Мы уже упоминали о Болкере — уродливом чертенке, который был доверенным лицом Агари и сущим наказанием для нее. Благодаря своему ясному уму и сильной воле цыганка могла справиться с большинством людей, но не с этим уродливым беспризорником, характер которого как будто включал в себе самые худшие человеческие черты. Он лгал, не задумываясь, отсутствовал в магазине, когда у него не было никаких прав так поступать, даже воровал по мелочи, когда думал, что это можно сделать без риска, несмотря на такую бдительную хозяйку. Но, несмотря на все эти пороки, Агарь держала его в услужении, потому что он обладал тремя искупающими все добродетелями: он был превосходным сторожевым псом, замечательно заключал сделки и был достаточно хитер, чтобы не потерять свое место. Недоверчивые хозяйки держали умных слуг и с менее сносными достоинствами.
Когда Агарь уходила по делам, что случалось довольно часто, Болкер оставался присматривать за магазином и разбираться с теми посетителями, которые могли зайти. За предметы, которые они хотели заложить, он платил как можно меньше, а когда возвращалась Агарь, он обычно рассказывал истории о превосходных сделках, которые заключил на благо ломбарда. Тогда Агарь давала ему в награду немного денег, и Болкер уходил без спросу, чтобы похулиганить на вырученные средства. И так бывало всегда.
Однажды Агарь вернулась поздно вечером — она ездила за город в связи с медным ключом. Об этом приключении будет рассказано в другой раз, потому что теперешняя история повествует о странном происшествии, связанном с серебряным распятием. Именно его Болкер приготовился показать Агарь, когда та вошла в ломбард в восемь вчера.
— Глянь сюда, хозяйка! — сказал Болкер, показав на стену в задней части магазина. — Вон потрясающая вещица, которую я добыл для тебя по дешевке!
Тут стоит заметить, что Болкер ходил в школу и у него в качестве компенсации за уродливое тело были замечательно умные мозги. Он сумел получить кое‑какие знания, а речь его, в том числе произношение, была куда лучше речи обычных представителей его класса. Гордясь этим превосходством, хитрый чертенок говорил всегда медленно и по делу, чтобы не портить свой облагороженный язык.
— Почти даром, дражайшая! — добавил Болкер, который в минуты возбуждения пользовался вульгарными словечками — а сейчас он был возбужден. — Я ссудил за него десять фунтов, но само серебро, из которого он сделан, стоит дороже!
— Я всегда могу доверять твоим суждениям в таких вопросах, — рассмеялась Агарь и сняла распятие, чтобы рассмотреть его повнимательней.
Оно было больше фута в длину, из чистого серебра, немного потускневшего от небрежного обращения и воздействия воздуха, и выполнено превосходно и изысканно: фигурка Христа в терновом венце — тончайшей работы, да и сам крест, инкрустированный причудливыми узорами, — выше всяких похвал с художественной точки зрения. Вообще, это серебряное распятие, которое хитрый Болкер раздобыл за десять фунтов (сумму значительно ниже его реальной стоимости), представляло собой изумительный образчик искусства эпохи Возрождения в стиле Челлини. Разбиравшаяся в таких вещах Агарь даже в желтом свете тусклой лампы с первого взгляда увидела великолепие и цену распятия и одобрительно потрепала рыжего Болкера по голове.
— Умничка, — радостно сказала она. — Ты всегда хорошо ведешь дела, когда меня нет в магазине. Вот тебе полкроны. Иди и наслаждайся, да не кури трубку, не то тебя будет тошнить, как в прошлый раз, мой мальчик. Только один вопрос: кто его заложил?
— Джемма Барди, сто шестьдесят семь, Саффрон‑Хилл.
— Итальянка. Вероятно, так, ведь этот крест эпохи Возрождения, — задумчиво сказала Агарь. — Как она выглядела, Болкер?
— О, прекрасная, великолепная девушка, — ответил Болкер, осклабясь, как истинный прожигатель жизни. — Черные волосы и глаза в точности такие, как у вас, миссис, но я думаю, что вы посимпатичнее. Эй, не бейте меня по ушам! — крикнул чертенок, пытаясь вырваться из захвата Агарь. — Или я не расскажу вам, что узнал!
— Об этом распятии? — поинтересовалась Агарь, опустив руки.
— Да. Это не распятие, это кинжал.
— Кинжал! Да ты что, дурень! О чем ты?
— Я это почувствовал, мисс… как всегда. Посмотрите сюда, если не верите.
Болкер взял необычное распятие худыми маленькими руками, и его ловкие пальцы нажали на скрытую пружину, находившуюся там, где скрещивались перекладины. Мгновенно нижняя часть вертикальной перекладины с прикрепленным к ней серебряным Христом скользнула вниз и — о чудо! — крест превратился в тонкий и острый кинжал, рукоятью которого служила поперечная перекладина и верхняя часть вертикальной. То, что символизировало Христа, мир и веру, превратилось в смертоносное опасное орудие кровопролития. Агарь так вздрогнула, что Болкер, первым сделавший это открытие, усмехнулся.
— Потрясающий, правда? — сказал он, пожирая взглядом сверкающий клинок. — Им можно запросто заколоть человека. Осмелюсь сказать, он чего только не повидал. Черт возьми, ну и потеха!
Радость мальчика была такой мрачной и бессердечной, что Агарь вырвала у него распятие, вернее короткий кинжал, и вытолкнула его из магазина, резко велев запереть ставни. Сделав, что было велено и позаботившись о безопасности ломбарда в ночную пору, Болкер ушел, чтобы повеселиться на полкроны, а Агарь отнесла недавно заложенную вещь в заднюю комнату, чтобы рассмотреть ее как следует за своим скромным ужином. Распятие, которое одновременно было символом и мира и войны, странным образом привлекало ее.
Почему оно обладало двойственной функцией? С какой целью его хозяин передал в руки священников смертоносное и тайное оружие? Руки Христа не были прикреплены к поперечине, и ножны, как и положено ножнам кинжала, легко соскальзывали с клинка.
Наделенная богатым воображением Агарь гадала, поблескивало ли это распятие, символ христианства, над умирающим, или жестоко сверкало, впившись в сердце какого‑нибудь беспомощного человека. От старого книготорговца в Карби‑Кресент она слышала странные истории о нравах итальянского Возрождения. В то дикое и противоречивое время религия шла рука об руку с язычеством, религиозный фанатик Савонарола возник рядом с Медичи, папы выпускали указы о мире и повергали в войны целые народы, а смех друга часто становился прелюдией к смертельному удару. Для той многогранной, грешной эпохи кинжал‑распятие был символом; он представлял одновременно искусство, религию и жажду крови. Из‑за этого странного куска серебра странные видения посетили Агарь в ее темной гостиной.
Впоследствии, закрутившись с делами, Агарь забыла о своих грезах над распятием и стала смотреть на него лишь как на заложенную вещь, которую в должное время выкупит владелец.
Месяц спустя квитанцию на имя Джеммы Барди принес мужчина, земляк Джеммы. Высокий, стройный итальянец с овальным лицом оливкового цвета пришел, чтобы выкупить распятие из ломбарда. Хотя он предъявил квитанцию и деньги, Агарь заколебалась — отдавать ли ему вещь.
— Его заложила Джемма Барди, — сказала она, взяв распятие, висевшее в темном месте.
— Моя жена, — коротко ответил мужчина.
— Она послала вас, чтобы выкупить его?
— Gran Dio! Почему нет? — порывисто выпалил он. — Я — Карлино Барди, ее муж. Она заложила распятие против моей воли, когда я был за границей с моим орга́ном. Теперь я вернулся и пришел сюда с квитанцией и деньгами, чтобы его выкупить. Я не хочу потерять распятие Фьезоле.
— Распятие Фьезоле, — повторила Агарь. — Так оно называется?
— Несомненно, синьорина, и стоит очень дорого.
— Больше десяти фунтов, не сомневаюсь, — с улыбкой сказала Агарь, взяв квитанцию и положив ее на прилавок перед Карлино. — Что ж, я не имею права отказать вам и не вернуть распятие. Вы отдаете мне квитанцию, залоговую сумму и процент, так что все по правилам, как положено. Возьмите свой крест.
— Мой крест! — повторил Каролино, его большие глаза вспыхнули. — Джемма — мой крест.
— Ваша жена! Что это за странный способ говорить о том, кто вам дорог.
— Она дорога мне, синьорина! Возможно, но она дорога и Пьетро Нери. Пусть адские муки обрушатся на него!
— Почему? Что он сделал?
— Убежал с Джеммой, — неистово сказал Барди. — О, она с готовностью отправилась с ним. Чтобы получить деньги за мое бесчестье, она заложила распятие.
— О. Так это не она послала вас выкупить его?
— Нет, — со спокойной надменностью ответил Каролино. — Я солгал, чтобы без проблем получить назад свое имущество. Но теперь оно мое, — он судорожно прижал к груди серебряное распятие. — И я заставлю Джемму и Пьетро заплатить за их злое деяние!
— Вы хорошо говорите по‑английски для иностранца.
— Неудивительно, — равнодушно ответил он. — Я прожил в Англии десять лет и почти забыл свой тосканский. Но я все еще помню, что тосканские мужья делают со своими неверными женщинами и их любовниками. Мы убиваем их!
Его голос взлетел на октаву, закончившись пронзительным яростным воплем:
— Мы убиваем и мужчину, и женщину!
Задрожав от страшной ненависти этой необузданной романской натуры, Агарь попятилась. Мужчина стоял, опершись о прилавок, и вроде бы не собирался уходить, да Агарь и не желала, чтобы он уходил, поскольку загорелась желанием узнать историю распятья Фьезоле. Подавшись вперед, она осторожно коснулась распятья кончиками пальцев.
— Как оно попало к вам? — спросила девушка.
— Я украл его у художника во Флоренции.
— Украли! — повторила Агарь, пораженная откровенностью этого признания.
— Да. Я позировал художнику — некоему сеньору Ансиллотти, который владел студией на площади Сан‑Спирито, рядом с Понти‑Санта‑Тринита на Арно. Это распятие висело в его комнате, и однажды, когда я позировал, он рассказал мне легенду, благодаря которой это распятие стало называться распятием Фьезоле. Эта история и заставила меня украсть распятие.
— Но почему? Что это за история?
— Самая обыкновенная, о мужской любви и об измене женщины мужу, — с горечью сказал Барди. — Во Флоренции, во времена правления Лоренцо Великолепного, жил серебряных дел мастер по имени Гвидо. У него была красивая жена, и он очень сильно любил ее. Только вот ей было плевать на его любовь, и она бежала с молодым графом из хорошей семьи, Луиджи да Франция. Из Франции, как вы понимаете, потому что из этой страны его род перебрался во Флоренцию во времена республики. Луиджи был красивым и богатым, Гвидо — некрасивым и небогатым, хотя и искусным ремесленником, поэтому не стоит удивляться, что его жена по имени Бьянка сбежала из объятий одного во дворец другого. Гвидо решил отомстить и изготовил это распятие.
— Но я не понимаю, как…
— И остальные тоже не поняли, — оборвал ее Барди. — Когда Гвидо закончил делать распятие, он переоделся священником и отправился повидаться с графом Луиджи в его дворце во Фьезоле. После этого дворянин и Бьянка были найдены мертвыми — их сердца пронзили кинжалом, — а Гвидо исчез. Между трупами лежало это серебряное распятие, но никто никогда так и не узнал, как они умерли.
— Почему не узнали? Гвидо убил их своим кинжалом.
— Нет, — сказал Барди, качая головой. — У Гвидо не было с собой кинжала. Граф Луиджи всегда боялся покушения, так как у него было много врагов, и его слуги обыскивали каждого посетителя, чтобы убедиться, что при нем нет спрятанного оружия. Гвидо, мнимого священника, тоже обыскали, и у него не было с собой ничего, кроме серебряного распятия. Поэтому родилась легенда, что всякому, у кого есть неверная жена, распятие Фьезоле даст силу убить ее и ее любовника, как Гвидо убил двух своих обманщиков. Вот почему, — мрачно добавил Барди, — когда я женился на Джемме и подумал, что однажды она может мне изменить, я украл распятие сеньора Ансиллотти. Кажется, я правильно поступил.
— Странная история, — задумчиво сказала Агарь. — Тем более странная, что то, с помощью чего Гвидо совершил убийство, не было обнаружено уже тогда.
— А вы знаете, как он их убил?
— Безусловно. С помощью распятия.
Барди жадно посмотрел на распятие, и мрачный свет вспыхнул в его глазах.
— Но как? — громко спросил он. — Расскажите мне, синьорина.
Но Агарь отказалась поделиться этими сведениями.
История этого мужчины, брошенного своей женой, была настолько схожа с историей вероломной Бьянки и брошенного Гвидо, что Агарь боялась, как бы Барди не узнал тайну кинжала и не повторил трагедию во Фьезоле. Именно об этом она думала, когда пожелала, чтобы итальянец ушел, так и не раскрыв дьявольской тайны креста. Но судьбе было угодно, чтобы вопреки ее желанию Барди узнал зловещую тайну. Он узнал ее тут же, от Болкера.
— Привет! — воскликнул чертенок, войдя в магазин и увидев Каролино Барди, держащего распятие. — Вы забираете кинжал!
— Кинжал! — воскликнул Барди, вздрогнув.
— Болкер, несносный ребенок, попридержи язык! — неистово воскликнула Агарь.
— С чего бы? Язык мой собственный, и если этот малый хочет знать, как распятие можно превратить в кинжал, это справедливо. Гляньте сюда!
И не успела Агарь ему помешать, Болкер взял распятие и надавил на пружину.
— Нажимаете на это, и нижняя часть…
— Ах! — воскликнул Барди, выхватив у него крест и рассматривая смертоносный механизм. — Теперь я понимаю, как Гвидо убил своих врагов. Джемма не знает этого, Пьетро тоже, но они узнают… оба. Я, обманутый муж, проучу их.
— Барди! — сказала Агарь, схватив его за руку. — Оставьте его…
— Оно мое, мое! — яростно перебил он. — Я отправляюсь на поиски злодеев! Я отправляюсь в путь, чтобы пустить в ход распятие Фьезоле для того, для чего его создал Гвидо! Читайте газеты, синьорина, и рано или поздно вы снова прочтете повесть о Луиджи и Бьянке, об обманутом Гвидо!
Он вырвал рукав из руки Агарь, стремглав ринулся вон из ломбарда и побежал в сторону многолюдных улиц, где вскоре затерялся. Агарь бросилась к двери, но не смогла остановить его безумный бег, поэтому ей осталось только наброситься на смутьяна Болкера, который, понятия не имея, почему итальянец так разволновался, с разинутым ртом стоял посреди ломбарда.
— Ах ты, чертенок! Ах ты, гном! — бушевала Агарь, хлопая его по большим ушам. — Ты надоумил этого человека, как совершить убийство!
— Убийство! — повторил Болкер, уворачиваясь от ударов. — Что вы имеете в виду?
— Жена этого человека обманула его. Он убьет ее тем кинжалом!
— Черт возьми! — сказал постреленок, который наконец понял, в чем дело. — Убить ее распятием! Ну и чудное это будет убийство! Я буду поглядывать на сообщения в газетах, будьте уверены!
И после этой речи он выбежал из ломбарда, чтобы спастись от дальнейшего наказания, Агарь же осталась оплакивать капризную судьбу, которая послала Барди болтливого паренька в столь критический момент. Однако в том, что он обрел смертоносное знание, вины Агарь не было, и если обманутый муж воспользуется кинжалом‑распятием, чтобы убить Джемму и Пьетро, ее вины тоже не будет. Успокаивая подобными рассуждениями свою совесть, Агарь ежедневно ждала развязки трагедии и ежедневно, как советовал итальянец, читала газеты, чтобы узнать, если трагедия и впрямь случится. Но в течение многих недель в газетах ей не попадалось ничего подобного, и Агарь решила, что Барди либо не нашел свою жену, либо, найдя ее, простил ей прегрешения против его чести. Эти умозаключения показывали, как мало Агарь знала о горячем и страстном характере тосканцев.
Тем временем Барди, чье сердце переполняла мстительная ненависть, с неистощимым терпением шел по следам сбежавшей жены и ее любовника. Его путешествия немного стоили, поскольку он был шарманщиком и мог в дороге заработать себе на жизнь. Он долго не мог выяснить, куда подевались его жена и ее любовник, но наконец установил, что они отправились в южные графства Англии. Пьетро тоже был шарманщиком и, без сомнения, путешествовал с Джеммой от деревни к деревне, зарабатывая немного денег. На десять фунтов, полученных за распятие, нельзя было жить вечно, а потом пара была бы вынуждена добывать средства к существованию с помощью шарманки. Барди проклинал обоих, думая о том, как они живут и спят вместе, и, двинувшись по их следу, чувствовал спрятанный у него за пазухой серебряный крест. Этим адским оружием Гвидо он собирался убить тех, кто его обманул, и повторить в девятнадцатом веке дикую трагедию Фьезоле.
Несколько недель он нигде не находил парочку, но из разных источников узнавал об их местонахождении. Однако, как только он приезжал в город или деревню, где их видели, ему сообщали, что они ушли неведомо куда. Барди понятия не имел, знают ли они, что их преследуют, но всякий раз, когда он вот‑вот должен был их настичь, они исчезали, доводя его до исступления. Любой другой человек, не столь упорно стремившийся к мести, отказался бы от задуманного, но, поддерживаемый неугасающей ненавистью, Карлино шел по следу с упорством ищейки. Только до тех пор парочка могла надеяться избежать смерти, пока ее не настигнет брошенный муж и обманутый друг.
Однако в Дейлминстере Барди их нашел и отомстил за неверность одной и за предательство другому.
Дейлминстер — тихий, немноголюдный епархиальный городок, очень своеобразный, очень красивый, расположенный в самом сердце полей центральной Англии; город старинных домов с красными крышами, которые сгрудились вокруг большого собора Святого Вульфа. Собор вздымался ввысь, как поэма в камне, его большая центральная башня упиралась в затуманенное голубое английское небо, а его великолепный фасад украшали резные святые, ангелы и гротескные лица щурящихся дьяволов — странное смешанное общество из рая и ада. Перед собором раскинулась небольшая площадь, посреди которой возвышался старинный крест, украшенный религиозными изображениями. И рядом с этим реликтом средневекового благочестия Каролино увидел свою жену.
Это было пасмурным и дождливым апрельским днем, когда ливень сменялся редкими проблесками солнечного света. На безлюдной, покинутой жителями площади, где трава пробивалась между потертыми камнями, стояла Джемма в ярких неаполитанских одеждах, наигрывая на шарманке итальянские мелодии. Пьетро с ней не было, и Карлино на мгновение задумался — не бросил ли тот ее, когда деньги, вырученные за распятие, были израсходованы. Женщина казалась грустной и жалкой и посматривала то вправо, то влево, в надежде получить несколько медяков. Меланхоличная мелодия «Ah, che la morte» вздыхала вместе с влажным ветром, и тут блуждающий взгляд Джеммы наткнулся на человека, которого она предала. Скрестив руки на груди, Барди смотрел на нее, и мелодия дрогнула и стихла.
Но он пока что молчал. Молчала и женщина; она застыла так же, как любая из мрачных статуй святых, взиравших на них сверху вниз.
— Где он? — вопросил Барди по‑итальянски.
Джемма прижала руку к ожерелью из голубого бисера, висящему на ее смуглой шее, и силилась заговорить. Ее лицо застыло и побелело, губы пересохли от страха, и она могла только испуганно смотреть на Карлино. Мужчина шагнул к ней и решительно положил руку на ее белый льняной рукав. Она содрогнулась и отпрянула.
— Где твой любовник? — вкрадчиво спросил Барди. — Он бросил тебя?
— Нет, — ответила она хрипло, наконец обретя дар речи. — Он болен.
— Он здесь, в городе?
— Да. Он простыл, застудил легкие; он очень болен.
Джемма произнесла это отрывисто и машинально, как будто вынуждена была отвечать против своей воли, повинуясь гипнотическому взгляду мужа. Неожиданное появление Барди ошеломило и ужаснуло ее, она не могла придумать, как поступить, ее мозг отказывался соображать. Но следующий вопрос Карлино освободил ее от сковавших ее гипнотических чар.
— Отведи меня к нему, — негромко попросил он. — Я хочу его увидеть.
Джемма почувствовала, как кровь прилила от ее сердца к лицу, и отпрянула от мужа с громким криком, который эхом пронесся по площади и пустынной улице.
— Нет, нет, нет! — яростно закричала она. — Ты убьешь его!
— Почему? Я не убил тебя, а из вас двоих ты более виновна. Пьетро был моим хорошим другом, пока ты не соблазнила его своей красотой. Убить Пьетро! — Мужчина глумливо рассмеялся. — Женщина, я же оставил тебя в живых.
— О, я ненавижу тебя! Ненавижу! — сказала Джемма, сведя черные брови. Огонь вспыхнул в ее мрачных глазах. — Я люблю Пьетро!
— Знаю, что любишь. Так сильно, что бросила меня ради него и заложила серебряное распятие Фьезоле, чтобы заплатить за путешествие.
— Я оставила тебе квитанцию из ломбарда, — угрюмо пробормотала она.
— Знаю. Вот распятие!
С этими словами Барди вытащил распятие из‑за пазухи и поднес к лицу жены. Та отшатнулась от символа веры и приглушенно вскрикнула. Муж ее презрительно усмехнулся.
— Dio! — саркастически сказал он. — Ты все еще верующая, как я погляжу. Я‑то думал, ты покончила с такими вещами, когда у тебя хватило подлости бросить меня. Почему ты продала распятие и сбежала, Джемма? Я тебя бил или морил голодом?
— Ты не давал мне денег! — воскликнула Джемма, слезы брызнули из ее глаз. — Когда мне хотелось ленточку или серебряную брошь, ты никогда не давал мне ни единого сольдо!
— А почему? — быстро спросил он. — Потому что я сберегал все что мог, чтобы мы могли вернуться в Италию и купить маленький виноградник рядом с моей родной деревней… Рядом с Ластра‑а‑Синья. Там, в Москано, есть один такой, про него написал мне отец и рассказал, что его продают за небольшую цену. Теперь у меня есть деньги, и я собирался рассказать тебе о нем, но когда я вернулся, оказалось, что ты бежала с этим бесчестным Пьетро.
Джемма начала всхлипывать. В ее характере была практичная сторона, как и у большинства женщин, и виноградник был для нее маленьким раем, не говоря уж о счастье возвращения в Синью. Она не убежала бы, если бы знала о планах мужа, поскольку не любила Пьетро так уж сильно. Кроме того, теперь, когда деньги кончились, любовник бил ее; а шарманкой они зарабатывали очень мало. Ужасно было думать, что она все потеряла из‑за нескольких месяцев незаконной любви.
— О Карлино, прости меня! — простонала она, протягивая руки.
— Веди меня к Пьетро, и я посмотрю, — ответил он и взвалил ее шарманку — вернее, шарманку Пьетро — на свои сильные плечи.
Не говоря ни слова, Джемма повела его с площади, а потом по извилистым улицам в бедную часть города. Она боялась Карлино и никак не могла понять, зачем ему Пьетро. Вероятно, муж убьет его, и тогда будет арестован и повешен. Но тогда все деньги достанутся ей, она сможет купить виноградник и быть на нем хозяйкой. А еще Карлино может простить Пьетро и принять ее обратно. Джемма была умной женщиной и верила, что ее смекалка поможет ей справиться со всеми трудностями. Но все же ей был известен буйный нрав Карлино, и она боялась самого худшего.
У дверей бедного дома, где Джемма жила с любовником, она остановилась и с решительным видом повернулась к Барди.
— Пьетро там, — торопливо сказала она. — Он больной, лежит в постели, но я не поведу тебя к нему, если ты не поклянешься, что не причинишь ему вреда.
— Клянусь этим распятием! — объявил Барди, думая о нем не как о кресте, а как о кинжале.
— У тебя есть нож? — по‑прежнему сомневаясь, спросила Джемма.
— Нет, — улыбнулся Барди, думая о том, что старая трагедия Фьезоле повторяется. — У меня нет ничего, кроме этого распятия.
И, поскольку она по‑прежнему сомневалась, добавил:
— Можешь сама в этом убедиться, если хочешь.
Не зная, как растолковать его самодовольную улыбку, так непохожую на его обычное угрюмое поведение, Джемма провела руками по его одежде, проверяя, есть ли под ней оружие. Ее страхи оказались беспочвенны: на Барди было немного одежды, и женщина убедилась, что он безоружен и ему нечем убить Пьетро. Конечно, он мог бы задушить любовника голыми руками, но это было не в стиле тосканца. Возможно, он все‑таки собирался простить Пьетро.
— Вот видишь, — сказал Карлино, когда она опустила руки. — Я безоружен, и у меня нет с собой ничего, кроме этого серебряного распятия. Так как Пьетро болен, оно ему может понадобиться.
Его взгляд при этом вряд ли можно было назвать добрым, и если бы жена это заметила, она могла бы насторожиться, но Джемма к тому времени уже повернулась к нему спиной, взбираясь по крутой лестнице. Барди последовал за ней, закинув шарманку за спину и держа обеими руками серебряное распятие, словно священник, собирающийся принять исповедь умирающего. Джемма провела его в пустую мансарду на верхнем этаже. Здесь Каролино поставил шарманку и огляделся.
В углу у окна на куче соломы прикрытый грубой мешковиной лежал Пьетро. Вид у него был дикий — недельная щетина, изможденное и осунувшееся лицо, горящее от снедающего его жара. Временами сухой лающий кашель отдавался эхом в холодной комнате, и человек падал на свое жалкое ложе в приступе боли. Он явно был очень болен, как и сказала Джемма, и ему недолго осталось; но осознание того, что перед ним умирающий, ничуть не поколебало решимости Карлино. Он пришел сюда, чтобы убить Пьетро распятием, и нагнулся, чтобы исполнить задуманное.
— Карлино! — воскликнул больной, приподнявшись на локте. В его взгляде смешались ужас и удивление. — Ты здесь?
— Да, — подтвердила Джемма, подходя к своему любовнику. — Он пришел, чтоб простить тебя и забрать меня обратно.
— Это так, — подтвердил Барди, подняв распятие. — Клянусь этим крестом! Дорогой Пьетро, — добавил он, двинувшись к постели, — я знаю, что тебя искушали…
— Не подходи! Не подходи! — закричал Пьетро Нери, отпрянув. — Лжец! Ты пришел, чтобы убить меня. Я вижу это в твоих глазах!
— Нет, нет! — успокаивающе сказала Джемма. — У него нет оружия.
— Никакого оружия, моя жена! — вторил Барди, нажав на пружину на кресте. — Только этот кинжал!
И Джемма увидела, как серебряный Христос упал на пол, а крест, на котором он был распят — короткий кинжал, — остался в руке обманутого мужа. С криком ужаса она бросилась вперед, закрывая собой больного.
— Сперва меня! Сперва меня!
— Нет! Тебя потом! — закричал Барди, оттаскивая ее в сторону. — Это за…
— Карлино! — завопил Пьетро Нери, когда кинжал устремился вниз. — Ради любви…
Крик оборвался бульканьем, когда поток крови вырвался из его горла, запятнав мешковину.
— Убийца! Убийца! — выдохнула Джемма, отползая на четвереньках к двери. — Я…
— Ты умрешь! — прорычал Барди. — Умрешь!
Когда все было кончено, он застыл, глядя на два мертвых тела, и начал думать о собственной безопасности. Вскоре у него появился план.
— Я сам нанесу себе рану и скажу, что мы боролись, — пробормотал он. — Скажу, что они пытались убить меня, и я прикончил их, чтобы защититься. Одна маленькая рана будет достаточным доказательством, чтобы спасти мою жизнь.
Он поднес кинжал к своему горлу, сжал зубы с суровой решительностью и слегка себя полоснул. Затем разорвал на себе одежду и сунул окровавленный кинжал в руку мертвой женщины.
— Она пыталась убить меня, потому что я убил Пьетро из самозащиты, — произнес он, пересказывая эту историю для себя самого. — Так что теперь я… ах! Dio! Что это?
Ощущение холода, как от ледяной воды, поползло по его жилам, пленка серого тумана затянула взор, и на горле его, там, где он нанес фальшивую рану, словно надулся шар, который душил его. Карлино пошатнулся и упал на четвереньки, швырнув серебряное изображение Христа через комнату. Стены начали вращаться, кругом и кругом, в глазах у него потемнело, и, всхлипнув в агонии, он упал мертвым на тела своих жертв.
Спустя неделю Агарь была вознаграждена за свои поиски, прочитав о финале трагедии с распятием Фьезоле. В ежедневной газете объяснялось, откуда взялись три мертвых тела, и говорилось о смертоносном хитроумном оружии, которое одновременно было и кинжалом, и распятием. Еще в статье говорилось, что один из мужчин и женщина получили удары прямо в сердце и умерли от ран; а у третьего трупа была всего лишь легкая рана на шее. «Совершенно недостаточная, чтобы стать причиной смерти, — писал премудрый репортер. — Поэтому, как умер второй мужчина (имя его было установлено: Карлино Барди), осталось тайной».
Возможно, для прессы это и было тайной, но у Агари имелась информация получше. Незадолго до этого Болкер признался, что, когда он открыл секрет распятия, клинок кинжала был обернут тонким листом бумаги. Паренек сохранил листок. Не то чтобы листок имел какую‑то ценность или у Болкера имелась причина скрыть его от хозяйки ломбарда — просто он питал склонность к воровству, как сорока. Однажды он нашел у себя в кармане забытый листок и отдал его Агари. Это оказалась записка на итальянском языке, а поскольку Агарь этого языка не знала, она отнесла листок старому книготорговцу, не сказав, откуда его взяла, и попросила перевести. Что и сделал клиент книготорговца, и на следующий день Агари вручили следующий перевод:
Я, Гвидо из Флоренции, изготовил этот кинжал, спрятанный в серебряном распятии, чтобы убить графа Луи из Франции и мою неверную жену Бьянку, которая с ним обманула меня. Поскольку я, возможно, не смогу поразить их в самое сердце, я смазал этот клинок смертоносным ядом, отчего нанесенная им малейшая царапина приведет к смерти. Написав это предупреждение, я помещу его в распятие, дабы тот, кто найдет его, остерегался касаться острия и дабы он мог пустить в ход это оружие, чтобы прикончить свою неверную жену, как это собираюсь сделать я.Гвидо
Написано во Флоренции, в Тоскане.
Прочитав статью о трагедии, Агарь посмотрела на эту записку и задумалась.
— Выходит, Карлино убил свою жену и ее любовника, — сказала она себе. — Но как так получилось, что он оказался ранен сам и умер от яда?
Но на этот вопрос не было ответа, ибо Агарь так и не узнала, что Барди нанес себе рану, чтобы спасти свою жизнь, и тем самым умертвил себя так же верно, как это сделало бы правосудие.