Они мчались напропалую, чтобы устроиться на ночь именно в этом мотеле. К. У. никак не мог взять в толк, в чем дело. Обычно они останавливались где попало, когда начинало темнеть. Но сейчас все было иначе. Сейчас Клайд твердо знал пункт назначения и не желал слушать никаких возражений.

Когда они наконец добрались до места, К. У. еще раз удивился, почему так стремился сюда Клайд. Ничего особенного — скопище грубо сколоченных лачуг вокруг стоянки. Да и номера так себе: все те же некрашеные стены, все та же дешевая мебель, все те же жесткие кровати. Правда, здесь имелось радио — и на том спасибо. К. У. очень захотелось, чтобы Бонни переключила программу. Ему вовсе не хотелось слушать Руди Валли, его не интересовали эти романтические баллады, исполняемые пронзительным голосом. Он предпочитал народные песни.

— Почему мы приехали сюда? — спросил он Клайда, на что тот осклабился и ответил:

— Потому что я так захотел.

— Понятно. Но все-таки почему?

— Потому что здесь у меня назначена встреча со старшим братом Баком. Он едет сюда. Я написал ему письмо, объяснил, где меня искать, и попросил приехать. Я хочу сказать ему привет. Бак отличный парень.

— А если он не приедет?

Клайд потемнел лицом и сказал:

— Бак приедет. Потому как он настоящий мужчина.

Позже вечером К. У. принимал ванну, а Клайд сидел на кровати и чистил оружие. Сначала он разобрал револьверы на части, тщательно протер, смазал, затем стал собирать опять. Он не обращал никакого внимания на попытки Бонни завести разговор. Ей наконец это надоело, и она ушла в ванную.

К. У. сидел в ванной, наполненной серой мыльной водой и сосредоточенно мылил себе спину. Бонни подошла к зеркалу над раковиной и стала вглядываться в отражение. Придя к решению, она стерла помаду. Затем она начала заново накрашивать рот. Закончив, наклонила голову вправо, потом влево, оценивая проделанную работу. Она повернулась к К. У., затянулась сигаретой и спросила:

— Ну, как я выгляжу?

Он прервал процесс омовения и спросил:

— В каком смысле?

— Тебе нравится?

— Да что?

— Мой рот.

Он уставился на нее немигающим взглядом:

— Ну да. Конечно, нравится.

— Я имею в виду помаду. Я наложила ее иначе. Меньше и другого цвета.

— А, понятно. Ну да, получилось очень здорово.

— Ну, так что ты обо мне скажешь? — лениво осведомилась Бонни.

— Ну это… ты в большом порядке… И вообще… Так сказать… Ты выглядишь иногда прямо как картинка.

Бонни снова повернулась к зеркалу и опять стала разглядывать свое лицо. Да, наконец решила она. Все верно. Она и впрямь хороша собой. И новая помада ей к лицу. Она причесала свои светлые волосы так, что они закрыли уши. Вот так. Так лучше. Вид мягче, женственней. Она осталась довольна.

— Эй, Бонни! — крикнул К. У. — Кинь-ка мне мочалку. Вон она там.

Машинально Бонни повернулась к полке, сняла мочалку и, сделав два шага к ванной, уже собиралась передать ее из рук в руки К. У., как вдруг ей в голову пришла мысль. Она протянула руку с мочалкой, оставаясь на приличном расстоянии до ванны, и сказала с поддразнивающими интонациями в голосе:

— А ты возьми ее сам.

— Чего?

Бонни помахала мочалкой, как тореадор плащом. К. У. тупо уставился на нее.

— Почему бы тебе не взять ее самому, а?

Он начал подниматься, потом понял, что ему тем самым придется предстать перед Бонни голым, и снова плюхнулся в ванну.

— Ну ладно, Бонни, — забормотал он. — Кончай. Дай, пожалуйста, мочалку.

— Вот она, — продолжала дразнить его Бонни. — А тебе надо только сделать маленькое усилие. У тебя что, нет сил подняться? А ну-ка отвечай.

— Да не в этом дело…

— А в чем же, скажи.

— Ладно тебе, — пробормотал он, втянув голову в плечи. — Ты сама знаешь, в чем дело.

Она улыбнулась. Затем медленно, еле-еле передвигая ноги, двинулась к ванне, не спуская с него глаз.

— Тогда я сама подам ее тебе, — тихо проговорила Бонни.

Бонни приближалась, а К. У. понял, что она и впрямь подойдет вплотную и что вода — плохая ширма. Он поднял колени чуть не до подбородка и стиснул их так, что по ванне побежали волны.

— Ну хватит, Бонни, дай мне мочалку…

— Обязательно, а то как же… Сейчас…

Она подошла к ванне совсем близко — на расстояние вытянутой руки. К. У. стал неистово озираться по сторонам в поисках чего-нибудь, чем можно заслониться. Потом быстрым движением он выхватил мочалку из руки Бонни. Этот маневр вызвал каскад брызг, и Бонни поспешно отступила назад, чтобы на нее не попала вода.

Она посмотрела на К. У., который сидел, скорчившись в ванне, словно большое морское животное, страшащееся воздуха, и сама удивилась своим действиям. Зачем, спрашивается, ей этот толстячок? Что толку от такой победы, какие радости она ей может сулить? Его постоянное присутствие означало удар по достоинству — ее и Клайда тоже.

— Остолоп ты этакий! — резко произнесла она. — Ну что бы ты делал, если бы однажды ночью мы с Клайдом уехали и оставили тебя одного? Ты об этом думал?

К. У. поднял на нее глаза, в которых были боль и испуг.

— Конечно, я бы просто пропал без вас. Но ведь вы никогда меня не бросите, верно?

Внезапно Бонни почувствовала себя обессиленной. Эта усталость была вызвана и словами К. У., и ощущением неодолимой абсурдности всего происходящего ее отношений с Клайдом, того, как они живут втроем и так далее… Где надежда на счастье, мелькнувшая в тот первый день, когда Клайд ограбил бакалею, а потом они помчались на машине очертя голову? Что-то вдруг сломалось, и ей страшно хотелось все починить, устранить поломку, но только как? Она посмотрела на ванну.

— Ты прав, К. У., — сказала она со смирением в голосе. — Мы тебя не бросим. Не беспокойся.

Она последний раз затянулась сигаретой и швырнула ее в ванну. Даже не рассмеявшись, когда К. У. смешно задергался, чтобы не встретиться с окурком, Бонни вышла в комнату и хлопнула дверью.

Клайд все еще сидел на кровати и колдовал над револьверами. Они были уже почти собраны и сверкали под лампой. Вид у Клайда был сосредоточенный, словно он размышлял о проблемах для него новых, словно проникал в темные уголки своего я, где ранее не бывал. Когда Бонни вошла в комнату, он поднял голову и пристально поглядел на нее.

— Я хочу с тобой поговорить. Сядь, — ровным голосом сказал он.

Она заколебалась, сбитая с толку этой необычной интонацией, указывающей на ту грань его личности, о которой раньше не подозревала. Она успела привыкнуть к другому Клайду Барроу — к тому, который был весел, беззаботен, находился в постоянном движении, был готов смеяться или сердиться. Но перед ней теперь сидел другой человек — тихий и сосредоточенный. Она присела на краешек кровати.

— Сегодня утром, — начал он так тихо, словно с головой окунулся в воспоминания, причинявшие ему боль, — я убил человека. И нас видели. Никто, конечно, толком не знает, кто ты такая, но за мной теперь начнется погоня. За мной и теми, кто находится со мной. Произошло убийство, и милости от них ждать не придется, это ясно, как дважды два.

Бонни кивнула и промолчала, кусая нижнюю губу. Он помолчал какое-то мгновение и заговорил опять.

— Послушай, — произнес он, запинаясь, тщательно подбирая слова. — Я уже повязан крепко, а ты еще можешь выбраться. Скажи только слово, и я посажу тебя в автобус. Ты поедешь обратно к маме. Ты слишком много для меня значишь, и я не могу подвергать тебя такой опасности. Тебе нельзя оставаться со мной. Тебе надо сказать только одно слово, понимаешь?

На глазах Бонни показались слезы. Она заморгала, чтобы они ей не мешали — сквозь эти слезы она видела искаженный отдаленный облик Клайда — и каким же красивым он был! Она упрямо покачала головой.

— Но почему? — спросил ее Клайд. — Бонни, пойми, у нас теперь не будет ни минуты покоя.

Бонни вытерла глаза и попыталась улыбнуться. Ей не нравились его сумрачная серьезность, его убеждение, что будущее не сулит им ничего, кроме сплошных неприятностей и страданий. Она-то знала, что это не так. Знала и все!

— Перестань! — сказал она, сложив свеженакрашенные губы в улыбку. — Ну что ты такой мрачный!

Он взял ее за руку и крепко стиснул запястье.

— Бонни, пойми меня правильно: нас ведь могут убить!

Она только рассмеялась. Чего чего, а смерти Бонни Паркер не боялась. О смерти порой заходили разговоры у тех, кто окружал Бонни, смерть могла приключиться со стариками, с больными. С другими людьми, а не с ней. И не с Клайдом Барроу. Она еще раз рассмеялась и поднесла его руку к своей щеке.

— Ну кому взбредет в голову убивать такую прелесть, как я? — пропела Бонни, и в ее голосе появились поддразнивающие интонации.

Он улыбнулся ее невинности, красоте, непониманию. Лучше нее не было девушки в Техасе. В этом он был совершенно уверен.

— Но я-то не прелесть, — заметил он с сухим юмором.

— Да уж, Клайд, у тебя я что-то не вижу нимба, и если ты угодишь в ад, то обокрадешь самого Сатану и он вышвырнет тебя пинком под зад. Обратно ко мне.

Эти слова убедили Клайда в том, как она его любит. Он был глубоко тронут. Он наклонился к ней, и их губы встретились — нежно, неуверенно… Бонни обняла Клайда рукой за шею, и он позволил увлечь себя на кровать. Она приоткрыла губы, и ее язык коснулся его зубов. В Клайде стало тлеть желание, он слабо простонал, устраиваясь над Бонни.

Когда они упали на кровать, в нее вонзилось что-то тяжелое. Она пошевелилась, повела рукой, и на пол свалились два револьвера. Она снова обняла его, потом взяла за руку и направила ее к своей груди.

Клайд учащенно дышал, мозг бешено колотился о стенки черепа. Он вдруг окунулся в черную пелену. Казалось, он летит в космическом пространстве, пытаясь ухватиться за что угодно, лишь бы остановить падение, но напрасно. Он падал, падал, падал, неотвратимо приближаясь к страшной катастрофе.

Клайд высвободился из объятий Бонни и сел на кровати. В его горле стоял ком, голова все еще кружилась, сердце гулко билось в груди, руки были горячие и влажные. Он подошел к окну и уставился невидящим взглядом через грязное стекло.

Бонни смотрела на него — на его красивый силуэт на фоне окна. Клайд был печальный, одинокий и… почти святой. Она любила его еще больше, чем прежде, и хотела его так, как никогда ранее. Затем она снова легла на кровать, и ее голова коснулась револьверов. Медленно она повернула голову, и ее щека прижалась к револьверу так, что ее приоткрытые губы коснулись дула. Вдруг ее тело свела сильная судорога, потом еще одна, и она тихо лежала, ожидая, когда это пройдет, когда перестанет так щемить сердце.