На поле битвы осталось трое асов, и, вне всякого сомнения, следовало ждать других, но не раньше рассвета. Рог Хеймдалля призвал всех. Жена Одина Фригга обязательно тут появится, чтобы взять на себя заботу о муже. Если кому-то по силам вернуть его к нормальной жизни, так только ей.

Мне требовалось исцелить себя, но я не мог заниматься этим в Асгарде, я должен был вернуться в Мидгард или в какие-то миры фейри, где меня никто не станет беспокоить: начав исцеление, я почти наверняка войду в транс. Но нам оставалось еще многое сделать и произнести правильные слова. Мы забрали мои мечи и копье Одина – я решил, что теперь оно принадлежит мне, – и положили их возле корня Иггдрасиля, рядом с телами наших павших товарищей. Перун, как и Тор, обладал колоссальной силой, он сумел оттащить труп Гуллинбурсти и освободить тело Гуннара, пользуясь только правой рукой, несмотря на все свои ранения.

После этого мы с Перуном, хромая и морщась, дошли до парализованного и продолжавшего ругаться Тюра, а безмятежный Чжанг Голао следовал за нами. Он показал себя с самой лучшей стороны, свершил свою месть, получил всего несколько синяков после дуэли с Тюром и теперь неспешно потягивал эликсир, чтобы восстановить силы.

Несколько минут ушло на то, чтобы заставить Тюра замолчать и послушать нас. Он думал, что мы намерены его прикончить, поэтому хотел успеть нас проклясть до того, как сам отправится в ад. Однако со смертельными проклятьями есть одна проблема: они срабатывают только в том случае, если ты умираешь сразу после того, как они произнесены, а мы не собирались его убивать. Когда мне наконец удалось убедить Тюра, что мы не намерены причинять ему вред, он молча уставился на меня, пока Перун поглядывал на запад. Видар так и не отошел от Одина, а оставшийся ворон продолжал кружить в небесах. Ни Фрейя, ни ледяные великаны не вернулись с юго-запада.

– Твой достойный противник избавит тебя от паралича, и ты сможешь уйти, – сказал я Тюру на древнескандинавском языке. – Но если ты попытаешься нас атаковать, то будешь убит. Я хочу, чтобы ты вернулся в Гладсхейм и рассказал, что здесь произошло, но еще важнее, я хочу, чтобы ты знал почему. Мы пришли за Тором, и только за Тором, но, естественно, он оказался слишком труслив, чтобы встретиться с нами один на один. В течение многих столетий он совершал подлые предательства, насиловал и убивал без всякой на то причины, поэтому мы здесь. Даже если бы мы убили всех асов и Ванира, это стало бы недостаточной платой за злодеяния Тора. Если тебе хотя бы частично известен список его преступлений в Мидгарде, ты понимаешь, что я говорю правду.

Однорукий мужчина в истории Лейфа, скорее всего, был Тюром.

– Кто ты такой? – спросил Тюр.

Он видел, что я стою со стрелой в боку, но внешне никак не показываю, что она меня беспокоит, хотя мне приходилось прилагать для этого серьезные усилия. Однако его вопрос был слишком хорош, чтобы оставить его без ответа.

Я приосанился.

– Я бессмертный Вакх из олимпийских богов. Я представляю тех, кто объединился в консорциум, чтобы отомстить Тору. Среди нас есть темные эльфы, которые показали мне, как попасть сюда, не пользуясь Бифрёстом. В прошлом вам следовало быть к ним добрее.

Я сомневался, что эта ложь сойдет мне с рук, в особенности если заговорят ледяные великаны, но всегда оставалась надежда, что скандинавы поверят мне, хотя бы на время. Это даст мне фору, чтобы спрятаться, а у Вакха будут неприятности. Я повернулся к мастеру Чжангу и попросил его на мандаринском языке освободить Тюра от паралича, но оставаться настороже. Чжанг Голао ринулся вперед – у Тюра глаза чуть не вылезли из орбит, когда китаец нанес пять ударов железными прутами, которые даже не попытался смягчить. После таких ударов на теле надолго останутся следы.

Мы отошли в сторону, а Тюр вскочил на ноги, в его глазах горела жажда убийства. Его щит и меч все еще лежали на снегу; возможно, он считал, что мы продолжим борьбу.

– Иди с миром, и тогда ты увидишь восход солнца, – сказал я, – или молния с неба поразит тебя прямо там, где ты стоишь.

Он принял решение не сразу. Тюру очень хотелось на нас напасть, однако он явно умел считать – а нас было трое, – не говоря уже о молниях. Он отступил на несколько шагов, продолжая сыпать оскорблениями, которые ему казались ужасными, вроде «малодушное дерьмо горностая» и «понос кита с кленовым сиропом».

Я тихо попросил Перуна, чтобы он поднял нас и перенес по воздуху к корню. Там я взял свои мечи, а Чжанг Голао благосклонно согласился понести для меня Гунгнир.

Мы бросили последний взгляд на юго-западную часть неба. Орлы так и не появились, и я надеялся, что ледяным великанам хватило ума не следовать за Фрейей до самого Фолькванга.

– Пора, Перун, – сказал я. – Хрюм и его люди сами найдут обратную дорогу в Ётунхейм.

Как и при подъеме вдоль корня, Перун призвал жестко контролируемые ветра, чтобы они пронесли нас – включая тела Лейфа, Гуннара и Вяйнямёйнена – через туннель Рататоска. На обратном пути я наконец перестал сдерживать эмоции. Гнев и собственная вина, скорбь и сожаления из-за Гуннара и Лейфа, страх и неуверенность в возможных последствиях в будущем – все с ревом вырвалось из моего рта и глаз, и было унесено ветром.

Я сдержал слово, и мои друзья отомстили за себя, но я сомневался, что Стая Темпе скажет мне спасибо за гибель своего альфы. Уж не знаю, что я мог изменить, когда началось сражение, чтобы спасти кого-то из них; и я постоянно возвращался к мысли, что мне не следовало вести их в Асгард. В таком случае мое слово потеряло бы свою ценность, и они бы возненавидели меня, но оба остались бы живы. Теперь мое слово все еще заслуживает доверия, но они мертвы (или почти мертвы). Неужели это чем-то лучше? Я все плохо организовал, и, возможно, Хал никогда меня не простит. Теперь он стал альфой, а Лейф выведен из строя очень надолго; не исключено, что он уже никогда не станет прежним. Так что война вампиров становится неизбежной, несмотря на все мои усилия дать Лейфу шанс на возвращение.

Мы не стали задерживаться у Колодца Мимира, потому что до рассвета осталось всего несколько часов. Мы забрали свои вещи – я проверил рюкзак Вяйнямёйнена, чтобы убедиться, что мой бумажник и сотовый телефон на месте, – и столпились вокруг корня. У нас возникли некоторые трудности с правильной расстановкой, ведь трое из нас были мертвы, но я потянул нас к земле и облегченно вздохнул – насколько это возможно со стрелой в боку. Наш лагерь оставался не потревоженным, и мы не обнаружили никаких следов вокруг.

– Ладно, я держался так долго, как только мог, – поморщившись, признался я. – Перун, если ты проткнешь насквозь мою единственную стрелу и отломаешь наконечник, тогда я проделаю то же самое с тремя твоими.

– По рукам, – сказал он. – Готов?

– И еще одно. Как ты думаешь, стрела выйдет с той стороны, где расположены мои татуировки?

Они с Чжанг Голао изучили угол, под которым стрела вошла в мое тело, и пришли к выводу, что она выйдет перед ними, со стороны живота.

– Хорошо, это существенно упрощает дело, – сказал я.

Татуировки восстанавливались сами собой, когда я начинал пить чай бессмертия; так что они выглядели, как новенькие, несмотря на то что были сделаны две тысячи лет назад. Но если они будут сильно повреждены, для восстановления мне придется обратиться к кому-то из Туата Де Дананн. Вот уж нет, большое спасибо.

Ощущая успокаивающее присутствие земли у себя под ногами, я спросил у Чжанга Голао, могу ли я использовать один из его железных прутьев. Он протянул его мне, и я закусил прут зубами, отчего китаец побледнел. Кто знает, возможно, он был гермофобом?

– Ладно, – кивнул я Перуну. – Давай.

Да, я смошенничал и притупил болевые рецепторы. Вы бы поступили так же. Тем не менее я почувствовал ослепительную боль, и у меня возникло ужасно неприятное ощущение – внутри что-то рвалось. И дело было не только в кровоизлиянии; на свободу вырвались желудочный сок и другие ядовитые жидкости. Если бы не помощь земли, рана оказалась бы смертельной.

Однако мы еще не закончили. Перун отломил наконечник, и я почувствовал, как стрела сдвинулась у меня внутри. Он постарался вычистить все осколки, потом я сильно прикусил железо, и он резким движением вырвал древко.

Благодарение богам преисподней, мне не пришлось терпеть это, стоя на цементе. Земля дала мне так много, что я использовал полученную энергию, чтобы снова связать свои внутренности вместе. И я сразу вспомнил, что должен помочь земле исцелиться в далеких горах Сьюпестишен. Всякий раз, когда она отдавала мне толику своих сил, чтобы помочь восстановиться, мой долг увеличивался.

Прошло неопределенное время, я почувствовал боль в челюсти и сообразил, что мои зубы все еще сжимают железный прут. Мои спутники смотрели на меня. Я вытащил изо рта прут, ставший влажным, и с благодарностью протянул его Чжангу Голао.

– Считай, что это подарок, я найду себе новый, – с легким ужасом ответил он.

Я снова поблагодарил его и сосредоточился на исцелении, закрыв глаза. Когда я снова их открыл, стрелы Перуна были уже вынуты из его руки и плеча, и он уговаривал хихикающего Чжанга Голао выпить еще стаканчик водки – оба сидели на валунах возле костра. Наступил день.

– Где Лейф? – спросил я. – Парни! Где Лейф?

– Друид заговорил! – вскричал Перун, вскинув вверх руки. Шерсть у него подмышками оказалась почти такой же густой, как борода. Широченная улыбка расплылась на волосатом лице, и он добавил: – За это надо выпить!

– Почтенный друид, – начал Чжанг Голао, помахав мне рукой.

Должно быть, он уже успел хорошо принять на грудь, потому что сполз с валуна и упал на спину, так что его ноги задрались вверх.

Увидев это, Перун расхохотался и едва не свалился сам.

– Парни? Серьезно? Где Лейф?

– Все хорошо, – умудрился ответить Перун, продолжая смеяться. – Он в безопасности. Мы похоронили его за тобой. – Он показал рукой, я обернулся и увидел три свежих могилы. Теперь голос Перуна стал серьезным, он разом протрезвел, и веселье исчезло. – Мы также похоронили остальных. Ты не против?

Я и сам не знал, что почувствовал.

– Вы похоронили Гуннара?

– Da. Ты спал стоя, не мог проснуться, ну мы и занялись делом.

Чжанг Голао сумел снова сесть и помахал рукой, привлекая мое внимание.

– Почтенный друид, у меня есть вопрос.

– Да?

– У меня есть вопрос, – повторил он.

– Ты уже говорил, – заметил Перун.

– Спасибо тебе за внимание. Вот мой вопрос: когда ты собираешься одеться?

Я опустил взгляд и с некоторым смущением понял, что оставил одежду в Асгарде. Именно на такую реакцию они и рассчитывали, потому что оба схватились за животы и принялись оглушительно хохотать.