Цветение
И что, скажите на милость, оставалось делать почтенному книжнику, прослужившему Дому Осени всю свою сознательную жизнь? Манса призвал Титуса в свой кабинет и лично отдал приказ.
– Титус, я хочу, чтобы ты взял с собой в поездку Сирену, внучку моего дальнего родственника.
Естественно, отказаться сразу, в лоб, Титус не мог:
– Говорят, женщине уютнее всего у нее дома…
Манса выглядел стариком еще тридцать два года назад, когда Титус пятнадцатилетним мальчишкой появился в этом магическом Доме. Теперь же его глава казался совсем дряхлым, просто сморщенной человеческой оболочкой с выбеленными временем волосами. Правда, проницательный взор мансы мог так пригвоздить человека к месту, что тот чувствовал себя насекомым, выставленным на всеобщее обозрение в музее курьезов.
– Дело старших – указывать путь молодежи. Как самый опытный и сильный провидец нашего Дома, ты должен научить ее следовать своему призванию, раз уж в ней так неожиданно проявились задатки к магии.
Похвала несколько смягчила Титуса, но задание по-прежнему не вызывало у него восторга.
– Неприлично отправляться в путешествие с незамужней девицей, которая тебе не дочь.
– Ты уже и забыл, наверное, когда последний раз путешествовал с дочерьми? – сухо ответил манса.
Титус, стиснув руки в кулаки, задумался над ответом, но мысли путались из-за давящего чувства в груди. Что он мог сказать?
– Конечно, Сирена молода, – вздохнув, терпеливо продолжал манса, – но она женщина, не девица. Она побывала в браке.
– Точно! Теперь вспомнил. – Титус обрадовался перемене темы. – Ее выдали за кого-то из Дома Двенадцати рогов, и муж с позором отослал ее обратно.
– Вообще-то она вернулась сюда по собственному выбору.
– Неблагоразумие – признак ветреной женщины! Я и так уже обучаю двух провидцев. Из-за присутствия девушки наше путешествие станет более беспокойным, и в итоге юношам наверняка будет не до учения.
– Если тебе кажется, что твои подмастерья не смогут вести себя как взрослые люди, я отряжу в компаньонки свою сестру Кэнкоу с одной из ее прислужниц. Что касается Сирены, то у меня имеются все основания полагать, что ты не найдешь в ней ни беспечности, ни ветрености.
– Она создаст нездоровую атмосферу в отряде и втянет нас в какие-нибудь неприятности! Вы знаете, каковы девушки. В прошлом она уже показала свою строптивость и себялюбие. В любом случае, будь у нее и впрямь провидческий дар, что весьма сомнительно, ибо призвание это редкое, она могла бы ограничить его пределами детской и школы, как то надлежит женщинам.
– Цветы без солнца не распускаются. Ей нужно повидать мир, набраться опыта. Сам ведь знаешь наше отчаянное положение: мы плывем в бурных водах, мы почти тонем. Наш магический Дом в числе самых захудалых. Наш род ослаб. В классной комнате всего два начинающих мага, и оба почти ни на что не пригодны, только и могут что свечу потушить.
– Я сделал все, что от меня зависело!
– Титус, я тебя не обвиняю. Все мы сожалеем, что ты потерял сына.
Даже спустя восемь лет перед глазами встала жуткая картина: его многообещающий, умный, еще недавно здоровый сын лежит при смерти, сгорая в лихорадке. Кожа усеяна гнойными волдырями, легкие постепенно отказывают. Впрочем, Титус уже научился не говорить и не двигаться, пока не возьмет себя в руки.
Манса взял со стола пишущее перо, нарочито внимательно его изучил и, чуть нахмурившись, отправил обратно в резную подставку слоновой кости.
– Что касается меня, Титус, – откашлявшись, продолжал он, – я благодарен твоим дочерям. Девушки стали добрыми друзьями моим внукам.
Манса на мгновение замолк. Титус, не видя причины говорить о пустячных девичьих делах, просто кивнул.
Манса, вздохнув, продолжал:
– Сегодня у нас нет ни денег, ни влияния, чтобы склонять другие магические Дома к союзам. Мы отчаянно нуждаемся в свежей крови. Я верю, что Сирена сумеет найти новых магов, – тех, в ком талант к волшебству только-только пустил росток.
При всем своем уважении к старшим, Титус не смог промолчать.
– Вы не доверяете мне после стольких лет верной службы?
– Нет, Титус. Я тебе всецело доверяю, но оба твоих подмастерья, похоже, не слишком-то способны найти новоявленных магов до того, как их уведут у нас из-под носа провидцы более богатых Домов.
Поскольку это было чистейшей правдой, Титус потупил взгляд и не произнес ни слова.
– Ответь мне, кто последует по твоим стопам и станет провидцем для нашего Дома, когда старость не позволит тебе больше путешествовать?
Поскольку возразить было нечего, Титус продолжал смотреть в землю.
– Титус, это не просьба. Ты возьмешь Сирену с собой. И точка.
* * *
После смерти сына Титус старался как можно реже бывать в том крыле дома, где женщины могли свободно ходить туда и сюда и болтать, сколько заблагорассудится. Так что, когда в день отъезда поток возбужденно лопочущих девиц хлынул во внешний двор провожать Сирену, Титус понятия не имел, которая из них она.
Разумеется, его дочери тоже легкомысленно хихикали в толпе, как и прочие глупые гусыни. Фабия, высокая, долговязая, восемнадцати лет от роду, и Кассия, краля тринадцати лет, чьи формы с каждым месяцем, казалось, все больше округлялись. Когда девушки увидели его у кареты, их улыбки померкли. Фабия взяла младшую сестру за руку. Настороженно приблизившись, обе остановились на почтительном расстоянии.
– Достопочтенный наш батюшка, да будет твое путешествие мирным и успешным, – равнодушным голосом произнесла Фабия.
Кассия прильнула к сестре и пробормотала те же самые слова, только, в отличие от Фабии, не с таким откровенно наглым взором, а потупившись.
– Все ли у вас хорошо, дочери мои? – ответил Титус в столь же официальной манере.
– Конечно, достопочтенный наш батюшка. – Взгляд Фабии метнулся в сторону, словно она хотела что-то добавить, но передумала. – А у вас, все ли у вас хорошо?
Он ответил, как то предписывали приличия. Каждый раз, глядя на изрытые оспинами лица дочерей, Титус вспоминал, что первым делом страшный недуг поразил девочек, только они выжили, а сын – нет.
Кассия дернула сестру за руку:
– А вот и Сирена, – прошептала она, как будто обрадованная появлением этого источника хлопот.
Молодая женщина пришла в сопровождении грозной Кэнкоу и, как ни досадно, оказалась отнюдь не неуклюжей, щербатой уродиной, а прелестным созданием лет двадцати, пребывавшем в полном расцвете своей юной красоты: если бы понадобилось нарисовать образчик совершенной женственности, любой европейский художник выбрал бы моделью Сирену, ибо ее образ гармонично сочетал самые приятные взору достоинства. Сильные плечи и пышные формы. Безупречно чистая черная кожа красивого оттенка, губы, полные манящих обещаний, и взор столь же безмятежный, как ее имя… Сирена, безмятежность. Платье на ней, правда, было современное, и юбка туго обтягивала крутые бедра, а талию подчеркивал облегающий крой модной туники. Титус этого не одобрял. Что, черт возьми, эти женщины еще выдумают? Ляжки напоказ выставят?
Зато повязка вокруг ее головы была затейливым сооружением, состоявшим из сплошных узлов, и при взгляде на них невольно думалось о трудных задачах, над решением которых можно корпеть часами. А еще Сирена поприветствовала его с безупречной учтивостью и щедрой улыбкой. Пылко обняв и расцеловав Сирену, женщины с песнями проводили ее, Кэнкоу и Леонтию (служанку Кэнкоу) в карету. Энвелл и Бэла, подмастерья Титуса, сердито поджав губы, последовали за ними. Титус вежливо попрощался с провожающими и с помощью кучера забрался в карету.
* * *
Ко второй неделе совместного путешествия Титус настолько привык к покладистому нраву Сирены, что однажды морозным утром безмерно поразился, когда девушка заговорила с ним первой:
– Прошу прощения, магистр, но смею ли я просить повернуть на север?
Они недавно добрались до реки Рейн и, стоя во главе вереницы карет и повозок, ожидали, когда прибудет паром. Шум быстроводного потока навеял Титусу горько-сладкие воспоминания о сыне, с которым он, бывало, играл в шахматы в саду под неумолчное журчание многочисленных фонтанов. Титус уже собирался отмахнуться от слов спутницы, сочтя их легкомысленным вздором, но тут вклинился еще один голос:
– Магистр, мы только что проехали по тем землям и ничего не почуяли. – Энвелл окинул девушку враждебным взглядом.
– Вероятно, Сирена чрезмерно возбуждена нашим путешествием, к тому же хочет привлечь к себе внимание, – добавил Бэла.
– Кто скажет, почему всякая мелюзга всегда лезет вперед старших, выдавая свою глупость ослиными криками? – фыркнул Титус.
Как бы он ни злился на то, что ему навязали Сирену, все равно приструнил парней. Пусть знают свое место. Не то начнут издеваться над девушкой, которая относится к нему со сдержанной вежливостью и пресекает любые попытки обоих подмастерьев произвести на нее впечатление, а там и до дерзости со старшими недалеко.
– Почему на север? – спросил он, решив использовать этот случай в качестве назидательного примера. – Мы ехали той дорогой три дня назад.
– Магистр, я лишь неопытная провидица, но почувствовала… нечто необычное.
– Дай подумать.
Успокоив подмастерьев взглядом, Титус закрыл глаза и попытался мысленно проникнуть в то, что его наставник называл ткацким станком найямы.
Потоки энергии подобны нитям, из которых соткана основа нашего мира. Они оплетают и пронизывают все, что в нем существует. Их можно преобразовать, но нельзя ни создать, ни уничтожить. Будучи провидцем, он способен просачиваться сквозь эти плотные воды, будто рыбка, и находить в них других серебристых морских рыбок – жизненную силу человеческих душ. У ледовых магов есть дар управлять колебаниями энергий. Хорошо обученный волшебник излучает световой узор, который невозможно описать даже другому провидцу, ибо все они самостоятельно доходят до того, как использовать найяму.
Глубоко в океане бесконечно движущейся энергии какой-нибудь бутон света может внезапно вспыхнуть робким сиянием необученного волшебства. Это знак тех, в ком только что раскрылся цветок магического дара. В основном так происходит с молодыми, теми, кто едва вошел в подростковый возраст, но порой и люди старшего поколения, уже прожившее десятилетия в тиши и покое, внезапно обнаруживают, что способны работать с нитями найямы, называемыми также энергией или силой. В магическом Доме таких людей, конечно, сразу посылают на обучение, длящееся долгие годы. Но не только рожденные в стенах Домов способны на ледовую магию. Найяма течет по всему миру, поэтому цветы магического дара нежданно-негаданно распускаются повсюду и всегда. Такие люди, не принадлежащие ни к одному из Домов, – законная добыча тех, кто найдет их первым. И так, вербуя новых будущих волшебников, маленький магический клан вроде Дома Осени может вернуть себе былое благополучие.
Мысленно проплывая сквозь близлежащие мели и бухты этих неосязаемых вод, Титус искал вспышку света, но не видел ничего. Вынырнув, он повернулся к Сирене и кивнул ей, постаравшись придать своему лицу выражение благостного всепрощения.
– Ты ошиблась. Никакого цветка.
– В самом начале, когда я только-только его почувствовала, мне словно бы легла какая тяжесть на сердце, – со своей всегдашней невозмутимостью отвечала Сирена. – Речь не идет о ярком свете, он словно бы пробивается через слои тонкой полупрозрачной ткани.
Описание отличалось странной точностью, и Титус снова бросился в океан энергии, чтобы попробовать разыскать то же или убедиться в ошибке Сирены. Вдруг он просмотрел слабый свет, о котором говорит девушка, потому, что провидение дается ему так легко? Возможно, она ошиблась, но возможно и то, что искала тщательнее, потому что жаждет признания.
Будучи молодым, он из любопытства пробовал различными способами выделять в огромном океане энергии единичные подписи магии, но старый провидец, его наставник, высмеивал все, кроме взора провидца, и называл его интуитивное нащупывание «бабским». Тем не менее Титус все еще смутно помнил, как искать по касанию. Что, собственно, и предложила Сирена.
А вот и оно, дуновение магии, подобное выдоху на коже. В провидческом трансе Титус поплыл на север, позволив легкому давлению указывать путь, и, наконец, достиг точки, где оно переместилось по другую руку. Повернув, он оказался в низине, заполненной светящейся энергией, – в месте, где скопилось множество живых людей. В городе.
Цветок магического дара едва светился – словно огонек свечи через плотную штору. Нет! Свечей было две. Одна чуть ярче, и рядом вторая. Свет неуловимо усиливался, но это было заметно лишь потому, что полупрозрачный покров в двух местах словно бы медленно растворялся.
Титус, удивленно ахнув, открыл глаза. Все головы повернулись к нему.
– Если я не ошибаюсь, там два юных дарования! В них только начали просыпаться магические способности.
– Целых два! – пылко вскричала Сирена, позабыв обычные смиренность и почтительность. – Я думала, более слабый огонек всего лишь отражение. Но вы, магистр, куда более опытный провидец. Два сразу, в одном и том же доме… необычно, да?
– Да, это редкость. Как правило, так бывает у близнецов. – Титус гордо выпятил грудь. Приятно, что на фоне этой молодой поросли он до сих пор чего-то стоит. – Нашу находку скрывает полупрозрачный щит, а значит, скорее всего, другие магические дома пока ничего не знают. Мы должны добраться до этих двоих прежде, чем их дар раскроется в полную силу и какой-нибудь другой провидец предложит за них больше.
Он постучал по окошку, что открывалось на скамью кучера, и, когда то со скрипом отворилось, сказал:
– Морган, мы покидаем очередь на паром. Поедем в Венту Эркунос по Речной дороге.
Титуса удивляла собственная уверенность. Он принял правильное решение. И, следует сказать честно, никогда не заметил бы этих двоих, если бы не девушка.
* * *
На исходе дня Титус и его спутники достигли оживленного торгового города.
– Наша первостепенная задача – найти и уговорить семью, – сказал он трем подмастерьям. – Чтобы как можно скорее совершить сие, разделимся.
– Да, но сначала выберем себе трактир для ночлега. – Тон Кэнкоу ясно давал понять, что спор неуместен, да никому бы и не пришло в голову ей перечить.
Ледовая магия – заклятый враг огня. Посему в путешествиях ее адепты селятся там, где отопление надежно упрятано в стены. Каждый большой город и каждая паромная переправа могут похвалиться подобной гостиницей. Даже если в ней никогда не ночевали волшебники, такая вероятность всегда существует, а значит, можно рекламировать себя как заведение высочайшего класса, достойное принимать магов и принцев.
У ворот трактира Титуса и его спутников гостеприимным рукопожатием поприветствовал хозяин. Мальчик-слуга согласно старшинству обнес их водой, чтобы путники освежились с дороги. И первой, конечно, была Кэнкоу.
– Маэстра, ваше присутствие – честь для нас. Магистр, пожалуйста, чувствуйте себя как дома. Разумеется, мы найдем вам место. – Он разглядывает женщин и мужчин в отряде, словно пытаясь определить, кто есть кто. – Сколько комнат вам понадобится?
– Одну для магистра Титуса и одну для магистра Сирены, меня и Леонтии, – властно проговорила Кэнкоу и призадумалась. Прищурившись, она изучающее посмотрела на Энвелла и Бэлу, но больше ничем не выказала недовольства и через мгновение кивком пригласила Титуса высказаться.
Он увидел возможность показать Энвеллу и Бэле, что их обхождение с Сиреной перешло границы дозволенного, причем не распекая парней напрямую.
– Остальные будут спать в покоях челяди.
– Как скажете, магистр, – со всей любезностью ответил трактирщик, словно не заметив, как потрясены юноши тем, что их отсылают ночевать со слугами.
Кэнкоу коротко кивнула Титусу в знак одобрения и, на счастье, этим ограничилась. Он предпочитал лишний раз не попадаться ей на глаза.
– Если не возражаете, мы удалимся к себе в покои, – сказала она, повернувшись к трактирщику.
– Маэстра, приношу свои искренние извинения, но только что неожиданно уехала группа постояльцев. Кастелянше понадобится некоторое время, чтобы подготовить комнаты для столь важных гостей, как вы. Если позволите, я проведу вас в личную гостиную, где вы сможете спокойно подождать за едой и питьем. Благоволите пройти сюда, пожалуйста.
«Только что неожиданно уехала группа постояльцев».
Следуя за хозяином в гостиную, Титус переваривал эти слова. Может, уже слишком поздно? И приз в очередной раз увел из-под носа другой провидец?
Заставленная диванами и столами гостиная на самом деле не была личной, то есть не полностью перешла Титусу и его спутникам, как подобало бы магистру его ранга, да еще и путешествующему с почтенной маэстрой, сестрой самого мансы. Войдя, Титус потрясенно увидел за одним из столиков богато одетого мужчину, который с недовольным видом пил чай. Незнакомец был в длинном широком одеянии, накрахмаленная ткань которого зашелестела, когда он встал, чтобы приветствовать вошедших.
– Мир вам, магистр, – сказал мужчина. – В мире ли встречает вас этот вечер?
– Я пребываю в мире. Хвала матери, воспитавшей меня. А вы… – Титус заколебался. Выпустив шупальца магии, он понял, что перед ним еще один ледовый волшебник, причем, судя по узору ауры, тоже провидец, а не просто управляющий какого-нибудь магического Дома, путешествующий по делам своего мансы. Оправдались худшие его опасения! Но, стараясь говорить спокойным голосом, Титус вежливо продолжал: – А вас, магистр, этот вечер встречает в мире? И надеюсь, ваша мать, отец и прочие домочадцы тоже пребывают в мире?
– Никаких тревог. И вашей семье того же, да ниспошлет Всеобщее Божество милость на этот мир. Я Биленус Сиссе, сын…
Увидев на пороге женщин, он запнулся. Его губы, еще недавно полные и рассыпавшие любезности, поджались в ниточку. Глаза вспыхнули.
– Сирена! Меня будто громом поразило! Это же надо иметь наглость выйти на люди после всего, что случилось! С другой стороны, чему я удивляюсь? Всему миру известно, что ты бесстыдница из бесстыдниц!
От этих враждебных слов, сказанных грубо, безо всякой попытки завуалировать укол, Титус растерялся. В дверях, перешептываясь, толпились зеваки, жаждущие хоть краем глаза посмотреть на ссору. Энвелл и Бэла вовсю ухмылялись, как будто прилюдное унижение девушки оказалось для них лучшим за всю поездку развлечением. Побледневший трактирщик переводил взгляд с одного мага на другого.
Кэнкоу наблюдала за всем этим, храня гробовое молчание. Разумеется, она ждала, что Титус найдет способ с достоинством выйти из положения, но от неожиданности он утратил дар речи.
Все потрясенно притихли.
– Если обезьяна не может достать плод, она объявляет его гнилым, – внезапно разорвал молчание голос Сирены. Она говорила мягко и скромно, как то подобает женщине, но без какого-либо намека на робость.
Титус повернулся к девушке. До чего же безмятежное у неё лицо! Молодец. Досадно только, что он сам не сумел защитить честь Дома.
Сирена перевела взгляд на него и дважды подмигнула.
– Магистр, мы с тетушкой Кэнкоу вынуждены удалиться по своим делам. Не сомневаюсь, что вы и Сиссе из Дома Двенадцати рогов будете заняты едой и питьем какое-то время, – последние два слова она особо выделила. – Как говорится, за едой и разговором спешить не пристало.
Разумеется, Биленуса Сиссе привел сюда тот же след, подумал Титус. Но кислому лицу мага недостает ликующего сияния, которым обычно лучится провидец, выловив из океана силы начинающего волшебника. Значит, его соперник либо все еще ищет тех двоих, либо ведет переговоры, убеждая их связать судьбу с Домом Двенадцати рогов. И как это ни досадно, отвлечь его, пока другие заняты поисками, больше некому.
– Да, я определенно не прочь подкрепиться, – кивнул Титус.
Едва дверь закрылась, оставив двух мужчин наедине, Биленус, часто дыша, плюхнулся обратно за столик.
– Вы?.. – Он словно не мог выговорить следующее слово, боясь, что Титус окажется новым мужем Сирены, а не ее учителем.
Как будто хоть один здравомыслящий мужчина захочет взваливать на себя обузу подобного рода! Прежний брак трещал по швам еще до того, как из-за смерти сына окончательно развалился.
– Я главный провидец в Доме Осени и путешествую с тремя подмастерьями: Энвеллом, Бэлой и той молодой женщиной. – Титус не стал упоминать о Кэнкоу. Если собеседник не в состоянии провидеть, что перед ним высокопоставленная особа, сестра мансы и главный распорядитель в Доме Осени, то это его трудности.
– Простите за недавнюю резкость. – Маг знаком пригласил Титуса за столик. – Встретив ее здесь, вдали от обоих наших Домов, сорвался от удивления.
– И вправду, далече мы забрались. Надеюсь, магистр, ваше путешествие было мирным?
Биленус хотел было ответить, но, увидев хозяина, не стал. Тот принес свежий чай и поднос, где лежали финики, кунжутные козинаки на меду и горячие мягкие булочки из подслащенной ямсовой муки. В тишине трактирщик с чрезмерной неспешностью наполнил чашки обоих, словно ждал возобновления разговора, но в конце концов ушел, забрав со стола прежний, уже холодный чайник.
Как только дверь за ним затворилась, Биленуса прорвало:
– О каком мире может идти речь, если эта неблагодарная змея так неуважительно со мной обошлась?
– Значит, вы муж Сирены? Не знал. Я в то время отсутствовал по делам.
– Я не просил от нее ничего непомерного. Только быть покорной, скромной, рожать детей и заботиться о моем удобстве – обычные мужские желания. Но вижу, она своего добилась.
– Волос долог, ум короток.
– Вот именно, вот именно. Когда Сирена пришла ко мне, она была вполне покорной женщиной, безо всяких притязаний на магию. А потом начала говорить о снах и легких, как перышко, прикосновениях лепестков на лице. Да эти глупые домыслы ничто против четких мужских видений расцветающего волшебства!
– Мужчинам женщину не понять.
– О да, о да. Что хуже всего, женщины моего Дома ей потворствовали! Она ввела их в заблуждение своими безупречными манерами. Изображала из себя паиньку, а на самом деле скрывала ужасную правду.
– Хоть гнили и не видно, ветка ломается быстро.
Биленус больше не слушал его – как прорвавшая запруда, он изливал из себя обиды, собираясь выплеснуть все до конца.
– Сами знаете, ваш магический Дом влиятельным не назовешь. Для девчонки вроде Сирены это был отличный брачный союз. Только вот она считала, будто слишком хороша для меня, а ведь я уважаемый провидец и уже сделал себе имя, когда раньше всех прочих нашел в городе Хейвери трех могучих молодых магов. С ней же с самого начала что-то было не так! На сухой земле урожай не вырастет.
Титус поморщился, но собеседник, не заметив, продолжал изливать обиды:
– Что пользы от той, что не рожает? Женщины дают жизнь магам, а не становятся ими сами. Что бы она вам ни рассказывала, все было совсем не так…
Титус уже сожалел, что остался за столом. А ведь Сирена явно знала, что этот человек прожужжит ему все уши, защищая свою точку зрения и баюкая ущемленную гордость. Оставалось только вставлять в горестный монолог вежливые банальности и подкидывать вопросы всякий раз, когда собеседник приостанавливался, чтобы перевести дыхание. Редких фраз вполне хватало, чтобы тот не замолкал.
Рисуемый Биленусом портрет Сирены был отнюдь не лестным.
Меж тем тени за окном удлинялись, и солнце все сильнее клонилось к западу.
Вошел трактирщик.
– Магистр Титус, ваши покои готовы. Ужин подадим, как только попросите, или после темноты, если вам это предпочтительнее. Нашему городу повезло. Есть у нас один маг, человек скромного дара, которые приходит на закате и зажигает светильники с ледяным огнем, чтобы постояльцам было удобно.
– Разумеется, вы разделите ужин со мной, – вклинился Биленус.
– Разумеется, – учтиво кивнул Титус. – Позвольте только смою дорожную пыль.
– Да, конечно. Вообще-то, у меня самого перед ужином есть кое-какие дела. Следовало бы заняться ими раньше, но вдруг появились вы, и мы столько проговорили, что я позабыл о цели своего приезда. – Биленус подозвал слугу и спешно покинул трактир.
Титус подумывал последовать за ним, но Сирена излучала такую уверенность, что он решил сначала разыскать девушку.
Трактирщик провел его в конец здания. Здесь было три коридора с номерами. Один – для мужчин, один – для женщин и один – для семей. Титус заглянул в женский коридор, и в этот миг ему навстречу вышла Сирена. Она успела переодеться в другую тунику и по новой повязать головной убор. Холодная, невозмутимая прелестница.
Титус изумленно остановился, а Сирена подошла к нему со своей всегдашней безмятежной улыбкой, внезапно выведшей его из себя.
– Я что, терпел этого ворчливого грубияна просто для того, чтобы ты могла прихорошиться у себя в комнате?
Она глянула на хозяина трактира, затем снова на Титуса и сказала:
– Надеюсь, дядя, вы проводите меня до храма? Я в этом городе чужая, и мне несколько неловко в одиночестве приносить жертву.
Титуса безмерно поразило это странное заявление, потому что за все время их знакомства Сирена приносила лишь обычные дары на алтарях трактиров, где останавливался отряд.
– Магистр, – опередив мага, обратился к ней хозяин трактира, – если позволите, я пошлю с вами служанку, которая покажет вам наши достопримечательности. Особенно бы посоветовал храм, посвященный Юпитеру Таранису. Здание известно во всех окрестных землях своей архитектурой. Уцелел римский портик и затейливый орнамент в виде колес.
Сирена улыбнулась раз, улыбнулась другой, и наконец Титус вспомнил, как его сын и маленькие дочки когда-то такими молчаливыми улыбками подавали друг другу знаки, готовясь к какой-нибудь шалости.
– Благодарю, лучше уж мы прогуляемся по-семейному. – Титус решил поддержать ее выдумку о родстве.
Трактирщик удалился.
Сирена быстро прошла в конец здания и вывела Титуса через служебный проход, что, минуя кухню и сарай для верховых животных, выходил в переулок.
– Мы нашли их, – понизив голос, сообщила Сирена, когда он, ускорив шаг, поравнялся с ней. Часть ее шаловливого настроения передалась Титусу. Его сердце зачастило в предвкушении. Когда-то давно, наблюдая за своими детьми, прямо-таки сияющими в предвкушении какого-нибудь баловства, он мог даже рассмеяться.
На углу Сирена украдкой глянула по сторонам и коснулась его руки, не давая выйти на улицу. Титус посмотрел за угол трактира, и в свете угасающего дня увидел Биленуса Сиссе в окружении слуг. Сирена не издала ни звука, никак не выдала своих чувств, более того, даже не поморщилась, неожиданно наткнувшись на мужчину, которого когда-то называла мужем, а потом бросила.
– Сюда, – позвала она.
Вместо того чтобы бежать за другим провидцем, Сирена провела Титуса в неприметный храм с покосившимися воротами, стоящий на другой стороне улицы. В прискорбно крохотном дворике бродили две курицы и стояла клетка с барсуком. Вдоль стены тянулась выцветшая фреска – изображение увенчанной короной всадницы, которая сидела верхом на льве и как раз занесла руку, чтобы метнуть молнию. В тесном портике их поджидала жрица в венке Божественной Юноны. Стоило двум магам приблизиться, как пламя в жаровне у двери затрепетало и погасло.
Жрица поздоровалась с Сиреной, одарив ее радушной улыбкой, сменившейся настороженным взглядом при виде Титуса.
– Магистр! Добро пожаловать во владения святой Царицы небесной. Да ниспошлет она вам свою милость.
– Это мой наставник и старший товарищ. Я вам о нем рассказывала, – успокоила ее Сирена. – Познакомьтесь, Титус Канте из Дома Осени.
После обмена вежливыми приветствиями жрица позвала:
– Сюда, магистр.
Титус так и не овладел мощной ледовой магией, свойственной великим волшебникам из европейских Домов. Увы, не те были способности, чтобы, просто зайдя в дверь, полностью потушить огонь в очаге, как то делают мансы. Он не умеет создавать иллюзии из рассеянной в воздухе влаги; никогда не выказывал столько силы, чтобы удостоиться права учиться опасным секретам работы с леденящей сталью. Не может остановить работу целой фабрики, просто пройдя мимо ее паровых машин.
Провидческий дар – более незаметная разновидность той же магии и присутствует в немногих. Она необходима для выживания магических Домов, но, несмотря на это, далеко не в таком почете. Провидцу никогда не стать мансой своего Дома.
Но даже он при всей скромности своего дарования способен загасить пламя свечи. Даже он вытянет из астрального мира нить ледяного огня и скатает ее в шар, чтобы освещать путь. Кстати, хорошая мысль. Впрочем, комнату, выход из которой заслонила собою жрица, и так уже освещает холодный белый свет. Ни Энвелл, ни Бэла не овладели магией настолько, чтобы создать ледяной огонь. Может, его зажгла Сирена? Что, если она умела это делать и раньше, просто скрывала? Каким бы неприятным человеком ни был Биленус Сиссе, часть его отравленных зерен упала на благодатную почву. После рассказа бывшего мужа Сирена кажется скрытной, расчетливой лицемеркой, которая, прикрываясь красивым личиком, обводит вокруг пальца наивных мужчин.
В комнате первым делом бросается в глаза скромность убранства: простой деревянный стол, две скамьи и шкаф для посуды, где стоит кувшин и кривобокие чашки. Такие гончары обычно отдают за бесценок, потому что это работа подмастерьев. За столом подле престарелой жрицы, кутаясь от холода в шаль, сидит Кэнкоу, напротив – изможденного вида женщина.
На коленях женщины зябнет малыш лет двух. Судя по белизне кожи, в незнакомке течет кельтская кровь. Лицо ее отмечено ранними морщинами, но первым делом притягивает взгляд ожог на правой щеке. Вероятно, она когда-то была красива, но теперь Титус прикладывает усилия, чтобы не поморщиться при виде уродливого шрама, да и то лишь благодаря матери, учившей не смущать таких людей гримасами.
За спиной женщины стоит пара близнецов, похожих как две капли воды. Обоим лет по тринадцать – возраст, когда обычно пробуждается магический дар. Провидцы способны отследить магические нити, что идут от человека к человеку. Как ни удивительно, шар ледяного огня привязан сразу к обоим парням, будто бы они вместе догадались, как его создать. И создали тоже вместе.
К стене, сложив руки на груди, привалился угрюмый юнец в ветхом камзоле, явно тесном в плечах. Парень похож на близнецов, такой же смуглый, черноволосый и курчавый. Посмотришь на мальчиков такого возраста и невольно вспомнишь о сыне, только тот никогда не хмурился, это было ему не свойственно.
Увидев в дверях Титуса, Кэнкоу встала. Изможденная женщина – тоже. Даже угрюмый юнец выпрямился, оттолкнувшись от стены. Осталась сидеть одна жрица, воспользовавшись привилегиями своего возраста. Ее дрожащая от старости рука сжимала трость.
Первой, как то полагается в святом храме, Титус поприветствовал престарелую жрицу.
– Маэстра Селва, – обратилась Кэнкоу к матери парней. – Это магистр Титус Канте. Я вам о нем рассказывала.
– Магистр, – произнесла та и замолкла, не справившись с наплывом чувств.
Малыш в ее руках забрыкался, захныкал, и угрюмый юнец, хвала Богине, его забрал.
– Маэстра, примите мои поздравления, – развел руками Титус. – Чтобы вот так одновременно распустился цветок магического дара и двое работали вместе, как ваши близнецы… это такая редкость!
Близнецы переглянулись с обоюдным удивлением.
– Говорила я вам, что он догадается о вашей связи, – с теплотой сказала Сирена, и близнецы улыбнулись ей так, будто уже доверяли. Что ж, Биленус рассказывал о ее хитрости и о том, как она обратила против него женщин из Дома Двенадцати рогов.
– Да, такой дар – большая редкость, – согласилась Кэнкоу. – И поэтому, магистр, Дом Осени примет маэстру Селву и ее четырех детей под свое крыло.
О мягкосердечные, непрактичные женщины!
– Вообще-то, так не положено. – Титус искал способ воспрепятствовать Кэнкоу, причем не выражая несогласия в лоб перед остальными, чтобы не накликать на себя уйму неприятностей сейчас и в будущем. – Моя жизнь тоже началась вне стен магического Дома. Меня нашел прорицатель из Дома Осени, к которому я сейчас принадлежу. Родным выплатили щедрые отступные. И я не приводил с собой свою семью.
Со свойственной кельтам порывистостью Селва выбежала из-за стола и ужасающе фамильярно стиснула руки Титуса, царапнув его кожу мозолями. Как видно, женщине много приходилось заниматься черной работой.
– Потому-то я и здесь. На этой неделе к главе нашего клана уже приходили провидцы и предлагали за моих детей награду. Но я никому не позволю нас разлучить! Эти двое мальчиков и их братья все, что у меня осталось после любимого мужа.
Женщина всхлипнула. Старший сын понуро сгорбился. Близнецы сжали руки в кулаки, и шар холодного огня засветился так удивительно ярко, что Титус позабыл обо всем, кроме возможности заполучить этих двоих и увидеть, как расцветет их редкостный магический дар.
– Маэстра Селва вдова, – пояснила Кэнкоу, и поскольку сама Кэнкоу тоже была вдовой, Титус понял, что вопрос исчерпан.
Но, как это вечно бывает, остальные считали иначе. Ну почему людям непременно надо рассказывать совершенно неинтересные истории либо бубнить о горе, которое он должен чувствовать, хотя у него всего одно желание: чтобы оставили в покое.
– Сама я из шахтеров, народа самого незначительного. Наш удел – добывать из земли камни, – начала Селва. Выговор обличал в ней самую что ни на есть неотесанную деревенщину. – Как-то к нам в кузню пригласили поработать молодого кузнеца, и я в него влюбилась. Родня сказала, что я больно высоко мечу, и отреклась от меня. Когда муж увез меня к своему клану, его соплеменники отнеслись ко мне с презрением, высмеивали за натруженные руки и низкое происхождение. Еще бы, у кузнечных кланов принято заключать браки между собой. Но я ведь не нарочно в него влюбилась. Просто так вышло. Хоть я и не понравилась соплеменникам мужа, он меня не отверг. Пока был жив, всегда меня защищал, но после несчастного случая…
Она дотронулась до ожога на лице. Близнецы смотрели себе под ноги. Угрюмый юнец прижался губами к головке малыша с такой нежностью, что у Титуса защемило сердце.
– …после него мужнина родня обращалась с нами, считай, как со слугами. А теперь размечтались… хотят увеличить семейное богатство отступными за мою плоть и кровь!
– Для всех будет лучше, если маэстра Селва и ее дети присоединятся к Дому Осени, – заявила Кэнкоу хорошо знакомым Титусу непреклонным тоном. – Близнецам будет спокойнее, если мать останется с ними. Так им не придется за нее тревожиться.
– Но…
– Старший мальчик многообещающий музыкант. Под его руками говорит джембе.
Угрюмый юнец вскинул взгляд и, когда Сирена ободряюще ему улыбнулась, с гордым видом артиста распрямил спину.
– Как мы оба знаем, – продолжала Кэнкоу, – кузнечные кланы используют найяму куда дольше, чем существуют ледовые маги.
– Огненные колдунишки! – фыркнул Титус. – Быстро выгорают, к тому же для всех вокруг опасны.
– И все же кузнец и его деревенская жена дали жизнь двум подающим надежды ледовым волшебникам.
– Маэстра Кэнкоу и милая Сирена отнеслись ко мне, как к сестре, и предложили нам кров, – обратилась Селва к Титусу. – Прошу вас, магистр, не прогоняйте меня. Народ мужа пытался отослать меня домой, но я не нужна своей семье, к тому же не могу оставить детей. Они мое все.
Что ж, так тому и быть, подумал Титус. Пусть женщины сами изыскивают возможность накормить дополнительные рты. Все равно забота о еде и одежде в Доме Осени отдана на откуп слабого пола. Привезти этих близнецов и представить их мансе будет такой победой! И потом глава Дома всегда относился к своей сестре Кэнкоу со снисходительностью старшего брата, ибо чтит светлую память их общей матушки.
– Все будет хорошо, – успокоил Селву Титус и после минутного раздумья кивнул Сирене. – Отличная работа, Сирена.
Сирена, покраснев, прижала руку к груди и, сглотнув, пробормотала:
– Магистр, ваша похвала – честь для меня. Все благодаря тому, что вы великодушно согласились меня обучать.
Суровое выражение Кэнкоу смягчилось:
– Я распоряжусь, чтобы семье подали вторую карету. Селва с детьми заночуют с нами в трактире.
Только сейчас Титус заметил, в каких обносках ходят женщина и ее чада. Одежда – латка на латке и пошита из грубой шерсти, а не тонкого дамаста, как полагалось бы в богатом кузнечном клане. На старшем парне куртка и штаны как у черни, вместо платья, подобающего любому юноше из приличной семьи в свободное от работы время. Даже сундука для имущества и то у них нет, только один потрепанный мешок и старый, но хорошо сохранившийся барабан. Малыш вцепился в одноглазую матерчатую куклу. И впрямь бедные родственники. Не удивительно, что женщина хочет сбежать.
– Весь вопрос, Титус, в том, – продолжала Кэнкоу, – согласитесь ли вы провести в путешествии несколько лишних дней, ведь на завтра выпадает Имболк.
Четыре праздника, знаменующих проводы одной поры года и встречу другой, самое благодатное время для поиска новых волшебников, ибо в это время пелена между астральным миром и миром смертных тоньше волоса, и цветы магического дара распускаются особенно часто. Конечно, ни один маг не покинет родные стены накануне Дня Всех Святых, поскольку это самое опасное время в году, но Титус и другие провидцы часто отправлялись на поиски в Имболк, Белтайн и Лунасу. Слишком часто Титусу приходилось возвращаться с пустыми руками: маги – редкость, и, даже если повезет, более богатые Дома уводят находку из-под носа.
Но сегодня все будет иначе.
– Думаю, все мы с чистой совестью можем возвращаться в Дом Осени, ибо сделали для него все, что в наших силах, – ответил Титус. На том и порешили.
Избегая Биленуса Сиссе, Титус решил позавтракать в номере, но поздней ночью проснулся от стука в дверь. Когда он открыл, пьяный Сиссе осыпал его оскорблениями и разбил ему нос в кровь. Он бы еще отходил Титуса тростью, но того спасло поспешное вмешательство Оросиуса, слуги. Сиссе увели прочь, что до его проклятий, то они, вполне предсказуемо, закончились громким приступом рвоты и жалобным нытьем.
Потрясенный хозяин трактира рассыпался в извинениях.
Титусу было не так уж и больно – в юности на кулачных боях его бивали и хуже, – однако он согласился на компресс, пропитанный гамамелисом, и удалился, злорадствовуя. Нос распух, но боль того стоила. Титус вспомнил, что манса будет доволен, устроит в честь него пир, вознесет над прочими домочадцами.
* * *
Итак, на следующий же день отряд снова отправился к парому через реку Рейн. Обе кареты по главной улице неспешно пробирались сквозь город, выросший вокруг переправы. За окнами мелькали трактиры, продуктовые лавки и мастерские ремесленников: портной, колесник и кузня, расположенная несколько в стороне, чтобы уберечь пламя в печах от проезжих ледовых магов.
Паромщик в обход других поставил их на место в голове очереди, и там они ждали, когда паром вернется с другого берега. На этот раз, закрыв глаза, Титус позволил себе углубиться в воспоминания об одном сумрачном дне. Они с сыном играли в шахматы среди сада поющих фонтанов, крошечная Кассия дремала у него на коленях, а Фабия, привалившись к плечу старшего брата, напевала какую-то детскую песенку. Парень встал, чтобы зажечь светильник в дальнем углу сада, – слишком далеком, чтобы Титус затушил огонь своей близостью, – но тот все не загорался. Мальчик никак не мог разжечь пламя. В нем только что пробудился магический дар, как на то надеялся Титус и все остальные в Доме Осени.
Какой это был миг! Но дело не в магии, а в том, что и в малом, и в большом его сын умел все превратить в праздник, распространяя свое сияние на окружающих его людей.
Титус очнулся от печальных мыслей и, памятуя о том, как учтиво Сирена поблагодарила его за науку, обратился к Энвеллу и Бэле. Оба юноши с одинаково неприветливым видом сидели на скамье напротив.
– Терпение – тоже урок. Как говорится, цветущее дерево плоды принесет.
Оба сердито надули губы – ну чем не упрямцы, не желающие учиться? Что, если этой парочке нужен иной наставник? Возможно, их стоило бы женить на ком-то из другого магического Дома. Вдруг там у них лучше пойдут дела.
– Похоже, вы хотите мне что-то сказать. – Титуса внезапно охватило необъяснимое желание услышать их мнение. – Впервые за все путешествие мы, трое мужчин, оказались в карете одни. Говорите, не стесняйтесь.
Парни переглянулись.
Наконец Бэла буркнул:
– Магистр, вы делаете Сирене поблажки потому, что она красивая.
Обвинение рассердило Титуса, но голосом он этого никак не выдал.
– Хорошие манеры и скромность – вот в чем кроется красота женщины. К тому же мы нашли этих близнецов благодаря ее внимательности. Сами мы проехали бы мимо. Скажете, это не так?
– Один поступок имени не делает, – раздраженно проворчал Энвелл.
Титус промолчал. Чувствовалось, что юноши вот-вот разговорятся. Потянулась тишина, скрашиваемая журчаньем реки неподалеку, скрипом колес и смехом в толпе, ожидающей паром. В детстве Титус понял: держи язык за зубами – и останешься глух к тому, что говорят другие. Сможешь думать сколько хочешь, несмотря на шум разговоров вокруг. Правда, порой, как сегодня, требуется слушать, как бы неприятны ни были слова.
– Сирена гордячка, – выпалил Бэла. – Вы забываете, что мы с ней учились в одном классе. Нас она не замечала. Считала, что слишком хороша для нас и нам подобных. А ведь сама в магии была не в зуб ногой. Похоже, все уже забыли, что дар в ней пробудился только после отъезда в Дом мужа.
– И что там у них стряслось? – подозрительно добавил Энвелл. – Брошенный муженек явно на нее зол, как мы имели возможность видеть. А ведь сначала она вроде радовалась, что выходит замуж в лучший Дом. Но потом, обнаружив у себя магические способности, сочла, что муж ее недостоин и вернулась к нам, так? Магистр, мы вас просто предупреждаем. Если не поостережетесь, она пройдет по вам, лишь бы залезть на более высокий сук.
– Она даже не забеременела, – недружелюбно поддакнул Бэла.
Титус хотел было ответить, но не смог решить, то ли согласиться, то ли, наоборот, встать на защиту Сирены.
Крик поблизости заставил его встрепенуться. Отзвуки голоса еще не угасли вдали, как по двери кареты кто-то загрохотал, причем так, что она вся затряслась.
– Эй, кучер, открывай! Открывай дверь!
Дверь рванули снаружи. За нею стоял Моркант, кучер. Его и так красное от солнца лицо еще больше раскраснелось от волнения.
– Магистр, – начал было он, но тут его грубо отпихнул в сторону вооруженный человек. Поверх доспехов на нем был накинут короткий плащ, украшенный изображением дуба – гербом Венты Эркунос, города, откуда они совсем недавно уехали.
– Я магистр Дома Осени. – Титус смерил вооруженного человека взглядом. Тот оказался всего лишь слугой местного принца. – Почему вы беспокоите меня своим вторжением?
Вооруженный человек отошел, уступив место констеблю в фуражке с таким же дубовым гербом.
– Я ищу женщину по имени Селва. Она украла четырех детей, принадлежащих клану Камара из Венты Эркунос, – объяснил констебль.
Камара… распространенная у кузнецов фамилия. Обвинение было настолько серьезным, что Титус дал Морканту знак опустить ступеньки. Выйдя из кареты, он словно оказался перед бурей, ибо снаружи, на благоразумном удалении, стояли двое кузнецов и решительно настроенная старуха с мозолистыми руками гончарных дел мастера. Его средоточие холода едва сдержало волну их огненной магии.
Титус вышел из семьи почтенных фермеров, которая ставила во главу угла безупречность манер и общественные ограничения, ведя себя сообразно этим принципам. Мальчишкой его восхищали и в то же время немного пугали выкрутасы местного кузнеца. Тот устраивал из своей работы целое представление, пел или отпускал замечания о пролетавших птицах. Разрушительной силы огня боялись все, но маленький Титус приходил в восторг от того, с каким бесстрашием кузнец управляется с магией. Огненные маги всегда ходили по острию меча и в любой миг могли погибнуть в собственном пламени. Маэстра Селва со своим погибшим мужем и ожогом на лице живое тому доказательство.
Разумеется, люди, скучавшие в очереди на паром, подтянулись посмотреть на стычку членов кузнечного клана с ледовым магом. Но все держались на почтительном расстоянии.
Из-за констебля никто не обменялся надлежащими приветствиями. Брошенные обвинения были делом закона, и слово взял его представитель.
– Дом Четырех лун уже выплатил клану Камара отступные за право забрать близнецов, в которых опознали ледовых магов. Я здесь по зову трех старейшин Камара, среди которых бабушка детей с отцовской стороны. Станете ли вы отрицать, что ребята с вами?
Титус оценил прямоту констебля, но в голову закралась грешная мысль. Что, если разрешить преследователям заглянуть в карету? Они увидят только Энвела и Бэлу. Возможно, удастся уйти с близнецами, притворившись, что вторая карета чужая?
Титус терпеть не мог ложь.
– А матери детей право голоса в сделке дали? – попробовал он зайти с другой стороны. – Та согласилась?
Старший кузнец ответил с рассудительностью спокойного человека, предпочитающего улаживать все миром.
– Магистр, вы неверно ставите вопрос. Увозить детей нашего сына без ведома его родных – воровство. Мы своего разрешения не давали. У той женщины нет законных прав выступать от имени несовершеннолетних, что живут под крышей моего дома. Мы договорились с людьми из Четырех лун еще до вашего приезда.
Внезапно из другой кареты донеслись горестные вопли. Распахнув дверь, к ним со своим обычным невозмутимым спокойствием присоединилась Кэнкоу. При виде Кэнкоу констебль уважительно отступил, пропуская ее на место рядом с Титусом. Даже кузнецы признали в ней высокопоставленную особу и отнеслись к ней с почтением, подобающим ее возрасту.
– Нельзя настраивать против себя мансу Дома Четырех лун, – прошептала она Титусу. – Рассердившись, он может уничтожить наш Дом.
– Мне казалось, вопрос улажен, все обговорено и дело закрыто, – как можно спокойнее ответил Титус. Под взглядами толпы незнакомцев он начинал злиться, чувствуя себя униженным. – Впервые слышу, что помимо Биленуса Сиссе кто-то еще заявлял права на этих детей. Если бы я знал…
Почувствовав, что начинает повышать голос, Титус прикусил язык.
– Увы, я ошиблась. – Кэнкоу говорила так, будто взгляды зевак и собственный грубый промах совершенно ее не волнуют! – Маэстра Селва ввела меня в заблуждение, а доброе сердце Сирены довершило остальное.
Конечно, корень зла – эта девчонка! Знал ведь, что брать Сирену – ошибка. Но даже сейчас Кэнкоу – а значит, и манса Дома Осени – ее защищают!
Из второй кареты с помощью сына выбралась заплаканная Селва и, увидев старейшин своего клана, лишилась чувств.
– Я сама сопровожу близнецов в Дом Четырех лун, – сказала старуха-гончар. – Остальные двое вернутся домой с моими братьями. Что до тебя, Селва, раз уж ты хотела уйти – скатертью дорога. Правда, вряд ли эти маги тебя примут. На твою верность, как оказывается, рассчитывать не приходится.
Юноша рухнул на колени и прижал руку к сердцу:
– Пожалуйста, Мэмасо, не отсылайте нашу мать от нас, ее детей.
– Ладно, пусть Селва возвращается в дом, – великодушно разрешил старший кузнец. – В конце концов, она все еще нужна малышу.
– Но смотри, Селва, – добавила старуха-гончар, – чтобы больше без глупостей. – И погнала потрясенных близнецов в поджидающую карету.
Малыша взял на руки старший кузнец, причем, как с облегчением заметил Титус, очень бережно. Селва более или менее пришла в себя и, пошатываясь, последовала за ребенком, оставив на попечение старшего сына потрепанный мешок и бесценный барабан. Итак, клан усопшего мужа снова принял ее с детьми под свое крыло.
Кузнецы удалились с неимоверной грубостью, как будто Титус и его спутники обычные простолюдины, мимо которых можно пройти, не удостоив ни взглядом, ни приветствием. Более того, они зажгли факелы, что вообще граничило с прямым оскорблением. Титус, владевший только слабой ледовой магией, оказался бессилен на него ответить и лишь жалел о том, что нельзя потушить каждый очаг в окрестностях переправы поднявшимся внутри него гневом.
– Какое огорчение, – тихо обратилась Сирена к Кэнкоу. – Селва так отчаянно хотела убежать! Родственники мужа плохо с ней обращались.
– Ох уж мне эта женская чувствительность! – буркнул Титус.
– Магистр, – быстрым шагом приблизился к ним мужчина с цепью на груди (знаком того, что он помощник паромщика), – мои извинения, но паром на сегодня отменили. Никаких перевозок во время Имболка не будет, так что придется вам подождать до послезавтра.
Голова Титуса разламывалась от неимоверной ярости, перед глазами будто лопались звезды. Слуга Оросиус, который и раньше видел его в таком состоянии, тут же бросился на помощь. Вскоре Титус прихлебывал отвар златоцвета, сидя в удобном кресле ближайшего трактира. У локтя, успокаивая пряным ароматом, дымилась чаша горячей воды, куда было добавлено несколько капель лавандового масла.
Казалось бы, спутницы могли выказать ему хоть какое-то уважение и оставить в гостиной одного, но хоть Кэнкоу и отослала Энвелла и Бэлу, сама она и Сирена, словно лучшие подружки, бок о бок болтали на диване. И это при том, что опрометчивое решение этой девчонки поставило под угрозу его репутацию! Кэнкоу прихватила с собой мешочек с бисером и низала браслет, а Сирена вышивала горловину сорочки.
– Что я сделала не так, тетя? История Селвы чем-то напомнила мне мою собственную.
Голос Сирены никогда не дрожал, в нем ни разу не проскользнули плаксивые нотки. Слишком уж самоуверенно она держится для того, чтобы верить ее наивным оправданиям, подумал Титус.
– Тяжелый случай, – согласилась Кэнкоу. – Не в моих правилах бросать таких женщин на произвол судьбы, да и не пристало поворачиваться к бедняжке спиной, если можешь как-то помочь. Но, боюсь, мы совершили ошибку. Твое доброе сердце взяло верх над моим благоразумием. Но как я могу тебя порицать после того, что тебе довелось пережить?
– Но не станет ли Дом Четырех лун искать мести, если кузнецы расскажут о том, что случилось? Что, если четырехлунные явятся сюда с жалобами и обвинят нас в каком-нибудь преступлении? Перед отъездом я тщательно изучила карты. Многие деревни к югу и западу от переправы находятся под покровительством Дома Четырех лун.
– Твоя правда, – вздохнула Кэнкоу. – Их главное поселение не так уж далеко отсюда, правда, никого из Дома Осени в это роскошное местечко никогда не приглашали.
– Может, нам послать их мансе письмо с извинениями за причиненные неудобства?
– Ни в коем случае! – вмешался Титус, ставя чашку на стол. – Человек с подобным положением, славой и могуществом может погубить нас в два счета. Лучше не напоминать ни ему, ни прочим членам Дома Четырех лун об этом провале.
– Я как раз собиралась сказать то же самое. – Кэнкоу сурово посмотрела на Титуса с таким неодобрением во взгляде, что он невольно стиснул руки в кулаки. – Мы слишком незначительны для столь вельможного Дома. Вряд ли кузнецы упомянут о нас перед его членами, ибо из-за этого маленького недоразумения сами предстанут в невыгодном свете. Вы представьте: их драгоценный сыночек женился на необразованной дочери камнекопа, более того, она обвела их вокруг пальца и почти сбежала. Неужели кузнецы захотят признаться мансе четырехлунных, что на время лишились собственных детей и не знали, где они?
Кэнкоу хохотнула. Сирена чуть улыбнулась.
Титус решил, что не так уж голоден. Не хватало еще ужинать в обществе женщин, способных в бесчестье мужчины увидеть повод для веселья! Итак, он отправился в постель и всю ночь страдал от мучительных сновидений.
* * *
Следующим утром Титус почувствовал себя немного лучше, но, спустившись в гостиную, увидел, что Кэнкоу и Сирена уже там.
– Не желаете ли чаю, дядюшка? – проворковала Сирена. – Мне жаль, что все так вышло. Вот, заказала вам на завтрак овсянки – как вы любите.
Все-таки от женских улыбок мужчина смягчается, подумал Титус, особенно голодный и мучимый жаждой. Вдобавок прибыл слуга с мисками дымящегося риса и пшенной каши, приправленной молоком, сахаром и дробленым арахисом. Головная боль утихла, хотя иногда гнев еще напоминал о себе ломотой в висках, но обсуждение недавнего прискорбного казуса могло подождать до тех пор, когда они вернутся домой и расскажут обо всем мансе.
Энвелл и Бэла вошли быстрой походкой и сели за стол.
Тогда-то это и случилось. На Титуса обрушилась сила. Вокруг словно бушевала магическая буря с ветром и градом. Оглушив и ослепив его на несколько мгновений, она вдруг резко прекратилась. Что это было, апоплексический удар?
Постепенно Титус понял, что обычные повседневные звуки – грохот колес по дороге, лай собаки у гостиничных ворот, шаги в коридоре – поступают в комнату, как обычно. Но в них вплетается вопль из топочной в дальнем конце трактира.
– Огонь в печах погас!
– Что это было? – Бэла выглядел одновременно потрясенным и обрадованным.
– Уж не магический ли дар в ком-то открылся? – дерзко спросил Энвелл. – Я это почувствовал!
– Слишком сильно для первого колдовства начинашки, – ответил Бэла, с укоризной посмотрев на Сирену. – Надеюсь, это не какой-нибудь мощный ледовый маг явился нас наказать.
Сирена повернулась к Титусу:
– Магистр, что думаете? Из-за силы ощущения я даже не поняла, где их источник. На меня будто набросились со всех сторон разом.
Титус провидческим взором отправился по следу силы. Тот вел через город в сельскую местность, петляя между искр и щупалец, которыми были животные и растения.
– След силы быстро тускнеет, но все еще виден моему взгляду провидца. Он ведет за город.
Кэнкоу нахмурилась:
– Как вчера вечером упоминула Сирена, некоторые из окрестных деревень живут под покровительством Дома Четырех лун, то есть многим обязаны сильному хозяину, которому мы не смеем прекословить. В таких обстоятельствах разумнее всего, пожалуй, просто ехать своей дорогой.
Сирена наклонила голову, словно слушая невидимые нити ньямы.
– Всплеск магии был очень сильным, тетя.
– Согласен, – отозвался Титус.
Теперь, после того как магическая буря отбушевала, он понял, до чего поразительный натиск силы недавно обрушился на него. Возможность все спасти, вернувшись из этой ужасной поездки не с пустыми руками, придавала смелости, толкая на безрассудства. Однако слова Титус подбирал тщательно:
– Определенно, если мы с Сиреной расследуем столь удивительный случай, не будет никакого вреда. Позор ехать дальше, как будто ничего не случилось!
Кэнкоу с пониманием кивнула:
– Ты прав, Титус. Вам с Сиреной стоит проверить, что это было. Сама я слишком стара для опасных путешествий по ухабистым дорогам, поэтому останусь здесь под присмотром Энвелла и Бэлы.
Лица у обоих разом вытянулись, став до смешного возмущенными, но, конечно, юноши не могли противиться решению Кэнкоу.
С полным безразличием к их огорчению она продолжала:
– Моркант вас отвезет. Возьми своего слугу, Титус, мало ли что – у него сильная рука. Леонтия возьмет на себя роль компаньонки Сирены. – На лице Кэнкоу мелькнула лукавая улыбка, словно намекавшая на все тайны женского крыла, к которым мужчины имели лишь ограниченный доступ. – У нее тоже сильная рука.
Вскоре все пятеро катились на юг по ухабистому тракту. Слуга Оросиус расположился на облучке подле Морканта, а обе женщины – внутри кареты, напротив Титуса. Сирена крепко держалась за скамью, и каждый раз, когда они подпрыгивали на очередной колдобине, словно порывалась что-то сказать. Но только она открывала рот, как Леонтия сквозь юбку стискивала ей колено – своеобразный женский способ общения, который мужчинам не дано понять.
На особо сильном толчке Сирена наконец решилась:
– Биленус, наверное, вам наболтал обо мне всяких гадостей? – спросила она настолько прямолинейно, что Титус пришел в смятение.
– Мужчины любят поговорить, когда рядом нет женщин, – сдержанно ответил он.
– Сирена, не дразни спящего зверя, – предупредила Леонтия, хоть и куда более мягким тоном, чем тот, который использовал бы сам Титус.
Откинувшись назад, девушка поджала губы и гордо вздернула подбородок.
В такой неловкой тишине они ехали какое-то время. В конце концов карета остановилась, и Моркант открыл дверцу. Перед ними раскинулась лесистая, изрытая оврагами местность.
– Магистр, дальше не проехать. Если хотите, можно оседлать лошадь.
– Мы пойдем пешком. Здесь недалеко.
Титус и Сирена отправились в путь.
– Какой запах! Сосна и дым, – восторженно принюхалась девушка. От ее нахмуренного вида не осталось и следа.
Она шла бодрой походкой здорового человека, ценящего деревенский воздух.
– Отыщи нити магии. Ты все еще должна их чувствовать. Следуй за ними, как за струйками дыма.
Титус держался сзади, позволив Сирене выбирать путь, и только легчайшими знаками подсказывал направление, если та колебалась. Бредя с ней по белой от инея траве, он понял, что и магия, и дым ведут в одно и то же место: во впадину, где растет священное дерево – дуб. Под его могучими ветвями возились с костром двое мужчин. В вырытой под него яме было полно золы и почерневших головешек, как будто огонь пылал всю ночь и только недавно прогорел. Старший мужчина скармливал пламени веточки, но никак не мог его разжечь.
На дубовом суку висел выпотрошенный олень. Позади дерева четверо мужчин, почти скрытых пышной кроной, разделывали еще двух. То были крестьяне. На их шерстяных туниках виднелись многочисленные обереги и нанесенные краской защитные знаки, которыми в глуши обычно пользуются охотники.
Сирена с такой силой сжала Титусу руку, что он бы возмутился, если бы не утратил дар речи от этого простого проявления доверия и дружбы.
– Смотрите, – прошептала она, махнув подбородком на подвешенного оленя. – Магистр, сначала я приняла зверя за тундровую антилопу, но у него есть третий рог! Это создание… оно ведь не принадлежит нашему смертному миру?
Титус высвободился из ее хватки и подошел, чтобы разглядеть получше. Те два оленя, которых еще потрошили, казались совершенно обычными, но рог третьего был соткан из серебристого великолепия волшебства.
При виде гостей охотники выпрямились, оторвавшись от работы. Старший дал товарищам знак оставаться на месте и вышел навстречу. Его волосы были заплетены в многочисленные косички, на конце каждой болтался амулет. Обветренное лицо оживляли спокойные глаза. Уж кому-кому, а охотникам волшебников бояться не приходится, подумал Титус. Они охотились на границе астрального и нашего миров еще в те времена, когда ледовые маги не научились вытягивать нити магической силы из мира духов и использовать их для своих нужд.
– Мир вам, магистр, – сказал мужчина. – В мире ли встречает вас этот день?
Пока Титус в той же манере его приветствовал, Сирена, отойдя на несколько шагов вправо, оглядела землю за дубовой кроной. Охотники смотрели на девушку с уважением, не двигаясь с места.
– Магистр, взгляните-ка сюда, – произнесла она так резко, что Титус тут же повернулся к ней.
По другую сторону от костра стоял юноша, почти скрытый пышным шатром листвы. В одной руке он сжимал нож, в другой – кожаный шнур, с которого свисала тушка тетерева. Но вот юноша повернулся и во все глаза уставился на магов. Дерзкий, однако.
До чего же легкомысленны девушки, первым делом подумал Титус. Юноша необычайно хорош собой, его черты почти противоестественно совершенны. На вид он на несколько лет моложе Сирены, ну, скажем, семнадцать – не мальчик, но пока не мужчина. Еще несколько лет, и у него от женщин отбоя не будет, а заодно и от мужчин с соответствующими наклонностями. До чего мелко со стороны Сирены запасть на красивое личико, полностью игнорируя остальных.
Затем Титусу вспомнился собственный сын, умерший в этом возрасте, и незаживающий шрам на сердце, оставленный его смертью, засаднил с новой силой.
Склонив голову набок, Сирена дважды подмигнула. Сначала Титус подумал, что девушка насмехается над его горем, но та просто подавала знаки.
Вожак замолчал. Его спутники старательно смотрели в другую сторону, словно делая вид, что парня вообще не существует. Казалось, что таким образом они надеяются скрыть его от Титуса и Сирены. То ли эти крестьяне не почувствовали магию, то ли боялись дальнейшего.
Титус потянулся разумом к парню и, к собственному удивлению, уперся во что-то вроде стекла. Сырая магия рванула было навстречу и тут же спряталась, словно улитка в раковину. Поняв, что привлек внимание, юноша тут же опустил взгляд на птицу в руках, но все равно, глядя на гордую осанку, никто не принял бы его за скромного крестьянина, каким он, вне всякого сомнения, был.
– Кто этот парень? – раскатился громкий голос Титуса под холодной тяжестью безоблачного неба.
– Просто парень, – ответил старший охотник.
– Мы провидцы. Мы почувствовали всплеск ледовой магии.
Юноша отодвинулся на несколько шагов от огня, и зыбкое пламя сразу расхрабрилось, жадно набросившись на растопку.
– Наш костер задуло порывом ветра, – пояснил вожак, – но, как видите, магистр, он горит. Для вас здесь ничего нет.
Сирена, поймав взгляд Титуса, покачала головой.
– Этот юноша ледовый маг, – шепнула она. – Думаю, он это понимает, но не хочет признавать и потому нарочно выстраивает вокруг себя щит. Вы ведь тоже почувствовали?
Титус сравнивал неосязаемую преграду с листом невидимого стекла.
– Да, почувствовал. Очень необычный случай. Необученный маг, а по наитию сумел возвести вокруг себя такую преграду.
Старший охотник кивнул спутникам, и те вернулись к работе – все, кроме парня, который продолжал наблюдать.
– Наша деревня находится под защитой и покровительством Дома Четырех лун, – сообщил вожак. – Мы выбрались добыть мяса для своих семей. Дело к весне, запасы еды на исходе. Вот и все.
– Нет, не все. – Титусу не понравилось, что мужчина так безбожно врет. – Когда распускается цветок магического дара, сила в человеке может приливать и отступать днями, неделями и даже месяцами. Сегодня Имболк, благоприятное время для колдовства, день пробуждения природы после зимней спячки.
Сирена все еще смотрела на юношу.
– Ледовый маг имеет право сам выбирать свой путь, – четко выговаривая слова, обратилась она к нему ласковым голосом. – Даже если те, кто вокруг, говорят о повиновении.
– Более того, – добавил Титус, – я вправе сделать предложение вашему клану, раз уж нашел парня первым.
– Я охотник. Вот и все, – покачал головой юноша. – Что бы вы там себе ни надумали, это не обо мне.
– Довольно, Эндевай, – вмешался вожак и снова обратился к Титусу: – Магистр, как я уже говорил, здесь для вас ничего нет.
Он осекся. Конский топот услышали все. Из-за деревьев вынырнуло шесть всадников, и охотники опустили ножи. Сирена вернулась к Титусу, сознательно поправила головную повязку и сложила руки на животе, принимая позу покорности и скромности.
Четверо были солдатами и носили поверх доспехов короткие синие плащи. Сам Титус никогда с охраной не путешествовал, веря, что почтенного провидца никто не тронет, к тому же Дом Осени не мог позволить себе такие траты. Он ожидал, что двое остальных окажутся магами вроде него, приехавшими посоревноваться за парня, но переведя на них взгляд, сразу понял свою ошибку. Только сейчас он присмотрелся к символике на плащах. Там красовались четыре луны в разных фазах (первая четверть, между первой и второй, между второй и полнолунием и полная) – отличительный знак Дома Четырех лун.
– Сирена, – тихо предостерег он, но было слишком поздно. Беда уже пришла.
Высокий здоровяк, соскочивший с крупного гнедого скакуна, оказался отнюдь не провидцем. Мужчина в расцвете сил, он был несколькими годами моложе Титуса и буквально излучал ауру магии… незримую, разумеется, и все же вполне ощутимую для любого, у кого есть дар. Туника цвета индиго доходила ему до колена и отличалась отменным сукном и кроем – облачение, которое манса Дома Осени никогда бы не смог себе позволить и уж, конечно, не надел бы в обычную поездку. Лицо мужчины было черным, как у самого Титуса, а вот жесткие, тугие кудри – темно-рыжими, напоминая о том, что предки, которые дали начало магическим Домам, происходили как из Африки на юге, так и из кельтских земель на севере.
Развеивая последние сомнения в личности незнакомца, его сопровождал престарелый джели, подобие барда у кельтских предков. А значит, этот пугающий персонаж не мог быть не кем иным, как грозным мансой Дома Четырех лун, человеком, которому даже принцы уступают дорогу. Оживший было костер потух окончательно, что лишь подтвердило суровую мощь этого ледового мага.
Манса окинул сцену взглядом, задержавшись на Сирене. При виде девушки его глаза сначала на мгновение округлились, а затем одобрительно прищурились, но он вежливо отвернулся к охотникам и стал внимательно рассматривать их. Парень, стоявший среди травы в стороне от товарищей, не вызвал в нем любопытства, и Титус заключил, что манса не провидец и не опознал в юноше источник магического всплеска. Надежда заполучить приз еще теплилась, требовалось только держать рот на замке и сохранять спокойствие.
– Манса. – Вожак охотников опустился на колено рядом с погасшим огнем.
– Мы ищем новоявленного ледового мага. Знаешь о нем что-нибудь?
Вожак покачал головой:
– Я человек простой, охотник, землепашец и один из старейшин нашей деревни Харанви. Магические дела не моя вотчина.
Джели тем временем подошел к подвешенному на дереве зверю и принялся с большим интересом рассматривать это создание. Подобно магам и охотникам, джели видел то, что доступно только глазам тех, у кого есть прямой доступ к ньяме, но провидцем он не был, поэтому мог не заметить юношу.
– Кто эти люди? – Манса показал на Титуса и Сирену.
– Манса, я Титус Канте из Дома Осени.
– Не слышал о таком. Видимо, речь об одном из малых Домов.
– Да, мы среди самых незначительных, – согласился Титус, но не без толики язвительности в голосе.
Губы Сирены дрогнули. Она искоса бросила на Титуса одобрительный взгляд и едва заметно кивнула в знак поддержки.
Заметив эти знаки, манса тихо крякнул – наверное, подавил смешок.
– Наше поселение находится рядом с городом под названием Энверс, – добавил Титус резче, чем намеревался. Сирена локтем коснулась его руки, напоминая о своем присутствии. – Ах да! Это моя подмастерье, магистр Сирена.
Женщины магических Домов не кланяются мужчинам, считая это ниже своего достоинства, но к мансе Сирена обратилась со всей возможной учтивостью.
– Ваше превосходительство, мы маленький Дом, но наша благородная родословная восходит к империи Мали, совсем как у вас.
– Ого! Впечатляет, – воскликнул манса оборонительно-шутливым тоном, которым взрослые мужчины зачастую пользуются перед лицом юной красавицы, наделенной одновременно красотой, умом и уверенностью в себе. – Но, можно сказать, все маги в каком-то смысле родственники. В связи с этим я хотел бы пригласить вас… – теперь он дал себе труд обратиться к Титусу, – присоединиться к нашему завтраку. В честь Имболка у нас сегодня приготовлено нечто особенное.
Титус заколебался. Ему хотелось, чтобы манса ушел. Однако от приглашения, сделанного главой одного из самых влиятельных и сильных магических Домов Европы, было грех отказываться. На одной чаше весов лежал шанс заполучить парня, на другой – невероятная честь, которую им оказали, возможность наладить связь, что в будущем принесет немало выгод.
Стоял солнечный, тихий день, но внезапно ветер взметнул вихрь снежинок, и на небе пришли в движение облака. Впрочем, этот порыв ветра мог быть и делом мансы, ведь самые могучие ледовые маги способны притягивать холодные фронты и даже двигать воздушные массы, приводя в трепет тех, кто осмелился бросить им вызов.
– Кроме того, путешествовать в Имболк не очень разумно. Погода в этот день печально известна своей переменчивостью, – добавил манса, посмотрев на небо, где на солнце только что набежало облако.
Титус невольно задался вопросом: не меняет ли этот человек погоду для собственных целей?
– Из этих соображений я приглашаю вас переночевать в Доме Четырех лун, – продолжал манса. – Наше поселение недалеко. Сейчас рано смеркается. Если вы сняли комнаты в окрестностях паромной переправы, можете не успеть вернуться до темноты. Полагаю, вас привела сюда та же причина, что и меня.
– Мы остановились спросить дорогу, – ответил Титус. – Не сочтите за дерзость, ваше превосходительство, но я, признаюсь, удивлен нашей встречей. Ведь вы не провидец.
– Наш провидец сейчас путешествует по другим местам. Но даже мы, люди, не наделенные его даром, почувствовали всплеск магии. Теперь его нет.
– Любопытный случай, – сказал джели, отходя от животного. – Но, возможно, причина вот в этом создании. Как известно, некоторые селяне посвящены в тайны мира духов и способны охотиться там в дни вроде Имболка, когда пелена между мирами истончается. Не исключено, что при их возвращении какая-то магия просочилась из астрального мира в наш.
– Такое возможно? – обратился манса к вожаку охотников.
– Тайна эта не моя, и не мне ею делиться, – ответил тот.
Манса принял эти слова безо всяких возражений. Волшебники знали, что некоторые проявления магии слишком могучи и опасны, их нельзя открывать тем, у кого нет дара к колдовству, поэтому не требовали ответов от охотников, имевших собственные познания.
– Тетушка Кэнкоу никогда не простит нам отказа от столь поразительного приглашения, – на ухо Титусу прошептала Сирена. – Юноша вернется домой. Отыщем его позже. Обратите внимание, как ловко старейшина сообщил название своей деревни. Эти сведения предназначались нам.
Итак манса препоручил своего коня заботам солдат, а сам любезно присоединился к Титусу и Сирене в их карете. С Леонтией он обращался заботливо и почтительно, что же до этой обычно общительной женщины, то она пришла от его присутствия в такое смятение, что всю дорогу молчала как рыба.
Подобно всем великим князьям, манса отличался той непринужденностью манер, что поощряла к разговорам, не давая переступить грань фамильярности. Он расспрашивал об истории Дома Осени, о том, как его основали в Энверсе. Не желая открывать незавидное положение дел в Доме, Титус ограничивался чисто формальными ответам. По правде говоря, его отвлекали мысли о деревенском парне, который был его шансом обернуть победой поражение, понесенное с утратой близнецов. Спасала разговор Сирена, рассказывая очаровательные анекдоты времен ее бабушек и дедушек.
– …когда моя прабабушка вызвала на дуэль остроумия служившего принцу барда, выяснилось, что его клинок отнюдь не так остер, как тот хвастал. После этого принц прогнал барда и женился на моей прабабушке, которая, как я уже упоминала, к тому времени овдовела и могла выходить замуж за кого пожелает. Вместе с ней в Энверс переехал кое-кто из ее родственников, из Дома Пяти зеркал в Лютеции. И они основали собственный маленький, но независимый Дом.
– Ясно, так ваши люди – выходцы из Дома Пяти зеркал, – сказал манса.
– Для некоторых эти почетные узы – главный козырь Дома Осени.
– Но не для вас? – спросил он с улыбкой, в которой, по мнению Титуса, было слишком много поддразнивания.
– Умная женщина всегда себе на уме.
– А умный мужчина умеет слушать.
Сирена вскинула на мансу взгляд, и на мгновение Титусу показалось, что покраснела вовсе не эта спокойная молодая женщина, а могущественный глава Дома Четырех лун.
– Я уважаю прабабушку за то, что та не искала легких путей, – заявила она. – Но, ваше превосходительство, скажите, неужели у вашего дома всего один провидец? Меня это удивляет.
Манса, сидевший на скамье рядом с Титусом, поерзал, как будто ему стало неловко, хоть Титусу и не верилось, что человека такого положения можно хоть чем-то смутить. Как бы то ни было, в обществе Сирены мансу потянуло на словоохотливость.
– По странному стечению обстоятельств за последние поколения в Доме Четырех лун родилось так мало провидцев, что сейчас у нас остался всего один – моя сестра. Тетушка уговорила меня на второй брак, подыскала в невесты провидицу, но, увы, та покинула земной мир.
Титус пробормотал соболезнования, подобающие случаю.
Присовокупив к ним собственные, Сирена поинтересовалась:
– А ваша первая жена? Она не провидица?
– Нет, она из Дома Двух раковин.
– О! – искусно изобразила удивление Сирена. Союз с одним из первых магических Домов Европы и впрямь был чем-то впечатляющим. – Они из Кадира.
– Да. Сама жена не маг, но она дочь магов. Моя бабушка, земля ей пухом, устроила этот брак, когда мне пошел девятнадцатый год. Тогда мансой был дедушкин брат, и никому даже в голову не приходило, что однажды его место могу занять я.
– Сила магического дома зиждется на головах его старейшин и на ногах его детей, – изрек Титус, решив, что Сирена слишком много болтает языком.
– Верно, – согласился манса, не сводя глаз с Сирены. – В свое время Дом Двух раковин, безусловно, давал миру мощных ледовых магов, но бабушка устроила этот союз ради новых возможностей для торговли. Более того, моя первая жена успешная коммерсантка, часто путешествует и большую часть года проводит в Гадире среди собственного народа.
Сирена глянула на Титуса и дважды подмигнула – уже знакомый сигнал, означавший «доверьтесь мне».
Какой же он дурак, что вообще ей доверял! Ибо лживость ее натуры вылезла наружу в тот миг, когда она открыла свои прелестные уста.
– Получается, ваше превосходительство, вы просмотрели нового мага среди охотников потому, что в вашем Доме не хватает провидцев, – начала Сирена, в полной мере показав всю бездну своего вероломства.
При любых других обстоятельствах потрясение, отразившееся на лице мансы, могло бы позабавить Титуса. Он был не из тех, кого легко ошеломить.
– Какого еще нового мага?
– Того юношу в траве. Красавчика. Он стоял в стороне и делал вид, что разделывает тушу, но в действительности просто избегал огня.
– Костер же горел, когда мы приехали, – возразил манса.
Губы Титуса зашевелились, беззвучно шепча проклятия, но, собрав всю волю в кулак, он как-то сдержался и не обрушил их на голову Сирены, предавшей свой Дом столь невообразимо возмутительным образом.
– Согласно мудрым наставлениям высокочтимого магистра Титуса, когда распускается цветок магического дара, сила в человеке может приливать и отступать днями, неделями и даже месяцами, – продолжала она с уже знакомым ясным взглядом, за которым скрывала порочное сердце. – Но вот что я вам скажу, ваше превосходительство. Способности провидицы мне подсказывают, что из этого юноши выйдет мощный ледовый маг. Такой мощный, что нам и не снилось.
– Он всего лишь крестьянин, – фыркнул манса. – Его народ живет под покровительством моего Дома. Они не многим лучше рабов. Возможно, люди столь низкого происхождения и способны научиться освещать свои комнаты ледяным огнем, но им никогда не стать сильными ледовыми магами.
При виде столь явного скептицизма мансы Сирена ничуть не изменилась в лице.
– Вот увидите, я окажусь права.
– Вот как? – Не заметить игривые нотки в его голосе было невозможно.
Тутус вскипел, но, как бы ему ни хотелось высказаться, приходилось держать язык за зубами.
Под колесами кареты захрустел гравий, и манса добавил:
– Мы прибыли в Дом Четырех лун. Добро пожаловать.
Манса лично помог выйти из кареты сначала Леонтии, а потом и Сирене, причем неприлично долго удерживал затянутые в перчатку пальцы девушки. У ступеней портика стояла еще одна карета, принадлежащая констеблям в форме с дубовой эмблемой Венты Эркунос. В большом холле двое худеньких детей, сбившись в конец каменной скамьи, ожидали под закрытой дверью, что, по всей видимости, вела в зал для аудиенций. Из-за нее доносились голоса обсуждавших что-то людей. При виде Сирены близнецы подскочили и подбежали к ней, словно к своей потерянной двоюродной сестре.
– Магистр Сирена!
Видя подавленное состояние мальчиков, она позволила им себя обнять.
– А это еще кто? – властно спросил манса, с отвращением глянув на их дешевую, в лоскутах, одежду.
– Два юных ледовых мага, прекрасные, только что распустившиеся цветы, уникальные своей способностью вместе творить волшебство, – ответила Сирена, погладив каждого мальчика по голове.
– И откуда они вас знают?
– Если позволите, ваше превосходительство, я расскажу вам эту историю за ужином.
– Уже предвкушаю это с величайшим удовольствием.
Поприветствовать его спустилась статная женщина, и Титус неприязненно отметил, что Сирена быстро очаровала и эту достойную даму. Девчонка вконец лишилась всякого стыда, так нагло напрашиваясь на гостеприимство?
После того как Титус и Сирена умылись с дороги, он попытался отвести ее в сторонку, но эта девица лишь сказала с крайним высокомерием:
– Дядюшка, пожалуйста, доверьтесь мне.
– Как я могу тебе доверять? Ты выдала нашу тайну про мальчика! Лишила нас последней надежды! И ради чего?
Титус осекся, внезапно поняв, ради чего она так поступила.
– Ах ты, грязная, коварная девка! Так вот какими кознями ты добилась брачного союза с Домом Двенадцати рогов? Я расскажу мансе всю правду о твоем позорном поведении здесь! Уж тогда он прекратит вестись на твое смазливое личико. А ведь Бэла и Эвелл меня предупреждали!
Губы Сирены задрожали.
– Какую еще правду, магистр? Да что вы вообще о ней знаете?
– Биленус Сиссе мне все рассказал.
– А он рассказал о своем беспробудном пьянстве и мужском бессилии? А о том, как избил меня, когда обнаружил, что во мне пробудился магический дар? Я была беременна и потеряла ребенка.
Ее слова застигли Титуса врасплох. И все же, представив, как возвращается в Дом Осени с пустыми руками, он не сдержался:
– Чем ты заслужила такое наказание?
– Я не сделала ничего плохого, только отказалась жить с жестоким мужем. Я знала, пойдут толки, меня начнут осуждать, но никто не заслуживает такого скотского обращения. Я попросила самых уважаемых женщин в Доме Двенадцати рогов от моего имени тайно написать письма. Как думаете, почему те согласились? Они знали, что за человек Биленус Сиссе. Их поддержка, помощь тетушки Кэнкоу и самых уважаемых женщин из Дома Осени – вот благодаря чему я убедила нашего мансу принять меня обратно. Знаете, Титус, рассказывайте нашему хозяину что угодно, я не стыжусь. И не намерена оправдываться за то, что бросила человека, который жестоко со мной обращался!
В ее глазах вспыхнула ярость, и Титус не нашелся с ответом.
От его молчания она ощетинилась и, обороняясь, добавила:
– Вы тоже так обращались со своей женой?
– Конечно, нет! Я не… – Он запнулся. Перед глазами возникло непрошеное воспоминание: его малютка сын, еще младенец, улыбается своему любящему отцу.
– Вы не жестокий себялюбец вроде Биленуса Сиссе.
– С чего ты решила? – буркнул он, невероятно возмущенный тем, какой неожиданный поворот приобрела их перепалка.
– Просто я знала вашего сына. Мы вместе учились в школе.
Ее слова потрясли Титуса сильнее любой пощечины. Конечно же, Сирена его знала. Многие дети из Дома Осени росли вместе, ибо жили в одной и той же общине – общине, где он сам порой чувствовал себя неуютно, поскольку воспитывался в большем уединении.
– Он был милым мальчиком и для каждого находил ласковое слово. Уж поверьте, мы, девочки, это понимали, как понимали и то, что, будь у него суровый отец, которому важна только видимость силы и мужественности, он поднял бы такую доброту на смех и выбил бы ее из своего ребенка. Ваш сын часто говорил, что люди считают вас холодным, но на самом деле вы просто сдержанны и немного застенчивы. Он считал вас лучшим отцом на свете.
Титус часто заморгал, стараясь справиться с подступившими слезами. Его будто парализовало, он не мог вымолвить ни слова.
– Ваш сын так защищал своих младших сестренок, – с неумолимой безжалостностью продолжала Сирена. – Он ведь от них заразился оспой? Когда ваши дочери слегли, он залезал к ним в комнату через окно и ухаживал за ними.
– Мы пытались его удержать, – прошептал Титус, – но девочки так плохо себя чувствовали и успокаивались только в его присутствии. Он всегда был здоровым и сильным, и в конце концов мы разрешили ему остаться, потому что он выказывал с ними такое терпение. Был таким хорошим. И они выздоровели.
Сирена ничего не ответила, просто спокойно стояла рядом.
– Напрасно я ему не запретил, – наконец сдавленно произнес Титус, – надо было его запереть в комнате.
– Возможно, он спас им жизни. Откуда вам знать, магистр? Вы выбрали путь сострадания, чтобы избавить своих детей от страхов и боли.
Титус не мог говорить. Не осталось ни мыслей, ни чувств.
Сирена взяла его за руки, словно дочь, и заглянула в глаза так, как уже давно никто не заглядывал.
– Вот как я поняла, что могу вам доверять. Пожалуйста, магистр, знайте, что и вы можете мне доверять.
Титус мучительно переживал ее сочувствие, бесясь, что так сильно перед ней раскрылся и его глубоко скрываемое горе оказалось заложником ее планов.
Однако промолчал он весь ужин из-за воспоминаний о сыне, а Сирена тем временем потчевала соседей по столу ловко поданной и полной приятного самоосуждения историей о том, как сплоховала в деле с близнецами из Венты. В рассказ хитроумно вплеталась мольба обращаться с мальчиками хорошо, помнить об обстоятельствах, в которых они воспитаны, и о том, что оба скучают и беспокоятся о матери.
– Ведь дети, как цветы, лучше всего растут, если у них есть и вода, и солнце, – закончила она со своим обычным самообладанием.
На недавнюю вспышку гнева не осталось и намека. Сирена опять спряталась за щитом безмятежности. Хладнокровие девушки обезоруживало. Его жертвой пал и могущественный манса, и приглашенные им за стол вельможи, растаявшие от ее безупречных манер и обворожительной улыбки. Самое скверное, что она, скорее всего, была права насчет способностей того юноши под деревом, того парня, за которым, как мгновение назад небрежно упомянул манса, уже отправились его люди.
Еще один многообещающий юноша, упущенный по его, Титуса, вине.
* * *
Вот так, с пустыми руками, они и отправились домой.
– Титус, я боюсь, ты заболеваешь, – сказала Кэнкоу, когда несколькими днями позже их карета наконец-то вкатилась в Энверс. – Ты уверен, что хорошо себя чувствуешь? После твоего триумфа в Доме Четырех лун ты и десяка слов не сказал.
– Моего триумфа? – сварливо буркнул он и сам себя возненавидел за то, что уподобляется Энвеллу и Бэле.
– Будь уверен, я расскажу брату все.
Титус так и не понял, воспринимать ли ее слова как угрозу, или как обещание.
Надобно заметить, что после того как Титус со спутниками въехал в обветшалые ворота Дома Осени, ему даже не дали помыться и сменить одежду, вызвав в кабинет мансы, едва Кэнкоу поговорила с братом. Здесь стоял потрепанный диван и старый стол с треснувшей ножкой, замотанной кожаным шнурком и веревками. Старик манса создавал из воздуха иллюзии – умение, которым Титус так и не овладел, несмотря на все старания.
Глава Дома создал архитектурную фантазию, нечто вроде модели, только полностью из света, и теперь разглядывал постройки с разных углов, очень умело меняя перспективу, – дар, при виде которого Титус каждый раз ощущал ничтожность собственного. Конечно, он гордился своими умениями провидца, но мальчишкой, когда только обнаружил в себе магические способности и переехал жить сюда, надеялся на большее.
Спустя мгновение Титус понял, что смотрит на восстановленный и расширенный Дом Осени, к которому пристроены второе крыло, новые конюшни и более просторная классная комната.
Манса с улыбкой глянул на Титуса. Он словно помолодел на десяток лет.
– К нам вернулось богатство, и все это благодаря тебе, Титус!
– Мне?
– Кэнкоу передала мне письмо. Манса Дома Четырех лун написал его собственноручно. Можешь представить, как я удивился тому, что он заинтересовался нашим скромным родом. Что-то о крестьянском пареньке из подвластной их Дому деревни, которого ты нашел и хотел украсть?
Титус ничего не ответил, но манса, к счастью, просто рассмеялся, словно радуясь собственной очень удачной шутке.
– Однако, как выясняется, в письме было предложение о брачном союзе. С нашей Сиреной.
– Сирена? Они хотят, чтобы Сирена вышла замуж за низкорожденного безграмотного мальчишку-крестьянина?
– Ха! Ну и своеобразный же у тебя юмор, Титус. Сирене предлагает брак сам манса. Такой человек при желании может обзавестись и третьей женой. И, похоже, он выбрал нашу Сирену. Даже не знаю, Титус, то ли я тобой недоволен, то ли рад.
– Недовольны мной? – Он все еще не пришел в себя и просто плыл по реке, несущей его к неведомым берегам.
– Я верю, что наша Сирена станет мощной провидицей. И вот мы уступаем ее Дому Четырех лун. Но не все потеряно. Манса открыл свои карты, слишком хвалебно отзываясь о ней. Так что я сдеру с него побольше. Потребую взамен несколько молодых магов из его Дома.
– Просите близнецов, – выпалил Титус. – Полагаю, вы попробуете также перевезти сюда их мать и братьев. Близнецам лучше расти в кругу своей семьи, к тому же их старший брат умеет играть на джембе.
– Я, конечно, не знаю, о чем речь, но предложение выглядит разумно. Благодаря столь престижному союзу я смогу заключить и другие выгодные браки. Четырехлунные мне в этом помогут. К тому же Сирена не забудет родной дом, а также его жен и дочерей, которые помогли ей в трудный час. Она хорошая, преданная и невероятно умная молодая женщина и продолжит нам помогать с высоты своего нового положения. Я знаю, Титус, под твоим началом она бы хорошо выучилась, ведь ты внимательный наставник и провидец, превосходный во всех отношениях. И все же в этот раз ты превзошел сам себя. Мы устроим в твою честь праздник в мужском зале.
Потрясенный такими похвалами, Титус вернулся в свои покои словно в тумане, но в пустых комнатах ему стало не по себе. Оросиус раскладывал поклажу, а Титуса в кои-то веки начало тяготить одиночество. Он забрел в сад с по-зимнему редкой листвой, и в конце концов ноги привели его в угол, где стояли ворота в женское крыло. Где находились покои его жены. Где росли его дочери.
Титус не осмеливался войти в столь неположенное время, и надо же было случиться так, что заметила его под воротами именно Сирена. Она хихикала, окруженная компанией девушек и молодых женщин, но, едва увидев его, сразу подошла.
– Дядюшка! – Сирена с улыбкой взяла его руки в свои, и от этой улыбки сердце Титуса невольно смягчилось. Он поверил, что все на свете возможно. – Я знала, дядюшка, что вы мне доверитесь. И спасибо вам за это. Вот увидите, благосостояние Дома Осени теперь улучшится.
– И твое тоже. – Собственный тон показался Титусу обвиняющим, однако улыбка Сирены стала шире, будто от похвалы.
– Он отличный человек, верно? И я никогда не встречала более потрясающего ледового мага. – В ее голосе звучала обаятельная мечтательность женщины, ослепленной силой мужчины и его высоким положением.
– Да, все это верно, – ответил Титус, поскольку Сирена говорила правду, а правду он уважал.
– А вот и наш герой! – Сирена отпустила руки Титуса и повернула его лицом к толпе девушек и молодых женщин, которая поздравляла ее. – Вот ваши дочери, они пришли вас поприветствовать.
Это была ложь, но так красиво сказанная, что он шагнул вперед, и остальные предусмотрительно отступили, оставляя их втроем наедине. Фабия и Кассия приветствовали его сухо и настороженно. Шрамы на лицах дочерей были зримым напоминанием о том, кого он потерял. И, справедливости ради, о том, кого потеряла мать девочек. О любящем и любимом старшем брате, которого и они потеряли и чье имя никто никогда больше не произнесет.
В зимнем саду было так холодно, что Кассия задрожала, кутаясь в плащ.
– Значит, вам сказали? – внезапно спросила Фабия с той же суровостью в голосе, которую Титус часто подмечал за собой. – Поэтому вы и пришли, хотя обычно вспоминаете о нас только на ежемесячном семейном обеде?
– Конечно, я слышал о возможной помолвке магистра Сирены. В конце концов, я же к ней причастен.
– Ну конечно, у вас на уме исключительно чужие дела. Откуда вам знать, что в Кассии распустился цветок магического дара, пока вы охотились за кем-то лучшим!
Кассия сердито пихнула сестру локтем, и Фабия замкнулась в себе. От недавней запальчивости не осталось и следа.
– Мои извинения, батюшка. Я перебила вас и Сирену.
Но ее пламенные, резкие слова все равно повисли в воздухе, и толковать их можно было по-разному. Сначала Титус ухватился за самое простое.
– Так ты ледовый маг, Кассия? – Ему вспомнился удивительный день, когда в ее брате пробудился магический дар.
У брата всегда получалась рассмешить малютку Кассию, но после его смерти она стала угрюмой и серьезной. Вот и сейчас лишь сложила руки у пояса и мрачно кивнула. С бесплодных полей сердца Титуса поднялась непрошеной печальная мысль.
«Мне бы хотелось, чтобы при виде меня дочери улыбались», – подумал он.
Он тщательно поискал в бесплодном краю, помогавшем ему сохранять достоинство все эти годы. Тяжело сглотнул и наконец нашел фразу, слова, которые сказал бы любому человеку, которого случайно встретил во время своих путешествий в поиске новоявленных магов.
– Может, покажешь мне что-нибудь?
Она повернулась к Фабии, взглядом спрашивая разрешения. Ее сестра недовольно скривилась, но ответила с глубочайшей любовью в голосе:
– Да, конечно, Кассия, покажи. Вдруг да потрясешь его, скрытница ты наша. Ничего никому не говорила, пока не отточила фокус до совершенства!
Девушка вытянула руки ладонями вверх и низким голосом произнесла:
– Я вижу их внутренним взором. У меня посередине каждой ладони будто крошечный глазок в мир духов. И если потянуться, я могу вытащить из него нить.
Она прикоснулась кончиками пальцев правой руки к левой и словно бы из ладони вытянула три волокнистые нити сверкающей магии. Затем ловко свернула их в клубок и сжала его до шара ледяного огня. Размером с кулак, он был всего лишь робким колдовством начинающего мага и через несколько мгновений исчез.
Титус будто получил удар в живот. Он не мог говорить.
– Говорила я тебе, отец не заинтересуется, – сказала Фабия.
– Нет, напротив! – вскричал Титус. – Создать ледяное пламя – для начинающего мага большая редкость. Обычно на первых порах только тушат свечи.
– Нужно лишь сосредоточиться – вот и все, – сказала Кассия.
– Повторить сможешь?
Фабия иронично подняла брови.
Но Кассия просияла. Как и магия, улыбка у нее была робкой и готовой исчезнуть в любой миг, но в ней явственно сквозила гордость.
– Смогу. Я проделывала этот трюк раз пятьдесят…
– По меньшей мере сотню, – пробормотала Фабия с кривой усмешкой, которая напомнила Титусу о более счастливых днях, когда мир еще полнился обещаниями. Но радость Фабии предназначалась лишь сестре. Переведя взгляд на него, она снова закрылась, словно цветок с приходом ночи.
– Фабия, ты поешь все так же красиво? – внезапно севшим голосом спросил Титус. Ему вспомнился сын кузнеца, под руками которого говорит джембе. Возможно, перебравшись в Дом Осени, парень начнет подыскивать подходящую жену. – Помнится, ты все время пела, еще с тех пор, как научилась говорить.
– Она никогда и не прекращала, – вклинилась Кассия с пылом девушки, желающей похвал для своей сестры. – И сегодня на маскараде будет петь праздничные песни. Ведь у нее такой красивый голос!
– Тише, – прошипела Фабия. – Отец не придет. Он никогда не приходит.
Держаться на расстоянии было для Титуса легче, таким образом он словно окружил себя безопасным защитным коконом. Однако после путешествия он не то чтобы спал, но начал расползаться, иногда пропуская внутрь лучи света. Что-то сродни крошечным разрывам в пелене между мирами, через которые ледовые маги могут проникнуть из унылой действительности мира смертных в бесконечно изменчивый энергетический океан параллельной вселенной. Из глубин памяти всплыл день, когда в нем самом пробудился магический дар. Мир вокруг раскололся, дыхание перехватило от волнения, но, смотря, как тает струйка дыма над погашенной им свечой, он ощущал и страх. Чтобы принять силу, надо было протянуться за ней руками и… сердцем.
– Я бы хотел прийти, если ты не против.
Кассия схватилась за грудь и воззрилась на него с неподдельным потрясением. Титус повернулся ко второй дочери, желая понять, что чувствует та. Фабия изучала его сквозь щит вполне заслуженного недоверия.
– Почему? – резко спросила она. – Почему ты хочешь прийти? И с какой стати нам этого желать?
Кассия ахнула.
Но бесплодной пустыней было безразличие, а гнев Кассии – водой и солнечным светом.
– Я не должен был отворачиваться от вас, – проговорил Титус, тщательно подбирая слова. – Вы ничем не заслужили моего безразличия, и я о нем сожалею.
– Мы тоже тоскуем по брату! – вспылила Фабия, демонстративно взяла Кассию за руку и, вскинув подбородок, едко сказала: – Что ж, если хотите прийти, мы не в силах вам помешать. – Она потупилась, словно пытаясь удержаться от бахвальства, и капитулировала: – Сегодня я исполняю три новые песни.
На ее губах мелькнула чуть заметная самодовольная улыбка.
– Три! – поразился Титус. – Ты, Фабия, и впрямь удостоилась большой чести.
Она скрестила руки на груди, но не шелохнулась.
Время застыло на перепутье между двумя метаморфозами: закат переходил в ночь, а ночь сменялась рассветом.
Переглянувшись с сестрой, Кассия с горящим надеждой взором бесстрашно протянула отцу руку. Титус шагнул навстречу и пожал ее.
