Мы начинаем главу об эламском праве непосредственно после истории Эпартидов, так как почти все источники по этому вопросу относятся именно к этой эпохе. Кроме почти 500 правовых табличек периода верховных правителей до настоящего времени дополнительно обнаружены лишь семь документов, а именно из позднего периода истории Элама. Вряд ли в этом повинен только случайный характер находок. Скорее, документы эпохи господства династии Эпартидов свидетельствуют о том, что в то время в ходе аккадизации Сузианы в Эламе вообще впервые начали письменно фиксировать юридические материалы, ибо эламский правопорядок осуществлялся испокон веков исключительно устно. Древнейшая устная правовая практика отстаивала себя наряду с письменной, ввезенной из Вавилонии. Взаимопроникновение и взаимовлияние этих двух форм и составляют особенность эламского правопорядка.

Правда, мы узнаем из наших аккадских табличек практически лишь об имущественных процессах. Что же касается эламского уголовного права, то до нас дошли лишь отрывки, в основном о карах, которыми угрожали нарушителям договоров.

Один судебный документ эпохи последних Эпартидов подводит нас своей наглядностью вплотную к эламскому гражданскому праву.

Два брага требуют от некоего Бели передачу им земельного участка. Они обращаются к писцу и судье. Однако Бели оправдывается: «Отец этих истцов -Дам- кия принял моего отца как брата. В данном случае поступили в соответствии с правовой нормой, учрежденной богом Иншушинаком и богиней Ишмона раб, в которой говорится, что принятие брата приводит к равному с остальными братьями положению, а усыновление в качестве сына-к равным с остальными сыновьями правам, так что я унаследовал участок земли, который мой отец [когда-то от Дамкии] получил».

Этот процесс — он имел место около 1570 г., — по- видимому, произвел сильное впечатление на жителей Суз, ибо на судебном заседании присутствовали кроме тепира, правителя Суз и судьи еще управляющий городом, начальник охраны и многочисленные жители Суз. Была сделана опись имущества, унаследованного Дамкией и его родным братом у своего отца, и того, которое эти братья под присягой верховному правителю Тата и правителю Суз Темптиагуну II поделили между собой. «Таблички об этом разделе наследства были доставлены писцу и судье, и те совместно с многочисленными жителями Суз ознакомились с ними и вынесли приговор в ходе судебного процесса, возбужденного двумя истцами». По этому приговору Бели мог оставить за собой земельный участок, полученный его отцом от Дамкии, по праву приемного брата. Так что требование двух истцов было отклонено. За приговором следовал список свидетелей в количестве 23 человек. Список этот возглавляет городской управляющий Аткалшу и начальник охраны Иншушинаккашид, завершает его бог Иншушинак, богиня Ишмекараб и судебный писец. Документ заканчивается обращением к двум истцам, чтобы они спокойно возвратились в свой родительский дом.

На глиняной табличке имеется крупный оттиск печати, на котором изображен бог в короне, стоящий на тронной скамеечке с возведенными к небесам руками. Аккадская приписка гласит, что владелец печати, очевидно тепир правителя Суз, покинул свое служебное место в центре Суз, чтобы лично засвидетельствовать поставленную на эту табличку печать. Кто опротестует приговор, будь то истец или обвиняемый, пусть подвергнется каре богов Хумпана и Иншушинака. «Кто уничтожит документ, пусть подвергнется по велению богов Иншушинака и Наххунте тяжелой каре богини Ишмекараб!» А теперь перейдем к подробному рассмотрению этого судебного разбирательства.

В памятнике речь идет о так называемых правовых нормах бога Иншушинака и богини Ишмекараб. В других табличках творцом таких правовых норм называют одного лишь Иншушинака. Другие божества не выступают как законодатели. Население под правовыми нормами божества всегда понимало законодательство, разработанное жречеством. Это подтверждается неоднократно встречающимся оборотом о «правовых нормах, разработанных храмом Иншушинака».

Однако в древнем Эламе наряду с «божественным» правом храмов существовало и «светское» право. Его создателями в документах выступают правящие в тот или иной период цари. Было бы, однако, неправильно провести четкое разграничение между божественным и светским правом Элама. Хотя некоторые правовые нормы считались у эламитов творениями богов, особенно бога Иншушинака (по меньшей мере в Сузах), а иногда совместно с богиней Ишмекараб, однако речь в них шла не только о сакральном праве: правовые нормы божеств рассматривали и чисто светские дела, как, например, дела усыновления, наследства, покупки земельных участков, снятия урожая, договоров о ссудах, уплаты штрафа в случае нарушения договора и многие другие.

Разумеется, эламские правители не только поддерживали уже действующие правовые нормы, но и добавляли к существующему своду законов новые законодательные акты. Это засвидетельствовано как у правителя Суз Аттахушу (около 1810 г.), так и у верховного правителя Палаишшана и правителя Суз при нем (около 1560 г.). Было ли эламское право когда-либо целиком записано, нам неизвестно, однако это все же маловероятно. Но похоже, что отдельные части правового законодательства были кодифицированы. Так, текст на найденном в Сузах обломке таблички может быть отнесен к эламскому земельному праву.

Можно предположить, что правовые нормы якобы божественного происхождения и относятся к древнейшему эламскому праву. К нему было присоединено обычное право и издаваемые время от времени законы. Однако никогда не имело места противоречие между божественным и светским правом. Скорее всего, для эламита право в целом, в том числе и светское, было тесно связано с божественным правом. Как законодатель правитель выступает в тесном союзе с божеством. Об этом свидетельствует позднеэламская надпись, в которой говорится: «Право, которое дали бог Иншушинак и царь Шутрук-Наххунте II...». Таким образом, божественное и светское право составляли в Эламе всегда единое целое.

Во времена господства Двуречья над Эламом чужеземное право, вероятно, также получило силу закона, по крайней мере в Сузиане. В нескольких табличках периода между 1670 и 1650 г. говорится о правопорядке в царстве Вавилона. По всей вероятности, в Эламе имели силу и знаменитые законы Хаммурапи, возможно, как дополнение к собственному обычному праву. Эламская базальтовая стела, на которой изображен неизвестный верховный правитель перед сидящим на троне богом Солнца Наххунте (Фото 22), производит впечатление подражания стеле Хаммурапи.

Существенной составной частью эламского правопорядка было его переплетение с божественным началом. Эламское выражение для этого начала (китен) мы уже уточнили ранее (в гл. III). В то время как китен бога Хумпана в первую очередь гарантировал божественную защиту царю, китен бога Иншушинака особенно проявлялся в юрисдикции, преимущественно в Сузах. В Хухнури же эти прерогативы принадлежали местному богу Рухуратиру. В сузской табличке нарушителю договора грозили, что он будет лишен защиты — китен Иншушинака. Тем самым провинившийся объявляется вне закона. Нередко к тексту делается лаконичное добавление: «он умрет».

Часто угроза лишения юридической защиты принимает следующее выражение: «Из сферы власти божественной и царской он будет изгнан». Во всех подробностях об этом говорится в документе времен Хаммурапи (1792—1750). «[Нарушитель договора] действительно изгоняется из (владений Шилхахи, Сиртуха, Сивепалархухпака (тогдашнего верховного правителя), Кудузулуша (тогдашнего правителя Суз). Бог Иншушинак, царь Суз [погубит его]». Примечательно, что этот памятник включает двух уже умерших к тому времени Эпартидов — Шилхаху и Сиртуха. Значит, считалось, что умершие правители тоже могли проклинать; это служит лишним доказательством того, что эламиты верили в загробную жизнь. Как карающие божества наряду с Иншушииаком время от времени выступают еще Хумпан и Наххунте — это явствует из оттисков печати (вышеизложенного «судебного процесса». Во всех этих угрозах обнаруживается неразрывное единство божественных и светских правовых представлений.

Однако эламский термин «китен», как уже было сказано, не только означал абстрактную «магическую защитную силу божества», но и имел конкретное назначение: он служил знаком табу. Так, утверждение: «он потерял право на защитную силу бога Иншушинака», переводится дословно: «он прикоснулся к китен Иншушинака». Это, вероятно, можно понять таким образом, что если нарушитель договора, прикоснувшись к знаку табу бога, не умирал от перенесенного потрясения, то подвергался публичной казни. В непосредственной связи е этим, по-видимому, находится и угроза: «Пусть пройдет мимо каменного изваяния бога!», которую можно, вероятно, дополнить словами: «а этого он не переживет!» Скорее всего, знак табу Иншушинака представлял собой орла с распростертыми крыльями.

Исходя из конкретного значения знака табу можно было под понятием «китен» подразумевать и храмовое помещение, где находился этот знак. Так, в одном договоре говорится, что спорящие стороны пришли к обоюдному согласию «в Сузах, в китене бога Иншушинака». Это наводит нас на вопрос: где же происходили эламские судебные процессы?

Источники в основном молчат по этому поводу, но все же позволяют заключить, что гражданские процессы Элама преимущественно происходили в храмовых рощах бога Солнца Наххунте. В отличие от Иншушинака — бога законодателя Наххунте считался эламским богом, именем которого приводили в исполнение приговор. Под покровительством храма бога Солнца находилась торговля: он устанавливал процентную норму, унифицировал веса и участвовал в коммерческих операциях. Храмовая роща Наххунте размещалась в священном «верхнем городе», на искусственно сооруженном холме в северо-западной части Суз. Так, в одной из табличек упоминается, что истец заставил свою ответчицу для разбирательства судебного дела «подняться наверх»; после того как ее оправдали, она снова смогла оттуда спуститься вниз. Так как очень часто речь идет о том, что якобы слушания судебных дел происходили в «китен Иншушинака», можно предположить, что эмблема, или знак табу, Иншушинака ко времени судебного разбирательства доставлялся в храмовую рощу Наххунте или что то или другое находилось там постоянно.

В нашем судебном отчете председательствовал, как вы, наверное, помните, не судья, а тепир, по всей вероятности, правителя Суз Темптиагуна II, носившего это почетное звание при своем отце Тате (приблизительно с 1600 до 1580 г.) и сохранившего его при его брате Аттамерхалки (приблизительно с 1580 по 1570 г.), однако так и не ставшего верховным правителем. В памятнике из Хухнури в качестве председателя суда также упоминается тепир. Здесь речь могла идти только о писце тогдашнего правителя Хухнури. Таким образом, в Эламе в гражданских процессах второй инстанции председательствовали писцы правителей отдельных областей царства. Каждому из них помогал судья.

В процессах первой инстанции судьи сами выносили приговор. Следовательно, теггиры принимали участие лишь во время слушания дела в апелляционной инстанции (по-эламски — хашлут). Наряду с этим существовала, однако, возможность — как и во все времена на Востоке-обратиться непосредственно к самому правителю. Это мог быть вопрос престижа (и подкупа). Так, в одном документе говорится: «[Тот и тот] из-за одеяния, оставленного мне в качестве залога, обратились к Темптирапташу, и гот подослал ко мне начальника охраны, запершего меня здесь в моем жилище». Имелся в виду, очевидно, правитель Суз Темптирапташ при верховном правителе Кутир-Шилхахе I (около 1630 г.).

Знаменательно, что в Эламе гражданское судопроизводство было всецело доверено светским судьям. Жрецы выступали в суде в крайнем случае как свидетели. То, что в описанном нами процессе во время судебного заседания в храмовой роще бога Солнца принимали участие кроме писца и судьи еще управляющий городом и начальник охраны, было исключением. Столь же необычно и то, что именно управляющий городом и начальник охраны возглавили описок свидетелей.

Согласно древнеэламскому правопорядку, свидетели всегда ссылались на богов Наххунте и Иншушинака, и именно в такой последовательности; в крайне редких случаях — в обратной. Оба божества как властелины мира земного и царства теней рассматривались эламитами и как реально существующие свидетели и поэтому в документах при перечислении свидетелей всегда завершали описок. В Хухнури вместо бога-свидетеля Иншушинака соответственно фигурировал местный бог Рухуратир.

Эламское право в ходе судебного разбирательства огромное значение придавало свидетелям. Одним из подтверждений этого может служить их количество — иногда оно доходило до 42 человек. Лишь одна-единственная табличка ограничивается двумя свидетелями-богами — Наххунте и Иншушинаком, не упоминая людей. Обычно же кроме обоих богов следовали по меньшей мере два свидетеля-человека. Большинство памятников приводит от 5 до 20 свидетелей.

Памятники из Суз и Хухнури приводят, как правило, статьи права в различной редакции и позволяют, таким образом, взглянуть со стороны на эламское судопроизводство.

Специфически эламскими, т.е. не вавилонскими, являются: а) угроза нанесения тяжелых увечий, б) особые проклятия, призванные ниспослать на правонарушителя несчастья.

За лжесвидетельство «отрубали руку и отрезали язык». К этому часто добавлялась уплата большого штрафа: от полуфунта серебра и сверх этого около 8 ц зерна до 60 фунтов серебра. Но и этим наказание не ограничивалось. Лжесвидетель лишался также китен бога Иншушинака, даже тогда, когда он приносил клятву лишь царю. Это означало, что он становился беззащитным и, следовательно, должен был умереть. Таким образом, нарушение клятвы, данной земному правителю, приводило не только к светскому наказанию, но вызывало также и сакральные воздействия. «Единство светского и божественного правопорядка вряд ли может быть сформулировано более отчетливо», — заявляет по этому поводу П. Кошакер.

В случаях лжесвидетельства по вопросам усыновления, раздела наследства и дарения кроме проклятий со стороны богов и земных властелинов часто грозили утоплением. О таком нарушителе один частноправовой документ гласит: «Он должен идти в воду, пусть [речной] бог Шази размозжит ему череп в бурном водовороте! Да падет на его голову карающий меч бога и царя! Да будет он изгнан из владений бога и царя!».

Интерес представляет памятник из Хухнури, содержащий решение суда, требующее доказать виновность клятвой и ордалией водой. Десять свидетельниц подтверждают, что истице был обещан дар, который даритель отрицает. Суд призывает истицу броситься в воду. В случае, если она утонет в Каруне, обвиняемый выиграет дело; если же она останется в живых, то ответчик должен исполнить свое обещание. Значит, даже В этом случае — он не должен нести наказания за отрицание обещания дара. К сожалению, мы не знаем, согласилась ли Айянлунгу на это и, если согласилась, утонула ли она в реке или нет... Примечательно, что даже десять свидетельниц были не в состоянии придать иску достаточную доказательность. Когда дело касалось денег, то обычное для эламита уважение к женщине, очевидно, отступало на задний план.

В заключение следует еще рассмотреть правовое положение женщины в Эламе.

По свидетельству источников, эламская женщина в Старовавилонский период достигла высокой степени равноправия в противоположность древнейшим отношениям III или даже IV тысячелетия, когда братья пользовались особыми привилегиями, а сестры были обделены. Чем успешнее пробивали себе дорогу патриархальные отношения, в результате чего права наследования перешли исключительно к детям, тем больше улучшалось также положение эламской женщины.

Отныне сыновья и дочери стали равноправными в наследовании. В договорах о разделе имущества наряду с мужчинами появились и женщины, имели место даже разделы, в которых фигурировали одни женщины. Женщины могли теперь выступать в суде как свидетельницы. Как с истицами или ответчицами мы с ними уже встречались. При заключении договоров они ставили на глиняную табличку оттиски своих ногтей рядом с такими же оттисками своих мужских контрагентов.

Для правового положения эламской женщины характерен следующий случай. После смерти своего отца его замужняя дочь наследовала как единственное его дитя все его имущество. Муж ее опротестовал это завещание, так как наследство не входило в приданое жены, а эго означало, что он не имел права распоряжаться им. Жена, однако, пошла ему навстречу. Она заверила документально и с клятвой: «Ты мой муж, ты мой сын, ты мой наследник, и наша дочь будет любить тебя и лелеять!» Этими заверениями супруг удовлетворился. Он благоразумно отказался от своего иска. Заявление его жены, сделанное под присягой, давало ему право распоряжаться этим имуществом. Суд же вряд ли бы признал за ним это право.

В этой же связи можно упомянуть еще табличку, в которой говорится, что отец подарил своей дочери пашню. Последняя завещала земельный участок своей дочери, а та, в свою очередь, своей, которая его затем продала. Выходит, что в вопросах личной собственности существовало право наследования по женской линии. Здесь можно провести параллель с наследственными правами на престол в эламских правящих династиях.

Однако и эламский мужчина проявлял, как позволяют судить таблички, весьма заботливое отношение к женщине — он нередко отдавал в вопросах наследства предпочтение своим родственницам, а не мужским наследникам.

В подобной табличке умирающий отец поровну поделил свое имущество между двумя своими детьми, однако он -на первое место ставит дочь, а сына — на второе. В другом документе муж дарит своей жене сад и добавляет при этом недвусмысленно, что сад будет принадлежать ей даже в том случае, если он когда-либо с ней разведется. Так же заботливо распорядился эламит, завещавший на смертном одре своей жене в пожизненное пользование свое имущество. После ее смерти в право наследства могли вступить лишь те из сыновей, которые проявляли к ней при жизни уважение и любовь.

О предпочтении, которое отец иногда оказывал дочери, свидетельствует другое завещание, по которому умирающий оставляет все свое имущество именно этой дочери, хотя у него были две жены (значит, существовала полигамия) и несколько сыновей. «Пока я буду жить, она (дочь) должна будет обо мне заботиться, а если я умру, пусть она совершит все полагающиеся мертвому жертвоприношения». Кто из родственников воспротивится этому последнему распоряжению, того пусть уничтожит бог рек Шази, пусть лишится руки и языка, заплатит 4 фунта серебра и потеряет право на китен бога Иншушинака. Среди 16 свидетелей, подписавших завещание, 4 женщины.

Особенно примечателен последний приводимый здесь документ периода верховного правителя Аттамерхалки (царствовавшего, видимо, с 1580 до 1570 г.). В нем муж завещает все свое имущество своей жене. Он приводит для этого следующий довод: «потому, что она окружала его заботой и работала на него». Он также отмечает, что сыновья могут вступить в будущем в права наследования имуществом лишь при условии, что они останутся жить с матерью и проявят заботу о ней.

Все эти документы, хотя и изложенные сухим, юридическим языком, красноречиво свидетельствуют о высоком социальном и экономическом положении эламской женщины. В эту необычную картину вполне вписывается тот факт, что однажды эламская женщина стала правительницей Сузианы. Это была прославленная сестра Шилхахи, родоначальница верховных правителей.