в нас. Потом их становилось все больше и больше. Вначале мы были своеобразным злым духом Сьерра-Маэстры, потому что, действительно, нас никто не приглашал укрыться в горах в превратить их в поле боя вопреки воле местных жителей. Жители Сьерры — люди добрые и благородные, но на нас они смотрели со страхом, так как ждали, что потом последуют репрессии, а они были совершенно бессильны перед армией. Но затем они начали постепенно меняться.
Вспоминается, что тогда я уже заговаривал о земле для гуахиро. Но тогда они думали, что потом нагрянет сельская гвардия, и поэтому не очень-то обращали внимание на земельный вопрос. Кроме того, следует сказать, что с гуахиро и раньше многие заговаривали о земле. Зачастую у них обманом выманивали по 30–40 песо за какие-то бумажки. Поэтому на нас они смотрели как на людей с ружьишками (нас всего-то было 10–12 человек), говорящих им о земле, а сами думали про себя: „Может быть, люди они и неплохие, но занимаются ерундой“.
Так было, но гуахиро формировался в процессе борьбы, и настал момент, когда крестьянские массы стали массами революционными. К нам присоединялись и рабочие, и в конечном счете они внесли важный, решающий вклад в нашу борьбу, потому что именно рабочие обеспечили полную победу революции перед лицом происков военной казармы „Колумбия“. Революция началась как плод труда отдельных людей, цели ее становились все конкретнее с каждым месяцем, и она стала еще сильнее за год правления революционного правительства.
Действительность такова, что весь наш народ стал сейчас народом-революционером. Это произошло после того, как было принято две дюжины революционных законов, когда реакция становилась все более реакционной. Реакция встает на путь контрреволюционной борьбы. Эти два процесса идут рука об руку. По мере того как смутные пожелания сознательно превращаются в конкретные дела, реакция становится все более и более контрреволюционной. Таким образом, народ делается все более революционным, а реакция — более контрреволюционной.
В конце этого года мы столкнулись со следующим явлением: массовые мероприятия становятся все значительнее, но не количественно, потому что у революции сейчас меньше симпатизирующих, чем было 1 января 1959 года. Тогда, 1 января, все были за революцию, все без исключения: и рабочие, думающие о лучшем, и крестьяне, думающие о лучшем, и реакция, думающая о лучшем. Реакция полагала, что получит власть в свои руки, так как считала, что обладает монополией на интеллект. Они обладали интеллектом и культурой, а мы были всего лишь безумными молокососами, годными только на то, чтобы лезть в горы. И когда встанет вопрос об управлении страной, необходимо будет обратиться к этим соломонам за помощью и попросить, чтобы они правили республикой. Но постепенно реакция утрачивала свои иллюзии.
В течение первого месяца правления Революционного правительства это еще не было очевидным, но через 45 дней революционная действительность разочаровала их. Народные митинги становились значительнее, потому что рабочие и крестьяне вооружены сейчас революционным сознанием и они приходят на эти митинги, чтобы защитить революционные законы. Поэтому, хотя нас стало и меньше, революция стала сильнее. Революция не выросла количественно, количественно она даже уменьшилась, но сила ее возросла. Вот что происходит сейчас в стране, и, безусловно, следует отдавать себе отчет, насколько же мы сильны.
Недавно я беседовал с одной сеньорой, которая встречала в штыки все, что я говорил. Она заявляла, что прислуга не будет слушаться хозяев и будет делать все, что ей взбредет в голову. Короче говоря, по мере того, как все эти люди становились контрреволюционерами, необходимо, чтобы прислуга становилась все революционнее. Такова логика.
В этих условиях ИНРА является наиважнейшим аппаратом и имеет огромное революционное значение. ИНРА и армия — вот два наиважнейших для революции аппарата, и мы должны объединить вокруг них все те силы, которые мы можем объединить в ожидании грядущих сражений. Революционные дела дают народу больше, чем 20 тысяч книг. Революционные дела — вот самое оффективное революционное учение, потому что когда гуахиро видит, как вдруг заросли сорняков превращаются в плантации помидоров, хлопчатника, кукурузы, как хижины превращаются в дома, как невежество превратилось в книги, то он не станет слушать никаких контрреволюционеров, никто не сможет запутать его. Сами дела учат крестьян…»
На основании высказанных тогда Фиделем идей и положений сплачивался авангард государственных и военных кадров, чтобы идти вперед по пути социализма.