Сомерли-Хаус
Июнь 1815 года
— Полюбуйся! — сказал Лукас, передавая Татьяне свежий номер «Пост». — Герцог Камберлендский только что в очередной раз внес ощутимый вклад в Русский фонд помощи.
— Сколько? — спросила она, пробегая глазами заметку. — Всего тысячу фунтов? Ах он сукин сын!
— В целом он внес почти десять тысяч…
— И поэтому газеты его превозносят как великого филантропа! Когда его спросили о причинах особого расположения к русским, объяснение было следующее: как христианин он рад помочь народу, на долю которого выпало столько страданий. Взять бы этого проклятого лицемера и своими руками…
Лукас приложил палец к ее губам.
— Пока он держит слово, ты в безопасности, а все остальное не столь уж важно.
В дверь постучали, затем Каррутерс внесла кофейник со свежим кофе. Ее взгляд на мгновение задержался на подносе с завтраком, и она неодобрительно поцокала языком.
— Так дело не пойдет, миледи: вы обязательно должны доесть овсянку!
— Почему мое состояние, — уныло пробормотала Татьяна, — дает всем право разговаривать со мной как с ребенком?
Каррутерс возмущенно всплеснула руками.
— Заставьте ее, милорд!
— Ешь немедленно! — притворно нахмурился Лукас, но глаза его искрились от смеха.
— Терпеть не могу овсянку. Я предпочла бы яйца, немножко бекона и…
— Ну нет, миледи, так не пойдет! От такой калорийной еды у вас начнется рвота!
— У меня никогда не бывает рвоты, — с вызовом заявила Татьяна и незаметно стащила кусочек бекона с подноса Лукаса. — Немедленно принеси мне два яйца всмятку… или я уволю тебя без рекомендаций!
— Гм! Попробуйте, если хотите, — презрительно парировала Каррутерс и, поставив кофейник, ушла из комнаты.
— Одно яйцо всмятку! — заискивающим тоном крикнула ей вслед Татьяна.
Лукас фыркнул и получил локтем под ребра.
— Что тебя так развеселило?
— Трудно поверить, что совсем недавно она была такой робкой и послушной. Наверное, ее испортило то, что она теперь стала горничной графини… — Лукас ласково погладил едва заметно округлившийся живот Татьяны и ее налившиеся груди.
— Но я действительно ненавижу овсянку!
— Тогда можешь взять у меня яйца и бекон. Только не забудь поделиться со мной, — добавил он.
— Ладно уж, доедай, — с набитым ртом сказала Татьяна, подтолкнув к нему тарелку с овсянкой.
— Я не это имел в виду.
— Нет? — удивилась она и проглотила то, что было во рту.
— Нет. — Он отставил поднос в сторону и принялся развязывать ленточки на ее ночной сорочке. — Я имел в виду нечто совсем другое.
— Только если отдашь мне еще и гренок, — заявила она.
— Жадина! — проворчал Лукас, но вожделенный гренок отдал.
Едва Татьяна успела покончить с гренком и повернуться к нему с соблазнительной улыбкой, как в дверь снова постучали.
— Убирайтесь! — в бешенстве выкрикнул Лукас, но Татьяна заставила его замолчать.
— Это, должно быть, Каррутерс, принесла яйца. Входи! — с довольным видом крикнула она, и Лукас расхохотался, наблюдая, как вытянулось у нее лицо, когда на пороге показался Тимкинс.
— Прошу прощения, милорд, миледи, — растерянно пробормотал садовник, заметив разочарованное выражение на лице Татьяны.
— Ничего, ты тут ни при чем, — заверил его Лукас. — Просто се милость обрадовалась бы твоему приходу только в том случае, если бы ты принес в кармане кусок ветчины.
— Но ведь у тебя, наверное, ее нет, — вздохнула Татьяна.
Единственный глаз Тимкинса блеснул.
— Нет. Зато у меня имеется кое-что получше.
— Неужели пирог со свининой? — с надеждой спросила она.
Садовник потоптался на месте, затем достал из-за спины серебряную вазу, в которой красовался цветок розы — белоснежный, махровый, с тугой бледно-зеленой серединкой.
— Позвольте представить «Леди Татьяну Стратмир». Вы просили, милорд, принести вам первый распустившийся цветок.
Татьяна тихо охнула от изумления.
— О, Лукас! Тимкинс! Какая красота!
— Да, она восхитительна, — сказал Лукас, целуя жену. — Я знал, что эта роза будет необыкновенной.
Татьяна зарылась носом в лепестки, вдохнула аромат и передала вазу Лукасу, с нетерпением ожидая его реакции. Он понюхал цветок, поднял голову, еще раз понюхал…
— Невероятно соблазнительный запах, как я и предсказывал, — наконец сказал он. — Пахнет ветчиной.
Ему едва удалось увернуться от ее кулачка.
— Нет, правда, Лукас, как она тебе?
— Мне кажется, в ее аромате есть терпкость и нечто волшебное, — торжественно произнес он. — Как в тебе! — Его длинные сильные пальцы с профессиональной уверенностью осторожно раскрыли лепестки. — И она такая же зеленоглазая, как ты.
— Вы отправите ее описание в Общество любителей роз, милорд? — спросил Тимкинс.
Лукас вставил цветок в густые белокурые волосы Татьяны.
— Нет, мы лучше сохраним за семьей исключительное право на разведение этого сорта. Хотя, возможно, Татьяна пожелает воспользоваться шансом и увековечить свое имя в истории.
— Лучше уж я увековечу себя в нем. — Она приложила руку к животу.
— В ней, — поправил ее Лукас.
— В нем, — упрямо сказала Татьяна.
Тимкинс, ухмыляясь, наблюдал за ними, как заботливая наседка за цыплятами. От его острого взгляда не укрылось, что на ночной сорочке хозяйки развязаны ленточки.
— Пожалуй, теперь я оставлю вас, а вы продолжайте то, чем занимались.
— Что вы имеете в виду? — насторожилась Татьяна.
Садовник поклонился.
— Разумеется, ваш завтрак, миледи, — смиренно произнес он и, поворачиваясь к двери, подмигнул Лукасу.
— Какой наглец! — проворчала Татьяна, когда за садовником закрылась дверь.
— Именно за это я его люблю. Тимкинс не витает в облаках, а стоит обеими ногами на земле. В нем нет притворства. В этом он похож на тебя. — Лукаво подмигнув, Лукас возобновил свое занятие с того, на чем его прервали: принялся поглаживать груди Татьяны. Она легла на спину, и он обвел кончиком языка ее ушную раковину. У нее участилось дыхание.
— Любимый…
— Муж, — с гордостью поправил он.
— Любимый, — настойчиво повторила Татьяна. — В наши дни очень редко случается, что эти слова означают одно и то же. Тебе не на что жаловаться. — Она сунула руку под одеяло, и он задрожал от предвкушения…
Именно в этот момент в дверь снова постучали.
— Убирайтесь! — простонал Лукас, погрузившийся в захватывающее ощущение ее нежного прикосновения, ее сладкого, теплого запаха…
— Прошу прощения, милорд, — раздался голос Смитерса, — но только что прибыла вдовствующая графиня. Вы приказали сразу же доложить вам об этом.
— Я запру дверь, — прошептал Лукас, но не успел он встать с кровати, как дверь распахнулась и на пороге появилась Далси в сопровождении целой своры тявкающих спаниелей.
— Дорогие мои! — воскликнула она, торопливо подходя к кровати. — Я приехала сразу же, как только услышала новость.
— На этот раз она действительно не теряла времени, — пробормотал Лукас, рассмешив Татьяну. Это была сущая правда. Сообщение о ее беременности не могло прийти в Лондон раньше, чем три дня назад.
— Я так счастлива, так счастлива… у меня нет слов! — захлебываясь от восторга, восклицала графиня.
— Оно и видно, — пробормотал Лукас. — Нельзя ли отогнать этих собак от наших подносов с завтраком?
— Не обращайте внимания! — Далси уселась на кровать рядом с Татьяной. — Как ты себя чувствуешь, дорогая? Каррутерс сказала, что иногда у тебя бывает тошнота. Тебе следует соблюдать диету. Нельзя допустить, чтобы ты растолстела. — Графиня потрогала округлившийся живот.
— Мама, прошу тебя! — возмутился Лукас.
— Разве мужчина способен что-нибудь понимать в этих делах? Дорогая, теперь всем твоим бедам пришел конец — я здесь, и я намерена остаться с тобой.
— Остаться? — Татьяна беспомощно взглянула на мужа.
— Ну да, на весь период твоей беременности и родов. Разве я могла поступить по-другому?
— Конечно, нет, — со вздохом сказал Лукас.
— Кроме заботы о твоем здоровье, необходимо еще так много сделать! Детская, например, — там все надо изменить! А крестильное платьице! Я привезла с собой образчики тканей. Мадам Деку в полном восторге. Весь Лондон просто гудит, узнав эту новость. Неужели я стану бабушкой? В моем возрасте! — Далси кокетливо поправила волосы. — А теперь, поскольку ты уже позавтракала, мы могли бы приступить к делу. С объявлениями о рождении проблемы не будет, потому что я выбрала открытки заранее и нам останется лишь сообщить дату рождения и имя. Об именах вы уже подумали? Естественно, если будет девочка, вы пожелаете назвать ее в мою честь.
— Мама! — попытался урезонить ее Лукас.
— Что бы с вами было, если бы не моя помощь! А если мальчик, то необходимо принять во внимание следующее: адмирал, упокой Господь его душу, всегда предпочитал…
— Остановись же наконец! — взмолился Лукас.
— …библейские имена. Может быть, Бенджамин. Или Израиль? Или Зеведей?
— Зеведей? — Татьяна с трудом удержалась от смеха.
— Но с другой стороны, вы могли бы назвать младенца в честь принца-регента — кстати, он сообщил мне, что с большой радостью станет крестным отцом. Ну разве он не восхитителен?
Лукас решительно приподнялся и сел в постели, якобы невзначай наградив пинком спаниеля, лакавшего сливки из тарелки с овсянкой.
— Лучше уходи, мама, — решительно заявил он, — иначе мы назовем младенца Гарри, если будет мальчик, или Джейн, если родится девочка.
— Вы этого не сделаете! — в ужасе воскликнула Далси.
— Не сомневайся, сделаем.
— Но…
— Уходи сию же минуту! — Он указал на дверь.
Графиня на удивление послушно направилась к выходу.
— Только не Джейн, умоляю. И не Гарри. Такие вульгарные имена не будут звучать подобающим образом. Идемте, мои малышки! — хлопнув в ладоши, обратилась Далси к своим спаниелям, которые, не обращая на нее никакого внимания, с удовольствием поглощали остатки завтрака. Потом она с лучезарной улыбкой обратилась к Татьяне: — Мы продолжим этот разговор, когда я здесь устроюсь. Ты меня просто осчастливила! Я в полном восторге! — Она удалилась, помахав на прощание затянутой в изящную перчатку рукой.
Некоторое время они молча смотрели ей вслед, словно люди, побывавшие в эпицентре урагана. Потом Татьяна безудержно расхохоталась.
— Гарри! — твердила она. — Джейн!
— Единственная угроза, которая пришла мне в голову и так хорошо подействовала…
Татьяна вдруг стала серьезной.
— А ведь она права. Что бы с нами было без нее?
— То же самое, что сейчас, — сказал Лукас и наклонился к ней.
— Сомневаюсь.
— Возможно, не сразу, но все было бы так, как сейчас.
— Знаешь, а мне нравится имя Далсибелла.
— Мне тоже, — согласился Лукас. — Но у нас будет мальчик.
— Ты сказал, что хочешь девочку.
— Я передумал. — Он осторожно опустился на нес.
— Ты уверен?
— Абсолютно. У нас будут только мальчики. Мир едва ли сможет вынести еще одну Далсибеллу Стратмир.
Татьяна притянула его к себе.
— Должно быть, ты иногда с сожалением вспоминаешь о днях своего отшельничества, — прошептала она, крепко целуя его.
— Никогда! — заверил он прерывающимся голосом, с наслаждением вторгаясь в ее плоть.
— Никогда? — переспросила она, глядя в его затуманенные страстью глаза.
В этот момент распахнулась дверь.
— Тимкинс сказал, что вам хочется пирога со свининой, миледи, поэтому я уговорила кухарку… ох, извините! — Каррутерс покраснела до корней волос, разглядев на кровати пару, слившуюся воедино, и тут же исчезла из комнаты.
— Почти никогда, — со вздохом поправил себя Лукас и встал с кровати, чтобы наконец накрепко запереть дверь.