Твоя твердокаменная, в ветхой майке спина — Мускулистая и мосластая, как у старого жеребца, — Низко склоненная над тюком овцы Во время стрижки, То потела, то подсыхала, Когда ее обдували промозглые сквозняки В темной пещере овечьего хлева, А ты, с раскаленно-багровым лицом, С барабанно-гортанным фейерверком проклятий, С тлеющей сигаретой, прилипшей к губе, Так что на ней сохранялся пепел, Уверенно управлялся с живым тюком — То нежно и бережно, то яростно или резко. Ты работал споро — как матерый шахтер, Который, Не думая о своих ладонях, Рушит переднюю стенку забоя, — Лысый склонившийся над шерстистой овцой И уютной искоркой тлеющей сигареты. А потом, распрямившись с усталым «ох!» И отпустивши овцу на покой, Ты отрывал от губы бычок Лопатообразной, засалившейся рукой И прикуривал от него свою новую сигарету.