День семнадцатого апреля выдался хмурый, мрачный — под стать настроению Лукаса. За последние несколько недель он много размышлял над странным вальсом с мисс Гримальди и пришел к выводу, что плачевная утрата контроля над собой вполне естественна, поскольку у него уже несколько лет не было женщины.

У тела существуют свои потребности, которые за последнее десятилетие ему удавалось с успехом держать в узде, если не считать нескольких интрижек в России, связанных с его службой. Пора, пожалуй, завести — не настоящую любовницу, Боже упаси — какую-нибудь милую непритязательную женщину в одном из близлежащих городков, которую можно было бы навещать, когда возникнет потребность, но чтобы только она не предъявляла ему никаких требований, тем более не вела бы с ним ненужных разговоров.

Посмотрев в окно, он с ужасом увидел, что идет снег. Нигде не обнаружив Тимкинса, Лукас помчался к своим розам, на чем свет стоит ругая погоду и нерадивого садовника.

Заметив Тимкинса, который, обливаясь потом, несмотря на стоявший на улице холод, пыхтя, сгружал с тачки тяжелые чугунные обогреватели, Лукас остановился.

— Позволь, я помогу! — крикнул он, сожалея о том, что заподозрил Тимкинса в отсутствии чувства долга. — Ты здорово потрудился, не так ли? Прости меня, я был занят другими делами и… — Лукас замолчал.

— Тимкинс!

Оглянувшись, Лукас увидел, что по промерзшей земле к ним движется огромный узел с бельем, из-под которого виднеются кожаные бриджи и совершенно не сочетающиеся с ними сиреневые лайковые ботинки.

— Я не осмелилась взять больше, потому что графиня ждет сегодня гостей, которые, возможно, останутся ночевать.

Быстро опустившись на землю, узел открыл утонченное личико мисс Гримальди, улыбающееся озорной улыбкой. Однако как только она заметила Лукаса, улыбка тут же исчезла. Их взгляды встретились…

— Давайте-ка лучше поскорее примемся за дело, — строго произнес Тимкинс, — если вы, ваша светлость, хотите, чтобы мы успели укрыть цветы.

Лукас с трудом вышел из оцепенения.

— Да, да, конечно. Извините, мисс Гримальди, из-за моей рассеянности вам пришлось заниматься тяжелой работой. — Он подошел к куче постельного белья, а Татьяна неожиданно сделала шаг назад. — Силы небесные, — произнес Лукас, уставившись на вышитые простыни и покрывала. — Вы притащили сюда фамильные вещи!

Ясные зеленые глаза холодно взглянули на него.

— Правда? Но я просто выбрала то, что реже используется и чего едва ли хватятся.

— Это верно. Разве что если принц-регент решит посетить нас.

— А он приедет? — спросила мисс Гримальди, почему-то занервничав.

— Я бы не удивился, если бы мама его пригласила.

Снег повалил в полную силу, укрывая белым ковром голую землю.

Мисс Гримальди, взяв простыни, подтащила их поближе к розам.

— Цветы будут желто-оранжевые, даже бронзовые, — задумчиво сказала она, осматривая один из кустов. — На мой вкус — слишком броские. Я предпочитаю розовые и белые. А еще я рада, что смогла помочь. — Она круто повернулась и покинула их, шагая под аркой в своих кожаных бриджах и изящных ботиночках, ее толстая белокурая коса упруго подпрыгивала при ходьбе.

Как только она ушла, Лукас подошел к садовнику.

— Тимкинс, мне следовало поговорить с тобой раньше. Тебе следует знать, что моя мать взяла мисс Гримальди под свое покровительство. Она намерена представить ее светскому обществу. — Он неодобрительно усмехнулся.

Тимкинс пристально взглянул на него и невозмутимо произнес:

— Не знаю, что сделала с ней графиня Стратмир, милорд, но эта девушка теперь леди до мозга костей. Это каждому видно.

Лукас надеялся, что садовник не заметил, как вспыхнуло его лицо.

— Ну что ж, вот и хорошо, — с притворной бодростью сказал он. — Давай-ка вернемся к розам. Никаких повреждений пока не заметил?

— Вот на этом кусте обломилась ветка. — Тимкинс, разжигая уголь в жаровне, кивком указал на «Принцессу Орлеанскую» — сильно вытянувшуюся китайскую розу.

— Такая изнеженная девчонка. Осенью я ее, пожалуй, перенесу в помещение. — Лукас тщательно укрепил колышками одеяло, которым была укрыта «Леди Иннисфорд». — Еще раз благодарю тебя, Тимкинс, за твою бдительность. А теперь принеси мне вон ту метлу и подложи еще угля, чтобы эти горшки дали побольше тепла.

В пять часов во двор Сомерли-Хаус въехала первая карета. Татьяна в платье из тончайшего белого шелка и в несравненной красоты колье из восточного жемчуга с изумрудной застежкой, опершись на подоконник, выглянула из окна, а Тернер тем временем расчесывала щеткой ее волосы.

— Уже едут, — бодрым тоном сказала горничная. — Вы готовы?

Татьяна кивнула, и ее пальчики осторожно прикоснулись к изумрудной застежке драгоценного колье. Сама того не желая, она почувствовала угрызения совести при мысли о графине. Кажется, Далси была хорошим человеком — для иностранки, конечно, — и хорошо относилась к Татьяне, но вот ее сын… Для человека, который убил Петра, из-за которого была сметена с лица земли ее деревня, любая самая суровая кара была бы недостаточной.

Несмотря на то что прошло уже довольно много времени, думая о Петре, она едва сдерживала слезы. Они были бы уже давно женаты, она родила бы ему сына, о котором он так мечтал, а зимой согревалась бы теплом его тела в супружеской постели.

Какой он был сильный и красивый! Какие сильные были у него руки, когда он обнимал ее на берегу реки! Слова, которые он ей шептал, казались сладкими, как мед, а его поцелуи еще слаще…

«Довольно!» — строго приказала она себе, собрав в кулак всю свою волю, которая прежде помогала ей выжить среди бесконечных заснеженных равнин России. Лукас Стратмир освободил ее от этой безрадостной перспективы — но ценой жизни Петра. С его стороны это была неслыханная дерзость, и он за нее дорого заплатит.

Она была не из тех, кого легко соблазнить вкусной едой, тонкими винами и шелковыми платьями, и знала, что для нее важнее всего. Месть. Главное — отомстить Лукасу Стратмиру.

Мисс Гримальди вновь вернулась к зеркалу и окинула критическим взглядом платье скромного покроя, длинные белые перчатки, венчики, выложенные над ушами усилиями Тернер. «Видит Бог, я так насмотрелась белого цвета, что мне хватит этого на всю жизнь!» — с горечью подумала она, взглянув на снежинки, кружившиеся за окном.

Неожиданно ее рука задержалась на другом наряде. Черный цвет. Вдовье траурное одеяние.

«Я надену его сегодня в память о тебе, Петр», — пообещала она, уверенно развязывая ленточки своего белого шелкового платья.

Некоторое время она тщательно рассматривала свое отражение, затем кивнула с удовлетворением. Платье облегало фигуру; оно имело глубокое декольте и рукава с пышными буфами, что составляло эффектный контраст его изначальному предназначению. А вот жемчуга сюда явно не подходили. Девушка в своей шкатулочке отыскала аметистовый гарнитур в серебре, принадлежащий графине, надела колье и серьги…

Пока она стояла перед зеркалом, ей пришла в голову такая дерзкая мысль, что даже дух захватило. Это было бы неслыханным нарушением этикета и могло бы навеки поссорить се с графиней, но Татьяна почувствовала вдруг, что ей все равно. Не затеряться в толпе — вот что советовала ей Тернер.

Одну за другой она вытащила из прически все шпильки и высвободила свою головную щетку из лап Беллсрофона, который дремал, положив на нее морду.