— Попробуй теперь ты… — Савин осторожно поднялся с кресла. Несколько минут он стоял покачиваясь. Потом неуверенно сделал первый шаг. Я напряженно смотрел на его ботинки. Второй шаг, третий…
— Кажется, ничего, — улыбнулся Савин, склонив ко мне прозрачное забрало шлема.
Вероятно, этого движения ему не нужно было делать. Нелепо взмахнув руками, Савин рухнул возле меня на упругий, надутый воздухом пластикатовый пол нашего убежища. Савин лежал на спине сначала неподвижно. Как и я, он пытался сообразить, что же произошло с ним. Затем, с удивлением косясь на свою правую руку, он несколько раз согнул и разогнул ее:
— Странно, как чужая. Но все-таки не как ноги — еще служит мне.
Тяжело опираясь на руки, он сел,
— Невероятно кружится голова, — сказал он, опять откидываясь назад. — Перед глазами так все и мельтешит.
— В точности, как у меня, — подтвердил я. Передохнув, мы еще раз попытались встать и опять упали. Облаченные в жесткие скафандры, мы барахтались на полу, как жуки, перевернутые лапками кверху.
Кое-как мы дотащились до кресел. Сомневаться больше не приходилось: способность ходить мы потеряли. Мы могли только ползать, а это означало, что до планетолета нам уже не добраться. Надувная палатка — убежище, которое мы соорудили в склоне глубокой расщелины, со всех сторон окружена бездонными трещинами. Три часа тому назад, перед сном, мы их легко перепрыгивали даже с ношей. Но теперь они стали для нас непреодолимым препятствием. На Землю нельзя сообщить о случившемся; передатчик — на планетолете,
Я обвел глазами палатку. Настоящий дворец после тесной кабины корабля — двадцать квадратных метров. «Дневной» свет, теплый воздух, которым можно дышать без скафандров (герметичность палатки надежна), электроплита, продовольствие возле нее. В углу — баллоны с кислородом, общий запас его — на шесть часов.
За такой срок мы рассчитывали закончить монтаж автоматического радиотелескопа для наблюдения за солнцем и вернуться на планетолет.
Палатка служила нам местом отдыха после работы, чтобы не возвращаться каждый раз на корабль, подвергая себя риску попасть под удары метеоритов.
Теперь палатка превратилась в ловушку. Пройдут считанные часы, опустеют баллоны и… я содрогнулся и невольно посмотрел на потолок. Там, наверху, сейчас ночь. Черная, охватывающая душу ужасом, пустота. Беззвучно лопаются охлажденные до ста пятидесяти градусов каменные глыбы. Яркий мертвенно-синий свет Земли заливает ноздреватую бурую почву. То там, то здесь возникают беззвучные взрывы, это метеориты яростно кромсают не защищенную атмосферной броней лунную поверхность.
Черные зигзаги-трещины, колючие пронзительные звезды, странные, немигающие — и ни одного живого существа на тысячи километров вокруг. Мертвый ледяной мир наедине с самим собой. Кто-то написал, будто космонавт — человек особого склада, никогда не знающий чувства страха. Какая ерунда!
Дрожь пробежала по телу, когда я представил себя и Савина ледяными мумиями… Мы обязательно покинем палатку. Если уходить из жизни, так достойно, не в мышеловке, а глядя на звезды…
На мою перчатку легла перчатка Савина. Я ощутил крепкое пожатие.
Я повернулся, наши взгляды встретились.
— Не все потеряно. Давай-ка думать, старина, — тихо сказал Савин. — Мы же здоровые люди. Или прав Роберт"?
Я знал, на что намекал Савин. Перед самым отлетом мы познакомились с работой видного иностранного ученого. Он пытался доказать в ней, что космос всегда будет неодолимой враждебной силой для человека, ибо последний по своей природе слишком слаб и ничтожен.
«Космос, — убеждал ученый, — таит бесчисленное множество сюрпризов, о которых человек в земных, привычных для него условиях и не подозревает. Человек — ничто перед господином Великим Космосом, жалкая букашка, которой лучше держаться своей изученной «Земли».
Так, значит, «жалкая букашка»? Закрыв глаза, я начал спокойно анализировать все события нашего полета и недолгого пребывания на Луне, Капитан планетолета, я должен был найти путь к спасению. Так, прежде всего — полет. Наш корабль стартовал с Земли со скоростью 12 км/сек. Ускорение мы перенесли совершенно безболезненно. Затем — двадцатипятичасовой полет до Луны. Несколько необычное, но вполне терпимое состояние невесомости.
Близился момент прилунения. Двигатели гасят скорость, а самочувствие несколько хуже, чем при старте с Земли. Почему? Когда корабль прилунился, о плохом самочувствии было забыто. Радость, восторг захватил обоих. Потом — выгрузка. Удобную площадку для радиотелескопа нашли в пяти километрах от планетолета. Возле нее развернули в расщелине и палатку для отдыха.
Все оборудование переносили на себе. Уже во время переходов от корабля до площадки появились первые приступы головокружения. И, наконец, сон, после которого мы превратились в беспомощных инвалидов.
В чем дело? Казалось бы, все было предусмотрено на Земле. У нас отличное снаряжение. Великолепные скафандры защищают от космического холода и жары, от радиации — от всего, что может неблагоприятно повлиять на человеческий организм. Автоматические приборы, побывавшие до нас на Луне, не предсказывали никаких опасностей.
С Земли мы вылетели совершенно здоровыми, а здесь почему-то заболели. Какова же причина болезни? Бактериологическая — невозможна, радиационная — отпадает, поскольку скафандры тщательно проверены. Психологическая? Тоже исключена. Полету предшествовали долгие тренировки в самых тяжелых условиях…
Мои размышления прервал Савин.
— А нельзя ли нам экономнее дышать? — спросил он.
Вопрос меня не удивил, После нашего возвращения на земной космодром на Луну должен был вылететь планетолет «Рубин» с экипажем в шесть человек. Вторая экспедиция ожидала результатов наших работ.
Несомненно, на Земле ПОЙМУТ, что с нами случилось какое-то несчастье, «Рубин» сразу же рванется на помощь.
Только он не успеет. Кислорода в баллонах скафандров и палатке осталось на шесть часов, а «Рубин» будет на Луне не раньше, как через сутки с лишним.
Цифры убедительны. Савин, конечно, помнил о них и опровергать их не собирался. Он предлагал другое: ценой невероятного кислородного голодания ликвидировать разрыв во времени.
— Мне помнится, — продолжал развивать свою идею Савин, — нечто подобное произошло на советской подводной лодке в Отечественную войну. Поврежденная в бою, она потеряла ход. Чтобы не быть обнаруженной и уничтоженной, она не могла всплыть. Экипаж задыхался, но выдержал, пока фашистские корабли не ушли. Лодка благополучно вернулась на базу.
— Ну что же, посмотрим. — Из специального гнезда пояса я достал карандаш и начал расчеты прямо на белом подлокотнике кресла. Савин напряженно смотрел на мои каракули — пальцы едва держали карандаш.
Последняя цифра — итог. Увидев ее, Савин сказал огорченно: «Комментарии излишни».
— При всем желании не дотянуть, — подтвердил я. Мы замолчали.
— Жаль, мы не индийские йоги, — вздохнул Савин. — Те могли по своему желанию на несколько часов останавливать дыхание. Впрочем, сие легко исправить…
— То есть?
— В курс обязательных дисциплин для космонавтов потребую ввести дополнительные практические занятия. Скажем, «психотерапия йогов как подручное средство для терпящих бедствие». Как ты, Саша, думаешь, учтут наши пожелания? Как-никак, мы заслуженные летуны… Глядишь, в другой раз и не попадем впросак…
Да, Савин не терял присутствия духа, хотя шансов на спасение у нас почти ие оставалось. Он даже шутил. Вероятно, он желал подбодрить меня. Стараясь попасть ему в тон, я ответил:
— Не пройдет твое, Дима, предложение. Ну, какие мы летуны? Скорее — ползуны. Придумай что-нибудь поэф…. эффек…
На последнем слове я споткнулся. Оно никак не выговаривалось.
— Как ты сказал? — встревоженно спросил Савин,
— Эф…ней… тьфу! Необычней, говорю…
Савин помедлил, внимательно всматриваясь в меня, потом нагнулся и занялся магнитофоном, который мы постоянно носили с собой для записи наблюдений. Я рассеянно следил, как Савин снял крышку корпуса, вставил новую ленту. Хоть бы маленькую зацепку, хоть проблеск надежды — и тогда будет легче! Но все усилия бесплодны. Создавшееся положение безвыходно. И все-таки… Упорно я старался нащупать самое главное — понять причину загадочной болезни.
— Саша! — Я вздрогнул. Савин положил руку мне на плечо.
— Саша, — сказал он, — магнитофон готов.
— Ну и что же?
— Нам нужно сейчас рассказать обо всем, что с нами случилось, — твердо сказал Дмитрий.
— Подожди, никуда магнитофон не денется, наговоримся еще…
— Магнитофон-то не денется, а вот язык…
— Что язык?
— Ты уверен, что еще через час он будет повиноваться нам? Ты прислушайся, как мы говорим. И писать не сможем. Ты уже едва смог нацарапать несколько цифр…
Мы взглянули друг другу в глаза.
— Не веришь? — прошептал я.
— Сашок, звездный мой капитан, время не ждет. Долг наш теперь — позаботиться о тех, кто разыщет нас. Если предупредим, они успеют что-нибудь предпринять, чтобы спасти себя. — И неожиданно одними губами улыбнулся: — Как видишь, бунт экипажа, команда вышла из повиновения. Даю еще пять минут.
Савин слез с кресла и пополз к противоположной стене. Вернулся ои с мотком изолированного провода.
— Зачем ои понадобился?
— Ярко-красный. Как войдут, сразу на моток обратят внимание, На него сверху положим магнитофонную ленту, сразу ее увидят. Им ведь дорога будет каждая минута.
Машинально я взял конец провода, потянул к себе. Кольца спирали, как красная змейка, побежали вверх. Я смотрел на нее, и вдруг удивительная догадка осенила меня.
— Ну-ка, включи свой прожектор, — как можно спокойнее сказал я Савину.
Он с тревогой посмотрел на меня, но просьбу выполнил. Луч света вырвался из прожектора, укрепленного у него на груди.
— Прекрасно, можешь погасить. Аккумулятор не разрядился, мой тоже. Скажи, пожалуйста, что такое соленоид?
Настороженно глядя на меня, видимо, опасаясь, не последуют ли за детским вопросом и детские поступки, Савин не торопясь, обстоятельно ответил:
— Катушка изолированного провода, без сердечника, конечно. При прохождении тока создает…
— … Магнитное поле! — закончил я, не выдержав. — Понимаешь? Магнитное поле!
Несколько секунд Савин сохранял прежнее выражение лица. Потом щеки его вспыхнули:
— Так ты предполагаешь… — начал он неуверенно.
— Не предполагаю — убежден!
— Но… — начал Савин и замолчал.
Я понял, о чем он думает. Сможем ли мы с помощью соленоидов создать нужное магнитное поле? Сможем ли… Но попытаться надо…
И вдруг Савин резко приподнялся на руках и пополз к контейнерам с приборами.
— Магнитные генераторы! — бормотал он. — Помнишь?..
Да, теперь вспомнил и я. Перед самым отлетом в институте Земного магнетизма нам вручили портативные магнитные генераторы для исследования распространения искусственного магнитного поля на Луне. Как я сразу не подумал о них!
Задыхаясь от волнения, мы отыскали нужный контейнер, раскрыли его, вытащили два небольших серебристых аппарата.
— А теперь остался сущий пустяк: нажать кнопку включения, — сказал я и замер, чувствуя, как леденеет сердце. Через мгновение решится наша судьба. А если ошибка? Если мое предположение неверно? Тогда…
— Ну, будь что будет… Минута, другая, третья…
Мне показалось, будто с головы сняли стягивающий ее обруч. Я увидел, как облегченно зашевелился Савин, как медленно он поднялся на ноги, выпрямился…
— Скажи, как ты догадался? — спросил Савин, когда мы немного успокоились.
— Понимаешь, скафандры защищают от всего, имеющегося на луне, кроме одного — отсутствия на ней магнитного поля. Действительно, казалось бы, зачем защищать от того, чего нет? А на Земле ведь все живое тысячелетиями развивалось под непрестанным воздействием магнитного поля. Человеческий организм тоже приспособлен к нему, настроен на него, что ли. Там, на Земле, мы не замечаем магнитного поля, пронизывающего нас, каждую нашу клеточку, как и воздуха, которым мы дышим. Но стоит человека лишить воздуха, и он гибнет. Так и без магнитного поля. Через какое-то время отсутствие его сказывается сначала на расстройстве определенных функций нервной системы, а потом, возможно, наступает и худшее…
Вскоре мы уже были у радиотелескопа. Низко над зубчатой линией гор висел зеленовато-голубой диск Земли. Под белоснежной пеленой облаков едва угадывались пятна материков. Где-то там Ленинград, наши близкие друзья…
Может быть, в этот самый момент они тоже с надеждой и тревогой всматриваются в лунный диск, отыскивая крохотное пятнышко — кратер Шиккардо, на дне которого стоит наш планетолет…