Каждый раз, когда нестерпимая боль в ноге вырывала его из темноты забытья, она вливала что-то густое ему в горло, и он снова низвергался в бездну. Единственным утешением было то, что, пока он не погружался полностью в сладостное безболезненное состояние, она гладила его лоб холодными пальцами и вытирала грудь влажным полотенцем.

В эти несколько секунд, пока сознание все еще реяло где-то поблизости, он думал о том, как долго еще доктор будет кромсать его ногу. Или он уже закончил? Поэтому в него вливают какую-то жидкость, а не дают дышать эфиром? Все превратилось в тревожный водоворот боли и абсолютной пустоты.

Когда он очнулся, не ощущая боли, его охватил панический страх. Он испугался, что остался без ноги. Он не чувствовал ее. Отбросив одеяло, попытался нащупать ее.

Его встретили руки Мерси, ладонь к ладони, холод к огню.

— Нет-нет, не трогайте. Должно зажить.

— Ее нет! Я не чувствую ногу! Он ее отрезал!

— Нет. Это просто лауданум.

Нужно было попросить у нее еще. Тогда паника развеялась бы. И на ее место пришла бы боль. Если бы страха не стало, он почувствовал бы боль. Ему захотелось объяснить, почему ему так важно не потерять ногу. Он уже лишился памяти, и мысль о том, что можно лишиться чего-то еще, была невыносима. Нужно было рассказать ей раньше. Во время прогулки по саду. Жаль, что там не было роз, он мог бы наломать ей букет. Он обрезал бы шипы, прежде чем отдать их ей. Ему хотелось сунуть фиалку ей за ухо. Ему хотелось положить ее на клевер, чтобы солнце грело их кожу, пробуждая страсть.

Странно. Как странно, что, запутавшись в собственных мыслях, он все равно ощущал ее очарование, ее притягательную силу. Ему захотелось прижать ее к себе, поцеловать. Захотелось поговорить с ней, узнать ее тайны, выведать, о чем она мечтает. Он хотел заставить ее улыбнуться.

Но не тем жалким подобием улыбки, которое она выдавила из себя, прежде чем он поддался воздействию эфира. То была скорее вымученная гримаса, чем улыбка. Он хотел увидеть ее настоящую улыбку, вызванную радостью. И еще он хотел, чтобы улыбку эту сопровождал тихий смех, веселый, беззаботный смех: так она могла бы смеяться, бегая босиком по полю нарциссов.

Она то возникала у него перед глазами, то исчезала.

— Почему вы отдались мне? — Он не знал, подумал ли, произнес ли эти слова вслух.

Ответа не последовало. Но вопрос как будто повис в воздухе. Причины ее поступка остались тайной. Он не любил тайны.

Ему показалось, что он услышал плач ребенка. После этого она исчезла. Он не хотел, чтобы она уходила. Почему? Почему она была так важна для него? Кто она?

Вспомнить. Нужно вспомнить. Наверняка здесь, в этом необъятном водовороте где-то витают ответы, которые можно найти и выхватить. Однако разум его здесь работал не лучше. Хуже. Тут было горячо. Возможно, он попал в ад. Наконец-то. Он не раз поступал плохо, эгоистично и знал, что попасть в рай ему не суждено.

Нога. Он должен был найти свою ногу. Сейчас, пока она ушла. Но, когда он потянулся к ноге, ее пальцы неожиданно поймали его руку, и она зашептала ему что-то непонятное. Он просто хотел проснуться.

Напиться виски ее глаз. Попросить прощения. Все исправить.

Жар стал усиливаться так стремительно, что Мерси не на шутку испугалась. В ноге Стивена доктор Робертс обнаружил кусочек стали, похожий на кончик сабли. Он предположил, что в последнее время, когда Стивен начал выздоравливать и больше двигаться, инородный предмет стал продвигаться к поверхности, повреждая плоть.

Мерси, своими глазами видевшая, в каком кромешном аду принимали раненых в госпитале после боя, не удивилась тому, что маленький кусочек металла могли тогда просто не заметить. Уставшие врачи спешили, повсюду была кровь, света не хватало. Глядя на толстый, уродливый шрам, тянувшийся от основания бедра до самого колена Стивена, Мерси понимала, что рана была ужасной. Стивену повезло, что в госпитале ногу ему попросту не ампутировали. Она видела, как из хирургического отделения выносили почти идеальные с виду конечности, которые до сих пор ей частенько представлялись, когда она закрывала глаза.

О Стивене она заботилась так, будто она одна могла его спасти. Отходила от него лишь ненадолго, чтобы подержать Джона. Но мальчик отнюдь не был заброшен. Жанетт следила за тем, чтобы он всегда был накормлен и чист, да и герцогиня очень привязалась к внуку. Не раз Мерси замечала, как она качала его или носила по дому, рассказывая ему о прошлом его семьи, хоть на самом деле его истоки были не здесь. У Айнсли и Стивена были разные отцы, и все же Стивен вырос в этом доме.

Мерси очень хотелось побыть с ними и послушать о детстве Стивена, но сейчас она была нужна ему взрослому.

Она полагала, что это из-за Джона никого не удивляло, что она оставалась одна со Стивеном. Или, возможно, из-за болезненного состояния Стивена, лежавшего в лихорадке, — его ноге снова предстояло долго заживать. Днем она прислушивалась к размеренному шуму жизни в доме и за окнами, но лишь с наступлением ночи, когда все замирало и только изредка было слышно поскрипывание или постанывание отходящего ко сну большого жилища, ей становилось спокойнее.

Темнота скрывает многие грехи, и ночью она не так боялась, что ее назовут мошенницей. К тому же можно было не опасаться, что ей помешают, ибо, как ни любила герцогиня своего сына, она не проводила рядом с ним долгие часы до рассвета, не смыкая глаз. Это предоставили Мерси, и она с радостью дежурила у постели больного.

Когда она знала, что никто ее не побеспокоит, руки у нее не дрожали и она спокойно убирала одеяло, снимала бинты и проверяла, не воспаляется ли рана Стивена. Очень осторожно она смазывала ее оставленным доктором целебным бальзамом. А затем снова аккуратно перевязывала ногу чистыми бинтами, которые приносили слуги.

После этого она принималась его мыть. Начинала Мерси со ступней. Вытирала их мокрой тряпкой. Потом она перемещалась выше, рассматривая каждый шрам, хоть маленький, хоть большой, и пытаясь представить, как они могли появиться. Обилие рубцов говорило о том, через сколько битв он прошел и сколько раз был ранен. Не все его раны залечивала она. Его могли и не привезти в Ускюдар. Война затягивалась, и появлялись все новые госпитали, поближе к местам боевых действий. Долгая поездка от поля боя до госпиталя многим раненым стоила жизни. К сожалению, то была лишь одна из многих проблем, существовавших в армии.

Мерси дошла до его левого предплечья, которое когда-то было разрублено саблей. Она провела пальцами по изувеченной плоти, которую в первый раз перевязывала в ноябре 1854-го, вскоре после того, как прибыла в Ускюдар вместе с почти четырьмя десятками сестер милосердия и монахинь, сопровождавших Флоренс Найтингейл. Она оказалась совершенно не готова к ужасам войны. Балаклавское сражение, которое увековечил лорд Теннисон в стихотворении «Атака легкой кавалерии», произошло до их приезда, но госпитальный барак был переполнен ранеными, которых свозили туда на кораблях. Армия была плохо подготовлена к такому огромному количеству жертв. Некоторые солдаты получали лишь самую необходимую медицинскую помощь, после чего их укладывали на тюфяки, а то и вовсе на голый пол.

Даже сейчас от запаха несвежего мяса ей становилось дурно, потому что он слишком живо напоминал вонь гниющей плоти, которую она ощутила, впервые войдя в госпиталь.

Она считала, что ей очень повезло: ее сочли достойной стать одной из помощниц мисс Найтингейл. По своей наивности Мерси даже радовалась этому. Но действительность обрушилась на нее с силой разорвавшейся гранаты. Ей хотелось сбежать, вернуться к зеленым английским полям, но вместо этого она лишь укрепилась в намерении продолжать начатое. Эти мужчины боролись за жизнь, и меньшее, что она могла сделать для них, — это помочь в борьбе со смертью. Поэтому она и надела форму медицинской сестры: страшненькое черное шерстяное платье, небеленый фартук и белый чепец. На плечах она носила платок с вышитыми красными нитками словами «Ускюдарский госпиталь», как будто кто-то мог принять ее за кого-то другого, а не за женщину, приехавшую помогать.

Впрочем, однажды ночью ее приняли за кого-то другого. Когда накатывали воспоминания об этом, Мерси отметала их. Она не собиралась возвращаться в тот ад. Другие люди нуждались в ней и помогали отвлечься от мрачных мыслей. Спасая их, она спасала себя. Спасая Стивена, она дала ему возможность спасти ее.

Все в жизни имеет свойство странным образом повторяться. Мерси не пыталась понять, почему так происходит, скорее принимала это, как должное.

На третий день после приезда в Ускюдар она в первый раз увидела капитана Стивена Лайонса, который сидел в углу, мучаясь от лихорадки. Рана у него на руке воспалилась, но он упрямо отказывался идти к докторам, пока не будет оказана помощь остальным. К тому времени, когда он наконец сдался, врачи уже подумывали об ампутации. Тогда он так же решительно был настроен сохранить руку, как сейчас ногу. Он доказал, что все еще может пользоваться ею, и убедил их попытаться ее спасти.

— Я могу спасти две жизни за то время, пока буду пытаться спасти вашу руку, — сокрушался один из докторов.

— Так спасайте их! — отвечал он. — И возвращайтесь, когда закончите. Но клянусь, я сделаю так, что спасение моей руки будет стоить затраченных усилий.

Она помогала доктору удалять отмирающую плоть. Стивен застонал только раз, когда доктор приступил к работе, но после этого стоически сохранял молчание, сжав челюсти, да так сильно, что она удивилась, как зубы не раскрошились.

Тогда она впервые столкнулась с истинным мужеством и теперь подозревала, что первые зерна любви к нему упали в ее сердце именно тогда, в ту холодную темную ночь.

Ей очень хотелось бы иметь возможность посвящать ему все свое время, но слишком многие нуждались в уходе. Но, пока он выздоравливал, она при каждой возможности шла к нему, вытирала испарину на лбу, когда у него был жар… точно как сейчас.

Тогда она изучила его лицо во всех подробностях, запомнила каждую черточку, каждый изгиб, поэтому теперь сразу отметила, что морщин стало больше и складки прорезались глубже. Она провела влажным полотенцем по его шее, потом по подбородку, и это пробудило воспоминания о той далекой ночи, когда она делала это же. Тогда его глаза неожиданно распахнулись, рот слегка искривился.

— Привет, красавица.

Голос его звучал хрипло, грубовато, но сердце ее забилось так, будто они были где-нибудь на балу и он ангажировал ее на танец, коротко и отрывисто, как барабанщик, выбивающий сигнал перед началом битвы.

— Не хотите воды? — спросила она, смутившись оттого, что не смогла скрыть своего волнения.

— С удовольствием.

Дрожащими руками Мерси налила воды из графина в стакан. С величайшей осторожностью и нежностью она просунула руку ему под плечи, слегка приподняла его и поднесла стакан к сухим губам.

— По чуть-чуть, — строго произнесла Мерси, когда он сделал несколько глотков.

Когда она положила его на подушку, он так тяжело дышал, будто это ему пришлось напрягаться.

— У меня есть… рука. — Слова эти были одновременно утверждением и вопросом.

— Есть-есть, — заверила она его. — Наверное, ваше обещание убить того, кто ее отрежет, убедило их.

— Я не отвечаю за то, что мог сказать, испытывая нестерпимую боль, хотя, наверное, мне действительно хотелось кого-то убить. — Голос его звучал устало, и она не сомневалась, что он не шутил.

— Лучше убивать врагов, вы не находите?

— Как вас зовут?

— Мерси.

— Мерси. — Веки его затрепетали и начали закрываться. — Теперь я знаю, как зовут леди, которая приходит ко мне во сне.

Он заснул, и Мерси еще долго, гораздо дольше, чем было нужно, вытирала его лоб. А когда под утро она наконец оставила его и вернулась к себе, чтобы хоть немного поспать, он пришел к ней во сне.

Вечером, возвращаясь в госпиталь, она увидела его. Он стоял, прислонившись к стене. Мерси знала, что сестру, которую застанут наедине с мужчиной вне госпиталя, могут уволить, знала, что должна была пройти мимо и сделать вид, что не заметила его, но ничего не смогла с собой поделать. Она робко приблизилась к нему.

— Капитан, вам не стоит выходить.

— Мисс Мерси. — Он произнес эти слова так, словно это была строчка из прекрасного сонета, и ей это было приятно.

Одна из сестер, мисс Уизенхант, поведала ей, что в Лондоне он славился своим обаянием. «Будьте осторожны, — предупредила она. — Он залезет к вам под юбку до того, как вы поймете, что он уложил вас на спину. Хотя из тех, кому посчастливилось привлечь к себе его внимание, ни одна еще не жаловалась… Насколько я слышала».

Она многое знала о нем. Знала, что он отпрыск благородного рода, что он средний сын и что «брак» — последнее слово, которое произнесли бы его уста. Но Мерси была заинтригована.

— Пожалуйста, вернитесь в отделение, — попросила она.

— Дайте мне хотя бы минуту. Там же дышать нечем. Мне нужно отдохнуть от этого зловония.

Как бы часто они ни убирали, в отделениях все равно держался тяжелый, насыщенный неприятными запахами воздух. Неудивительно, что многие здесь болели, даже несмотря на то, что раны их заживали.

— Хорошо, только не задерживайтесь долго. — Она развернулась, собираясь идти дальше.

— Не уходите, — быстро и даже взволнованно произнес он.

Она посмотрела на него.

— В компании интереснее, — добавил он уже спокойно.

— Я могу задержаться, но только на минутку. Мне нужно выполнять свои обязанности.

В тусклом свете Мерси рассмотрела, что он был в брюках — кто-то их выстирал — и новой белой рубашке. Женщины в свободное от работы в госпитале время шили одежду мужчинам. Конечно, всех они одеть не могли, но на передовую солдаты должны были возвращаться не в изорванных и изрубленных окровавленных лохмотьях, а в чистой форме. Она на всякий случай отошла в тень, чтобы ее ненароком не заметили, хотя в это время здесь практически никто не ходил. Тот, кто мог найти утешение во сне, спал, кто не мог — смотрел в потолок.

— Скажите, зачем вы вообще сюда приехали?

— Помогать.

— Вам следовало бы быть далеко отсюда. — Он усмехнулся. — А я сейчас с удовольствием поохотился бы на фазанов. Я обещал брату, что вернусь домой к началу сезона. Какими наивными глупцами мы были!

— Вся Англия думала, что это скоро закончится, — попыталась утешить его она.

— Похоже, все это продлится гораздо дольше, чем любой из нас может предположить.

Ей не хотелось разговаривать о войне или о той цене, которую приходится за нее платить.

— Насколько я знаю, у вас два брата.

Он улыбнулся.

— Граф Вестклифф и герцог Айнсли. Не каждый средний брат окружен такими почтенными господами.

— При их-то влиянии вы наверняка можете вскоре вернуться домой.

— Разумеется. Я кажусь вам человеком, который может воспользоваться подобной возможностью?

Она медленно покачала головой.

— Нет, капитан.

Несколько долгих секунд они стояли молча, а потом он спросил:

— Скучаете по Англии?

— Ужасно скучаю.

— Что ж, в таком случае я просто обязан как можно скорее выздороветь, вернуться на передовую и разбить русские орды, чтобы вы снова смогли танцевать на балах.

Она, глупая девчонка, сразу представила себе, как будет танцевать с ним.

С тех пор так повторялось каждый день. Прежде чем его выписали, он встречал ее возле госпиталя вечером, и они разговаривали на самые обычные темы, только всегда о чем-то, связанном с Англией. Они говорили о парках, о садах и о чудесах техники, которые оба видели на Великой выставке в Хрустальном дворце. Они могли тогда даже проходить мимо друг друга, двое незнакомых людей, ныне сведенных войной. Еда в Ускюдаре была скудной, поэтому они часто обсуждали любимые блюда. Он любил свинину, она предпочитала птицу. Он питал слабость к шоколаду, она обожала клубнику. Ему нравился Диккенс, она восхищалась Остин. Через два месяца после его возвращения на фронт она получила от лондонского торговца книгами дорогое издание романа «Гордость и предубеждение» в кожаной обложке. В сопроводительной записке было сказано: «Отправлено по указанию капитана Лайонса».

Тогда она придала этому подарку слишком большое значение. Решила, что она стала для него чем-то большим, нежели безымянная сестра милосердия. Однако здесь, в Грантвуд Мэноре, некоторые брошенные вскользь замечания и, что важнее, слова, оставшиеся непроизнесенными, указывали на то, что ее давно забыли. Конечно, учитывая его славу, удивляться не приходилось, однако же страстное желание, терзавшее сердце, все не притуплялось.

Мерси легонько провела пальцем по шраму на красивом грубоватой красотой лице. Шрам явно был свежим, и она решила, что он получил его во время последнего боя. Ей вспомнилось, как она рыдала в крошечном номере парижского пансиона, когда увидела его имя в списке погибших. Джон тогда всего две недели как вошел в ее жизнь. Она прижимала его к себе, качала, обливаясь слезами, и бормотала что-то о его отце, не только для него, но и для себя, хотя и понимала, что ребенок еще слишком мал, чтобы ее понимать.

Сильный, лихой, отважный капитан Стивен Лайонс сдержал слово и вернулся на фронт, чтобы сражаться с врагами. Воин, который спас множество жизней и не купил звание майора, а заслужил ратными подвигами. Мужчина, который не раздумывая бросился ей на помощь однажды дождливой ночью у госпитального барака.

Их ночь вместе была короткой, важной для нее и ничего не значащей для него. Она провела пальцами по его волосам. Мужчина, которого она знала, не забыл бы. Как она могла так в нем ошибиться?

Действительно ли она хотела получить в мужья человека, который мог так легко ее забыть? Да.

Похоже, она снова заснула на его кровати, хоть и не в такой позе, в какой ему хотелось бы ее видеть. Она сидела на стуле, согнувшись и уронив голову на матрас рядом с его бедром. Одну руку она подложила под щеку, а второй держалась за его запястье, как будто даже во сне хотела постоянно чувствовать его пульс.

По комнате порхали тени, единственная зажженная лампа указывала на то, что все еще была ночь. Дом наполняла та тишина, которая появляется только тогда, когда день уступает права ночи. Как долго он блуждал по лабиринту выздоровления?

Он помнил приступы бреда, помнил удушающее ощущение, как будто его заматывали в саван. Ее голос всегда звучал где-то рядом и успокаивал его взбалмошное сердце. Пальцы ее ласкали и остужали горячую плоть. И иногда, когда ему очень, очень везло, она смотрела на него с правильным выражением. Свет лампы отражался от ее глаз блеском, дразнящим память, и он мысленно цеплялся за эти глаза, словно только они одни удерживали его в этом мире.

Она выхаживала его в госпитале? Мерси об этом не рассказывала, а он не стал спрашивать из страха выяснить, что это как раз то, чего он не должен был забывать. Когда он в последний раз очнулся в госпитале, ее там не было, но, судя по тому, что некоторые шрамы были еще свежими, розовыми, а другие давно загрубели, ранен он был далеко не в первый раз. Перед отъездом в Англию ему не пришло в голову расспросить об этом кого-нибудь. Тогда у него было единственное желание: сбежать как можно скорее от преследовавшей его неизвестности и из ужасного места, в котором он оказался.

Его врач не сомневался, что ответы на свои вопросы он получит со временем, после полноценного отдыха, как будто разум можно излечить точно так же, как тело. «Это обычная травма», — говорил врач, только словам его не хватало уверенности, они были больше похожи на вопрос, чем на ответ.

Возможно, Стивену нужно было найти более опытного врача. Совершенно неожиданно ему захотелось во что бы то ни стало узнать, как именно жизнь Мерси переплелась с его жизнью.

Она родила ему сына. Но как они встретились? Он начал понимать, что привлекло его в ней. Она была заботлива и обладала внутренней силой, незаметной с первого взгляда. Он даже сам не понимал, как узнал об этом. Не так уж много времени они провели вместе после ее появления здесь. Прогулка. Унизительная ночная встреча, когда он сдался перед болью, не смог справиться со слабостью. И все же чутье подсказывало ему, что она не нарушит ни одной из данных ему клятв.

Чего нельзя было сказать об Айнсли. Если он решит, что доктор предлагает что-то правильное, он всеми способами станет выполнять его рекомендации, независимо от того, что сам Стивен думает об этом. Айнсли никогда не ошибался, никогда не сомневался в своей правоте. Он изучал, он наблюдал, он исследовал. Он никогда не полагался на чутье.

А Стивен верил внутреннему голосу. Из тех людей, которые окружали его сейчас, когда на кону стояло столь многое, больше всего он доверял Мерси. К сожалению. Наверное, ей больше подошел бы человек, который в ладах со своим сердцем.

Интересно, о чем она мечтала? Она приехала сюда в уверенности, что он мертв и, соответственно, не пригоден для замужества. Отец ее настаивал на браке, но сама она и словом не обмолвилась об этом. Какая женщина не мечтает о браке? Какая леди готова пожертвовать всем ради того, чтобы помочь больному? Хотя нет, не всем. Она по-прежнему находила время на того, кто был ей особенно дорог.

Однажды Стивен, проснувшись, увидел, как она держит сына. Он тогда незаметно покосился на нее, не желая отвлекать. К тому же она влила в него очередную порцию лауданума, который ему уже порядком осточертел. Он знал, что нога на месте, потому что она постоянно болела. Только боль эта была не такой, как раньше. Тогда болело так, словно демоны раздирали его мышцы. Возможно, так оно и было. Теперь же он испытывал нудную тупую боль заживления.

Даже боль в голове поутихла.

Чтобы прикоснуться к ее подбородку, понадобилось лишь движение пальцев. Веки Мерси тут же распахнулись.

— Уходите, — сказал он охрипшим от долгого бездействия голосом. — Вам нужно как следует выспаться.

Рывком поднявшись, она тут же потянулась к его лбу.

— У вас температура спала.

Он попытался кивнуть, но это движение оказалось слишком сложным для его ослабевшей шеи. И как только у него получилось дотронуться до нее? Он совершенно обессилел. Стивен понятия не имел, как долго он спал, но сейчас ему больше всего хотелось повернуться на бок и снова заснуть. Но сперва…

— Хочу пить.

— Да, конечно. И есть, наверное, тоже. Мне удалось влить вам в горло немного воды и бульона, но этого, разумеется, мало.

Значит, это не всегда был лауданум, как ему казалось. Способность ощущать вкусы изменила ему, или же он просто был слишком болен, чтобы понимать, что творилось вокруг. Кажется, он помнил, как сюда приходила мать. Что еще с ним происходило?

Мерси налила воду из кувшина в стакан. Потом одной рукой немного приподняла его, держа за плечи, а второй привычным жестом поднесла к его губам стакан. Наверняка она проделывала это много раз с другими. А с ним она делала это раньше? Как же он устал ничего не знать и постоянно во всем сомневаться, постоянно искать ответы и не находить их!

Вода была прохладной, и его поразило то, что она, не имеющая вкуса, оказалась такой чертовски вкусной.

Он догадался, что Мерси недавно искупалась, потому что от нее исходил легкий аромат лаванды, а не тошнотворно-сладкий запах болезни. Ее грудь случайно и совершенно невинно скользнула по его руке, но он выздоровел достаточно, чтобы тело его мгновенно откликнулось на это прикосновение. У него сохранились воспоминания о том, как она вытирала его влажным полотенцем. Сильнейший жар низвергал его в ад, но она вознесла его в рай.

Наконец она положила его обратно на подушку и поставила стакан на столик.

— У вас вся постель влажная от пота. Я ее заменю, но сначала быстренько обмою вас.

— Я и сам справлюсь. Просто помогите мне сесть.

Вот уж не ожидал он от себя таких слов! Отказать женщине, которая предлагает искупать его? Но она была не просто женщиной. Она была матерью его ребенка. И еще, вполне вероятно, спасла ему жизнь. Стивен думал, что после госпиталя никогда не захочет снова иметь дело с докторами. Слишком часто он слышал, как раненые умоляли не отрезать руку или ногу, и потом скрежетал зубами, не в силах выносить вопли и стоны, когда их просьбам не внимали.

Оглядываясь назад, можно было сказать, что его нежелание показывать больную ногу врачу было безрассудным, но в его представлении это было самым надежным способом сохранить свое тело в целости.

Когда он сел на кровати, обернувшись покрывалом, Мерси принесла ему таз с теплой водой. Она обмакнула в воду полотенце, выжала и передала Стивену. Он мог бы поклясться, что она покраснела, прежде чем отвернулась.

— У вас есть ночная рубашка? — спросила она.

— Нет. Не люблю, чтобы меня что-то стесняло в постели. — Она посмотрела на него, и он, как ему показалось, улыбнулся по-настоящему первый раз за несколько месяцев. — Кроме женских рук, разумеется.

Ее губы дернулись.

— Я вижу, вы действительно поправляетесь.

— Благодаря вам. И что же там было?

— Похоже на обломок сабли. — Она достала сложенный носовой платок, развернула и показала ему сверкающий кусочек стали около двух дюймов в длину. — Сабля могла сломаться в бою… Или, я слышала, иногда осколки разлетаются… Я ни разу не была на поле боя.

Если верить его памяти, он тоже.

— Не знаю, почему это осталось в вашей ноге, но такое не только с вами произошло, я сама видела, — заверила она его. — Вам очень повезло, что доктор Робертс сумел спасти вашу ногу.

— Я не очень хорошо помню, как все происходило… Сколько дней прошло?

— Три.

Закончив мыться, Стивен пересел на стул, и она сумела так быстро и ловко сменить постельное белье, что он вернулся на кровать, не успев даже вспотеть от усилий.

— Принести вам супа? — спросила она.

— Нет, я не голоден.

— Вам нужно есть.

— Утром поем. — Это прозвучало несколько несдержанно, даже раздражительно. Она просто кивнула и опустила глаза на сжатые руки, которые выходили его. — Простите.

Она подняла взгляд на него.

— Нет, не извиняйтесь. Вы прошли через такое испытание.

— Как и вы. Я знаю, что я — не самый лучший пациент. Почему вы не позволили какой-нибудь служанке ухаживать за мной?

Она подтянула одеяло поближе к его подбородку, как будто не могла сидеть, ничего не делая.

— Ухаживать за тем, кто не здоров, — это то, чему меня учили.

— Но теперь у вас есть сын, которому требуется ваше внимание.

— Я часто с ним вижусь. К тому же Жанетт — прекрасная няня. Он с нами почти с самого начала. — Мерси прикоснулась к его колену. — И я сдержала слово. Вы не потеряли ногу.

— Я заметил. Спасибо вам за это.

Она покачала головой.

— Я не думаю, что доктор Робертс собирался ее ампутировать. Это не совсем то, что было у вас с рукой.

Господи боже, ему хотели отрезать руку?! Рана была такой серьезной? Он машинально потрогал большой толстый шрам, попытался представить, как он мог там появиться.

— Простите, — сказала она. — Я вас расстроила. Наверное, вы не любите вспоминать о том времени. Я не люблю.

Он рискнул:

— Вы ухаживали за мной и тогда, когда мне лечили руку.

— Да. Хорошо, что хоть сейчас вы не выкрикивали в бреду имена самое меньшее дюжины своих женщин.

Он многозначительно улыбнулся.

— Я такое делал?

Она кивнула, и в ее глазах вспыхнули искорки.

— Когда жар усиливался. У вас был настоящий гарем, должна я вам сказать.

— Наверное, в бреду многие тайны раскрываются. — А возможно, и возвращаются воспоминания.

— Что касается меня, то все они в сохранности.

В этом он не сомневался.

— Война груба. Это не женское занятие. Зачем вы туда приехали?

Она опустилась на стул, словно ноги перестали ее держать, и скрестила на груди руки.

— Мне казалось, что моя жизнь… не имеет смысла. Танцы, гости — все это так обыденно и скучно. Мне хотелось как-то помогать тем, кто нуждается в помощи. У меня была младшая сестра. Она сильно заболела. Когда не стало матери, мне пришлось заботиться о Марианне. Она умерла. Я часто думала, что, если бы знала больше, могла бы ее спасти.

Внутри у него все сжалось от мысли о том, какая тяжесть лежала на этих хрупких плечах.

— Вы не были обязаны заниматься ее лечением. Ваш отец должен был послать за врачом…

— Он сделал это. Умом я понимала, что не смогу помочь, но сердце продолжало надеяться. После смерти Марианны я была безутешна, поэтому отец решил исполнить мое желание обучиться сестринскому делу. Отучившись четыре месяца, я узнала о том, что мисс Найтингейл набирает сестер для поездки в Крым. Судя по многочисленным статьям в газетах, там творилось настоящее безумие. Солдатам не хватало продовольствия, нормальных госпиталей просто не существовало. — Она смущенно улыбнулась. — Но все это вы и так знаете.

Однако он не знал. Стивен так был сосредоточен на том, что происходило с ним, и на том, что он потерял, что даже не задумывался о том, что происходило с другими. Это касалось и его семьи — он решил, что, кроме рождения сына Вестклиффа, с ними не происходило ничего существенного.

— Поскольку вас тогда не было в Англии, — продолжила она, — вы, вероятно, не знали, что происходило здесь. Общественность требовала что-то предпринять для улучшения быта солдат. И я услышала этот призыв. Не так, как Жанна д’Арк слышала голоса святых, конечно, но я поняла, что должна делать нечто большее, чем собирать материал для перевязок. Поэтому я направилась к мисс Найтингейл, и меня взяли.

Услышав в словах Мерси страсть, он устыдился того, что с ним все было не так. Его братья уже купили ему звание к тому времени, когда он пил чай с Клэр. То чаепитие было последним, что он помнил. Связи матери позволили ему до этого оставаться дома, в безопасности и не участвовать в небольших войнах, которые постоянно вела королева Виктория. Ему слишком много времени понадобилось на то, чтобы оторваться от материнской юбки. Но после рассказа Мерси он не смог бы признаться ей в этом. Он чувствовал себя мелким, ничтожным человечком, и впрямь лишенным характера, как утверждали его родственники.

— Значит, это придало вашей жизни смысл, да? — спросил он.

— Это дало мне Джона.