К вечеру лесничевку окружила зябкая сырость. Хрустнул под ногой тонкий ледок. Потом из лесных сумерек стал красться туман, залил собой лощину, медленно перелился через край, поднялся вверх, растягиваясь в широкие белые полосы, заслонил снизу лес, и в небе повисли, цепляясь за низкие звезды, верхушки деревьев.

Ветер совсем утих, и странно было видеть, как в безмолвии белая стена тумана подступала все ближе и ближе.

Утром что-то заставило меня проснуться раньше обычного, и когда я открыл глаза, в комнатке было призрачно светло, как в утро первого снега.

Но это был не снег, — иней.

Все вокруг словно в молоке: от никлой травы до вершин сосен, слившихся с небом. Все, что еще вчера хранило остатки скудного тепла, омертвело. Но чем больше я всматривался в новый лик природы, тем яснее чувствовал, как нечто, поначалу тревожное, стало переходить в легкую печаль недолгой разлуки с теплым солнцем, грибными дождями, запахами цветов, пересвистом птиц.

Печаль эта была светлой и радостной.