Сентябрь 2016 года
«Кажется, — начинает Роб, — Ганди сказал…»
Один из самых сильных моментов интервью Роба осенью и зимой 2016 года, и почему на них так интересно присутствовать, — это наблюдать за реакцией журналистов, когда Роб взывает к Ганди. У некоторых тут же озадаченный вид. Другие смущаются. Третьи как будто напуганы слегка или во что-то вляпались. Одна австралийская женщина настолько ясно дала понять, что подозревает Роба в сумасшествии, что он даже прервал свое объяснение, чтобы уверить: «Не волнуйтесь, вы только не волнуйтесь, мы сейчас вернемся к пабам и всему такому прочему».
Говоря о Ганди, Роб объясняет, почему он бунтует против скучных и безопасных интервью.
«Кажется, Ганди сказал: „Если хочешь изменить мир — изменись сам“. А я уже не смотрю ток-шоу — интервью стали такими скучными, люди все такие прям сладкие и правильные, идут строго по сценарию и никак себя не выражают. Мне скучно смотреть на людей, которые дают интервью такие голливудские, глянцевые — и все держатся какого-то сообщения, и все — не дай бог что вырвется. За большинство персонажей ты сам можешь сочинить ответы на вопросы. Иногда хочется заорать: да скажи ж ты, сука, правду! Или: да будь же интересным! Или: да развлеки ж нас, наконец! Наверное, они умны, не раскрывают всех себя публике. А я полагаю, что моя детская реакция на такое — желание все это разломать. Добро пожаловать на шоу тяжелого развлечения. Хотите сладкое интервью, хотите смотреть сладкое интервью — это вы где угодно найдете. Я-то сам изо всех сил стараюсь не быть сладким. Я бы хотел вот каких перемен: увидеть, как говорят о неврозах своих, противоречиях, потому что это на рынке отсутствует вообще, гораздо более интересно, когда в персонаже есть надлом, когда человек рассказывает о своих слабостях и уязвимых местах. А у меня в любом случае выбора нет — я просто таким сделан, чтобы со всеми всем делиться, даже больше чем надо. У меня фильтр сломан. Хорошо это или плохо, но я почти все время буду отвечать на вопрос себе во вред».
Конечно, он прекрасно понимает, до какой степени это абсурдно — цитатой из Ганди оправдывать свое желание — приведем конкретный пример — «говорить о членах, дрочении и ботоксе». Но в то же время, сколь ни подловато было его намерение, логика железная. И не важно, что Ганди никогда не произносил эту знаменитую фразу, которую ему неизменно приписывают, потому что та фраза, что действительно им была сказана — а именно «Если мы сможем изменить себя, тенденции в мире тоже изменятся» — прекрасно соответствует тому, что говорит Роб. В мире Роба есть определенные тенденции, и он делает свое маленькое дело.
«Никто не представляется опасным, — развивает он мысль, — все такие политичные и говорят по написанному. Мне вот нравится, чтоб певец был одиноким, странным, а мы становимся вроде богов олимпийских. Поп-звезды с Олимпа. И это тоже круто, и здорово на них смотреть, но мне бы хотелось, чтоб кумиры были с неким изъяном, дисфункциональны в чем-то. Потому что все в чем-то дисфункциональны, но большинство предпочитает это прятать за корпоративным поведением».
Он, конечно, понимает, что это все может его же по башке ударить. Именно поэтому большинство артистов выбирает другой путь.
«Чувствую ли я, что могу что-то сказать? — спрашивает он. — Нет. Но говорил, говорю и буду говорить».
У него есть еще способ описать, что он делает и зачем.
«Я просто говорю себе, что хочу выходить и веселить, — объясняет он. — У меня скромные таланты и невысокий интеллект, но в драке в баре ты, чтоб защитить себя, хватаешься за любой предмет. Вот я когда иду на телек, то там для меня как будто борьба или драка в баре — хватают что угодно, чтоб отбиться…»
Сейчас самый ближний к нему предмет, его любимое оружие, — веселить, рассказывая истории, открывая правду, делясь такими мыслями и поступками, что иной отшатнется в ужасе.
«Мне нравятся эти моменты, в которые меня далеко заносит, — признается он. — Кто-то решит, что это как взять топор, чтоб расколоть орешек…»
Его губы трогает улыбка, которая растягивается в ухмылку.
«…но так хоть люди будут знать, что у меня есть, блин, топор».
* * *
Май 2016 года
Телепроект, из-за которого здесь Ант и Каспер — он будет развиваться целый год, но в результате выйдет не в этом конкретном формате — требует от Роба и Айды делиться памятными, а подчас и памятно позорными эпизодами прошлого. Ожесточенной борьбы не получится. Сперва они весело болтают о Дональде Трампе, который, как недавно выяснилось, иногда под псевдонимом выступает в роли своего пресс-атташе, но в определенный момент забывает, что должен говорить о себе в третьем лице. Это напоминает Робу Даррена Дея и тот телефонный звонок, что он и объясняет. Затем Ант рассказывает историю, в которой упоминается футболист Пол Гэскоин.
«Я провел четыре или пять дней с Газза (прозвище Гэскоина. — Прим. пер.)», — говорит Роб.
«В рехабе?» — спрашивает Ант.
«Нет, нет, нет» — уверяет он.
«В прехабе», — уточняет Айда. Она в курсе.
«В прехабе», — кивает Роб.
* * *
Ант спрашивает Роба и Айду, ходят ли они здесь куда-нибудь, и они рассказывают ему о своем катастрофическом посещении одного известного в этих местах ресторана индийской кухни The Palm («Пальма»). Этот ресторан порекомендовал один из друзей, но Роб сопротивлялся: «Меня там в покое не оставят».
«Да клянусь тебе, — клялся друг, — никому и не интересно будет, что ты за хрен с горы. Всем плевать».
Роб сказал, что пойти согласен, но готов поспорить, что все будет так, как он сказал. (Он оказался прав.)
«Ну вот мы пришли туда, — рассказывает Айда, — и буквально через восемь минут подходит к нам владелец ресторана, и — „Здравствуйте, Робби Уильямс, как я рад вас видеть, такая честь, сюда, сюда, фото…“»
Фото эти быстро попали в местную прессу.
И у истории все-таки сюрреалистический финал. После появления фотографий в печати на форуме сайта Робби Уильямса начались высказываться сомнения, а настоящий ли Робби Уильямс сидел в этом индийском ресторане? Долго спорили. Одни — что Роб. Другие — что его двойник, который в тех местах проживает, — его называют Тони из Чиппенхэма. Спор разрешился только тогда, когда к дискуссии присоединился один из тех, о ком спорили.
«В форум пришел Тони из Чиппенхэма, — говорит Роб, — и такой: „Нет! Я совершенно категорически заявляю, что это был не я“».
Важная сноска: ради своего металлоискательского хобби Роб ходил на соответствующий профильный форум с вопросами и за советом. И ник, который он выбрал для того форума, это как раз «Тони из Чиппенхэма».
Просто имейте в виду, в следующий раз, когда будет рассказываться эта история, что именно Айда заставила ее рассказать:
«А эту ты рассказывал, да ведь?» — спрашивает Айда.
«Которую?» — уточняет Роб.
«Про горничную», — отвечает Айда.
И он рассказывает.
«Я для репетиций арендовал замок в сельской местности. И вот я там сплю на верхнем этаже. Просыпаюсь и еще глаза не открыл, но чувствую, что в комнате кто-то есть. Кто-то тут уборку делает. Открываю глаза — а там значит карга старая беззубая, по-другому не скажешь, в возрасте — причем от тридцати до шестидесяти, так и не поймешь, с плеером, в наушниках, один из наушников перевязан. Кассету слушает. И на меня смотрит. А я на нее. Она смотрит на пол, видит мои трусы Calvin Klein, и такая… — Роб изображает сильный западный акцент, — „трусы Каалвин Клайнн?“ Я такой, ну да, и чо? Она: писечка».
Роб изображает, как в ответ пожал плечами. «И она такая: ну чо, утренняя слава у тебя? Я: ну да, хм. Она: ну так я тебе подрочу. Я думаю: ну а что, парень я молодой, творческий, с фантазией, закрою глаза просто да и все. Ну и она мне подрочила, верно?»
«Я прям не могу поверить, что ты ей прям разрешил тебе подрочить», — встревает Айда, хотя, конечно, она знает, к чему история идет. Она делает вид, что ей это все дело, понятно, противно и отвратительно, но веселится она сильнее, чем можно было бы ожидать.
«Ну, в общем, она мне вздрочнула и ушла, — продолжает Роб. — И я такой: вау, вот это странная ситуация была. Вечером я общаюсь с домоуправительницей и говорю: вот, понимаете ли, ваша уборщица… а дело просто в том, что у нее была метелка из перьев пыль смахивать — ваша, говорю, уборщица одна, она такая странноватая. „Уборщица?“ Ну да, та леди, которая пришла в мою комнату. „А у нас по средам уборку не делают“, говорит домоуправительница».
«Господи боже мой», — говорит Каспер.
«Это была поклонница!» — хохочет Айда.
«Да, просто кто-то из поселка, она взяла метелку, пролезла в мою комнату, вздрочнула мне и ушла, — говорит он. — Слушайте, если б вы увидели ее, вы б судили. Вы бы судили. А я себя сужу».
«Плохо было б, если б ты себя судил», — глубокомысленно заявляет Айда.
«Так вот… — продолжает Роб свой рассказ, — три года спустя я взял нового гитариста, а он как раз из этих мест. И я ему рассказал. А он такой: „Да это ж Морин из паба! Она всем эту историю рассказывает, только ей никто не верит!“»
«Если тогда ей было шестьдесят, то теперь уже под девяносто, зай. Вот представь себе: в углу комнаты дама под девяносто… — при этой мысли Айда чуть не бьется в истерике, — рассказывает, как тебе вздрочнула».
«Ага, храни ее господь», — говорит Роб.
* * *
«О, уже половина одиннадцатого», — сообщает Роб.
«Мы уже типа часа три как спать должны», — говорит Айда.
«Для нас это три ночи», — говорит Роб. Но они не прекращают беседовать.
«А рассказывала ли я вам, — спрашивает Айда, — что у нас с Робом постоянная такая фигня происходит: как только мы включаем телевизор, на экране обязательно кто-то, с кем Роб спал? Ну то есть в прямом смысле — каждый раз. Причем неважно, что за программа — реалити-шоу, комедия, драма, реклама „Depends“… ну обязательно какая-нибудь женщина, каждый раз. Даже в повторах „Star Trek“».
В другой день они идут на тренировку в Gymboree, и там Роб ныряет в мячики — прячется. «Я вот с той мамочкой спал, — объясняет он Айде. — Забыл, как ее зовут».
* * *
Роб упоминает другой раз в Chateau Marmont — удивительно, сколько замечательных событий в его жизни произошло в месте, к которому у него смешанные чувства — он пошел в ванную, а какой-то парень просунул ногу под дверь его кабинки и постучал.
«Вот это очень смешно, по-моему», — сказал он.
Роб не знает определенных сексуальных кодов. Но он тут же распознает эту глуповато-смехотворную игру.
«И я тоже постучал. И он вошел ко мне в кабинку со стоящим членом».
Робу удалось отвлечь мужчину, обратив ситуацию в шутку.
«Сейчас уже не так, — рассказывает он Анту и Касперу, — но вот раньше в топе поиска гугла было „Робби Уильямс гей“. То есть ты печатаешь в поиске „Робби Уильямс“, а он тебе тут же подставляет „Робби Уильямс гей“».
* * *
И еще одна, перед тем как погасят свет.
«Зая, это мне напомнило, — начинает Айда, — как однажды я должна была лечь уже, но чувиха из рекорд-компании… тот отель».
Несколько мгновений спустя, обратите внимание, снова именно Айда подбивает рассказать такую историю.
«Ох, — говорит Роб, уже слишком уставший для преамбулы, он переходит сразу к сюжету. — Я в Лос-Анджелесе, ужасно хочу трахаться. Вот никогда в жизни мне не было так одиноко и так не хотелось трахаться. В Сан-Франциско я познакомился с девушкой-стриптизершей, и у нас ничего не было, потому что я был само очарование. Мы вернулись в отель, но и там я ничего не делал, потому что я хотел быть плечом, и трезв к тому же, и вообще — ну как развращать живого человека, с которым мы беседовали о семье? Но сейчас вот вечер пятницы, я одинок прям пипец как, и трахаться хочется — аж зубы сводит — так никогда не хотелось, повторюсь. Короче, я звоню той девушке, она летит из Сан-Франциско в Лос-Анджелес, мы тут же трахаемся, и в тот момент, когда кончили, мне уже не хочется ее присутствия. А у нее на руке тату — женщина в чулках с ножом за спиной, понятно? Ну то есть дама сия чокнутая, и говорить нам не о чем. Утром она просыпается, мы завтракаем в патио, я наливаю кофе в чашку, и тут она… — Роб артикулирует: Я тебя люблю — ну то есть, короче, у нас проблема».
Он рассказывает, как выпутался. Первым делом пошел в спальню и, пока она еще ела, позвонил другу в своей американской рекорд-компании, и попросил его нанять лимузин, приехать в отель, ворваться в номер и наорать — дескать, нужно мчаться в Феникс на радиостанцию, иначе его песни на радио в Фениксе звучать не будут.
«Ну вот я возвращаюсь, сажусь за стол и жду стука в дверь», — говорит он.
Все разыграли, как по нотам. «Ну и я такой ей: зайка, мне ехать надо… то-то и то-то делать. А она заявляет: я еду с тобой. Я говорю: нет, нельзя, у меня сейчас имидж такой, что я ни с кем в связи не состою, это важно. Загружаю одежду свою и чемодан в лимузин и едем в Chateau Marmont… — да, еще раз, — там регистрируюсь и живу».
Он говорит, что и у этой истории есть кода.
«Она потом переехала в Лос-Анджелес, полтора года спустя», — говорит он. Она стала встречаться с рок-звездой одной, чувака этого Роб немного знает. Однажды ночью она пересеклась с Робом и рассказала удивительную историю о том, что рок-звезда эта странно себя ведет, и вот одно за другим…
«И я с ней снова переспал…»
«Да ты что, ну не может быть!» — восклицает Айда в полнейшем изумлении. Она попросила рассказать эту историю, но вот эта часть — новость даже для нее. «Ну не трахнул ты ее еще раз, ну скажи, блин, что нет!»
«Угу», — отвечает он слегка застенчиво.
«Ну вот был бы ты девушкой, — говорит Айда, — я бы сказала: девочка, у тебя нет ни капли самоуважения».
«И, — продолжает Роб, — я рассказал ей всю историю на следующий день после ее я тебя люблю».
«Рассказал ей? — восклицает Айда. — Этого ты мне не говорил!» Тяжкое сочетание веселья и ужаса: «Поверить не могу, что ты решил, что она псих с татухой, а потом все равно трахнул ее еще раз».
Роб глядит на Айду таким взглядом, который как бы спрашивает: после всего, что она услышала о нем этим вечером, как можно любую фразу о его поведении начинать словами «Поверить не могу…».
«Зая, — напоминает он, — мне дрочила беззубая карга…»
* * *
Сентябрь 2016 года
Когда Дэн Вуттон, главный обозреватель поп-музыки в The Sun, берет у Роба интервью за кулисами фестиваля iTunes, он хочет знать все о резко возросшем статусе Айды и о том внимании, которое она привлекает, появившись в Loose Women (британское ток-шоу, выходит в Британии с сентября 1999 года, выходит во многих странах мира. Название примерно переводится как «Женщины без стеснения», «Женские откровения» и т. п. — Прим. пер.).
«А она же раскрывает все, — говорит Вутон. — Вот скажи мне, ну, например, у тебя разрешения она спрашивала? Или просто — я буду это делать, и все?»
«Нет, — объясняет Роб. — Я ее очень в этом поддерживал. Дело в том, что когда мы познакомились, я вроде как ее взял в плен, похитил ее, увел от ее карьеры. Мне очень нужно было, чтоб она была со мной. Ну и так вышло, что следующие девять лет она провела в качестве моей Сучки из Гримерки, а теперь я ее Сучка из Гримерки. Вообще, главная причина, за что я полюбил Айду, — за ее личность, и я безумно ею горжусь… Я хочу, чтоб она показывалась и чтоб люди узнавали то, что знаю о ней я, потому что у нее прям уникальные качества. Понимаете, я тут как гордый родитель: беги, блистай, малышка моя! А секретов у нас по-любому почти и нет. Мы прям всем-всем делимся. Я таким всегда был, слишком делящимся. Да и она тоже. Мне кажется, мы иногда в этом откровенничанье пытаемся друг друга переплюнуть, что уже страшновато. Но она там ничего такого не говорила, что меня бы смутило. Конечно, некоторые вещи могли бы смутить кого-то другого, но мы вот типа… нет у нас секретов».
«А моя любимая история… — начинает Вутон, — но хотелось бы знать, правдива она или нет…»
«Про огурец?» — спрашивает Роб.
«Да!»
«Эта — правдивая», — заверяет Роб.
* * *
Эту историю Айда на Loose Women рассказывает так, как будто произошла она только вчера. В действительности же они с Робом годами шутили на этот счет. На телепрограмме история всплывает в связи с дискуссией о детях-звездах и о том, как ранняя слава задерживает развитие.
«Поскольку Роб прославился в пятнадцать лет… — это небольшое преувеличение: в 15 Роб еще был школьником в Стоке, мечтающим о волшебной жизни артиста в шоу-бизнесе, где овощи каждый день — чудо, — …то, конечно, есть некое препятствие развитию, когда становишься знаменитым слишком юным, в возрасте, когда усваиваешь всякие жизненные навыки. Так вот однажды достаю я из холодильника огурец, а он меня спрашивает, что это. А я говорю — огурец. А он сказал: я, говорит, не понял, потому что видел их только нарезанными. Думаю, он не догадывался, что изначально у них другой объем и форма».
Роб тоже любит рассказывать эту историю, иногда добавляя одну часть, которую все игнорируют — про отличие британских огурцов от американских. Вообще-то, некая правда на его стороне. В Англии ребенком он видел только один вид огурцов — гладкие, длинные, ровные. В Америке же в магазинах другие сорта, в американских холодильниках лежат огурцы толстенькие и кривые, похожие скорее на сильно увеличенные корнишоны и совсем не похожие на стандартные британские. Так что вполне естественно, что британские глаза с первого взгляда и не поймут, что за овощ.
Но не это важно. В конце концов, что более ценно? Выцарапать обратно немного достоинства, которое все равно будет каким-то другим способом разбазарено, или же иметь в арсенале смешных историй ту, в которой поп-звезда витает в эмпиреях настолько, что даже не может опознать огурец?
* * *
Ноябрь 2012 года
Айда входит в их дом, который они снимают в районе Мейда-Вейл, после общения с Loose Women на предмет того, чтобы появиться там в качестве выступающей.
«Так это странно, — говорит она, — прийти на деловую встречу после того, как не выходила из дома… какое-то время».
«Шесть лет», — уточняет Роб.
«Шесть лет», — соглашается она.
Она пробыла там два часа, что показалось ей хорошим знаком.
«Они там всякое разное спрашивали: „О чем у вас есть мнение?.. Что вы думаете по такому-то поводу?.. Каким было ваше детство?.. Какой отпечаток наложило ваше детство на?..“ Мне кажется, они просто видели, насколько я открыта и как разговариваю. Они сказали: „Мы обычно спрашиваем людей, открыты ли они, но по вам видно, что открыты“. Он смеется. „Да уж… бесконечно всем делящаяся Айда“».
«Мы оба всем делимся бесконечно», — вздыхает Роб.
«Ага, — соглашается Айда. — Наше дело».
«Вот теперь твой шанс», — говорит Роб.
«Да уж, — говорит она, — теперь вот мой шанс поделиться всем-всем и поставить себя в неудобное положение прилюдно».
«И меня смутить», — замечает Роб.
«Вот да! — восклицает она так, как будто такое ей в голову не приходило. — Верно! Поставлю тебя в неудобное положение».
«Ага», — он смеется хриплым смехом.
«А я все-таки это сделала, — говорит она, — когда сказала, что было б здорово поинтервьюировать тебя, а я при этом такая: бухарик, а чо ты сиделку унитаза не опускаешь?»
«Ммммм», — мычит он.
«Я говорила о моей системе для отсоса молока, которая держится без помощи рук, которая мне очень нравится, — добавляет она, родившая Тедди всего два месяца назад. — И что теперь мои соски похожи на ягоды малины».
«Ага, — говорит Роб. Затем, явно не очень подумав, добавляет. — Если б ягоды малины были б как большие геморроидальные шишки».
«Ой! — восклицает Айда. — Мои соски ни на какие геморроидальные шишки не похожи! Но ты до них все равно не скоро доберешься. Это отвратительно. Бери свои слова обратно».
«Беру свои слова обратно», — говорит он.
* * *
Айда говорит, что смотрит с оптимизмом на то, как все прошло. «Ну, они вроде как там на встрече намекали, что хотят, чтобы я это сделала. Они сказали: „Нам просто надо понять, как мы хотим делать. Хотим мы вас испытывать?“»
«А „испытывать“ — это вообще что значит? — спрашивает Роб. — Ты ж хотела там пару раз появиться всего. — Пауза. — Ты сколько раз там хочешь появиться?»
«Не знаю, — отвечает она. — Зависит от того, понравится мне там или нет».
* * *
Февраль — ноябрь 2016 года
То одно, то другое — в общем, впервые Айда появилась на Loose Women только три года спустя. На первом шоу в феврале 2016-го она гость. Ее представляет на экране ее муж, сидящий на кушетке за кулисами.
«Не могу дождаться момента, когда мир познакомится с моей женой, — говорит Роб. — Я невероятно горд за нее. Мир должен знать, как она жжет».
«Твое, Робби, отношение может измениться, — говорит основной ведущий Рут Лангсфорд, — после того, как она все тайны выдаст».
Его ответ — и реалистичный, и пророческий:
«А она все и разболтает. Она вообще язык за зубами держать не умеет».
* * *
И вот оно начинается. В первый день Айда показывает съемку, на которой Робу обрабатывают спину воском, когда они смотрят «Назад в будущее-2». Две недели спустя она дебютирует на Loose Women в качестве выступающей, и тут уже наблюдается некая закономерность. Хотя обсуждения на данном шоу затрагивают широкий ряд вопросов текущего дня — и важных, и не очень, а Айда вставляет свои умные, продуманные и забавные комментарии, и хотя большинство ее высказываний никак не касаются ее мужа, но часто возникает удобная ситуация быстренько выболтать семейную тайну. И эту ситуацию она принимает.
Вот, к примеру, самые яркие моменты. Когда она впервые участвовала в этом шоу в качестве выступающего, ей задали вопрос, насколько Роб домовитый, и пока она далее рассказывает, как он здорово обращается с детьми и меняет подгузники, ответы ее обычно начинаются фразой вроде «Вы шутите? Если б Роб решал, то мы бы питались только блюдами ресторана Nando’s и майонезом с утра до ночи. Робу сейчас сорок два. Впервые в супермаркет я его привела. А он реально как пятнадцатилетний. Он просто застыл во времени группы Take That. И его реакция: это удивительно, у них есть все…» Ближе к концу шоу, когда гости студии обсуждают идею — оценивать ли парам их сексуальную жизнь за год, Айда предполагает, что в их случае это излишне, скорее всего: «Во-первых, у Роба в 90-е было такое количество интрижек с таким количеством женщин, что если он до сих пор не узнал, что он делает, то он и не будет этого делать…»
В апреле она рассказывает свою версию того, как их отношения ненароком спасла Кэмерон Диас — «Если она смотрит, то пусть услышит мою большую благодарность, спасибо тебе, Кэмерон», — а в мае она расписывает непонятки Роба с огурцами. В следующем ее шоу гости студии обсуждают, по следам разрыва Джонни Деппа и Эмбер Херд, существует ли для двух людей то или не то время встретиться.
«Мы с Робом обсуждали это, — говорит она. — Мне вот нужно было до него встречаться со всеми этими лузерами — ну господи, почему б мне сразу не встретить его? Но мне кажется, вот так вот оно и должно было быть. Ну, познакомилась бы я с ним двадцатилетним — он бы все испортил. У него ж башка затуманенная была, он обманывал… и это, уверена, только верхушка айсберга. Ну вот я думаю, что все бы он разрушил… Наверное, мы б понравились друг другу, но он бы сделал, мне кажется, какую-нибудь глупость ужасную».
Далее в том же выпуске демонстрируется фильм, который участники дискуссии монтировали у себя дома прошлым вечером — с критикой собственных тел. У Айды явные пятнадцать минут хронометража: «С тех пор, как у меня пополнела грудь, Роб называет ласково ее „титьки Пикассо“. Думаю, если б я знала, что происходит с тобой после родов, я бы устроила животику прощальную вечеринку».
В студии другая ведущая, Кей Адамс, просит ее объяснить: «„Титьки Пикассо“ — это о чем вообще?»
«Ну, „буфера Пикассо“, — проясняет Айда. — Знаешь, что это? Мне кажется, когда у тебя появляются дети, то это как будто ты снова собрала знакомый паззл, но вся картинка выглядит как-то немножко не так. Ну вот типа там кораблик, но мачта у него теперь влево слегка наклонена, нос к воде…»
В июне она признается, что Роб пробовал ее грудное молоко («не из сисечки, конечно», уточняет она), и показывает обнаженные фото Роба, которым не удалось взорвать интернет. По ходу дела она наживает неприятность, сказав грубое слово «херня» («простите, это для прямого эфира ужасная оговорка»): «Я сказала: зая, будешь выглядеть мудаком. Тебя ж засмеют за фото эти, ничего они тебе хорошего не принесут. А он такой: да не, я в форме, хочу так сделать, вообще у меня день рождения, ну давай, снимай… Мы 18 вариантов сделали, причем так, чтоб каждый мускул подтянут был, напряжен… А люди над ним ржут и ржут, ах, Робби-жиробби. Ужасные вещи про него говорят, а он-то хотел выйти и — смотрите, я отлично выгляжу, я в форме…»
Пять дней спустя она снова здесь, и теперь в студии обсуждаются худшие привычки. Тема, к которой она всей душой.
«С чего начать? Мой друг-джентльмен их имеет во множестве. Не знаю, о каких разрешит рассказать… а я обо всех поведаю. Самое главное — у него внезапно является желание брить тело. Непредсказуемо. В ванной поглядел себе на руку или на грудь — и вперед, или в туалете, а я захожу — тут будто овцу стригли или пуделя. И всегда без предупреждения. А мужские волосики — они довольно толстые. И потом он заходит как будто в лоскутном одеяле и — ну, как у меня получилось? Да, честно говоря, гораздо лучше у тебя могло бы получиться».
Она еще не закончила.
«Бывало, и ногти на ногах грызли… гляжу как-то, у него во рту что-то… „кусок ногтя с ноги у тебя там, что ли?“».
Колин Нолан тут признается, что они спрашивали Роба об Айде и он рассказал, что однажды она нанесла перед сном искусственный загар, а он наутро весь был в нем. Айда подтверждает: так и было. «Очень похоже на сцену преступления апельсинов», — говорит она.
Роб в этот день здесь, в студии, за кулисами, и в рекламную паузу он входит на площадку с Тедди, чтобы всех поприветствовать.
«Кстати, — сообщает он аудитории в студии, указывая на Айду, — хронический пердун».
«Ничего подобного», — возражает Айда.
К ней приходит поддержка с неожиданной стороны.
«Папа вонь, — громко говорит Тедди. — Какашками пахнет».
«Устами младенца, — говорит Айда. — Устами младенца…»
* * *
По мере того как Роб дает интервью, его все чаще и чаще спрашивают о том, что говорит Айда на программе Loose Women. Полагаю, самое минимальное, что они хотят услышать, — это раскаяние и сожаление за ее слова. Это не совсем тот ответ:
«Ну, наши отношения, мои с Айдой, — они уникальные. Мы оба классические откровенщики, делимся всем-всем. Мне кажется, нам доставляет какое-то удовольствие шокировать людей нашей честностью. И это не как-то там спродюсировано, цинично, с расчетом, нет, — это для нас совершенно естественно. Мы типа распаляем друг друга, подзуживаем, чтоб выдать еще больше безобразия. У нас одинаковое чувство юмора, что очень здорово, потому что так у меня появляется большое пространство в интервью — я могу говорить такую херню, которую никто больше не рискнет сказать. Наш юмор, наша речь и наше мировоззрение — они не слишком консервативны, и в нашем доме в любой момент могут начать мировые проблемы. Наверное, в том, что мы в любой момент можем вляпаться в проблемы, — в этом есть эдакая приятная энергия. Я никогда не веду себя — типа „зая, тебе бы не стоило бы говорить этого“. Ей особо нечего сказать такого, что меня сильно смутит, а если даже иногда у нее что-то такое и вырывается, то я этим самым смущением наслаждаюсь, как нормальный мазохист. И наоборот: с ней та же штука. Никакой ее поступок не может меня смутить. И никакой мой поступок не может смутить ее».
Один интервьюер цепляется к этому доводу. Спрашивает, уверен ли он, точно ли он так думает.
«Ага, — отвечает Роб, — но мы дальше будем отодвигать границу. И уверен, достигнем ее».
* * *
В июле шоу Loose Women готовит специальный выпуск, посвященный группе Spice Girls. Айда — «Пош Спайс». Другие гости забрасывают ее вопросами:
Айда, а Робби Уильямс знал Spice Girls?
«Да, — говорит она и после многозначительной паузы добавляет. — Знал».
А знал ли он Джери?
«Да, Джери он знал».
А знал ли он… Бэйби?
«Не уверена, но… да, он знал ее».
А знал ли он Спортивную Перчинку?
«Да, знал».
А просила ли ты его составить список всех «Пряных девочек», что он знал?
«На такой список бумаги не хватит…»
Это отлично разыгранный спектакль, но он четко играет на ту ситуацию забав и оскорблений, которая разворачивается уже много лет. Есть одна шутка, которую Роб часто произносит, причем обычно со сцены, и у нее есть разная подача в разных обстоятельствах, а в основе это вот что: «Мне очень повезло побывать в Take That и в Spice Girls, в четырех или в пяти из них». Щекотливость данной фразы и то, ее вполне можно оскорбить, заключается в том, что для слушателей граница между шуткой и реальными фактами довольно зыбка.
В интервью Роб довольно часто пытался откреститься от истории, но оказывалось, что не ухудшить положение довольно сложно. Вот типичная попытка, предпринятая недавно:
— Байка про Spice Girls преследует вас уже…
— О таких вещах позже сожалеешь, потому что — да, она привязалась ко мне. Затем, увы, я ее приукрашивал и обыгрывал. Но мужья и молодые люди, понятно, совершенно естественным образом не очень были довольны, и мне очень жаль. Но вот я пытаюсь… да я просто разочарованный комедиант, который просто хочет заставить людей хохотать.
— В байке же есть какая-то правда? В процентах?
— Ну, их было не четыре. Из этого чего хотите, то и выводите. Но по отношению к девочкам это, конечно, нечестно — мы все уже взрослые, у всех дети, и шутка эта уже не смешна. Вы думаете: «А кто из них, конкретно?» Я вам не скажу.
Дружеская болтовня Айды на шоу Loose Women спровоцировала появление новой порции заголовков в СМИ, вроде «Айда Филд намекнула, что у Робби Уильмса был секс с ТРЕМЯ Spice Girls» и тому подобных. Вскоре Роб дает телефонное интервью австралийским радиостанциям. Обычно Роб очень любит общаться с радийщиками Австралии, потому что им он может говорить вещи провокационные и смешные, а они, в свою очередь, видимо, разделяют его вкусы и чувство юмора. К тому же они для него — чуть ли не самый надежный источник новых — или разогретых — проблем.
Первое интервью сегодня берут Фитци и Уиппа. Они спрашивают про вот эту оговорку про Spice Girls, и он объясняет, что это просто шутка, которая зашла слишком далеко. «Но, поймите, фраза уж больно хороша, грех не сказать, — продолжает он. — Так я ее брякнул и теперь забрать обратно не могу». Полчаса спустя он говорит по телефону с другой командой австралийских диджеев — Кайл и Джеки О. Они видели тот выпуск телешоу с Айдой, и у них там в Австралии не принято ходить вокруг да около.
«Она вроде как намекала, — начинает Джеки О, — что Джери Холлиуэлл — не единственная „перчинка“, с которой ты спал, то есть были еще у тебя Мел Си и Эмма?»
«Объяснял уже, но еще раз объясню»… — говорит он и предлагает полное объяснение. Потом говорит: «Эта шутка преследовала меня всю мою карьеру, теперь ее подхватила жена моя, и сама ее рассказывает теперь…»
Мог бы на сем и остановиться. Ну правда ж, мог бы.
Но нет, продолжил:
«…когда мы все знаем, что это были пятеро из пяти, а не четыре из пяти».
* * *
Эта новая версия старой истории еще раз облетает планету. Даже если в статьях допускается такая возможность, что он шутил (а он явно делал именно это), — то заголовки совершенно серьезны: «Робби Уильямс рассказал, со сколькими Spice Girls он спал», «Робби Уильямс наконец все рассказал о своих сексуальных отношениях со Spice Girls», «Робби Уильямс говорит, что уложил в постель ВСЕХ Spice Girls». После этого на ту же самую австралийскую радиопрограмму пришла Мел Би, которая в Австралии работает судьей на одном реалити-шоу, и стал отрицать, что спала с Робом, но выбрала для высказывания такую форму — «меня единственную он не уложил» — которая ненамеренно, да явно совершенно случайно, сдала ее коллег по группе.
Один из диджеев, Кайл, потом еще больше раздул пламя, вспомнив, что Роб однажды рассказал ему, как тайком вынес из своей квартиры Джери Холлиуэлл в спортивной сумке. И так и продолжается.
«Ну конечно, мистер Бэкхем на меня снова разозлился, — вздыхает Роб. — Но это была шутка. Вот шутка — и все. Если люди ее восприняли серьезно — я что могу сделать?»
Ну вот сказанул — пятеро из пяти. История про спортивную сумку — правда. Она произошла, когда Роб жил в Ноттинг-Хилл-Гейт, и ту квартиру так осаждали папарацци, что он уже в полном отчаянии обратился в полицию с вопросом, на что он вообще право имеет. Пришел полицейский, Роб начал рассказывать ему, но полицейский почти сразу оборвал его: «Разрешите прервать вас… понимаете, когда вы начинаете свою карьеру, вы очень хотите, чтоб у вас была пресса. Но когда они хотят чего-то от вас, вам это не нравится, верно? Не нравится вам это…»
Так что да, Джери там была, в доме, а вокруг — плотное кольцо папарацци. «В общем, упаковали мы Джери в вещмешок, я закинул ее на плечо, спустился, положил мешок в багажник „Астон Мартина“ и захлопнул багажник».
Ты положил Джери Холлиуэлл в багажник?
«Ага».
И как она к этому отнеслась?
«Ну, она пролежала в багажнике минут пятнадцать всего. — Джери очень маленькая».
* * *
Сентябрь 2016 года
Адам Хортон, редактор на программе «Шоу Грэма Нортона», сегодня днем приехал в отель Soho, чтобы побеседовать с Робом перед завтрашней съемкой. Сегодня большинство крупных разговорных шоу делаются в формате знаменитых американских полночных программ. А там кто-нибудь из команды обязательно разговаривает с гостем накануне, чтобы вычленить какие-нибудь интересные истории, о которых потом можно будет поговорить в эфире. (Поэтому, когда подготовка в эфире дает сбой, получаются всякие диковатые моменты, когда ведущий вдруг ни с того ни с сего выдает что-то «Не было ли у вас забавных происшествий с гепардом?»)
Роб благодарит Адама за то, что тот приехал в отель для личной беседы. «Не люблю телефоны», — объясняет он. Спрашивает, кто еще будет в программе. Ответ — Джастин Тимберлейк, Анна Кендрик и Дениэл Рэдклиф. Роб говорил мне ранее, что боялся идти на «Шоу Грэма Нортона» каждый божий день с тех пор, как оно возникло в его расписании много недель назад. Параллельно он постоянно размышлял над тем, что он там скажет. Вот это-то они с Адамом и обсудят сегодня. Но для начала они немного говорят о предыдущем появлении Роба здесь, два года назад, и самом знаменитом фрагменте беседы на той программе:
Грэм Нортон: Вы лично присутствовали в момент «привет, Тедди»? Вы были в роддоме в момент родов?
Роб: Да, был.
Эмма Томпсон: И прям до самого финала всего дела?
Роб: Гм, ага, был.
Эмма Томпсон: Молодец.
Роб: Это как будто мой любимый паб сгорел дотла.
И потом, после того как все эти смешки «а он правда так сказал?» и всякие разговоры утихли, Роб глядя в камеру произнес: «Прости, Айда, у тебя красивая эта самая».
* * *
«Окей, я просто хотел бы рассказать вам несколько историй», — говорит Роб Адаму. Сперва он рассказывает две истории про Тедди, которые рассказывает везде. Первая — про то, как они смотрели концерт в Небворте (версия с тортом). Вторая — про время, когда он был с Тедди в частном саду за домом Мейда-Вейл, который они снимали, когда Робу пришлось уговаривать нескольких нянечек удалить фото Тедди, которые они сделали, а потом, когда он шел с Тедди обратно к дому, тихо пробормотал себе под нос «дебилы сраные, блин». Тедди тут же обернулась и в качестве дружеского приветствия крикнула: «Пока, дебилы сраные!»
После этого Роб рассказывает закрученную историю про свое посещение в канун Нового года вечеринки в (старом) доме Шэрон Осборн, как он черт знает сколько времени простоял в коридоре в ожидании своей мамы, тупо смотря куда-то в пустоту, а потом вдруг понял, что смотрит он на Криса Рока, после чего он уже смотрел прицельно на Криса Рока, пытаясь понять, знает ли тот, кто он есть, пока наконец Рок не закричал: «Ну чо те надо, мудило?».
«Ну то есть я явно не в клубе знаменитостей», — говорит Роб.
Эту байку он отзеркаливает другой — ситуация после одного концерта U2. Он видит неподалеку Криса Рока с Джоном Кьюсаком. Кьюсак машет рукой в его сторону, но Роб, памятуя тот случай с Крисом Роком, решает, что лучше не обращать внимания. А Кьюсак все машет, причем уже с несколько раздраженным выражением, но Роб уверен, что это все кому-то за его спиной, так что усиленно игнорирует. Наконец, решает обернуться и видит, что за ним никого нет, только кирпичная стена.
«И я могу рассказать историю, — предлагает он далее, — что такое быть незнаменитым в Лос-Анджелесе».
Адам говорит, что такое годится, потому что у Анны Кендрик только что вышла книга всяких неудобных историй ее жизни, включая диковатые встречи с другими знаменитостями. Так что, может, эти два сюжета хорошо состыкуются.
Так из шкафчика Роба достается еще одна история.
«Здорово. Есть у меня история и про Джо Пеши, потому что был у меня участок в Лос-Анджелесе — там дом только для футбола, личный у мальчика, а мальчик заработал неплохо, и на что он деньги тратит? Мальчик покупает место для футбола. Футбольное поле, где прожекторы, искусственный газон AstroTurf и раздевалка. Блеск просто. А соседний дом — Джо Пеши. Однажды вечером один из наших игроков припарковался на въезде в дом Джо Пеши, и Джо Пеши не смог заехать домой. Мы играем, в разгар игры появляется Джо Пеши с клюшкой для гольфа и выдает своего сраного Джо Пеши в лучшем виде: „Суки, нах! Я вам щас… я те щас… если ты, сука, не…“. Пинает собаку. В общем, включил страшного гангстера на полную мощь. Уходит. Кто-то из наших побежал, быстренько машину отогнал. На следующий день как-то наспех сделался знак „На въезде не парковаться“. Это в субботу в какую-то было, и в ту же субботу вечером пошел я в итальянский ресторан там, в Лос-Анжелесе. Вхожу я в ресторан, а мне там мужик-итальянец и говорит: „Прекрасную вещь ты сделал для Джойи“. Я понятия не имею, что это за мужик, но зато он знает, что я для Джойи повесил знак на подъезде к его дому. А мужик явно при делах — к нему масса народу подходит, берут за руку, целуют в щеки. И я такой, ха, ах, да уж, прекрасно, постараюсь такого не повторять. Так что мы установили контакт, поболтали очень приятно, но я себя все равно в этом обществе очень-очень странно чувствую. Почти в конце трапезы ухожу в туалет, возвращаюсь, доедаю, собираюсь уходить, подхожу к этому дядьке — и я могу это повторить на Грэме Нортоне — а он стоит на ступеньку выше меня, а я хочу этот, значит, ритуал с поцелуями, но я так нервничаю, так мне страшно, что целую я его в адамово яблоко». И тут же Роб целует в адамово яблоко Адама — чтоб показать, как оно было. «Это вот самый жуткий момент. Простите, что поцеловал вас. То есть еще кое-что можно сказать, для другой байки про Лос-Анджелес».
«Вот это правда хорошо», — говорит Адам.
Роб рассказывает очередную нетленку:
«Дело было, когда я пришел в гости к Боно, а у меня тогда была грибная фаза. А у Боно тогда — дикая вечеринка, и уже пять утра, солнце встает, а там весь цвет общества, вся элита, а я брожу по дому и вижу картину какую-то. Самая прекрасная картина, что я видел в жизни. Вообще. И я такой думаю, да уж, уж у Боно-то может быть прекрасная живопись, такая, которую я и не видал. Тут появляется Боно, и я ему: Боно, вот у тебя тут самая прекрасная картина, что я видел в жизни. А он мне: „Это, Робби, окно“. Это была история с Боно».
«Хорошая», — говорит Адам.
* * *
И тут он выдает историю про Морин.
«Ну вот есть у меня еще такая, немного спорная, — заходит издалека Роб. — Там слова такие есть, что у меня могут быть проблемы, но это может получиться хорошо».
И он рассказывает. Когда доходит до «…и она такая — „Я тебе подрочу“, Адам восклицает „Иисусе!“»
Роб заканчивает основную часть истории.
«Иисусе, — повторяет Адам. — И как давно это произошло?»
«Ну какое-то время назад. Давно довольно. Но ради интереса истории скажем, что прямо перед Айдой».
«Прямо перед Айдой… — он кивает. — Ага, окей — это хорошая история».
* * *
Роб прокручивает в голове список событий — найдется ли что-то еще? «Боно… Тедди… Крис Рок… Джон Кьюсак… Джо Пеши…» И рассказывает Адаму про ночной жор.
«А я еще хотел спросить вас про самый странный подарок тебе от фанатов, — говорит Адам. — Но, мне кажется, возможно, история про девушку…»
«Ну, для вопроса о „самом странном подарке от поклонников“ у меня есть про запас такой ответ: „герпес“, — отвечает Роб. — Над ним всегда ржут».
Адам показывает фото, которое заготовил заранее: Роб с Тупаком Шакуром. «Просто хотел тебя про это спросить — наткнулся вот на это фото, вы тут с Тупаком отдыхаете, и вот мне интересно, а что за история за этим снимком?»
«Ну, тебе я скажу, — говорит Роб. — Я тут у Джанни Версаче, то ли в Милане, то ли в Риме. И я с Тупаком. По телевизору почти ничего нельзя сказать, но мы с ним на двоих снюхали тогда до фига кокаина и очень классно время провели. Для меня сюрпризом стало то, что его охрана — настоящие полицейские, которые у него работают, когда не на службе. То есть я употребляю хренову тучу наркотиков на глазах у полицейских — вот странно-то. А я при этом старался не вести себя как мальчик-фанат, слюной исходящий от того, что я с самим Тупаком, но старался — не старался, а вел, и вот доказательство. А он был само очарование. Прекрасный человек. Охотно со мною разговаривал и отрывался. Он не знал, кто я такой, он просто был милым приятным человеком. А я могу, наверное, по телевизору это сказать, ну, что мы занюхали до хера кокаина? Не знаю».
Адам готовится уходить.
«Ага, — говорит Адам, — думаю, прокатит».
Как только он ушел, Роб размышляет, удалось ли ему предоставить достаточно полезного материала. «У меня сегодня не очень баечное настроение, — говорит он, что забавно. — Но да, он ушел, поцелованный Робби Уильямсом в адамово яблоко».
* * *
Еще Адам сказал Робу, что они захотят поговорить с ним об одной из его новых песен «Motherfucker» — песне, которую, как Роб всем объясняет, написана для Чарли. Адам спрашивает Роба, в каком возрасте он разрешит Чарли послушать эту песню.
«Ну, мы дома матерщинники те еще, — отвечает Роб. — Грязные рты. Мне кажется, дом наш обязательно превратится в эдакую семейку Осборн. Так что я думаю, мы будем несколько либеральны в смысле бранных слов. Ты прав, я не подумал об этом. Но я не хотел бы, чтобы он произносил такое до тринадцатилетнего дня рождения. Будет подростком — пусть поет восторженно, потому что именно это я и имел в виду, когда писал песню — я все вспоминал, как я тинейджером обожал матерщину на пластинках. Это было так грубо и казалось таким взрослым! Я у себя в комнате слушал и потом повторял шепотом — чтоб мать не услышала».
Адам говорит, что, по его мнению, на передаче разрешат пару раз произнести слово «motherfuckers». Прецедент уже был: «Когда у нас был Сэмюэль Л. Джексон, то мы, понятно, очень хотели, чтобы он это слово произнес. И вроде один раз он себе позволил».
* * *
Май 2013 года
Роб сейчас живет в Уилтшире, где проходили первые начальные репетиции тура Take The Crown, но сегодня он должен ехать в Лондондерри. Он записал сингл с Диззи Раскалом «Going Crazy» и дал согласие исполнить эту песню на мероприятии Radio 1 в Северной Ирландии; за ним прислали машину до бристольского аэропорта и частный самолет до Дерри, а вернется домой он сегодня же.
В машине он включает на своем ноутбуке некий инструментальный фрагмент, в котором присутствует гипнотический гитарный мотив. Я слышал эту музыку в прошлом июле, когда один из тех талантливых австралийцев, Тим Меткалф, посетил студию Роба в Лос-Анджелесе и показал ему дюжину или что-то около того новых инструментальных треков. Роб напел несколько слов на этот конкретный трек — о, сателлит — но никак тогда не показал, что именно этот ему больше всех понравился или как-то особенно его заинтересовал. Но сегодня утром он слушает его снова и снова, пока мы едем местными сельскими дорогами.
Минут восемь спустя Роб впервые запевает: «Я жуткое мудило, жуткое мудило». Он улыбается и говорит: «А что-то в этом есть». Остаток пути, пока мы проезжаем мимо Бата и через пригороды Бристоля, происходит работа над текстом. Он прерывается лишь дважды: один раз, чтобы позвонить Айде («Должен немножко романтики внести — позвонить ей, чтоб узнать, как день прошел», — говорит он перед звонком, себе в основном), и второй раз — чтобы процитировать слова из песни «Mis-Shapes» группы Pulp.
В самолете он рассказывает Дэвиду Энтховену, что сегодня утром Тедди впервые к нему приползла. На площадке, где будет концерт, он идет навестить Дизи Раскала, и там происходит неудобная ситуация с путаницей — рукопожатие или удар кулаком об кулак. Рассказывая об этом позже, Роб в смешанных чувствах — и смех и грех. «Я здороваюсь ударом кулака об кулак потому, что у меня мизофобия (боязнь микробов и грязи. — Прим. пер.), — объясняет он, — а не потому, что я из города».
Во время выступления Роб спускается в яму под сценой заранее, чтобы смешаться с толпой, а потом, что есть совершеннейший сюрприз, остается там. Диззи Раскал в конце концов тоже к нему туда спускается, чтоб они хотя бы какую-то часть песни спели вместе. Роб потом приведет довольно специфическое оправдание столь необычному сценическому решению:
«Я туда спустился и понял, что слишком стар, чтоб вернуться наверх. Впервые такое. Я понял, что надо будет животом вперед, как кит, выбрасывающийся на берег, и подумал: останусь тут, а Диззи пусть патрулирует верх, а я тут внизу не буду казаться таким жирным».
И никакого ущерба. Перед отъездом Роб дает интервью радийщикам вместе с Диззи, который одобрил его действия: «Ну рок-н-ролл же, да? Робби Уильямс, да? Сколько народу персонально не видели, в любом случае?»
Роб, только сев в машину в Бристоле, возвращается к той новой песне. Помимо небольшой паузы для комментария необычной сцены — два трубача играют в подземном переходе — по дороге домой больше ничего не происходит. Когда мы проезжаем последние вечерние изгороди перед его поселком, у песни уже есть куплет и припев. Остальное будет написано на следующий день, а потом он споет песню на кухне для Тедди, танцующей в своих пластмассовых ходунках.
Услышав это впервые, Айда выглядит несколько озадаченной.
«Я — рэпер для баттлов! — заявляет Роб Айде с деланной бравадой. — Вот ты за кого вышла!»
* * *
Роб начнет петь «Motherfucker» — песню, в которой помимо изобильного мата есть история о том, как недостатки одного поколения порождают сильные стороны последующего, — в туре в 2015 году, задолго до того, как будет записана финальная студийная версия для альбома The Heavy Entertainment Show. К тому моменту он уже родит двоих детей и наболтает целую речь, которую будет повторять бессчетное количество раз, — о том, как он написал песню защиты от кавалеров для Тедди, «Go Gentle», и как эта, «Motherfucker», стала его песней для Чарли. И она таковой и стала, особенно когда он гораздо позднее добавил брейк, который сделал это совсем откровенным:
И если правда в том, что остальное было написано до того, как Чарли еще был зачат, то в каком-то смысле это даже лучше. То есть это все сидело где-то и его ждало — эдакое готовое приглашение, вдохновение, побуждение. Ему оставалось только прийти и потребовать.
* * *
Прибыв в лондонскую телестудию, где снимается «Шоу Грэма Нортона», он заговорил с менеджером по промоушену с Sony, своим тезкой Робом, чья жена накануне родила им второго ребенка.
«Так ты знаешь всю эту канитель?» — спрашивает Роб.
«Ну в первый раз ты ж слепой от оптимизма, да?» — отвечает Роб-с-Сони.
«Нет! — восклицает Роб. — Я лично не был таким. У меня, когда второй выскочил, я тут только подумал: ну, теперь я готов к рождению первого ребенка».
* * *
В гримерку Роба входит Адам, чтобы пройтись с ним по примерной последовательности тем их беседы: поговорить об альбоме, поговорить о возможности превзойти Элвиса Пресли в количестве альбомов на первом месте хит-парада у сольного артиста-мужчины, о песне «Motherfucker», рассказ про Тедди и нянечек, рассказ про Джо Пеши («Ты собираешься проделать эту штуку с поцелуем Грэма в?..» — уточняет Адам. Роб — подтверждает); дать ответ про герпес на вопрос о самом странном подарке фанатов, а потом — история Морин.
«Ну и это вроде как финал нашей программы, — говорит Адам. — Мы любим уходить домой твердыми, так сказать».
Роб согласно кивает. После ухода Адама он включает матч «Манчестер Юнайтед» против украинской команды «Заря Луганск». Он явно нервничает. Он самому себе читает рэп — «Gimme The Loot» Бигги Смоллса («Ну, сука, верно / мои карманы выглядят крепко / а я как нерв / йо, Бигги, дай жилет».) — а потом бродит по комнате. «Не думаю, что история про Джо Пеши так уж интересна», — говорит он, ни к кому конкретно не обращаясь. Он выходит в коридор и стучит в дверь Дениэла Рэдклифа.
«Привет, ребята», — говорит Роб.
«Ден, — представляется Дениэл Рэдклиф, — очень приятно познакомиться».
Они некоторое время болтают, потом Роб выходит покурить. «Он нервничает еще больше, чем я», — говорит Роб, а я вот в этом сомневаюсь. (Актер он.) Вернувшись в гримерку, Роб расхаживает туда-сюда, выдыхает, явно нервничая, и с этим ничего не поделаешь, потому что — что бы кто чего ни сказал прямо сейчас, это не изменит и даже не затронет тот факт, что ему единственному придется сейчас иметь дело с тем, с чем он собирается иметь дело. Потом он снова уходит в туалет. Потом снова идет в туалет.
«Вот эту часть я ненавижу», — говорит Джина.
Когда Роб выходит, то начинает рассказывать историю о Морин Олли. Как мне кажется, — и для того, чтобы типа порепетировать, и чтобы еще более укрепиться во мнении, что история хороша. Потом он выходит выкурить еще одну сигарету и сообщает Майклу о том, о чем именно запланировали поговорить на камеру: «Тедди с идиотами несчастными. Джо Пеши». Майкл передает ободряющее сообщение перед шоу из Америки: «Айда только что сказала, что если хочешь, то можешь говорить о ее вагине, а ты — самый затейливый трахарь, которого она знала, и она любит тебя всем сердцем».
* * *
Ожиданию нет конца: время Роба передвигают назад несколько раз, наконец его приглашают в студию, где три других гостя уже давно сидят на софе. Он стоит в кулисах, снова задерживаемый, пока камера валяет дурака с манекеном, который все называют «Дениэл-мертвец» — его снимали вместо трупа Дениэла Рэдклифа в новом фильме «Человек — швейцарский нож». Наконец объявляют Роба.
«Давайте поглядим, в какую неприятность я могу вляпаться сегодня вечером», — говорит он, садясь.
Всех представляют.
«Дениэл-мертвец похож на меня до рехаба», — говорит он.
«Твой новый альбом… — начинает Грэм Нортон. — У меня официальное заявление. Я в курсе. Этот новый альбом…»
«Я точно вне всяких официальных заявлений», — говорит Роб.
Все идет по плану: поговорили о песне «Motherfucker», рассказали историю с «дебилами сраными». Затем Нортон задает вопрос про «самый странный подарок фанатов», получает ответ «герпес», и тут сидящий рядом Джастин Тимберлейк встает, делая вид, что хочет отойти от Роба подальше.
Роб качает головой и говорит, как будто признавая, что Джастин просто играет: «Джастин знает, что дважды такое не подцепить».
Шутка прокатывает.
Нортон подводит к финалу — сегодня не очередь Джо Пеши и целования адамова яблока — и вы можете видеть, как Роб собирается.
«А с этой историей могу проблем нажить», — говорит Роб.
«Еще не поздно открутить назад», — замечает Дениэл Рэдклиф.
«Поздно! Замолчи!» — кричит Грэм Нортон на Рэдклифа.
«Все, рассказываю, — успокаивает его Роб. — Господи, поверить не могу, что рассказываю это, но расскажу». Он начинает: «Давным-давно, когда я арендовал замок…»
«На тебя похоже», — вставляет Грэм Нортон.
И история рассказывается целиком.
Помимо собственно рассказа один из моментов этого телевизионного спектакля — реакция других гостей. Сперва вы видите, как они профессионально изображают эдакий шок, возмущение, как это принято в шоу-бизнесе, когда твой сосед по диванчику в студии начинает явно рискованный рассказ, а потом это выражение на их лицах сменяется настоящим изумлением и страхом от того, что кто-то на самом деле нечто подобное рассказывает сейчас на людях.
Когда Роб закончил, Дениэл Рэдклиф говорит: «Мы все можем домой идти». Джастин Тимберлейк тоже признает, что рассказанная им вначале история про баскетбол с президентом Обамой в Белом доме сейчас очень сильно померкла.
«Какой милый, милый рассказ…» — с невозмутимым видом резюмирует Грэм Нортон, и программа завершается.
При выключенной камере Роб обращается к Анне Кендрик, чья болезненная реакция сама станет мемом. Слова Роба — нечто среднее между извинениями и простой констатацией факта:
«Ты ж не можешь „расслышать“ эту историю, верно?»
* * *
Роб выходит на стоянку на задах здания и там снова встречает Дениэла Рэдклифа. Рэдклиф говорит ему, что когда недавно ездил в отпуск в Грецию, у его водителя там не было никаких кассет для магнитолы, кроме одной — Live At Knebworth.
«Мои соболезнования», — говорит Роб.
В машине по дороге обратно к отелю Роб и успокоен, и кипит.
«Здорово было. Я чувствовал себя собранным. Находил нужные слова в своей голове. Не чувствовал смущения. И страха тоже. Каждая шутка и прикол прокатывали. Очень приятно. Это раскрепощает. Сходить на такое шоу и не обмереть. Обрести уверенность, фальшивую или настоящую».
* * *
Шоу должно выйти в эфир следующим вечером. Часов в пять дня Роб звонит мне обеспокоенный. Газета Mirror опубликовала статью, где утверждалось, что на шоу Грэма Нортона он ругался и делал дурацкое выражение лица. «Я такой, оу!» — говорит он. Звонит он мне отчасти затем, чтобы спросить, было ли такое на самом деле.
Возможно, Mirror уже слегка занервничал, засомневался в том, что написал, потому что, когда я спустя пару минут после того, как Роб повесил трубку, заглянул в интернет, то пассаж про сквернословие уже убрали. Но он это не придумал: я и сейчас могу найти в интернете следы первоначального заголовка: «Робби Уильямс шокирует поклонников „бранными словами“ и грязными байками».
Но и то, что осталось, не несет ничего хорошего.
Новый заголовок таков: «Робби Уильямс шокирует поклонников грязными байками и странным поведением на шоу Грэма Нортона».
В самой статье говорится следующее: «Робби Уильямс шокировал фанатов, рассказав грубые сексуальные истории во время своего странного выступления на шоу Грэма Нортона. Поп-звезда, исполнитель хита „Let Me Entertain You“, который в свои 30 имеет хорошо описанную историю борьбы с вредными привычками и депрессией, дразнил ведущего: „Посмотрим, каких проблем я вам создам на сей раз“. Один человек из публики рассказал Mirror Online что суперзвезда-исполнитель хита „Rock DJ“ делал „странное выражение лица“, а потом начал рассказывать историю, как его удовлетворила незнакомка. „История слишком замечательная, — сказал посетитель. — Не думаю, что кто-нибудь в нее поверит“».
Роб, что понятно, расстроен и обеспокоен.
* * *
Сразу по окончании шоу Грэма Нортона, около 11 часов, Роб звонит мне еще раз.
«Я не смотрел», — заявляет он.
А я вот смотрел, с нервным интересом. Хотел узнать, совпадут ли мои вчерашние впечатления от программы с тем, что покажут сегодня, и убедиться, что беседу с Робом не перемонтировали как-то так во вред ему. Ни то, ни другое. Я говорю ему, что передача хорошая.
«Ну и отлично, — говорит он. — Потому что я только взглянул на топ твиттера, на „Робби Уильямс“, и там прям ад».
Я занимался тем же самым перед его звонком. Я зачитываю ему несколько наугад выбранных твитов, позитивных и ругательных, из моей ленты.
Такую историю нельзя при людях рассказывать.
Робби Уильямс рассказал одну из лучших историй вообще.
Робби Уильямс — живая легенда, боже, какой мужчина.
Час спустя он перезванивает. «Мне пришел мейл „гений комедии“, „самая смешная история вообще“», — говорит он, а я зачитываю ему твит, который только что увидал:
Обана. Рядом с байкой Робби Уильямса у Грэма Нортона все дальнейшие интервью со звездами на разговорных шоу уже всегда будут устаревшими. Это не превзойти.
«Правда? Ну что, круто. Но пока попридержу себя немножко».
Но пару дней спустя он признается, что все-таки подсмотрел и что реакция оказалась вообще неплохой совсем. Вот это просто показывает, насколько сильно он уже приучился к тому, что люди скажут, к тому, что человек вроде него должен читать каждый день, отважившись зайти на немодерируемый публичный форум. Потому что помимо волны позитива вот что еще бывает, наугад выбираю:
Робби Уильямс выглядит странно. Все равно на манду похож.
Робби Уильямс — это как брат, которого не хочется ни с кем знакомить.
Вы только представьте, что вы — Робби Уильямс, то есть вам каждый день приходится быть с Робби Уильямсом. Ничего удивительного, что он такой мудак.
По мне лучше жить в России, в бедности, без одежды, боясь нападения медведя, чем послушать новую песню Робби Уильямса.
Робби Уильямс мудило картонное.
Робби Уильямс мудак конченый.
Робби Уильямс должен уже остановиться. Это всех уже достало.
Это вот та дикость, которая в нашем современном мире вырывается каждый раз, когда кто-нибудь вроде Роба без нужды провоцирует людей, дерзнув появиться на телевидении.
* * *
«Все, чего ты боишься, — говорит он, — включая то, чего боишься в себе, — это что кто-то поднесет тебе к лицу зеркало и скажет: „Знаешь, что ты ненавидишь в себе? Вот оно. Это правда. В черно-белой гамме“. И это может стать твоей личностью, и ты будешь с этим жить каждый день: я ужасный человек, который не умеет петь, танцевать, вообще выступать, я толстый, мои татухи — это партаки… Вообще все твои „то, чего я боялся, — правда“ перед тобою. Это прям убивает».
Он, конечно, понимает, что не стоит ничего из этого читать. Безумие это читать, единожды поняв, что там тебя ждет.
«Я читаю все, — говорит он. — И это опасно. Разъедает душу. Но я завишу от этого. Если есть десять добрых комментариев и один злой, то я концентрируюсь на этом дерьмовом. Я завишу от вещей, которые заставляют меня чувствовать, и точка».
* * *
Хотя он сказал, что не сделает этого, но, проснувшись в два ночи, он смотрит шоу, хотя и выключает его перед рассказом про Морин. Из-за него он волнуется и боится — вдруг сказать такое по телевизору было страшной ошибкой? «Есть что-то дико мощное в международном позоре, настоящем или воображаемом. Пугающее».
«Шоу Грэма Нортона» выкладывает на YouTube только кусочек с историей про Морин, и в следующие несколько дней Роб регулярно проверяет, сколько просмотров оно набрало, и сообщает об этом. Скоро уже переваливает за миллион. Причем комменты на YouTube в основном положительные. «Никогда у меня таких хороших рецензий не было, — говорит он. — Даже американцы, и те: не знаю, кто этот парень, но люблю его». Отзывы людей — и письменные, и личные — в основном радостные, и его страх, что он сделал нечто непоправимое, отступает. «Эта история рассмешит того, кто хочет посмеяться, — говорит он, — и ужаснет того, кому надо ужаснуться… так что зачет».
Но есть две рецензии, которые он не хочет читать, в полной уверенности, как он объясняет Гаю пару дней спустя, что они — негативные. Он сообщает Гаю, что с тех пор не разговаривал с матерью.
«Ты думаешь, это перешло границы?» — спрашивает Гай.
«О да, — отвечает он. — И с папой тоже».
«Да ну?» — с удивлением восклицает Гай.
«Ага. Ну, отец-то что подумает: „Мэтт Монро такую историю стал бы рассказывать? — Нет, не стал бы“. Отец бы не нашел в ней ничего забавного вообще», — говорит Роб и представляет его ответ: «Здесь он себя подвел».
Тем не менее несколько дней спустя после этого разговора ему прилетает мейл от мамы: «Мне-таки удалось посмотреть тебя у Грэма Нортона, и это бесподобно — очень смешно», а дальше — другие новости.
В последующие недели он с удовлетворением наблюдает растущее количество просмотров на YouTube. А потом BBC удаляет запись. Им пожаловались на непристойное содержание и на то, что такое показывать нельзя. Роб говорит, что слышал такое — этот вопрос даже в парламенте поднимали. Будет судебное решение по вопросу о том, приемлема или нет история Робби Уильямса про то, как ему мастурбировали.
* * *
Сентябрь 2006 года
Первым синглом альбома The Heavy Entertainment Show станет «Party Like A Russian». Задолго до его выхода Роб старается придумать, как он будет объяснять смысл песни. Чтобы обойти эту проблему, Айда предлагает говорить, что это-де про один ему приснившийся сон, но я замечаю им, что если он что-то такое придумает, то уже в четвертом или пятом интервью, скорее всего, проколется в стиле: «ну, знаете, я тут придумал историю насчет…» Он решает говорить — что, в общем, правда — что песня эта про вечеринки и гедонизм. А поскольку никто не веселится так, как русские, то песню так и назвали: «Веселись как русский».
«Вечеринки русских, — объясняет он, — круче, больше, смелее, жестче, чем у кого угодно в мире… Им вообще насрать на все. И это вот дух гедонизма, дух вечеринки… Снимаю перед ними шляпу. Водка, бухло, девочки, мальчики, модные наряды…» Иногда он отдает дань уважения группе S Club 7: «С русской вечеринкой ничего не сравнится». (Имеется в виду хит группы S Club 7, организованной менеджером группы Spice Girls Саймоном Фуллером, «S Club Party». — Прим. пер.)
Но впервые о песне его спрашивает The Sun, Дэн Вуттон, за кулисами фестиваля iTunes, и Вуттон поднимает эту тему как бы комплиментом, замечая, что песня вызывающе неполиткорректна. Это тут же выбрасывает Роба из подготовленной речи.
«Ага, — говорит он. — Пришлось долго затачивать лирику. Многое выбросил».
«Действительно?» — подталкивает Вуттон.
«Ага, потому что в России живет сто сорок семь миллионов человек, и я никоим образом не хочу их расстраивать. К тому же я не знаю, какое у них чувство юмора. Я ни над кем не смеюсь. Но пришлось-таки пару моментов выкинуть, чтоб более политкорректно стало. Это политкорректная версия».
«Как ты думаешь, если Путин песню услышит, то попадет она в его хит-лист?» — допрашивает Вуттон. А вот это точно тот путь, по которому Роб идти совсем не хочет.
«Сомневаюсь, — отвечает он. — Надеюсь, нет. Мне кажется, сам дух этой записи говорит: отрывайся как русский». И потом, наконец, все нужное сказано, но после того как Вуттон уходит из гримерки, Роб начинает немного волноваться — он говорит, что когда Вуттон упомянул хит-лист Путина, то думал только о том, как ему не хочется в нем быть.
Пару дней спустя появляется версия беседы со стороны Вуттена:
Роб добивает Путина (в оригинале — игра слов, Putin и put in the boot — добивать кого-то. — Прим. пер.)
ГЛАВУ РОССИИ ВЫСМЕЯЛИ ПЕСНЕЙ
Робби Уильямс никогда не собирался возвращаться на сцену без проблем. А после сегодняшнего выхода сингла «Party Like A Russian» он, скорее всего, будет избегать поездок в Восточную Европу. Трек — смелый и хитрый наезд на российского президента Владимира Путина и его дружков…
* * *
Когда вышла эта статья, Роб написал в твиттере: «Дэн, люблю тебя, но эта песня совершенно точно не о мистере Путине:)».
Но прецедент создан. Вскоре уже The Guardian сообщает: «Не война в Сирии и не катастрофа с малайзийским рейсом МН17 разозлила русских в этот уик-энд, а новый клип Робби Уильямса… видеоролик разозлил зрителей тем, что показал все грубые стереотипы, связанные с русской культурой, причем некоторые таблоиды полагают, что певец уже никогда не сможет выступить в России…»
И подобные статьи — везде. После того как страсти улеглись, очень трудно представить себе, как в то время нервировал этот медиа-шторм. Однажды утром Роб мне признался, причем на полном серьезе, — «я не мог заснуть, думал, что русские меня убьют. И что умру я в полном одиночестве». И он на самом деле тогда завел привычку — перед тем как лечь в постель, заглядывать за шторы. Он понимает, что все это в то же время и смехотворно — на другое утро он рассказывает мне, что эту ночь провел «жутко нервничая, вдруг русские запустили ракету земля-воздух, разволновавшись из-за места в хит-параде», но его это все беспокоит на самом деле. Если он таким образом оттолкнул от себя большую группу людей, которых отталкивать не хотел, — это уже само по себе довольно плохо. И если, ну вдруг, государственный аппарат России, обладающий большим опытом в распространении мнений и влияний, нацелил свое недовольство на него, то это тоже не может успокаивать, мягко говоря.
Однажды днем он звонит Гаю, который знаком как минимум с одним политическим журналистом в национальной газете, и Гай сообщает ему, что, оказывается, российское правительство за всем этим стоит, что только подливает масла в огонь паранойе Роба. Остаток разговора тоже помогает слабовато.
«Что-то не чувствую я себя в безопасности», — говорит он Гаю.
«Да лана, — отвечает Гай пренебрежительным тоном. — Уверен, у нас все в порядке».
«У тебя все в порядке!» — кричит Роб.
Однажды, стоя и куря на балконе одной телестудии, он поворачивается ко мне и говорит, как будто желая объясниться раз и навсегда: «Да уж, не хочу я быть мировым символом свободы выражения, лежащим в гробу».
Он и шутит, и серьезен. Я в том же духе обещаю, что всем это расскажу.
«Окей. Только обязательно чтоб все они узнали. Он не хотел быть таковым, — Роб вздыхает. — Да, он умер за своим любимым занятием — живя жизнью».
* * *
Январь 2014 года
Когда песни пишутся, авторы и не подозревают о том, какой вес в определенный момент на них ляжет. Во вторую неделю января Гай Чемберс летит в Лос-Анджелес, чтобы две недели сочинять с Робом песни в его домашней студии. Это будет первый раунд сочинения песен для грядущего поп-альбома Роба. В первый день, пока Роб еще не появился, Гай пробегает по некоторым подготовленным им идеям песен. Он упоминает пять их. Первые четыре называются «Негде приземлиться», «Карманы» («ну как вот лазать по карманам у кого-то, чтоб узнать, чем человек занимался, — это про ревность»), «Электрический закат» (Гвинет Пелтроу, когда они укладывают Эппл и Моузес в кроватку, говорит: «обязательно будет электрический закат») и «Золотой век». Ничего из этого в работу не пойдет.
«А, и еще идейка имеется, — говорит он. — Называется „Party Like A Russian“ — „Веселись как русский“. Идея в том, что „мы веселимся как русские“. Ну просто вечериночная песня. Типа новый „Rock DJ“». По мнению Гая, должна получиться песня, описывающая русских, какие они, «но также с утверждением: русские умеют повеселиться, и это очень здорово». Он говорит, что идею навеяло посещение ими города Москвы в последний раз. Там он прям на Красной площади услышал хип-хоп. И для аккомпанемента будущей песни выкроил небольшой сэмпл — из балета Прокофьева «Ромео и Джульетта»
Роб прибывает примерно полтора часа спустя. Он был у врача.
«Йо! — восклицает он. — Я заморозил свою сперму, а они нашли пловцов».
«„Пловцы“, — говорит Гай. — Вот это хорошее название для песни».
Роб спрашивает у Гая, что у того есть, Гай отвечает, что есть песня, которая, по его мнению, годится на роль «новой „Lazy Days“». (Эта песня, «To The End», будет написана пару дней спустя; с ней ничего не произойдет в дальнейшем.) «Ну, и еще у нас такая русская штучка имеется», — добавляет Гай.
А Роб все не выказывает никакого знака, что ему что-то из этого интересно. Вместо этого он рассказывает об обеде, на котором присутствовал на днях, — началось на встрече «Мамочка и я», завершилось в компании Мел Би, ее мужа, одного из Linkin Park, и как он говорит, ближе к ночи его экзема просто сияла. Но в конце концов Гай заводит некий смутный трек, основанный на сэмпле из «Ромео и Джульетты».
«Хорошо же, скажи?» — говорит Гай.
Роб поедает завтрак и ничего пока что не говорит. Поэтому Гай работает с Ричардом Флэком — они по-другому перестраивают сэмпл, делая его структурно проще.
«Ну сразу ж понятно, что русская тема, верно? — спрашивает Гай. — Снег валит, мужчины маршируют, задирая ноги до неба».
А Роб все ест.
На луп, сделанный Ричардом, Гай напевает бессмыслицу, слова ложатся в ритм: «Веселись как русский, возьми ружье, застрели кузена вусмерть… перкуссий… веселись как русский». Потом начинает наигрывать на фортепиано. «Да, со словом Russian мало что рифмуется», — бормочет он.
«Погоди-ка», — говорит Роб и просит остановить музыку.
Потом он звонит в кухню вниз попросить «шейк».
Наконец Роб признает работу, что происходит рядом с ним, и потихоньку присоединяется к процессу. Первое, что срывается с его губ, — «такой тип мужчины, который такой та-да-да» — несет уже и мелодию, и ритм, и даже некоторые слова, которые так и останутся в песне.
И вот тут начинается настоящая работа. На этом этапе песни одновременно и проваливаются в кроличью нору, и возникают. Некоторые фрагменты, такие как, например, строчка из припева «Вечеринка по-русски / Элтон Джон на перкуссии» или желание срифмовать «коммунизм» и jism (сперма), или куплет, где «Мы ребята русские, и нам на все плевать / но ты трусы́ чистые обязан запасать» возникают на секунды, а потом исчезают в той черной дыре, куда уходят умирать негодные вирши. Но песня готова довольно быстро.
«Вот это круто», — спустя примерно часа два говорит Роб.
«Русская попса, — говорит Гай. — Такого еще никто не делал».
Когда мы переслушиваем запись, Роб замечает: есть идея названия альбома.
«The Heavy Entertainment Show, — говорит он. И добавляет: — И это задает тур».
И хохочет.
«Жаль, не можем еще два года это выпустить», — сокрушается он.
В общем, отличный рабочий день был.
Перед уходом у Гая еще одна, финальная, мысль рождается.
«Слушай-ка! — предлагает он. — А можно же кучу таких наделать, серию целую: „Веселись как голландец“, „Веселись как француз“…»
«Точно, — говорит Роб. — Иди домой».
* * *
Потом, особенно учитывая весь тот переполох, который из-за песни поднялся, люди будут задаваться вопросом: а какую цель преследовали авторы? Они писали, что — сатирическую песню, а если да, — то сатиру какого плана? Она задумывалась как пророссийская? Или антироссийская? Кто этот самый упомянутый в ней олигарх — кто-то реальный или Роб просто говорит про олигархический образ жизни? Каково отношение песни к нынешнему российскому политическому истеблишменту? Как точно соотносится реальный Робби Уильямс с Робби Уильямсом, который ее поет? И Робу неизбежно придется давать ответы, потому что если ты — исполнитель такой песни, то не иметь ответов на эти вопросы ты не имеешь права.
Но вот вам правда: за те два дня, что песня сочинилась, ни один из этих вопросов не обсуждался. Зачастую этого и не происходит. А происходит то, что в комнате сидят люди, сочиняют песню и испытывают радостное возбуждение, когда находится вроде бы хорошая и плодотворная идея. В данном случае, если говорить о тексте, то идея казалась всем понятной безо всяких обсуждений вообще. Это — попсовая песня о русских штучках, которые мы соединили, и получилось смешно, и мы все удовлетворены тем, что придумали нечто совершенно необычное и притягательное, чего еще пару часов назад на свете и не было, и неважно, окажется это в итоге хорошим или совсем наоборот. Никто не думает о том, что случится, когда это выпустят в свет, — или однажды песня станет синглом, или же темой для бесконечных рассуждений газеты Guardian.
Вот правда, и я уверен, что так и происходит гораздо чаще, чем людям представляется: «Party Like A Russian» просто у авторов родилась — в лихорадке веселья, глупости, возбуждения. Понимание того, что это может означать, пришло позже.
* * *
Не сказать, что в последующие месяцы не было времени на паузу для размышлений. Что не было опасений и обсуждений — не разозлят ли кого слова и не помешает ли это здоровой жизни поп-песни. Вот на это намекал Роб в беседе с Дэном Вуттоном — «пришлось кое-что убрать, чтобы стало более ПК, политкорректно».
Например, в первом куплете были такие слова:
Здесь не ставилось целью сочинить некий провокационный политический комментарий. Я думаю, просто показалась забавной, убедительно-идиотской, рифма Распутин — Путин, и еще и внутренняя рифма Putin — shooting («пострелять»). И хотя в студии это в открытую не обсуждалось, я на сто процентов уверен, что вот этот образ «пострелять с Путиным» не подразумевал убийств, расстрелов и казней, — скорее, речь шла об охоте на гусей на загородной вилле, чем на досуге все богатые и привилегированные занимаются, обычное для них развлечение. И в любом случае ничто из этого не делает эту песню песней про Путина. Его тут упомянули — ну, а что, может же он появится в вымышленном олигархическом мире. Да и фамилия в строчку ложится.
Но Роб почувствовал и в конце концов решил, что даже упоминание мельком Путина будет отвлекать. Учитывая, какую реакцию песня вызвала и без того, чутье его не подвело. Короче говоря, куплет он изменил так:
Чтоб внести ясность: даже это — не нейтрализация песни или лишение ее какого-то политического контекста, потому что вообще ничего не предполагалось такого, чего сейчас нет. Произошло вот что: песня создавалась в некоем творческом космосе, где нет никаких причинно-следственных связей, потом ее спустили на землю, проверили на недостатки и подготовили для массового потребления.
* * *
Октябрь 2016 года
Очередные тревожные новости связаны с рецензией на «Party Like A Russian» в журнале NME. По мнению журнала, это «лучшее, что он сделал за много лет»:
«Как будто — из прошлой эпохи, при этом поп-песня из другого измерения и, что самое важное, она интересна, а такое о творчестве Робби Уильямса мы очень долго сказать не имели повода».
У всех у нас свои знаки Апокалипсиса.
«У меня, честно, первая мысль была: вот дерьмо-то! — говорит Роб. — Всегда, когда они пишут про меня хорошую рецензию, всегда что-то плохое случается. Вот правда, я тут ничего не драматизирую и не изображаю, я прям реально напрягся: ну только этого не хватало…»
* * *
«Сегодня утром в Daily Mail прям рубилово, — однажды сообщает мне Роб, когда я вхожу в его номер. — Прям топором размахались».
Для того чтобы понять, что случилось сегодня, вам нужно узнать немного о том, что происходило с рекорд-бизнесом в новейшей истории, а также понять то, как в связи с изменившейся моделью потребления музыки менялся принцип формирования хит-парадов. Несколько лет назад, когда чарты синглов основывались по преимуществу на продажах CD, любому артисту со значительной фанбазой, как у Роба, было не очень сложно занять достойное место в хит-параде, даже если данный конкретный сингл не очень зацепил широкую публику, — просто можно было рассчитывать на то, что достаточное количество фанатов все равно купят сингл на CD (с дополнительными песнями на нем). Эта система, которая устраивала состоявшихся артистов, разрушалась двумя путями. Во-первых, при составлении чарта стали доминировать данные о цифровых загрузках, а не продажи физических носителей — а это уже ставит в невыгодное положение артистов ранга Робби Уильямса, чьи взрослые поклонники очень медленно привыкают к новым технологиям потребления музыки. Но с тех пор, как Роб выпустил последний сингл, все изменилось так, что Роб оказался в еще менее выгодном положении. С развитием и распространением стриминга данные стриминга стали включать в расчет, и в хит-парадах эти данные даже стали доминировать, а фаны Роба в пропорциональном отношении, наверное, вообще не «стримят».
Так что все, кто занимался новой кампанией Роба, понимали, что «Party Like A Russian» не достигнет высокой позиции в хит-параде. (В ту неделю, когда песня вышла, в топ-40 попал только один артист старше сорока — странно безвозрастная — а в последнее время и безликая — Сиа.) Но к чему никто, похоже, не был готов, — так это к тому, насколько просто эту ситуацию можно превратить в историю-дешевку, в палку для битья.
Трудно сказать, на самом ли деле Daily Mail не понимает всех перемен последнего времени, или они признают такие данные (честно говоря, не все их признают, даже люди, обитающие на краях музыкальной индустрии), или они все прекрасно знали и понимали, но цинично эксплуатировали невежество читателей.
Как бы там ни было, но написали они вот что:
Разрешите вас разочаровать! (Аллюзия к песне Уильямса «Let Me Entertain You» — «Разрешите вас поразвлекать». — Прим. пер.) Провал Робби Уильямса: новый сингл «Party Like A Russian» в недельном чарте всего на 53 месте.
Последний сингл Робби Уильямса похож на его самый громкий провал… место в хит-параде, которое он занял, — полное разочарование для звезды и напоминание о непостоянстве славы… «Party Like A Russian» уже озадачила фанов: в песне использован сэмпл «Танца рыцарей» Сергея Прокофьева, который все знают как музыкальные позывные программы «Подмастерье». Странный и грубый текст песни также отвратил многих поклонников.
* * *
Такие моменты раздражают, хотя со временем, когда утихла паника по поводу того, что песня «Party Like A Russian» вызовет международный скандал, Роб так стал представлять все это. Во-первых: он понимал, что большой хит у него вряд ли случится, поэтому для сингла выбрал песню, которая привлечет внимание и будет несколько скандальной. Во-вторых: все написанное об этом — что российские власти разозлились, что ему запретили въезд в Россию — чистая выдумка. Наоборот, песню тепло приняли и она, похоже, станет самым успешным синглом Роба в России. В-третьих: поскольку он знал, что большого хита не случится, он очень благодарен за все статьи, которые подливали масла в огонь, потому что они очень эффективно донесли информацию о выходе нового альбома: «Я очень, очень благодарен за весь этот объем публикаций, я очень благодарен за те дюймы авторских колонок…»
Он уже чуть точнее объясняет смысл песни. И если это тоже не обсуждалось все три года с момента написания песни — не важно. «Я — в образе, это все — фантазия, театральная пьеса, в которой мой герой желает быть каким-то мифическим олигархом. Это мюзикл, как „Оливер Твист“, „Король и я“ или „Парни и куколки“. Нечто в духе Лионела Барта… Это Робби Уильямс из Бурслема, Сток-он-Трент, решил на вечеринке быть русским. Никакой тут политической или сатирической подоплеки, просто смешной китч, персонаж песни. Я на самом деле не горящее чучело себя прошлого, а вы мне не скала сочувствия (Роб цитирует свою песню „Let Me Entertain You“. — Прим. пер.). Если нам придется вернуться назад и попробовать понять из текста песни, кто я такой и каковы мои намерения, — то у меня проблемы. Это все радостное дуракаваляние. Международная мишура».
За границей он шутит по поводу фурора в британской прессе насчет песни. Вот что он говорит на пресс-конференции в Париже: «Все, что проходит через фильтр британских масс-медиа, выходит в самом худшем свете. Британская пресса умеет найти кролика, крошечного такого сиротку, и понеслась: „А давайте сейчас сделаем из этого крольчонка беженца, который будет пользоваться британской медициной и спать с нашими женщинами“. Все через такой фильтр проходит. Ну, и так со всем: сенсации, клики, „это возмутительно“. Правда про мою запись в том, что там просто я, который переоделся для роли. Я играю персонажа мюзикла „Робби Уильямс“, и в данной конкретной песне я хочу быть как олигарх. Не хочу никого обидеть никоим образом, это все глуповато, туповато, замороченно, и только так к этому и надо относиться, а не как к политическому чему-нибудь. Ну вот такая вот глупая попса — послушали и забыли назавтра».
* * *
И все это время Роб увлеченно мониторит статистику просмотров «Party Like A Russian» на YouTube. Однажды он говорит, что на сегодня 2,83 миллиона. «И шесть тысяч дислайков», — замечает он.
«Нормально, может быть», — говорит Майкл.
Это заявление повисает в воздухе между нами, все его как будто унюхали и пытаются понять — оно в помощь или чушь полная.
Первым молчание нарушает Майкл:
«А если не может, то я найду статистику, на фоне которой эта будет выглядеть отлично».
«Ага, валяй, ищи, — горячо поддерживает Роб. — Давай. Натяни».
Чтобы усилить смысл своего запроса, Роб рассказывает историю из далекого прошлого: «Когда-то у меня была девушка, и я все старался у нее выпытать, с кем она спала. А она все не соглашалась и не соглашалась, прям вечность уже прошла. Но я заставил. Настоял. И когда наконец она сказала, я почувствовал себя опустошенным, потому что я всех их знал. Вот это похоже на мою карьеру и тебя, Майкл. Неважно, что я хочу знать — представь это как успех».
«У „Candy“ 12 тысяч дислайков», сообщает Майкл, имея в виду, что столько для песни — это нормально.
«Ага, — возражает Роб, — там просмотров 56 миллионов».
«Я знал, что ты скажешь что-то подобное», — говорит Майкл, на время мудро отступая.
* * *
В первые дни после выхода «Party Like A Russian», когда еще не было понятно, довольна ею страна или нет, обсуждалось: поможет ли, если Роб даст хорошо продуманное интервью, которое покажут в России? Прощупали ситуацию, и в результате прилетает брать интервью у Роба ведущий самого популярного в России телешоу «Пусть говорят». Майклу сказали, что этот эфир будет смотреть 18 процентов населения России.
Роб соглашается в день интервью посетить репетицию своей группы, в основном для того, чтобы русские смогли его там подснять. Приехавший ведущий, Андрей Малахов, первым делом дарит Робу очень странный русский клоунский свитер, и Роб говорит, что прямо сейчас его и наденет. «Но не на камеру, — оговаривается он, — у меня ж сиськи вислые». Ведущий рассказывает, что в аэропорте, когда он назвал цель визита, проверяющий паспорта назвал Роба «сэр Робби Уильямс».
«Так и сказал? — переспрашивает Роб. — Ну, это вопрос времени. Что мне сказать?»
После того как Роб порепетировал несколько новых песен, в частности, «Mixed Signals», исполнив их вообще в первый раз, и прошелся дважды по «Party Like A Russian» для российских телевизионщиков, причем все это время не снимая клоунского свитера, они переходят в небольшую комнатку наверху, где будет проходить первая часть интервью. Роба спрашивают про те символы, которые есть в клипе, и те, что пропущены. Он говорит, что не знал, что медведь — символ России, и объясняет, что водка — вполне реалистичный выбор: «К сожалению, когда пью, я ужасен. А водку я обожал больше всего — страсть прям к ней, но к сожалению, страсть уже не со мною. Я ни глотка алкоголя не пил уже семнадцать лет, и в самый последний раз пил как раз водку». Он признается, что толком не знал, кто такие олигархи, и посмотрел значение этого слова в словаре только после выхода сингла: «Я-то был уверен, что „олигарх“ — это тот, кто очень хорошо зарабатывает. Ну правда». Интервьюера это явно позабавило. «Я просто думал, что это хорошая вещь», — продолжил Роб.
Вторую часть интервью снимают в частном садике в середине жилого квартала в центре Лондона. Роб пытается донести мысль: «Мне очень важно, чтобы Россия знала — я сочинил „Party Like A Russian“ потому, что искренне люблю вас», — но вопросы по большей части о другом. Ведущий спрашивает про британский этикет — какие письма с благодарностью надо писать, нормально ли с друзьями в ресторане делить счет, а также он хочет знать про овсяную кашу.
«Вы едите овсянку? У нас считают, что все англичане едят овсянку».
«Да, я сам ел овсянку каждое утро, — идет навстречу Роб, — потому что думал: вот мне углеводы на целый день, больше сегодня их не получу. Но с возрастом тело замедляется и от овсянки нужно отказаться».
Наконец Роб находит тему, связанную с культурой России, о которой он что-то знает, а именно — российский участник «Евровидения» этого года, почти скандальный. Роб говорит со страстью, что его очень раздражает: собираешь людей смотреть «Евровидение», и никто не концентрируется на шоу все три часа. «Это же спектакль, — говорит он. — Гламур и глупости всякие, вот за что я его и люблю. А русские за то же любят конкурс?»
«Русский народ, — отвечает ведущий, — полагает, что в музыке это Олимпийские игры».
И вот тут-то безумная мысль и заходит в голову Роба. И как и почти все безумные мысли, что заходят в голову Роба, эта безумная мысль тут же вырывается из его рта.
«Вау! — говорит он. — А ты знаешь, что? Я бы хотел поучаствовать в „Евровидении“ от России».
У стоящего позади камеры Майкла на лице сложное выражение забавы и ужаса с долей, возможно, «вот-ты-меня-щас-подставил-конкретно».
«Вот я это сказал, а менеджер мой наверняка сейчас так вот, — Роб кладет ладонь на лоб — якобы это Майк, у которого заболела голова, — но хотел бы я представлять на „Евровидении“ Россию».
«Вот это самая главная новость», — говорит ведущий.
* * *
И ведь сегодня это не самый странный момент. При выключенной камере Андрей Малахов рассказывает, что десять лет назад написал бестселлер «Моя вторая половинка». Книга — о его тайном альтер эго, близнеце, которого никто не знает. «Он забавный, он открытый, свободнее, чем я, круче, знаменитее… в этой личности всего больше, — говорит Малахов. — Это голос, который я слышу».
И — странный кусочек. В книге имя этого альтер эго — Робби, и Малахов утверждает, что это совсем не совпадение. «Голос зовут Робби, и зовут его так в честь Робби Уильямса, потому что я всегда ассоциировал себя с Робби Уильямсом», — говорит он.
«Ух ты, — говорит Роб, не зная, что сказать. — Невероятно. Полностью я не понял, но, думаю, что не предполагается, чтоб я понимал».
«Да нет, если серьезно, то я по тебе с ума сходил, — объясняет Малахов. — В Рождество слушал твой дуэт с Николь Кидман 24 часа в сутки, раз за разом. От этого у меня накатывали воспоминания, не знаю, вот как ты говорил, про детство, счастье, елку новогоднюю. А книга про меня и того Робби, который живет во мне»
* * *
В машине по дороге домой он смеется над тем, как у него вырвалось предложение спеть на «Евровидении».
«Это, наверное, было бы самым странным моим поступком, сделай я это на самом деле, — говорит он. — Я, чуть более чем весь, хочу сделать это».
Вернувшись в отель, он общается с Айдой по скайпу, и она безо всяких двусмысленных выражений объясняет ему, что это — ужасная идея. Он пытается убедить ее — мне кажется, более потому, что желает продолжения веселья немножко дольше, потому что думает, что если ее убедить, то это произойдет — но Айда не поддалась.
Финал русской медиа-кампании еще более странный — хотя появление Робби Уильямса в шоу «Пусть говорят» анонсировано российской прессой, в назначенное время интервью не вышло.
Ни слова об этом до марта, когда в студии Малахова появился настоящий российский участник «Евровидения» (ее потом внесут в черный список за выступление в оккупированном Крыму — имеется в виду Юлия Самойлова. — Прим. пер.), и Малахов включит ей короткий фрагмент, где Роб заявляет о своем желании поехать на конкурс. И довольно предсказуемо, за самонадеянность Роб получит: один русский политик и певец по имени Иосиф Кобзон провозгласит, что «мы не нуждаемся в британских защитниках нашей культуры». Также он охарактеризует предложение Роба как «идиотское».