Если поражение, вызванное таким катастрофическим провалом разведки, какой имел место при Перл-Харборе, может подвигнуть нацию на реформирование своих разведывательных служб, то, как это ни парадоксально, блестящая победа, одержанная с помощью разведки, может привести к самоуспокоенности и катастрофе. Это подтвердила война маленького государства Израиль с арабами в октябре 1973 года.

6 октября 1973 года, в день иудейского праздника Йом-Кипур (Судный день), войска Египта и Сирии напали на расширенные границы «Великого Израиля» и нанесли серьезный урон застигнутой врасплох и растерянной Армии обороны Израиля (АОИ). После ожесточенных боев, длившихся восемнадцать дней, непрошеные гости отступили с большими потерями, и израильская территория была отвоевана, однако гордиться израильтянам было нечем. Миф о непобедимости Израиля и всемогуществе его разведки, столь тщательно культивировавшийся после блистательных военных успехов Шестидневной войны 1967 года, был развеян навсегда. Маленькое доблестное государство, которое всегда преодолевало любые трудности, ведя постоянную борьбу за выживание в окружении враждебно настроенных соседей-арабов, стало очередной страной, застигнутой врасплох своими противниками по вине некомпетентной разведки.

Корни арабо-израильской вражды уходили далеко в прошлое. Все началось со спора из-за территории Палестины, которую еврейские поселенцы осваивали пядь за пядью в течение первой половины XX века. Еврейская диаспора почти два тысячелетия мечтала о возвращении на свою иудейскую родину, которую Тит предал мечу в 70 году от Рождества Христова. Римские легионы подавили восстание евреев с жестокостью, характерной для императорского Рима, и рассеяли их по всему Средиземноморью. «В следующем году — в Иерусалиме!» — так звучал исторический тост этих разбросанных по свету людей. К концу Второй мировой войны это пожелание стало превращаться в реальную возможность, так как сионизм — основанное в XIX веке движение за возрождение еврейского народа на его библейской родине — получал мощную поддержку от разрушенной войной Европы.

«Политика вины» редко бывает хорошим средством для проведения справедливой реформы. Это подтвердилось в случае европейских евреев. Потрясенные холокостом и переполненные многочисленными перемещенными лицами еврейского происхождения, страны-победительницы 1945 года закрывали глаза на новый поток еврейских беженцев, державших путь в Палестину, куда в 1920-х и 1930-х годах уже переселилось полмиллиона их соотечественников. Даже британцы, уполномоченные решением ООН поддерживать порядок в Палестине, делали лишь робкие попытки употреблять власть в отношении непреклонных и отчаявшихся еврейских беженцев, устремлявшихся в Палестину, и помогавших им группировок борцов за свободу, терроризировавших в равной степени британцев и арабов. В 1947 году британцы с явным облегчением сложили с себя ответственность за Палестину, предоставив арабам и евреям самим решать свои конфликты. После Освенцима и Бельзена никто не хотел выглядеть помехой на пути становления новой родины евреев.

Но даже с учетом этого государство Израиль появилось как некий современный заморский гость, норманн на краю враждебного арабского мира. Запад рассматривал его как гавань для евреев, возвращающихся на свою историческую родину. Арабы, со своей стороны, видели в образовании государства Израиль откровенную аферу, в результате которой у арабов — и особенно палестинцев — посредством подкупов, уговоров, террора, воровства и коррупции была отнята часть их территории. Арабский мир не видел своей вины в суровом обращении Гитлера с евреями — его гораздо больше волновало обращение еврейских колонистов со своими соседями-арабами и споры за земельные участки в 1930-х годах. Так родилась жестокая вражда между новыми поселенцами и коренным населением.

14 мая 1948 года было официально провозглашено государство Израиль. 15 мая 1948 года вооруженные силы Египта, Сирии и Трансиордании, Ливана и Ирака одновременно напали на новую нацию в решительной попытке уничтожить ее при рождении, сбросив эту «кукушку в ближневосточном гнезде», каковой они считали Израиль, в Средиземное море. Они потерпели неудачу. С мужеством отчаяния и моральным пылом новые израильтяне отбросили арабов на всех участках, несмотря на многократное численное превосходство противника. Разгромленные, побежденные, израненные арабские захватчики отступили, изумленные боевым духом и боеспособностью еврейского государства. Израиль родился в кровавом бою и сразу закалился в пламени победы на поле брани, хотя исламский мир не смирился с таким положением дел. Вытеснение народа Палестины с его земли и само право Израиля на существование стали темами непримиримого спора, продолжающегося по сей день.

Следующая война разразилась в 1956 году, когда израильтяне в союзе с французами и британцами напали на Египет Насера после того, как тот национализировал Суэцкий канал. Результат был тем же, что и в 1948 году: унижение арабов, триумф израильтян. Рана продолжала гноиться. В 1967 году, окруженный арабскими войсками, готовящимися к очередному нападению и имеющими значительное численное превосходство, Израиль первым нанес удар — один из самых эффектных упреждающих ударов во всей истории кровавого XX века. На рассвете 5 июня 1967 года военно-воздушные силы Израиля уничтожили своих египетских и сирийских противников на земле, после чего, имея полное превосходство в воздухе, отбили у сирийцев Голанские высоты на северной границе Израиля, отвоевали Иерусалим у иорданцев на востоке и захватили сектор Газа и весь Синайский полуостров на юге, изрядно потрепав и обратив в бегство египетскую армию. Так родился «Великий Израиль».

К 1968 году, впервые с момента своего основания, Израиль как государство был территориально защищен естественными границами. На севере безопасность обеспечивали Голанские высоты, освобождавшие обитателей кибуцев от необходимости растить своих детей под артиллерийским огнем. На востоке небольшая, но хорошо обученная иорданская армия была вытеснена с территории Западного берега реки Иордан и теперь базировалась на восточном берегу. А на юге Синайская пустыня, ранее служившая 150-мильной буферной зоной между израильской и египетской передовыми, была заменена новой границей — Суэцким каналом.

Эти расширенные границы могли бы обеспечивать Израилю политическую и территориальную безопасность, но, ввиду угрозы со стороны всегда враждебно настроенных арабов, они требовали постоянного присутствия военных, подобно сторожевым башням над стенами Иерихона. Это накладывало на маленькую страну большое бремя в смысле траты людских и материальных ресурсов. Давала о себе знать и потеря старой буферной зоны на юге. До 1967 года вооруженные силы Египта должны были преодолеть 150 миль Синайской пустыни, чтобы атаковать своих врагов-евреев. Теперь им требовалось преодолеть всего 150 ярдов Суэцкого канала. В 1973 году эта разница оказалась критической.

Участники Шестидневной войны еще не успели извлечь обугленную плоть из сгоревших танков, как вновь завязалась схватка, правда пока только на уровне артиллерийских дуэлей и партизанских атак. Поскольку в течение наступившего шестилетнего периода «без мира, без войны» египтяне продолжали «поддерживать огонь в топке», Израиль все больше убеждался в уязвимости своего нового стратегического положения. Только за июль 1969 года потери Армии обороны Израиля в боевых действиях составили 36 человек убитыми и 76 ранеными, а в период между январем и июлем 1970 года эти потери выросли почти до 500 человек. Такие темпы убыли в живой силе невозможно было выносить долго, и 9 сентября 1969 года АОИ пришла в движение, чтобы преподать своим арабским мучителям суровый урок.

В ходе операции, получившей название «десятичасовой войны», вооруженные силы Израиля переправились через Суэцкий канал и с использованием захваченных египетских бронетранспортеров, экипажи которых состояли из арабоговорящих солдат общей численностью в 150 человек, устроили обширный карательный рейд на Египет. Это крошечное боевое соединение под чужим флагом произвело опустошения в окрестностях города Суэц, нанеся противнику урон в живой силе в размере 450 человек, собрав важную разведывательную информацию и уничтожив три радара противовоздушной обороны. Через десять часов израильские коммандос спокойно вернулись на свой берег с двумя советскими основными боевыми танками Т-62, захваченными в ходе рейда. В довершение всего израильтяне в том же году пересекли канал в его южной части и демонтировали новехонький советский радар П-12 под самым носом у египтян и их встревоженных советских военных советников.

Несмотря на эти убедительные успехи, Израиль осознавал необходимость в надежном защитном барьере. Таким барьером стала линия укреплений вдоль Суэцкого канала, названная в честь Хаима Бар-Лева, начальника генерального штаба израильской армии. Линия Бар-Лева протяженностью в сто миль представляла собой цепь пехотных фортов (опорных пунктов) с глубокими бомбоубежищами, минными полями и стрелковыми ячейками, за которыми тянулся лабиринт траншей, крытых дорог, водяных цистерн и врытых танков и артиллерийских установок. Линия Бар-Лева, этот израильский вариант линии Мажино, пришла на замену гибкой обороне в виде маневренных военных действий с применением бронированной техники. Чтобы исключить возможность переправы противника через канал в надувных лодках, отдельные опорные пункты были снабжены подземными нефтяными резервуарами со специальными трубами, предназначенными для сброса горючей жидкости в канал и ее последующего поджога с целью уничтожения любого, кто отважится на переправу.

Линия Бар-Лева была нужна Израилю как воздух. Египетская война на истощение продолжалась более полутора лет, прежде чем президент Насер в июле 1970 года согласился на прекращение огня. Жители Израиля издали коллективный вздох облегчения — отныне им больше не придется каждое утро читать в газетах заключенные в траурные рамки перечни потерь. Обе стороны воспользовались затишьем. Египтяне начали размещать новые зенитные ракеты и радары советского производства вдоль всей линии канала. Израильтяне, в свою очередь, продолжали расходовать невероятное количество бетона — и денег — на укрепление линии Бар-Лева, которая должна была стать непреодолимой преградой для египтян. По одной из оценок, расходы на оборонную инфраструктуру Синая в 1971 году составили полмиллиарда американских долларов (в тогдашних ценах).

Израилю помогали деньгами еврейские доноры из других стран. После победоносной войны 1967 года, движимая смесью гордости, чувства вины и религиозного пыла, еврейская диаспора утроила свою финансовую помощь государству Израиль. Денежные поступления от частных лиц и неправительственных организаций, в том числе американских, выросли с 400 миллионов долларов в 1967 году до 1,2 миллиарда после Шестидневной войны. За счет этих денежных средств, вкупе с щедрой помощью США, жизненный уровень среднестатистической семьи в Израиле рос быстрее, чем в любой другой развитой стране мира, и это несмотря на оборонный бюджет, который давно бы обанкротил любую другую экономику. Как это ни парадоксально, война фактически способствовала росту национального дохода Израиля. Страна остро нуждалась в этой помощи из-за рубежа. Даже несмотря на нее, в 1972 году она была вынуждена урезать свои расходы на оборону на 68 миллионов долларов.

Укреплению положения Израиля способствовали и другие события. В дни «черного сентября» 1970 года король Иордании Хусейн, чье терпение окончательно лопнуло, приказал своим коммандос нанести удар по палестинским партизанам, энергично создававшим свое «государство в государстве» и вступавшим в кровопролитные междоусобные стычки в пределах Хашимитского королевства. Говоря словами одного наблюдателя, «хорошо обученные бедуинские солдаты преподали жестокий урок [палестинским] террористам... лучше бы те даже не пытались вступать в борьбу с настоящей, хорошо обученной пехотой». В результате палестинские партизаны были вынуждены бежать в Сирию и Ливан, и впервые с 1948 года на восточных рубежах Израиля воцарилось относительное спокойствие.

28 сентября 1970 года в Израиль пришла еще более приятная новость: скончался президент Египта Насер. В одночасье не стало рупора арабского социализма, панарабского национализма и главного советского приспешника в арабском мире. Его преемником стал Анвар Садат, один из создателей организации египетских офицеров-националисгов во главе с Насером. Истовый мусульманин, Садат, тем не менее, был более терпеливым и рассудительным, чем суетливый и вспыльчивый Насер. С самого начала он открыто заявил, что для достижения своих целей Египту придется воевать. Вместе с тем он был прагматичным политиком, параллельно проводившим поиск дипломатического решения. Возможно, несколько необдуманно он провозгласил 1971 год «решающим».

Объявленный Садатом «решающий год» начался неудачно. Египетские дипломатические инициативы были либо отвергнуты, либо проигнорированы, хотя в некоторых отношениях они совпадали с намерениями Израиля. Безуспешные переговоры в Организации Объединенных Наций и рост напряженности в двусторонних отношениях привели к очередному мини-кризису, и весной 1971 года обе стороны начали укреплять оборону канала. Понимая, что любое нападение египтян через Суэцкий канал получит отпор со стороны находящейся в полной боевой готовности и частично мобилизованной АОИ, Садат приказал египетской армии военных действий не начинать. Для его внутренних оппонентов (и, возможно, для их советских покровителей) это было последней каплей, и государственный переворот с целью свержения Садата казался неминуемым. Новый президент трусливо уклонился от своей великой битвы в «решающий» год, злословили его клеветники. Он должен уйти.

Заговорщики во главе с просоветски настроенным Али Сабри просчитались. Если Садат и не атаковал израильтян, как они того ожидали, то это было проявлением элементарной осторожности, а не отсутствием решимости. На заседании Центрального комитета Арабского социалистического союза 25 апреля он обрушился на просоветскую фракцию с беспощадной и яростной критикой, удивившей многих, и особенно его оппонентов. В течение недели Али Сабри и другие заговорщики были помещены под домашний арест, а остальные представители оппозиции президенту Египта благоразумно притихли. Советский Союз, главный подстрекатель заговорщиков, сделал вид, что ничего не случилось, и Садат, нуждавшийся в советском оружии и помощи, тоже сделал вид, что не знает о причастности Советского Союза к заговору. Обе стороны договорились о новом и гармоничном — пусть и с долей недоверия — взаимодействии в достижении их общей цели: ослабления американо-израильского влияния в регионе. В знак скрепления этой новой сделки Садат подписал пятнадцатилетний Договор о дружбе и сотрудничестве с Советским Союзом.

В течение оставшейся части года стратегия Садата не приносила желаемых плодов. Ему приходилось мириться с неопределенностью обещаний русских, с тем, что Советы попросту игнорировали его, поскольку сами пребывали в нерешительности. Москве как будто не было до него дела, но и попытки Садата завязать контакты с американцами оставались безуспешными. В результате 1971 год прошел без каких-либо заметных сдвигов. Даже давно откладывавшаяся встреча на высшем уровне в Москве в феврале 1972 года не принесла Садату никакой реальной пользы. В Египте нарастало чувство разочарования.

Садат понимал, что его время истекает. В кофейнях и на базарах остряки травили анекдоты о «решающем годе» и правлении Садата. Как до него Насер, он очень хорошо знал, что для сохранения власти египетский лидер должен действовать. С каждым днем усиливалось недовольство в армии и умножались беспорядки на улицах. Какие настроения и мысли владели Садатом в те дни, ясно видно из его обращения к зачинщикам студенческих волнений в Каире 25 января 1972 года, накануне его отлета в Москву на безрезультатную, как оказалось, встречу с Брежневым: «[Решение] начать войну с Израилем уже принято... это не пустые слова, это факт».

Советы снова тянули время. Мол, у них «трудности» с поставкой оружия. Садат подчеркнул необходимость военного выступления против Израиля. Встревоженные Советы, выдевшие рост популярности политики разрядки и невмешательства сверхдержав во внутренние дела других стран, не хотели даже слышать о возобновлении военных действий. К июню 1972 года Садат был сыт по горло бесцельными переговорами с Советами и дипломатическим бездействием. Он отправил лично Брежневу список вопросов, прямо предупредив, что от ответов на эти вопросы зависят отношения между Египтом и Советским Союзом. Но Советы вновь проигнорировали египетского президента, продолжая говорить об «ослаблении напряженности в регионе».

Анвар Садат решил нанести удар. К лету 1972 года Советы нарастили свое военное присутствие в Египте до небывалых размеров. Воздушная оборона Каира обеспечивалась 200 советскими истребителями, укомплектованными советскими летными экипажами и наземными командами. Зонтик ПВО над каналом обслуживался примерно 12 тысячами советских специалистов. Помимо них в Египте было еще 5 тысяч различных военных советников. «Советские,— как признавался один египетский офицер,— были повсюду». При этом советское присутствие вызывало всеобщее неодобрение. Высокомерие и презрение русских к египтянам выводило из себя гордый народ, вздыхавший по золотому веку фараонов, когда египетская цивилизация играла ведущую роль в мире. Образованные египетские офицеры находили своих советских коллег невежественными и грубыми. И что хуже всего с точки зрения мусульман, чужаки выказывали мало уважения к исламу.

8 июля 1972 года Садат вызвал к себе советского посла Виноградова и объявил ему, что весь — весь без исключения — советский персонал должен в течение десяти дней покинуть Египет. С этими словами Садат оставил опешившего посла. Позднее Садат сказал: «Я чувствовал, что нам всем необходим своего рода электрошок». Он знал, что говорит. 17 июля советские специалисты начали паковать свои вещи и уезжать. Их высылка из страны невероятно укрепила авторитет Садата среди египтян. Армия радовалась избавлению от высокомерных советников, а в мечетях ликовали по поводу выдворения своры безбожных язычников.

Однако когда эйфория и чувство облегчения прошли, Садата вновь стало одолевать беспокойство. Принятая им мера не решила реальных проблем Египта. США и Израиль не делали никаких шагов к мирному урегулированию, египетская экономика продолжала задыхаться из-за необходимости поддерживать страну в обороноспособном состоянии, а общественное недовольство, на которое египетские правители всегда обращали особое внимание, превратилось в серьезную угрозу. Садат должен был что-то предпринять, чтобы выйти из тупика, пока не стало поздно. Где-то в конце 1972 года он принял роковое решение напасть на Израиль.

Впервые об этом решении было сказано, по-видимому, на закрытом заседании ЦК Арабского социалистического союза 14 ноября 1972 года. С этого момента Египет президента Садата приступил к планированию возобновления затяжной войны с Израилем посредством масштабного и внезапного нападения через Суэцкий канал с целью захвата отдельных крупных участков Синайского полуострова, оккупированного израильтянами. Цели носили преимущественно политический характер. Израиль получит хорошую встряску. Арабский и исламский мир вновь увидят Египет на переднем крае борьбы против ненавистных евреев. Народ же Египта признает в Садате своего вождя.

Порывая с Советами, Садат нуждался в приобретении новых союзников. Египет не мог воевать с Израилем в одиночку. Для своего предприятия Садату нужны были три вещи: деньги, оружие и отвлекающий маневр. Деньги можно было взять у богатых нефтью арабских стран (особенно у Саудовской Аравии), которые видели в Садате консервативный бастион, защиту от революционных крайностей, какие могли позволить себе радикалы вроде ливийского лидера полковника Каддафи. Пушки и другое вооружение можно было приобрести все у того же Советского Союза, на этот раз без тьмы изрядно надоевших советников; что же касается отвлекающего маневра, то его могла обеспечить Сирия, потерпевшая на пару с Египтом унизительное поражение в 1967 году. В последние месяцы 1972 года президент Египта Садат и президент Сирии Асад приступили к созданию тайной военной коалиции с целью нанесения удара по Израилю путем внезапного нападения на двух фронтах одновременно.

После своего унизительного разгрома в Шестидневной войне армия Египта не бездействовала. В конце 1972 года Садат назначил генерала Ахмеда Исмаила начальником штаба, дав ему строгие инструкции начать подготовку к войне. Исмаил не был политическим назначенцем. Напротив, это был высококомпетентный и профессиональный военачальник, и его влияние сразу стало ощущаться в кругах разработчиков военных операций Египта. В свое время он получил квалификацию штабного работника в Советском Союзе и, соответственно, знал, как планировать наступление. Будучи грамотным генштабистом, генерал Исмаил начал с тщательного анализа ситуации и мудро настоял на том, чтобы пункт «вооруженные силы противника» был проанализирован особо тщательно и отдельно от остальных.

С точки зрения египетского генерального штаба, Армия обороны Израиля имела пять крупных преимуществ. Первыми четырьмя были гарантированные поставки оружия из QUA, большой перевес в высокотехнологическом оружии, западные стандарты обучения, превосходство в воздухе. Против пятого, и последнего, преимущества израильтян Египет был практически бессилен. Как человек, реально смотрящий на вещи, Исмаил прекрасно отдавал себе отчет в том, что народ, который понимал, что его враги способны выдержать сколько угодно поражений, в то время как Израиль не переживет и одного, будет сражаться до последней капли крови. Он был убежден, что любой, даже самый лучший план приведет лишь к ограниченным успехам. Израиль не допустит, чтобы его столкнули в море.

Тем не менее Исмаил рассудил, что при условии хорошего штабного планирования он сможет нивелировать первые четыре израильских преимущества. Интересно, что он также определил потенциальные слабости Израиля. Слабые места врага всегда интереснее его сильных мест. Египтяне долго и упорно размышляли над недостатками Израиля, главным из которых, как они решили, была губительная самонадеянность, порожденная сочетанием высокомерия с комплексом превосходства как следствием постоянных побед.

Ирония истории состоит в том, что обе стороны обычно извлекают разные уроки из одной и той же войны. Победители неизменно уверяют себя, что обязаны своими успехами исключительно своим блестящим полководцам, великолепной тактике, более совершенной материальной части и беспримерной отваге солдат. Побежденные склонны анализировать свои ошибки, отмечать сильные места противника, определять, за счет чего противнику удалось победить, и решать, что нужно сделать, чтобы в следующий раз обеспечить себе верную победу.

Так было после 1918 года, когда британцы, мечтая как можно скорее вернуться к «настоящей солдатской службе» в Олдершоте, спокойно забыли о своем успехе при Амьене 8 августа 1918 года, где они с помощью танков, самолетов, мобильной артиллерии, качественных коммуникаций и внезапной общевойсковой атаки прорвали оборону противника на узком участке фронта. Немцы, со своей стороны, извлекли уроки из этого, по выражению Людендорфа, «черного дня германской армии» и к 1938 году, воспользовавшись идеями, впервые примененными на практике британцами и австралийцами двадцатью годами ранее, получили тактику, теорию и материальную базу для непрерывного всеобщего наступления — блицкрига.

Так, полагал Исмаил, будет и в случае всегда побеждающих израильтян, гордящихся своими успехами 1967 года и торжественно провозгласившими, что вооруженные силы Израиля — лучшие и самые закаленные в мире. К 1972 году эта вполне обоснованная гордость израильтян своим военным превосходством начала приобретать черты заносчивости. К несчастью, она также питалась куда менее благородным чувством расового превосходства евреев над арабами. Многие ранние сионисты считали арабов «феодальными, отсталыми и не сформировавшимися как нация». Это было глубинным убеждением многих столпов радикального социалистического сионизма, таких как Хаим Вейцман и Владимир Жабо-тинский, и, несмотря на более толерантные взгляды либеральных участников сионистского движения, даже Давид Бен-Гурион, «отец-основатель еврейского государства», был твердо уверен в вечной раздробленности и отсталости арабского мира. Во времена, когда евгенику признавали точной наукой, подобные убеждения имели широкое распространение, и их отголоски продолжают влиять на умы израильтян и по сей день.

У израильтян были и другие, более конкретные слабые места. К неспособности вести затяжную войну или нести тяжелые людские потери добавилась новая проблема — удлинение коммуникаций. В былые времена Израиль пользовался преимуществами столь ценимого Наполеоном «центрального положения». Имея короткие внутренние коммуникации и находясь в окружении врагов, Израиль всегда имел возможность быстро сосредоточить силы, чтобы отразить угрозу с того или иного направления. Но после победы в Шестидневной войне страна вытянулась в длину. Образование Великого Израиля породило стратегическую проблему: для передислокации бронетанковой бригады от Голанских высот к Суэцкому каналу требовалось минимум трое суток.

Перед разработкой оперативной концепции будущего наступления египетский штаб проанализировал все сильные и слабые места Израиля и наметил семь основных задач, которые должны были учесть разработчики плана:

1. Нанести внезапный упреждающий удар по израильтянам.

2. Предпринять массированное наступление на максимально широком участке фронта, чтобы добиться максимального рассредоточения сил противника, сделав его неспособным предпринять контратаку.

3. Постоянно держать зонтик ПВО над наземными силами, чтобы израильская авиация не могла наносить удары по тылам сухопутных войск.

4. Вынудить Израиль рассредоточить ресурсы между географическими районами боевых действий, находящимися на больших расстояниях друг от друга.

5. Гасить любые контратаки израильтян путем массированного применения оборонительного оружия и нанесения ударов с оборонительных позиций.

6. Вынуждать израильтян не считаться с потерями.

7. Обеспечить египетские вооруженные силы самой современной и совершенной боевой техникой, не уступающей израильским системам.

Для выполнения последнего требования, а именно обеспечения армии самыми современными системами вооружения, египтянам пришлось в срочном порядке вновь обращаться к Москве с просьбой о поставке либо новейших истребителей-бомбардировщиков МиГ-23, либо ракет класса «земля — земля» Scud. На это ушло время, но к осени 1972 года войска Садата имели в своем распоряжении высокотехнологичное оружие, которого требовал план, к тому моменту получивший название «Операция Бадр».

По идее великолепно организованная и широко разветвленная израильская разведка должна была бы с самого начала получить какую-то информацию о замыслах противника. Имея превосходно налаженную агентурную сеть в арабском мире, израильтяне почти всегда находили какой-нибудь хорошо информированный источник, когда в этом возникала необходимость. При этом первоочередным объектом интереса всегда являлись разработчики операций в генеральном штабе Египта. Но на этот раз что-то не сработало. Все можно было бы объяснить особыми мерами безопасности, принятыми египетской стороной, если бы не тот факт, что израильская разведка знала о планах египтян и, тем не менее, не сумела среагировать на растущую угрозу. Следует также добавить, что собранная информация была неверно истолкована израильтянами, ослепленными собственными предвзятыми представлениями. Как сардонически заметил Хаим Герцог по поводу ситуации в израильском разведывательном истеблишменте в 1972—1973 годах, «они имеют глаза, но не видят». Эта характеристика резюмирует причины провала хваленой разведывательной системы Израиля в преддверии Йом-Кипура.

Проблема уходила своими корнями в историю и политическое устройство государства. Израиль — небольшая и исключительно политизированная страна, отчасти из-за любви ее народа к хорошему спору, но главным образом из-за избирательной системы пропорционального представительства. По этой причине любое израильское правительство представляло собой конгломерат весьма разнящихся точек зрения и программ, что вызывало необходимость существования как бы двух правительств: большого и постоянно обновляющегося коалиционного кабинета, который по сути был публичным фасадом правительства (был момент, когда в состав кабинета входили 30% членов кнессета), и гораздо меньших размеров «кухонного кабинета», фактически управлявшего страной. Голда Меир, премьер-министр Израиля в 1973 году, использовала эту модель.

В 1973 году единственной организацией, которая получала, обрабатывала и интерпретировала всю собранную информацию и давала всесторонние оценки и консультации министрам, была армия или, точнее, военная разведка АМАН. Секретная разведывательная служба Моссад проводила операции за рубежом, деятельность Шин-Бет, израильского аналога британской МІ5 и немецкой BFV, ограничивалась обеспечением внутренней безопасности, а Центр политических исследований МИД занимался анализом дипломатической информации. Вся остальная информация — данные радиотехнической и технологической разведки, данные о дислокации войск, логистическая информация, данные от зарубежных агентов, данные о целях, данные воздушной разведки и даже информация по ядерной безопасности (спецслужба ЛАКАМ) — контролировалась военными.

Такая уникальная ситуация сложилась по той причине, что Израиль с самого начала развивался как воюющее государство. Представителей военной разведки всегда привлекали к участию в секретных совещаниях израильских премьер-министров — проходивших, как правило, в два часа ночи. Для нации, находящейся в состоянии боевой готовности, любой кризис по определению был военным кризисом. Отправляясь делать отчет правительству, министр обороны всегда брал с собой не только главу вооруженных сил, но и главу военной разведки, которая была главным государственным разведывательным органом, и все кабинеты в рабочем порядке консультировались с его одетым в униформу руководителем.

Это опасная позиция для любого сотрудника разведки, независимо от звания и способностей. Бесстрашные офицеры разведки порой вынуждены говорить своим политическим хозяевам нелицеприятную и зачастую горькую правду без оглядки на политические последствия. Где-то в период между 1967 и 1973 годами четкая черта, разделявшая разведчиков и политиков, в Израиле исчезла. Некоторые исследователи вопроса считают, что на самом деле ее никогда и не существовало. Военная разведка превратилась в государственную разведку, а государственная разведка стала делом государственной политики. Граница между обязанностями военных и политиков расплылась. Такая, казалось бы, удобная для обеих сторон ситуация неизбежно оборачивается катастрофой, с чем столкнулся Тони Блэр в 2003 году. Это подтвердилось и в случае израильской разведки.

Главная проблема заключалась в людях, делавших внутреннюю политику в Израиле. С течением времени Голда Меир все больше игнорировала вечно грызущихся и конкурирующих между собой деятелей, не входивших в ее политический ближний круг, и все больше полагалась на немногих избранных. Политика национальной безопасности Израиля превратилась в обособленное и тайное предприятие, характеризовавшееся чрезмерной секретностью, опорой на личные связи, пристрастностью и, что самое опасное, чувством собственной непогрешимости. Суровый израильский критик методов, практикуемых Меир, профессор Перлмуттер язвительно описывал этих людей как «группу, заинтересованную прежде всего в поддержании веры в собственную исключительность и солидарность». Эта группа не допускала конфликтов в своих рядах; все ее неформальное существование зиждилось на убеждении, что только ее члены, избранные военные и политики, знают истинные нужды национальной безопасности Израиля. Еще опаснее было то, что эта группа считала, что только она правомочна определять политику национальной безопасности Израиля. Самоуверенность усугублялась конспиративностью, высокомерие — уверенностью в нравственной непогрешимости «группового мышления». Любой критически мыслящий член группы, предлагавший несовпадающую с общей точку зрения, рисковал быть навсегда изгнанным из этого тайного внутреннего святилища национальной оборонной политики.

Имея такой опасный институт в самом сердце своего государственного аппарата, Израиль приступил к анализу первых признаков подготовки Египта к войне в течение 1973 года. С самого начала весь процесс анализа находился под искажающим влиянием предвзятых политических суждений, навязываемых ближним кругом Голды Меир. Первое из них было классическим примером «группового мышления» и разделялось в равной степени политиками и военными. Арабские вооруженные силы получили в 1967 году такую взбучку, рассуждали члены группы, что они ни за что не осмелятся снова бросить вызов израильтянам без наличия двух важных предпосылок. Во-первых, перед нападением Египет должен быть уверен в своей способности противостоять превосходству Израиля в воздухе; во-вторых, успех могло принести только совместное выступление Сирии и Египта. Поскольку, рассуждали израильтяне, ни одна из предпосылок не реализована хотя бы частично, Израилю ничто не угрожает. Разумеется, арабы попытаются совершить новое нападение, но не теперь, когда они недостаточно сильны. Такие политические соображения стали государственной политикой Израиля, не считавшейся ни с какими обоснованными возражениями со стороны разведки; это был классический пример принятия желаемого за действительное.

Эта на удивление самонадеянная точка зрения злых гениев Израиля была известна в кругах, отвечавших за планирование обороны страны, как «концепция». С учетом новых, расширенных границ Израиля «концепция» даже выдавалась за серьезную политику сдерживания. Ее сторонники утверждали, что теперь, когда нападение было бы сопряжено для арабов с огромными трудностями, военное превосходство и хорошо защищенные рубежи Великого Израиля являются реальным сдерживающим фактором. Крепко держась за свои завоевания 1967 года (как территориальные, так и психологические), Израиль — ни много ни мало — обеспечивает мир в регионе. Это было смелое утверждение, и то, что оно отстаивалось одетыми в форму офицерами военной разведки перед иностранными делегациями и выдавалось за государственную политику, должно было бы насторожить беспристрастных наблюдателей. Сотрудники военной разведки перешли невидимую черту и теперь выступали в роли «адвокатов политики, а не экспертов по информации», как выразился Эдвард Люттвак.

Весной и летом 1973 года против военной разведки Израиля работали и другие факторы. Уже обремененное предвзятыми положениями «концепции» и лживой идеей регионального сдерживания, разведывательное сообщество теперь было вынуждено следить за развитием событий через ряд других искажающих призм, навязываемых ему в качестве «политики». Первой из них были расходы на мобилизацию. Так, например, в мае 1973 года начальник генерального штаба АОИ генерал Элазар, отдавая себе отчет в нарастании количества признаков готовящейся агрессии Египта, объявил о частичной мобилизации. Возросшая региональная напряженность, вызванная вооруженными выступлениями ООП в Ливане и разразившейся там гражданской войной, грозила затронуть северную часть Израиля. Однако нападения не состоялось. Хотя главное наступление Египта изначально было запланировано именно на май месяц, Садат отложил его из-за волнений в Ливане, которые, как он опасался, потребуют у него использования сил, необходимых для нанесения сокрушительного удара по престижу Израиля. Проведенная частичная мобилизация обошлась Израилю в 20 миллионов долларов, что нанесло ощутимый удар по бюджету страны. С этого момента любой израильский аналитик разведки непроизвольно делал паузу перед тем, как ответить на вопрос: «Можно ли рассматривать эту разведывательную информацию как серьезный индикатор войны и, соответственно, как сигнал к мобилизации?» Ложные представления, лежащие в основе «концепции», и высокие расходы на мобилизацию теперь уже не позволяли дать честный ответ, который должен был звучать так: «Это уж как решат политики, господин министр».

Другим фактором, искажавшим оценку разведданных, были частые египетские мобилизации. Со времени прихода Садата к власти тремя годами ранее вокруг Египта как минимум трижды возникали ситуации напряженности, приводившие к призыву на военную службу и передислокациям войск в Египте, тщательно отслеживавшимся неизменно бдительными израильскими источниками. В 1971 году в ответ на вопли каирской прессы о неизбежности войны египтяне провели мобилизацию, передислоцировали штаб армии в пустыню, призвали резервистов, привлекли гражданский транспорт и двинули танки и понтонные мосты к Суэцкому каналу. Ничего не произошло.

Во время второго кризиса в 1972 году израильтяне с интересом наблюдали за повторением той же сцены, только на этот раз без гражданской мобилизации и понтонных мостов. Новой чертой был также внезапный и бурный всплеск строительной деятельности на западном берегу канала, где под изумленными взглядами призывников, охранявших линию Бар-Лева, сооружались эстакады для танков, потенциальные пункты переправы и защитные насыпи, становившиеся у египтян с каждым разом все выше. Опять же ничего не произошло. Еще две крупные мобилизации состоялись в 1973 году: одна в мае, вслед за началом боевых действий в Ливане, на которые так сильно отреагировал генерал Элазар, и последняя — в октябре в связи с войной Судного дня.

Барабанный бой регулярных мобилизаций оказывает свое влияние на наблюдателей из разведки. Во-первых, он снижает их чувствительность («Ох уж эти египтяне! Вечно что-то затевают»), во-вторых, приучает воспринимать ненормальную активность как нормальную схему поведения. Если добавить к этому связывающую по рукам и ногам «концепцию» и нежелание выглядеть в глазах общественности паникерами и провоцировать ненужные расходы, то, возможно, не стоит удивляться, что реакция военной разведки Израиля была откровенно вялой, когда в начале октября 1973 года стало известно о четвертой, и последней, мобилизации, объявленной Садатом. Израильтяне все это уже проходили; они знали, что египтяне не осмелятся снова напасть на Израиль, пока у них не будет приличных ВВС и тесного союза с Сирией. Именно так гласила военно-политическая стратегия Израиля, так утверждала «концепция».

Египтяне сыграли на этом в своем плане по введению противника в заблуждение перед операцией «Бадр». Им необходимо было скрыть три настоящих тайны: свой договор с сирийцами об одновременном наступлении; свою техническую и прочую подготовку к войне; точную дату и время нападения. Добиться последнего было легче всего, поскольку даже египетские военачальники не были в курсе. В течение всего 1973 года Садат постоянно менял свое решение и откладывал день «Y» — день начала операции.

Для сохранения своего политического соглашения с Сирией в тайне египтяне и их северный союзник прибегли к классической уловке, которую одобрил бы и Макиавелли. Они солгали. Даже несмотря на то, что 1 апреля «союзные» отныне генеральные штабы Египта и Сирии тайно договорились о широких приготовлениях к наступлению, возглавлявший переговоры египетский генерал продолжал тянуть с окончательным решением, заявив 22 апреля, что до надежного военного союза Египту и Сирии предстоит еще долгий путь и что «политические и военные проблемы [по-прежнему] препятствуют любым совместным действиям». Дезориентирующие сигналы посылались в течение всего лета 1973 года, когда египетские дипломаты бороздили воздушное пространство Ближнего Востока и выступали с разными сбивающими с толку «инициативами», создававшими впечатление, будто Анвар Садат находится в отчаянном положении. В действительности Садат пытался заручиться широкой поддержкой арабов, которая была ему необходима в день «У». Ни одна инициатива не удалась вполне, ничто не было окончательно решено. По словам одного наблюдателя, «это напоминало отчаянные ходы азартного игрока».

Сеть политического обмана дотянулась и до главного союзника и гаранта Израиля — США. Президент Никсон победил на выборах 1972 года в том числе за счет поддержки еврейских избирателей. Постоянно подчеркивая стремление Египта к переговорам с целью справедливого и мирного урегулирования, хитроумные египетские дипломаты добились того, что в расставленную ими сеть угодили госсекретарь Роджерс и сменивший его летом 1973 года Киссинджер. Их расчеты оправдались. Несмотря на тревожный набат, звучавший в Вашингтоне, Генри Киссинджер в конце концов перестал относиться к военной угрозе всерьез. Дошло до того, что в ходе встречи Киссинджера с министром иностранных дел Израиля Аббой Эвеном, состоявшейся всего за два дня до начала войны Судного дня, оба государственных деятеля беспечно заверили друг друга, что общая картина разведывательных данных обеих стран внушает оптимизм и дает мало оснований ждать в обозримом будущем войны.

Генри Киссинджеру не следовало быть таким самоуверенным. В середине 1973 года, когда тайная подготовка египтян к военным действиям стала набирать оборот, Бюро разведки и исследований Госдепартамента США выполнило внутренний анализ ситуации на Ближнем Востоке. Необычным было то, что этот документ носил прогнозный характер. Разведывательные органы зачастую воздерживаются от прогнозов (хотя это их первоочередная задача), так как те имеют тенденцию не сбываться. Никто не хочет лишиться доверия у адресатов из-за своих «слишком смелых утверждений», «необоснованных предположений» или, что хуже всего, «попадания пальцем в небо». «Понимаете, у нас нет хрустального шара»— так выразился один безымянный аналитик британской разведки. Бюро разведки и исследований поступало иначе и в конце концов оказалось правым, например, в продолжительном споре между разведывательными службами США, сопровождавшем войну во Вьетнаме, в отношении которой оно было настроено решительно пессимистично.

Так было и с докладом о ситуации на Ближнем Востоке, подготовленном в июне-июле 1973 года. Хотя доклад не имел статуса национальной разведывательной оценки, изложенную в нем информацию поддерживало ЦРУ, старый союзник Бюро в борьбе с оценками ситуации во Вьетнаме, исходившими от военных. Как ЦРУ, так и Бюро разведки и исследований Госдепа прогнозировали начало войны на Ближнем Востоке осенью 1973 года. (Разведывательное управление министерства обороны, как и полагалось, не было согласно с ЦРУ.) Генри Киссинджер, считавший себя компетентнее своих собственных специалистов по разведке, не только проигнорировал это предупреждение, но и, похоже, не счел нужным передать его своим израильским союзникам.

Египтянам становилось все труднее скрывать свой второй секрет, а именно технические и военные приготовления к войне. Даже пытаясь это делать, они были почти уверены, что израильские разведчики все равно скоро заметят их растущую активность. Так, например, к концу лета 1973 года сирийские вооруженные силы импортировали из Советского Союза в два раза с лишним больше оружия, чем за весь 1972 год. Общий египетский импорт вооружений вырос еще сильнее.

В штабе планирования генерала Исмаила прекрасно понимали, что в случае любого наступления через Суэцкий канал израильтяне непременно предпримут контратаку. Это была проверенная тактика АОИ, в прошлом неизменно приносившая удачу. В основе успеха стремительных контратак лежали два фактора поражения арабских войск, закрепляющихся на с трудом завоеванных позициях: превосходство израильтян в воздухе и смертоносный клин бронетанковой техники на земле. Египтяне решили воспользоваться опытом Роммеля. В течение полутора лет в 1941 и 1942 годах командующий Африканским танковым корпусом использовал тактику наступления, состоявшую в захвате плацдарма и его последующей обороне, в ходе которой цепи атакующих британских танков гибли, натыкаясь на хорошо оснащенный и замаскированный немецкий противотанковый заслон. Хотя успех Роммелю приносили стратегические наступления, его тактика наземной войны в пустыне была по существу оборонительной.

Применяя ее, он полагался на технически передовое оборонительное вооружение: 88-миллиметровую противотанковую пушку и ее младшую сестру, 57-миллиметровую длинноствольную противотанковую пушку. Атакующие британские танки расстреливались один за другим на открытом пространстве.

Боевой план египтян требовал модернизации приемов Роммеля. Были запланированы ограниченные атаки через Суэцкий канал с целью захвата плацдарма и нанесения унизительного поражения израильтянам. Политическое эхо от этой операции разнесется по всему миру, и Садат добьется политического поражения противника за счет военного успеха. Для его достижения египтянам требовался защитный зонтик из ракет «земля — воздух» (РЗВ) над Суэцким каналом и частью Синайской пустыни для прикрытия их армии во время переправы через канал. Такой зонтик отразит пикирующих ястребов израильских ВВС.

Израильские танки на земле также наверняка предпримут яростные контратаки против египетских захватчиков. Для их отражения генеральный штаб заказал максимально возможное количество новейшего советского противотанкового оружия, включая противотанковые управляемые ракеты (ПТУР) «Малютка» (Sagger, по классификации НАТО). Для переноски одной управляемой по проводам ракеты в чемодане-ранце было достаточно двух человек, для использования — всего одного. С учетом того, что дальность ракет в плоской пустыне составляла 1500—2000 метров, к началу 1970-х человек, спрятавшийся за камнем, мог заметить и уничтожить движущийся танк с расстояния больше мили. Ракета Sagger, особенно в сочетании с реактивными противотанковыми гранатометами РПГ-7 советского производства, была грозным оружием, означавшим серьезный сдвиг в соотношении сил атакующих и обороняющихся. Теперь любой пехотинец при наличии соответствующего снаряжения мог надеяться уничтожить танк с большого расстояния.

Еще одно преимущество этого зенитного и противотанкового оружия заключалось в том, что оно имело оборонительное назначение. Израильские аналитики, следившие за поставками советского вооружения в Египет и Сирию летом 1973 года, сделали естественный вывод, что новое оружие требовалось арабам исключительно в целях обороны, а не для нападения на Израиль. Уловка с оружием сработала. Хотя аналитики разведки насчитали в Египте и Сирии не менее одной тысячи ракет секретной советской системы SA-6 в первой линии обороны с расположенными позади них плотными поясами ракет SA-3 и более старых SA-2, они не стали бить тревогу. Арабы создают на Суэце самый плотный пояс ПВО в мире? Ну так и пусть швыряют деньги на ветер, Израиль не собирается ни на кого нападать. Но не все системы вооружения, заказываемые египтянами, были оборонительными. Как Садат, так и до него Насер требовали у Советов новые истребители МиГ-23 с изменяемой геометрией крыла. Советский Союз, памятуя о недавнем поражении американцев во Вьетнаме, когда сверхдержава ввязалась в практически бесконечную поддержку войны, ведшейся государством-клиентом, категорически отказал.

Даже задним числом трудно оценить подлинный масштаб египетского перевооружения к 1973 году. Армия Египта получила и научилась обращаться с полным ассортиментом современного советского оружия от автомата АК-47 до (непосредственно перед началом войны в октябре 1973 года) ракет Scud. Эти ракеты с радиусом действия в 180 миль даже при большом желании нельзя было бы назвать оборонительными, однако их наличие рассматривалось как фактор сдерживания возможных израильских нападений на населенные центры Египта в глубине территории. Израильские аналитики пришли к выводу, что вся масса оружия и техники, поставляемая арабам, предназначалась для обороны или, в худшем случае, для отражения атак Израиля.

Третьим и последним секретом, который пытались утаить египтяне, были дата и время нападения. Если, говоря словами Хаима Герцога, они рассчитывали напасть на израильтян, словно «волк на стадо овец», им требовалась абсолютная секретность, чтобы застать доверчивого и неподготовленного врага врасплох. Дата нападения была предметом продолжительного обсуждения в секретной группе планирования коалиции. Окончательное решение было принято на удивление поздно — в августе 1973 года, всего за два месяца до дня «У». Так называемый штаб планирования федерального верховного командования, состоящий из сирийских и египетских военачальников, в конце концов остановился на 6 октября. Мотивы выбора именно этой даты были отчасти практическими, отчасти психологическими.

Шестого октября ожидалась лунная ночь и, соответственно, течение в Суэцком канале должно было быть более медленным, чем обычно, что позволило бы безопасно навести плавучие мосты. Более тонкая, психологическая причина имела особое значение для исламского мира: в 1973 году 6 октября было десятым днем месяца Рамадан и годовщиной победы пророка Магомета в битве при Бадре под Мединой в 624 году. Эта битва утвердила Магомета в роли политического и духовного лидера. Символизм был налицо. Здравомыслящий наблюдатель мог бы отметить, что выбор названия «Бадр» для военной операции в таком случае был ненужным риском и потенциально угрожал нарушением секретности.

Однако в арабском мире сила эффектного жеста порой перевешивает соображения безопасности. Использование слова «Бадр» означало, что нападение египтян и сирийцев было не просто очередным этапом военных действий на Ближнем Востоке, но также возвещало — столь же ясно, как призыв муэдзина,— о возрождении исламского могущества в противостоянии постоянно побеждающим израильтянам. Это слово фактически подразумевало определенную Садатом цель нападения, которая заключалась в эффектной военной победе ислама — победе как местного, так и всемирного значения.

Как это ни удивительно, но для штабистов генерала Исмаила оказалось сравнительно нетрудно утаить дату нападения от вездесущей разведки Израиля. В этом им помогло сравнительно короткое время (семь недель), в течение которого могла произойти утечка информации. Оказался полезен и огромный аппарат внутренней безопасности Садата, но в конечном счете тайна была сохранена лучшим из возможных способов — те, кто производил планирование операции, никому ничего не говорили. Министр обороны Сирии был проинформирован только 1 октября («Y» минус 5). Египтяне сообщили дату абсолютному минимуму офицеров с использованием самых строгих критериев необходимого знания. На определенном этапе дату знали всего четырнадцать египетских и сирийских офицеров, хотя, по мнению египтян, даже это количество следовало бы сократить человек на десять, принимая во внимание способности Моссада отыскивать арабских офицеров, имеющих доступ к секретной информации, и побуждать их к раскрытию самых важных тайн с использованием традиционных методов второй древнейшей профессии. Зная об этом, египтяне с целью введения противника в заблуждение в первую очередь ввели в заблуждение собственный офицерский корпус.

После войны озадаченные израильтяне подробно расспрашивали военнопленных о том, что им было известно накануне нападения. Ответы поражали. Младшие офицеры и солдаты египтян узнали о нападении только утром 6 октября, и даже тогда многие из них решили, что речь идет лишь об очередных учениях. В одном характерном случае некий штабной полковник узнал о начале военных действий только в тот момент, когда увидел, как перед началом наспех созванного совещания его генерал расстелил молитвенный коврик и рухнул на колени лицом к Мекке. В одном еще более поразительном случае египетский саперный взвод осознал, что речь идет не об учениях, только когда солдатам приказали распаковать свои надувные резиновые лодки и спустить их на воду. Когда они начали переправляться через канал, один солдат, как рассказывают, обратился к лейтенанту Ибрагиму из 16-й дивизии с вопросом: «Так мы сегодня уже не вернемся в казармы, господин офицер?» Говоря словами Хаима Герцога, «лица, планировавшие войну, умудрились ввести в заблуждение не только Армию обороны Израиля и практически все разведывательные службы Запада, но и большую часть египетской армии».

В течение сентября 1973 года шли последние приготовления к войне. Для египтян это был самый опасный период. Создавалась видимость дипломатических усилий в ООН, так как к тому времени израильские службы сбора информации получали массу сигналов о выдвижении войск, призыве резервистов, транспортировке оборудования для наведения мостов, разгрузке боеприпасов, отмене отпусков, вводе в действие новых радиосетей и необычной активности в техобслуживании самолетов. Все это складывалось в картину под названием «индикаторы нападения».

Впрочем, израильская разведка видела все это и раньше. С начала 1973 года в Египте состоялось более двадцати отдельных призывов резервистов на учебные сборы. Это была третья отсрочка демобилизации египетских солдат в 1973 году, хотя, как стало известно израильским аналитикам, несчастным призывникам сказали, что их должны демобилизовать 8 октября. Эта уловка стала очередным примером реализации стратегии обмана посредством повторения однотипных действий, которая работала достаточно эффективно, чтобы притупить реакцию израильской разведки.

В остальном все выглядело нормально. Не происходило мобилизации гражданских транспортных средств, не велось подготовки к гражданской обороне, и даже сам Садат в своем обращении в День Насера 26 сентября был банален и скучен: «Я не затронул тему войны, потому что об этом уже сказано более чем достаточно. Я только хочу подчеркнуть, что главной задачей является освобождение страны». Это была типичная арабская риторика, едва ли заслуживавшая включения в серьезный разведывательный анализ, выявляющий наличие аномального или отсутствие нормального. И все же израильскую разведку должна была бы насторожить речь Садата. Когда кто-то берет в руки смертоносное оружие и при этом спокойно заявляет, что не собирается причинить никакого вреда своему соседу, это при любых обстоятельствах выглядит подозрительно.

Политический и дипломатический процесс тоже развивался как обычно. Отзвуки воздушного боя, в ходе которого израильские ВВС сбили тринадцать сирийских военных самолетов в ответ на сирийские провокации в середине сентября, постепенно затихали. В таких обстоятельствах не было ничего удивительного в том, что Сирия мобилизовала несколько дополнительных войсковых подразделений и теперь, по всей видимости, пыталась в спешном порядке укрепить свою южную границу вдоль Голанских высот. Необходимость этой явно оборонительной меры оправдывалась недавним израильским воздушным налетом, что подтвердило и радио Москвы, предупредив Ближний Восток о неизбежном нападении израильтян и посоветовав Сирии «готовиться к обороне».

В последние дни сентября плотина секретности и обмана начала протекать. Где-то в эти дни обеспокоенные разведаналитики Госдепартамента США предупредили Киссинджера о надвигающейся беде, но не приняли в расчет его самомнение. Явно убежденный в неизбежном успехе своих ноябрьских переговоров в ООН, Киссинджер проигнорировал мнение экспертов. Позднее директор ЦРУ сетовал, что даже он не мог добиться срочной аудиенции у великого государственного мужа, настолько тот был занят рекламой своей личной челночной дипломатии.

Среди разведчиков мало героев. Умственная работа за столом вдали от поля боя лишена того романтического ореола, который окружает тех, кто рискует своей жизнью в сражении. Возможно, именно поэтому разведчиков так редко награждают. Физическое мужество в условиях реальной угрозы для жизни заслуживает достойной награды. Но вот наконец на сцену выступил подлинный израильский герой. Офицер с моральным мужеством.

Молодой офицер разведштаба Южного военного округа, которым в ту пору командовал генерал Шмуэль Гонен, старательно «проставлял галочки в квадратиках», заполняя стандартный «план сбора сигналов и предупреждений». Ему не было дела ни до предвзятых представлений, ни до национальных оценок. Сидя в своем кабинете, лейтенант Биньямин Симан-Тов просто шаг за шагом прослеживал цикл сбора данных по расположению египетских войск, и к 1 октября 1973 года ему перестало нравиться то, что он видел. Почти все индикаторы нападения указывали на подготовку, и многие индикаторы были красными, а не зелеными (подтверждающими безопасность). Более того, слишком многие индикаторы по-прежнему оставались черными, что означало: «неизвестно — еще не получен ответ из агентства по сбору информации». В результате Симан-Тов составил короткий доклад своему начальнику, подполковнику Гедалье, в котором сообщил, что египетские общевойсковые учения на противоположном берегу Суэцкого канала являются, по его мнению, основанному на беспристрастном анализе и интерпретации доступных свидетельств, не чем иным, как частью изощренного плана по сокрытию предстоящего наступления египтян.

Ничто так не раздражает, как умные подчиненные. Их присутствие ощущается, будто заноза в пальце. Вообще говоря, одним из надежнейших критериев лидерских качеств является способность прислушиваться к искренним мнениям подчиненных, оценивая их достоинства без возмущения или ревности и не отвергая их только потому, если они не согласуются с линией руководства. Но беспокойные подчиненные, безусловно, представляют собой вызов для амбициозных руководителей, особенно для «политически грамотных» офицеров или правительственных чиновников.

История не сообщает, что сказал подполковник Геда-лья, начальник разведки Южного военного округа Израиля, своему бдительному офицеру, когда тот представил ему свою докладную записку, но сообщает, как Гедалья поступил с документом от 1 октября и еще одним документом, представленным ему Симан-Товом 3 октября. Подполковник совершил непростительный поступок, который дорого ему обошелся: он сознательно замолчал доклад лейтенанта. По идее в случае своего несогласия с полученным от подчиненного документом начальник отдела должен был поставить на нем соответствующую пометку и отправить наверх для дальнейшего обсуждения в открытой для свободных дискуссий атмосфере, царившей в израильской армии с 1948 по 1967 год. Однако новый начальник генштаба армии генерал Элазар уже начал «закручивать гайки». Он хотел, чтобы израильская армия служила примером для всех других армий мира, устраивал совещания по вопросам дисциплины, настаивал на регулярных переводах офицеров с должности на должность. Реформы Элазара побудили подполковника скрыть разведсводку своего подчиненного, так как он не был согласен с ней. Начальник военной разведки генерал Зейра ознакомился с документом лишь спустя шесть месяцев, в марте 1974 года, когда уже было слишком поздно для Симан-Това, Гедальи, начальника генштаба Элазара, начальника разведки Зейры, да и в целом для Израиля, хотя, к чести генерала Зейры, он немедленно представил молодого человека к повышению.

Так был упущен еще один шанс, а времени почти не оставалось. К рассвету 5 октября армии Египта и Сирии находились на границах Израиля в состоянии боевой готовности. Египет выставил 194 артиллерийские батареи и все пять пехотных дивизий. Израильские офицеры на линии Бар-Лева сообщили, что все это похоже на готовящееся нападение. Генеральный штаб медлил, зато на внутренних совещаниях израильских военных шли жаркие словесные баталии. Одну сторону конфликта представляли министр обороны генерал Даян и генеральный инспектор вооруженных сил генерал Таль, которые страстно выступали за войну и мобилизацию, другую сторону — начальник генштаба Элазар (возможно, памятуя о неудачной и затратной мобилизации в мае) и начальник военной разведки генерал Зейра, которые с не меньшим пылом утверждали, что Египет и Сирия действительно мобилизуются, но исключительно из страха перед Израилем. Ирония заключалась в том, что доклад Симан-Това мог бы склонить чашу весов в пользу ястребов, однако он был надежно укрьгг от тель-авивского руководства в сейфе начальника разведки Южного военного округа.

Разногласия в высших военных сферах Израиля потребовали внепланового заседания Совета национальной безопасности в среду 3 октября («У» минус 3). Как обычно, на кризисном совещании присутствовали люди в военной форме: Даян, Таль, Элазар, заместитель Зейры Шалев и Замир, начальник секретной службы Моссад. Участники совещания рассмотрели все свидетельства, и, несмотря на обеспокоенность Замира (у него был свой тайный информатор), пришли к заключению, что приготовления арабов носят оборонительный характер и представляют собой реакцию на «инцидент в Шёнау».

Мы не сможем почувствовать атмосферу последней недели перед началом войны Судного дня, если не поймем, в какой степени занимал умы политиков инцидент с террористами на австрийской границе. 28 сентября двое вооруженных людей, объявивших себя палестинскими революционерами, захватили в заложники пять евреев-эмигрантов и сотрудника австрийской таможни. Помимо того что террористы, как и следовало ожидать, потребовали предоставить им самолет для перелета в одну из арабских стран, данный инцидент вынудил австрийского канцлера Бруно Крайского дать согласие на закрытие транзитного центра для советских евреев, уезжающих в Израиль, располагавшегося в замке Шёнау. Израильтяне были в ярости. Один из принципиальных пунктов их иммиграционной политики состоял в оказании предпочтения евреям-ашкенази из Северной Европы перед восточными евреями-сефардами. Поскольку количество евреев в Западной Европе резко сократилось в результате холокоста, единственным ресурсом ашкенази оставались русские евреи.

Инцидент имел большой резонанс, и на нем сосредоточилось все внимание израильских политиков. Несмотря на внутренние проблемы, госпожа Меир на обратном пути с заседания Совета Европы в Страсбурге 1—2 октября специально изменила маршрут, чтобы встретиться с австрийским канцлером (который сам был евреем) и убедить его отказаться от «предательства еврейских интересов», а также заявить свой протест в связи с уступкой палестинским террористам. Маргарет Тэтчер была не единственной женщиной-премъером, умевшей потрясать дамской сумочкой с пользой для дела.

С точки зрения аналитика разведки весь инцидент обладает чертами маскировочной операции в кремлевском стиле. Советская армия с давних пор придерживалась доктрины маскировки своих намерений любыми возможными способами. Западные военные штабы неизменно удивлялись тому огромному объему усилий, который Советы вкладывали в мероприятия по отвлечению и дезориентации противника. Ни один русский генштабист не решился бы представить своему начальству план боевой операции без специального раздела, посвященного мероприятиям по вводу противника в заблуждение или по маскировке. Западные штабисты неизменно удивлялись, откуда у русских столько ресурсов для отвлекающих маневров, но интересно, что единственной из всех прочих армий, исповедовавшей ту же доктрину, была израильская армия.

Сирийцы были более тесно связаны с советским разведывательным аппаратом, чем любая другая ближневосточная страна. Дамаск был наводнен сотрудниками КГБ и ГРУ, сирийские спецслужбы и их палестинские подопечные имели в своих рядах массу «социалистически» настроенных элементов и тайных информаторов. Из всех политических организаций Ближнего Востока арабская социалистическая партия Баас во главе с президентом Асадом была наиболее близка к советской системе. Инцидент в Шёнау произошел именно в тот момент, когда врагам Израиля необходимо было отвлечь его внимание от крупного сирийского нападения, и трудно поверить, что это было простым совпадением. Террористы объявили себя членами неизвестной палестинской боевой организации, на самом же деле они принадлежали к партизанской группе «Ас-Саика», руководимой армией и спецслужбами Сирии. Прямых доказательств нет, но напрашивается вывод, что инцидент, по всей видимости, был предприятием сирийцев, стремившихся таким образом отвлечь внимание израильтян от грядущего нападения.

Маневр достиг своей цели. Израильская общественность была глубоко возмущена капитуляцией перед палестинскими террористами. С учетом сбитых в сентябре тринадцати сирийских военных самолетов, налицо был серьезный политический кризис. Все ждали, что Израиль нанесет ответный удар за Шёнау. Нет ничего удивительного, что сирийцы укрепляют свои границы, — к такому выводу пришли госпожа Меир и ее кухонный кабинет 3 октября. Доказательством этой версии служит то, что речь Голды Меир на заседании длилась более двух часов — и была посвящена Шёнау.

К 4 октября («У» минус 2) все развитие событий указывало на близкое начало военных действий. Из Сирии и Египта были эвакуированы советские семьи, продолжали поступать сигналы о крупном сосредоточении военных сил и техники на израильских границах. Утром в пятницу

5 октября («У» минус 1) встревоженные израильские генералы доложили о ситуации Голде Меир, но после совещания у министра обороны Даяна ей сообщили, что, по оценке генштаба и военной разведки, вероятность войны остается низкой. Глава военной разведки генерал Зейра несколько раз подчеркнул, что сосредоточение арабских войск, обнаруженное израильскими самолетами-разведчиками, могло бьггь предпринято либо в целях нападения, либо в целях обороны — что соответствовало истине. Тем не менее совещание на всякий случай решило привести израильскую регулярную армию в высшую степень боевой готовности для мирного времени — «боевую готовность С». Следующим этапом приведения в боевую готовность должен был стать призыв резервистов для участия в боевых действиях. Чтобы обеспечить возможность такого призыва, госпожа Меир распорядилась, чтобы

6 октября, в день праздника Йом-Кипур, сборные пункты резервистов оставались открытыми.

Одна из главных причин такой вялой реакции израильтян, похоже, состояла в том, что их американские опекуны, всего десять дней назад предупреждавшие о неминуемости боевых действий, теперь скорректировали свою оценку угрозы в меньшую сторону. С точки зрения США, война не была неизбежной и приготовления арабов носили чисто оборонительный характер. Именно так сказал накануне Киссинджер Аббе Эвену.

В разведке хорошо известен синдром под названием «замкнутый круг информации», или «цепочка маргариток». Все начинается с того, что какая-либо разведслужба сообщает о неподтвержденном факте или оценке. Эта информация подхватывается и используется какой-либо другой разведслужбой в своем анализе как сообщение из первых рук. Когда первая служба наталкивается на этот факт в чужом отчете, она рассматривает его как независимое доказательство того, что ее собственная информация теперь подтверждена другим источником. Говоря на профессиональном жаргоне, информация В-6 (В означает «обычно надежный источник», 6 — «неподтвержденная информация») внезапно становится информацией В-1 («информация от обычно надежного источника, теперь подтвержденная другим источником»). Это опасный феномен, и в рамках профессионального разведывательно-аналитического процесса применяются механизмы его предупреждения.

В 1973 году подобного механизма в обмене информацией между Израилем и Вашингтоном не существовало. ЦРУ и Госдепартамент США понизили свою предыдущую высокую оценку вероятности войны единственно потому, что израильтяне не беспокоились по поводу наращивания военного присутствия арабов на своих границах. В конце концов, раз израильтяне — которым было больше чего терять и у которых были более надежные источники — не тревожились, значит, их разведка не видела оснований для тревоги. США, соответственно, снизили свои оценки опасности.

Когда, со своей стороны, израильтяне увидели, что США не обеспокоены приготовлениями арабов, они утвердились в своем прежнем мнении. Раз Вашингтон сохраняет невозмутимость, рассудили 5 октября госпожа Меир и ее политические соратники, значит, им тоже не о чем беспокоиться. Это был классический пример «замкнутого круга информации». Каждая из сторон видела в другой надежный источник. Самоуверенность, неверные предположения, неполная информация и феномен «цепочки маргариток» в сочетании с дезинформационными мероприятиями умного врага внушили израильским разведчикам и их политическим хозяевам ложное чувство безопасности. Несмотря на все трудности, план генерала Исмаила по вводу противника в заблуждение достиг своей цели.

Когда утром 6 октября 1973 года раздался телефонный звонок, генерал Зейра «сразу понял, что пришли плохие новости». Он не ошибся. Анонимный источник позвонил ему домой с полным подтверждением, что в этот день Израиль будет атакован на двух фронтах «предположительно в шесть часов вечера». Встревоженный Зейра немедленно телефонировал командующему армией Израиля генералу Элазару.

Звонивший ошибся в одном важном отношении: атака арабов действительно изначально была запланирована на 18.00, но двумя днями ранее египтяне и сирийцы изменили свое решение по практическим соображениям и договорились совершить нападение в 14.00 по местному времени. Таким образом, у военного командования Израиля на самом деле оставалось меньше семи часов, чтобы принять меры в связи с телефонным предупреждением.

Сразу после звонка Зейры Элазар позвонил своему шефу, министру обороны Даяну. Тот был уже в курсе: по его словам, ему только что позвонил с аналогичным предупреждением его «личный зарубежный информатор». Ряд экспертов считает, что этот звонок мог поступить от секретного еврейского агента в DIA. Согласно другой неподтвержденной версии, кровопролитие пытался предотвратить король Хусейн. В любом случае король унес эту тайну с собой в могилу. На кризисном совещании у премьер-министра в 8 утра оставалось принять всего два решения: о мерах по упреждению теперь уже очевидного нападения арабов (к этому моменту стало известно о выдвижении сирийских войск на позиции для атаки) и объявлении всеобщей мобилизации.

На заседании было решено не делать ни того, ни другого. Упреждающий воздушный удар не мог гарантировать успеха ввиду большой рассредоточенности военно-воздушных сил Египта и опасности того, что главный боевой ресурс Израиля — его собственные военные самолеты — потерпит урон от неизвестных вражеских средств ПВО еще до начала войны. Что касается мобилизации, то генерал Даян, герой войн 1956 и 1967 годов, отклонил требование генерала Элазара бодрым заверением, что достаточно призыва некоторого количества офицеров старшего командного состава и танкистов-резервистов. Взбешенный Элазар получил приказ о проведении лишь частичной мобилизации. Но Элазар приказ проигнорировал, и правильно поступил, так как в 13 00 теперь уже не на шутку встревоженный израильский кабинет отдал приказ о проведении полной мобилизации. Позднее на Даяна была возложена львиная доля вины за неудачу израильтян.

В вихре взаимных обвинений и самооправданий, поднявшемся после войны, трудно различить отдельные заявления и разобрать, кто и что знал, кто отстаивал ту или иную линию действий. Но это не имело значения. Достоверно известно лишь то, что в 14.00 распахнулась дверь кабинета Голды Меир, где как раз на повышенных тонах спорили о том, когда начнется нападение — в 18.00 или раньше. Военный секретарь заставил участников совещания умолкнуть, объявив траурным голосом: «Премьер-министр, началась война». Потрясенные члены правительства позднее вспоминали, что последовавшее молчание было нарушено далеким воем воздушной сирены.

Война Судного дня развивалась в полном соответствии с намерениями Анвара Садата — на первом этапе. Как и планировалось, Египет и Сирия нанесли удар одновременно в 14.00 и добились как стратегической, так и тактической внезапности на юге и севере. Израильтяне на Голанских высотах узнали о начале войны от сирийских истребителей, которые атаковали с бреющего полета их танки, покинутые своими экипажами ради перерыва на обед. Танкисты забыли о еде и бросились к машинам. Оставшимся в живых удалось подкрепиться только через два дня.

До часовых на линии Бар-Лева постепенно дошло, что привычная праздная толпа гражданских лиц и солдат, прогуливавшихся по другому берегу Суэцкого канала, незаметно истаяла. Следующее, что они осознали, был чудовищный артиллерийский шквал, обрушившийся сверху и, что самое страшное, образовавший огневую завесу, отрезавшую им пути к отступлению. Сквозь клубы дыма и пыли ошеломленные защитники могли видеть тысячи резиновых лодок с египетскими пехотинцами, переправлявшиеся через канал.

Линия Бар-Лева была укомплектована военными лишь наполовину. Там, где напротив них не было бетонных укреплений, египтяне выставили свое секретное оружие — водяные насосы высокого давления Magirus Deutz. Водяные струи прорезали добротные песчаные валы израильтян насквозь, как лазерные скальпели. На глазах защитников их укрепления были рассечены с хирургическим мастерством, и по переброшенным через канал советским понтонным мостам поток танков, бронетранспортеров и орудий хлынул в Синайскую пустыню. Вся операция заняла менее трех часов.

Египтянам тоже было чему удивляться. Их специально обученные команды саперов переправились через канал, чтобы под прикрытием дымовых завес заделать выпускные отверстия для израильского «плавучего огня». Увидев ржавые патрубки и засорившиеся отверстия, они поняли, что им здесь нет работы. Израильтяне давным-давно отказались от своего ухищрения: поток воды был слишком быстрым, и огненные препятствия мгновенно бы сносило течением.

Египетское нападение потрясло израильтян и продемонстрировало разумность планов Исмаила. К 8 октября египетская армия оккупировала весь восточный берег Суэцкого канала на глубину около десяти миль и теперь ожидала неминуемого контрнаступления. Израильская военная техника не заставила себя долго ждать. Танки на земле и боевые самолеты в воздухе ринулись на захватчиков, чтобы выбить их из Синая. И те, и другие натолкнулись на новое оборонительное оружие Египта. Ракеты «земля — воздух» сбивали израильские самолеты, управляемые ракетные снаряды выводили из строя израильские танки, экипажи которых несли чудовищные потери от «маленьких людей с ранцами». Некоторые подбитые танки М48 были буквально обвязаны волочащимися проводами от десятков выпущенных в них снарядов. Выжившие израильские танкисты не переставали изумляться тому, что острые как иглы наконечники кумулятивных боеголовок попадали в самые уязвимые части американских танков, где находились боеприпасы и горючее. Ответ был прост: египетские техники обратились к американским производителям танков за рекламными материалами, и по ним солдаты научились целиться в жизненно важные части боевых машин.

В то время как на севере бушевали бои за Голанские высоты, на юге начали проявляться изъяны египетского плана. Захватив ограниченный плацдарм, но не продвинувшись достаточно глубоко и вынужденные перейти к обороне в узкой полосе вдоль всего Суэцкого канала, египтяне в свою очередь стали уязвимы для «хирургических разрезов» в самых разных местах. Противники поменялись ролями. Ночью 15 октября, в ходе одного из самых дерзких и блестяще задуманных контрнаступлений в военной истории Израиля, силы генерала Ариэля Шарона, призванного под знамена Даяна в самом начале военных действий, прорвали египетскую оборону на юге и форсировали Суэцкий канал у северной оконечности Большого Горького озера в районе селенья Деверсуар. Согласно плану, бронетехника Шарона, переправившись на другой берег, должна была развернуться веером и пробить брешь в оборонительном ракетном поясе египтян.

Успех превзошел все ожидания. В ночь на 16 октября израильтяне прорвались на стыке между 2-й и 3-й египетскими армиями на Синае, к рассвету израильская бронетанковая бригада продвинулась на три мили вглубь Египта. Едва оказавшись на другом берегу канала, израильские танки начали безнаказанно палить во все стороны, сея хаос и смятение в египетском тылу. Уничтожив все доступные цели, одна танковая бригада повернула на север, другая на юг. 21 октября израильская воздушно-десантная пехота сражалась в предместьях Исмаилии на севере на дороге к Каиру, в то время как на юге израильская бронетехника достигла Красного моря в районе Суэца и потопила танковым огнем два египетских торпедных катера, пытавшихся уйти в открытое море. Израильские войска перерезали пуповину 3-й египетской армии в Синае, и та оказалась отрезанной от Египта и блокированной в Синайской пустыне без провианта, боеприпасов, питьевой воды и надежды. К 24 октября все закончилось. СССР и США начали готовиться к мобилизации и объявлению атомной тревоги для оказания поддержки своим воюющим сателлитам. Британцы были встревожены подготовкой США к вторжению на Ближний Восток. Никто не хотел вновь под-вертаться риску ядерной войны из-за конфликта между арабами и израильтянами. Совет безопасности СЮН спас египтян от большего унижения, а израильтян — от лишних потерь, заставив обе стороны прекратить боевые действия.

* * *

Уроки войны Судного дня с точки зрения разведки отличаются от уроков других войн. Провалу израильской разведки не может быть никаких оправданий. В Перл-Харборе была плохая организация, Тетское наступление не удалось предупредить из-за внутренних разногласий. К Йом-Кипуру не относится ни то, ни другое. По жестокой иронии судьбы провал израильтян в 1973 году напрямую восходит к их убедительной и впечатляющей победе 1967 года.

Первая из допущенных ошибок целиком лежит на совести всех офицеров, организаций и командующих армиями. Воодушевленные своими победами израильтяне не учли способность арабов учиться на своих ошибках. Они не отнеслись всерьез к новым системам вооружения, оказавшимся в руках у арабов. И самое главное, они не приняли в расчет обновленное египетское штабное планирование, военную подготовку и отвагу египтян. Это классическая ошибка: Израиль недооценил своего врага во всех отношениях.

После окончания войны в руки израильтян попало огромное количество египетских карт, шифровальных книг и планов. (К счастью для страны, солдаты АОИ всегда сдавали свои трофеи, в отличие от их британских собратьев, имевших обыкновение присваивать интересные вещицы, начиная с оружия и кончая сверхсекретными картами, в качестве сувениров для родителей или для продажи собутыльникам в каком-нибудь олдершотском пабе.) К своему ужасу израильтяне обнаружили массу доказательств того, что египетская разведка была отлично подготовлена к войне. Более всего их шокировал найденный арабский перевод составленной израильтянами до войны секретной кодированной карты Синая, включающей коды и «псевдонимы» всех участков местности. Кроме того, как это обычно случается в разгаре сражения, израильские радисты дополнительно нарушили секретность своими переговорами в эфире. В результате в течение первой недели многие маневры израильских войск на Синае читались как открытая книга обученными в России сотрудниками египетской радиотехнической разведки.

Недооценка противника и самонадеянность имели непосредственным следствием вторую ошибку израильтян — удивительную неспособность сделать правильные выводы из имеющегося набора фактов. Так, одновременные военные приготовления в Сирии и Египте не рассматривались как связанные друг с другом. Вероятность нападения попросту игнорировалась. Похоже, израильтяне были абсолютно убеждены в том, что арабы не атакуют их до тех пор, пока их возможное нападение не будет удовлетворять всем политическим критериям Израиля. К несчастью, Египет, по-видимому, не удосужился ознакомиться со списком предпосылок для войны, утвержденным кухонным кабинетом госпожи Меир.

Израильская техническая разведка также внесла свою лепту в неудачу начального этапа войны. В 1973 году советские противотанковые и зенитные ракеты считались смертельно опасными — по крайней мере, таково было мнение блока НАТО, который присвоил им кодовые названия и, возможно, тайно передал Израилю разведданные о них через DIA. Уверенный в повторении своих побед 1967 года, достигнутых благодаря умелому использованию бронетанковой техники, Израиль расценил новые системы вооружения как чисто оборонительные. Один офицер израильской разведки с удивлением обнаружил «целые ворохи страниц» информации по новый советским ракетам в ящике письменного стола — но уже после войны. Похоже, израильские специалисты не произвели надлежащего анализа боевой эффективности этого оружия. Возможно, израильтяне решили, что арабский солдат, взятый на службу из крестьян, не сможет под обстрелом 30 секунд управлять противотанковой ракетой. Как на земле Синая, так и в воздухе над Голанскими высотами многим израильтянам довелось узнать правду о возможностях нового оружия и о возможностях противника. Израильская техническая разведка оказалась не на высоте.

Последней роковой ошибкой была косность. Когда Израиль был молодым и в нем «все знали друг друга», между лицами, принимающими решения, происходили откровенные всесторонние обсуждения, при которых эксперты из разведки могли смело выражать свое несогласие с точкой зрения начальства. Система работала. Однако на каком-то этапе военная разведка взяла всю власть в свои руки и «бюрократизировала» разведывательный процесс. Были установлены строгие иерархии, нанизаны звенья инстанций, нежелательные мнения игнорировались, и, что опаснее всего, «еретические» взгляды подавлялись. Когда, например, почти в канун войны (4 октября) бригадир Иоэль Бен Порат, начальник отдела сбора информации, выразил свои опасения шефу, взбешенный генерал Зейра рявкнул: «Собирайте информацию, а ее анализом займутся те, кому положено!» Военная разведка стала влиятельной, политизированной и зачастую неэффективной.

В результате разведывательные мощности, благодаря которым Израиль был прекрасно информирован и всегда видел на шаг дальше других, превратились в очередной чиновничий аппарат. При этом, в отличие от аналогичных служб в США и Великобритании, израильская военная разведка фактически обладала монопольным правом на поступающую из всех источников информацию. Никакой бюрократический соперник не мог опровергнуть ее оценок, а (что, наверное, хуже всего) официальное членство ее сотрудников в национальных политических комитетах и присутствие на закрытых государственных совещаниях исключало какую-либо политическую, не говоря уже о разведывательной, объективность.

В ходе решающего испытания в 1973 году военная разведка Израиля подвела свой народ. Несмотря на все имевшиеся в ее распоряжении разведданные, она оказалась ослаблена предвзятыми мнениями, политической ангажированностью, кумовством и никуда не годным анализом. Если принять во внимание качество и диапазон израильских разведывательных ресурсов, эффективно служивших нации с самых первых дней ее существования, невольно хочется применить к Йом-Кипуру знаменитую обличительную сентенцию Буле де ля Мерта, перевернув: «Это хуже, чем ошибка,— это преступление».