Сёдзо проснулся от птичьих голосов, громких и беспорядочных. Это было не пение, а надсадный, хриплый грай, и подняли его не десять, не двадцать, а сотни птиц.

Уже рассвело, но внутри грота и в лесу всё ещё клубились синеватые ночные тени. Мальчик безмятежно спал в своём мешке. Спала и девушка, закутавшись в тонкое одеяло и повернувшись лицом к стене в дальнем конце грота.

Сёдзо снова лёг на сухую траву, закрыл глаза и попытался вздремнуть, но ему мешал птичий крик, становившийся всё более пронзительным. Между тем спутники его, как видно, привыкшие к этим звукам, продолжали спать безмятежным сном. Он тихонько поднялся и вышел из грота.

Сейчас, при свете утра, лес казался ещё более дремучим и диким, чем во время ночного путешествия. Каких только деревьев там не было — даже тропические пальмы с широкими веерными листьями! Без человеческого присмотра это растительное царство жило по суровым законам борьбы за существование: среди деревьев было на удивление много деформированных, а то и просто уродливых, частично или полностью засохших, повалившихся на землю или гниющих на корню.

Несмотря на окружающую остров земляную насыпь, воздух заметно выстудился за ночь. Подняв воротник куртки, Сёдзо стал карабкаться по откосу, поросшему редким кустарником. Комковатая почва скользила у него под ногами, и, чтобы не упасть, приходилось хвататься за стебли устилающих насыпь ползучих растений.

Судя по громкому гомону птиц, они находились где-то совсем рядом, но, как выяснилось, это было не так. Взобравшись на вершину откоса, Сёдзо увидел, что вблизи грота лес был сравнительно редким, в то время как на отдалении высокие деревья плотными рядами поднимались по насыпи до самого её верха.

Птичьи голоса доносились оттуда, с тех деревьев. И не только с деревьев — большие, похожие на цапель белые птицы с криком кружили в воздухе, вытянув вперёд лапы и клювы и заслоняя небо своими распростёртыми крыльями.

Сёдзо не знал, чем вызван этот переполох и насколько необычно ведут себя птицы, но от их разносящихся по всему острову душераздирающих криков становилось не по себе. Чувствовалось, что они чем-то встревожены или напуганы, причём речь шла не о нескольких птицах, а о целой стае.

Вслушиваясь в этот всполошённый грай — здесь он резал ухо ещё сильнее, чем в гроте, — всматриваясь в метания птиц, то вдруг опускающихся на деревья, то снова взмывающих в небо, Сёдзо ощущал, как их тревога передаётся ему. Он хотел подойти поближе, но это было невозможно: впереди на насыпи стеной стояли увитые лианами деревья.

В том месте, над которым беспорядочно кружили цапли, в просветах между деревьями виднелись силуэты зданий центральной части Токио. Окутанные снизу утренним туманом, они казались белыми надгробными плитами.

«А ведь я даже не могу сообщить на работу, что меня сегодня не будет», — подумал Сёдзо, но, как ни странно, сам этот факт не внушил ему особого беспокойства. И не потому, что ему было всё равно, — просто подобные мысли никак не соотносились с его ощущением реальности.

Видимо, подождав до середины дня, кто-нибудь из подчинённых робко наберёт номер его домашнего телефона. Сёдзо представил себе, как на шкафчике в гостиной надрывается телефонный аппарат, и усмехнулся. «Странно, — скажет звонивший, — шеф ни разу не пропускал работу по неизвестной причине». «А что, если у него внезапно остановилось сердце?» — предположит другой. «Вот именно. Его детство пришлось на военные годы, а когда в период самого интенсивного роста организм не получает необходимого питания, в нём происходят серьёзные сбои, и человек скоропостижно умирает, хотя на вид кажется ещё вполне крепким». Этот воображаемый диалог подчинённых опять-таки не затронул никаких струн в душе Сёдзо — всё это осталось в каком-то другом мире, лежащем по ту сторону утреннего тумана, пронизанного отчаянными воплями цапель.

Он вдруг вспомнил слова мальчика: «Скоро Токио станет нежилым местом». Наверное, это не означает, что люди исчезнут, просто они станут прозрачными, как стекло, а между бетонными небоскрёбами будут сновать одни лишь невидимые радиоволны да потоки информации…

Сёдзо повернулся в другую сторону — воды залива, по которому они тайно переправлялись сюда прошлой ночью, спокойно мерцали в свете занимающегося утра. Впереди виднелся ещё один остров-форт, окружённый такой же каменной стеной и земляной насыпью, как и этот (правда, он был значительно большего размера), а за ним бледно-зелёным пятном простиралась тринадцатая зона.

Сёдзо вспомнил, как накануне вечером мчался по ней на мотоцикле, держась за талию девушки, как впервые забрёл на пустырь, где перед ним возник таинственный корабль-призрак, как ездил к центральному волнолому, на место сброса мусора… У него было такое ощущение, словно всё это происходило давным-давно, но холодный рассудок подсказывал ему, что с того момента, как он заболел этой пустынной искусственной землёй, судьба с неизбежностью должна была привести его сюда, на этот остров, откуда, наверное, уже нет возврата.

Спустившись с насыпи, Сёдзо вернулся в грот. Спутники его всё ещё спали. Он тихонько лёг на прежнее место. «Когда-то здесь был склад боеприпасов, — вдруг догадался он. — Ничего не скажешь, симпатичное место для ночлега». Улыбнувшись, он закрыл глаза.

Голоса цапель звучали всё глуше и глуше.

Когда он снова проснулся, его спутники были уже на ногах.

Девушка готовила еду на спиртовке. Мальчик, сидя на корточках под деревом, ковырялся в земле. Солнце стояло уже высоко. Пробиваясь сквозь листву, его лучи крапчатым узором ложились на землю и на спину мальчика. Цапли больше не оглашали округу своими зловещими криками, зато из ближней рощицы доносился весёлый щебет каких-то маленьких птичек, порхающих с ветки на ветку.

Сёдзо не спешил вставать. Вытянувшись на ложе из сухой травы, он вслушивался в пение птиц, любовался игрой солнечных бликов, наблюдал за хлопотами своих спутников. Казалось бы, здешняя обстановка не очень-то располагала к спокойному сну, и тем не менее, впервые за долгие годы он отлично выспался и чувствовал себя освежённым, помолодевшим физически и душевно. К тому же ему было приятно проснуться и увидеть, что кто-то готовит для него завтрак, — эта давно забытая картина согревала ему сердце.

— Ну и заспался же я сегодня! Правда, на рассвете меня разбудили птичьи голоса, но потом я снова уснул, — с невольной нежностью произнёс Сёдзо, подходя к девушке и отряхивая с себя траву.

— Вот и хорошо. Сейчас будем завтракать.

Не поднимая лица от спиртовки, девушка окликнула мальчика. Сёдзо не поверил своим ушам: её голос, высокий, чуть хрипловатый, но всегда энергичный и выразительный, вдруг изменился до неузнаваемости, сделался глухим и тусклым. Впрочем, подумал Сёдзо, они ещё ни разу не разговаривали при свете дня.

Опустившись на корточки рядом с нею и стараясь не смотреть ей в лицо, Сёдзо сказал:

— Похоже, тебе нездоровится. Ты плохо спала?

— Днём она всегда такая квёлая, — с серьёзным видом заметил мальчик. — Вроде ночной птицы.

Сёдзо вытащил сухие травинки из её волос, смахнул их у неё со спины.

— Спасибо, — коротко отозвалась она тихим голосом.

Во время еды девушка старалась не встречаться с ним взглядом. Сёдзо решил, что ей, должно быть, неловко за свой непрезентабельный вид. Насколько он успел заметить, она любила яркую косметику и всегда тщательно красилась.

На сей раз всё обстояло иначе: помада у неё на губах стёрлась, тени на веках лежали неровно, лицо было бледным, без кровинки. Понятно, в походных условиях, когда даже умыться как следует нечем, не приходится думать о красоте, но Сёдзо не на шутку встревожила её вялость.

— С тобой всё в порядке? — спросил он.

— Да, — ответила девушка и попыталась улыбнуться, но вместо улыбки по лицу её пробежала судорожная гримаса.

— На рассвете меня разбудил птичий крик, — сказал Сёдзо, обращаясь к мальчику. — Я поднялся на земляную насыпь и увидел, как на противоположной стороне острова над деревьями мечется целая стая цапель. Интересно, что их так всполошило?

— Это могли быть не только цапли, но и чайки. Правда, я там ещё не бывал. Ну а крик… Видимо, змеи пытались разорить их гнёзда. — Внезапно рука мальчика, сжимавшая пластмассовую вилку, замерла, и на лице у него появилось сосредоточенное выражение.

— Кажется, там действительно что-то случилось. Что-то очень нехорошее, — наконец проговорил он с мрачным видом. — Не могу как следует разглядеть. Может, сходим туда?

— В любом случае, пока не стемнеет, мы не сможем двинуться в обратный путь, — ответил Сёдзо, после чего повернулся к девушке:

— А тебе лучше прилечь и отдохнуть. Ты неважно выглядишь.

— Нет, я пойду с вами! — решительно запротестовала она. — У меня тоже сердце не на месте! Я не хочу оставаться одна! — Её голос и выражение лица выдавали сильное душевное волнение, чувствовалось, что в ней происходит какая-то внутренняя борьба. «Со вчерашнего вечера её как будто подменили», — вновь отметил про себя Сёдзо.

Прибрав за собой, они втроём отправились в путь. Сегодня им уже не приходилось двигаться по лесу ощупью, как накануне. Сквозь лиственный шатёр у них над головами, в темноте казавшийся таким плотным и непроницаемым, пробивались солнечные лучи. Под деревьями кустился низкорослый бамбук. Время от времени чуть ли не из-под ног у путников выскакивали юркие ящерицы, насекомые поспешно зарывались в землю. Неподвижный воздух был пропитан прелым запахом.

Сёдзо непроизвольно взял девушку за руку. С каждым шагом она всё сильнее стискивала его ладонь, словно ища опоры. Когда она споткнулась, зацепившись за какое-то ползучее растение, он обнял её за плечи, но ощущение от этого прикосновения было совершенно иным, чем ночью. «Неужели всё это мне только приснилось? — подумал Сёдзо. — Это волшебное чувство единения с лесом, с его энергией, с его жизненными соками…»

Ладонь девушки сделалась влажной и странно холодной.

Впереди показалось высокое, наполовину засохшее дерево с огромным дуплом.

— Здесь днём ночуют летучие мыши, — сказал мальчик, перейдя на шёпот.

Вскоре лес поредел и наполнился светом. Впереди простиралась широкая поляна, заваленная полусгнившими древесными останками. Это были не мёртвые деревья, а столбы и доски, сработанные человеческими руками. Они тёмной грудой лежали ни земле, с трудом сохраняя свою изначальную форму. Рядом с ними валялась кровельная черепица. Видимо, прежде на этом месте стояло какое-то строение довольно-таки внушительных размеров. Было совершенно ясно, что его никто не сносил — оно само рухнуло от старости.

Остановившись, путники молча глядели на эти руины, над которыми, несмотря на льющийся сверху солнечный свет, царили безмолвие и мрак. Беспорядочно громоздившиеся друг на друга брёвна и доски тлели, обращаясь в труху. А на них росли грибы коричневого и белого цвета, и вокруг вились мотки. Но ни одно из растений, даже бесцеремонно лезущий отовсюду плющ, почему-то не отваживалось касаться этих развалин.

Сёдзо стало не по себе, как будто он увидел нечто такое, на что не полагалось смотреть. Здесь, вдали от людских глаз, погибало и обращалось в тлен творение человеческих рук. Когда в лесу стоя гибнет старое дерево, это всё-таки воспринимается иначе. Сёдзо вспомнил красную детскую туфельку, попавшуюся ему на глаза на месте сброса мусора. Если бы он увидел, как она истлевает в земле на глубине десяти метров, у него, наверное, возникло бы точно такое же ощущение.

Вероятно, когда-то, много лет назад, в этом доме жили самураи, приставленные к орудиям и нёсшие охрану форта. До сих пор Сёдзо не испытывал ни малейшего интереса к истории этих островов, но сейчас, глядя на лежащую перед ним груду гнилых досок, он живо представлял себе ужас, охвативший этих людей при появлении чёрной эскадры. Сёдзо не знал, как они выглядели, но частичка их бытия сохранилась в древесной трухе, которая, даже став питательной средой для грибов и насекомых, всё ещё могла рассказать о прошлом. Однако пройдёт ещё лет десять, доски окончательно истлеют, а вместе с ними умрёт и прошлое.

Ночью, в темноте, этот остров казался ему оплотом жизни, но, как выяснилось, силы распада исподволь действовали и здесь. Впрочем, если вдуматься, этот маленький островок тоже был клочком искусственной земли. Недаром на подступах к лесу их встретили груды вспененного полистирола и пластика.

Сёдзо украдкой взглянул на стоявшую рядом с ним девушку. Ночью она была полна сил и стремительна, как чёрный вихрь, а теперь съёжилась и поникла, точно гриб под солнцем.

— Ну всё, пойдёмте отсюда, — сказал Сёдзо и шагнул вперёд.

Он не знал, какие чувства навеяли его спутникам эти развалины, и не собирался спрашивать их об этом, но увиденное, без сомнения, произвело на обоих глубокое впечатление. Девушка ещё сильнее, чем прежде, стиснула руку Сёдзо, а мальчик больше уже не решался заглядывать в дупла сухих деревьев.

Они молча шли по лесу, вновь ставшему густым и тенистым.

— Что-то мне боязно, — вдруг пробормотал мальчик. — Я вижу какие-то странные фигуры.

Сёдзо посмотрел вокруг, но не увидел ничего, кроме пышных древесных крон с мерцающими в них солнечными бликами.

— Идёмте! — решительно произнесла девушка. В отличие от замешкавшегося в испуге мальчика, она ускорила шаг, крепко держа Сёдзо за руку и увлекая его за собой, словно что-то властно звало или тянуло её вперёд.

Земля у них под ногами из мягкой и влажной вдруг сделалась сухой и комковатой. Деревья с толстыми стволами и густой листвой попадались всё реже, их сменили деревца с длинными тонкими ветками и мелкими редкими листочками, подступавшие к самой вершине откоса.

Наверху, на насыпи, росли высокие деревья, на которых там и сям сидели цапли, то расправляя, то складывая крылья. Ещё несколько птиц парило в воздухе над деревьями, совершая плавные виражи. Всё это даже отдалённо не напоминало той ужасающей картины, которую Сёдзо застал утром. Никаких тревожных криков тоже не было слышно.

— Видимо, стая улетела на поиски корма, а оставшиеся птицы спокойно дожидаются возвращения своих товарищей. Похоже, ничего страшного не произошло. Выходит, я напрасно поднял тревогу, — в смущении проговорил Сёдзо.

Но спутники явно не разделяли его оптимизма. Мальчика била дрожь — это было видно невооружённым глазом. Девушка, выпустив руку Сёдзо, застыла на месте и напряглась, как натянутая струна.

Тонкие ветки растущих на откосе деревьев были сплошь увиты лианами, сплетаясь с ними в плотную сеть.

Внезапно верхушка одного из деревьев поблизости резко качнулась. Все трое инстинктивно посмотрели туда: там, повиснув вниз головой, билась цапля, запутавшаяся в сети из веток и лиановых стеблей.

— Ну что же ты, глупенькая! — воскликнул Сёдзо и, протянув руки, попытался разделить спутанные ветки. Стоя у него за спиной, девушка и мальчик испуганно следили за происходящим.

Мальчик достал из кармана и протянул Сёдзо нож, которым тот перерезал несколько стеблей. Всё это время цапля продолжала исступлённо метаться и хлопать крыльями. Стебли лиан, хоть и тонкие, оказались на удивление неподатливыми, и Сёдзо пришлось основательно потрудиться, прежде чем образовалось достаточно места, чтобы пленница могла выбраться на свободу.

Но, как ни странно, птица оставалась в том же положении и не пыталась взлететь, а только по-прежнему отчаянно хлопала крыльями.

— Ой, смотрите! — закричал мальчик. — У неё связаны лапы!

И действительно, ноги цапли были обвиты длинной нитью, которая цеплялась за ветки соседних деревьев и запутывалась в них. Дотянуться до ног несчастной цапли Сёдзо не мог. А какого-нибудь дерева потолще, на которое он рискнул бы забраться, поблизости не было.

— Ничего не получится, — вздохнул Сёдзо и опустил руки. — Единственным выходом было бы рубить все деревья вокруг. Но у цапли и так уже переломаны ноги и крылья.

Девушка и мальчик молча смотрели на цаплю, трепыхавшуюся из последних сил.

— Это леска, — после долгой паузы сказал мальчик. — Кто-то бросил её в воду или оставил на берегу, вот птицы в ней и запутались. Сейчас леску делают из нейлона, она такая прочная, что не порвёшь.

С этими словами мальчик посмотрел вокруг, и в тот же миг из груди у него вырвался громкий стон: «A-а!» Повсюду, куда ни бросишь взгляд, в кронах деревьев белели птичьи перья.

По мере того как Сёдзо и его спутники поднимались вверх по откосу, это зрелище становилось всё более устрашающим — невозможно было и шага ступить, чтобы не увидеть скрытые листвой тела мёртвых птиц. Весь склон превратился в место массовой гибели цапель. И не только цапель — среди них попадались и чайки. Птицы висели головой вниз, а лапы их были скованы опутавшей деревья леской.

— Вот ещё одна!.. И ещё!.. — восклицал мальчик каждый раз, когда, раздвинув ветки, обнаруживал очередную мёртвую птицу.

Всё это напоминало эшафот, где целая стая птиц в одночасье превратилась в скопище подвешенных за ноги пернатых трупов.

Цапля, которую они обнаружили в самом начале, уже затихла и перестала дёргаться. Видимо, каждая из птиц билась до последнего, пытаясь вырваться на свободу, — их полураскрытые крылья были неловко вывернуты наружу, а длинные шеи и лапы застыли в странном, неестественном положении.

Смерть ещё не успела наложить на них свою тлетворную печать. Некоторые из птиц казались сероватыми от налипшей грязи, но изначально белые перья и пух оставались нетронутыми. Даже чайки с чёрной каймой на крыльях сверкали белизной своего оперения.

Белые птицы… От их белизны ещё горестней сжималось сердце. Особенно при виде цапель, чья грациозная стать, казалось, говорила: вот оно, зримое воплощение полёта, его живая суть, его душа!

И — нейлоновая леска… Не пеньковая, не хлопковая, не льняная нить, а искусственное синтетическое волокно, тонкое, прозрачное, прочное. Продукция нефтехимической промышленности. Перед глазами у Сёдзо, словно наяву, возникли сверкающие серебром башни нефтеочистительного комбината, опутанные паутиной таких же серебристых труб. А позади них высятся сияющие белые громады токийских небоскрёбов…

— Недаром мне мерещилось, будто в воздухе висит множество каких-то белых клочьев. Я не догадался, что это — птицы, но сердце так и захолонуло, — в ужасе проговорил мальчик. — Давайте перережем леску и похороним их.

— Это не так-то просто. Их тут видимо-невидимо. Да и не до каждой можно дотянуться, — ответил Сёдзо. В глубине души он считал, что лучше ничего не трогать. Всё вокруг словно говорило ему: скрывать этого нельзя, — по крайней мере, вы, трое, должны это видеть!

Исполненный жизни лес на поверку оказался пристанищем смерти. «Остров мечты», куда заманила Сёдзо девушка, сперва посадив его на мотоцикл, а потом в резиновую лодку, обернулся не сказочными кущами, в которых обитают на свободе птицы, звери, рыбы и насекомые. Это был образчик новой природы, в которую уже успели внедриться и нефть, и железо, и бетон, и вспененный полистирол, и пластик.

Сёдзо дёрнул за конец лески, обвившейся вокруг чайки, висевшей на высоте его вытянутой руки. Мёртвая птица качнулась, словно тряпка, которую отжали и, не расправив, повесили сушиться, а вместе с ней закачались не только соседние ветки, но и ветви дальних деревьев. Леска оказалась на удивление длинной. Но с какой бы силой ни дёргал за неё Сёдзо, она не думала рваться и лишь впивалась ему в пальцы.

Внезапно из самой гущи деревьев со сплетёнными тонкими ветвями донёсся странный, незнакомый голос. Вернее, даже не голос, а какой-то клёкот, похожий не то на дикий смех, не то на отчаянные рыдания, и было трудно понять, кто издаёт эти леденящие кровь звуки — человек или птица.

Раздвигая ветки, Сёдзо с мальчиком бросились туда. В глубине зарослей, где ветви деревьев и лианы ещё теснее переплетались между собой, образуя плотный шатёр, стояла девушка, а прямо у неё над головой раскачивалась прекрасная мёртвая цапля с полураскрытыми крыльями.

Расставив руки в стороны, девушка совершала ими волнообразные движения, покачиваясь корпусом из стороны в сторону. Несмотря на ленту, волосы её были растрёпаны и усыпаны крошевом сухих листьев, к плечу кожаной куртки прилипла тонкая паутина, полусапожки покрылись пылью. Затаив дыхание, Сёдзо с мальчиком молча взирали на неё.

В деревьях на насыпи снова тревожно заголосили цапли. Солнце стояло в зените и светило ярче прежнего, и только фигуру девушки окутывала непроницаемая пелена мрака. Раз от разу её движения становились всё более быстрыми и неистовыми. Косметика у неё на лице почти совсем стёрлась. Она смотрела на подошедших не то чтобы отсутствующим, но каким-то отстранённым взглядом и, судя по всему, не видела их. С губ её по-прежнему срывались сдавленные стоны. В какой-то момент черты её исказились гримасой боли, она опустила веки, словно погружаясь в сон, а затем вдруг сверкнула глазами и сквозь стиснутые зубы резко и внятно прошипела: «Ш-ш, ш-ш».

Меньше, чем в метре от мёртвой цапли находилось чашеобразное гнездо, в котором лежало два красивых голубоватых яйца чуть мельче куриных.

Сёдзо бросило в дрожь.

— С твоей сестрой часто случаются такие… — понизив голос, заговорил он, но мальчик не дал ему закончить.

— Она мне не сестра, — сказал он.

— Что значит «не сестра»?

— То есть она мне сестра, но не настоящая.

— Значит, у тебя есть другая сестра, настоящая?

По бледному лицу мальчика пробежала судорога.

— Да нет, это она и есть.

Не произнеся больше ни слова, мальчик подошёл к гнезду и взял в руку яйцо, но, вскрикнув, тотчас положил его на место.

— Оно холодное. Жутко холодное. Птенцы тоже погибли.

Девушка замолкла. Её движения утратили прежнюю стремительность. Затем, словно обмякнув, она опустилась на колени, уронила руки и медленно повалилась наземь.