Вопреки ожиданиям, камера куда отправляют Соню, оказывается не глубоко в подземелье, как это заведено во все «приличных» городах, а напротив, на самой верхотуре, почти под крышей башни.

Впрочем, к тому времени воительницу мало что способно удивить.

Начиная с самой коршенской тюрьмы…

Надо признать, ничего подобного она не ожидала. Стражники долго вели их по извилистым городским улицами, резко, хотя и без грубости, пресекая все попытки пленников заговорить друг с дружкой или со своими пленителями. Идти пришлось настолько долго, что у Сони под конец пути заныли ноги, как вдруг внезапно… город кончился. Нет, они не вышли за крепостную стену, просто дома остались позади, словно отсеченные гигантским клинком, и перёд ними оказался поросший травой зеленый склон с аккуратно высаженными деревьями, фигурно подстриженным кустарником и любовно разбитыми цветочными клумбами. Вверх по склону убегали дорожки, сливались воедино, перетекали в усыпанную желтым песочком аллею, которая, поднимаясь еще выше, внезапно упиралась в стену.

И стена же это была… Высоченная, такая, что дабы взглянуть на нее, приходилось до боли в затылке запрокидывать голову. Стена из красно-бурого камня, с редкими окошками неожиданных бойниц, расположенных без всякого внешнего плана и смысла. Парк подступал почти к самой стене, хотя наметанный глаз Сони определил, что тут имелся ров, позднее засыпанный и засаженный зеленью. То есть некогда это была настоящая крепость внутри города. Но что же там, за этой стеной?

Ответ выяснился очень скоро. Через ворота с опускной решеткой они прошли внутрь, и у Сони невольно перехватило дыхание. Башни всюду, куда ни кинь взгляд. Гигантские, они торчали посреди гигантского двора, какие сами по себе, какие — соединенные паутиной переходов, галерей и приземистых строений. На первый взгляд, разобраться в этом лабиринте не представляло возможным. А проделав дорогу в один конец вместе со стражниками. Соня уверилась в мысли, что в одиночку она непременно заплутала бы здесь, без всякой надежды отыскать путь к выходу.

С зингарцем и бритунцем их вскоре разлучили. Воительница даже не успела попрощаться со своими недолгими приятелями.

Впрочем, были ли они ей приятелями в действительности? Лишь сейчас она неожиданно задалась вопросом, не являлось ли это все частью плана-ловушки… В конце концов, неспроста все три их имени оказались на пергаменте у стражника. Но откуда? Кто мог знать, что она будет в таверне пить именно с ними?

Но с другой стороны, кто, вообще, мог знать… Нет, все это слишком сложно. Соня недовольно морщится и трясет головой. Невозможно даже думать об этом. Полнейший бред и чепуха. Лучше подождать, пока вся эта история хотя бы немного не прояснится, а потом уже делать выводы.

К одной из башен ее подводит усатый стражник, и Соне не удерживается от вопроса:

— Сколько же здесь всего этих башен?

Тот снисходит до ответа, выпятив грудь, словно числе, башен в коршенской темнице является предметом его личной гордости:

— Двадцать одна, медина. А прежде было двадцать семь.

— Что же стало с шестью? Снесли заключенные при побеге?

Странник с ухмылкой трясет головой, и белоснежный султан из конского волоса хлещет из стороны в сторону, едва не задевая Соню по лицо.

— И не надейтесь, медина. Отсюда сбежать невозможно.

Вместо ответа, Соня лишь пожимает плечами. Если бы ей давали по медной монете каждый раз, когда она слышала эти слова, она уже была бы, самой богатой невестой в Хайбории… но всякий раз ей удавалось доказать противоположное.

Стражники сопровождают ее наверх, по винтовой лестнице, столь узкой, что локтями можно без труда коснуться обеих стен. У Сони невольно начинается кружиться голова. Темная узкая каменная труба давит на мозги, выдавливает воздух из легких, кажется, что конца-края не будет этому пути…

Но вот, наконец, они на площадке. Ключ скрежещет в двери, и Соню грубо толкают промеж лопаток, так, что она, зацепившись за порог, едва не влетает в камеру плашмя, успевая в последний момент ухватиться за стену, чтобы восстановить равновесие. Дверь тут же захлопывается за ней.

— С прибытием, подружка! — приветствует ее веселый девичий голос.

Оглянувшись, Соня обнаруживает, что в камере она не одна. У стены сидят две женщины, внешне совершенно не похожие друг на друга, но все-таки кажущиеся на диво одинаковыми, словно родные сестры.

Первой на вид лет семнадцать. У нее круглое личико, обрамленное копной светлых кудряшек, огромные наивные голубые глаза, в которых словно отражается летнее небо, губки бантиком и очаровательные ямочки на детских щечках.

Шлюха, мгновенно понимает Соня, и как выясняется, не ошибается.

Со второй обитательницей темницы чуть сложнее. Ей уже под тридцать, у нее длинные, ниже поясницы, густые черные волосы, забранные под пестрый платок, из-под которого свисают, мелодично позвякивая, крупные серебряные серьги. Глубоко посаженные черные глаза под густыми бровями смотрят не то чтобы недоброжелательно, но как-то настороженно, а губы сжаты, словно у человека, ведающего некую тайну, которую до времени он не желает раскрывать посторонним, Платье на ней пестрое и не слишком чистое, а на плечах яркая вязаная шаль. Когда же Соня замечает на поясе кожаный мешочек, расшитый знакомыми символами, то понимает, что перед ней гадалка,

Вот так компания!

— Ну что ж, принимайте гостью, — она доброжелательно улыбается, ибо не видит пока смысла настраивать против себя товарок по несчастью, и присаживается на корточки, не слишком близко, чтобы не нарушать их территорию, но и не слишком далеко, чтобы не показаться брезгливой гордячкой. Тюремные камеры имеют свой, веками выработанный этикет, с которым Соня, увы, знакома не понаслышке. И старается соблюдать его по мере возможности.

Гадалка остается безучастной, а шлюха, которая первой поприветствовала Соню, улыбается и подсаживается поближе.

— Меня зовут Тарза, — объявляет она жеманным голоском, в котором слышатся капризные нотки, — а она — Гельнара. — И девица указывает на гадалку, которая чуть заметно кивает.

— Мое имя Соня, — представляется воительница, ибо нет никакого смысла таиться. — За что вы здесь?

— Сразу видно новенькую в Коршене, — подает голос гадалка. — Здесь не спрашивают за что, поскольку это не имеет никакого значения. Спрашивают, какое по счету предупреждение… Хотя и это тоже бессмысленно.

Соня поднимает брови. Если эта девица, подобно всем своим сестрам по ремеслу, намерена и дальше говорить загадками, то едва ли она будет приятной собеседницей. Тайн и всяческих недомолвок Соня не выносит с рождения. А уж здесь, в Коршене, ее и вовсе начинает от них воротить с души.

Впрочем Тарза тотчас поясняет сказанное, и Соня понимает, что никакой загадки в словах гадалки не было..

— Если уж в тюрьме оказалась, значит, предупреждение третье, — щебечет девушка совершенно беззаботным тоном, как будто угроза наказания ничуть ее не пугает. — А после третьего раза всегда одно… уж это-то ты хоть знаешь, я надеюсь?

— Да, после третьего раза, как мне сказали, в Коршене казнят, — неуверенно отвечает Соня, все еще не в силах поверить в реальность происходящего. — Но тут какое-то недоразумение: ни первого, ни второго, предупреждения я не получала, да и о законе таком, по которому меня взяли, слыхом не слыхивала.

— Все так говорят, — пренебрежительно машет рукой гадалка. — Впрочем, дело твое. Завтра можешь попробовать рассказать эту байку судье и посмотреть, что он тебе на это ответит.

— Так значит, все-таки будет суд? — Хоть и слабое, но утешение. Соня уже стала опасаться, как бы ее не потащили прямиком на плаху.

— А что, ваше ремесло, — она обводит взглядом товарок по несчастью, — в Коршене тоже под запретом? Поверить не могу. Впервые слышу о городе, куда не допускают ни магов… — она вспоминает беднягу Муира, которого сама же без жалости подставила стражникам, и на миг ощущает угрызения совести, — ни наемников, ни шлюх. Кто же тут, вообще, может жить?..

— Нет, почему, все можно, — с серьезным видом отвечает на это Тарза, — просто нужно иметь патент от гильдии. А они за это столько денег просят… Вот я и хотела подзаработать сперва, а потом с барышей с ними и рассчитаться. Кто же знал, что первыми клиентами они специально к таким, как я, подсылают переодетых стражников?!

— Ну и дура, — пренебрежительно бросает на это Гельнара. — Смотреть надо было! Неужто ты стражника от обычного торговца отличить не в состоянии? Раз так, ну и поделом тебе! Шлюхой тоже нужно быть с умом.

— А сама-то чем лучше?! — Тарэа похоже ничуть не обиделась. Этот спор они явно ведут между собою уже не первый час, и обе порядком устали от пререканий, но больше заняться все равно нечем… — Была бы сама умнее, так и не попалась бы.

— Меня подставили, — гневно бросает гадалка. — Господину главе кожевенной гильдии не понравилось то, что я ему предсказала, вот он и подстроил мне эту подлость.

— Вот и расскажешь завтра судье, и посмотришь, что он тебе скажет в ответ на эту байку, — слово в слово, со злой улыбочкой, повторяет недавние слова гадалки Тарза. Соня, не принимавшая участия в перебранке, мысленно аплодирует шлюхе. Молодец, девчонка, ей палец в рот не клади!

— Ну, неужели, и впрямь казнят? — произносит она наконец. Как ни крути, а по виду двух этих девиц никак не скажешь, что обе они страшатся неминуемой смерти. Может, им известен какой-то иной выход? Соня почти не сомневается в этом.

Но Тарза спешит погасить ее надежду.

— Казнят, казнят, даже не сомневайся. Если третье предупреждение, то непременно… — бодрым тоном заявляет она и, махнув рукой, подзывает Соню к окну. — Вот, взгляни сюда.

Окно, как и положено, зарешеченное, расположено невысоко, и заглянуть в него девушке не составляет труда. Странное дело, в него как будто вставлено некое подобие увеличивающего кристалла или чего-то в этом роде, поскольку если взглянуть сбоку, то все кажется на удивление мутным, но если посмотришь в самую середину, то внезапно перед тобой, как на ладони, оказывается центральная городская площадь… и взгляд упирается прямиком в виселицу, что красуется на помосте посередине.

До отвратительного сооружения никак не может быть так близко, но, кажется, словно рукой подать. Соня невольно отшатывается в испуге.

— Это что, нарочно… — выдавливает она с трудом, поражаясь жестокости устроителей этой злой шутки.

— Нет, нечаянно получилось, — с издевкой бросает Гельнара.

— И все же вы как будто и не боитесь? — замечает воительница, наконец придя в себя.

Гадалка лишь пожимает плечами с многозначительным видом, а губы шлюхи растягиваются в довольной улыбке, словно у ребенка, котором дали вожделенный леденец.

— Я боялась сперва, но она, — девица кивает на Гельнару, — нагадала, что все будет в порядке. Правда-правда, — торопится она, приняв выражение лица Сони за недоверие. — Она все как есть говорит! Хочешь она и тебе погадает?!

— Нет, ни к чему, — бросает Соня в ответ. Меньше всего ей бы хотелось услышать сейчас какое-то предсказание. Пусть даже она вообще не верит в эти вещи, но из уст такой женщины, как эта Гельнара, ей кажется, она и подавно не услышит ничего хорошего. Так что незачем и рисковать.

Но настырная Тарза, словно девчонка-малолетка, привыкшая, что все ее капризы исполняются, вцепившись гадалке в рукав, требовательно дергает ее за руку.

— Ну, Гельнара, пожалуйста, будь лапочкой, погадай ей, пока не стемнело. А то скоро ночь, спать придется… как же она заснет, если не узнает, что с ней дальше будет?!

— Может, как раз и не заснет, — ворчит гадалка, но рука ее уже тянется к мешочку на поясе. Она ослабляет кожаные завязки и запускает туда пальцы, невзирая на все протесты Сони. На ладони ее оказываются какие-то желтоватые костяшки, похожие на руны, которые используют для гадания в Нордхейме, но символы совсем другие, Соне незнакомые, и начертаны они, судя по всему, кровью.

Встряхнув костяшки в сложенных лодочкой ладонях, гадалка резко бросает их на пол. Несколько мгновений смотрит на образовавшийся рисунок, затем уверенно смешивает, переворачивает пустой стороной вверх и придвигает всю кучу Соне.

— Выбери три штуки.

— Не буду. — Соня уверенно качает головой. — Ни к чему мне это.

— Как хочешь, — отказ воительницы похоже гадалку нимало не трогает. Уверенным движением собрав: руны в ладони, она с небольшой высоты разжимает пальцы, и костяшки с мертвенным Стуком сыплются на каменные плиты и— застывают пустышками вверх. Все, кроме трех. На них гадалка смотрит чуть дольше, затем производит еще какие-то манипуляции, за которыми Соня уже не следит, потому что искоса смотрит в окно. Отсюда, по счастью, ничего не разглядеть, и лишь последние лучи солнца преломляются в кристалле, бросая многоцветные радужные отблески на грязные каменные стены.

Хрипловатый голос гадалки внезапно вырывает воительницу из раздумий.

— Кровь вижу! — клокочет она. — Кровь на тебе и кровь перед тобой. Через кровь переступишь, в крови замараешься, в крови останешься. Кровь принесешь, кровь отнимешь, кровью прославишься…

В уголке Тарза зачарованно охает и подносит к губам пухлые ручки. Судя по всему, ничего подобного не ожидала даже она.

— Тень — второй знак, — бормочет тем временем гадалка. — Тень у тебя за плечом. Тень с горящими глазами настигает тебя и обороняет тебя. Приход твой возвещает и следы бережет. Тень всегда с тобой. За тенью ты гонишься, и тень не поймаешь.

Соня с трудом удерживается, чтобы не велеть гадалке замолчать. Признаться, она не ожидала, что Гельнара окажется такой шарлатанкой. Одни пустые, ничего не значащие слова. Хорошо хоть денег не требует за свое так называемое гадание! За такое даже медяка было бы жаль отдать… Не скрывая насмешки, Соня смотрит на гадалку, в ожидании продолжения.

— А третий знак… зверь, — восклицает она неожиданно, и Соня вмиг настораживается. Вот это уже интересно…

— Какой зверь?

— Не разберу, то ли рысь, то ли волчица, а может, шакал. — Глаза гадалки неожиданно закатываются, речь делается неразборчивой, а руки ходят ходуном. — Нет, не шакал. Шакал вам навстречу идет. Слепой шакал, слепой. Куда ударит, сам не знает, рысь заслонит, волчица укусит. Нет, нет!.. — На губах ее внезапно выступает пена, и она навзничь падает на пол. Тарза тут же кидается к ней, брызжет на лицо водой из кувшина, что стоит у двери.

Соня в растерянности. То ли звать стражу, то ли кидаться на помощь? Но, по счастью, Гельнара уже приходит в себя.

— Что я… что я говорила? — взгляд ее безумен и блуждает дико с Сони на Тарзу, словно в поисках подтверждения чему-то, о чем она не осмеливается говорить вслух. — Что со мной случилось?!

Метнув Тарзе предупреждающий взгляд, Соня как можно небрежнее поводит плечами.

— Да ничего. Ты мне гадала. Говорила мне про кровь, про тень, про каких-то зверей, которые меня то ли гонят, то ли кусают. Я, честно говоря, не поняла ничего, но скажу тебе по правде, подружка… ты уж на меня не обижайся, но если ты и всем остальным так гадаешь, то лучше тебе бросить это ремесло и подыскать что-нибудь подоходнее!

Шлюха, не удержавшись, хихикает, а гадалка со злостью принимается ссыпать руны в мешочек на поясе.

— Запоздала ты со своими советами, подруга. Больше мне вряд ли кому придется будущее предсказывать.

— Ну, почему? Завтра у тебя будет суд, — веселым тоном возражает неунывающая Тарза. И Соня вновь поражается как может эта девица до такой степени не воспринимать всерьез угрозу казни. Или все-таки она твердо знает, что избежит наказания, но тогда почему она здесь. Опять какая-то подстава… Но не слишком ли все это сложно, и к тому же… кому и зачем нужно пускаться на такие ухищрения ради нее, безвестной наемницы, устраивать целые представления со множеством актеров? С какой целью… Нет, она решительно отказывается понимать.

— Так, говорите, завтра к судье? — спрашивает она сокамерниц.

— Ну да, прямо с утречка тебя и поведут, — обещает Тарза, не переставая хихикать. Может, просто слабоумная.

Соня пытается взбить тощий соломенный тюфячок, от души надеясь, что в нем не слишком много насекомых, и устраивается на ночь.

— Тогда уж не взыщите, подружки, но я отправляюсь спать. Хочу завтра выглядеть свежей и красивой.

— Едва ли это поможет, — как всегда оптимистично заявляет гадалка, но впрочем тоже отправляется в свой угол и вскоре, повернувшись лицом к стене, начинает мерно сопеть носом.

Шлюха, повозившись какое-то время, также следует ее примеру.

Гаснут последние солнечные лучи, и мрак стремительно обрушивается на крохотную темницу, которая сейчас и впрямь заслуживает этого имени. Тьму наполняют звуки: едва слышный шорох дыхания, какой-то скрежет, вой ветра в щелях, постукивание и позвякивание… все те шумы, коими полны древние творения рук человеческих. Соню бы ничуть не удивило, узнай она, что здесь водятся призраки.

И потому она не знает, кому принадлежит тот шепот, который доносится до ее слуха уже на самой тончайшей грани между явью и сном:

— Бойся спать здесь одна! Бойся чудовищ, что бродят здесь во тьме…

Это может быть шепот Гельнары, или Тарзы, или ни одной из них.

* * *

Ночь, вопреки ожиданиям, проходит спокойно. Соня пробуждается с первыми солнечными лучами, на диво отдохнувшая и посвежевшая, и даже мышцы не кажутся затекшими, несмотря на ночевку на полу. Она едва успевает сделать пару разогревающих упражнений, умыться и съесть принесенную лепешку, как в дверях возникают двое стражников.

Провожаемая напутственными возгласами Тарзы и многозначительной улыбкой гадалки, Соня покидает камеру.

И вновь треклятая винтовая лестница, спускаться по которой еще неприятнее, чем подниматься. Затем долгое путешествие по лабиринту тюрьмы с двадцатью одной башней, — у воительницы даже возникает впечатление, что стражники специально водят ее кругами, чтобы она не сумела запомнить дорогу, — пока наконец они не оказываются в здании, примыкающем к одной из башен, самой низкой, выложенной белыми и синими шестиугольными плитками.

Само здание также кажется парадно-нарядным. К дубовым дверям, украшенным медными гербами, ведут мраморные ступени, а пол также выложен белыми и синими плитами.

— Стало быть законы нарушаем, правилами пренебрегаем… — так запросто, почти запанибратски обращается к ней судья, маленький, лысый, как коленка, человечек с крысиными глазками-бусинками и на диво густыми светлыми усами, еще более усиливающими сходство с грызуном.

Он сидит в кресле с высокой спинкой, почти теряясь в нем, как ребенок, забравшийся в отцовский кабинет. Комната выглядит пустынной и какой-то необитаемой: если не считать кресла судьи, табурета, на который усаживают Соню, и столика в углу, за которым восседает писец, здесь нет ровным счетом ничего: ни ковра на полу, ни занавесей на окне. Впрочем, это все-таки суд, и как таковой заслуживает определенного уважения.

Соня почтительно склоняет голову.

— Месьор судья, я не знаю в чем меня обвиняют…

— Как это, в чем?! — человечек кажется искренне возмущенным. — Писец, зачитайте.

Тот, порывшись в кипе листов пергамента, что высятся у него на столе, гнусавым голосом бормочет невнятно:

— Рыжая Соня, воительница, прибывшая второго дня в Коршен, обвиняется в том, что нарушила закон княжества, возбраняющий лицам, не состоящим в городской страже, либо в ином дозволенном законом отряде, расхаживать вооруженными по городу. В сопровождении двух других вооруженных персон именем…

— Ладно, имена можешь пропустить, — машет рукой судья. — К сути переходи. Сколько раз была предупреждена?

— Дважды получила предупреждение из уст городской стражи второго отряда первой десятки… — гнусавит дальше писец. — На третий же раз была взята под стражу и препровождена в городскую темницу, в ожидании справедливого наказания.

— Но это ложь! — взрывается Соня. — Никакая третья стража восьмого десятка…

— Первый десяток второго отряда, — невозмутимо поправляет судья.

— Неважно, — Соня уже вне себя от ярости. Она-то думала, что вся эта глупость должна была давным-давно разрешиться. — Я с этими двоими познакомилась всего за час до того, как нас задержали. И все это время мы пили в таверне, называется «Равноденствие», можете проверить, ваша честь. Мы никуда не выходили, никакая стража нас не задерживала, и никаких предупреждений мы не получали…

— Ну, как же не получали, если здесь оказались… — резонно возражает судья.

— Да, но это было первое предупреждение, первое, а не какое не третье!

— Здесь явно написано третье, — гнусавит непоколебимо из своего угла писец, и Соня едва удерживается, чтобы не наброситься на него с кулаками.

— Это неправда, ваша честь, — неимоверным, усилием взяв себя в руки, она вновь обращается к судье. — Найдите свидетелей, они вам подтвердят. Я всего лишь два дня в Коршене, ни с кем здесь не знакома, и даже о законе таком не слышала!

— И правильно, — невозмутимо подтверждает судья, — ибо указ сей князь принял лишь вчера в полдень.

— Вот видите, — возмущение Сони не знает предела. — Как же можно наказывать человека за нарушение закона, о котом он понятия не имел?..

— Незнание закона не спасает преступника от справедливой кары, — торжественно возражает судья.

— И какую же кару, я должна по-вашему понести?

— Выбор невелик, — судья разводит руками, и в голосе «го, как ни странно, слышится сочувствие, — Вы, дитя мое, вправе выбрать виселицу… либо сегодня же покинуть город, с тем условием, чтобы никогда более сюда не возвращаться. И если вы решитесь вдруг вновь оказаться в Коршене, то первый же обнаруживший вас стражник будет иметь полное право, без суда и следствия, тут же предать вас в руки палачу…

Так вот оно что! Теперь все становится понятно. Кому-то требовалось любой ценой выдворить ее из города, не позволить дождаться здесь дня равноденствия! И ради этой цели таинственный ктo-тo не остановился ни перед каким затратами. Кто и зачем — еще оставалось выяснить. Хотя у Сони внезапно появляются на этот счет вполне отчетливые предположения, но сейчас главное понять, что еще она может предпринять.

— Ваша честь, — с покорным видом обращается она к судье. — Даю вам слово, у меня и в мыслях не было нарушать законы вашего города и указы местного правителя. Нет ли какой-то возможности, приняв сие во внимание, смягчить мне наказание? Возможно, назначить штраф, или же…-

Судья обречено разводит руками:

— Ну что вы, дитя мое?! Если бы это было первое — предупреждение, или хотя бы второе… Но здесь речь идет о злостном нарушении. Я совершенно бессилен. Скажите еще спасибо, что вам, как чужестранке, удается избежать казни и предпочесть изгнание из города. Будь вы уроженкой Коршена, вам бы не оставили даже такого выбора.

Кажется, это полная катастрофа. Все ее планы и замыслы летят в преисподнюю к Нергалу. Задание Волчицы остается неисполненным, и что хуже всего, — Соню терзает уязвленное самолюбие Кто-то сумел обхитрить ее, обыграть, заманить в ловушку, заставить подчиниться своей недоброй воле. Над ней посмеялись. Да, должно быть, прямо сейчас, в этом момент, таинственный враг от души хохочет над тем, как провел доверчивую воительницу!..

Нет, этого Соня стерпеть не может. Обведя горящим взором комнату, в порыве внезапного вдохновения, она восклицает:

— А милосердие князя, могу ли я просить об этом?!

Рука писца замирает на весу. Судья в изумлении взирает на пленницу.

— Милосердие князя… вы уверены, дитя мое?

— А почему нет? Что я теряю?..

Круглые глаза-бусинки растерянно перебегают с Сони на писца и обратно, как будто в ком-то из них судья надеется обрести поддержку, или услышать совет. Разумеется, тщетно.

Белесые брови сосредоточенно хмурятся, и наконец человечек в кресле произносит:

— Что ж, будь по-вашему. И должен сказать, дитя мое, вам несказанно повезло: именно сегодня его милость должен посетить нашу тюрьму, как он это делает каждую луну. Я доложу ему о вашей просьбе. Возможно, он согласиться принять вас после полудня, когда закончит с делами.

Опомнившийся писец торопливо скребет пером по пергаменту. На зов судьи приходят стражники, и Соню вновь ждет долгий путь по коридорам и галереям, а затем подъем по ненавистной лестнице.

Камера пуста. Ни следа ни Тарзы, ни Гельнары. Словно их и не было здесь. Так что Соня сначала решает, что ее привели в какую-то другую камеру, но она тут же понимает, что это глупость. На последнем этаже башни всего одна дверь…

Словно по какому-то наитию она подходит к окну и устремляет взор сквозь увеличивающий кристалл.

Вновь городская площадь оказывается у нее прямо перед глазами, и пугающее украшение посреди площади. Только на сей раз виселица уже не пустует.

Со сдавленным полувскриком, полувсхлипом Соня отскакивает прочь, словно стремясь скрыться от отвратительного зрелища, словно если оно не будет перед глазами, то сделается менее реальным.

Но виселица все так же остается у нее перед внутренним взором. Даже когда воительница закрывает глаза… виселица и два тела, раскачивающиеся на веревках под слабыми порывами ветра.

Ветер, равнодушный и ко всему привычный, треплет светлые кудряшки и копну черных волос, доходящих второй из повешенных ниже поясницы. Обе висят к Соне спиной, но ей не нужно видеть их лиц. Она благодарна Небу, что не видит этих лиц…

Опустив взор, она внезапно замечает какую-то маленькую вещицу среди соломы и, бездумно опустившись на корточки, шарит рукой. На ладони у нее оказывается желтоватый квадратик с таинственным значком, начертанным кровью. Одна из рун Гельнары… Соня не ведает, что означает сей символ, но ей и не нужно этого знать.

Перед ней знак смерти.