На миг все внутри у меня похолодело, мне показалось, что это Арлин. Впечатление продлилось всего несколько секунд, после которых я понял, что это Дад Дардье. Мы бок о бок сражались с ней в Кефиристане, а в такой обстановке очень скоро начинаешь узнавать своего товарища со всех сторон, особенно если товарищ этот — женщина из твоего же воинского подразделения. 

Голова Дад была нетронута, лицо все еще сохраняло миловидность маленькой рыжеволосой девочки, что нередко вводило в заблуждение мужчин, считавших столь хрупкую особу легкой добычей. Кто ее убил — зомби или монстр? В животе девушки зияла ужасная рана.

Поза, в которой она лежала, казалась странной — будто бывшая моя соратница хотела перед смертью утаить что-то.

Некоторое время я смотрел на ее мертвое тело, словно надеялся уговорить его поделиться со мной этой последней тайной. И вдруг я понял, в чем дело: Дад что-то прикрывала собой, прятала от сухих, немигающих глаз зомби.

Я легонько к ней прикоснулся, потом осторожно перевернул тело. Дад Дардье лежала поверх помпового ружья, их мы использовали против повстанцев. О такой пушке я мог только мечтать. Да, такой вот подарок Дад преподнесла мне в день своей смерти.

Чувствуя себя чуть ли не осквернителем, я понимал в то же время, что любые ощущения сейчас непозволительная роскошь. С таким оружием шансы на выживание существенно возрастали.

Проверив ружье, я убедился, что оно исправно. В патронташе, опоясывавшем тело девушки, было полно зарядов. Огромная, искренняя благодарность к малышке Дад за то, что она до конца сохранила верность принципам морских пехотинцев, затопила мое сердце. Такие вот дела…

Вернувшись в коридор, я обнаружил на стене остатки еще одной схемы помещений того уровня, на котором находился. Эти подонки последовательно воплощали в жизнь план варварского уничтожения всех без исключения радиоприемников и схем расположения базы. Но на этот раз информации осталось достаточно, чтобы определить, где находится лифт. Только бы он не был сломан. Получив достойное вооружение, я воспрянул духом и подумал о том, что надо бы составить тактический план действий.

Ни севера, ни юга на Фобосе не было, поэтому я принял за точку отсчета ось, вдоль которой располагались основные конструкции марсианского спутника. Следующий мой шаг — проникновение в помещение, где расположена ядерная энергетическая установка — там наверняка полно всякого оборудования, так что даже такой слабый инженер, как я, сможет из каких-нибудь деталей сварганить нормальный радиоприемник.

Я нашел лифт без проблем. Он, конечно, был полностью выведен из строя — гидравлическая система была повреждена выстрелами, и вся жидкость из нее вытекла наружу. Тем не менее аварийный люк оказался в исправном состоянии. Сами понимаете, что перспектива лезть в эту дыру, чтобы оказаться в узкой кишке замкнутого пространства, особой радости не доставляла — проклятое воображение рисовало такие картины, которые в тот момент никак не стимулировали к действию мое чувство долга. Вообще же мое воображение никак нельзя было назвать патриотическим — ему бы сейчас совсем не помешало месяца полтора тренировочных лагерей.

Свет в шахте горел слабый. Предполагалось, что каждый квадратный фут базы — за исключением помещений казарм — должен постоянно освещаться. Наверное, когда кого-то из здешнего руководства в детстве фотографировали, ему так понравился свет вспышки, что он отдал распоряжение залить всю базу таким же ярким светом. Впрочем, жаловаться вроде пока было бы грешно — освещение в большей части помещений вполне приличное.

Пока я карабкался вниз по длинной шахте, то старался думать о чем-нибудь ободряющем — ведь не зря же говорят, что нет худа без добра. И в сгустившихся надо мной темных, грозовых тучах должен наметиться хоть какой-то просвет.

Такой просвет на самом деле был — тело Арлин я пока не нашел, а значит, надежда оставалась.

Мне казалось, что атомная электростанция должна располагаться где-то в шести уровнях подо мной. Поэтому единственное, что мне оставалось, это ползти все дальше вниз. Ползти и надеяться. А еще поглядывать, чтоб из какой-нибудь щели не появилась очередная нечисть. Ничего сложного в этом не было. Но больше по душе мне были мысли об Арлин.

Я вспомнил тот день, когда она прибыла с островов Пэррис к нам, в действующие части морской пехоты, которые вели тогда нешуточные бои. Я оторвался от ремонта небольшой автоматической пушки, в которой что-то заедало, и увидел эдакую крутую амазоночку в камуфляжной форме, шерстяных гольфах и десантном жилете, щеголявшую безупречной выправкой и только что сделанной прической десантников. Поймав ее взгляд, я тут же получил исчерпывающие ответы на все вопросы, которые мог бы ей задать. Она всегда точно знала, что делала. В морской пехоте к стрижке относятся ревностно, оставляя немного волос сверху и напрочь выбривая виски. Это у нас вроде такого знака отличительного — мы как бы тем самым бросаем вызов военнослужащим других родов войск. Господи, помоги уцелеть парням из ВМС, армейских частей и космических сил, которые осмелились бы появиться на одной из наших баз с такой же, как у пехотинцев, стрижкой! Впечатление невинной овечки. Арлин не производила. Она гордо и с достоинством несла свою свежевыбритую с боков голову, как и две красные одинарные нашивки рядового.

Лейтенант Вимс (было это, конечно, еще задолго до того, как я звезданул ему по челюсти) бросил в сторону девушки долгий, тяжелый взгляд и скривил в презрительной ухмылке губы. Он смотрел, как Арлин передала свои вещи Додду, уставившемуся на нее, как будто она была о двух головах. Насколько мне известно, в тот раз они встретились впервые, эти двое, которые, казалось, были предназначены для… ну, не для любви, конечно — правильнее, наверное, было бы назвать его чем-то вроде обоюдного взаимного влечения. (После того, как Арлин его в течение года нарочито игнорировала, а следующие шесть месяцев избегала, она невозмутимо призналась мне, что в ту же ночь осталась в его квартире.)

Как бы то ни было, первый день в роте «Фокс» прошел для первой ее женщины непросто.

К мнению лейтенанта Вимса уже тогда мало кто прислушивался. Однако с впечатлением, которое Арлин произвела на наших парней, нельзя было не считаться. Никто в роте не мог бы выразить его более красноречиво, чем сержант Гофорт, наш достопочтенный «дед», которого все мы уважительно называли «стариком». И он, как пить дать, того заслуживал: Гофорту было уже под сорок, из них восемнадцать он протрубил в морской пехоте, причем последние десять лет — в легковооруженных десантных частях.

Выглядел сержант, как Альдо Рей в старых картинах Джона Уэйна. В его могучем, мускулистом, крепко сбитом теле не было ни единого лишнего грамма жира; голову он, правда, брил наголо, хотя лысины ему все равно было не избежать. Порой Гофорт напоминал мне двуногий танк, у которого руки запросто могли превращаться в пулеметы.

Так вот, наш старик неспешной, фланирующей походочкой, которую надо было видеть, подошел к Арлин и процедил с присущей ему певучей растяжечкой, типичной для коренных обитателей штата Джорджия:

— Кто это такой симпатичный к нам пожаловал! Интересно, где же это лээйдии успела себе такую причесочку клевую соорудить?

Арлин пристально посмотрела сержанту прямо в глаза. И все. Достойный ответ получился, хоть я бы на ее месте в сложившейся ситуации присовокупил к нему пару замечаний цензурного, но достаточно емкого текста.

Впрочем, я тогда так и сделал. Отчасти потому, что мне нравились женщины с характером; отчасти потому, что я уважительно относился к нашим парням и полагал, что их точка зрения может быть выражена в иной форме, чем ее сформулировал Гофорт. И все-таки скорее всего я вступил в беседу потому, что в глубине души ненавижу все эти порядки, символы, ритуалы, слова уставных команд и обращений, цвета отдельных подразделений, распорядок службы, ордена и регалии, нашивки и значки — словом, то, что предназначено лишь для того, чтобы к людям, находящимся в одинаковой ситуации, относились по-разному исключительно из-за тех цацок и бирюлек, которые они на себя навешивали. Кроме того, у меня с пушкой треклятой никак дело не ладилось.

Я сидел со всеми за столом в казарме, и то, что там происходило, в общем-то мне было до фонаря. Тем не менее я сказал:

— Такая прическа, рядовой, не последний писк моды. Право ее носить нужно заслужить.

Ледок напряженности, сковавший атмосферу в комнате, вроде бы стал подтаивать. Арлин, должно быть, согласилась с этим утверждением, потому что ее реплика была адресована мне, а не Гофорту.

— Я точно такой же морской пехотинец, как и любой из вас. — Она бросила на меня беглый взгляд перед тем, как снова сосредоточиться на бравом сержанте.

Первой моей реакцией на заявление Арлин стало желание тут же откусить приличный кусок красного яблока, которое я в тот момент держал в руке. Мне показалось, что чем дольше я буду пережевывать сочную мякоть, тем более глубокомысленно прозвучит мой ответ.

Поэтому я не спешил глотать. Гофорт тем временем, сделав шаг в направлении Арлин, навис над ней своим внушительным торсом. Несмотря на это, она ни на дюйм не сдала позиций.

Продолжая тщательно пережевывать яблоко, я попробовал подойти к вопросу с другого конца.

— Знаешь, — заметил я, — такая стрижка вообще-то на женщинах не лучшим образом смотрится.

— Для мужчин она тоже не уставом предписана, — бойко отбрила меня Арлин. Этот довод я оспорить никак не мог, но, по счастью, у меня еще оставался в запасе большой кусок яблока.

А вот у Гофорта яблока не было.

— Морской пехотинец, который носит такую прическу, — сказал он, — должен сначала заслужить право ее носить, мисси.

Мне показалось, что обозвав девушку «мисси», Гофорт хватил через край.

Арлин Сандерс подалась к нему настолько близко, что, казалось, хотела либо поцеловать, либо укусить навязчивого сержанта за нос. Но ни того, ни другого она не сделала, а вместо этого произнесла только три слова:

— Я не против.

В упрямстве Гофорт ей не уступал. Хоть родился он в штате Джорджия, но когда дело шло на принцип, вполне можно было бы предположить, что родина сержанта — штат Миссури.

— Каждый морской пехотинец прежде всего должен быть отличным стрелком, — наступал он. — Если вы, мисси, хотите оправдать эту стрижечку, берите-ка лучше свои симпатичные ножки в ручки и идите за мной в тир — там и поглядим, чего вы стоите.

Арлин лишь слегка кивнула головой — вызов был принят. Когда они уже выходили из комнаты, Гофорт взглянул на мое сочное, красное яблоко, вкус которого доставлял мне гораздо больше удовольствия, чем дурацкий спор.

— Эй, Флай, — бросил он на ходу, — ты бы захватил с собой свои яблочки.

Я взял яблоки и пошел вслед за ними к небольшому полигону. Должен честно признаться, я и понятия не имел о том, как сержант собрался их использовать.

Тир располагался неподалеку от казармы. Все без исключения бойцы, присутствовавшие при перепалке, гурьбой повалили вслед за нами. Никто не хотел пропустить предстоящее развлечение — слов на ветер морские пехотинцы не бросают.

Гофорт снова чуть ли не впритык придвинулся к Арлин и проговорил:

— Так вот, рядовой, чтоб носить такую причесочку, прежде всего нужно иметь железные нервы. Для этого мало просто научиться твердо в руке винтовку держать! 

На этот раз он, по крайней мере, не стал называть ее «мисси».

Протянув ко мне раскрытую ладонь, сержант крикнул: 

— Ну-ка, Флай, подкинь-ка яблочко. Я сейчас преподам урок, который надолго запомнится.

Только теперь у меня зародились неясные подозрения, вовсе не вызвавшие бурного восторга, но Арлин лишь едва заметно улыбнулась. Мне показалось, что она уже вычислила нашего бравого вояку.

Я бросил яблоко в огромную лапищу сержанта. Он несколько раз как ни в чем не бывало подкинул его на ладони, потом обратился к Арлин:

— Маленькая леди не будет иметь ничего против короткой байки? — Его напевный говор усилился настолько, что даже я с трудом понимал, что он говорит.

— Дайте-ка мне самой догадаться. — Арлин ослепительно улыбнулась, обнажив ровные зубы. — Вам, наверное, очень нравится история о Вильгельме Телле?

Гофорт явно закручинился от того, что она смекнула, куда он клонит, и тем самым ослабила ветер, трепавший его тугие паруса. Но, поскольку словесные баталии славы ему не принесли, он тем более укрепился в своем намерении от слов перейти к делу — это я определил по выражению его лица: теперь на нем не осталось и следа былого добродушия.

Когда я появился в роте «Фокс», Гофорт из кожи вон лез, чтобы я почувствовал себя там как дома. Самым дурным его поступком стало то, что он приклеил мне прозвище «Флай». Так что ко мне он в свое время проявил гораздо большую лояльность, чем сейчас по отношению к Арлин. Гофорт велел Додду принести винтарь, и тот притащил снайперскую винтовку со скользящим затвором — лучшую, какая была в роте. Сержант одарил Арлин широкой, хитроватой улыбочкой с подтекстом, но девушка не дрогнула.

Меня удивила не столько винтовка, сколько наши парни, злорадно скалившие зубы и бросавшие в адрес новичка язвительные реплики. Вообще-то они были серьезными вояками, образцовыми отцами и мужьями, но когда дело доходило до состязания с женщиной, в них просыпались поистине волчьи инстинкты.

Гофорт, вполне оправдывая звучное имя, которое носил, продолжал разыгрывать спектакль в духе Вильгельма Телля, и я слегка запаниковал, хоть вида и не подал. Арлин, видимо, тоже решила доигрывать пьесу до победного конца. Я это определил по тому, как она уперла в землю ноги, сомкнула за спиной руки и произнесла: , — Ну, что ж, сержант, флаг вам в руки!

Ехидные усмешки как по команде тут же стихли. Гофорт чуть сбледнул, но деваться ему было некуда: на него смотрели восемь — именно восемь, я это точно помню — наших парней. Он очень деликатно и даже как-то бережно установил яблоко на голове Арлин. Потом взял в руки принесенную ему снайперскую винтовку и стал не торопясь удаляться от девушки. Точно так же, без спешки он прицелился и произнес уже без всякого сарказма:

— У тебя, милая, еще есть последний шанс.

«Милая» прозвучало уже совсем по-другому, чем давешнее «мисси».

Арлин не шелохнулась, но, несмотря на ее браваду, я заметил, что она не могла унять бившую ее мелкую дрожь. Обвинить ее в этом никто бы не смог. Гофорт глубоко вздохнул:

— Ладно, дорогуша, я очень надеюсь, что ты не шелохнешься.

Я первым вскочил с места, когда наш циркач спустил курок — это чертово простреленное яблоко распалось ровно на две половинки, с двух сторон свалившиеся с головы Арлин! Все парни как один с облегчением вздохнули и восхищенно загудели.

— Молоток ты у нас, сержант! — выкликнул один из них.

— Да здравствует рота «Фокс»! — выкрикнул другой.

Только одну мелочь мы упустили из вида: Арлин свою голову под мишень уже подставила и теперь имела право кончать игру.

Так вот, пока Гофорт грелся в лучах славы, Арлин тихонько подошла к нему, продолжая держать руки за спиной и демонстрировать ровные зубы в ослепительной улыбке.

Что у нее в пальцах, я заметил раньше сержанта — то было яблоко. Гофорт увидел его только тогда, когда девушка приблизилась к нему почти вплотную. Она кинула ему это яблоко, и он его поймал.

Снова как по команде воцарилась мертвая тишина. Все напряженно застыли. Арлин Сандерс вкрадчивым, как у кошки, движением взяла со стола винтарь, изогнула дугой бровь и выжидательно посмотрела на Гофорта.

У меня ни на миг не возникло сомнений в том, как сержант поступит — мне было отлично известно, насколько сильно в нем развито чувство справедливости; да и мужества ему было не занимать. Не говоря о том, что он даже мысли допустить не мог, чтобы в присутствии своих «олдат вильнуть хвостом. Гофорт был сделан не из того теста! Так что мы опять стали зрителями спектакля, который только что посмотрели, разве что герои поменялись ролями.

Гофорт установил яблоко на своей лысине, ледяным взглядом сверля Арлин. Она смотрела на него не менее выразительно — вряд ли даже самые страстные любовники в состоянии с такой жадностью пожирать друг друга глазами.

Девушка стала не торопясь поднимать винтовку. На ней даже оптического прицела не было — только железная прорезь мушки. Парни, окружавшие сержанта, разошлись в стороны, чтобы не маячить в зоне огня. Меня это настолько резануло, что я — в пику им — на пару шагов подошел к Гофорту. Что-то в этой девушке внушало доверие и убежденность в том, что она не собиралась убивать ни сержанта, ни стоявших рядом зрителей.

У Гофорта, однако, на этот счет было собственное мнение.

— Если будешь мазать, — сказал он так тихо, что я с трудом расслышал его слова, — лучше бы тебе взять чуть выше, чем ниже.

Он натянуто улыбался, хотя просьба его прозвучала вполне обоснованно.

Ничего не ответив, Арлин стала аккуратно целиться. Долго ждать она себя не заставила — при звуке выстрела яблоко как ветром сдуло с лысины Гофорта. Подскочивший капрал Стаут поднял его. В отличие от первого, это на половинки не распалось, но чуть выше центра в нем зияла пробитая пулей дыра.

Растерянное молчание затянулось — никто не мог подобрать нужных слов. Гофорт встал и подошел к Арлин Сандерс. Уперев руки в бока, он подчеркнуто внимательно разглядывал ее прическу, пока остальные ждали, затаив дыхание. Затем Гофорт наклонился и взглянул девушке в глаза, как равный равному.

— Ты и в самом деле морской пехотинец. — Он подмигнул.

Я был абсолютно уверен, что больше он в жизни не назовет Арлин «мисси». Вы же сами понимаете — она не промазала. 

После этого случая некоторые наши ребята стали называть Арлин «волевая».