Невозможно не залюбоваться орельчанской красотой. Огороды приречных усадеб, зеленые левады сливались с берегом, густо окаймленным берестами и вербами, словно ожерельем обвивавшими изогнутое русло. И неудивительно, что Нонна Георгиевна, выросшая среди кирпичных городских домов, была в восторге от Запорожанки. Она любила тихие сумерки, ей нравилось спускаться по тропинке на леваду и вдыхать аромат маттиолы — ночной фиалки, пахнущей особенно нежно после захода солнца. Тогда она садилась на широкий земляной приступок и наблюдала, как серебрится вода в реке. Любила помечтать в одиночестве, оставляя Никанора Петровича в хате, где он дописывал очередную страницу и обещал «через минутку» прибежать на берег. Эта «минутка» тянулась почти час, но Нонна Георгиевна не сердилась на него. Ей так хотелось погрузиться мыслями в интересный мир услышанного. Она, библиотекарь большого книгохранилища, куда ежедневно приходят сотни посетителей, старалась прочесть все книги, которые выдавала. Ведь читатели обращаются к ней за советом, что из новинок художественной литературы, в частности исторических романов, стоит прочитать. Поэтому ей нужно было хотя бы перелистать поступающие в библиотеку книги.

Хрисанф Никитович и Кирилл Иванович своими рассказами растревожили воображение Нонны Георгиевны, заставили ее задуматься над тем, что происходило полвека, семьдесят, восемьдесят, да и все сто лет тому назад. Живая история! Рассказывают об исторических событиях люди, сами бывшие их участниками или свидетелями. Это же так интересно! И нынешняя жизнь тоже интересна.

Однажды мать Самийла Арина Семеновна попросила сына, тракториста Володю, познакомить гостью со своей невестой. Вскоре они встретились. Нонне Георгиевне понравилась эта приветливая, симпатичная девушка Роксана с ясно-голубыми глазами, оказавшаяся к тому же умной и серьезной собеседницей. Они стали встречаться ежедневно. Узнав, что Роксана в этом месяце работает в первой смене, Нонна Георгиевна упросила девушку, чтобы она брала ее с собой на работу. В пять часов утра они встречались у Роксаниного двора, вместе садились на грузовик и ехали за село к животноводческому комплексу.

Роксана рассказала, что стала дояркой сразу же после окончания школы. И это для нее не новое и не сложное дело, потому что, еще учась в десятилетке, ходила на комплекс помогать матери. Научилась доить коров, понимать этих послушных, любящих ласку животных.

Нонна Георгиевна стала среди доярок своим человеком, с нею обращались как с товарищем по работе, охотно знакомили с хитромудрой доильной машинерией.

Несмотря на то что Нонна Георгиевна была на пятнадцать лет старше Роксаны, они сблизились, как одноклассницы, и делились своими девичьими и женскими секретами. Поэтому Нонна Георгиевна и уговорила Роксану прийти с Володей послушать рассказы Кирилла Ивановича.

— Пожалуйста, прошу в наш дом, то бишь в нашу беседку, — встретил у калитки Роксану и Володю Кирилл Иванович. — Знакомить вас? — Посмотрел на киевлян. — Или вы уже?..

— Мы уже знакомы, — с благодарностью посмотрела на него Нонна Георгиевна. — Я раньше, а Никанор Петрович два дня назад.

Как и прежде, пока Кирилл Иванович рассказывал, гости молча слушали. На своем месте, в глубоком плетеном кресле, сидел Хрисанф Никитович. Самийло пристроился рядом на низеньком табурете под яблоней. Нонна Георгиевна — возле развесистой вишни. А Володя поставил себе табурет позади дивана, спрятавшись за женскими спинами.

Не успел Кирилл Иванович окончить своего рассказа, как Роксана вдруг неожиданно зааплодировала и воскликнула:

— Вот здорово! — Да потом, смутившись, тихо произнесла: — Ой! Может, я слишком громко? Нельзя так? Извините.

— Ничего, доченька. Почему же нельзя. Вы, как слушатель, искренне выразили свои чувства, — подошел к ней Кирилл Иванович и исподлобья взглянул на Володю.

Володя не заметил его взгляда, сидел задумавшись и вдруг вскочил с табуретки, горячо произнес:

— Роксана сказала «здорово». Этого мало! А я бы сказал — тысячу раз здорово! Спасибо, Кирилл Иванович! Дорогой мой прадедушка, и вам спасибо! Я механизатор и плохо знаю историю. А вы настоящий историк, Кирилл Иванович. Так много интересного записали со слов прадедушки! Даже не верится, что наша Запорожанка тоже является частицей истории. Вот мы с Роксаной трудимся в колхозе и не представляли, что наши деды и прадеды и тут, в Запорожанке, как и во всем мире, творили историю.

— Рассказал о том, что было, — кивнул головой Хрисанф Никитович..

И Роксана добавила:

— Мне говорила Нонна Георгиевна о том, что слышала здесь раньше. Это же чудесно! Я и не знала, что Володина прабабушка такая хорошая женщина. Слышишь, Володя? И ты, Самийло? Я спрашиваю, слышишь ли ты? А встречи прадедушки Пархома с такими замечательными людьми! Только подумать — он еще до революции был знаком с Марией Ильиничной и писателем Серафимовичем! Когда увижу Пархома Никитовича, непременно расспрошу его обо всем, обо всем. Дорогой прадедушка! — прильнула она к Хрисанфу Никитовичу. — Приедет к нам Пархом Никитович? Как его здоровье?

— В годах уже — девяносто отсчитал. А еще герой! Обещал приехать.

— Ура! Ура! — закружилась Роксана и подбежала к Самийлу: — Слышишь?

— Слышу! — сердито ответил Самийло. — И прошу не приставать ко мне.

— Я не пристаю, а спрашиваю, слышал ли ты о прапрабабушке Маше? Представляешь ли себе, какой у нас прадедушка Пархом Гамай?

— Еще раз говорю, не приставай! Я уже все знаю о нашей прапрабабушке и о герое Пархоме Гамае.

— А когда ты узнал об этом? — подошел к нему Володя. — Ты же ученый, а о том, что у тебя под носом, не знал. Да?

Самийло поднялся и направился к калитке.

— Ты куда? — строго произнес Хрисанф Никитович. — А ну-ка, вернись назад!

Самийло, насупившись, сел на свое место. Он только что приехал из Киева, куда летал на один день, и был сам не свой после разговора с Аеонеллой, его поразило ее непонятное поведение.

— Держи себя в руках! — повысил голос Хрисанф Никитович.

— А к чему эти разговоры — «ученый»! Да, я хочу быть ученым!

— Я тракторист и на комбайне работаю, — не унимался Володя. — Осенью по призыву пойду в армию. А через два года вернусь — и снова сяду на трактор. Я люблю машину. А ты? — Он подошел к Самийлу… — Что ты сделал? Уже год в аспирантуре. А результат? Какую выбрал тему? Что ты напишешь, чтобы люди узнали что-то новое и нужное для себя? Молчишь!

Никанор Петрович поднялся с диванчика:

— Вы, Владимир Ананьевич, напрасно нападаете на науку.

— Я не на науку, профессор. А на тех лодырей, которые только обтирают углы в храме науки. Надо искать новое, выдвигать какие-то концепции, разрешать проблемы.

— О! Вы говорите как ученый, Владимир Ананьевич!

— Закончили десятилетку и кое-что читаем, профессор. Я выписываю газеты «Комсомольская правда» и «Молодь Украши» и интересуюсь тем, что пишут молодые ученые. Каждый ученый обязан внести что-нибудь свое в науку, а значит, преобразовывать жизнь.

— Володя! Ты уж слишком далеко заехал, — взяла его за руку Роксана.

— Ничего, ничего, Роксана, — обратился к ней профессор. — У нас возникла дискуссия, а Владимир Ананьевич — эрудированный человек. И, должен сказать, довольно оригинальный. Я рад, что познакомился с вами и с ним. А что касается храма науки, вы правы, Владимир Ананьевич. Мы с Самийлом Ананьевичем теперь должны хорошенько обдумать тему его работы. Он виноват, и я, как руководитель, тоже виноват. Слышите, Самийло Ананьевич? Вы непременно должны взять новую тему. Хотя и трудно переоформлять, но повоюем на ученом совете. Не будем называть тут избранную вами тему, с которой вы провалились. Да, да, и не пугайте нас таким суровым взглядом, Самийло Ананьевич.

— Что с тобой, сынок? — воскликнула Орина Семеновна, заходя во двор. — Где ты пропадал, Самийло? Ах, извините, мы с Ананием ворвались непрошеные. Добрый вечер всем! Что ты остановился? — строго сказала она мужу. — Иди сюда!

— Заходите, пожалуйста! — пригласил их Кирилл Иванович.

Низенького роста, приземистый Ананий Алексеевич, колхозный бухгалтер, с добродушным лицом и круглой как арбуз, лысой головой, был явной противоположностью своей жене, высокой, с колючими глазами и тонкими, словно шнурок, губами. Он всегда был спокоен и уравновешен. А ее в звене женщины не любили, потому что вспыхивала как спичка и в разговоре забивала собеседников своей трескотней. И соседки избегали ее. Вот и сейчас, услышав, что с ее любимчиком что-то неладное, впилась глазами в киевского гостя.

— Товарищ профессор… Товарищ профессор… Что случилось? Скажите! — подбежала она к Никанору Петровичу.

— Ничего не случилось, Орина Семеновна. Все о'кей, как любит повторять ваш Самийло.

— Какой там акей? Вы же сказали, что Самийло провалился.

— Не волнуйтесь, дома он все вам расскажет.

— Ух! Спасибо. Тогда собирайтесь к нам, всех ждем. Мы приготовили ужин. Вчера еще пригласили. Милости просим к нам, — поклонилась Нонне Георгиевне и Никанору Петровичу, а потом Хрисанфу Никитовичу и Кириллу Ивановичу. — Ждали, ждали и сами прибежали за вами.

— Ты уж извини, невесточка, очень интересно рассказывал Кирилл Иванович, и поэтому задержались, — произнес Хрисанф Никитович и поднялся.

— Тетя Орина! Мы будто лекцию захватывающую прослушали! Кирилл Иванович просто потряс нас своим рассказом о Запорожанке и запорожанах, — подошла к будущей свекрови Роксана. — Мы с Володей слушали бы до утра. — Взяла парня за руку. — Впервые услышала я и о Пархоме Никитовиче. Он же вступил в члены партии еще до революции. И о сестре Владимира Ильича. Мы и не знали, что Пархом Никитович встречался с ней и она лечила его на фронте.

Всей компанией пошли к усадьбе Анания Алексеевича. Самийло шел молча, насупившись. Он завидовал брату Владимиру, видя, как нежно и искренне обращается с ним Роксана. Вот о Леонелле он не мог этого сказать, она даже отказалась поехать с ним в Запорожанку. «Пхи! Забраться в глушь и пить из кувшина молоко! — отрезала она, получив приглашение поехать к его родителям и к прадедушке. — Да еще и вести философские разговоры с трухлявым пнем. Ты говорил, что ему сто лет? Пусть благополучно переезжает во второе столетие. А мне и тебя хватит. Не желаю видеть никаких твоих родственников. Если твой профессор захотел поехать, это его дело, пусть их с женой кормят варениками. А я — в Коктебель, там чудесный пансионат с романтическим названием «Голубой залив». На твою путевку найду нового кандидата. Моя подруга согласна. Адью».

А ведь казалось, все шло хорошо, Леонелла еще с весны мечтала о поездке в Запорожанку — и вдруг какая-то муха ее укусила. Он боялся снова начать разговор об этом. Только теперь, когда оказался на каникулах один, без нее, впервые подумал о том, что ждет его в будущем, как быть с темой диссертации? Собственно, он меньше всего беспокоился о теме. Эта или другая тема — ему безразлично. Лишь бы только принести Леонелле диплом кандидата. Эта светлоокая хохотушка с длинными ресницами и неестественно тонкими, точно черная нить, бровями затуманила ему голову — он видел только ее.

А Володька какой шустрый! Начал поддевать и глумиться над ним при всех. Хотя бы этой лупоглазой Роксаны не было. А он при ней унизил брата. И что он в ней нашел? Глупая девчонка и нахальная. Он только спросил у нее, что она о будущем думает, собирается ли и дальше киснуть на молочной ферме, как она тут же отрезала: «А молоко любишь пить? Кто же тебе надоит его? Буду на молочной ферме трудиться, чтобы таких, как ты, молочком поить, а потом в институт поступлю. И диссертацию напишу. Ну что, доволен интервью?» Вот такая языкастая, а Володька обожает ее. Пусть обожает… А над темой диссертации, очевидно, надо подумать. Действительно, как можно было так опростоволоситься. И название какое-то казенно-путаное и непонятное. Он мысленно повторил: «Еще раз к вопросу об историографии дореволюционной трактовки взглядов либерального течения на движения и действия». Тьфу! Еще раз тьфу! Вот кретин! Не пошевелил серым веществом и вцепился. Да еще и морочил себе голову новой, высосанной из пальца темой об этом проклятущем попе Гапоне, который повел петербургских рабочих под царские пули. Возможно, тот листок, который недавно где-то откопали, послужит основой диссертации? Переживал из-за этого, но при родителях и гостях старался взять себя в руки, чтобы показать всем, что спокоен.

Как только вошли в родительский двор, Самийло начал паясничать:

— Товарищи! Санитария прежде всего! Прошу пожаловать к аппарату, предназначенному для умывания! Моющие средства к вашим услугам! Аш два о вытащу сейчас из колодца. Нонна Георгиевна, Роксана — пожалуйста! Дамы — в первую очередь! А ты, Володька, бери в руки старую механизацию — веревку и транспортируй еще одно ведро воды, чтобы хватило для всех мужчин. Прадедушка, Кирилл Иванович, Никанор Петрович, прошу вас после дам. А потом уж и молодые кадры. Тогда уже и на физгастрозарядку! Мама приготовила такую вкуснятину! Я уже продегустировал!

Своей беззаботной болтовней Самийло немного сгладил неприятное впечатление от своей ссоры с братом.