Джулия чувствовала себя не вполне комфортно, сняв траур. Но она не хотела ужинать в суровом бомбазине и полностью закрытом платье. Поэтому она выбрала платье из черного шелка и кружев, с открытыми плечами, одновременно изящное, элегантное и (если быть честной с самой собой) соблазнительное.
Она увидела одобрение в глазах Эдварда, когда присоединилась к нему в библиотеке перед ужином. В маленькой столовой, рассчитанной на восьмерых, она могла видеть его лицо, а не профиль.
Она хотела, нет, нуждалась в том, чтобы они двигались дальше, чтобы они отошли от пропасти, к которой приблизились.
– Я думала о том, чтобы перестроить семейное крыло, – заявила она во время десерта.
Оторвав глаза от бокала с вином, он пристально посмотрел на нее и кивнул:
– Обустрой резиденцию по своему вкусу, если хочешь.
– Я не о мебели, а о людях. Я думаю перебраться в другое крыло.
Туда, где ее не будут преследовать воспоминания об Альберте. Туда, где все было свежим, новым и другим.
Он не отрывал от нее взгляда.
– Отлично. Но я хочу, чтобы ты знала: ты можешь заменить любой предмет мебели, искусства и все, что тебе захочется. Ни у моего брата, ни у меня никогда не было никакой сентиментальной привязанности к чему-либо в резиденции. Мы не знали историй, которые скрываются за ними. Все это из-за того, что мы не жили здесь в юности.
– Резиденция всегда казалась мне гостеприимной. Я всего лишь хочу переехать в другие комнаты.
– Как пожелаешь.
Она не думала, что он откажет ей. Он не откажет ей ни в чем.
Их разговор был не таким оживленным, как раньше. Они оба были крайне осторожны. Теперь она беспокоилась о том, чтобы слуги не узнали правду. Она не могла называть его Альбертом. Теперь она знала правду. Впрочем, она знала жен, которые называли своих мужей по титулу. Джулии подобное обращение всегда казалось странным. Имя Грей воспринималось ею как слишком далекое и формальное.
Когда они закончили с десертом, Эдвард пригласил ее присоединиться к нему в библиотеке. Войдя в комнату, которая больше не напоминала ей об Альберте, Джулия подошла к полкам и взглянула на тома, выстроенные в ряд, будто дисциплинированные солдаты.
– Я думала о том, чтобы почитать вслух.
Такое развлечение устранило бы небольшое напряжение от необходимости поддерживать разговор.
Внезапно она остро почувствовала его присутствие за ее спиной, тепло, исходящее от его тела и согревающее ее. Она затаила дыхание в надежде, что сердце перестанет так отчаянно биться в груди. Он подошел к книжной полке, скинув пиджак так грациозно, словно бабочка, расправляющая крылья. Она сделала глубокий вдох, и ее нос заполонил мужской аромат. Как она могла думать, что братья пахли одинаково? Запах Эдварда был более терпким и менее тонким.
– Возможно, эта книга тебя заинтересует, – сказал он низким голосом, в котором звучал вызов и который действовал на нее гипнотически.
Она хотела повернуться к нему, прижаться к его груди и обнять. Но для подобной близости было слишком рано. Ей нужно было избавиться от сомнений в своих чувствах к Эдварду. Нужно, чтобы горе и перспектива одиночества не могли повлиять на них. Поэтому она не пошевелилась, наблюдая, как он медленно достал книгу и протянул ей.
Затем он спросил:
– Бренди?
– Да, пожалуйста.
Почему ее голос казался прерывистым? Почему он так легко мог играть на ее нервах?
Проклиная слабость в ногах, она направилась к креслу у камина. Он протянул ей бокал с янтарной жидкостью, поднял свой и сказал:
– За новые начинания!
Она посмотрела на него и откинулась на спинку кресла. Он всегда с легкостью относился к своему месту в жизни. Второй сын, младший брат. Даже притворяясь Альбертом.
Сделав глоток, Джулия отставила бокал в сторону и посмотрела на обложку книги, лежащей у нее на коленях.
– «Уход за овцами»? – рассмеялась она.
– В ней содержится замечательная глава об их разведении. Я бы назвал ее довольно пикантной.
– Ты ее прочел?
Она не потрудилась скрыть от него свой скептицизм.
– Эта книга была самым рискованным чтивом, которое мы могли найти в Хэвишем-холле. Я мастерски приукрасил повествование, когда пересказывал ее содержание.
Он протянул ей руку и спросил:
– Хочешь, я продемонстрирую?
Улыбаясь, она покачала головой:
– Как я могла даже на секунду поверить в то, что ты – Альберт?
– Потому что альтернатива была немыслима. Именно на это я и полагался.
А теперь она вряд ли сможет смириться со смертью Эдварда. Она отложила книгу, подняла свой бокал и сделала глоток бренди.
– А что, если Элли – это единственный здоровый и сильный ребенок, которого я вообще могу родить?
– Ты мне нужна не из-за своей репродуктивной способности.
Но ему нужен наследник. Теперь, когда они знали о ее проблемах, жениться на ней казалось худшим выбором для мужчины, которому требовался наследник.
– И все же, – медленно произнес он, – ты очень интересуешь меня во всем, что касается самого акта разведения.
Он говорил о спаривании так, словно его не следовало ограничивать лишь кроватью и темнотой. Она зарделась, подумав о том, чем может закончиться то, что они только что начали.
– Ты оказываешь на меня дурное влияние.
– Именно это тебе во мне и нравится.
Он прав, но в ее чувствах было нечто большее.
– Некоторые мои мысли заставляют меня испытывать стыд. У меня сложилось впечатление, что ты в подобной ситуации не переживал такого унижения.
Наклонившись вперед, он уперся локтями в бедра и поболтал жидкость в бокале.
– Я всегда придерживался мнения, что то, чем люди занимаются наедине, не должно волновать других.
Его взгляд был настолько пронизывающим, что ей пришлось заставить себя не отвернуться.
– Что, если я хочу сделать что-то, что тебе кажется отвратительным? – спросила она.
– Например?
Зачем она согласилась пойти сюда?
– Ты уже хорошо знаком с моей склонностью шептать непристойности.
– Основываясь на моей реакции в ту неудачную ночь, я заключил, что ты поняла, что я не возражаю против слов, которые ты произносишь. Некоторые мои любимые слова непристойны. Ты не должна стыдиться их. Что еще?
Снова сделав глоток, Джулия поняла, что в ту ночь она не обратила внимания на его реакцию. Она была возмущена его обманом и чувствовала себя униженной из-за того, что он слышал ее. Но такая реакция была вызвана лишь ее чувством стыда. Он никогда не давал ей никаких причин чувствовать себя униженной. Он никогда не дразнил, не наказывал и не мучил Джулию из-за ее поступков. Она провела пальцем по краю бокала.
– Иногда я думаю о том, чтобы попробовать языком то, чего не должна.
– Что именно?
– Твой… – Она указала на его колени, ну или попыталась указать.
– Мой член?
Она сердито посмотрела на него:
– Ты произносишь это слово с такой легкостью.
– Это хорошее слово. Поверь мне, я бы не возмущался, если бы ты попробовала языком мой член.
– Я не знаю, почему ты заставляешь меня думать о таких вещах.
– Посмотри на меня.
Гораздо легче было смотреть на огонь. Может, лучше ей сгореть в нем?
– Джулия, – настойчиво произнес он.
Она перевела взгляд на него. Он снова откинулся на спинку кресла, локти упирались в подлокотники, а подбородок уперся в ладонь. Ей захотелось поцеловать его.
– Я не буду возмущен, если ты коснешься языком или губами любого места на моем теле.
– Это неправильно.
– Это принесет тебе удовольствие, радость, удовлетворение?
Она старалась не шевелиться.
– Думаю, да. Я не знаю наверняка, поскольку я никогда не была такой смелой. Я всего лишь думала об этом.
– Тогда в этом нет ничего неправильного.
– А как узнать, что правильно, а что нет?
– Полагаю, путем экспериментов.
– Мужчинам легче. Вы можете посещать бордели. Я подозреваю, что у тебя была тысяча женщин. И если тебе не удавалось что-то с одной, то ты переходил к другой.
– Не тысяча.
– Сотня?
– На самом деле я никогда не считал, но подозреваю, что их число намного меньше. Запомни: я никогда не унижу тебя. – Он умоляюще протянул к ней руки и добавил: – Ты можешь делать со мной все, что пожелаешь, и я буду рад этому.
– Даже если я хочу выпороть тебя за то, что ты скрывал от меня правду?
Он поморщился и ответил:
– Я бы, скорее всего, принялся протестовать. Я не считаю, что боль можно приравнять к удовольствию. Хотя думаю, что сейчас я в безопасности, потому как говорю только правду. И все же у меня есть один секрет.
Внутри нее все сжалось.
– Что ты скрываешь от меня?
Когда он взглянул на нее, в его глазах появился злой блеск.
– Мне отдать тебе его прямо сейчас?
Она нахмурилась и сказала:
– Так это предмет, а не секрет в обычном смысле?
– Пока я не показал тебе его, это секрет.
– Как же с тобой сложно.
Он усмехнулся и ответил:
– Так и есть. Но ты не ожидала иного, не правда ли?
Она ожидала, что он будет дразнить ее, выводить из себя и заигрывать. Странно, как те черты, которые прежде раздражали, теперь очаровывали ее.
– А вдруг он мне не понравится?
– Именно страх, что ты бросишь подарок в огонь, являлся причиной, по которой я не подарил его раньше.
Она надулась, вздохнула и закатила глаза.
– Я не брошу его в огонь, но рассказывать и не дарить – очень несправедливо.
– Думаю, ты права. Подожди немного.
Эдвард допил напиток, затем встал и подошел к столу. Из нижнего ящика он вытащил продолговатую коробку, завернутую в коричневую бумагу, и протянул ей.
– Я собирался подарить его тебе на Рождество, но передумал, потому что боялся, что он выдаст меня.
Взяв подарок, Джулия поставила его на колени и проследила, как Эдвард возвращается к своему креслу, не отрывая от нее взгляда, словно ее реакция на подарок имела для него первоочередное значение. Она начала разворачивать обертку и увидела маленькую шкатулку из красного дерева с маленьким рычажком с одной стороны.
– О, Эдвард, она великолепна!
– Она открывается.
Подняв откидную крышку, Джулия увидела механизмы, защищенные прозрачным стеклом.
– Что она играет?
– Заведи ее и узнаешь.
Медленно и нежно она повернула рычажок, боясь, что может сломать что-то настолько хрупкое. Когда он перестал поворачиваться, она отпустила его и из шкатулки полилась мелодия «Зеленых рукавов».
Она погрузилась в воспоминания. Бальные залы, вальсы, его близость. Она даже не подозревала, что помнит об этом, но воспоминания были такими яркими, словно все происходило лишь вчера.
– Ты всегда вальсировал со мной, когда оркестр играл эту мелодию.
– Я не был уверен, что ты замечала, что мы танцуем под одну и ту же песню.
Он все еще не двигался и, казалось, даже забыл, как дышать.
– Я поняла это только сейчас. Почему ты выбирал одну и ту же песню?
– Если тебе нравилось танцевать со мной, то я хотел, чтобы эта песня ассоциировалась со мной. А если нет, то я не хотел, чтобы каждая мелодия, под которую мы танцевали, напоминала тебе об этом.
Закрыв крышку, она погладила полированное дерево и ощутила вибрации мелодии.
– Мне всегда нравилось танцевать с тобой. Казалось, только в танце мы и не ссоримся. Я думала, что это объяснялось нашей сосредоточенностью на том, чтобы не наступить друг другу на ноги.
– Возможность потанцевать с тобой была единственной причиной, по которой я ходил на балы.
Джулии хотелось не столько ухаживаний, сколько ясности и возможности увидеть истинную сущность Эдварда. Она должна быть уверена, что знает его и испытывает чувства, которые он заслуживает. Но когда он произносил подобные слова, она чувствовала, что ее обожают и льстят. Как она могла не реагировать на это?
– Мы никогда не разговаривали во время танца.
– Я не хотел отвлекаться, когда ты находилась в моих объятиях. Потанцуй со мной.
Она огляделась вокруг, страстно желая потанцевать с ним, но боясь, что это может отвлечь ее.
– Что? Здесь? Или ты предлагаешь пойти в бальный зал?
– Бальный зал слишком велик.
Он встал и протянул руку:
– Холл лучше подходит для этого. Там более интимно, но в то же время достаточно места, чтобы мы не врезались в мебель. Шкатулка заменит нам оркестр.
– Это безумие.
– Тогда давай сойдем с ума.
Он смотрел на нее всерьез, торжественно, и все же в этих карих глазах читался вызов. Никто из них не надел перчатки. Его рука не напоминала ей об изящном Альберте. Эдвард казался сильнее. На подушечке его указательного пальца была мозоль. Он вернулся несколько месяцев назад, а его руки все еще были грубыми, как у людей, которые предпочитали находиться на улице. Она поднялась, когда Эдвард забрал у нее шкатулку.
– Я не танцевала с прошлого сезона, – сказала она, когда они выходили из комнаты.
– Я не танцевал с тех пор, как в последний раз танцевал с тобой.
– Но ты танцевал с другими дамами.
Она видела, как он танцует с ними, и каждая из них казалась очарованной и влюбленной.
– Да, но обычно я удалялся в игровые комнаты. Мне нравилось, когда твой запах оставался на мне. Довольно по-мазохистски с моей стороны.
– Я действительно не знала.
– В этом и был весь смысл моего непростительного поведения.
Они подошли к холлу, и он отпустил ее.
– Теперь я должен доказать тебе, что человек, которого ты знаешь, – не тот, кем он является в действительности.
Эдвард запустил механизм и поставил шкатулку на стол. Музыка заполнила комнату. Он подошел к ней и обнял.
А потом они начали танцевать. Он обнимал ее сильнее, чем требовалось, словно боялся отпустить. А может, Эдвард просто хотел убедиться, что она не врежется в мебель, статуэтки или цветочные вазы. Как ему удавалось вести танец, если его взгляд был прикован к ней, так и осталось для нее загадкой.
Джулия поняла, что ранее, в те годы, когда они танцевали, он уделял ей полное и безраздельное внимание. Просто она не замечала этого, потому что не ожидала от него преданности. Ей казалось, что он пытается заставить ее чувствовать себя некомфортно или издевается над ней каким-то непонятным для нее образом. И все же она наслаждалась, танцуя с ним в паре, потому что Эдвард был одним из самых изящных танцоров, которых она знала. Возможно, такое ощущение баланса развилось в нем благодаря тому, что он проводил время, лазая по горам и проходя по опасным тропам. Он постоянно преодолевал препятствия, чтобы достичь цели…
Но в ту ночь в саду он ушел. Он ушел, потому что его брат любил ее, а она любила его брата. Эдвард любил Альберта.
Музыка стихла, но все еще ощущалась в воздухе, не желая уходить совсем. Эдвард неохотно отпустил ее и наклонил голову.
– Если ты поцелуешь меня, я потеряюсь, – сказала Джулия.
– Я найду тебя и верну обратно.
– Я должна сама вернуть себя. Эдвард, я должна быть уверена, что мои чувства не зависят от моих потерь.
– Я обещал тебе время, и ты получишь его, – сказал он и отошел, чтобы взять шкатулку.
Какая же она глупая! Теперь она расстроилась из-за того, что он отошел от нее, хотя сама настояла на этом.
Эдвард предложил ей свою руку и сказал:
– Я провожу тебя.
Поднимаясь по лестнице, они молчали. В этом молчании не было напряжения. Он не обиделся и не сердился. У двери он протянул ей шкатулку.
– Спокойной ночи, Джулия.
Затем он ушел, сбегая вниз по ступенькам. Она вошла в свою спальню, приблизилась к окну и села в кресло. Держа музыкальную шкатулку на коленях, она завела ее, откинулась на спинку кресла, закрыла глаза и позволила музыке и воспоминаниям увлечь ее.
Она не собиралась сравнивать братьев. Но то, что она чувствовала к Эдварду, было не похоже на то, что ей когда-либо доводилось испытывать. Ее чувства были яркими, живыми и сильными. Честно говоря, они пугали ее. Казалось, Эдвард мог понять ее и раскрыть все ее тайны так, чтобы она не чувствовала ни стыда, ни раскаяния, ни вины. Конечно же, они не были здоровыми. Конечно же, они сжигали ее изнутри. Но эти чувства были чем-то бо́льшим, чем плотские утехи. Они были соединением душ, общностью страсти.
Она любила когда-то, все еще любила. Но чувства, вызванные Эдвардом, были слишком сильными и достигли грани безопасности. Но как она могла понять их, не поддавшись им?