Николь пришла в сознание от жуткой головной боли и удушья. Она находилась в закрытой карете, о чем можно было судить по перестуку колес и отсутствию ветра. На ней все еще был капюшон, и когда она вздумала его снять, то обнаружила, что руки ее связаны. Николь почувствовала себя беспомощной, ей стало холодно и страшно.

— Прошу вас, — тихо произнесла она, — здесь есть кто-нибудь?

— Я же говорил, что не причинил ей особой боли, — услышала она глухой мужской голос. В ответ раздался хриплый смех другого мужчины:

— Зато она основательно взгрела его! Ну что тебе, злючка?

— Я не могу дышать, — с трудом произнесла Николь.

— Вот и хорошо. Это компенсация за то, что ты чуть не искалечила меня!

— Но я действительно не могу дышать!

— А ну посмотри, — озабоченно сказал другой мужчина. — Нам ни к чему, чтобы она умерла.

— Отвечай за себя, — пробормотал его сообщник.

Николь пришла в голову идея притвориться, что она теряет сознание. Затрудняющий доступ воздуха капюшон быстро сняли с ее головы. Николь продолжала лежать неподвижно, опершись о боковину сиденья. Сидевший рядом мужчина наклонился к ней. Она толкнула его связанными руками в подбородок с такой силой, что у того клацнули зубы.

— Господи, да ты почище, чем боксер на ринге! — пробормотал мужчина, потирая подбородок. Николь попыталась было пнуть его, но оказалось, что ноги у нее тоже связаны.

— Прекрати, — прорычал мужчина напротив, — если не хочешь, чтобы тебя снова оглушили.

Ей очень хотелось рассмотреть обоих, однако в карете было слишком темно. Судя по разговору, они были джентльменами, и это немного успокоило Николь.

— Я не знаю, кто вы такие, но прошу вас, пощадите меня. Ради ваших матерей, сестер и жен…

— Интересно было бы посмотреть, как моя мать нанесет такой удар, как ты Уоллингфорду, — насмешливо проговорил мужчина напротив.

— Бодерингли? — узнала Николь голос приятеля Энтони. — Это ведь вы? — Она повернулась к мужчине, который был рядом с ней. — А вы, должно быть, Терлингтон. — Она испытала чувство облегчения. — Ради Бога, давайте прекратим весь этот вздор! Ведь вы джентльмены! Неужели же вы будете способствовать похищению леди?

— Это зависит от того, о какой леди идет речь. Если хотите знать, мисс Хейнесуорт, вы заслуживаете того, чтобы вас принудили к повиновению.

— Почему? — удивленно воскликнула Николь.

— Вы слишком хорошо фехтуете.

— О Господи! Какое это имеет отношение к происходящему?

— Это опасная идея — учить женщин владеть оружием, — заявил Терлингтон, и она почувствовала запах виски. — Это может заставить их думать.

— Думать о чем? — спросила Николь.

— О положении вещей. О месте женщины в доме, когда она выполняет пожелания мужа и не помышляет о фехтовальной дорожке.

— Да, — подтвердил Бодерингли, вынимая флягу и делая глоток. — И он должен иметь право проучить ее, если она ему не угодит. А это не так-то просто сделать, если жена вооружена. — Он передал флягу Терлингтону.

— Поэтому, мисс Хейнесуорт, вы останетесь связанной до той самой минуты, пока священник не объявит вас и беднягу Уоллингфорда мужем и женой. Хотя зачем ему такой возмутитель спокойствия в доме — выше моего разумения.

Николь вдруг поняла, что в карете находится еще один человек. Он полулежал, скорчившись, рядом с Бодерингли. Это был, конечно, Энтони. И явно без сознания.

Николь попыталась усыпить бдительность похитителей.

— Послушайте, вы, оба, — начала она. — Мне кажется, вы не понимаете, что творите. Ведь это — похищение человека! Вы оба угодите в тюрьму!

— Как бы не так, — быстро возразил Бодерингли. — Мы лишь помогаем нашему другу.

— Допустим, вы увидите меня замужем за Уоллингфордом, но разве это стоит того скандала, который разразится?

Терлингтон помахал в воздухе рукой.

— Какой скандал? — заплетающимся языком спросил он. — Вы уже помолвлены, разве не так? Мы только помогаем ускорить дело, — закончил он и рыгнул.

— Мой отец убьет вас, — пригрозила Николь, хотя и сама понимала, что это пустая угроза.

— Если сможет оторваться от игорного стола, — презрительно заметил Бодерингли.

— Ну, в таком случае это сделают мои братья!

— Знаете, я беседовал сегодня с Томми о вашей женитьбе. — Бодерингли снова сделал глоток из фляги. — Если хотите знать, никто в Англии так не желает видеть вас замужем за Уоллингфордом, как он.

В этот момент карета резко свернула с дороги.

— Приехали, — с удовлетворением сказал Терлингтон. — Кого предпочитаешь взять?

— Возьму Уоллингфорда, с ним спокойнее. Да и весит он поменьше.

Николь посмотрела в окно кареты и поняла, что они остановились у какой-то придорожной гостиницы. Это обнадежило ее. Вряд ли они смогут втащить ее внутрь потихоньку, она обязательно поднимет шум, и кто-то же должен прийти ей на помощь! Девушку схватили два пьяных негодяя! Николь набрала побольше воздуха в легкие, готовясь закричать, как только дверь откроется. Но стоило ей открыть рот, как Бодерингли сунул в него матерчатый кляп. Николь попыталась вытолкнуть кляп, но Бодерингли быстро примотал его куском веревки к голове.

Когда она сделала попытку что-то крикнуть, послышалось лишь неразборчивое мычание.

Бодерингли вынес Уоллингфорда из кареты на руках и, покачиваясь, направился с ним к дверям гостиницы. Терлингтон поставил Николь на ноги, попытался поднять ее, однако понял, что это ему не под силу, и вытащил ее из кареты волоком. Она отталкивалась пятками от гравия дорожки, беспомощно вращала глазами, а увидев возницу, с любопытством наблюдавшего за происходящим, промычала:

— М-м-м-м… — Что должно было означать: помогите мне.

Терлингтон с откровенным удовольствием наблюдал за ее потугами. Николь брыкалась все время, пока он тащил ее к гостинице, однако Терлингтон был намного сильнее Уоллингфорда. Они ввалились через заднюю дверь, и дородная женщина, мывшая посуду на кухне, похоже, нисколько не удивилась появлению гостей.

— Налево вверх по лестнице, — коротко сказал она и передала Бодерингли, груз которого был полегче, ключ. Николь смогла лишь проводить женщину гневным взглядом, когда Терлингтон вытаскивал ее из кухни.

Она подумала, что, возможно, ей удастся что-нибудь предпринять на лестнице. Однако Бодерингли отнес наверх Уоллингфорда, затем вернулся и помог своему приятелю, взяв ее за ноги. Добравшись до комнаты — маленькой жалкой конуры, в которой не было ничего, кроме кровати и стола, они бесцеремонно уложили ее на пол. На кровати, как она заметила, ворочался Уоллингфорд.

— Кто пойдет за священником? — спросил Терлингтон, вытирая пот со лба.

— Я должен выпить, а ты иди.

— Я т-тоже должен освежиться. Д-давай попьем… пошлем возницу, — предложил Терлингтон.

— Отлично придумано, старина. — Бодерингли похлопал приятеля по спине. Николь с удовлетворением увидела, как тот поморщился от боли. Должно быть, она основательно поддала ему под ребра.

Оба вышли, захлопнули дверь и заперли ее снаружи. Николь немедленно стала испытывать прочность веревок, которыми были опутаны ее руки и ноги.

— M-м… — Этот стон донесся с кровати. Уоллингфорд попытался сесть, прижимая при этом ладонь к носу. Отняв руку, он увидел на ней кровь, и лицо его посерело. Он диким взглядом обвел комнату, увидел Николь на полу и сделал гримасу.

— Тебе не следовало этого делать, — пробормотал он.

— М-м-м-м… — ответила она.

— Они не сделали тебе больно? — участливо спросил Уоллингфорд. — У тебя синяк на лбу? Проклятие, я им ясно сказал, чтобы они обходились с тобой помягче. — Николь лишь сверкнула глазами. — Ты… ты сердишься на меня, да? — Николь энергично кивнула головой. — Я не собирался так поступать, но, черт возьми, ты не хотела прислушаться к разумным доводам, Николь!

— Г-р-р, — сказала она.

Он поднялся и осторожно приблизился к ней; так укротитель приближается к дикому зверю.

— Ты должна доверять мне. Ты согласилась выйти за меня замуж. Я лишь приближаю эту дату. Все дело в том, что мне нестерпима мысль, что я могу тебя потерять. Однако я сожалею, что все так складывается.

Николь решила задерживать дыхание до тех пор, пока не посинеет. Однако до этого не дошло. Уоллингфорд, взглянув на ее лицо, побледнел, опустился на колени и стал вытаскивать из ее рта кляп.

— Ты не закричишь, если я его выну?

Она покачала головой. Он вынул кляп.

Николь завопила изо всех сил.

Уоллингфорд тут же зажал ей рот рукой.

— Но ведь ты обещала! — обиженно воскликнул он.

— Подлец и негодяй! — Николь плюнула ему в ладонь. А затем, осознав, что лежит беспомощная, опутанная по рукам и ногам, разрыдалась.

— Ой, Николь, — пробормотал Уоллингфорд. — Прошу тебя, не надо. Ты не должна плакать. — Он приподнял ее за плечи, стал баюкать. Она была настолько потрясена проявлением подобной нежности, что внезапно перестала рыдать. — Вот так-то лучше, — бодро заявил он. — Теперь ты та Николь, которую я люблю.

— Как ты… — Николь яростно тряхнула головой, чтобы сбросить со рта его пальцы. — Как ты можешь говорить о любви? После того, что сделал? Позвал двух пьянчуг, чтобы похитить меня…

— Я действовал исключительно в наших интересах.

— Это для моего блага меня тянут, как мешок, связанную, с кляпом во рту, к алтарю?! К твоему сведению, Энтони Уоллингфорд, никакие силы ни на небе, ни на земле не заставят меня теперь выйти за тебя замуж!

— Ты сейчас очень расстроена.

— Черт возьми, в этом ты совершенно прав! И как ты можешь жениться на девушке, которая тебя не любит?

— Ты нужна мне, — ответил он.

— Нужна? Для чего?

— Ты нужна мне, чтобы у меня были дети.

Меньше всего Николь ожидала подобного ответа. Она буквально раскрыла рот от удивления:

— Почему?

Он отвел взгляд.

— Ты же видишь, какой я хилый… Неумелый… Низкорослый.

Николь вдруг почувствовала к нему жалость.

— Ну как ты можешь так говорить? — возразила она. — Да ведь ты самый завидный жених в Англии! Томми говорит мне об этом по три раза на дню!

— Я жалкое подобие мужчины, — тихо возразил Уоллингфорд.

— Да ничего подобного!

— Но ведь ты не хочешь выйти за меня замуж! — с укором произнес он.

— Но не потому… это не имеет никакого отношения к тебе. — Хотя, конечно же, это имело к нему прямое отношение. Николь почувствовала, что запуталась. — То есть ты можешь стать великолепным мужем для любой девушки!

— Для малорослой. — Он поморщился. — И каких сыновей она мне подарит? Лилипутов вроде меня.

Только теперь Николь начала кое-что понимать.

— Ты хочешь жениться на мне, чтобы иметь рослых, крепких сыновей?

Уоллингфорд кивнул.

— И они будут такими же блестящими фехтовальщиками, — сказал он, воодушевляясь. — Они будут, как ты, Николь.

— Энтони, но я все время боюсь!

— Чего?

— Разбить фарфоровую посуду! Столкнуться с кем-нибудь! Всякий раз, когда ты помогаешь мне выйти из кареты, меня охватывает ужас — я боюсь раздавить тебя!

— Ну вот видишь? — с горечью сказал Уоллингфорд. — Ты презираешь меня точно так же, как мой отец. Он постоянно меня пилит: «Когда ты перестанешь быть щеголем и станешь мужчиной? Когда ты сможешь не только пируэты исполнять да галстуки завязывать?» И он не позволил мне быть солдатом. Когда я упрашивал его об этом, он сказал, что меня убьет первое же ядро.

— Однако пируэты ты исполняешь совсем неплохо.

— Ты, конечно же, права. Вот почему ты и должна быть при мне. Ты всегда знаешь, что сказать, что сделать. Ты преуспела там, где мне всегда очень хотелось быть на высоте — в стрельбе, езде верхом, охоте. Ты — львица.

— Ты бы сказал это моей матери, — грустно проговорила Николь. — По ее мнению, я совершенно безнадежна. И выйти за тебя я согласилась лишь для того, чтобы ее порадовать. Она никак не ожидала, что я буду так высоко котироваться на рынке невест. Это было так, словно сбылась заветная мечта, когда ты пригласил меня танцевать в первый раз. Я почувствовала себя… красивой. И грациозной. — При воспоминании об этом Николь улыбнулась.

— Я могу сделать так, что ты будешь чувствовать себя красивой и грациозной всю жизнь, — пообещал Уоллингфорд.

Николь снова улыбнулась:

— Дорогой Энтони! Я верю, что ты постараешься сделать все возможное. Но скажи мне честно — и это будет платой за то, что ты до смерти напугал меня сегодня. Ты любишь охотиться?

— Ну… Я не очень люблю стрелять из ружья.

— А ездить верхом?

— Я никогда не любил лошадей — эдакие громадины.

— Ты плаваешь? — Он покачал головой. — Любишь фехтование?

Энтони потупился:

— Ты видела, я несилен в этом.

Своими связанными руками Николь взяла его за руки.

— Энтони, ты можешь хотя бы приблизительно представить, чем мы будем заниматься вместе всю жизнь?

Он упрямо выставил вперед подбородок.

— Я намерен жениться на тебе, Николь, и воспитать сыновей — таких же сильных, крепких и здоровых, как ты. Они будут настоящими мужчинами, такими, каким мечтал быть я сам.

— Ты не можешь жениться на девушке только из-за ее красивой внешности!

— Почему же? Мужчины всегда так поступают.

— Ну и дураки. Жена должна разделять интересы мужа, любить то, что любит он. — Уоллингфорд хотел было возразить, но Николь энергично замотала головой: — Ты лучше скажи мне вот что. Если бы не твоя идея — дать жизнь целому выводку здоровых, крепких сыновей, кто из девушек мог бы тебя привлечь?

— Ну… — Он поднял на нее глаза. — Ты знаешь Сесилию Фарнуэдер?

Николь одобрительно кивнула:

— Очень симпатичная малыш… милая девушка. Всегда доброжелательна, ты не находишь? Одевается по последней моде. Великолепно танцует. И красива как картинка.

— О, — горячо воскликнул Уоллингфорд, — я думаю, что она красивейшее создание на земле! — И после паузы добавил: — После тебя.

— Я видела, как она смотрела на тебя сегодня в Вестминстере. Думаю, она любит тебя, Энтони. И наверняка не раздумывая выйдет за тебя замуж.

— Но она такая маленькая!

— Знаешь, — сморщила нос Николь, — жизнь полна неожиданностей. Что, если у нас с тобой будут одни дочери? Рослые, неуклюжие дочери?

— О Господи… Я как-то не подумал о дочерях… Сесилия может подарить мне славных дочерей. — Энтони просветлел, но затем снова нахмурился: — Но тут, однако, вопрос. А какие у нас будут сыновья?

— Я надеюсь, что они вырастут такими же добрыми и чудесными, как ты.

— Если я такой добрый и чудесный, то почему ты не хочешь выйти за меня замуж?

— Потому что я не люблю тебя, — ответила Николь. — И не верю, что ты любишь меня. Ты любишь тот образ, который сам придумал, а меня ты даже толком не знаешь.

— Но мы можем получше узнать друг друга! — в отчаянии воскликнул он. — И полюбить!

— Возможно, — согласилась Николь. — Но этого может и не произойти. Скорее всего мы убедимся, что совершенно не подходим друг другу. Как мои родители. У них нет ничего общего. Есть два одиночества, которые движутся сами по себе. Ах, Энтони! — Слезы блеснули в ее глазах. — У нас один шанс в жизни. Ты и в самом деле считаешь, что я — это то, чего ты хочешь?

— Ты… ты… Я… — Уоллингфорд не поднимал глаз; зато издал прерывистый вздох, похожий на рыдание: — Я никогда бы не причинил тебе боли, Николь. Ты должна мне верить.

— Я верю, — ответила она. — Именно поэтому ты сейчас развяжешь мне руки и ноги и позволишь уйти домой.

— Развязать тебя? Да, конечно. Я страшно сожалею. Я не знаю, о чем я думал. — Уоллингфорд занялся веревками и с большим трудом развязал их. Николь принялась энергично растирать затекшие запястья и щиколотки, чтобы восстановить кровообращение. Наконец Энтони посмотрел на нее: — Боже мой, должно быть, ты меня теперь ненавидишь.

— Вовсе нет, — заверила его Николь. — Вот если бы ты не развязал меня, тогда другое дело. А сейчас нет. Я думаю, редкий человек может прислушаться к своему сердцу вопреки тому, что говорит свет.

Он казался таким печальным и отчаявшимся, что Николь встала на колени, чтобы обнять его. Уоллингфорд прикоснулся губами к ее лбу.

— Сесилия примет меня? — поколебавшись, спросил он. — Ты в самом деле так думаешь?

— Я это знаю, — ответила Николь и поцеловала его в щеку.

— Нет прощения мужчине, способному погубить твою репутацию, — сказал Энтони в раздумье.

И в этот момент послышался страшный грохот. Можно было подумать, что началось землетрясение. Оба в ужасе прильнули друг к другу.

— Боже милосердный! — воскликнул Уоллингфорд. Николь закричала.

Последовала короткая пауза, затем раздался второй удар. Дверь распахнулась, слетела с петель и с грохотом упала на пол. Уоллингфорд отполз от нее и закрыл Николь. На пороге появились две мужские фигуры с пистолетами в руках. Николь мгновенно узнала их: это был ее брат Томми, а рядом с ним — лорд Брайан Бору собственной персоной.

Брайан бросился в комнату и приставил пистолет к голове Уоллингфорда.

— Я не трогал ее! — воскликнул организатор похищения. — Клянусь жизнью! — И поспешно убрал руки от Николь.

— Мерзкий лжец! — прорычал Брайан.

— Произошла ужасная ошибка! — выкрикнул Уоллингфорд.

— Да, это была ошибка, за которую ты сейчас заплатишь!

— Брайан! — громко и решительно позвала Николь. — Перестань паясничать! И ты, Томми! Спрячьте к черту свои железки! Нет никакой нужды применять силу! Энтони и я провели вечер, обмениваясь весьма полезными сведениями.

— Вечер вопросов и ответов? — взорвался Брайан. — Да он похитил тебя!

— Вообще-то, — то ли икнул, то ли хихикнул Уоллингфорд, — это, как видите, совсем не так.

— Хотя и не потому, что ты не пытался, — сказала Николь, дружелюбно похлопав его по плечу.

Брови Брайана взметнулись вверх.

— Ты пришла сюда с ним по доброй воле?

— Если не считать того, что во рту у меня был кляп, а руки и ноги связаны, — пояснила Николь. — Томми, да убери ты свой пистолет! Ты меня нервируешь!

— Ты вышла за него замуж или нет? — без обиняков спросил брат.

— Я отныне даже не помолвлена с ним. По крайней мере я так думаю. Правда, Энтони?

— Да, конечно. Ты убедила меня, дорогая!

Брайан положил руку на спинку кровати, чтобы не упасть. Он почувствовал себя так, будто из него выпустили воздух. Что бы ни произошло в этой комнате, было ясно, что Николь не нуждалась в том, чтобы ее спасали. Она сумела сделать это самостоятельно. Она не нуждалась в герое — и конечно же, не нуждалась в нем. Он молча смотрел на Николь. Ее золотистые волосы разметались по плечам, небесно-голубое платье было измято, на правом виске темнел синяк. И тем не менее она еще никогда не была такой красивой.

Томми, похоже, пребывал в недоумении.

— Но ведь тебе грозила опасность, Никки! Я это чувствовал!

Николь поднялась с пола, отряхнула от пыли руки.

— Ты прав. В Карлтоне, когда я сказала Энтони, что никогда не выйду за него замуж, он… очень разволновался.

— Да говори уж прямо! — бодро посоветовал Уоллингфорд. — Я совершил величайшую глупость. Попытался похитить ее. Но конечно, я не мог это сделать один, понимая, что она сильнее меня вдвое, а может, и втрое.

— Ну, ты и в самом деле не самый сильный мужчина в Англии, — согласилась Николь и захихикала, вспомнив сцену в саду. — Однако спланировал ты все очень хорошо, пригласив Терлингтона и Бодерингли помочь тебе.

— Джентльмен всегда знает пределы своих возможностей, — скромно заметил Уоллингфорд. — Должен сказать, что меня страшно рассердило то, что кто-то стукнул тебя. Впредь я не буду с ними разговаривать. — Он поправил свои измятые кружевные манжеты. — Кстати, куда это они запропастились? Они должны были пойти и привести священника.

— Твои сообщники внизу, в пивном зале, — проинформировал его Томми. — Вряд ли они уже пришли в себя. Брайан съездил каждому по физиономии. Но по-моему, они даже не поняли, что произошло.

— Правда? — На Уоллингфорда сказанное произвело впечатление. — Большое спасибо, старина! — Он сделал шаг, словно собираясь пожать руку Брайана, но, увидев выражение его лица, передумал. — Однако, как говорится, все хорошо, что хорошо кончается. Который час? Сейчас уже, наверное, очень поздно. Или, скорее, рано. Мне лучше вернуться в город. Я очень-очень сожалею, Николь, за… за причиненные неудобства. Я буду…

— Не надо так торопиться. — Брайан схватил Уоллингфорда за сюртук, когда тот проходил мимо. — У меня есть кое-что и для тебя. Как память о вечере. — Он занес было кулак, но Николь в этот момент выкрикнула:

— Брайан! А где твои костыли?

Кулак Брайана замер в воздухе. Глядя на свою руку, он пробормотал:

— Я… н-не знаю. Может, я оставил их в Лондоне в конюшне? Мы так спешили сюда…

— А как ты в таком случае поднялся по лестнице?

Брайан подумал:

— Не могу вспомнить. Должно быть, мне помог твой брат.

— Только не я, — возразил Томми. — Я следовал за тобой.

— А как ты сейчас стоишь на обеих ногах?

Брайан в изумлении перевел взгляд на свои сапоги. Правое колено его слегка оттопыривалось, и он снова схватился за спинку кровати.

— Так иногда бывает в бою, — предположил Томми. — Люди могут воевать день и ночь без передышки, как сумасшедшие.

— Но если твое колено выдержало подъем по лестнице один раз, — медленно проговорила Николь, — оно способно выдержать это снова.

— Весьма справедливое допущение, — вставил Уоллингфорд. — Затем вдруг хлопнул себе ладонью по лбу: — Боже мой! Совсем забыл!

Все уставились на него, кроме Брайана, который вдруг почувствовал, что у него ноет колено, и опустился на кровать.

— Что такое? — с тревогой спросила Николь.

— Наверное, ты будешь очень сердиться на меня. — В темных глазах Уоллингфорда можно было прочесть раскаяние и сожаление. — Я написал объявление для утреннего выпуска и отправил его в газету.

— Объявление о чем?

— О нашем побеге, разумеется.

— Ах, Энтони!

— Я поеду и заберу его, — предложил он. — Отправлюсь сейчас же!

— Слишком поздно! — Томми посмотрел на свои карманные часы. — Сейчас почти четыре часа утра. Ты не доберешься туда раньше пяти, даже если будешь лететь на крыльях.

Николь покусала губу.

— Разразится страшный скандал. И как отреагирует мама?

Послышался робкий стук по косяку — сама дверь лежала на полу. На пороге появился круглолицый парень в пасторском облачении, с молитвенником в руках. Он откашлялся.

— Это друзья лорда Уоллингфорда? Я отец Дуган. Приношу свои извинения за то, что не смог прийти быстрее. Я отдавал последний долг прихожанину.

Уоллингфорд полез в кошелек:

— Это я должен принести извинения, отец Дуган, и сообщить, что надобность в ваших услугах отпала. Излишне говорить, что я заплачу за причиненное беспокойство…

— Газеты допускают ошибки, — сказал Брайан, как бы между прочим, сидя на кровати.

На эту нелогичную реплику обратил внимание лишь отец Дуган. Перешагнув через упавшую дверь, он подошел к Брайану:

— О, вы совершенно правы, сэр. По моему мнению, они только и делают, что ошибаются. Они перевирают факты, имена…

— Именно так, — подтвердил Брайан.

— Правда, — с негодованием продолжил отец Дуган, — они затем печатают опровержение. — Но много ли толку от него, если невинного человека уже всего изваляли в грязи?

— Но это все же лучше, чем ничего, — сказал Брайан. Он перевел взгляд на Николь. — Правда, это не совсем то, чего мне хотелось бы. Однако…

Он с шумом сполз с кровати и опустился на колени.

— Брайан, ты повредишь колено! — испуганно крикнула Николь.

— Если я смог опуститься на колени перед болваном принцем, то смогу это сделать и перед тобой. Ты выйдешь за меня замуж, Николь?

— Вот это да! — развеселился отец Дуган. — Я присутствовал на многих бракосочетаниях, что вполне естественно, но никогда не видел, как делают предложение!

— Замолчите! — зашипел на него Томми. — То есть прошу вас, помолчите! — Он в ужасе смотрел на сестру, которая качала головой.

— Это очень любезно с твоей стороны, Брайан, — прошептала Николь, — попытаться спасти мою репутацию. Но…

— К черту репутацию! — закричал Брайан. — Я люблю тебя и хочу остаток жизни провести с тобой! Так скажи, ты выйдешь за меня или нет?

— Ах Брайан! — Лицо у. Николь просветлело, в глазах блеснули слезы. — Наконец-то ты сказал это…

— Сказал, потому что так оно и есть, — грубо подтвердил он. — Должен был сказать давным-давно. Сожалею, что не сделал этого раньше. Наверное, говорил это многим девушкам, не придавая особого значения. Я бы хотел, чтобы существовало другое слово, которое я адресовал бы только тебе… Так каков твой ответ?

— Я скажу «да», разумеется! — Николь бросилась к Брайану, чуть не уронив его — спасла кровать. — Да, да, да, да, да!

Радостно улыбаясь, Брайан заключил Николь в объятия и стал целовать так неистово, что отец Дуган деликатно отвернулся. Уоллингфорд, наблюдая за этой сценой, пробормотал, адресуясь к Томми:

— Гм… Вот она, страсть.

Брайан оторвался от Николь лишь для того, чтобы обратиться к священнику:

— Погодите, святой отец, похоже, ваши услуги все-таки понадобятся.

— Очень хорошо, сэр. — Священник выступил вперед, оживившись оттого, что ему предстоит исполнить хорошо знакомый ритуал. — Нужны кольцо и разрешение.

— Разрешение? — в один голос вскричали Брайан и Николь.

— Да, разрешение на венчание без церковного оглашения.

— У меня есть разрешение! — объявил Уоллингфорд, роясь в своих карманах. — Точнее, у меня есть бланк. Мне его дал Терлингтон. Он говорит, что всегда держит его при себе. Утверждает, что это помогает во время собла… — ну да не важно.

— Твои друзья, Энтони, все больше меня изумляют, — заметила Николь.

— Меня тоже — после сегодняшней ночи.

— Бланк разрешения. — Священник нахмурился. — Я не уверен…

Томми потянул его за локоть:

— Послушайте, святой отец. Тут есть нечто такое, чего вы можете не знать. Если вы не обвенчаете мою сестру с этим джентльменом, они окажутся в кровати сразу же после того, как за вами закроется дверь. Как служитель Господа Бога, вы вряд ли это одобрите.

— Конечно же, нет! Блуд есть тяжкий грех! — Священник повернулся к чете: — Ну, хорошо. Давайте заполним бланк. Вероятно, у владельца гостиницы найдутся перо и чернила?

Уоллингфорд бросился вниз по лестнице и очень скоро вернулся с письменными принадлежностями. Томми начертал на бланке имя: Николь Джейн Мари Хейнесуорт и Брайан…

— У тебя есть втрое имя, Бору?

— Брайан Брюс О'Нейл Уоллес Джеймс Макдоналд Чарльз Бору, — рассеянно ответил его светлость, осторожно дотрагиваясь до синяка на лбу Николь.

— Кого-нибудь из шотландских героев твоя мама упустила? — спросила она, смеясь.

— Не хватит места, — заметил с улыбкой Томми, заполняя разрешение.

— Два свидетеля есть, — бормотал под нос отец Дуган, затем погромче спросил: — А кольцо?

— Тоже имеется. — Уоллингфорд извлек кольцо из нагрудного кармана. — Хотя, может быть, ты не захочешь его надеть… При сложившихся обстоятельствах.

— На нем выгравированы ваши имена? — спросил Брайан нахмурившись.

— Нет-нет! Для этого не было времени.

— Тогда мы возьмем его. Разумеется, я за него заплачу.

— Не нужно! Считайте это свадебным подарком. — Уоллингфорд вложил кольцо в ладонь Брайана. Николь наклонилась взглянуть — обычный золотой ободок.

— Очень симпатичное, Энтони! — сказал она благодарно.

— И побольше размером, чем то, которое я подарил тебе раньше. — Он улыбнулся, когда она сняла со своего пальца обручальное кольцо с сапфиром и бриллиантом и сунула ему в руку.

— Тогда приступим, — заявил отец Дуган и прочистил горло. — Вы готовы?

— Давно готовы! — отозвался Брайан, сжимая руку Николь.

— В начале вы должны стоять во весь рост, — проинформировал священник брачующихся, — а на колени опуститесь для молитвы.

Брайан вздохнул и начал было подниматься, однако Николь одернула его.

— Разве это лишит брак юридической силы, святой отец, если мы останемся в таком же положении, в каком находимся?

— Полагаю, что нет. Дорогие возлюбленные…

— Ой, Брайан, погоди! — воскликнула Николь.

— Что такое? Уже передумала?

— Ну конечно же нет, глупый! Только вот твоя мама… может, нам подождать ее приезда?

— Николь, поверь мне. Моя мама будет в восторге, когда услышит эту новость!

— Ты так думаешь?

— Я знаю. Продолжайте, святой отец, прошу вас.

Отец Дуган повиновался.

— Дорогие возлюбленные, — начал он, — мы собрались здесь…

Первый луч солнца заглянул в окно в тот момент, когда Брайан надел кольцо на палец Николь. «Должно быть, это добрый знак», — подумал Томми, глядя на коленопреклоненную пару, освещенную светом раннего утра.